Современная электронная библиотека ModernLib.Net

По тюрьмам

ModernLib.Net / Современная проза / Лимонов Эдуард / По тюрьмам - Чтение (стр. 2)
Автор: Лимонов Эдуард
Жанр: Современная проза

 

 


Аржанухин же обвинил конвой в особой жестокости, говорил, что он болен и чтобы ему вызвали доктора.

Надо сказать, что вскрыться зэк теоретически может, однако такой жест следовало ожидать от малолетки какого-нибудь, а не от имеющего многие ходки, проведшего за решеткой половину жизни Аржанухина. Потом в тот день в суде не ожидалось ни выступления прокурора с запросом срока, ни тем более приговора, что естественным образом могло бы вызвать (теоретически) эмоциональный взрыв у Аржанухина. К тому же зрелище срывания с шеи русского человека нательного крестика само по себе зрелище поганое. Исполнителями этого насилия обыкновенно бывали злобные иноверцы, захватчики, враги. То, что делают русские менты — срывают крест с русского, — выглядит поганее некуда.

Конвой в областном суде с первого же дня показался мне злобным и свирепым. Пацаны на сборке объяснили мне, что конвойные все побывали в Чечне и оттого они такие злобные. Они принимают зэков за чеченов. Я думаю, дело тут еще и в русской традиции. По русским традициям, заключенный для конвойного — не человек. Конвой охотно принимает себя за наших хозяев, не понимая, что мы всего лишь нарушили закон и за это суд отвесит нам годы заключения. Притеснять нас не надо, считаем мы, зэки. Любое насилие по отношению к зэкам допустимо, считают конвойные потому только, что мы арестованы.

В дни суд-допроса нас шмонают трижды. А раздеваться приходится даже четырежды, если начать с медосмотра. Зимой в тюрьме на продоле первого этажа дико холодно. Жестким, ледяным сквозняком несет отовсюду. Вольный человек непременно бы простудился немедленно и умер к вечеру. Только экзальтированные, безумные, как дервиши и шаманы, заключенные запросто выдерживают ледяной ад воронка, мерзлую темноту стальных индивидуальных боксов. Примерно через полчаса после медосмотра в тюрьму прибывает сводный дежурный милицейский конвой — менты, доставляющие нас в суды и конвоирующие и стерегущие нас в судах — районных и областном. На продоле водружают стол. Это делают шныри. Отличное, кстати сказать, определение талантливого зэковского глаза — хозбанда действительно шныряет по тюрьме. Шнырь-шнырь! Нас вызывают по трое-четверо и начинают шмонать. Вещь за вещью. Заставляют снимать и выворачивать носки, заглядывают в ботинки, в отдельных случаях заставляют снимать трусы. Раздевшись, зэки одеваются. Менты проверяют и наши бумаги. Меня лично, поскольку суд длится с лета, а сейчас январь, уже почти не обыскивают. Так, посмотрят бумаги, пощупают тулуп, прощупают меня с поднятыми руками, но не снимая свитер и джинсы, и уходи, политический. Могут по ходу спросить: «Что, скоро тебя (Вас) осудят?» Ну, отвечаю, что думаю. Что не скоро. Возвращаюсь туда, где содержался, в адвокатскую или в стакан. Еще минут через пятнадцать нас сажают в автозэки. Обыкновенно в областной суд нас везет прямо с третьяка голубой либо синий тюремный автобус.

Меня сажают в автобусе в стакан, лишь иногда в общую (длинная лавка за дверью-решеткой, предмет зависти попавших в стакан зэков. Все хотят сидеть в общей, никто не хочет сидеть в стакане). Я, надо сказать, никогда не пытаюсь обжаловать приказания конвойных. Я давно решил, что я военнопленный, и бесстрастно, насколько это возможно, реагирую на все действия пленивших меня soldaten. Я никогда ни о чем не прошу. В стакан так в стакан. Однажды в конце июля я ехал один в стакане из облсуда, общак был свободен. Раскаленное железо подняло температуру с +30 в Саратове до, я полагаю, +45 градусов в стакане. Мы полчаса ждали машины ГИБДД с мигалками, полагавшиеся мне для сопровождения как террористу. Я почувствовал в какой-то момент, что теряю сознание. Но я не попросил, чтобы меня пересадили в общий. Они могли бы пересадить. Отчего нет? Я был единственный зэк в автобусе. Но я не сделал этого. Я равнодушно подумал, что в крайнем случае отключусь, да и всего делов. Откачают. Я никогда ни о чем не прошу конвойных.

Когда мы едем в своих стаканах и в общаке зэки по дороге продолжают беседовать из стакана в стакан, конвойные время от времени призывают зэков заткнуться. Бывают дни, когда всего несколько зэков направляются с третьяка в облсуд. Тогда нас сажают не в автобус, а в общий старый, как древняя колымага, воронок на высоких колесах, и мы продолжаем там беседовать. Тем временем нас привозят на первый корпус и там сортируют. И уже тогда те, кто едет в облсуд, снимаются ментами с колымаги, и нас ведут по двору до корпуса (шныри, менты, офицеры, soldaten, прямо рынок торговли рабами) и сажают в синий автобус.

В облсуде они раздевают по полной программе — снимай вещь за вещью, передай менту трусы. Выворачивание носков, приседай. Но и в суде они, в конце концов, стали меня обыскивать поверхностно. Привыкли. Если вдруг меня обыскивают, то только в том случае, если попадется молодой солдат. Да и то обычно подходит начальник конвоя и останавливает процесс: «Хватит!», и меня запирают в бокс. Бокс — это мелкая клетка в полтора квадратных метра размером. Стены под цементной «шубой», вверху, над дверью, за решеткой, утопленная в нише лампочка. Есть лавка, где едва усядутся двое, дверь испещрена зэковскими иероглифами и мудростями: «Будь проклято то место, где растет дерево для моего гроба!», «3,8 года! Братва, будем жить!», «15 лет — это брызги! г. Ершов», «Гот ми тунт» — накарябана свастика, «У меня в долгу 24 человека. В 2011 им конец!» (четверка явно приписана), «Я в рот ебал / Я море видел» и тому подобные художества.

Со стороны конвоирка, когда туда входишь (в автобусе надевают наручники и ведут в наручниках), напоминает сцену из фильма про Бухенвальд. Приемная Бухенвальда. Голые, бритые пацаны. Один прыгает, снимая штаны, другой приседает голый. Третий выворачивает носок. Сцена обычного издевательства человеков служивых над людьми несвободными. Все это в тусклом свете, в присутствии служебной вонючей собаки и со звуковыми эффектами: то есть российский мат в самых гнусных его проявлениях. Разумеется, зэки не ругаются, злобно лается конвой — так выглядит российская цивилизация с заднего хода, о читатель, животрепещущий брат мой, трус ленивый!..


* * *

— Да, гондоны дырявые, шею вот порвали! Запишусь сейчас к доктору! — сказал Морда.

И он тогда к доктору и записался. А до этого в перерыв в суде его осмотрел судебный доктор. В результате Морду положили в тюремную больничку на 1-й корпус.

Но мы с ним продолжали видеться в автобусе, идущем в облсуд. Нас несколько раз сажали вместе в общаке. Морда, по сути дела, как добрый такой дядя, отставной бандит или боксер. Не имея серьезного образования, он начитался в заключении книг и в результате оказался вполне интересным собеседником. Мои первые книги он, оказывается, читал. Я передал ему для прочтения «Охоту на Быкова». По мере чтения он комментировал мне уже прочитанное. К Быкову из книги он проникся почтением и пониманием.

Для конвойных ментов он, конечно, представал иным. Только появляясь в конвоирке областного суда, он начинал их колебать:

— Гражданин начальник, я в туалет хочу!

— Ты только что заехал, Аржанухин!

— Гражданин начальник, у меня в справке написано, что меня нужно выводить в туалет каждые два часа. У меня почки ментами отбиты!

— Терпи, Аржанухин… Всех примем, тогда начнем выводить в туалет.

— Гражданин начальник, начните с третьей, я в третьей!

Из своего бокса я слышал стенания Морды и посмеивался. Менты злились. Энгельсовская банда вообще вела себя смело. И постоянно воевала с ментами. Как-то в боксах вдруг потух свет. И сразу закричали радостные голоса. «Это Бен Ладен к нам пришел!» — услышал я голос Морды. «Бен Ладен пришел нас освободить! Бен Ладен! Бен Ладен!» — радостно закричали зэки.

— Заткнись, Аржанухин! — крикнул дежурный.

— А я молчу, гражданин начальник! — ответствовал Морда невинным голосом.

В другой раз (Морда как раз закончил читать «Охоту на Быкова» и в августе по дороге в суд сказал мне, что я очень умный человек, что мне не место в тюрьме, именно тогда), когда мы ждали автобуса в конце дня, чтобы ехать в тюрьму, энгельсовские принялись кричать: «Свободу Лимонову! Свободу Лимонову!» «Свободу умному человеку!» — различил я голос Морды. Конечно, они немного прикалывались, нервируя этими своими криками конвой. Но я в полумраке моего бокса впервые за два года за решеткой расчувствовался. Глаза защипало. «Спасибо, братаны!» — закричал я. Конвой застучал дубинками в двери, утихомиривая нас.

Впоследствии в суде меня стали бросать в один бокс с Юрой Дорониным, подельником Морды и Сочана. Лысый, худой, моего роста, с черепом, которому обрадовался бы Ломброзо. Компактный зэк Юра квартировал на двойке. Его привозили в суд вместе с моими подельниками товарищами Аксеновым и Пентелюком, потому он в общих чертах знал наше дело. Так же как я в общих чертах знал их дело. Мы беседовали. Биография у Юры была не совсем обычной для русского зэка. Он прожил некоторое время в Норвегии, немного говорил по-английски и чуть-чуть по-норвежски. Перед самым арестом он, на свою голову, вернулся в родной Саратов. По делу он проходил как шофер и даже, по мнению следствия, его вина была незначительной. Стоя, сидя или топчась на месте в боксе, мы с Юрой беседовали. Юра читал еще лет десять назад мой первый роман «Это я, Эдичка». Он сказал мне об этом и сказал, что роман ему понравился.

Хитрого я видел на третьяке лишь чуть меньше, чем Сочана. Как подельников, милиционеры по инструкции разводили их порознь. Потому в тот день, когда рядом со мной в клетке стоял Хитрый, там не могло быть Сочана, он находился в другой клетке. Хитрый — невысокий, черноглазый гангстер с сухим телом, черноволосый; Хитрый, тюрьме уже было известно, был киллером группы, так, во всяком случае, говорили в тюрьме. От Хитрого даже в тюрьме пахло лосьоном или дезодорантом, каковые у нас не разрешают. Что изобличало, может быть, стремление Хитрого к люксу и комфорту. Легко можно было вообразить, как он, набриллиантиненный, в черных блестящих башмаках и в костюме, с пробором в сияющих волосах едет вечером в ресторан в родном городе Энгельсе. А в ресторане ожидается перестрелка. Такой у него был вид.

Город в 220 тысяч человек, очевидно, давал им место плавать, таким рыбам, как Сочан и Хитрый. Хитрый вначале смотрел на меня недоверчиво, но затем принял. После нескольких совместных коротких бесед он стал называть меня Жиган-Лимон. «Ну, как дела, Жиган-Лимон? Скоро тебя нагонят?» У зэков считается хорошим тоном говорить, что собеседника «нагонят», то есть освободят в зале суда. Хотя случается такое крайне редко, экстраординарное событие, можно сказать.

По мере продвижения процесса энгельсовские мрачнели. Впрочем, как правило, по мере развития большинства процессов подсудимые мрачнеют. Если раньше энгельсовских разъединяли их показания, данные в ущерб друг другу, чтобы чуть-чуть спасти свою шкуру, то теперь все эти детали перестали иметь значение. Все более одинокие, они прижались друг к другу кучкой, все восемь, а напротив — тысячелетний утробный замшелый зверь — Государство — стоял ощеренный, готовый вонзить в них свои клыки. Сочан уже не враждовал с Хитрым, а Хитрый с Сочаном.

Как-то Сочан стоял в одной клетке со мной. Его должны были везти на приговор. Но, проведя через медосмотр и шмон, объявили, что подымут наверх, суд не состоится. Сочан вдруг сказал мне серьезно: «Ты напиши за нас, Лимон. Чтоб люди знали, как тут. Напиши. Мы-то не можем. Ты — умеешь». Прокурор уже запросил к тому времени энгельсовской группе два пыжа. Один пыж — Хитрому и один — Сочану. «Ты напиши за нас», — звучит в моих ушах. Много их сильных, веселых и злых, убивавших людей, прошло мимо меня, чтобы быть замученными государством. Если стать на философскую позицию, согласно которой убивать в стычках себе подобных (по-научному это называется «внутривидовая агрессия») — нормально, то чью злую волю тогда осуществляет государство? Сверхубийцы, наказующего победителей конфликта?

Сочан, собравшийся на приговор, был одет плотно и сурово. Откуда-то появился темно-синий бушлат, черная рубашка и свитер. Он предвидел, что после приговора его спустят со второго этажа вниз в подвал, на спецкрыло, там у нас сидят строгачи, пыжи, и там же помещается карцер. Но приговор таинственно отложили.

Кто я? Лишь брат их, мужичок в тулупчике, несомый тюремными ветрами. Вы просили, я пишу за вас, пацаны, обитатели каменного мешка.

ГЛАВА 4

В октябре их судили. В день приговора тепло одетый Сочан стоял суровый со мной рядом в клетке. Затем нас посадили в допотопный старенький воронок с двумя голубятнями. Он сел у самой решки, я сидел сразу за ним. Я еще раз отметил его скорбный римский профиль: выдающийся подбородок, сильный римский нос. Дело в том, что от двери в воронок светило ярким октябрьским хладным днем. И на фоне этого дня и серел темным бетоном его тюремный профиль. Он окликнул Хитрого, тот сидел в другой голубятне:

— Ну, чего ожидаешь, Хитрый? Одного уж пыжа нам точно дадут: или мне, или тебе.

— Думаю, что дадут два, — сказал Хитрый. — И мне, и тебе.

Через несколько часов выяснилось, что дали пыжей обоим. Каневский недаром имел репутацию безжалостного судьи. Дело об убийствах в среде криминальных авторитетов города Энгельса было завершено. Жизни Сочана и Хитрого были загнаны в тупик. Подельники их получили мрачные срока от 22 до 10 лет. 10 лет — наименьшее наказание — получил мой читатель из Норвегии Юра Доронин.

По сути их преступления. Видимо, они хотели подчинить себе город Энгельс. 220 тысяч человек населения. Основные предприятия — троллейбусный завод, завод автомобильных свечей, разваленный завод «Химволокно», бывшие военные почтовые ящики, неудачно переведенные на мирные рельсы; мясокомбинат (почти полностью «лежачий»), «лежачий» же лесозавод (лес плавает в Волге, и там же, говорят, в Волге лежит где-то золотишко Стеньки Разина), завод железобетонных конструкций. В течение семи лет Энгельс служил столицей немцев Поволжья. Сочан и компания хотели, конечно, подчинить себе не предприятия города и не город, как таковой, но криминальный мир города. Такую они, возможно, ставили перед собой стратегическую цель. А конкретнее, воевали за деньги и за сферы влияния. Большинство подсудимых — люди не бедные, состоятельные. Конкретно их наказали за пять убийств. Эти пять убийств укладываются в три эпизода.

Первый эпизод: убийство граждан Мутенина и Юрикова. Естественно, сидя в Саратовском централе и посещая областной суд, заседания по своему делу, я на их судебном разбирательстве присутствовать не мог. Поэтому восстанавливаю происходящее со слов самих энгельсовцев и основываясь на сведениях, почерпнутых мной из СМИ, недружелюбных к ним. Фабула эпизода № 1 такова: якобы Сочан, вполне преуспевающий господин, был одноклассником и деловым партнером господина Мутенина. Последний якобы настаивал, чтобы Сочан и Плеханов работали на него, угоняли для него, Мутенина, иностранные автомобили. Однажды Сочан и Плеханов отказались далее продолжать бизнес с Мутениным. За выход из дела Мутенин предложил им заплатить ему отступные: по сто тысяч рублей. Не получив отступных денег, Мутенин озлился и взялся разыскивать «партнеров». Сочану и Плеханову пришлось скрываться. (Морда, комментируя «жалкие сто тысяч», сообщил мне, что такие деньги лежали у каждого из них в кармане в обычное время на карманные расходы.) По версии обвинения, Сочан, устав скрываться, якобы решил ликвидировать бывшего одноклассника. Для этого, по версии следствия, он собрал знакомых и сообщил, что Мутенин может расправиться с ними в любой момент.

Все заинтересованные лица разбились на группы. Во всяком случае, так утверждает сторона обвинения. Одна группа выследила машину Мутенина и доложила по рации другой группе. А те поджидали Мутенина у его дома с оружием. Стреляли Прохоров и Веретельников (Хитрый). Первый, Прохоров, стрелял из автомата… Уместно остановиться тут, чтобы представить Прохорова. Прохора я впервые увидел в волчушку в облсуде — высокий скелет парня, увенчанный бритой башкой и удивительную кожаную, бело-сине-голубую спортивную куртку на нем. Он хотел со мной познакомиться. Об этом я узнал в сентябре от Сергея Аксенова, тот сидел с Прохором на двойке и не раз с ним разговаривал. В день их приговора я слышал, как Прохор закричал мне, его выводили из бокса, чтобы отвезти в тюрьму. «Эдуард Вениаминович, бери меня теперь к себе в партию. Теперь у меня много времени будет на партийную работу. Да, смерть!» Я не только слышал его, но и видел его спину в волчушку. Думал, что вижу в последний раз. Оказалось, нет. 12 декабря 2002 года, в день Конституции, меня привезли на двойку и открыли для меня камеру № 39. Там меня ждал улыбающийся Прохор. Прохор сообщил мне свою версию случившегося. По его версии выходило, что Мутенин завербовал Сочана и, дав ему автомат, послал убить Прохора. Завладев автоматом, Прохор отправился мстить Мутенину. Якобы.

Но вернемся в ту ночь. Мутенина поджидают с оружием Прохор и Хитрый. Прохор стрелял из автомата. Стрелял по машине, в которой находились трое: шофер, Мутенин и некто Юриков. Четвертый, телохранитель Мутенина, вышел из машины еще до этого: он пошел проверить подъезд. Мутенин и Юриков под выстрелами выскочили из машины и попытались убежать. Прохоров, продолжая стрелять по ним, сделал 15 выстрелов. Спасаясь от выстрелов Прохора, Мутенин и Юриков выскочили на Веретельникова (Хитрый) под огонь его пистолета. Мутенин скончался на месте. Юриков скончался в больнице. Случилось это в ночь с 27 на 28 мая 1999 года. Представим себе эту майскую ночь…

Подсудимые этот сценарий отрицали. По их словам, да, конфликт с Мутениным был, но убили его случайно. Никто не следил за ним, никто не ехал за ним на расстоянии от ночного клуба до места гибели. Это выдумка обвинения. Во время судебного заседания Веретельников вступил в следующий разговор с прокурором.

Хитрый: «Я и стрелять в убегающих людей не хотел, в окружении Мутенина был мой родственник!»

Прокурор: « А почему пули попали в стену дома? Стреляли бы тогда уж в воздух».

Хитрый: « А я боялся, что пули попадают мне сверху на голову».

Хитрый был родственником Юрикова, жил с его сестрой в гражданском браке. В ходе следствия выяснилось также, что Хитрый стрелял в Юрикова из купленного у него же пистолета. Жена Юрикова поведала следствию, что муж опасался Веретельникова. На похоронах родственник не был, пришел на девять дней на поминки и так рассказал о происшедшем, что у нее создалось впечатление, будто Хитрый это видел. Обвинение утверждает, что в убийстве Мутенина и Юрикова участвовали еще Черкасов и Доронин. Первый, сказано в газете «Саратов-СП», оставался в квартире (в какой, в чьей квартире, не понять, и, если в квартире, значит, в самом убийстве не участвовал), второй выступал в качестве шофера. С Юрой Дорониным, по кличке Цезарь, я уже упоминал, меня сажали в бокс в областном суде.

Следующий эпизод уголовного дела. Второй. Якобы Сочан и «стремившийся к лидерству в группе Черкасов» возжелали покровительства со стороны авторитетного криминала Пономаренко, по кличке Шеремет. И для поднятия своего престижа якобы похвалились убийством Мутенина. Шеремет поймал их на признании и потребовал беспрекословного подчинения, как плату за молчание.

Черкасов и Сочан подчиняться не желали. Решили убрать Шеремета. Посвятили в план Хитрого и Плеханова, привлекли двух новеньких — Аржанухина и Авдюхова. Последних якобы запугали тем, что Пономаренко-Шеремет мог пустить слух о причастности их двоих к убийству Мутенина. Аржанухин был нужен потому, что когда-то жил с Пономаренко на квартире и сохранил знакомство. (Аржанухин — это мой приятель-книголюб Морда.)

Аржанухин заехал за Пономаренко и предложил отправиться с ним за большим карточным долгом. (Морда еще и феноменальный игрок, говорили мне. Сам он умолчал об этом своем даре.) Сочан и Веретельников уже искали в это время место для убийства в посадках у трассы Энгельс — Маркс. Черкасов с Авдюховым съездили на дачу и взяли веревку и лопату…

Это все рассказывают СМИ, присутствовавшие на суде. Это версия обвинения. «Сочан и Веретельников выкопали яму», — утверждает обвинение. Но когда я ездил с ними в тюремном автобусе, помню, подсудимые говорили (из бокса в бокс), что обвинение врет, никакой ямы они не копали, там было естественное углубление в земле…

Далее, повествует обвинение, выкопали яму. Авдюхов показал ранее подъехавшему Аржанухину маршрут. Все, кроме Плеханова (у него сломалась машина, и он отстал), прибыли к назначенному месту. Была договоренность: соглашаться с любыми действиями каждого из них. Когда Хитрый (Веретельников) приветственно протянул Пономаренко руку, Черкасов накинул на шею Пономаренко веревку. Повалили на землю и душили по очереди — Черкасова сменил Авдюхов. Якобы уже неспособного сопротивляться Пономаренко Хитрый ударил ножом в живот. Сбросили в яму и замаскировали.

Изначально уголовное дело возбудили по факту обнаружения трупа. Труп был очень несвежий, почти скелетированный, откопали его в нескольких сотнях метров от трассы Энгельс — Маркс. Эти раскопки, совершенные при участии милиционеров Приволжского РУБОП, наделали немало шума. Дело в том, что покойный оказался непростой — криминальный авторитет, известный под кличкой Шеремет. Шеремет, как писала «Саратов-СП», одно время пытался активно вмешиваться в жизнь специфических кругов, а по слухам (распускали этот слух, правда, сами сотрудники правоохранительных органов), даже нарушил шаткий кислотно-щелочной баланс в этих кругах. И вот, видимо, кто-то решил устранить причину кариеса. Возбудили уголовное дело и впоследствии нашли виновных. Якобы так. В судебном заседании подсудимые якобы не отрицали факт убийства Шеремета, но утверждали, что убивать его не хотели. Хотели запугать и путем пыток выведать тайну убийства прежде очень значительного в Энгельсе человека — Николая Балашова. Его застрелили из охотничьего ружья в автомобиле в 1999 году. Балашов претендовал на роль одного из крестных отцов области и статус вора в законе. Ходили слухи, что Шеремет причастен к его убийству. И вот, утверждают подсудимые, они пытали, пытали Шеремета и случайно допытали веревкой до смерти.

Третий эпизод. Отец и сын Каверины исчезли 26 октября 1999 года. В декабре 2000 года их трупы были обнаружены в недостроенном гараже. Версия обвинения такова: в июле у Сочана произошел конфликт с Кавериным. Сочан претендовал на рыбный цех, оставшийся после Мутенина; Каверин же хотел оставить его себе; Веретельников же говорил якобы, что хочет убить Каверина за оскорбления. По версии обвинения, энгельсовцы выследили Каверина. Место для убийства они подготовили: нашли в гаражном кооперативе гараж без ворот и выкопали в погребе яму. По плану, Хитрый должен был застрелить Каверина. Остальные — закопать. Но план сорвался.

Каверин приехал вечером. Аржанухин, Сочан и Черкасов подошли к нему и предложили покурить в машине анашу. Об этой слабости Каверина они прекрасно знали. Посадили в машину и увезли. Но отец Каверина в это время был в гараже, он видел и знал, с кем уехал сын. Потому его тоже пришлось ликвидировать. Прохоров и Плеханов сказали, что сына задержала милиция и он ждет отца. Повезли к тому же погребу. Когда отец вышел из машины, в сына выстрелили, но он не успел еще ничего понять. Пистолет Хитрого заклинило. Отца столкнули в погреб, где Плеханов убил его шилом. Сын еще шевелился. Хитрый взял проволоку и затянул ее на шее Каверина-сына. Спрятали трупы хорошо.

Однако вскоре возникла необходимость их перезахоронить. Потому что пистолет Хитрого изъяли милиционеры, и пистолет мог привязать их к трупам. Раскопали яму и пытались вытащить тела, но тела уже разложились, тогда отторгли головы и закопали их рядом с гаражом. Но пистолет все же и оказался отправной точкой в раскрытии этого, а потом и других дел.

Следствие продолжалось более года, а оперативная работа еще более продолжительный срок. Материал сросся из трех различных уголовных дел. Они были возбуждены в разное время по уже упомянутым убийствам и «факту обнаружения трупа…»

«Оперативная работа», «следствие» — юридическая терминология обвинения звучит пышно и самодовольно. Но это обычная милицейская ложь. На самом деле у подсудимых под пытками вырвали признания. Подсудимый Аржанухин (Морда) поведал мне вот что. После того как менты подразделения «Кобра» несколько дней пытали, но не смогли добиться признания от одного из основных подозреваемых (и впоследствии обвиняемого) по делу, его выбросили на улицу, прямо в руки известной в Энгельсе банды. Эти люди изощренными пытками за неделю добились признаний и сняли признания на видео. А затем вручили и видео, и человека ментам. Так было раскрыто энгельсовское дело. А пистолет явился лишь доказательством. «Кобра» же — это милицейское подразделение особого назначения, применяющее пытки во всех случаях. В городе Саратове его штаб-квартира находится по адресу: ул. Вольская, д. 77. (Сотрудники «Кобры» вместе с сотрудниками УФСБ участвовали в захвате Карягина и Пентелюка 24 марта 2001 года на пересечении улиц Гоголя и Зарубина в г. Саратове, когда в сумках были обнаружены четыре автомата и взрывчатка.)

Приговор последовал суровый. Несмотря на то что все подсудимые отрицали, что входят в состав ОПГ. Несмотря на то что у шести из восьми обвиняемых есть маленькие дети. Не помог даже смягчающий, казалось бы, наказание факт: убивали ведь своих же, то есть людей с противоправным поведением. Сочан и Хитрый получили пыжей, Прохоров — 20 лет, Черкасов — 18, Плеханов — 16, Авдюхов — 15, Аржанухин (Морда) — 14, Доронин — 10 лет в колонии строгого режима.

Хотя Сочан и Хитрый находятся сейчас недалеко от меня (они подали кассационные жалобы), вертикально вниз на спецу, в подвале, — на самом деле они уплыли за тысячу темных миль. Углубились в вечность. Там они сидят — живые мертвецы.

По утрам летом было слышно, как пыжи кричат внизу. Вылаивают скороговоркой «гражданин начальник, ФИО-ич, осужденный по статьям, пункты, УК РФ на пожизненное заключение … начало срока… конца срока нет». Затем раздается стук киянки о решетку и шконки.

Ты видишь, Андрей Сочан, я написал о тебе. Я обещал.

ГЛАВА 5

В газете писали, что два брата изнасиловали одиннадцатилетнюю девочку и убили. На сборке мне указали на прикованного к трубе на продоле худого пацана. «Один из отморозков, которые ребенка убили» Пацан был высокий, сутулый и понуро стоял лицом к стене в кроссовках, топорщащихся языками, и цветастой куртке. «Это Чванов, — сказали мне, — тот из братьев, который умственно отсталый». Мы стояли в клетке под лестницей и обменивались мнениями.

«Я бы такого своими руками прикончил», — вот к такому вердикту сводилось коллективное мнение. «Он уже опущенный», — сообщил мне кто-то. Был конец июля.

Защитил Чванова только Хитрый. Причесывая отросшие волосы, он сердито бросил через плечо: «Откуда вы знаете, он это сделал, они или не они с братом?! Менты вам свои ментовские байки рассказывают, чтобы вас разъединить, чтобы вы все друг на друга кидались. Может, совсем не эти пацаны, а вы на них рычите, рветесь, порвать готовы. Сколько раз уже так бывало. Мне этого пацана лично жалко, он и так уже столько перенес. Зашуганный, как зомби. Менты его пиздили. Теперь вы еще накинетесь…»

Зэки заткнулись. Когда авторитетный человек изрекает мнение столь радикальное, то мнение ошарашивает. С неавторитетным будут спорить вслух, с авторитетным не решатся, будут спорить про себя или вне досягаемости чужих ушей, у себя в хатах. Я тоже поспорил в своей. Наш старший Игорь сказал, что он своими руками бы таких. А я принял сторону Хитрого. Откуда мы на хер знаем. До Андрея Чикатило за те же преступления казнили двоих.

История двоюродных братьев Андрея Чванова (тот, что умственно отсталый) и Цибисова проста и ужасна сказочным ужасом. У Андрея с детства легкая умственная отсталость из-за родовой травмы. Родители бросили его в 11 месяцев, вырос он у бабушки, а после ее смерти жил у тети, матери Цибисова. Работал дворником, зарплату отдавал тете. Дружил только с братом. Цибисову — 18 лет. Он учился в институте. Если верить прессе, у Чванова были постоянные приступы потери сознания, судорожные припадки. Но он якобы вменяем. Что касается меня, то я увидел в тюрьме запуганного подростка со вполне нормальным, но перепуганным и сломленным лицом. Пацана.

Самым несчастным образом история двух одиноких друзей, двоюродных братьев 13 июля переплелась с жизнью одиннадцатилетней девочки. Ее родители только что купили дачу на речке Гуселке, и там же находилась дача, куда приехали братья. И вот с двух сторон они приближаются к Первому водопаду (там два места для купания: Первый и Второй водопады) — два брата, выпившие четыре бутылки пива, пластиковых, каждая по полтора литра; и девочка. И вот Рок бухает тяжелым, мрачным смехом — трое встретились у водопада: «Бу-бу-бу-ба!»

Девочка сама подошла к ним: Цибисов учился с ней в одной школе, старшеклассником играл в новогоднем спектакле для младших. Был волком. Девочку приняли в компанию, вместе купались и бросались илом. А через несколько часов девочку нашли на тропинке, ведущей от Второго водопада к Первому, — изнасилованную и задушенную.

Переночевали братья на даче, а приехав домой, получили повестку в милицию. Там Цибисов написал явку с повинной. Родители его до сих пор не верят, при первом еще упоминании о смерти девочки он сказал им: «Это не я». Так что опытный Хитрый, может быть, и прав. Из братьев могли выбить признание. В явке Цибисов написал: «Я и мой брат приехали на дачу с ночевкой. Пошли за пивом, выпили, пошли купаться… Девочка внезапно заговорила со мной: „Ты не учился в четырнадцатой школе?“ Она меня узнала, и мы стали купаться и бросаться илом…. Я вылез и ушел курить, а Андрей и девочка купались. Вернулся и увидел, что девочка лежит на тропинке, изо рта кровь, а рядом брат». Далее Цибисов показывает, что он не понял, что произошло, но решил, что надо изнасиловать — пустить по ложному следу.

Это не единственная версия Цибисова. Впоследствии он говорил, что предложил Чванову изнасиловать девочку. Что Чванов ее немного придушил, а Цибисов изнасиловал ее в полуобморочном состоянии, додушил, бросил в сторону, и они ушли. На судебном же заседании Цибисов сказал, что напал на девочку и придушил ее брат, а он изнасиловал, придерживая одной рукой за шею. Когда изо рта пошла кровь, прекратил свои действия и не знает, была ли она жива.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12