Глава 1.

Брат Джарльз — священник Первого, самого низшего круга, был новичком в Иерархии. Он ненавидел ее и с трудом сдерживал свой гнев, скрывая его под маской равнодушия не только перед прихожанами, но и перед братьями священниками, ведь этому учили каждого из них. Только сумасшедший мог ненавидеть Иерархию. Но священнослужитель не может сойти с ума, во всяком случае, без ведома Иерархии. Тщательность отбора, учитывающая даже самые незначительные черты характера будущих священников, казалось, исключала любую возможность ошибки. А вдруг он действительно спятил, и Иерархия скрыла это от него, преследуя свои загадочные цели?

От этой мысли Великая площадь Мегатеополиса, заполненная толпой, внезапно поплыла у него перед глазами. Повсюду мелькали сытые розовощекие лица священников, теперь превратившиеся в расплывчатые пятна. Усилием воли Джарльз сосредоточил взгляд на календарном камне, установленном близ дома, недавно построенного в этом районе города. «139 ВБ» — прочел он надпись, выбитую на шершавой поверхности. Джарльз прикинул: «139-й год Великого Бога может быть 206-м годом Золотого века, если только даты Золотого века установлены точно. Или 360-й год Атомного века. И, наконец, 2305-й год Ранней цивилизации, от Рождества… ну как же его? От Рождества Христова.

— Хамзе Чон, прихожанин пятого округа! Подойди сюда, сын мой!

Джарльз вздрогнул. Мерзкий фальцет брата Чумана пискнул ему в самое ухо. Да почему он, собственно, в паре с Чуманом? Ну почему? Джарльз знал, что священники никогда не ходят поодиночке, обязательно вдвоем. Таким образом они могут следить друг за другом и доносить обо всем до мельчайших подробностей. Иерархия должна знать все.

Брат Чуман был довольно толстым голубоглазым священником с пухлыми, тщательно выбритыми щеками. Сейчас он просматривал свои списки, написанные так, что ни один простолюдин не смог бы прочесть их. Явной причиной ненависти к брату Чуману у Джарльза не было. Рядовой священник Второго круга. Откровенный тюфяк. Но толстяка можно было возненавидеть за манеру применять силу и власть школьного надзирателя по отношению ко взрослым людям. Единственным утешением для Джарльза было рвение Чумана, который так гордился порученным делом, что охотно выполнял всю работу сам.

Маленький толстый священник оторвал взгляд от списков и посмотрел на высокого молодого мужчину перед ним, нервно мнущего бесформенную шляпу.

— Сын мой, — добродушно пропищал брат Чуман, — ты будешь работать на шахте в течение трех месяцев. Это сократит твой взнос в казну Иерархии. Завтра на рассвете ты должен явиться к ответственному дьякону, Хамзе Чон!

Мужчина дважды поклонился и поспешил отойти в сторону. Джарльз снова ощутил прилив ярости. Этого человека направляют на работу в шахту, а ведь это куда хуже, чем поля или даже дороги, и это известно всем. Но мужчина, казалось, воспринял свое назначение с благодарностью. Его подобострастный взгляд напомнил Джарльзу, любившему копаться в старинных книгах, неких собак, вымерших домашних животных, смотревших на своего хозяина такими же преданными глазами.

Джарльз всматривался в лица толпящихся на площади. Его внимание привлекло лицо женщины, стоящей в третьем ряду.

Солнце садилось. На Великую площадь легли длинные тени. Толпа редела. Ожидающих разнарядки осталось совсем немного. Там и сям сновали простолюдины: мужчины в нелепых халатах, женщины в холщовых блузах и юбках. Торговля подходила к концу, и они собирали принесенные для продажи вещи и продукты, взваливали тюки на спины маленьких лохматых мулов и исчезали в лабиринте узких улочек, мощенных булыжником. Кое-кто уже надел на голову капюшон или широкополую шляпу, однако вечерняя прохлада еще не наступила.

Этот район Мегатеополиса напоминал Джарльзу средневековые города, изображенные на холстах и старинных гравюрах. Города Ранней цивилизации. И хотя дома здесь были в основном одноэтажными и без окон, сходство определенно имелось, и оно не могло быть случайным. Джарльз это прекрасно понимал. У Иерархии на все имеются основания.

Неподалеку проковыляла старуха в лохмотьях с нелепой остроконечной шляпой на голове. Испуганные прихожане шарахались от нее, а один мальчуган с криками «Ведьма! Ведьма!» — швырнул в нее камнем и мгновенно скрылся из виду. Джарльз едва заметно улыбнулся старухе, и она ответила ему слабой улыбкой беззубого рта. Казалось, ее крючковатый нос и сильно выдающийся вперед подбородок сомкнулись. Ни сказав ни слова, старуха продолжала свой путь, клюкой нащупывая дорогу.

Другой район Мегатеополиса выглядел иначе. Постройки Святилища сверкали в заходящем солнце. Перед ними горделиво возвышался Собор, уходящий парадной лестницей на Великую площадь.

Джарльз поднял глаза и посмотрел на Великого Бога. На какое-то время он почувствовал, как в душу его закрадывается раболепный страх, подобный тому, какой он испытывал в детстве при виде этого гигантского идола. Это было еще задолго до того, как он, сын простолюдина, прошедший все испытания, начал постигать таинства священнослужения. Прочел ли Великий Бог его богохульную ярость взглядом своих огромных, всевидящих глаз?

Джарльз отогнал от себя эти мысли, недопустимые даже для новичка в Иерархии. Собор в своем великолепии устремленных ввысь колонн и готических остроконечных окон казался сооружением не менее могущественным, чем статуя Великого Бога. Статуя, возвышавшаяся вместо шпиля, была словно отделена от нижних строений. И лишь тяжеленные фалды рясы из серого пластика сливались с пластиковыми колоннами собора. Этот великан-кентавр охватывал взором весь Мегатеополис, и вряд ли нашлось такое место, откуда не было видно суровое и невозмутимое лицо Бога в ореоле голубого сияния.

Казалось, будто Великий Бог внимательно изучает всех проходящих через площадь. Будто он в любой момент может схватить любого из них и поднять к себе, под испытующий взгляд всевидящего ока.

Однако эта массивная фигура не пробуждала в Джарльзе ни капли гордости за славу и величие Иерархии. Да и благодарности за великую честь быть избранным стать частичкой этого могучего организма он не испытывал. Напротив, его охватило такое негодование, что стало почти невозможно сдерживать свою ярость, полыхающую алым, под стать цвету рясы, пламенем.

— Шарлсон Нория!

Джарльз опомнился, когда брат Чуман выкрикнул это имя. Ему нужно взглянуть на нее, он не должен быть трусом.

Каждый новоиспеченный священник мучительно переживал неизбежность разрыва с семьей, друзьями, любимой. Впрочем, к Нории это не имело прямого отношения. Джарльз встретился с ней взглядом, но она, казалось, не узнавала его; а ведь он мало изменился с тех пор, если не считать странное одеяние и гладко выбритую голову.

Нория стояла спокойно, скрестив на груди огрубевшие от ткацкой работы руки. Она не заискивала и не нервничала, как многие мужчины. Ее лицо, казавшееся бледным на фоне черных волос, не выражало ничего, но это могло быть и маской, даже более искусственной, чем маска Джарльза. Сто-то неуловимое, то ли манера поводить плечами, то ли затаенная в глубине зеленоватых глаз одержимость, остудило его гнев, и сердце охватила тоска.

— Моя маленькая дочь Нория! — заворковал Чуман. — у меня для тебя хорошие новости. Тебе оказана великая честь. В течение шести месяцев ты будешь служить в Святилище.

Ни один мускул не дрогнул на ее лице. Прошло несколько секунд, прежде чем она ответила:

— Это слишком большая честь для меня. Такая работа не для простой ткачихи. Я недостойна ее.

— Это верно, — немного подумав, ответил Чуман, подергивая головой, возвышающейся над его жестким воротником. — Но Иерархия может возвысить любого по своему желанию, даже из самых низов. Радуйся, дочь моя, радуйся!

— Я недостойна. Я чувствую это сердцем. Это не для меня. Я не могу.

— Не можешь, дочь моя? — мгновенно голос Чумана стал раздраженным. — Ты хочешь сказать «не будешь»?

Нория едва заметно кивнула. Стоящие возле ее люди перестали шушукаться, и их глаза расширились от удивления. Брат Чуман надул пухлые губы и начал шумно перебирать списки, нервно сжимая их руками в красных перчатках.

— Ты понимаешь что говоришь, дочь моя? Ты противишься Иерархии, которая служит Великому Богу!

— Я чувствую сердцем, что недостойна. Я не могу! — на этот раз она сказала еще уверенней. Джарльз снова почувствовал, как внутри него полыхает огонь. Брат Чуман встал со скамейки, где сидел вместе с Джарльзом.

— Ни один смертный не может подвергнуть сомнению решение Иерархии, ибо Иерархия права всегда! Я вижу здесь нечто большее, чем простое упрямство или даже неповиновение. Я знаю тех, кто боится войти в Святилище, даже когда им приказывают! Это колдуны!

Выкрикнув эту тираду, брат Чуман ударил себя ладонью в грудь, и его алая ряса мгновенно округлилась, как воздушный шар, колыхаясь уже на расстоянии вытянутой руки. Чуман напоминал сейчас чудовищно раздувшегося алого голубя. Над его головой светился фиолетовый нимб.

Лица простолюдинов побледнели от страха. Нория слабо улыбнулась и устремила на Чумана пронзительный взгляд своих зеленых глаз.

— В этом легко убедиться! — торжествовал маленький священник. Он резко шагнул вперед и дотронулся перчаткой до ее плеча. Джарльз заметил, как Нория прикусила губу от боли. Алая перчатка опускалась все ниже, распарывая холщовую ткань, обнажая плечо, на котором виднелись три отметины. Одна из них сразу стала пунцовой, другие краснели на глазах. Чуман колебался несколько мгновений, озадаченно уставясь на них, а затем, взяв себя в руки, закричал громовым голосом:

— Вот доказательство! Колдовские метки!

Джарльз вскочил на ноги. Ненависть переполнила его до такой степени, что он почувствовал приступ тошноты. Ряса сдавливала тело, словно он очутился в ванне с расплавленным воском. Краем глаза Джарльз увидел сияющий над своей головой ореол. Размахнувшись, он ударил Чумана по шее и, хотя ему показалось, что удар не достиг цели, толстяк опрокинулся навзничь, дважды перекувырнувшись. Надутая, словно резиновый мяч, ряса смягчила удар о землю.

Джарльз стукнул себя по груди, и его одеяние стало мягким, а ореол исчез. Лицо исказилось от гнева, от той привычной в последние годы маски равнодушия не осталось и следа. Пусть они разорвут его! Пусть ослепят церковными лучами! Пусть волокут в подвалы Святилища! Иерархию устраивало, чтобы он сошел с ума без ее вмешательства. Что ж, они почувствуют вкус его безумия на себе!

Джарльз вскочил на скамью и поднял руки, привлекая внимание.

— Жители Мегатеополиса!

Площадь пришла в движение. Сотни людей уставились на него, еще не понимая, что произошло. И, когда Джарльз заговорил, толпа притихла.

— Вы верили в то, что священники обладают сверхъестественными силами. Говорю вам: нет у них таких сил, которые были бы недоступны вам!

Вы верили в то, что священники избраны служить Великому Богу и передавать его повеления. Но если есть где-нибудь бог, то любой из вас знает его лучше в своем невежественном сердце, чем величайший первосвященник.

Вам твердили, что Великий Бог управляет вселенной — небом и землей. Я утверждаю, что Великий Бог — это выдумка!

Как удары кнута, короткие резкие фразы разлетались по всем углам Великой площади, заставляя всех и каждого смотреть на него. Слов никто не понимал, но все чувствовали, что они отличаются от того, что обычно произносится священниками. Слова были пугающими. Они причиняли чуть ли не физическую боль. И в то же время они неумолимо притягивали. Повсюду, даже в рабочих очередях, бросив взгляд на ближайшего священника и не получив запрета, обыватели направлялись к Джарльзу.

И теперь Джарльз изумленно взирал вокруг. Он ожидал, что ему заткнут рот почти сразу же. Его единственной целью было сказать как можно больше, вернее, дать волю своему гневу на краткий миг свободы.

Но сокрушительного удара не последовало. Ни один из священников не сделал ни единого шага в сторону — все продолжали вести себя так, словно не происходило ничего из ряда вон выходящего. И его ненасытная ярость продолжала выплескиваться наружу.

— Жители Мегатеополиса, я хочу попросить вас о сложном деле. Оно тяжелее работы в каменоломнях, хотя вам не потребуется даже пошевелить пальцем. Я хочу, чтобы вы выслушали меня, взвесили сказанное мной и, рассудив, правду ли я вам сказал, действовали на основании собственных суждений. Вряд ли вы понимаете, что я говорю, и тем не менее, вы должны это сделать. Правду ли я говорю — как это распознать? Это значит — согласуются ли мои слова с тем, что вы видите вокруг себя в своей простой жизни, а не с тем, что вам говорят. Как рассудить? А это значит решить, хотите ли вы чего-нибудь или нет, после того как вам стало известно, что именно. Я знаю: все, что говорили вам священники — обман. Вас учили, что неведение — благо, а я говорю вам: это зло. Вам внушали, что знание — зло. А я говорю вам: это благо. Вас убеждали, что ваше предназначение — работать день и ночь, пока не заболят спины, а руки не покроются мозолями, но это не так. Люди достойны лучшей жизни! Вы позволили священникам распоряжаться вашей жизнью, а я говорю вам: вы сами должны решать свою судьбу. Забудьте о том, что говорили вам священники. Забудьте про мою алую рясу, слушайте, слушайте!

Ну, теперь его точно прервут! Больше ему не позволят говорить. Невольно он поднял глаза на статую Великого Бога, но священный идол, казалось, не обращал на происходящее никакого внимания.

— Всем вам известна история Золотого века, — продолжал Джарльз дрожащим от волнения голосом. — Вы слышите об этом каждый раз, когда приходите в храм: о том, что Великий Бог создал людям райскую жизнь без изнурительной работы, без горя и забот. И о том, как люди разочаровались, захотели большего т потонули во всевозможных грехах и разврате. Как Великий Бог долго терпел в надежде, что люди изменятся, но в конце концов обрушил на них гнев звезд и небес. Священники не устают повторять вам, что Справедливейший и Мудрейший сам выбирает достойных, тех, кто не грешил и подчинялся его вышней воле. Он наделяет их высшей властью в Иерархии. Остальных же, погрязших в пороках, Он отдает в беспрекословное подчинение Иерархии, дабы она силой заставляла их жить праведно. Затем Бог дал разрешение Иерархии отбирать мужчин из каждого поколения на роль священников, отвергая остальных, обрекая их на тяжкий труд в блаженном неведении под неусыпным надзором священников.

Он замолчал, внимательно вглядываясь в обращенные к нему лица людей.

— У некоторых из вас уже появились сомнения, но вы еще не знаете всей правды!

Гнев прошел. Было очевидно, что в толпе не понимают смысла сказанных им слов. Поначалу люди казались просто сбитыми с толку. Даже когда он призывал их задуматься, они выглядели озабоченными, но не более, будто вся эта болтовня была лишь вступлением к новым назначениям на тяжелые физические работы. Рассказ о Золотом веке немного усыпил их бдительность, ибо они услышали то, что было знакомо им с детства. Но последняя фраза ввергла толпу в глубокую растерянность. Да разве он мог ожидать чего-то другого? Ах, если бы ему удалось заронить сомнение в душу хотя бы одного человека!

Да, Золотой век действительно был, и там людям хватало горя и тяжелой работы, но они были свободны. Свободны настолько, что стремились к еще большей свободе. Борьба за нее не обходилась без жертв, и это напугало ученых… Но вы даже не знаете, кто такой ученый, не так ли? Известно ли вам, кто такой врач, адвокат, политик, художник, учитель? Священники заменили всех. Они сделали из всех привилегированных профессий одну. Вы даже не знаете толком, что значит быть священнослужителем.

Вера в Бога существовала и в Золотом веке, и до него. Но и тогда человек во многом полагался на свой ум и свои руки, осваивая нашу планету. Древние священники были мудрее и добродетельнее, имея дело с духовными и моральными кодексами. Но это лишь предисловие к моему рассказу.

Я хочу рассказать вам об ученых и о том, как закончился Золотой век. Ученый — это мыслитель. Он наблюдает за разными явлениями, размышляет о причинах и следствиях. Он способен предугадать явление, провести тщательные расчеты — и никакого волшебства, вы понимаете? Никаких сверхъестественных сил! Просто наблюдения, рассуждения и работа.

Джарльз не задумывался, почему он так говорит. Им овладело желание спасти этих людей, сделать для них хоть что-нибудь.

— Ученые Золотого века испугались, что человечество возвращается назад к варварству и невежеству. Это угрожало их привилегированному положению в обществе. И они решили взять этот мир под свой контроль. Действовать в открытую у них не хватило сил — они не были борцами, — а поэтому на старой основе они создали новую религию — Иерархию ученых. И если раньше жизнь на этой земле подчинялась разуму и сердцу, то теперь все благословения и проклятья осуществляются силой. Вам нужны доказательства? Вот они!

Он схватился за воротник собственной рясы и одним движением руки разодрал ее сверху донизу. В прорехе блеснуло что-то металлическое. Джарльз быстро освободился от рясы, оставшись лишь в красном трико. Толпа всколыхнулась и попятилась. Увидеть священника без рясы считалось тяжким грехом и, хотя Джарльз сам совершил это, наказание могло пасть и на них.

— Вас учили, что священнослужители неуязвимы, что божественная аура, исходящая от них, концентрируется силой воли. Так вот, смотрите!

Джарльз ударил кулаком пустую рясу, и она начала увеличиваться в размерах. Затем легонько толкнул ее, и, оторвавшись от земли, материя свободно поплыла в воздухе. Народ шарахнулся в разные стороны, чтобы избежать прикосновения алого шара. Покачиваясь, ряса зависла футах в двух от земли. Она напоминала лежащего неподалеку священника. Те же раздутые алые перчатки… Не хватало только сияющей лысины в фиолетовом ореоле, высшего священного знака Иерархии.

Напуганные жители разбежались в стороны, образовав огромный круг на расстоянии, казавшемся им безопасным.

Слова Джарльза были горькими, как микстура:

— Может быть, вы и достигните верха Иерархии, но она, как и эта ряса, окажется трюком. Другого пути нет. Неужели вы слепы? Взгляните под эту рясу, и вы найдете искусную паутину из множества проводов.

Кое-кто в толпе в нескрываемым ужасом посмотрел на алое облачение, принимая слова священника за приказ.

— Зачем нужны Великому Богу провода? Они создают двустороннее магнитное поле, с помощью которого ткань приходит в движение. Видите? Материя защищает священника от любого удара и превращает его слабые пальцы в крепкие когти ястреба. То же самое поле поддерживает и нимб вокруг головы. Да перестаньте же вы таращиться, идиоты! Я говорю вам — это всего лишь трюк! Вы спросите, откуда я все это знаю? Вам следовало спросить меня об этом раньше. Эти тайны мне поведали священники! Да, сами священники!

Вам известно, что ожидает юношу после успешного тестирования, когда его принимают послушником в иерархию?

Он заметил пробудившийся интерес в их глазах. Сейчас ему нужен был хитрый вопрос, который мог бы хоть как-нибудь возбудить их любопытство.

— Вы многого не знаете. Я хочу рассказать вам. Каждого новичка постепенно, но методично убеждают, что Бога нет. Нет сверхъестественных сил. Священники же — это ученые, которые правят миром по своему усмотрению. Долг послушника — оказывать им помощь, а его привилегия — делить с ними все блага. Разве вы не догадываетесь? Опять повторяется история Золотого века. Эта новая религия опутала весь мир. Как только ученым удалось покорить мир, они стали изменять его по своему желанию и создали для себя монастырский рай. Чтобы создать модель жизни для простого человека, они обратились к прошлому опыту, к Средневековью, и узнали, что такое рабство. Они слегка изменили эту модель, сделали ее мягче и разумнее, но рабство осталось рабством. Таким образом, они изменили мир и стали держать людей в страхе и невежестве, заставив их быть благодарными за эту каторгу. Они избежали варварства, но воссоздали рабство.

Средние века имели одну весьма характерную особенность, воздействие которой вы ощущаете и по сей день. Мое священническое образование не дает мне возможности судить об этом, но я все прекрасно вижу. Черная магия! Не трепещите, идиоты! Можете быть уверены, что и это один из их трюков.

Во многих религиях присутствует колдовство, которое состоит из самых дешевых суеверий и страхов. Ученые решили, что и новая религия не обойдется без потусторонней темной силы. Поэтому они позволяют сумасшедшим старухам, вроде мамаши Джуди, шляться повсюду и болтать, будто бы они могут предсказывать будущее, колдовать, варить приворотное зелье. Это как раз то, что нужно для усиления суеверного страха. Оно служит великолепным соломенным чучелом для научного изгнания нечистой силы, искусного оправдания для преследования неугодных, таких, как эта девушка, заклейменная ими сегодня.

Темно-красные тени-священники наводнили площадь. Ничего не предпринимавшие, они стояли по двое и просто наблюдали. Джарльзу показалось, что в лицах двух или трех из них появилось нечто более значительное, чем обычное пустое любопытство или ужас. Как человек, замерзающий в снегах на Северном полюсе, бережно хранит слабый огонь, который спасет его от лютой смерти, так и он хранил слабую надежду увидеть в их глазах понимание.

— Кое-кто из вас слышал, почему обвинили Шарлсон Норию в колдовстве. Ее хотели заставить служить в святилище, но она отказалась. Ее мужественный отказ был продиктован простой порядочностью. Вот почему служитель Всевышнего своими жирными пальцами, как кузнец, оттиснул клеймо на ее плече, прежде сорвал платье. Вы должны теперь догадаться, почему Шарлсон Нория отказалась. Всем известно, кто живет там, — он протянул руку, указывая на маленькую темную улочку рядом со Святилищем. — Их называют падшими сестрами. Это девушки, отобранные Иерархией для священного сестринского союза. Теперь они стали такими великими грешницами перед Богом, что не могут ни оставаться в Святилище, ни возвратиться домой, дабы не растлить невинные души. Поэтому Великий Бог милостиво разрешает им жить отдельно от остальных.

Он усмехнулся, и в его голосе послушались явные иронические нотки.

— Вы сами все знаете! Некоторые из вас бывали там, когда священники разрешали. — Толпа недовольно зашумела. — Кто посылает самых красивых из ваших дочерей в сестринскую обитель? Кто посылает вас на дороги, в поля, шахты, где вы проводите годы, теряя последние силы? Кто рассказывает вам сказки, чтобы заглушить боль?

Шепот в толпе перерос в гневный ропот. Слепое негодование этих людей могло быть опасным. Повсюду на площади зажглись фиолетовые блуждающие огоньки, нарушившие вечерний сумрак. Джарльз сразу заметил это.

— Смотрите, они включают поля, чтобы стать неприкосновенными. Надулись, чтобы обезопаситься. Они боятся вас, люди! Смертельно боятся!

С помощью своих «святых» фокусов они правят миром, оплетая его усовершенствованными дорогами и шахтами, которых вам не избежать.

Я расскажу вам другую историю. О том, как после окончательного очищения Иерархия поведет человечество в новый Золотой век, и в это золотое время не будет ни отверженных, ни павших.

Я спрашиваю вас, особенно старших, разве не удаляется Золотой век от вас все дальше и дальше? Разве священники приближают его к вам? Ведь это всего лишь призрачная мечта, убаюкивающая ваших маленьких детей, когда они после первого рабочего дня плачут, смертельно уставшие.

— Я думаю, в золотом веке ученые действительно хотели улучшить жизнь человечества. Они искренне стремились к этому, но нынешние священники думают только об одном: как сохранить власть над человечеством, пока не наступит тьма и вечная мерзлота.

Вдруг Джарльз заметил, что шум затих, и люди уже не смотрят на него. Они смотрели вверх.

Мрачный свинцовый свет, озаряя лица людей, делал их похожими на утопленников. Великий Бог медленно наклонялся вперед, заслоняя собой первые появившиеся звезды. Его огромные глаза вглядывались в толпу. Вокруг головы устрашающе сиял сверкающий ореол.

— Смотрите на величайший из фокусов! — прокричал Джарльз. — Лицо Бога — воплощение технического гения!

Но его никто уже не слушал. Умолкнув, Джарльз почувствовал пронизывающий холод и застучал зубами. Стоя на своей скамейке, казавшейся теперь очень низкой, он обхватил себя руками, чтобы унять дрожь.

«Случилось… — думали люди. — Это было лишь проверкой. Нам следовало догадаться об этом. Несправедливость? Но священники не станут творить несправедливость. Нам дулжно слушаться их. Не отзываться на крамолу. Теперь нас испепелят за наш грех, великий грех — попытку усомниться в Иерархии».

Рука Великого Бога начала плавно опускаться вниз и повисла в воздухе. Вытянутый указательный палец, огромный, как ствол дерева, указывал на сброшенную Джарльзом раздувшуюся рясу, которая все еще висела в воздухе. Потрескивающее голубое сияние змейкой скользнуло на огромное, как гора, плечо и побежало вниз по руке, а затем, сверкнув молнией, соскочило с кончика пальца. Пустая ряса зашипела, извиваясь, засверкала, надулась еще немного и с шипением лопнула, как воздушный шар в огне. Раздался хлопок, и раскаленные докрасна клочья полетели в оцепеневшую на мгновение толпу. И тут же испуганные люди бросились бежать по узким темным улочкам — куда глаза глядят, лишь бы оказаться подальше от площади.

Молния, потрескивая, медленно приближалась к скамейке, на которой стоял Джарльз, оставляя позади себя черный след на булыжнике мостовой, напоминая грядущим поколениям о святой мести Великого Бога.

Он ждал этого.

Раздался взрыв, и наступила тьма. Как будто гигантская птица накрыла своими распростертыми крыльями всю площадь. Отступника Джарльза объяло плотное чернильное облако. Через нее отчетливо виднелось его обнаженное тело. Постепенно это облако приобрело форму двух когтистых лап, сложенных вместе. Голубая молния Великого Бога быстро двигалась к нему, потрескивая и разбрасывая голубые искры.

Потом молния исчезла в оболочке и, поднимая волны теплого воздуха и освещая все вокруг, превратилась в извивающийся столб голубого света. Силуэт священника-отступника, напоминавший чудом уцелевшее в страшно пекле насекомое, отчетливо виднелся сквозь туманную сферу из сцепленных рук.

Вдруг раздался громоподобный зловещий голос, разогнавший горячий воздух на площади и заставивший бегущих остановиться и наблюдать финал кошмарного огненного спектакля.

— Демон Зла отрицает вашего Бога!

— Демон Зла забирает этого человека к себе!

Сцепленные руки резко дернулись вверх, в сторону и исчезли. Раздавшийся с высоты могучий сатанинский хохот пошатнул стены Святилища.

Глава 2.

— Брат Джарльз начал ораторствовать на Великой площади, ваше высокопреосвященство!

— Прекрасно! Пришлите мне отчет в Высший совет, как только он закончит.

Брат Гонифаций, священник Седьмого круга, первосвященник, главный голос от Реалистов в Высшем совете, улыбнулся, но вряд ли можно было назвать улыбкой выражение непроницаемой маски, застывшей на его лице. Сейчас он прикасался к тайне, которая в будущем всколыхнет Высший совет и выведет его из состояния самодовольно благодушия. Это коснется и умеренных с их нерешительностью и компромиссами, и консервативных Реалистов с их ослиным упрямством. Поставленный им эксперимент уже нельзя будет остановить, и пусть тогда брат Фреджерис со своими Умеренными захлебнется от злости собственной слюной, пусть.

Через некоторое время все нормализуется. Брат Джарльз умрет, Бог покарает его. Это послужит поучительным примером простым смертным и недовольным священнослужителям.

Потом Гонифаций на досуге объяснит Высшему совету, насколько необходима свежая информация, полученная при изучении искусственно спровоцированного кризиса.

«Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые!» Обладание властью — ни с чем не сравнимой чувство, но самое лучшее — это воспользоваться ею в поединке с врагом, равном тебе по силе.

Он поправил свою расшитую золотом алую рясу и открыл двери в Палату Совета. В глубине огромной пепельно-жемчужной комнаты возвышался длинный стол, за которым уже собрались верховные священнослужители, облаченные в роскошные рясы. Лишь одно место, принадлежащее Гонифацию, оставалось незанятым.

Он с удовольствием прошелся вдоль по Палате Совета мимо всех присутствующих. Его самолюбие тешила мысль, что они следят за каждым его шагом в надежде на то, что он вдруг споткнется или оступится. Нервы щекотало чувство, вызванной предположением о том, как бы они тогда набросились на него, подобно изголодавшимся котам, если бы только узнали хотя бы ничтожную частицу его прошлого, которое представлялось ему самому самой жуткой из всех самых мрачных шуток судьбы. Приятно знать это и… забыть!

Это длительное шествие по Палате Совета под критическим взглядом священников давало Гонифацию нечто такое, от чего он не отказался бы и за полдюжины Джарльзов. Это была возможность испить полную чашу власти и славы Иерархи, достойной того, чтобы такой сильный человек, как он, старался сохранить ее на долгие годы. Покоящаяся на тысяче обманов, как и всякое государство, думал Гонифаций, Иерархия, тем не менее, была идеально приспособлена к решению сложнейших проблем человеческого общества.

Временами на брата Гонифация нисходил дар ясновидения. Тогда он видел, как за высокими жемчужно-серыми стенами Высшего совета кипит жизнь Святилища, и получал удовольствие от ощущения непрекращающейся интеллектуальной работы. Иногда воображение переносило его за пределы Святилища, и взору его представали аккуратные квадраты вспаханной земли вокруг скромных сельских святилищ и великие площади городских автоматизированных соборов во всем их могуществе и блеске. И далее, за голубые океаны, к другим континентам, великолепным тропическим островам… И всюду с огромным удовольствием видел он всемогущество алой мантии, которая пользуется уважением везде — от буддийских монастырей, затерянных в Гималаях, до снежных жилищ отдаленной Антарктики. И повсюду действуют Святилища. И тогда его мысли обращались прямо к небу.

Но не успев проделать и половины пути к небесам, его воображение пустилось в обратное путешествие. Теперь с достигнутой высоты он рассматривал социальную пирамиду Иерархии.