XXI

Завхозы отрядов – лагерная элита, дружинники князя. Вот они идут в гости к нашему сверхчеловеку Антону на день рождения меж взлохмаченных роз в ветреный день. Черные, ладно сидящие шерстяные брюки, шелковые или саржевые рубашки вздуты парусами от ветра. У них классные блестящие, новые, начищенные туфли, на них ни пылинки. Их кепи сияют саржей, как цилиндры идущих в театр миллионеров. Кепи увенчивают свежие, здоровые и энергичные лица. Они, как правило, рослые, ловкие, острые и остроумные, как бритвы. Они хохочут, громко разговаривают и слышны издалека. И ветер, ветер сдувает их штаны и рубахи в одном направлении. Вот не видел их Ван Гог, а то бы написал их, свежих, как сицилийских разбойников. Зэковское начальство лагеря, они все имеют большие срока, все серьезные преступники. Просто в красной колонии им удобнее служить Хозяину и офицерам. За это у них есть привилегии. За то они весело смеются, громко разговаривают и еще как влияют на судьбы. Если Хозяин даст сигнал, они кому угодно устроят тяжелую жизнь.

Им даже не пришлось переодеваться. В 1997-м в городе Георгиевске Ставропольского края я видел, как такие – черные брюки, черные вздувшиеся шелковые рубахи – резво, трусцой бежали с гробом их товарища на плечах на кладбище. Несколько сотен, все бандиты. Только без кепи. Неизвестно, вынесли ставропольские эту моду из колоний или эта мода была внесена в колонии с воли?

Завхозы пришли к Антону, прошли к нему в комнату, сейчас им несут секции стульев из ПВО и тащат чефир из пищёвки. Будут сидеть, поздравлять, дарить подарки, будут сидеть как угодно долго. А потом пойдут к ночи в ПВО и будут смотреть телевизор, если захотят.

В лагере происходит естественный отбор. С помощью офицеров он внедрен и установился, с помощью Хозяина, однако, это стопроцентно естественный, по Дарвину, отбор. Наиболее сильные волей, духом и телом проходят через СДП и из козлов подымаются в завхозы. Сколько им приходится совершить преступлений против человека, одному Хозяину известно. Богу, наверное, нет. У Бога недостаточно агентов в нашем лагере. Точнее, совсем нет агентов. У нас есть церковь-часовня во дворе с несколькими луковицами, там служит по воскресеньям попом осужденный за изнасилование.

Статные, юные, красивые, как молодые генералы, наши лагерные аристократы. И они умные, как змеи, эти ребята. Особенно они чувствуют, кого можно обидеть, кого – нельзя. Меня они обтекают, протекают мимо. Лишь остекленевшими остановятся на миг глаза и померцают немного, раздумывая.

Я разобрался в них еще в карантине у Игоря Савельева. Я понаблюдал за ними и увидел, что они воистину возвышаются над зэковским морем. Не обязательно они образованы, не обязательно они умны, но, по классификации Льва Гумилева, лагерные козлы и завхозы – наиболее пассионарные индивидуумы в лагерной толпе. Самые резкие, самые быстрые. Юрка Карлаш смеясь как-то поведал мне, что в клубе зэковское начальство, все двухметроворостые, юные, складирующие бумажки и анкеты, спросили его обо мне. Спросили стесняясь, они не хотят выглядеть суетно любопытными. «Почему он так убого одет? Не годится ему ходить в вылинявших лагерных тряпках… Ты бы ему сказал…» Таким образом, юные опричники считают, что по моему статусу я должен быть одет подобно им: черным рыцарем, в свежее и новое, в отглаженные со стрелками брючки, сияющую, затянутую в поясе рубаху.

Однажды утром один из них застал меня врасплох в ПВО. Я сидел, устремив свой взор на Девочку-Демона с зеленой шевелюрой, и был с ней, но в руке у меня была зажата небольшая тряпка для вытирания пыли. Уборка должна была производиться с 8.15 до 10 часов, а в понедельник и пятницу даже до 11 часов. А работы там для двоих было максимум на полчаса. Потому я делал вид, что работаю. Обычно я бродил и общался с Девочкой-Демоном или разговаривал о Грузии с Бадри, пока тот чистил свои аквариумы. Но в то утро я нагло сидел, а на самом деле слился с этой дьяволицей в единое целое. И пил из нее энергию. И вдруг входит этот рыжий, заместитель начальника СДП, то есть второй козел колонии по значению. Я вскочил.

– Да сиди, – сказал он. – Как дела-то?

– Нормально дела, – сказал я и стал вытирать подоконник.

– Он и так белый, – сказал рыжий. – Только испачкаешь. Чего дергаешься, сиди себе.

– Уборка-то до десяти, – сказал я. – Еще полчаса.

– Ну и как ты себе это представляешь? – спросил он. – Что я напишу на тебя докладную, что за полчаса до окончания уборки ты уже не работал?!– Он заулыбался. – Хотел бы я видеть того козла, у которого рука подымется написать на тебя докладную.

За сим мы еще с ним поговорили о чем-то, и он удалился. После того случая я понял, что я у них у всех на особом счету. Может быть, приказал Хозяин, а вероятнее всего, они сами все чувствуют.

Есть, есть здоровые, сильные и быстрые юноши в русском народе. Со светлыми лицами, с каменными щеками, с мощными руками, витязи светлые. Это зэковское начальство колонии. Никогда на воле я не видел столько энергичных юношей в одном месте.

Наш Антон невысок, но у него дьявольски сильная воля. Он доказал себя тем, что поднялся в лагере от семнадцатилетнего убийцы до завхоза лучшего в колонии отряда. Он организовал зэков, построил в иерархию. Они уважают каждый его кашель и с беспокойством ожидают, когда он освободится. Другой будет, еще неизвестно, справедлив ли. А Антон справедлив. И честолюбив. Он оборудовал 13-й отряд, вылизал все его помещения, как конфетку. С помощью родителей осужденных Антон превратил все комнаты 13-го в стерильный, евроотремонтированный, ну, не Рай, разумеется, но ни одной воинской части такое не снилось. Обои в спалках вот будут опять менять, их уже доставили, несмотря на то что меняли уже менее года назад. Да у меня на воле в квартире в Москве я обои за шесть лет так и не сменил! Помимо помещений (а мне было с чем сравнить, я ведь некоторое время провел в 16-м отряде, тот выглядит убогим в сравнении с 13-м), Антон добился для своего отряда лидирующего места в КВН. Для этого он поддерживает талантливого Карлаша и стимулирует его. Юрка сказал мне, что, когда Антон уйдет на волю, он, Юрка, уже не станет напрягаться. К тому же Юрка уверен, без помощи завхоза он не добьется таких результатов.

Они сидят там, в подсобке, празднуют день рождения. Пускают по кругу кружки с чефиром. Лагерные аристократы. На воле они будут скрывать, кем были в лагере. Однако в таком расслоении, в выкристаллизовывании подобных аристократов я – разумный наблюдатель – вижу естественный процесс образования каст. Большинство зоны – мужики-работяги – имеют и внешний вид, соответствующий их касте. Это гнилозубые, с непропорциональными, как правило, телами, со всякими телесными ущербами, рано состарившиеся, облысевшие, ввалившиеся щеки, выпучившиеся глаза. Их особая родовая примета – телесная ущербность.

Уже простые козлы – другое племя. Моложе, быстрее, сообразительнее. А завхозы и СДП в будках просто гренадеры, гвардия, отборные. Нет, Хозяин не набирает их по росту – это кастовый отбор. К тому же все эти молодые аристократы – недавние пиздюки, малолетки, их гоняли, пытались подчинить в тюремных камерах, им немало пришлось пережить, прежде чем стать беспринципными, но гордыми аристократами, презреть законы человеческие, поместиться над добром и злом. Красивое и злое племя, натасканное на то, чтобы кусать и отрывать куски от плоти и самолюбия себе подобных. Вот они сидят и отхлебывают чефир, не больше двух глотков, строго по ритуалу. Обряд посвящения, братания, инициации. Общая слюна на кружке, на ее краю.

Антон по их просьбе время от времени знакомит меня с ними, а их со мной. Но это не знакомство на воле, где пожавшие друг другу руки начинают трещать и болтать, но скорее сидение друг против друга в молчании, прерываемом тщательно взвешенной фразой. Не содержанием богаты такие встречи, но количеством молчания. Обычно Антон знакомит меня с ними в своем кабинете. Половину кабинета составляют три ряда широких нар, где лежат наши баулы, всего отряда. Окно выходит на территорию 16-го и 15-го, в их локалку. Письменный стол, стулья, сгруппированные в секцию из трех, как в ПВО. Антон, его черный гость и я – три сосредоточенные точки, три лба, три мозга, треугольником. Каждый вынашивает свою дьявольскую махинацию. И подаем сигналы друг другу. Сигналы дружественные. «Не опасайся меня. С моей стороны ты прикрыт. Опасности от меня не будет». Это и есть цель знакомства. Несведущий человек ничего не поймет. Сидят, молчат. Цедят слова. Зачем встречались? А чтоб сигнал дать.

XXII

Спорт у нас трех видов: личный, отрядный и колониальный. Личный – это если ты не занят работой, к которой назначен, то можешь с 11 до 12 выйти к ящику со спортинвентарем у подножия железного высокого турника и железных брусьев и присоединиться к гражданам осужденным, подымающим штанги и гантели, а также выталкивающим вес, лежа на двух низких скамейках.

Самые мощные спортсмены личного спорта у нас Виктор Галецкий и ночной дежурный Барс. Витя Галецкий – малоразговорчивый мощный дядька лет тридцати пяти, строгий, но дружелюбный. Он держится независимо одиноким, хлебника у него нет, но его уважают и за физическую силу, он чемпион колонии по поднятию тяжестей, и за справедливый нрав. По рассказам Юрки, Галецкий помогал Юрке и Мишке в первый их год в лагере разруливать сложные ситуации. А сложные ситуации случаются у новоприбывших, что ты заедь в красную зону, что в черную, они случаются. В нескольких конфликтах Витя выступил за австро-венгерских пленных. Галецкий наполовину еврей, он об этом сообщил и мне, когда я появился в 13-м отряде. Однако внешне этой частичной принадлежности к еврейскому народу в Викторе заметить невозможно. Расшлепанный русский нос, светлые глаза, а все остальное как у римского гвардейца-преторианца – дичайше широкая шея, грудь, как колесо у «КАМАЗа», шарниры рук.

Барс – тот тоже мощный шматок мышц, он лишь чуть полегче кажется. Украшенный татуировками, молчаливый, даже угрюмый вроде вне спорта, за тяжестями он преображается: улыбается, приветлив, рад, если приходит новичок и берется за снаряды. Не скрывает презрения, если зэк вертится возле снарядов только для того, чтобы иметь возможность раздеться до пояса и позагорать.

Такая вот картина. Солнце, группа исколотых татуировками бритоголовых старательно терзает свои тела, вытягивает их и сплющивает железом. Железо у нас крепится в виде дисков на несколько железных прутов с резьбой. Пока было прохладно в мае, спортсменов было немного. Начались солнечные дни, и приходится стоять в очереди.

В первый раз я подошел к спортсменам и железу сразу после перевода из карантина и до перевода в 16-й отряд. Я посмотрел, постоял и, подождав, пока освободятся гантели с навернутыми 10 кг на каждой палке, стал качать бицепсы. Так как я и в тюрьмах не переставал отжиматься и бегать, то трицепсы у меня ничего и ноги вполне развитые, а вот с бицепсами плохо.

– Во, старый, дает, не всякому молодому доступно, – сказал Барс, обращаясь к Галецкому. – Шестьдесят человеку, а вы! – обратился он укоризненно к Сафронову и двум юным зэка, те раскрывши рты наблюдали за тем, как Галецкий лежа выжимает совсем уж неподъемные черные блины.

Я думаю, мое участие в спорте значительно прибавило мне авторитета в колонии. Умный ты или нет, знаешь историю или не знаешь, еще не всякий поймет, а вот то, что ты железо поднимаешь в шестьдесят, это всем видно и достойно удивления. Забегая вперед, скажу, что я таки перестарался потом, слишком перегибался назад, подымая штангу, и в результате перенапряг позвонок, он у меня потом стал побаливать. Но это случилось перед самым освобождением. А в тот первый мой день участия в спорте пришел позже и Юрка. Разделся и обнажил очень нехилые мышцы, а живот у него был развит даже лучше, чем у Барса или Галецкого. Три горизонтальные полосы мышц, разделенные все три посередине еще и вертикальной ложбиной! И все левое плечо, и левая рука, и грудь исколоты татуировками собственного авторства. Там у него и меч, и змей, и девушки, все как надо. Моя граната «Лимонка» на левом предплечье, впрочем, выглядит также достойно. Скромно, но со вкусом. Это военная татуировка, по тюремным понятиям. Я ношу ее, и никто, например, не может мне предъявить претензии, что я ношу татуировку не по чину. Вот с куполами, например, там проблема серьезная. Купола – это срока. Нельзя наколоть себе так вот ни с того ни с сего многие купола, если ты их не отсидел. Череп, пронзенный кинжалом, – это безошибочно татуировка вора в законе. Череп может быть с короной, кинжалов может быть несколько, перекрещенные, но это уже не о спорте. Это о татуировках. Нельзя носить не свои татуировки.

Впоследствии, побывав в 16-м и имея там столкновение по поводу спортинвентаря, я, вернувшись в 13-й отряд, вернулся в ряды отрядных спортсменов. Недостаток питания, оказывается, не имеет такого уж значения при наращивании мышц. Даже на жидких калориях и каше можно их нарастить. Каша этому наращиванию способствует.

Может быть, раз в неделю у нас в локалке происходят отрядные соревнования. Антон сгоняет всех к турнику, и наши начинают один за другим выходить и отжиматься или, кто умеет, даже вертеться на перекладине. Многие умеют плохо, но все же хоть раз, или два, или пять делают, вызывая либо смех, либо одобрение. Антон сам не принимает участия в соревнованиях. Еще не принимаем участия я и Али-Паша. Юрки часто не бывает в дни соревнований, он бывает в клубе. Но на турнике он подтягивается неплохо. Вот бегать его, конечно, не заставляют, хромого.

Бегают у нас в локалке от решетки, выходящей на Via Dolorosa, до другой решетки, ограничивающей 9-й отряд соседей. В это время красную линию как бы отменяют. Длинный тощий Смерть – наш вечный дежурный по клубу – соревнуется обычно с Купченко. Когда их, тощих и длинноногих, нет, соревнование смотреть неинтересно. И даже бывает смешно до коликов. Однажды Антон прикола ради заставил бежать Хлястика за 49-ю бригаду, а за нашу 51-ю побежал Акопян. Одетые в выгоревшие тряпки и сомнительной прочности обувь, оба были похожи на бомжей, рванувших за пустой бутылкой. На двух третях дистанции у Хлястика соскочил с ноги ветхий башмак, и он грохнулся на асфальт. Это вызвало громкий хохот зрителей. Да и я, не большой человеколюбец, смеялся не сдерживаясь, очень уж комично выглядел старый обиженный с обнаженной, древней, как копыто зверя, ступней. Боевик Акопян же в это время, упоенный победой, коснулся ограды, выходящей на Via Dolorosa. Бригадир Солдатов с часами в руках прокричал нам оттуда его время. Его записали, это время, и оно оказалось худшим в отряде, потому 51-я бригада не выиграла. Однако повеселились все. Зэк – он как малый ребенок, развлечений в его жизни мало, потому он такой безжалостный и нечувствительный. Потом, все же нашу жестокость перекрывает насилие над нами государства, оно ведь тоже радуется нашим несчастьям. Избивает осужденных, не дает им спать, изнуряет работой. И прикрывается тем, что якобы нас необходимо воспитывать, неистово добивается, чтобы мы раскаялись, признали вину. Вину в чем? Что мы живы, что мы люди, что нами движут страсти и иллюзии?

Соревнования в масштабах колонии обычно проводятся вблизи клуба. От его ступеней стартуют все эстафеты и бег на все дистанции. С тыльной, задней стороны клуба между зданием профтехучилища и клубом есть пустырь. Вот на нем обычно устанавливают спортснаряды, те, которые нельзя внести в клуб, ну, турник в первую очередь, брусья. А те снаряды, которые можно внести в зал, гири и штанги, по тем видам спорта соревнования проводятся прямо на сцене клуба. Соревнования простые: снаряжается штанга определенного веса, и от каждого отряда подходит атлет, берет штангу, ему при этом помогают два осужденных. Берет штангу на плечи и приседает. Вот кто сколько может. Я не интересуюсь весом штанги, я смотрю, как трещат мышцы зэка, как зэки корчатся, тужатся, испускают вздохи и газы. Воля к победе даже в условиях неволи налицо. Иной зэк аж перекривится весь, подымаясь. Думаешь, ну, этот сейчас сойдет со сцены. А он, как паук, прямо за воздух хватается, корячится, сопит, хрипит и еще раз встал. И опять присел и встал, опровергая все возможные законы физических тел. Одного беднягу так даже со сцены свели. Сам идти не мог, его двое под руки на место повели.

На турнике на пустыре за клубом я вновь увидел завхоза из 16-го отряда, Горбунка. Только в майке и шароварах, он являл миру прямо-таки лошадиную силу и мускулатуру жеребца. Он вынырнул из-под брусьев и пошел сгибать руки и выпрямлять их. Как заведенный, как коленчатый вал какой-то. Прямо механизм, а не человек. Он и выиграл соревнования. Я дополнительно успел заметить, что у Горбунка несоразмерно длинные руки.

Пошел редкий дождь. Юрка где-то затерялся в толпе зэка. Я стоял один, не видя никого из наших вокруг. Постоял, вошел в клуб, вышел с другой стороны и попал в разгар спортивной ходьбы, совмещенной с эстафетой. Там вовсю художествовали наши Купченко, Смерть и Кириллов-наркоман. По правде говоря, ходил он не очень спортивно, но поскольку длинный и тощий имеет шаг больше обычного, то все равно дал хороший результат, и мы победили, 13-й отряд. Если бы не ВИЧ-инфицированные, я думаю, мы были бы первыми и в спорте, и в КВН. Хотя зачем мне это надо? Я ведь принадлежу к другой команде, к высшей лиге. И там мы соревнуемся в других видах. Но ведь люди любят даже животных. Чего ж мне не испытывать приязни к товарищам моим по несчастью? Надо испытывать. Ну и с Симоном Магом нужно летать на закате над Иерусалимом.

XXIII

Все лето 2003 года 13-ю колонию будоражила борьба за 1-е место в КВН между 13-м отрядом и вичевыми. Вичевых не один, а целых три отряда. В социальном смысле вичевые собрали в своих рядах наиболее прогрессивное и обеспеченное население колонии. Вичевые куда более средний класс, чем мы, грешные, хотя в 13-м отряде у нас двенадцать музыкантов из пятнадцати. Очевидно, беспорядочные сексуальные связи – это привилегия обеспеченного класса. Вичевые отряды не ходят в столовую, но вот в клуб и на спортсоревнования они являются. И часто побеждают. Выглядят они лучше обычных зэков, их больше, их лучше поддерживают семьи. В основном это мордатые ребята. Так вот, в КВН побеждаем то мы, то они. К тому же им подсуживают. Во всяком случае, Юрка говорит, что им подсуживают. Жюри у нас состоит из наших офицеров, разумеется.

13-й наш отряд еще называется и «клубный». Потому что мы обслуживаем клуб. Один из наших – костлявый, как смерть, парень по фамилии Сиротин, по кличке Смерть – постоянный дежурный по клубу. У него особый пропуск. Еще один из наших, у него срок 14 лет, Кашин, толстомордый, похожий на украинского еврея, завхоз клуба. Эти парни только спят у нас в отряде и уходят тотчас после завтрака, даже на поверке обычно не стоят. Завхоз клуба – огромная должность, не меньше завхоза отряда. Так что у нас целых два представителя элиты в отряде. Правда, Кашина не видать и не слыхать. Он в клубе всегда. И спит там.

Еще в клубе постоянно торчат музыканты. Наши двенадцать. Ну, во-первых, у них там инструменты. А еще они репетируют. Тотчас после утренней поверки они бегут в клуб, и если поверка задерживается, то бегут бегом, как спринтеры. Хватают барабаны и трубы и выходят на Авениду Роз, подымая отряды на промзону. Зрелище это чудесное настолько, что следует остановиться подробнее на блеске их латунных инструментов под солнцем, на звуках, ими извергаемых. Шагают они, как и все мы, куда бы ни шли мы, в колонне, по пять человек в шеренге. Число музыкантов колеблется в зависимости от того, сколько их имеется в наличии. В мое время два музыканта покинули колонию – одного отправили на поселение, другой освободился. Некоторое время музыканты ходили с неполной третьей шеренгой. Пока не достали невесть откуда еще двоих. Я всегда думал, что стать музыкантом – огромное дело. Оказалось, легко – бери барабан и стучи. Старайся не сбиться. Или дуди. Чего не умеешь, товарищи научат. Никто не требует знания нот. Хотя костяк, конечно, профессионалы. Если верить Юрке, в составе нашего лагерного оркестра два мощнейших рок-музыканта всероссийского масштаба. Оба они, впрочем, из 9-го отряда. Один постарше, лет под сорок, худой, носатый и прокуренный, другой – пухлый пацан, похожий на хомячка.

Так вот, обвитые змеевиками труб, с барабанами и литаврами, идут наши товарищи уже не зэками, но богами музыки, играя «Прощание славянки». Сколько зэковских душ ноет и будет ныть под это близкое и ненавистное «Прощание славянки», с него обычно начинается развод на работу во всех зонах Российской Федерации. И «Москва майская».

И припев:

Ой любимая страна моя, что же ты с нами сделала! Почему загнала за контрольно-следовую полосу, окружила хамами и мерзавцами в туфлях и сапогах и в хамских камуфлированных робах. «Холодок бежит за ворот, шум на улицах слышней…» При этих строках вспоминается таким внезапным ударом кислорода или озона в лицо несколько сотен или тысяч московских утр, когда просыпаешься, и ездят поливальные машины, и в окно ветерок, а любимая жена или случайная спутница на одну ночь еще спит. Но можно пробудить ее поцелуем в чистый или нечистый рот, раздвинуть горячие ноги и… Лучше дальше отпустить это видение и переместить взгляд в аккуратные грядки роз, воспитанных обиженными. Или поднять его до уровня тяжелых труб, до сверкающей латуни.