У нас в стране есть немало людей с манией величия. Они любят повторять: «Мы огромная страна!» Раньше, до 1991 года, они говорили: «Мы одна шестая часть суши!»; сейчас они говорят: «Мы одна восьмая часть суши!» Но они забывают добавить, что наша часть самая морозная и гнусная и ее ни на что не употребишь. Жить в ледяных пространствах к северу от нитки Транссибирской магистрали крайне тяжело. Жить там можно только по принуждению. Только потому, что там есть нефть, газ и редкие металлы. Там, где они есть.
      Положи перед собой карту мира. Посмотри на территорию России, потому что или никогда пристально не смотрел, или все забыл. Сравни по сетке широты, где что находится. И ты увидишь, что подавляющая часть наших земель расположена к северу от 56° широты. На 56-м градусе или около него расположены Красноярск, Москва, Казань, Нижний Новгород, Екатеринбург, Братск, Северобайкальск, 56-й градус пересекает Якутию, Хабаровский край и полуостров Камчатку. Выше этой незримой линии расположены страшные пространства, на самом деле не земной, но лунный пейзаж. Снега, льды, жуткие дремучие реки с названиями Тунгуски, Подкаменная и Нижняя или с короткими адскими названиями: Обь, Пур, Тиз, Яна, Анюй, а также славные, леденящие душу ледяные реки Лена и Колыма. Горе человеку в этих пространствах, где никогда не бывает лета. Нечего там делать человеку, кроме как добывать алмазы в двух-трех точках Якутии или никель в ямах в Норильске. Точно так же, как живут в чудовищном Норильске, будут жить будущие поколения на Луне, добывая там полезные ископаемые. Только в скафандрах. Но чтобы жить в Норильске, человеку все равно требуется несколько слоев защиты тела оболочками: много одежд. А по улице, по воле человек там пробегает боязливым космонавтом, вывешенным ненадолго в космос на трубах, тросах и шлангах. Таймыр, Ямал, полуостров Югорский — одни названия леденят душу. Весна на тех пространствах никогда не приходит, лишь день зацепляется за ночь, и так называемым «летом» над жуткими пространствами царит сумрак. Это можно наблюдать уже в Ленинграде. Смерть, должно быть, прилетает отдыхать на все эти Таймыры и Ямалы, устав от работы в Москве. Да? Вечная мерзлота там, и лишь вблизи какого-нибудь деревянного гнилого Енисейска весной вдруг заторчат на косогоре одинокие мертвенно-бледные цветы. И потухнут в пару дней.
      Все это не требует даже доказательств. Это так. Но у меня есть и доказательства. Вот письмо, пишет Вадим Пшеничников, мой друг.

      «Сейчас я приехал на работу, и совсем к черту на рога — в город Новый Уренгой, 50 км от Полярного круга. Это в Ямало-Ненецком округе. Сижу вторые сутки на маленькой подбазе в промзоне на окраине города. На буровую уехать пока нечем. Температура -42°, и поэтому народ прячется в зданиях и особо не выходит. Хотя деятельность не прекращается ни на минуту, всё работает. Здесь добывают в основном газ, но и нефть. От такого мороза все деревья и здания покрыты инеем, черного цвета вообще нет — только белый. От долгого сидения взаперти я пару раз выходил и бродил в радиусе 500 метров — кругом только склады, гаражи. Нет людей. Одна только наша так называемая «бичарня», и от нее идет вверх пар — сразу видно, что внутри скрываются несколько десятков пытающихся согреться людей. Пар волочится и за пробегающими по трассе авто. В общем, на этом пейзаже хорошо и сразу видно все, хоть чуть-чуть теплое. Но главная здесь беда — ветер. Ветра дуют, постоянно ухудшая видимость, как в Антарктиде, и выдувают тепло отовсюду. У всех людей — красные как у кроликов глаза. Разум здесь замирает вовсе — люди вообще примитивные, как шурупы. Разум — роскошь какая-то, единственная ценность — тепло, как у ящериц или лягушек. И пьют постоянно… Ну ладно уже всяких ужасов. Я и сам тут гость. Месяца не пройдет, и мигрирую обратно, в тепло. Я все эти географические зарисовки делал единственно к тому, что и правда климат оказывает значительное влияние на характер, на темперамент. Здесь человек может только недомогать, здесь всем по ночам снятся кошмары. Я слышу, как по ночам все стонут и ворочаются. Да и сам просыпаюсь усилием воли, со свинцовой головой и разумом свинцовым. Нормальное состояние — день и бодрствование, и физические нагрузки. Весь день все употребляют допинг и говорят не переставая друг с другом — это тоже средство разгрузить психику. А ночью всем снятся кошмары. В общем, здесь могут жить только ненцы — существа одноклеточные, и лайки — самые грубые собаки».

      Если это называется «жизненное пространство», то к северу от 56-го градуса, где все эти невменяемые пейзажи раскинулись, — человек не жилец, а только страдалец от климата, живущий в вечном ожидании отпуска и поездки на юг, к теплому морю. А теплого моря тоже не много и осталось, кусок Черноморского побережья от Тамани до Сочи, вот и все. Все остальное лохи, глупцы, идиоты лидеры нации — большие жопы — отдали некой Украине, одним росчерком пера. На побережье Каспийского негде отдыхать. Там простираются Дагестан и Калмыкия, куда московит со своими дебелыми сисястыми блондинками-дочками, конечно, не ездок. Есть лишь кусок побережья Астраханской области, скромный кусок побережья Азовского. Это на 145 миллионов вечно зябнущего за восьмимесячные зимы населения. Нужно признать, что мы дичайшим образом зависим от климата и что в своем стремлении наконец согреться российская нация провалилась. Историческая задача Российской империи согреть нацию окончилась провалом. В Первую мировую войну стояла задача завоевать Константинополь и проливы. Печалились, что не завоевали. Сейчас мы побежденный народ, прижатый спиной к лунным пространствам, к таким землям, где человек может жить только в виде исключения.
      Первый шаг к решению любой проблемы — это ее осознание. Надо оставить манию величия и понять — как нация мы вытеснены во льды. Обманным путем, прошу заметить, а не силой оружия. Но вытеснены в вечные льды. Нужно оставить манию величия и перестать повторять глупыми попугаями, что мы огромная страна. Нужно вооружиться постулатом Пшеничникова: «Здесь человек может только недомогать». Следующим шагом будет понимание, что нам нужны другие земли.
      Еще один взгляд на карту. Только крошечная часть Ростовской области, Астраханская, Ставропольский и Краснодарский края, миниатюрные республики Северного Кавказа и Приморский край живут чуть южнее 48-го градуса северной широты. Все другие пространства Российской Федерации следует признать неудовлетворительными для жизни.
      Еще кусок Пшеничникова.

      «А сейчас я уже приехал на буровую. Пейзаж здесь еще страшнее, чем в Мегионе: бескрайняя белая пустыня с декоративными елочками (даже не верится, что они живые). На просторе там и сям — буровые, в зоне видимости их четыре штуки; а также приземистые здания, в которых происходит переработка газа. Видно три громадных языка пламени. Иногда по белой пустыне бежит маленькая машинка, оставляя по себе буранный след. В целом все это похоже на мир после экологической катастрофы, во время ядерной зимы. Мелкие нефтяные феодалы враждуют друг с другом в царстве вечного холода. Температура, кстати, так и держится низкая, уже шесть дней. Сейчас на термометре -38 градусов. Было до -43 градусов. Люди ходят закутанными до глаз, и лиц не видно ни у одного. Просто идет ком одежды, и из отверстия в верхней части вырывается облако пара. В руках лом. Это вассал нефтяного феодала, пехотинец и рабочий постиндустриального общества. Даже туалет делают в недрах буровой: в маленькой трубе по разрезанной повдоль трубе течет ручеек воды. Маленькая лампочка под потолком конуры сотрясается от непрерывного грохота… Ну в общем, как бы фильм «Безумный Макс-2» наоборот, только вместо жаркой австралийской пустыни — ледяная ямало-ненецкая пустыня. Если случится действительно какой катаклизм и начнется ядерная зима, наверное, действительно вся планета вымрет. Останутся в живых только вот эти морлоки с ломами. Разведут в буровых свиней и приспособятся все обогревать газом, который не надо даже сосать из земли, он сам прет из всех пробуренных скважин».

      Подобные нашим земли ледяного безмолвия и смерти есть только в одном месте на планете — в Северной Канаде. Полярный круг пересекает ледяной остров Баффина на востоке и озеро Большого Медведя на западе, все верно, а 60-й градус широты проходит по заливу Гудзона. Однако сурово звучащий полуостров Лабрадор все же заканчивается южной оконечностью на широте Москвы, а самый населенный город Канады — Торонто — находится на широте Сочи. Самый северный крупный канадский город Эдмонтон лежит на широте русского города Орла, то есть южнее Москвы на 400 километров. Чтобы понимать мир, смотрите чаще на карту, соотечественники. Только в России города, превышающие миллион жителей, забрались так далеко на север, что жить стало проблематично. Нашим жестоким климатом объясняется и наша жестокая сверх всякой меры государственность. Но об этом скажу дальше, сейчас же подытожу сказанное. Российская Федерация — уникальная по суровости климата страна. В Северном полушарии с ней может сравниться только Канада. Но Канада никогда не была колыбелью особой цивилизации. Туда выселились, как и в Америку, вообще излишки европейского населения. В Канаде сейчас около 20 миллионов жителей. И все они скопились на южных кусках побережий двух океанов: Атлантического и Тихого. Канада играет скромную роль в мире — роль глухой провинции. Она ни в чем не первая, и у нее нет исторической роли. Зачем вообще нужна Канада, скажите мне?
      Мне могут сказать: «А Скандинавия?» У берегов Скандинавии проходит теплое течение Гольфстрим, оно же обогревает и берега Англии, Германии, Голландии, потому температуры в Англии, Германии и Скандинавии намного выше, чем у соответствующих по широте земель России: мы далеко от Гольфстрима. Сейчас ученые говорят, что Гольфстрим похолодел и ослабел — возможно, скоро омываемые им земли лишатся своих привилегий.
      Русские лучшие умы понимали, что ледяной холод — важнейшая проблема России. Победоносцев, тот, что «над Россией простер совиные крыла», согласно поэту Александру Блоку, некогда написал: «Да знаете ли вы, что такое Россия? Ледяная пустыня, а по ней ходит лихой человек». И не только Победоносцев понимал суть России. Была идея — вот уж не помню чья — продлить Гольфстрим: гнать гигантскими насосами теплые воды Атлантики вдоль берегов Северного Ледовитого океана, чтобы растопить его льды. Установить вследствие этого постоянное пароходное сообщение по Северному морскому пути, а Сибирь вследствие этого станет житницей России — можно будет засеять ее дотоле ледяные пространства пшеницей. Был еще проект затопления части Сибирской низменности: поставить плотину на Енисее, чтобы, создав искусственное море, смягчить климат Сибири. А была еще идея перегородить Берингов пролив плотиной. Опять-таки насосами — какими же гигантскими они должны были быть! — предполагалось качать к плотине теплую воду Тихого океана — устроить искусственное течение. Уже в поздние советские времена серьезно разрабатывали проект повернуть течение мощных сибирских рек вспять — от этого проекта, правда, посчастливилось бы тогда еще советской Средней Азии. Но от проекта отказались. Более простой способ обогреть нацию, однако кровопролитный: вывести русскую нацию к теплым проливам — захватить Константинополь и воссоединиться со славянами балканских стран в одну могучую, сдвинутую уже к югу империю — захлебнулся, увы, в кровавой бане Первой мировой войны. Сейчас забыли об этом, но для России главная цель Первой мировой войны была овладение южными землями, воссоединение со славянами Балкан в Вечную Южную империю.
      С детства, сколько помню себя, я размышлял над дилеммой: какая сила загнала нас в эти ледяные просторы? И на этот вопрос трудно дать ответ. История — неточная и недостоверная наука, а русские не вели упорных и достоверных дневников сквозь столетия. Ревизионисты Фоменко и Носовский правдоподобно опровергли существование татаро-монгольского ига, однако взамен воздвигли неубедительную теорию российского мирового господства в XIII–XV веках. Если мы были так сильны, Анатолий Тимофеевич и Глеб Владимирович, то почему мы по своей, воле остались на этом ледяном и промозглом севере? Почему не ушли туда, где среднегодовая температура +20, то есть комнатная, — это температура максимального комфорта для человеческого тела. Все мировые цивилизации зародились там, где проходит среднегодовая изотерма, равная +20 °C. А она проходит через Египет, Месопотамию, долину Инда, Восточный Китай и далее по местам великих доколумбовых американских цивилизаций — ацтеков и инков. Как же мы, такой якобы победоносный, согласно Фоменко и Носовскому, народ, оказались живущими на худших в Европе и Азии мерзлых землях и лишь в царствование Екатерины штыками пробились к теплому относительно Черному морю? Я полагаю, что некое сильнейшее племя постоянно подпирало нас с юга, не давая выселиться в более плодородные и теплые земли. И я полагаю, что это была Турция. И что мы никогда не были мировой империей, да еще и метрополией этой империи. Турки были мощнее нас и загораживали нам путь на юг. Ведь как только мы окрепли как историческое государство — мы пошли на юг с промозглого севера.
      В тяжелом климате сформировались вынужденно тяжелые нравы. В России — мерзлой стране Севера, — всегда грандиозные, вставали перед ее жителями две проблемы: норы и пропитания. Обе возникли как следствие тяжелого ледяного климата. Нора, изба в снежной России означала жизнь. Ведь Россия — не южная Калькутта, где жители спят на тротуарах, подложив газеты. При Борисе Годунове в 1600, 1601, 1602 и 1603 годах в Москве выпадал снег в июле и августе, да-да, согласно историческим хроникам, заморозки случались все летние месяцы. Урожая не было все перечисленные годы. Годунов открыл царские закрома, наделял хлебом голодающих, но все равно всех спасти не мог. В некоторых губерниях вымерло до половины населения. Правление Бориса Годунова получило в российской хронологии название «несчастного» правления. Голод случился в России и в первую (я уже называл 1600, 1601, 1602 и 1603 гг.), и в последнюю декаду XVII века. Невероятно холодный 1695 год переполовинил и население Европы. В Финляндии, например, вымерло 50 % населения. Вследствие тяжелого ледяного климата земледелие в России было всегда ограничено пятью, а то и четырьмя месяцами. Посудите сами: в мае у нас часто еще выпадает снег, а в конце сентября порой уже выпадает снег даже сейчас. А ранее, вплоть до конца XIX века, зимы были длиннее и суровее. Повторяю: рабочий сезон в земледелии на российских просторах в пределах исторического ядра России (Москва и концентрирующиеся вокруг нее области) был ограничен, и есть ограничен пятью, а то и четырьмя месяцами. Беспашенный период достигал и достигает семи месяцев.
      То, что я связываю разрозненные сведения из различных областей жизни: историю, климат, земледелие, — чрезвычайно важно. Слушайте меня, и слушайте внимательно, ибо я объясняю вам то, чего вам никто доселе не объяснял. В сущности, я объясняю вам вас самих.
      Есть в МГУ профессор Леонид Милов. Он свидетельствует:

      «Крестьянин многие столетия имел для проведения земледельческих работ, с учетом того, что был религиозный запрет на работу в воскресенье, 130 суток. Из них 30 он тратил на сенокос».

      Вы понимаете и без профессора, что сенокос — это высшее земледельческое действо; это добывался корм скоту: домашней скотине и лошадям, без того, чтобы накормить лошадей, на войну не выступишь. Сена, этого консерва для животных, должно было хватить до следующей травы. Оставалось 100 суток. Поэтому, пишет профессор Милов, «однотягловый крестьянин (объясняю, что это семья из четырех человек с одним взрослым мужиком) имел на обработку одной десятины гектара обычного надела, а надел, например, в XIX веке составлял в полях 4,5 десятины, лишь 22–23 рабочих дня». А при барщине вдвое меньше.

      «Этого совершенно недостаточно даже для минимального соблюдения агрокультуры».

      За этими достаточно холодными словами стоит костлявый скелет. Я так и вижу его ребра, трубчатые кости ног, пустые глазницы.

      «Себестоимость производства в полеводстве в XVIII веке была втрое, а то и вшестеро выше рыночной цены продукции»,—

      добивает нас с вами Милов. Далее я цитирую дословно по бумажке, потому что это очень важно:

      «В масштабе страны такого рода условия хозяйствования, продиктованные природой, привели к формированию и функционированию общества с минимальным объемом совокупного прибавочного продукта».

      Запомните, это очень важно, что прибавочного продукта в нашем климате всегда было минимальное количество. Добавлю от себя, что и сейчас этого продукта в так называемом агропромышленном комплексе не густо; причина все та же: климат, генерал Зима. Семь-восемь месяцев в году земля мертвая, в то время как, скажем, в Таджикистане, где я был в 1997 году, можно собирать несколько урожаев пшеницы в год. Но мы отдали Таджикистан, лохи. Зимой в России и коровы доятся много хуже, поскольку сено — не свежая трава. Если ты пьешь какое-нибудь лианозовское молоко, гражданин, и думаешь, что это русское молоко, ты ошибаешься, оно сделано из порошка, привезенного из-за границы. Мы обречены климатом.
      Но вернемся к прибавочному продукту. Русский крестьянин имел его минимум. Потому индивидуальное крестьянское хозяйство веками стремилось рожать детей — увеличивать количество рабочих рук в семье. Еще один способ увеличить количество прибавочного продукта — мигрировать на юг, юго-восток и восток Евразийского континента. Нужда в хлебе стимулировала, таким образом, и деторождение, и миграцию. Миграция шла все века, вслед за армией шел крестьянин-переселенец.
      Однако в целом население оставалось в пределах исторического ядра России в концентрической орбите областей вокруг Москвы, в орбите, вытянутой к югу более, чем к северу. И там, исходя в основном из этой всецело климатически-агрокультурной ситуации, постепенно создался механизм грубых и жестоких форм создания и изъятия прибавочного продукта господствующим классом — феодалами. Именно вследствие климата и недостатка прибавочного продукта в России появилось крепостничество в самой тяжелой форме, как наиболее реальная для этого региона Европы форма функционирования феодальной собственности господствующего класса на землю. Режим же крепостничества стал возможен лишь при развитии наиболее деспотичной формы государственной власти — российского самодержавия. Вы всё поняли? Жестокий климат создал жестокую тираническую государственность и жестоких феодалов. Даже якобы великий Лев Николаевич Толстой проиграл однажды в карты деревню вместе с мужиками, бабами и детьми.
      Феодалы надзирали над своими крепостными, как гуиновские хозяева зон надзирают за заключенными, по-отечески погано и жестко, строго контролировали, выявляли ленивых мужиков, отбирали у ленивых наделы, «справным» мужикам прощали недоимки, в некоторых случаях выдавали ссуды. Все это жестокое и вынужденное злодейство происходило на нашей земле на протяжении многих веков, и эта изначальная жестокость сформировала и характер русского человека, и характер русского государства.
      Ограниченный объем совокупного прибавочного продукта в конечном счете обеспечивал лишь исключительно земледельческий характер страны. Ведь тогда, вспомним, никто не добывал ни нефть, ни газ, и ценности никакой они не имели. Россия экспортировала позднее свой лес и пушнину, но в небольших количествах, а завоевывала она в основном бедные земли и от завоеваний не разбогатела, в отличие от Великобритании, например, в которой к 1750 году с улиц исчезли нищие и произошла первая промышленная революция в мире, потому что британцы ограбили баснословно богатую Индию. Россия оставалась крестьянской, земледельческой страной вплоть до 30-х годов XX века, когда большевики стали осуществлять индустриализацию.
      Итак, смысл этой проповеди: жестокий климат породил жестокую государственность и жестокие нравы. Климат как проклятие до сих пор довлеет над Россией и русскими. Гнать насосами воды Гольфстрима, чтобы утеплить нашу землю? Одновременно смягчить этим нравы и государственность? Есть другие выходы из-под проклятия.

      Слушайте меня, я требую, чтобы вы слушали. Я расскажу вам о вас самих, и это принесет вам пользу.
      Историческое ядро России, те области вокруг Москвы, в которых как в отстойнике сформировалась и развилась русская нация, земли Центральной России — суть опустошенные, измученные, угробленные земли. Они и от природы-то получили немногое, уже в Тверской области не успевают вызревать даже скороспелые сорта помидоров. Да еще русский народ похозяйничал на них за последние столетия и истощил их. Те земли, что вокруг Москвы — бетонного мегаполиса, пострадали особенно. Когда едешь в поезде, то видишь безотрадную картину даже в короткое лето: низкорослые деревья, жалкие лысоватые поля. Сосны Московской области — это карликовые деформированные уроды какие-то в сравнении с соснами близ города Красноярска, а ведь эти два города расположены практически на одной широте. Сибирские сосны — богатыри-красавцы, московские против них как рахитичные пигмеи. Поколение за поколением русские использовали земли в пределах исторического ядра, эту колыбель России, до такой степени, что они выглядят пустыней. Да и население центральных областей, если положить руку на сердце и говорить лишь правду — а только правду и следует говорить, — население изрядно устало и выродилось. Алкоголь вымел, выкосил или пригнул к земле целые регионы. Немногие полноценные и энергичные состоят в войне с многочисленными опустившимися, спившимися и выродившимися. Зрелище шатающихся и спотыкающихся в засаленных, грязных одеждах людей на запущенном пейзаже — не редкость, а правило. У многих семей, по-видимому, нет сил жить, а у некоторых нет и желания. Возможно проанализировать и найти причины вырождения населения в центральных областях России, но цель данной проповеди моей перед вами — указать вам на очевидное: и многие наши соотечественники выродились, и земли Центральной России выродились. Они и без того должны были бы разве что послужить временным убежищем для нашего народа, потому что это чрезвычайно холодные земли с жестоким климатом, но мы еще их и замучили, и затравили.
      Мое предложение — пора выбираться отсюда, из исторического ядра. Куда? Сейчас поймете. Прошу вас обратить взор в недавнее прошлое. Вы помните период «освоения целинных и залежных земель»? То, что Хрущев начал освоение целинных и залежных земель, по прошествии времени смотрится куда как неглупо. Потому что освоение это удалось. Житницей России еще при советской власти стали южные Ставропольский и Краснодарский края, Алтайский край, бывшие степи Казахстана. И сегодня, когда мы смотрим, где больше всего собирают зерна, то это, оказывается, — бывшие целинные земли Алтайского края и Казахстана, т. е. новые земли. Казахстан российские якобы политики, а на самом деле худшие из возможных иуд русского народа отдали клану Назарбаева. Но там хрущевское освоение удалось. В период урожая элеваторы там ломятся от зерна. Все было правильно. Нужно было переносить земледелие на свободные земли, заодно уходя с климатически не подходящих для жизни земель на подходящие. Территории Актюбинска и Целинограда, конечно, не территории со среднегодовой температурой в +20° Цельсия, но они много более пригодны для жизни и земледелия, нежели Центральная Россия. Мы выросли из нее еще в 50-е годы. Нужно было смелее мигрировать и выселяться еще тогда. А сейчас уж и вовсе пора выселяться.
      Вряд ли Хрущев знал, учитывая его уровень образования, о существовании движения ученых-евразийцев и, вероятнее всего, не читал книг основоположника евразийства как движения мысли и идеологии Николая Трубецкого (1890–1938). А ведь это Трубецкой дал определение Евразии — как расположенной как бы внутри Азии «системы леса, степи и гор». С севера система окаймлена полосой лесов, т. е. это где Южная Сибирь переходит в Великую степь, а с юга — горными хребтами, я видел снежные пики этих хребтов возвышающимися над городом Алма-Ата.

      «В меридиональном направлении, т. е. с юга на север, вся эта система… пересекается системой больших рек… Внешние ее очертания характеризуются отсутствием выхода к открытому морю».

      В отношении климатическом, писал Трубецкой,

      «рассматриваемая область… характеризуется континентальным климатом. Все это, вместе взятое, позволяет считать ее особым материком, особой частью света, которую, в отличие от Европы и Азии, можно назвать «Евразией»». «Население этой части света неоднородно и принадлежит к различным расам».

      Однако, замечает Трубецкой,

      «в отношении внешнего антропологического типа лица и строения тела нет никакой разницы между великорусом и мордвином или зырянином, но от зырянина и мордвина опять-таки нет резкого перехода к черемису или вотяку: по типу волжско-камские финны (мордва, вотяки, черемисы) близко сходятся с волжскими тюрками (чувашами, татарами, мещеряками); татарский тип также постепенно переходит к типу башкир и киргизов, от которых, путем таких же постепенных переходов, приходим к типу собственно монголов, калмыков и бурят».