Защелкал факс в углу кабинета, выпуская белую ленту. Кэмпбэлл прошел к аппарату, оборвал ленту и вгляделся в текст.
      — Сэр, вам будет любопытно взглянуть на это…
      — Погодите Кэмпбэлл. Вы труп, Лук Янов, — продолжал Дженкинс. — Странно видеть труп с моим лицом. Живой труп, еще стоящий и издающий звуки.
      — Давайте кончать со мной, Дженкинс! За последние дни я устал, словно прожил тысячелетие. Кончайте. Выводите, расстреливайте. Или хотя бы дайте мне поспать. Но предпочтительнее расстрелять меня сразу. Сейчас.
      — У нас не расстреливают. Вы будете после приговора, в котором я не сомневаюсь, казнены на электрическом стуле. И вот что я хочу вам еще сказать… — Дженкинс задумался. — Вы, вы все, выйдите из кабинета. Кэмпбэлл, вы останьтесь!
      Солдаты и «бульдоги» вышли. Лейтенант Тэйлор — последним.
      — Вы, Лук Янов, крайне невезучий тип. На вас наехало колесо государства. Я вам очень сочувствую. Отношусь к вам с симпатией, почти как к брату. Поскольку у вас мое лицо. А у меня ваше. Так вот, вы лежите под государством, и ваша грудная клетка трещит и подается. Скоро государство сломает, сплющит, размозжит вас в лепешку. На вашем месте мог бы быть я, но у меня иная судьба, «карма». Может быть, изначально у вас была моя карма, но перепутались нити судеб, все возможно. Вы, я не сомневаюсь, называете меня сейчас Старым Драконом, зловещим аскетом, злобным старцем. Называете, нет сомнения. Вы хотели бы убить меня голыми руками, если бы могли. Я автор закона 316, пункт «B». А этот закон выгнал вас из вашей тараканьей щели, где вы пролеживали ваш писательский диван. Но если вы взглянете честнее на последние дни вашей жизни, то будете вынуждены признать, что они ярче, сильнее, интенсивнее, чем шестьдесят пять лет, прожитые вами в полусне. Старый Дженкинс не виноват в том, что вы проспали себя. А вы себя проспали… — Дженкинс остановился. Кэмпбэлл стоял с листком факса в руке и открыл было рот. Но Дженкинс продолжал: — Вас, конечно, приговорят… Я знаю, что вы не совершали ни этого, ни какого-либо другого преступления, но вас приговорят. Потому что этого требуют интересы государства. Если бы интересы государства требовали моей смерти, поверьте, я подчинился бы. — Дженкинс подумал. И возобновил свою речь: — Для меня государство — священно. Государство оформляет ничтожные воли и жизни отдельных существ в мощное образование, позволяющее продолжить человека во времени и пространстве. На самом деле Сверхчеловек — это государство. Вы будете раздавлены для блага государства, вы должны гордиться этим. Еще час назад вы были просто объектом закона, направленного на очищение страны от человеческих отходов…
      — А вы будете жить, — прервал Дженкинса Лукьянов. — Семидесятитрехлетний, всеми ненавидимый…
      — Да. Государству нужно, чтобы я жил. Как можно дольше. В ближайшие дни я стану Президентом Соединенных Штатов, по воле Сената и Конгресса. Впервые мы обойдемся без вмешательства толпы. Став Президентом, я очищу страну от мусора, от лишних людей. Участь стариков разделят, в первую очередь, раковые больные, категория «c»…
      — Извините, сэр, я думаю, это очень важно. — Кэмпбэлл вложил факс в руку боссу. Тот пробежал глазами текст.
      — Кэмпбэлл, зовите этого типа сюда!
      Кэмпбэлл удалился и возвратился с Тэйлором.
      — Вы звали, сэр?
      — Согласно донесению Отдела уничтожения — оно у меня в руках, — подозреваемый Лук Янов был арестован в вашей квартире. Чем вы это объясните, лейтенант?
      — Тем, что я арестовал его раньше, сэр, но не имел времени препроводить под арест и заключил временно у себя. — Тэйлор был спокоен.
      — Вы лжете, лейтенант. Согласно выводам донесения, дверь могла быть открыта изнутри, а наручников на подозреваемом не было. Он мог передвигаться по квартире, а следовательно, мог и покинуть ее. Как вы это объясняете, лейтенант? Если можете объяснить! — Дженкинс потряс бумагой.
      — Могу, сэр. Объясняю…
      Выхватив револьвер, Тэйлор выстрелил несколько раз в Дженкинса и в убегающего в направлении двери секретаря, а затем в окно. Стекла с шумом обрушились на пол. В следующую минуту в кабинет вбежали двое «бульдогов» и оба солдата Тэйлора.
      — Измена! — закричал Тэйлор. — Секретарь Дженкинс подло убит из окна! Измена!
      «Бульдоги» Дженкинса ринулись к окну. Солдаты Тэйлора встали рядом с ним.
      — Измена! — крикнул Тэйлор. — Люди Дженкинса предали его. Стреляйте в изменников!
      Солдаты уложили «бульдогов». Раненые «бульдоги» стреляли с пола, одна из пуль поразила бицепс Лукьянова.
      — Чарли, стань снаружи у двери и стреляй в каждого, кто захочет войти. Ты тоже, Фил. Кричите, что изменники стреляли в Секретаря и он легко ранен. Я свяжусь по рации с дежурными. Лук, снимай с него одежду и натягивай на себя. — Лейтенант сорвал с пояса рацию: — Кобра, это Бизон, это Бизон. Прием.
      — Бизон, я Кобра. Валяйте, слушаем. Прием.
      — Только что изменники из числа личной охраны совершили покушение на Дженкинса. Босс легко ранен. Приказываю разоружить «бульдогов».
      — Это я, Кобра. Бизон, где ты находишься? Прием.
      — В кабинете Дженкинса. Выставил посты. Свяжитесь со штабом батальона. Общая тревога. Все сюда. Прием.
      — Это я, Кобра. Бизон, будьсделано. Конец. Если у тебя все.
 
      — Он еще жив, лейтенант! — Лукьянов, руки в крови, сумел снять лишь туфли Дженкинса. И снял до колен его брюки.
      — Тем хуже для него. Не церемонься с ним. Тащи! — Вдвоем они стащили с Дженкинса брюки. Лукьянов сбросил свои и натянул брюки Секретаря. Сидя на полу, надел туфли. Встал. Рука обильно кровоточила. — Лейтенант, я ранен.
      — Никаких перевязок! — Тэйлор взглянул на рану. — «Дженкинс ранен изменниками». Это должно выглядеть внушительно. Продолжай переодеваться! От твоей скорости зависит, насколько нам поверят!
 
      Батальон охраны специального назначения прибыл в «усадьбу» через четверть часа. Ворвавшиеся в здание солдаты прорвались к кабинету Дженкинса в хаосе перестрелки. Блокированные в офисе Дженкинса взбунтовавшейся личной охраной, Тэйлор и его люди уже не надеялись на освобождение. Армейцы разметали «бульдогов», несмотря на их лазерное оружие. Тренированные для целей охраны, «бульдоги» никогда не умели воевать.
      — Америка быстро идет на дно, — констатировал Президент Кузнецов, заслушав сообщение о попытке убийства Секретаря Департмента Демографии. — Америке скоро будет капут. И это сожалительно, да, Лизок?
      Ставшая минувшей ночью девушкой Президента, Лиза Вернер поддержала Кузнецова:
      — Да, папа, с америкосами плохо. Угрохали своего Президента, а теперь хотели угрохать кандидата. У них что, папа, покушения на президентов — национальный спорт? — Лиза Вернер в черных чулках и в майке валялась на постели.
      — Только не называй меня «папой», Лизок, — попросил Президент Кузнецов.
      — Хорошо, папа, — Лиза включила кнопку телеконсоли. На экране появился Дженкинс: щеки впали больше обычного, пиджак лишь наброшен на плечи, рука на темной перевязи.
      — Он смотрится человечнее, чем обычно. Страдания облагораживают, — хмыкнул Кузнецов. — Я бы на его месте рискнул и вышел на выборы. После такого цирка он должен резко подняться в глазах избирателей… Не удивлюсь, Лизок, что он сам устроил всю эту историю…
      — А этого военного мы видели в аэропорту. — Лиза Вернер радостно, как старого знакомого, приветствовала Тэйлора на экране. — Что он говорит, папа, переведи, ты понимаешь?..
      — За «папу» получишь по маленькой заднице! — ласково начал Кузнецов. — Ну-ка, иди сюда! — прямо из кресла он дотянулся до кровати, где валялась на боку, уставившись в видеоконсоль, Лиза. Потрепал девушку по боку и похлопал по ягодицам.
      — Ну не сейчас, папа, — мяукнула Лиза и откатилась от руки Президента.
      Президент помрачнел, подумав, что, вероятнее всего, Лизе Вернер неинтересно с ним в постели. Она должным образом пыхтела, стонала и кричала прошлую ночь под президентским телом, но Кузнецову показалось, что она делает это неискренне, что привыкла к большим порциям куда более грубого секса. Он не считал себя неотразимым самцом, ему было уже шестьдесят пять лет. А некоторые движения Лизы Вернер и некоторые возгласы ее, хрипота ее голоса позволяли утверждать, что девушка знает толк в постельных удовольствиях.
      — Значит, ты меня не любишь! — обиженно заявил Президент.
      — Кто, кто сказал это тебе, папа? С чего ты взял? — Лиза Вернер рассеянно продолжала следить за понравившимся ей лейтенантом, но перекатилась в обратную сторону, к руке Президента. Президент вернул свою руку на бедро девушки. Набухшая венами, сине-розовая, с посекшейся на мелкие фацетики кожей, рука постояла некоторое время на бедре, потом съехала на живот. А вслед за рукой и сам Президент Русского Союза Владимир Кузнецов вдавил постель своим весом. Впился поцелуем в шею девушки и, вдавливая, гладил ей живот.
      — Папа, ты хочешь ебаться, да?! — торжествующе воскликнула Лиза. И перевернулась на спину. — Ну давай, еби меня!
      — Лиза!.. — Президент смутился и стал стаскивать с приподнявшейся попы девушки черный шелк.
      Краем глаза Лиза Вернер продолжала глядеть на темноволосого лейтенанта. Лейтенанта интервьюировали с удовольствием. Америка хотела знать своих героев. Президент пытался влезть в Лизу, девушка попыталась представить, что на ней лежит темноволосый лейтенант… Она прижалась к туше Президента и задышала часто-часто.
 
      Первые же часы в шкуре Дженкинса оказались работой, да еще и крайне тяжелой, на износ. Лукьянов, которому только и дали времени ровно столько, сколько требовалось для промывки раны и перевязки, вынужден был дать импровизированную пресс-конференцию, расхаживая посреди трупов в «своем» кабинете. Пресс-конференцию объявил лейтенант. Вернее, он отдал распоряжение аппарату Секретаря Департмента. Прежде аппарат подчинялся секретарю Секретаря — Кэмпбэллу, но Тэйлор самовольно узурпировал власть на правах победителя. Лукьянова он не предупредил, и тот лишь обнаружил себя лицом к лицу с корреспондентами.
      — Кто, вы думаете, организовал покушение, мистер Дженкинс?
      — Те, кому это выгодно, разумеется. Те силы в Соединенных Штатах, которым выгодно было, чтобы старик Дженкинс остался подыхать на полу своего офиса.
      — Уточните, если возможно, Германия хочет знать правду. Мы долгие годы были связаны с вашей страной узами дружбы. Сейчас, когда Америка раздираема насилием, многие немцы спрашивают себя и свое правительство: не заблудилась ли Америка? Стоит ли следовать за Америкой дальше?
      Юлия Бергер, немецкая тележурналистка, нашла, что Дженкинс изменился за немногие дни, прошедшие со времени убийства Президента. Даже цвет его кожи. Дженкинс потемнел, а виски… точнее, лобная часть черепа сузилась в висках. Тембр голоса изменился. Как видно, Дженкинс травмирован случившимся больше, чем желает это показать.
      — Вас как зовут, милая девушка, и кого вы представляете у нас?
      — Юлия Бергер, германское информационное агентство I.G.A.
      «Он даже не запомнил меня, а ведь интервью с ним длилось более часа», — подумала Юлия с досадой. Ей тогда показалось, что Дженкинс выделил ее из всех журналистов, что отнесся к ней если не с симпатией, то с интересом.
      — Скажите вашим согражданам, что мы приведем Америку в порядок. Мир должен быть управляем. Тот, кто управляет Америкой, управляет миром. Потому я начну с Америки.
      — Спасибо.
      Юлия Бергер подумала, что Дженкинс несет бесконтрольную чепуху. Очевидно, еще не прошел шок от случившегося. Его заявление можно расценить как желание навязать всему миру только американский порядок. И даже как скрытую угрозу. Если бы его слышал русский Президент, то воспринял бы высказывание Дженкинса как агрессивно-милитаристское.
      — Итальянская газета «Стампа». Все ли сотрудники вашей личной охраны участвовали в заговоре?
      — Пока мы не можем утверждать, что все. Мы разбираемся.
      — Государственное телевидение Российского Союза. Не связано ли покушение на жизнь мистера Дженкинса с убийством Президента? Не могла ли та же банда О'Руркэ совершить покушение и на вас? Ведь у них оставались сообщники на свободе. И сразу же второй вопрос. Насколько нам известно, арестованные члены банды О'Руркэ содержатся здесь в здании. Не были ли предприняты попытки освободить их?
      — Если Секретарь позволит, я мог бы ответить на этот вопрос. — Тэйлор сделал шаг к камере.
      — Да, лейтенант, сделайте одолжение. — Лукьянов был рад, что его хотя бы ненадолго оставят в покое.
      — Да, была предпринята попытка, по меньшей мере одна, освободить заключенных, но мои ребята отбили атаку. Охрана нашей внутренней тюрьмы утверждает, что заключенные явно надеялись на освобождение. И когда в помещении стали слышны выстрелы, они радостно оживились и, как видно, предвкушали победу.
      Журналисты загудели, как большие мухи, каждый над своим видеотелефоном. Новость пошла в мир.
      Лукьянов не понял, зачем Тэйлору понадобилась эта ложь. Следует отдать приказ об освобождении всех О'Руркэ тотчас после пресс-конференции.
      — Телевидение Французской Телевизионной государственной Корпорации. Скажите, сэр Дженкинс, вы будете выставлять свою кандидатуру на пост Президента, и если да, то когда объявите об этом?
      — Позвольте, сэр. — Маленький Тэйлор явно намеревался стать его опекуном. Дженкинс кивнул. — Я только хотел бы заметить, что в создавшихся условиях террора и беззакония вряд ли будет возможно организовать свободные и демократические выборы. Для проведения выборов следует прежде всего вырвать с корнем гнезда врагов Америки. Прежде всего полностью прекратить деятельность криминальных кланов, таких, как клан О'Руркэ, и деятельность тоталитарных сект. Мистер Дженкинс считает, что…
      — Спасибо, лейтенант, за отличное освещение моей позиции. — Лукьянов был зол на лейтенанта за то, что тот по привычке несет с экрана дженкинсовскую пропаганду. Даже после того, как Дженкинс истек кровью в ковер и лежит сейчас, завернутый в этот ковер, в собственной спальне, мертвый, надежно и навсегда.
 
      Журналисты удалились, волоча свои штативы, камеры, видеотелефоны и оставив после себя запах горелой оболочки проводов и сгоревших фильтров. Солдаты вынесли из кабинета трупы.
      — Ну что, старый Лук?! Я, кажется, могу испросить у тебя обещанное? Некто по имени Лук Янов некоторое время тому назад пообещал мне, что если я поучаствую вместе с ним в серии противоправных действий, то получу за это место военного министра. Так? Я точен в моем пересказе твоего предложения. — Лейтенант захохотал и внезапно отбил яростную чечетку на паркете кабинета. Лукьянов заулыбался.
      — Мы победили, старый Лук! До тебя до сих пор не дошло это! Шесть часов тому назад ты находился в «приемнике», где тебя ждала смерть старого измученного животного. Сегодня — ты первое лицо Америки! Радуйся хотя бы. Не стой как истукан. Радуйся! — Лейтенант вдруг шлепнул Лукьянова по раненому плечу.
      — Уууу! — взвыл Лукьянов. — Лейтенант!
      — Извини, старый Лук, забыл!.. Давай пить, Лук. Отныне нам можно будет пить только вместе. Отныне мы связаны с тобою одной цепью.
      Убедившись, что в рефрижерейторе Дженкинса была только минеральная вода, лейтенант бросился открывать ящики стола. Нажав кнопку, вошел вслед за отодвинувшейся стеной в спальню Дженкинса. Ковер, связанный, безмолвно содержал в себе того, кого при жизни боялась вся страна.
      — Надо избавиться от него, лейтенант.
      — Знаю, но сейчас невозможно. Первую ночь на новом высоком посту тебе придется провести с ним.
      — Давайте вывезем его вдвоем.
      — Этой ночью не получится, Лук. Это мое дежурство, и я должен проверить своих солдат на прочность, убедиться, что они правильно поняли случившееся. Короче, я не могу отлучиться из «усадьбы» сегодня ночью. Утром можно будет попытаться вывезти его. А сейчас хорошо бы найти алкоголь. У него должно быть спиртное. Он держал для пары-тройки старых друзей, как утверждают, бар.
      — Вряд ли бар помещается в спальне, лейтенант. Скорее следует искать в офисе. Где-то у стола, над столом. На угловых плоскостях.
      Они вернулись в кабинет. После ощупывания и постукивания по стенам они обнаружили не каменную, но иного материала стену за рабочим столом Дженкинса.
      — Вот она, возможно, она.
      Кнопка обнаружилась не на стене, но на теле стола, расположенная так, что Дженкинс мог дотянуться до нее не нагибаясь. Отъехав, стена обнажила сверкающий алтарь бара.
      — Мало верится, что старик не пил, — возгласил Тэйлор. — Такой подбор напитков может быть только у пьющего человека. Чего хочешь, Лук?
      — Скотч стрэйт.
      — Того же мнения и я. — Тэйлор нашел стаканы и наполнил их.
 
      Из вертолета, повисшего над ущельем Парк-авеню, Президент Кузнецов обозревал город. Автомобили всех цветов выливались из-под тела небоскреба авиакомпании «Панам» и стремились в обоих направлениях — в up- и down-town. Пилот отлично знал свое дело, однако Лиза Вернер всякий раз вскрикивала, когда вертолет вдруг подымался вверх, в небо, чуть ли не царапая стены, или, напротив, падал камнем вниз. Президент, обыкновенно розовый, был зеленого цвета. Он не выносил такого рода удовольствий, но Лиза выразила желание «полетать над городом». А когда Президент отказал ей, надулась и швырнула зло:
      — Ну хорошо же, ты у меня попросишь ебаться, Владимир, я тоже скажу тебе, что у меня нет времени. Катастрофически нет, скажу, времени!
      Президент вздохнул, перенес встречу с Турнером на более позднее время, и Шестопалов, вместе с посольскими, организовал полет. Василенко, узнав об очередной «дурной затее фаворитки», как он ее теперь называл, покачал головой и спел вполголоса:
      — «Нас на бабу променял… Только ночь с ней провожжался…»
      Дальше петь он не стал.
      — Ты уж допел бы, — озлился Президент. — Сам стал бабой Кузнецов, это ты хочешь сказать, да?
      — Нет, не это. Что хотел, то сказал.
      — Ты хотел бы, Петрович, чтобы я всегда оставался холостяком, да? — примирительно пробурчал Кузнецов. — Но, понимаешь, жизнь берет свое. Девчонка напоминает мне молодую Лидию, когда мы только что познакомились. Ну, не устоял.
      — Понятно, — сказал генерал армии. — Не понятно, почему ты уступаешь всем ее прихотям, Владимир Георгиевич. Куда вот сейчас ты сломя голову полетишь на дурной машине? А что если вдруг мотор откажет или пилот получит сердечный приступ? Что со страной будет? Ты ж Президент, а не, как они тут называют, «boy-friend», что значит мальчик-друг девочки Лизы…
      — Кончай ворчать, старый. Лучше давай с нами…
      — Нет уж, мне куда носиться над городами…
      Президент проигнорировал ворчание Василенко. Ревнует, конечно, генерал. Теперь, в вертолете, он клял себя за то, что не послушался совета Петровича и полетел.
      — Во, какой классный вид, Владимир. Чего это у них тут, лесопарк?
      — Централ-парк, — ответил за зеленого Президента Шестопалов, — самая большая концентрация зелени в центре города. Там, видите, есть и пруд, и резервуар пресной воды.
      — Классно устроились, — перекрикнула шум мотора Лиза Вернер. — Умеют жить. Владимир, ты не хочешь столицу ближе к югу перенести? А то у нас в Советске почти вечная мерзлота…
      — Чего? Что?
      — Вечная мерзлота, говорю, у нас… — Поняв, что Президент не слышит и близок к тошноте, Лиза занялась разглядыванием города с высоты птичьего полета. Шестопалов попросил ее расхвалить Кузнецову Дженкинса. Она только не знала, как к этому приступить.

Ночь с 8 на 9 июля 2015 года

9 июля 2015 года