Инг моргнул.

— Вы очень щедры, — начал он.

Точильщик помахал огромной кистью.

— Я глубоко огорчен тем, что член моего Клана мог поступить подобным образом. Я повторяю, что он не останется безнаказанным. Он молод и не имеет опыта, но это не извиняет того отсутствия вежливости, о котором вы меня осведомили. На мне лежит обязанность исправить случившееся и надеяться на то, что к Герберту Алану Костелло полностью вернется владение рукой.

Точильщик перевел взгляд вверх и чуть назад, и взгляд его больших глаз стал заметно жестче. На секунду Инг пожалел стоявшего позади черепашонка.

— Мне также стыдно, — проговорил Точильщик, обращаясь к Ингу, но устремив взгляд на Наблюдателя, — что у вас почему-то создалось впечатление, будто мой родич не говорит на торговом. Его знание этого языка вполне удовлетворительно. Мне совершенно непонятно, почему он не отвечал, когда к нему обращались на этом языке, и не объяснился со Старшим-на-службе.

Инг готов был поклясться, что Наблюдатель съежился.

— Возможно, — предположил он, — ваш родич тоже переживает некий шок. Иногда такое состояние на время лишает некоторых индивидуумов дара речи, даже на том языке, которым они владеют с детства.

Дьявол, это же еще совсем мальчишка!

— Вы очень добры, — проговорил Точильщик с впечатляющей торжественностью. — Я отмечаю вашу попытку смягчить удар, нанесенный нашей чести, но я не убежден в том, что дело обстоит именно так.

— Наблюдатель! — рявкнул он все на том же торговом. — Ты явишься ко мне. Ты явишься с тем человеком или людьми, которых Ксавьер Понстелла Инг сочтет нужным отправить с тобой, чтобы быть уверенным, что ты не нанесешь ущерба другим существам до того момента, когда окажешься под моим присмотром. Ты явишься с той торопливостью или медлительностью, какую Старейшина Инг сочтет подобающей. И более того, ты будешь говорить, когда к тебе обращаются, и отвечать на все вопросы с честью и настолько полно, насколько это позволяет время. Ты будешь размышлять о применении вежливости среди и между всеми народами, и к моменту прибытия ты будешь готов отчитаться мне в своих поступках. Ты понял все, что я тебе сказал?

— Да, Т"карэ.

Голос Наблюдателя был едва слышным.

— И ты будешь подчиняться?

— Да, Т"карэ, — ответил Наблюдатель еще тише.

— Я оставляю тебя под опекой Старейшины Ксавьера Понстеллы Инга, который отправит тебя ко мне в соответствии со своими обычаями и традициями. До свидания.

Последние слова, по-видимому, были адресованы им обоим. Экран внезапно потемнел.

Ингу показалось, что парнишка явно потрясен.

— Ладно, Наблюдатель, почему бы тебе не присесть, пока я буду договариваться о транспорте? Мы доставим тебя на планету уже к завтрашнему дню.

Какие бы наказания ни ждали Наблюдателя за дальнейшее несоблюдение вежливости, он не смог заставить себя поблагодарить Старейшину Инга за эту заботливость.

* * *

Библиотеку Точильщик собрал внушительную, даже с учетом того, что меньше трети всех книг было написано на том языке, на котором Мири умела читать. Недолгий поиск среди них позволил ей обнаружить «Детскую энциклопедию космических двигателей» профессора Томаса Свифта и «Начальный курс высокого лиадийского» Энн Дэвис.

Энн Дэвис? Это имя показалось ей смутно знакомым. Мири отыскала считывающее устройство, удобно свернулась на мягком карнизе, который, похоже, у Стаи исполнял обязанности кресел, и первой вставила именно эту пленку.

«Энн Дэвис, — говорилось в биографии, приведенной в начале, — была гейдельбергским стипендиатом и признанным специалистом по сравнительной лингвистике. В число ее работ входил свод основных земных диалектов, считающийся эталоном для современных лингвистических исследований. Однако наиболее широко известно ее глубокое исследование высокого лиадийского, а также несколько грамматик и самоучитель этого сложного и прекрасного языка. Рукопись, очерчивавшая грамматику и рассматривавшая структурные изменения низкого лиадийского, осталась незавершенной к моменту ее смерти. Ее пережили трое ее родных детей — Шан, Нова и Антора йос-Галан — и приемный сын Вал Кон йос-Фелиум».

Мири заморгала, вспомнив рассказ о тетке, которая научила его играть на омнихоре. «Твое типичное везение, Робертсон, — подумала она. — Как только бросила думать, кто же он такой, тут тебе и сообщают».

Она перемотала запись и отложила в сторону для дальнейшего изучения, а потом вставила в считыватель вторую книгу, поудобнее устроилась на сиденье и включила перелистыватель.

«В настоящее время в исследованной Галактике используется четыре типа космических двигателей, — жизнерадостно сообщили ей в первой главе. — Наиболее хорошо известны три: земной, или двигатель на принципе нарушения конгруэнтности, лиадийский, или двигатель на ретракции кварков, и двигатель черепах, или двигатель на замещении электронов. И до сей поры никому не удалось выяснить принцип, на котором работает четвертый тип двигателя, использующийся икстранцами».

— Естественно, черт подери, — прокомментировала она.

Икстранцы никогда не допускали захвата своих кораблей: при необходимости уничтожались целые боевые экипажи. Несколько кораблей все же удалось угнать — в основном хитрым лиадийцам, которые, надо признать, занимались этим дольше землян. Эти захваченные корабли самоуничтожались при насильственном проникновении, унося с собой абордажные команды. Самой хорошей чертой икстранских кораблей была их немногочисленность. Самой плохой — сам факт их существования.

«В земных и лиадийских кораблях, — продолжала книга, — используется математическая вероятность, называемая константой подобия, позволяющая кораблям очень быстро проходить огромные расстояния. Поскольку земные и лиадийские математики представляют это понятие немного по-разному, двигатели на нарушении конгруэнтности и на ретракции кварков несколько различаются с точки зрения того, за сколько времени данный корабль проходит данное расстояние.

Например, земной грузовой корабль может пройти 50 световых лет за 50 секунд. Тот же самый полет займет у лиадийского корабля 50 часов. Такое сравнение, конечно, используется для обычных расчетов.

Сообщалось, что лиадийцы имеют некоторое количество кораблей, в основном одно— и двухместных, которые хотя и не превосходят земные в быстроте, однако способны выполнять маневры в непосредственной близости от планет. Таким образом, это дает им преимущество перед теми кораблями, которые должны отойти от ближайшего планетного тела на несколько световых часов для осуществления маневра конгруэнтности».

«Угу, лиадийские корабли-разведчики быстрые и могут делать разные штуки, а тебе завидно, — подумала Мири. — А корабли Стаи?»

«Двигатель на замещении электронов, применяемый Стаей, основан на способности электрона появляться на новой орбите раньше, чем он покинет свою первоначальную орбиту…» Чего? «Это означает, что передвижение кораблей Стаи осуществляется в виде серии физических „прыжков“ протяженностью приблизительно в один световой день, и перед каждым корабль должен убеждаться в том, что там, куда он направляется, для него есть место».

Мири закрыла глаза и энергично потерла ладонями щеки, а потом снова перечитала последний отрывок.

«Этот способ передвижения, — продолжила книга, — чрезвычайно эффективно использует энергию, поскольку продвижение корабля осуществляется за счет материи, находящейся вокруг корабля. Именно это свойство двигателя объясняет способность кораблей Стаи летать в плотных звездных полях, а не пытаться их избегать, как это делают корабли землян и лиадийцев. Движение на основе замещения электронов также гораздо медленнее, чем обсуждавшиеся нами два других способа, но для представителей Стаи время редко имеет значение…»

Включив перелистыватель, она быстро просмотрела остаток книги, пытаясь отыскать сообщения об идиотских побочных эффектах двигателя Стаи. Она ничего не нашла. Судя по всему, люди на кораблях Стаи не летали. Что в некотором смысле было не лишено смысла: зачем тратить на дорогу три недели, когда другой корабль может пролететь это расстояние за два дня?

Она покачала головой и откинулась назад. Видимо, это было очередное следствие короткой продолжительности жизни. Приходится рисковать жизнью ради возможности прожить подольше. Интересно, какое воздействие галлюциногены оказывают на Точильщика.

Отодвинув считывающее устройство в сторону, она потянулась и полезла было в свой кошель за сухим пайком, но пальцы ее остановились на застежке. На этой лохани должны быть продукты, вспомнила она. Крепкий Парень — Вал Кон — скорее всего знает, где именно.

Она скатилась с карниза и неспешно направилась на мостик.

Для того чтобы найти специальный шаттл и охрану, понадобилось чуть больше получаса. С Первой станции до Эконси Наблюдателя доставят на спецшаттле, а далее грузовик доставит его в гьотт, где его будут ждать его родичи. Инг сообщил Наблюдателю, что уже на следующий планетный день ему предстоит встретиться с Точильщиком.

Наблюдатель склонил голову, как и подобает при разговоре со Старейшиной, и ответил настолько вежливо, насколько мог, хотя язык, называющийся торговым, был плохо приспособлен к любезностям.

— Спасибо за вашу заботу обо мне. Я сожалею о доставленных хлопотах.

— Ну, я тоже об этом сожалею, — откровенно ответил Инг. — Но что сделано, то сделано, и тебе придется принять наказание. Просто вытерпи то, что тебе будет назначено, а потом подтянись, хорошо? Совсем не нужно, чтобы подобное повторялось.

Наблюдатель пробормотал, что в словах Старейшины Инга, несомненно, есть немало истины. Наблюдатель обязательно тщательно обдумает услышанное.

Инг решил на этом успокоиться и увел парнишку в камеру предварительного заключения, где ему предстояло находиться под наблюдением испуганной охранницы, пока за ним не придут с шаттла.

Выйдя из библиотеки, Мири свернула не направо, а налево, в результате чего ей не пришлось проходить мимо плавательного бассейна. Вместо этого она попала в сад. Растения были подвешены в горшках, карабкались по решеткам и ползли по земле, окружая живописные лужайки и удобные скамейки. Это был очень приятный уголок, если не считать слабоватого освещения и атмосферы несколько более жаркой и влажной, чем нравилось Мири, выросшей на Пустоши. И все же она задержалась в этом помещении, рассматривая лиловые и желтые цветы, стелившиеся по земле, и яркие красные гроздья фруктов на карабкавшейся по решетке лозе. Несколько рассеянно она подумала, не виноград ли это и какое вино из него получилось бы.

В конце концов она покинула сад, прошла по короткому коридору, который пересекся с переходом, ведущим в спальню. А оттуда она уже очень быстро попала на мостик.

На мостике Вал Кона не оказалось. Мири признала, что он вовсе не обязан был там находиться, имея в своем распоряжении все помещения этого гигантского корабля. И все-таки ее это раздосадовало — а когда она увидела на столе горку… предметов, то встревожилась.

Она настороженно приблизилась к столу и остановилась, убрав руки за спину, хмуро перебирая разложенные предметы взглядом.

Ну, вот это пистолет. А вон там явно метательный нож, который он продемонстрировал ей в переулке возле ее убежища… сколько же времени прошло с тех пор? Но это — просто шнурок от его рубашки, а плоский металлический четырехугольник выглядит просто как кредитная карточка, а вон то — его сапоги…

Он бесшумно вошел в комнату у нее за спиной, и она мгновенно обернулась, вопросительно подняв брови.

— Что ты сделал со своим лицом? — спросила она. — Оно все красное.

Он улыбнулся и подошел к столу.

— Мыло Точильщика — это песок! Я рад, что у меня вообще осталась кожа, хоть какого-то цвета.

Она молча осмотрела его: волосы влажные, лицо немного расцарапано, рубашка не зашнурована, рукава закатаны — и кожа на руках тоже стерта. Мири невольно подумала, с какой же силой он тер себя песчаным мылом. На нем не было ремня и сапог. Она перевела взгляд на его лицо и не обнаружила на нем следов вчерашнего ужаса. Он встретил ее взгляд спокойно. Глаза у него были прозрачными, бездонно-зелеными.

Отведя взгляд, она махнула рукой в сторону горки на столе.

— Устроил уборку?

— Это — оружие, Мири. Мне хотелось бы, чтобы ты его спрятала. Прошу тебя.

— И почему это мне всегда достаются самые веселые задания? И зачем? И даже если бы я это сделала, сапоги — не оружие, друг. И ремень тоже, если не говорить о некоторых особых обстоятельствах, которыми я готова рискнуть. Мужчине не следует ходить в незашнурованной рубахе — это не аристократично. И тебе следует оставить кредитку — никогда не известно, когда могут понадобиться наличные.

Он взял черный шнурок, который стягивал его рубашку, пропустил сквозь пальцы и позволил своим рукам выполнить соответствующие движения.

— Гаррота.

С помощью кредитной карточки он отщепил стружку от каменной стены у себя за спиной. Стружку он протянул ей.

— Гильотина.

Перевернув ремень, он продемонстрировал ей три разных слоя на его внутренней стороне:

— Взрывчатка, электронная отмычка, пила.

Положив ремень, он указал на сапоги.

— В правом каблуке находится заряд взрывчатки, а из носка выходит шип для лазанья. В левом — шип для лазанья и ручные отмычки в каблуке.

Он сел, внезапно обессилев, и взмахом руки указал на ворох проволоки, шпилек и еще каких-то металлических штучек.

— Все, что может потребовать момент. Шпильку вгоняют за ухо, проволокой тыкают в глаз… Смерть. Или…

— Я поняла, — оборвала она его объяснения и потом долго стояла молча, рассматривая горку. Что-то привлекло ее внимание, и она вытянула заинтересовавший ее предмет.

Черные ножны из мягчайшей замши защищали и ласкали убранный в них клинок. Ручка была сделана из какого-то материала, который блестел, словно отполированный обсидиан, — но был теплым на ощупь.

Она мягко обхватила его пальцами и вытащила клинок.

Он блестел на солнце, ловя и отражая лучи света: живое существо, она готова была в этом поклясться, состоящее из зеленого и черного хрусталя.

Мири благоговейно убрала клинок в гнездо. Рукоять не подходила к ее руке, и не было сомнений в том, что она была сделана специально под одну руку. Она молча протянула нож Вал Кону.

Его рука рванулась вперед, сжалась — и упала.

— Тебе его дал Точильщик. — Это не было вопросом. — Давай попроще, парень: ты убьешь меня ножом, который тебе дал Точильщик, а я не буду спорить с тем, что заслуживала смерти. — Она толкнула нож в его сторону. — Бери его!

Он неуверенно послушался, нежно проведя пальцами по рукояти. Мири резко повернулась и широко взмахнула руками.

— И все остальное тоже! Надевай, раскладывай по местам, выбрасывай — мне наплевать! Прятать их бессмысленно, и я этого делать не собираюсь.

И она вдруг села, учащенно дыша и с трудом подавляя вспышку гнева.

— Мири, выслушай меня. Я могу убить тебя…

Она фыркнула:

— Я это уже слышала, космолетчик.

Он покачал головой.

— Я могу тебя убить. В любую минуту. Мне… кажется, ты права, и я… иду по острию бритвы. — Он помолчал, выравнивая дыхание. Он должен добиться, чтобы она его поняла! — Ты можешь достать пистолет, чтобы его почистить, а я отреагирую только на пистолет, а не на чистку — и ты погибнешь. Вчера вечером я был близок к тому, чтобы тебя убить…

Она ударила кулаком по столу и стремительно вскочила:

— Голыми руками, кашутас! Ты даже не потрудился достать ни одну из этих чертовых штук, и я уверена, что и дальше не достанешь!

Она села так же неожиданно, как вскочила, судорожно сглотнула слюну, пытаясь смягчить пересохшее горло, и устремила взгляд на сверкающую и переливающуюся серебряную змею, которая крепко держала в челюстях голубой камень.

— Я не верю, что ты меня убьешь, — сказала она. — И не желаю верить.

Он дождался, чтобы она подняла глаза, а потом предельно мягко проговорил:

— Мири, скольких человек я убил с момента нашей первой встречи?

Она округлила глаза:

— А что, ты сам не считал? — Она сразу же резко покачала головой. — Это были незнакомые люди. В целях самозащиты. В боевых условиях. А вчера вечером обстоятельства были особые. Ты был не в себе — боевой шок. Я уже такое видела. И знала, что ты выйдешь из него, словно тигр, сражающийся с циклоном. Моя ошибка заключалась в том, что я решила, что успею вовремя увернуться. Ну, мы напортачили и остались живы, так что можем об этом поспорить. Некоторым везет.

— Мири…

— Нет! — заорала она, а потом уже более спокойно добавила: — Нет. Я не желаю больше ничего об этом слышать. Ты убедишь меня только тогда, когда убьешь, аккази? По-моему, большего психа, чем ты, я еще не встречала — и это комплимент, если учесть, что тебе удалось сделать, тихо сходя с катушек. И я думаю, что штука, которая в этом виновата, штука, из-за которой ты такой чокнутый, это твой проклятый оцениватель, который сидит у тебя в башке и сам с собой разговаривает. Люди — не цифры, и ситуации, в которых участвуют люди, по определению не упорядочены — в них работают шансы, ошибки, неудачи и удачи. Их нельзя просчитать. — Она потерла лицо ладонями и глубоко вздохнула. — Испорти эту штуку, и будешь нормальным, как камень. Брось эту работу и устройся играть на омнихоре в каком-нибудь шикарном заведении…

Она замолчала и снова потерла лицо.

Он ждал, пристально глядя на нее.

— А, я слишком много болтаю. — Она встала на ноги и помахала рукой в сторону горки, сложенной между ними. — Давай договоримся: ты указываешь мне путь к продуктам, а я приготовлю нам чего-нибудь поесть, ладно? А пока я этим занимаюсь, изволь, Панца ради, избавиться от всего этого хлама!