- Если позволите, я хотела бы сказать несколько слов. Все замолчали.
      - Я здесь младше всех и не имею, наверное, права говорить прежде Наташи, которая столько лет была для Бобровых надеждой и опорой.
      - Перестань, - засмущалась Котеночкина.
      - Отец Борис должен бы как священник говорить прежде меня. Да и Софья Мещерская, с легкой руки Лизы ее все стали называть старшей, тоже - она все-таки создала тот фонд, о котором мы так мечтали в прошлом году. Я отошла от участия в этом деле, Наташа, загруженная сверх меры, - тоже, а Софья не сдалась.
      Пришла пора смущаться и Мещерской:
      - Ничего я особенного и не сделала.
      - И все-таки, почему я взяла слово и именно сейчас? Хочу сказать вам то, что еще никому не говорила. Во время моего прощания с Лизой мы... В русском языке есть слово "побрататься", то есть стать братьями. Мы стали сестрами. И получается, Ирочка и Витя, я стала вашей названой дочерью, хотя понимаю, что по возрасту не намного младше вас. То, что я скажу сейчас, считайте, говорю и по поручению Лизы.
      В этот момент от цветка одной из белых роз, стоявших перед портретом Лизы, упал лепесток.
      - Странно, свежие вроде розы, - сказала Наталья.
      - Не странно, Котик, это знак. Лиза подтверждает мои полномочия. Так вот, Ира и Витя. Витя и Ира. Если вы расстанетесь, если распадется ваша семья, знайте, вы предадите память о своей... о нашей Лизе. Вот. - Софья села и заплакала.
      - Одна я сегодня не ревела... Но я поддерживаю каждое слово моей подруги, - сказала Котеночкина.
      Ира и Виктор сидели, опустив головы. Боброва теребила пальцем краешек стола.
      - Поскольку, как сказали, я была надеждой и опорой, то я скажу тоже, - продолжила Наташа.
      - Если о нас, то не надо больше ничего говорить, - глухо произнес Виктор. - Это я во всем виноват. Ира здесь не при чем. Ей нужна была в тот момент моя помощь, а я раскис... Ира посмотрела на Виктора.
      - Нет, я тоже... виновата. И ты прости меня. Вновь раздался шорох. Еще один лепесток упал.
      - Ну ты смотри! А сказали, свежие, - стала сокрушаться Наташа.
      - Тебе же объяснили, - Мещерская кивнула в сторону Софьи, - это знак.
      - Это красиво, конечно, но в эти знаки верят только два ненормальных человека - Софья Николаевна и сама знаешь кто. Не будь, старшая, третьей. Не советую.
      - Не кипятись, Наташенька, - попросила Котеночкину Ира.
      - Да нет, я просто знаю, что это совпадение. Игра. Спросите православного священника, он вам скажет. Скажите им, батюшка.
      И таким забавным получился у Наташи переход от главной тирады к "скажите им, батюшка", что все рассмеялись.
      - А я в это верю, - тихо сказал священник. - У меня не большой стаж работы, если можно, конечно, назвать работой то, чем я занимаюсь, но, поверьте, мог бы рассказать вам много удивительного. Один случай запомнился. Я ходил и продолжаю ходить в очень достойную семью. Муж и жена - верующие люди. Их сын был летчиком-испытателем, служил где-то под Мурманском. Однажды я зашел к ним в гости. Стали пить чай. А на стене висел портрет их сына. На нем молодой, красивый парень. Портрет большой, под стеклом в рамке. Чуть левее часы висели. Старинные, с боем. Зазвенели часы, я посмотрел - три часа дня. И вдруг фотография падает стекло вдребезги, рамка ломается... А потом оказалось, что в этот же день, в это же мгновение их сын погиб. Самолет разбился... Такая история. Но я хочу сейчас присоединиться к тому, что здесь сказали.
      - И отец Борис обратился к Бобровым: - Вы люди венчанные, перед Богом обет давали. "Не Богу ли повинется душа моя? От Того бо спасение мое".
      - "Ибо Той Бог мой и Спас мой, Заступник мой, не подвижуся наипаче", - продолжил другой человек.
      Все обернулись на голос. В дверях стоял никем доселе не замеченный Киреев. Священник впервые видел этого мужчину, но отец Борис понял - его здесь ждали. Понял по той реакции, которую вызвало появление незнакомца. Ира быстро встала и бросилась к Михаилу. Они обнялись.
      - Миша! Пришел! Вот видишь, похоронили мы звездочку нашу. Ира плакала, а Киреев молча гладил ее по голове. Потом подал руку Виктору. Всем остальным низко поклонился.
      Мещерская с любопытством смотрела на вошедшего, тоже поняв, кто пришел. Наталья во все глаза смотрела на Михаила. Вроде он, а вроде не он. И дело не в тесемке из бересты на лбу, которой раньше не было. Изменилось все - осанка, жесты, взгляд. И говорить он стал по-другому: не быстро, не медленно, как-то веско, с паузами между фразами. И тут только Наташа вспомнила про Софью. Воронова сначала побледнела, но в целом держалась уверенно. На поклон Киреева ответила кивком головы, что-то спросила у Мещерской.
      Ира представила Михаилу отца Бориса и Софью Мещерскую. Два легких поклона. Стул Кирееву поставили на углу стола, между Ирой и Наташей. Когда Виктор налил Михаилу в рюмку водки, Киреев вдруг спросил:
      - Можно, я чуть позже? Мне хочется пока быть трезвым. Абсолютно.
      - С одной рюмки разве опьянеешь? - спросил его Виктор.
      - Я немного волнуюсь, а когда волнуюсь - мне лучше не пить. Вот получится то, что задумал, тогда напьюсь вдребезги, - улыбнулся Киреев. Потом попросил Боброва: - Виктор, можно мне обратиться к народу?
      - Так не я здесь главный, - сказал Виктор, выразительно посмотрев на Наталью.
      - Понятно. - Киреев был серьезен, но глаза его улыбались. - Стоило мне уйти ненадолго, и все никакого порядка. Объяснитесь, Наталья Михайловна. Котеночкина растерялась, она не понимала, шутит Киреев или говорит серьезно.
      - В чем? Ты бы видел, какие здесь слезы лились, вот я и взяла власть. Но я ее отдаю. Пожалуйста.
      - Здравствуй, Наташа, - вдруг тихо сказал Киреев. - Я рад тебя видеть.
      - И я.
      - Я очень скучал по тебе.
      - И я.
      - Не думал, что мы еще свидимся.
      - И я.
      - Только одно огорчает: пока меня не было, твой словарный запас сократился до двух слов, да и то самых коротких.
      Все засмеялись.
      - Ну вот, пришел и сразу осмеял. Спасибо, Михаил Прокофьевич.
      - Не обижайся, солнышко. Смеяться над собой - признак душевного здоровья.
      - Так что же ты надо мной смеешься, а не над собой?
      - Над собой я смеюсь без устали, тем паче представив то, что я сейчас буду говорить.
      - А ты хочешь говорить? - спросил Виктор.
      - Привет, а для чего я тебе власть возвращал?
      - Для чего?
      - Чтобы ты дал мне слово, и я мог обратиться к широким трудящимся массам. Витя, не тормози. Мещерской с каждой минутой все больше нравился этот человек. Его ирония была какой-то доброй, даже грустной. Но, наблюдая за тем, с какой радостью общались с Киреевым Бобровы и Наталья, Мещерская не могла понять, почему Михаил ни слова не сказал Вороновой и даже не посмотрел в ее сторону.
      Наконец, Киреев получил от Виктора слово.
      - Родные мои, за то время, что мы не виделись, не было дня, когда бы я не вспомнил тех, с кем простился почти год назад. И вот я вернулся. Ненадолго - завтра уезжаю. Но мне есть что вам сказать, а потому, увы, я вынужден быть многословным... Я уходил, прощаясь с жизнью. Оказалось, что я только-только начинал учиться тому, как надо жить. И меня оставили здесь, с вами. Один мудрый человек, встреченный мною на пути, я ему верю теперь больше, чем себе, сказал, что меня вымолила одна маленькая девочка, которая предстала пред Господом. Я сразу же понял, о ком идет речь...
      ...Я знал, что именно сегодня я увижу всех вас, очень близких мне людей... Во время странствий мне удалось понять простую - теперь я это понимаю - в сущности вещь. Любить - значит быть ответственным за тех, кого любишь... Не думайте, что перескакиваю с мысли на мысль, просто я хочу сказать о самом главном. А главное для меня - и Лиза, и вы, и Россия. Не говорю сейчас о Боге, но я нахожусь среди тех людей, которые понимают друг друга с полуслова, они, знаю это, поймут и меня... Я очень счастливый человек. Одна девушка благословила меня в дорогу, дав мне на хранение икону. Оказалось, что эта икона стала хранить меня, точнее, Та, чей образ был на ней запечатлен. Впервые глаза Софьи и Михаила встретились.
      - Я рада, что ты сегодня с нами, Кира... Он ничего не ответил Соне. Только тихо улыбнулся. Одними глазами.
      - И вот еще о чем я хочу вам сказать. Нас за этим столом - семь человек. Не ошибусь, если скажу, что все мы - русские. Я мог бы долго вам говорить, как прекрасна наша страна, но не хочу сейчас доказывать это. Детям не надо доказывать, что их мать - лучшая на свете. Другой вопрос, довольна ли мать своими сыновьями.
      - Ты говоришь о матери вообще или о России? - спросил Бобров.
      - Не сбивай меня, брат Виктор, я и сам собьюсь. Ты же все понял.
      - Прости.
      - Нет, это я должен просить у вас прощения, если вам покажется, что я читаю вам лекцию.
      - Мы так не считаем, Кира, - сказала Наталья.
      - Спасибо. Странную особенность я мог наблюдать в пути. В России живет много народов, я уважаю каждый из них. Меня принимали к себе на постой татары, армяне, белорусы. Два украинца отдали за меня... Нет, об этом я пока не могу говорить... Но что я заметил? Если встречаются два армянина, или еврея, или татарина, или осетина - они могут не любить друг друга, но они всегда помнят, что это не просто человек, а его соплеменник - армянин, еврей, татарин, осетин. Почему-то у нас, русских, этого нет. Куда-то ушло чувство родства.
      - Может, не осталось нас, русских? И не русские мы уже? - задумчиво спросил, скорее, самого себя Виктор.
      - Тогда кто мы? Граждане мира? Вселенной? Почему нас не осталось? Я - русский. Понимаешь, Витя? И ты - тоже... Есть такое слово - род. От него - Родина, родители, родиться... Мы в России живем словно соседи, которых волею судьбы свело жить в один большой дом. Но вот парадокс: я буду двадцать лет жить, тридцать - и не узнаю, как зовут соседа на другом этаже. У вас здесь, в Москве, спорят, как обустроить Россию. Не надо ее обустраивать. До нас мудрые люди, жившие тысячу, пятьсот, двести лет назад, ее обустроили.
      - Надо все восстановить? А как? - перебила Михаила Мещерская. - Каждый из нас - хороший человек. У каждого - свое дело, которое он делает честно. Вот мой муж рисует картины. О России. Очень хорошие, поверьте, картины - Софья не даст мне соврать. Но есть вопросы, которые решаются за нас там, наверху. Что мы можем сделать?
      - Я же не зря говорю о роде. Мы ждем хороших законов, мудрых правителей. Но проблема - в нас самих. Вот два чудесных человека, - Киреев показал на Бобровых. - Взяли и решили разбежаться. Стать сначала соседями, потом - чужими людьми. Но вы, собравшись здесь все вместе, нашли слова и вразумили их. А они вас послушали, ибо любят вас, видя в вас не соседей, а близких людей родичей.
      - Откуда ты все знаешь? - удивилась Наташа.
      - По вашим глазам, - уклончиво ответил Михаил. - Но не сведи вас сегодня вместе Лиза - и все, свершилось бы непоправимое. А ведь еще год назад я любовался этими людьми, их отношением друг к другу. Всего один год прошел...
      Бобровы сидели, как ученики, которых ругает учитель. Но - и это заметили все - Виктор взял руку Иры в свою, а она не отняла ее. Киреев продолжил:
      - Недавно мне приснился сон. Будто я возвратился на год назад, в тот день, когда узнал, что у меня рак. Но во сне у меня болезни не оказалось. Все, о чем я мечтал тогда, - сбылось. Я проснулся - и чуть не заплакал от радости, что это только сон. Какое счастье, думал я, проснувшись, что то, о чем я мечтал, - не сбылось. Это - мой опыт. Но я хочу, чтобы он стал и вашим. А опыт Виктора - моим, ибо он испытал то, что не испытывал я... Вот я подошел к самой сути. Вы меня можете спросить: если бы Бобровы были, скажем, не Бобровыми, а Бобрикянами, изменилось ли бы мое отношение к ним, к Лизе? Наверное, нет. Но это была бы уже и не Лиза, не Ира, не Виктор. И не я. И если Бог захотел, чтобы я родился русским, чтобы я встретил вас всех и полюбил, - значит, у Него был для этого свой умысел? В Старгороде я не могу сказать своим соседям: живите вот так или так. Они спросят меня: почему ты должен нас учить жить? Но я не учить их хочу! Мне больно, когда они, трудолюбивые, добрые, вдруг... Одно слово - соседи. Эх, трудно мне передать все то, что чувствую... - Он замолчал.
      - Мы понимаем тебя, - сказала Ира. - Правда, понимаем. Ты хочешь, чтобы мы все поехали в Старгород?
      - И жили так, чтобы твои соседи увидели, как надо жить? - подхватила Наташа. Киреев кивнул.
      - Но это же не реально, Миша, - мягко, стараясь не обидеть Киреева, сказала Ира.
      - Почему? - Киреев пристально посмотрел на Боброву.
      - Бросить Москву и уехать?
      - Да, бросить и уехать.
      - Но что мы будем там делать?
      - Наташа уже сказала. Я добавлю: будем восстанавливать Россию. Мы все прошли через страдания, они сделали нас чуточку мудрее. И тем, что мы приобрели, - мы обязаны поделиться с другими. А еще мы будем трудиться. Люди сейчас словам не верят.
      - Начнем с меня. У меня здесь работа, любимая работа, - сказала Наташа.
      - Ты уедешь, твой хоспис развалится?
      - Нет, конечно, но...
      - А у нас в районе сотни онкобольных, среди них много детей. Что такое хоспис и с чем его "едят", никто не знает. Есть у меня друг, главврач больницы, Владимир Петрович, бьется в одиночку как может, но что он может один? А у тебя такие знания, такой опыт. О квартире не беспокойся. Москву на наши края обменяешь в один день. В Старгороде и Новоюрьевске хорошие условия: газ, вода, ванна - все есть. Цены на жилье с вашими несопоставимы. Поезжай. Владимир Петрович тебя уже ждет.
      - Как это ждет? - опешила Котеночкина.
      - А так. Кстати, он вдовец, на пять лет старше тебя. И такой же зануда, как и ты. Славная будет парочка.
      - Кира, ты меня поражаешь, - засмущалась Наташа. - Ты что говоришь такое?
      - Даю шанс, Наташенька. Точнее, я же вестник, это через меня тебе дают шанс.
      - А мы что там будем делать? - одновременно спросили Бобровы.
      - Подожди, Ира, я скажу, - сказал Виктор. - Мы за квартиру не держимся. Здесь могилка Лизы, работа, друзья, столько лет прожито.
      - Ты работаешь? - неожиданно резко спросил его Киреев.
      - Нет, но я...
      - О могилке не беспокойся. Захотите, мы Лизин гробик перевезем. Но вообще-то до Москвы от нас чуть больше двух часов езды... Друзья? Опять прошу прощения за резкость: если друзья те, кто пил с тобой, так не волнуйся - пить перестанешь, ты им будешь не нужен. Теперь о работе. Раньше в Старгороде было восемь церквей, сейчас ни одной. То же в Новоюрьевске. Есть маленькая церквушка в окрестной деревеньке - и все. Там, где я живу, раньше храм стоял, в котором икона Божьей матери находилась. Та самая, которую мне Соня передала. Вот мы и будем строить храм. Но я в строительстве
      - полный профан, а ты - мастер. И помощник у тебя славный будет - жена. Она у Петровой хорошую школу прошла.
      - А на какие деньги мы будем строить? - удивился Виктор.
      - Господу будет угодно - все найдется. Главное, было бы кому молиться - и Господь не оставит нас. Найдутся деньги для храма.
      - Ты должен понимать, это все не так просто. Землеотвод, деньги, организация работ, - не сдавался Бобров.
      - Вот мы и будем вам помощниками, а вы с Ирой - нашими командирами. Бобры, говорят, славные строители. А развернуться, Виктор, там есть где. Гора высокая - на ней раньше древний славянский город стоял. С нее далеко все видно. Красота!
      - А большой храм будем строить? - спросил Виктор.
      - Ты посмотри, уже загорелся! - встрепенулась Ира.
      - Сейчас и ты загоришься, солнышко, - улыбнулся Киреев. - Большой ли будет храм или маленький
      - там видно будет. Если получится так, как я задумал, то храм мы посвятим Софьиной иконе Одигитрии.
      - Почему моей? - спросила, вздрогнув, Софья.
      - Хорошо, нашей. И будет два придела. Один - посвященный Николаю Угоднику - в древности в Старгороде стоял Никольский храм, а второй, - Киреев посмотрел на Иру, - чудотворице Елисавете. Пока построим, у нас свой иконописец появится.
      - Кто? - тоном заинтересованного человека спросил Виктор.
      - Это Юля Селиванова. Впрочем, ее из присутствующих только Софья знает.
      - И я тоже, - сказала Мещерская.
      - И я, - подхватила Котеночкина. И сама же первая засмеялась. - Да ну вас.
      - Хотя, - опять заговорил Киреев, - скоро, надеюсь, она станет Новиковой. Для тех, кто не знает, Федор Новиков - очень славный парень. Из Задонска. Он Юлю, собственно, и спас. У него, кстати, есть свой грузовик.
      - Это хорошо, - сказал Бобров. - Нам машина нужна будет.
      - Не спорю. Но, если честно, я рассчитывал на Федора как на фермера.
      - А когда построим церковь Елисаветы, - спросила Ира, - нам же священник будет нужен? И все посмотрели на отца Бориса. Тот смутился:
      - Во-первых, как я понимаю, это будет не церковь Елисаветы, в честь чудотворицы у нас будет придел.
      - Я понимаю, - поправилась Ира. - В честь иконы будет храм.
      - А во-вторых, я согласен!
      - Вот это слова не мальчика, а мужа, - одобрил отца Бориса Киреев.
      - Нет, правда, нас в храме пять священников. Мы с матушкой давно хотели куда-нибудь в глубинку уехать. Богу везде служить можно. Конечно, надо будет с владыкой договориться. Но, думаю, это реально.
      - Вас я не зову, Софья, - обратился Михаил к Мещерской.
      - Я уже поняла.
      - Нет, мы не бросаем вас. Вы будете нашим чрезвычайным и полномочным представителем в Москве. Посол Старгорода в столице. А летом пусть ваш муж приезжает на этюды, а когда построим храм - ждем и сына: Юле его помощь пригодится.
      - А что делать со мной, товарищ генерал? Или режиссер? - В голосе Вороновой звучала обида. До меня есть кому-нибудь дело?
      Все посмотрели на Киреева.
      - Не то и не другое. Просто - Кира. Не обижайся, Соня. Во-первых, эта икона все-таки твоя, вовторых, только для нас с тобой Старгород - родной город, тебе сам Бог велел туда возвращаться.
      - Вот как? А в-третьих?
      - А в-третьих, ты не обидишься, если я тебя попрошу на пять минут перейти в другую комнату?
      - Это - шутка?
      - Нет. Чтобы не было скучно, возьми с собой тезку.
      - Может, мне все это снится? - подала голос Ира. - Михаил, ты ворвался, все запутал. Народ кудато ехать собрался.
      - Народ состоит из отдельно взятого человека. Из тебя, меня, Натальи. Я не заставляю, Ира, я даю вам шанс. Нас, кстати, там уже трое. А еще вот-вот подъедет из Сосновки девочка одна. Марфа. Журналистка. Я втравил ее в одну историю... Марфу теперь вместе с матерью в районе подвергли обструкции.
      - Что за история? - поинтересовался Виктор.
      - Марфа статью опубликовала в областной газете про стариков брошеных. Мой друг... бывший друг с подачи районного начальства девочку выгнал... Короче, я ее с матерью в Старгород позвал. Кстати, Наташа, мать Марфы - классный инфекционист. Так что мы живем!
      - Только учителей не хватает, - сказала Котеночкина.
      - Есть учителя. Моя сестра с мужем. Да и Ира, когда построим храм, может вернуться к родной профессии. Молодец, Наташа, ты мыслишь стратегически: школа, больница, храм - это самое главное, - похвалил Кира Котеночкину.
      - Ира, - подала голос Софья, - этот друг вас опять заговорил. Ты что-то пыталась в мою защиту сказать? Или мне показалось?
      - А ты напрасно еще здесь сидишь, - Киреев уже полностью владел обстановкой.
      - Я что, вовсе бесправная? Виктор, ты же хозяин!
      - Виктор, скажи Софье Николаевне, что ее права будут соблюдены. Я обещаю.
      - Сонечка, Киреев обещает.
      Обе Софьи вышли в другую комнату.
      - Друзья мои, - обратился к тем, кто остался, Михаил. - Поскольку я редко выбираюсь в Москву, то решил сделать сразу несколько дел.
      - Например? - задала вопрос Котеночкина.
      - Например, жениться.
      - На ком? - изумилась Ира. - Вообще-то, глупый вопрос.
      - Вот с этого тебе и надо было начинать, - Наталья даже подпрыгнула от радости.
      - Котик, ты помнишь, что Мюллер сказал Штирлицу?
      - Нет, - честно призналась Наталья.
      - Он сказал: мне лучше знать, с чего начинать.
      - Поняла. От нас что требуется?
      - Очень мне хочется, чтобы все по традициям народным происходило. Как некогда в России. Ктонибудь знает, как происходило в старину сватовство? Виктор стал чесать затылок.
      - Я помню немного...
      - Откуда? - удивилась Ира.
      - Из кино, кажется. Что-то про князя... Ага, вспомнил, у вас князь, нету у нас князя, а кто же у вас?
      - Приехали, - подвела итог Котеночкина. - А у вас в квартире газ.
      - Ты прав, Миша, - вдруг сказала Ира. - Какие мы, к чертям собачьим, русские. Своего друга сосватать не можем.
      - А почему, думаешь, я не сосватаю? - возразил ей Виктор.
      - Ты же обряда не знаешь.
      - А инстинкт на что?
      - Какой инстинкт?
      - В генах который. Национальный. Значит так. Пойдемте все, кроме батюшки. Ты, Миша, тоже сиди здесь. Позовем.
      - Давайте я сначала благословлю вас, - отозвался священник. Все подошли под благословение.
      - Интересный ты какой, а что нам говорить? - Ира продолжала переругиваться с мужем. - Или бесплатными приложениями возле тебя стоять?
      - Если тебе Михаил друг, найдешь, что сказать. Пошли. Обе Софьи сидели на маленьком диванчике. Когда вошли сваты, они переглянулись.
      - Что случилось, ребята? - спросила Софья.
      - Соня, мы вообще-то не с тобой должны разговаривать, - сказала Ира, толкая мужа в бок. - А с матерью твоей.
      - Ты что, Ира? Ну, у Киреева крыша поехала, ты-то что с ума сходишь? У меня мать умерла. Очень давно.
      - Слушай, Софья, да не придуряйся ты тоже, - не выдержала Наталья. - Сваты мы, понимаешь, сваты! А сватаются к родителям. У тебя их нет. Вот Софья-старшая за мать будет. Будешь за мать, Софья?
      - Буду, - с готовностью согласилась Мещерская.
      - Вот. Ну, говори, Виктор, - стала толкать Боброва уже и Наталья.
      - Говорю. У вас лебедушка, у нас князь. Короче, вижу, мать, согласна ты. Выходи из комнаты, пусть они сами промеж себя поговорят.
      Но Мещерская, осадив Виктора, стала, нахваливая "дочь", требовать доказательств, что князь "не ударит лицом в грязь". В шутливых препирательствах прошло еще несколько минут, которые показались Кирееву вечностью.
      * * * Михаил тихо вошел в комнату. Встал у двери. Софья сидела на диванчике, опустив голову.
      - Глупо все получилось? - спросил он.
      - Если честно, то есть немного.
      - Прости. Но вообще-то, молодцы ребята, старались очень...
      - И Софья-старшая тоже молодчина, - подхватила Воронова. А потом вдруг неожиданно спросила: - Кира, а ты не поторопился всех их в Старгород звать? Если что не получится, вряд ли ты своим "прости" отделаешься.
      - Они давно были готовы ехать в Старгород, Соня. Нужен был кто-то, кто бы сказал: поехали, ребята, на сборы вам - десять минут. Это как на перекрестке. Можешь поехать налево, направо, а можешь повернуть назад. У них есть еще время подумать и отказаться.
      - Целых десять минут. А у меня?
      - Ты про поездку или женитьбу?
      - Про женитьбу я еще ничего от тебя не слышала.
      - Разве? Прости.
      - Зачем ты косишь под интеллигента, Кира?
      - Действительно, зачем? Больше не косю, то есть кошу. Надо же, не скажешь, как надо. Короче, с сей минуты я торжественно отказываюсь называться интеллигентом.
      - Между прочим, Кира, мне за последние четыре месяца уже пять предложений руки и сердца поступило.
      - Шесть.
      - Что - шесть?
      - Шесть предложений. Я тоже предлагаю. Руку и сердце. Наверное, будь я на твоем месте, то послал бы меня, то есть себя, куда подальше, но я сейчас на своем месте и прошу тебя: окажи мне честь, стань моей женой.
      - Сколько мне дается времени на раздумье?
      - А сколько давали те пятеро?
      - Я им сразу отказала.
      - Вот видишь, у тебя есть опыт.
      - Я согласна взять твое сердце и твою руку. Кира, что ты стоишь?
      - А что я должен делать?
      - Наверное, поцеловать меня.
      - Слушай, может, я поспешил? Я даже не знаю, умеешь ли ты целоваться?
      - Скажи, а обратно согласие можно взять?
      - Не имеешь права. На тебя весь русский народ обидится.
      - При чем здесь русский народ?
      - А при том. Ты же на его традиции начихать хочешь.
      - Ты вообще-то можешь быть серьезным?
      - Поживем - увидим. Вообще-то, сейчас я серьезен, как Джордано Бруно перед повешением.
      - Кажется, его сожгли...
      - Разве? Тем более...
      - Кира, у меня к тебе еще один вопрос. Ты каждому предложил работу в Старгороде. А я что буду там делать? Говорить всем, что я - хозяйка иконы? И что мой отец здесь родился?
      - Но ведь и ты там родилась. Родная земля что-нибудь тебе обязательно подскажет.
      - Например?
      - Например, слабо нам с тобой сделать на горе, рядом с церковью, музей русской культуры, в котором будет все - от гончарной посуды до картин Ильи Мещерского, других твоих... наших друзей? Представляешь, на горе - музей, а через дорогу - храм. Еще несколько шагов в сторону - озеро. Наше Белое озеро. Кстати, его чистить надо, а то оно заросло совсем. Детишки будут на гору приезжать целыми классами. А один зал мы отведем для картин Лизы.
      - Поняла. Не слабо. Четыре года.
      - Что - четыре года?
      - Через четыре года там будет музей и сад. Представляешь, огромный сад, в котором будут расти яблони, вишни, груши.
      - Заросли сирени, черемухи, малины... А ведь неплохо! Есть ради чего жить... Ты теперь довольна?
      - Вполне. А то Наталью весь район ждет...
      - А тебя я...
      Вдруг они оба замолчали.
      - Ты не знаешь, почему мы так много болтаем? - спросила наконец Софья.
      - Знаю. От смущения. Это бывает.
      И он провел ладонью по ее волосам. Софья закрыла глаза. Жилка на тонкой шее пульсировала сильнее обычного. Киреев поцеловал Соню - сначала в шею, потом в подбородок. И только после этого - в губы. Поцелуй был долгим-долгим. Глаза они открыли одновременно.
      - Я буду хорошей женой, Кира, вот увидишь. Михаил сначала хотел ответить: "А кто бы сомневался", но, увидев, какая нежность была разлита в ее глазах, убил иронию в зародыше. И только сказал:
      - А я тебе обещаю, что у нас будет много полей, снега, дождя, солнца, травы...
      - И ты укроешь меня от дождя и снега своим плащом? - улыбнулась Софья.
      - Укрою. И буду владеть тобой одной.
      - Ты забыл сказать: с каким же счастьем...
      - С каким же счастьем...
      - Без этого дурацкого "бы". Да?
      - Без него.
      - Поцелуй меня еще раз.
      - Нельзя. Нас ждут. Пять человек.
      - Шесть. Ты о Лизе забыл. В этот момент дверь платяного шкафа со скрипом отворилась, и с полки упал белый платочек Лизы. Они переглянулись.
      - Это знак, Кира?
      - Знак.
      - А Натка не верит.
      - Ничего. У нее еще есть время исправиться.
      Глава сорок пятая
      От маленького окошка через полумрак комнаты пробегал солнечный луч. Лежащая на диване молодая женщина, не открывая глаз, следила за игрой света. На ее груди безмятежно спал голенький младенец. Одной рукой женщина бережно придерживала ребенка, а другая ее рука чертила в воздухе какие-то иероглифы или руны. На самом деле Софья Киреева пыталась повторить прихотливую игру пылинок в луче. Молодая женщина так увлеклась, что не заметила, как в комнату тихо вошел мужчина. Вошел и замер, очарованный увиденным. На мужчине была дорожная белая куртка и видавшие виды черные джинсы. Он стоял долго, любуясь красотой женщины, слушая дыхание ребенка. Наконец мужчина чуть слышно постучал по косяку двери, и Софья заметила его.
      - Пришел? - улыбнувшись, спросила она.
      Всего одно слово, но столько вместило оно любви, заботы, нежности и радости, что Киреев почувствовал комок, подступивший к горлу. Может быть, поэтому Михаил смог только кивнуть головой.
      - Кира, - прошептала Соня, боясь разбудить ребенка, - вчера приходили Виктор и Ирина. Очень довольные: какой-то человек на свои деньги купил машину кирпича, а у Натки проблема, горсовет не хочет...
      Киреев приложил палец к губам:
      - Тс-с. Потом, все потом. Бери Лизу, пойдем, я вам что-то покажу.
      - Мишенька, она недавно уснула, - все так же шепотом отвечала Соня. - Наверное, зубки резаться начали. Спасибо Домовенку: когда он пел, она его слушала и успокаивалась немного. Даже улыбалась.
      - Нет, моя хорошая. Зубкам резаться еще рановато. Ночью был сильный ветер, груднички его чувствуют. Пойдем, можем не успеть.
      - Не успеть? Кира, может, я оставлю ее здесь? Мы же быстро вернемся? Лиза ведь все равно ничего не поймет.
      Но Киреев был неумолим.
      - Мы теряем время. Говорю тебе, можем не успеть. А Лизу ты зря недооцениваешь. Она все услышит, все поймет.
      - Каким образом? - улыбнулась Софья. Бережно подняв ребенка, она вышла за Михаилом из комнаты.
      - Через дыхание, - то ли пошутил, то ли серьезно ответил Кира. - И это останется в крови навсегда.
      Они вышли во двор, завернули за угол дома, прошли мимо подросшего Сверчка, увлеченно гонявшегося за соседским котом Чубайсом, и вступили под сени старого сада. Пора цветения уже миновала, и лепестки цветков яблонь и груш покрывали землю. Михаил шел немного впереди, готовый в любую секунду поддержать жену и ребенка. Софья шла босая. Бархатистая трава ласкала ее ноги. Тропинка резко нырнула вниз. Софья поняла, что Михаил вел их к самому дальнему уголку сада, туда, где прямо за зарослями черемухи и жасмина протекал небольшой ручей. В прошлом году они с Кирой придумывали названия для своих владений. Этот уголок сада Софья назвала куртиной Восточного ветерка. Ей очень понравилось встреченное в словаре старых русских слов именно вот это слово куртина, обозначавшее уголок, часть сада. Когда поднимался восточный ветер, то верхушки лип и черемух, кусты жасмина начинали тихо шелестеть. Софья любила приходить сюда и слушать, как шорох деревьев сливается со звоном ручья, названного Михаилом Златоструем. Но сейчас к этому звону примешивался другой, пока еще непонятный для Сони.