- Зачем вы это делаете? - спросила Лайлак.
      - Сама догадайся, железка! - сказал Даррен Костанца, садясь на место рулевого.
      - Мы утонем, если вы нас оставите! - прокричал Чип. - Мы не выплывем!
      - А кто вас сюда приглашал? - сказал Даррен Костанца, и лодка с плеском рванулась прочь, гребная лодка плясала за ее кормой, разрезая клочья пены.
      - Ты, в драку, братоненавистник! - прокричал Чип. Лодка повернула к восточной оконечности далекого острова.
      - Он ее взял себе! - сказала Лайлак. - Он собирается сам ею торговать!
      - Больной эгоистичный до-Объединенец, - сказал Чип. - Христос, Маркс, Вуд и Веи, у меня был нож в руке, и я его бросил на пол! "Ждет, чтобы проводить нас в порт"! Он пират, вот он кто, ненавистный...
      - Перестань! Не надо! - сказала Лайлак, смотря на него с недоверием.
      - О, Христос и Веи! - сказал он.
      Они расстегнули комбинезоны и выскользнули из них.
      - Не бросай, - сказал Чип. - Они будут держать воздух, если мы завяжем отверстия.
      - Еще одна лодка! - воскликнула Лайлак.
      - Слишком далеко... поплыли?..
      Они обвязали рукава своих комбинезонов вокруг шеи и поплыли в прохладной воде. Остров был невозможно далеко - километров двадцать или больше.
      Если мы сможем недолго отдыхать на надутых комбинезонах, думал Чип, то сможем проплыть столько, что нас заметят с другой лодки. Но кто там? Члены вроде Даррена Костанцы?
      Скверно пахнущие пираты и убийцы? Кинг был прав?
      - Надеюсь, вы туда попадете, - сказал Кинг, лежа на кровати с закрытыми глазами. - Вы оба. Вы этого заслуживаете. В драку этого братоненавистника!
      Вторая лодка оказалась рядом с пиратской, которая взяла дальше на восток, как бы для того, чтобы избегнуть встречи с ней.
      Чип плыл ровно, поглядывал на Лайлак, плывущую рядом. Выдержат ли они? Доберутся ли до острова или утонут, захлебнутся, медленно опустятся в темнеющие воды?.. Он отогнал от себя эти мысли.
      Вторая лодка остановилась, их собственная была теперь от нее дальше, чем раньше. Но вторая лодка теперь казалась больше, и все увеличивалась.
      Они развязали рукава комбинезонов у горла и принялись размахивать светло-голубым, ярко-желтым.
      - Сюда! - кричали они. - Помогите! Помогите! Помогите! - продолжая махать комбинезонами.
      Лодка вильнула в сторону, потом резко обратно. Она направилась прямо на них, увеличиваясь: просигналил гудок - громко, громко, громко, громко...
      Подпрыгивая, она подошла и выросла до своей натуральной величины. П. И. было написано на ее носу крупно, зеленым: у нее была одна турбина. Лодка остановилась, и к ним побежала волна и накрыла с головой. "Держитесь"! прокричал человек в лодке. Что-то пролетело в воздухе и шлепнулось рядом с ними: плавающий круг на веревке. Чип схватил его, и веревка напряглась, ее тянул член - молодой, светловолосый. Он подтащил их к лодке. "Я в порядке, сказала Лайлак под рукой Чипа. - Я в порядке".
      По борту лодки шли вверх скобы-ступени. Лайлак пыталась взобраться по скобам, но пальцы не слушались. Молодой мужчина, блондин, перегнувшись через борт, помог ей. Чип подтолкнул ее за ноги вверх и начал взбираться сам.
      Они лежали на теплой твердой палубе под колючими одеялами и тяжело дышали. Светловолосый по очереди приподнял их головы и приставил к их губам маленький металлический контейнер. Жидкость в нем пахла так же, как Даррен Костанца.
      Она обожгла им горло, но как только они проглотили ее, она чудесным образом согрела желудки.
      - Алкоголь? - спросил Чип.
      - Не беспокойтесь, - сказал молодой блондин, улыбаясь им сверху вниз нормальными зубами, накручивая контейнер на фляжку, - от одного глотка ваш мозг не разложится, - ему было лет двадцать пять, небольшая бородка, тоже светлая, нормальные глаза, нормальная кожа. На бедре на коричневом поясе из кармана торчал пистолет. На светловолосом была белая полотняная рубашка без рукавов и залатанные синим коричневатые брюки до колен, тоже из полотна. Положив фляжку на сидение, он расстегнул пояс с пистолетом.
      - Достану-ка я ваши комбинезоны, - сказал он. - А вы попробуйте отдышаться, - он положил пояс с пистолетом рядом с фляжкой и встал на борт. Раздался всплеск, катер качнулся.
      - По крайней мере не все такие, как тот, - сказал Чип.
      - У него пистолет, - сказала Лайлак.
      - Но он оставил его здесь, - сказал Чип. - Если бы он был... болен, он бы побоялся.
      Они тихо лежали под колючими одеялами, держась за руки, глубоко дыша, глядя в чистое синее небо.
      Катер наклонился, и молодой человек вскарабкался на борт с их комбинезонами, с которых ручьями стекала вода. Его волосы, давно не стриженные, прилипли к голове мокрыми кольцами.
      - Чувствуете себя получше? - спросил он, улыбаясь им.
      - Да, - ответили они оба.
      Он вытряс воду из комбинезонов за борт.
      - Извините, я не поспел вовремя, чтобы уберечь вас от этого своба. Большинство иммигрантов приходят из Евр, так что я обычно держусь с северной стороны. Нам бы нужно две лодки, а не одна. Или локатор подальнобойнее.
      - Вы... полицейский? - спросил Чип.
      - Я? - молодой человек улыбнулся. - Нет, я работаю в Помощи Иммигрантам. Это такое агентство, которое нам любезно разрешили открыть, чтобы помогать новым иммигрантам осваиваться. И добираться до берега, не утонув, - он повесил комбинезоны на идущие по борту перила и расправил складки.
      Чип приподнялся на локте.
      - А это часто бывает? - спросил он.
      - Воровать лодки иммигрантов - одно из любимых местных развлечений. - Есть и другие, еще веселее.
      Чип сел, и Лайлак села рядом с ним. Молодой человек повернулся к ним, на его боку отблескивало розовым солнце.
      - Мне жаль разочаровать вас, - сказал он, - но вы пришли совсем не в рай. Четыре пятых населения острова - потомки тех семей, которые жили здесь до-Объединения или пришли сразу после, они все давно перемешались, все между собой родственники - невежественные, мнительные, самодовольные, посредственности - и они презирают иммигрантов. "Железки" - они нас зовут. Из-за браслетов. Даже когда мы их уже сняли.
      Он поднял с сидения пояс с пистолетом и снова застегнул его на бедрах.
      - Мы зовем их "свобы", - сказал он, - только никогда не говори это громко, а то тут же окажется, что пятеро-шестеро из них топчутся у тебя на ребрах. Это еще одно их развлечение.
      Он снова посмотрел на них.
      - Островом управляет Генерал Костанца, - сказал он, - с...
      - Это тот, кто украл лодку! - сказали они. - Даррен Костанца!
      - Сомневаюсь, - ответил молодой человек. - Генерал не встает так рано. Ваш своб, должно быть, вам лапшу на уши навесил.
      - Братоненавистник, - сказал Чип.
      - Генерала Костанцу, - продолжал молодой человек, - поддерживает Церковь и Армия. Даже для свобов очень мало свободы, для нас же свободы практически нет. Нам приходится жить в особых районах, "Железгородах", и мы не можем выйти из них без существенного повода. Нам надо показывать удостоверения личности каждому свобскому полицейскому, и единственная работа, которую мы можем получить - самая грязная, самая трудоемкая, - он поднял фляжку.
      - Хотите еще? - спросил он. - Это называется "виски". Чип и Лайлак покачали головами.
      Молодой человек отвинтил контейнер и налил в него янтарного цвета жидкость.
      - Так, что я упустил? - сказал он. - Нам не разрешено владеть землей и оружием. Я сдаю пистолет, как только ступаю на берег, - он поднял контейнер и посмотрел на них. - Добро пожаловать на Свободу! - сказал он и выпил.
      Чип и Лайлак обескураженно посмотрели друг на друга и на молодого человека.
      - Так они его называют, - сказал он. - Свобода.
      - Мы думали, они рады новым людям, - сказал Чип, - и что им будет легче обороняться от Семьи.
      Молодой человек, закручивая контейнер на фляжку, сказал:
      - Никто сюда не приходит, не считая двух-трех иммигрантов в месяц. Последний раз, когда Семья пыталась угрожать ланки, было еще тогда, когда было пять компьютеров. С тех пор, как в строй вошел Уни, ни одной такой попытки больше не было.
      - Почему? - спросила Лайлак.
      - Никто не знает, - сказал молодой человек. - Есть разные теории. Ланки думают, что или "Бог" их защищает, или что Семья боится Армии, компании пьяных ни на что не способных грубиянов. Иммигранты думают - ну, некоторые думают, что остров такой загаженный, что Уни просто не хочет возиться.
      - А другие думают... - начал Чип.
      Молодой человек положил фляжку на полку рядом с приборной доской. Он сел на сидение и снова повернулся к ним.
      - Другие, - сказал он, - и я один из них, думают, что Уни использует остров, и свобов, и все спрятанные острова в мире.
      - Использует их? - спросил Чип, а Лайлак сказала:
      - Как?
      - Как тюрьму для нас, - ответил молодой человек. Они посмотрели на него.
      - Почему на пляже всегда есть лодка? - спросил молодой человек. - Всегда, в Евр и в Афр - старая лодка, но еще способная добраться сюда. И почему эти заклеенные вручную карты в музеях? Не проще ли было сделать фальшивые карты, действительно без островов?
      Они смотрели на него во все глаза.
      - Что вы сделаете, - продолжал молодой человек, он тоже пристально глядел на них, - если вы программируете компьютер на поддержание идеально эффективного, идеально стабильного, идеально сотрудничающего общества? Как поступить с биологическими капризами, "неизлечимыми, возможными нарушителями спокойствия?
      Они ничего не ответили.
      Он пригнулся к ним ближе.
      - Вы оставляете несколько "не объединенных" островов по всему свету, сказал он, - оставляете в музеях карты, а на берегу - лодки. Компьютеру не нужно удалять плохих, они сами себя удаляют. Они радостно мчатся в ближайшую изоляционную палату, а там свобы уже поджидают, во главе с Генералом Костанца, чтобы забрать их лодки, запихнуть их в Железгорода и держать их там беспомощных и безвредных - так, как высоконравственные ученики Христа, Маркса, Вуда и Веи даже и представить себе не могут.
      - Этого не может быть, - сказала Лайлак.
      - Многие из нас думают, что может, - сказал молодой человек. Чип спросил:
      - Уни разрешил нам придти сюда?
      - Нет, - сказала Лайлак, - это слишком... запутанно.
      Молодой человек посмотрел на Чипа. Чип сказал:
      - Я думал, что я такой ненавистнически-умный!
      - Я тоже, - сказал молодой человек, откидываясь на сидении. Я представляю, как вы себя чувствуете.
      - Нет, этого не может быть, - сказала Лайлак. На секунду наступила тишина, а потом молодой человек сказал:
      - Сейчас я вас отвезу на берег. ПИ снимет с вас браслеты, зарегистрирует и даст вам двадцать пять монет для начала, - он улыбнулся. - Как бы плохо ни было, - сказал он, - это лучше, чем с Семьей. - Полотно гораздо удобнее паплона - правда, - и даже гнилая фига лучше по вкусу, чем унипироги. Вы можете иметь детей, пить, курить сигареты, иметь пару комнат - если много работаете. Некоторые железки даже умудряются разбогатеть - содержатели увеселительных заведений, главным образом.. Если вы говорите свобам "сэр" и держитесь в Железгороде, то все в порядке. Никаких сканеров, советчиков, и по телевизору не идет круглый год "Жизнь Маркса".
      Лайлак улыбнулась. Чип тоже улыбнулся.
      - Наденьте комбинезоны, - сказал молодой человек. - Нагота приводит свобов в ужас. Это "дурно", - и он повернулся к доске.
      Они откинули одеяла и влезли в свои влажные комбинезоны, встали за спиной молодого человека, и он повел катер к острову. От острова расходились зеленые и золотые тучи только что взошедшего солнца, и он был увенчан горами и испещрен точками белого, желтого, розового, голубого.
      - Как красиво, - решительно произнесла Лайлак. Чип, обняв ее за плечи, смотрел вперед прищуренными глазами и ничего не ответил.
      Глава 5
      Они жили в городе, который назывался Полленса, на одной половине комнаты в потрескавшемся и осыпающемся доме в Железгороде, где часто гасло электричество и из крана шла коричневая вода. У них был матрас, стол, стул и ящик для одежды, которым они пользовались как вторым стулом. Люди в другой половине семья Ньюманов - мужчина и женщина лет за сорок с девятилетней дочкой разрешили им пользоваться плитой, телевизором и полкой в холодильнике, где они хранили свои продукты. Это была комната Ньюманов, Чип и Лайлак платили четыре доллара в неделю за свою половину.
      Они зарабатывали девять долларов двадцать центов в неделю на двоих. Чип работал на железнорудной шахте, грузил руду в вагонетки, в бригаде с другими иммигрантами, рядом с автоматическим погрузчиком, который стоял сломанный пыльный и неподвижный. Лайлак работала на швейной фабрике, прикрепляла застежки к рубахам. Там тоже стояла неподвижная машина, забитая корпией.
      Их девяти долларов двадцати центов хватало на комнату, еду, проезд по железной дороге, несколько сигарет и газету под названием "Иммигрант Свободы". Они откладывали пятьдесят центов в неделю на одежду и непредвиденные обстоятельства, которые могут возникнуть, а пятьдесят центов отдавали Помощи Иммигрантам, как частичное погашение двадцатипятидолларовой ссуды, которую им дали по прибытии. Они ели хлеб, рыбу, картошку и финики. Сначала от этой еды у них были спазмы и запоры, но скоро они научились любить ее, получать удовольствие от разного вкуса и разного вида еды. Они с нетерпением ждали трапезы, хотя готовка и мытье посуды оказалось нудной работой.
      Их тела изменились. Тело Лайлак кровоточило несколько дней в месяц, что, как заверили их Ньюманы, было нормально в нелеченной женщине, ее тело также округлилось и стало более гибким, волосы выросли длиннее. Тело Чипа огрубело и стало сильнее от работы в шахте. У него отросла прямая черная борода, и он подстригал ее раз в неделю ножницами Ньюманов.
      Клерк в Иммиграционном Бюро дал им имена. Чипа назвали Элико Ньюмарк, а Лайлак - Грэйс Ньюбридж. Позднее, когда они поженились, - не обращаясь к Уни, но заполнив формуляры, заплатив налог, и с клятвами "Богу" - имя Лайлак сменилось - Грэйс Ньюмарк. Они, тем не менее, продолжали называть друг друга Чип и Лайлак.
      Они привыкли держать в руках монеты и иметь дело с хозяевами магазинов, и ездить на вечно ломающемся и переполненном монорельсе Полленсы. Они научились уступать дорогу местным уроженцам и никак не обижать их, они запомнили наизусть Обет Лояльности и приветствовали красно-желтый флаг Свободы. Они стучались в двери, прежде чем открыть их, и говорили среда вместо "вудодень", март вместо "маркс". Они все время напоминали себе, что слова драка и ненависть приемлемы в обществе, а трахаться - неприличное слово.
      Хассан Ньюман пил очень много виски. Вскоре после того, как он возвращался с работы - на самой большой мебельной фабрике острова, - он играл в какие-то шумные игры с Джиджи, своей дочкой, и наощупь раздвигал занавеску, разделяющую пополам комнату, держа бутылку в трехпалой, покалеченной пилой руке. "Ну, грустные железки, - говорил он, - где, в драку, ваши стаканы? Давайте, развеселитесь чуть-чуть". Чип и Лайлак выпили с ним несколько раз, но обнаружили, что от виски они становились сумбурными и неуклюжими, и после этого обычно отказывались.
      - Ну что же, - сказал Хассан Ньюман однажды вечером. - Я знаю, что я хозяин комнаты, но я же не своб, правда? Или что? Думаете, я буду ждать, что вы меня отбла... отблагодарите тем же? Я знаю, что вы любите считать пенни...
      - Дело не в этом, - сказал Чип.
      - А в чем же? - спросил Хассан. Он покачнулся и удержался на ногах.
      Чип помолчал, подумал, а затем сказал:
      - Ну, и какой же смысл убегать от лечений, если ты будешь одурманивать себя виски? С тем же успехом ты бы мог вернуться в Семью.
      - А, - сказал Хассан. - А, теперь понял, - он сердито на них посмотрел, этот ширококостный, со спутанной бородой и налитыми кровью глазами человек. Подождите, - сказал он. - Посмотрим, когда вы здесь подольше поживете, вот и все, - он повернулся и, путаясь в занавеске, вышел на свою половину.
      Они услышали, как он что-то бормочет, а его жена, Рия, успокаивает его.
      Почти все в этом доме пили виски, похоже, столько же, как и Хассан. Громкие голоса, счастливые или сердитые, слышались через стену всю ночь. Лифт и коридоры пропахли спиртным, рыбой и сладкими духами, которыми люди пытались бороться с неприятными запахами.
      Обычно вечерами, когда они заканчивали уборку, Чип и Лайлак шли на крышу подышать немного свежим воздухом или садились за стол читать "Иммигранта" или книги, которые они нашли в монорельсе или взяли в маленькой библиотечке Помощи Иммигрантам. Иногда они. смотрели телевизор вместе с Ньюманами - пьесы о глупом непонимании в семьях местных жителей, с небольшими паузами для объявлений о разных марок сигарет или дезинфектантов. Иногда были речи Генерала Костанцы или главы церкви - Папы Климента:
      - Неуспокаивающие речи об уменьшении количества еды, пространства и ресурсов, за которые не стоит винить одних лишь иммигрантов. Хассан, воинственный от виски, обычно выключал их до того, как речь кончалась: телевизор на Свободе, в отличие от телевизоров Семьи, можно было выключать и включать в любое время, по желанию.
      Однажды в шахте к концу пятнадцатиминутного обеденного перерыва Чип подошел к автоматическому погрузчику и стал рассматривать его, соображая, правда ли что его невозможно починить, или, может нужно просто заменить испорченную деталь. Местный уроженец, начальник бригады, подошел и спросил, что он делает. Чип ответил ему, стараясь говорить как можно уважительнее, но местный рассердился: "Вы, затраханные железки, все думаете, что вы, черт возьми, самые умные! - сказал он и положил руку на рукоятку своего пистолета. - Убирайся на свое место, и там и сиди! Попробуй придумать, как тебе меньше есть, если уж очень хочешь о чем-то думать".
      Не все местные были так грубы. Владелец их дома проникся симпатией к Чипу и Лайлак, и обещал им отдельную комнату за пять долларов в неделю, как только что-нибудь освободится.
      - Вы не как некоторые из ваших, - говорил он. - Пьют, ходят по тротуарам совершенно голые, - я лучше возьму на несколько центов меньше, но поселю таких, как вы.
      Чип, глядя на него, сказал:
      - Есть причины, по которым иммигранты пьют, вы знаете.
      - Я знаю, знаю, - сказал хозяин. - Я первый скажу, ужасно мы с вами обращаемся. Но, тем не менее, вы разве пьете? Вы ходите голяшом?
      Лайлак сказала:
      - Спасибо, мистер Коршэм. Мы будем благодарны, если вы дадите нам комнату.
      Они болели насморками и гриппом. Лайлак потеряла работу на швейной фабрике, но нашла лучше, на кухне ресторана, который держали местные, и туда можно было ходить пешком.
      Однажды вечером в комнату вошли двое полицейских, проверяли удостоверения личности и искали оружие. Хассан пробурчал что-то, предъявляя удостоверение, и они дубинками уложили его на пол. Они проткнули ножами матрасы и разбили несколько тарелок.
      У Лайлак не было "периода", нескольких ежемесячных дней вагинального кровотечения, и это означало, что она беременна.
      Однажды ночью Чип стоял на крыше, курил и смотрел на северо-восточный край неба, оттуда исходило скучное оранжевое зарево от медеплавильного комплекса на ЕВР 91766.
      Лайлак, которая снимала высохшее белье с веревки, подошла и обвила его рукой. Поцеловала в щеку и прильнула к нему.
      - Неплохо, - сказала она. - Мы накопили двенадцать долларов, у нас теперь в любой день может быть своя комната, а еще раньше у нас будет ребенок.
      - Железка, - сказал Чип.
      - Нет, - сказала Лайлак, - ребенок.
      - Все воняет, - сказал Чип. Все прогнило. Все бесчеловечно.
      - Это все, что есть, - сказала Лайлак. - Нам лучше привыкнуть к этому.
      Чип ничего не ответил. Он продолжал смотреть на оранжевое зарево в небе.
      В "Иммигранте Свободы" каждую неделю печатались статьи про певцов и спортсменов из иммигрантов, иногда об ученых, которые зарабатывают сорок или пятьдесят долларов в неделю, живут в хороших квартирах, общаются с влиятельными и просвещенными местными и надеются на возможность более сбалансированных, нормальных отношений между двумя группами населения. Чип с пренебрежением читал эти статья - он чувствовал, что они специально публиковались местными владельцами газеты, чтобы убаюкать и успокоить иммигрантов, - но Лайлак принимала их всерьез, как свидетельство того, что их собственный жребий в конце-концов улучшится.
      Однажды в октябре, когда они прожили на Свободе чуть больше шести месяцев, в газете появилась статья про художника Моргана Ньюгэйта, который пришел из Евр восемь лет назад и живет в четырех-комнатной квартире в Нью-Мадриде. Его картины, одну из которых, сцену Распятия, только что представили Папе Клементу, приносят ему каждая по сто долларов. Он подписывает их буквой "А", объяснялось в статье, потому что его прозвище - Аши.
      - Христос и Веи! - воскликнул Чип.
      - Что такое? - спросила Лайлак.
      - Я учился в академии вместе с этим "Морганом Ньюгэйтом", - сказал Чип, показывая ей статью. - Мы были хорошими друзьями.
      Его звали Карл. Ты помнишь тот рисунок лошади в Инд?
      - Нет, - сказала она, не отрываясь от книги.
      - Ну, так это он нарисовал, - сказал Чип. - Подписывался он обычно буквой "А" в кружке. Аши... Что-то похожее на имя, которое тогда упомянул Карл. Христос и Веи, так значит, он тоже убежал! "Убежал", если это можно так назвать, на Свободу, в изоляционную палату Уни. Он, хотя бы, занимается тем, чем всегда хотел, для него Свобода - это на самом деле свобода.
      - Тебе стоит ему позвонить, - сказала Лайлак.
      - Позвоню, - сказал Чип.
      Но, может быть, он и не позвонит. Есть ли, в самом деле, какой-то смысл в том, чтобы позвонить "Моргану Ньюгэйту", который написал Распятие для Папы и уверяет своих товарищейиммиг-рантов, что условия с каждым днем улучшаются? Но, может быть, Карл этого не говорил, может, "Иммигрант" соврал.
      - Ты не говори, а позвони, - сказала Лайлак. - Может быть, он поможет тебе получить работу получше.
      - Да, - сказал Чип, - может быть. Она подняла на него глаза.
      - Что случилось? Ты разве не хочешь работу получше?
      - Я позвоню завтра, по дороге на работу, - сказал он. Но он не позвонил. Он вонзал свою лопату в руду, поднимал, перекидывал, снова вонзал, снова поднимал и перекидывал. "В драку их всех, - думал он, - железок, которые пьют, железок, которые думают, что все становится лучше: свобов, манекенов; в драку Уни".
      В следующее воскресенье, утром, Лайлак пошла с ним вместе в здание за два квартала от них, где в холле был телефон, и ждала, пока он листал истрепанную телефонную книгу. Имена Морган и Ньюгэйт давали иммигрантам часто, но у немногих иммигрантов были телефоны; там был только один Ньюгэйт, Морган, и как раз в Нью-Мадриде.
      Чип опустил в телефон три жетона и назвал номер. Экран был разбит, но это было неважно, потому что телефоны на Свободе больше не передавали изображения.
      Ответил женский голос, и когда Чип спросил, дома ли Морган Ньюгэйт, женщина сказала, что он дома, и больше ничего. Тишина затянулась, и Лайлак, которая ждала в нескольких метрах в стороне, возле плаката с рекламой лечебных аэрозолей, подошла ближе. "Его нет?" - спросила она шепотом.
      - Алло? - произнес мужской голос.
      - Это Морган Ньюгэйт?
      - Да. Кто это?
      - Это Чип, - сказал Чип, - Ли РМ, из Академии Генетических Наук.
      Наступила тишина, а потом:
      - Боже мой, - произнес голос, - Ли! Ты брал для меня блокноты и уголь!
      - Да, - сказал Чип. - И сказал моему советчику, что ты болен и тебе нужна помощь. Карл рассмеялся.
      - Правда, сукин сын! - сказал он. - Это потрясающе! Когда ты выбрался оттуда?
      - Примерно, полгода назад, - ответил Чип.
      - Ты в Нью-Мадриде?
      - В Полленсе.
      - Что ты делаешь?
      - Работаю на шахте, - сказал Чип.
      - Христос, это финиш, - сказал Карл, и через секунду добавил:
      - Там сущий ад, наверное, да?
      - Да, - сказал Чип, думая: "Он даже говорит их языком. Ад.
      Боже мой, клянусь, он наверное и молитвы читает".
      - Жаль, что эти телефоны не работают, я бы хотел на тебя посмотреть, сказал Карл.
      Неожиданно Чипу стало стыдно своей враждебности. Он рассказал Карлу о Лайлак и о ее беременности. Карл сказал, что был женат в Семье, но ушел один. Он не разрешил Чипу поздравить его с успехом.
      - Вещи, которые я продаю, ужасны, - сказал он. - Нравится маленьким детям свобов. Но мне удается делать то, что я хочу, три дня в неделю. Так что я не могу жаловаться.
      Послушай, Ли - нет, как тебя, Чип? Чип, послушай, нам надо встретиться. У меня есть мопед, я приеду как-нибудь вечером.
      Нет, подожди, - сказал он, - ты что-нибудь делаешь в будущее воскресенье, ты и жена?
      Лайлак с беспокойством посмотрела на Чипа. Он сказал:
      - Не думаю, не уверен.
      - У меня будут друзья, - сказал Карл. - Вы тоже приезжайте, ладно? Часам к шести.
      Лайлак закивала, и Чип сказал:
      - Мы попытаемся. Мы, наверное, сможем.
      - Уверен, что сможете, - сказал Карл. Он дал Чипу свой адрес. - Я рад, что ты выбрался оттуда, - сказал он. Здесь лучше чем там, в любом случае, правда?
      - Немного, - сказал Чип.
      - Жду вас в следующее воскресенье, - сказал Карл. - Пока, брат.
      - Пока, - сказал Чип и отключился. Лайлак сказала:
      - Мы поедем, правда?
      - Ты представляешь, сколько будет стоить билет?
      - Ах, Чип...
      - Хорошо, хорошо, - сказал он. - Хорошо, мы поедем. Но я не приму от него никакой милости. А ты не спросишь. Запомни это.
      Каждый вечер всю неделю Лайлак сидела над их лучшей одеждой отпарывала истрепавшиеся рукава от зеленого платья, штопала брюки как можно незаметнее.
      Дом на самом краю Нью-Мадридского Железогорода был не в худшем состоянии, чем многие дома местных. В холле подметено, и только чуть-чуть пахнет виски, рыбой и духами, и лифт работает.
      В свежем алебастре на двери Карла была кнопка. Чип нажал на нее. Он стоял, напрягшись, Лайлак держала его под руку.
      - Кто там? - спросил мужской голос.
      - Чип Ньюман, - ответил Чип.
      Дверь отперли и открыли, и Карл - тридцатипятилетний бородатый Карл с пристальным взглядом прежнего Карла, - заулыбался, схватил руку Чипа и сказал:
      - Ли! Я думал, вы не приедете!
      - Мы нарвались на каких-то добродушных свобов, - сказал Чип.
      - О, Христос, - сказал Карл и впустил их.
      Он запер дверь, Чип представил жену. Лайлак сказала:
      - Здравствуйте, мистер Ньюгэйт, - и Карл, взяв ее протянутую руку, сказал:
      - Я Аши. Здравствуйте, Лайлак. Чипа Карл спросил:
      - Они вас обидели?
      - Нет, - сказал Чип. - Просто: "Прочтите наизусть "Обет", и все такое.
      - Ублюдки, - сказал Карл. - Проходите, я дам вам выпить, и вы об этом забудете, - он взял их за локти и провел по узкому коридору, увешанному с обеих сторон картинами, рама к раме.
      - Ты выглядишь потрясающе, Чип, - сказал он.
      - Ты тоже, Аши, - сказал Чип. Они улыбнулись друг другу.
      - Семнадцать лет, брат, - сказал Карл.
      Мужчины и женщины сидели в накуренной комнате с коричневыми стенами, их было десять - двенадцать, они разговаривали, держа в руках сигареты и стаканы. На звук шагов перестали разговаривать и обернулись в ожидании.
      - Это Чип, а это Лайлак, - сказал им Карл. - Чип и я учились вместе в академии, самые худшие студенты-генетики в Семье.
      Мужчины и женщины улыбнулись, и Карл стал указывать на них по очереди и называть их имена: "Вито, Санни, Рия, Ларс..." Большинство из них были иммигранты, бородатые мужчины и длинноволосые женщины с глазами и цветом кожи Семьи. Двое были местные: бледная прямая с орлиным носом женщина лет пятидесяти или около того, с золотым крестом, висящим на ее кажущемся пустым платье ("Джулия", - сказал Карл, и она улыбнулась, не разжимая губ), и полная женщина помоложе с рыжими волосами в узком платье с переливающимися серебристыми бусинами. Некоторые из гостей могли быть как иммигрантами, так и местными: сероглазый безбородый мужчина по имени Боб; блондинка; молодой голубоглазый человек.
      - Виски или вино? - спросил Карл. - Лайлак?
      - Вино, пожалуйста, - сказала Лайлак.
      Они проследовали за Карлом к маленькому столику, уставленному бутылками и стаканами, стояла на нем тарелка с парой ломтиков сыра и мяса, лежали пачки сигарет, спички. На стопке салфеток стояло сувенирное пресс-папье. Чип взял его, рассмотрел, оно было из АВС 21989.
      - Чувствуешь ностальгию? - спросил Карл, наливая вино.
      Чип показал пресс-папье Лайлак, и она улыбнулась.
      - Не очень, - сказал он и положил пресс-папье на место.
      - Чип?
      - Виски.
      Рыжеволосая женщина из местных в серебристом платье подошла, улыбаясь, с пустым стаканом в руке, на пальцах у нее было множество колец. Она сказала, обращаясь к Лайлак:
      - Я думаю, все ваши люди красивы. Пусть в Семье нет свободы, но она на голову впереди нас по внешнему облику. Я бы все дала, чтобы быть худой, загорелой и с таким разрезом глаз.
      Она заговорила о разумном отношении Семьи к сексу, и Чип вдруг обнаружил, что стоит со стаканом в руке. Карл и Лайлак разговаривают с другими, а женщина говорит с ним. Черные линии окаймляли и увеличивали ее карие глаза.
      - Ваши люди немного более открыты, чем мы, - сказала она. - То есть сексуально. Вы больше наслаждаетесь этим. Женщина подошла и спросила:
      - Хейнц возвращается, Марг?
      - Он в Паламе, - ответила Марг, обернувшись. - Крыло гостиницы рухнуло.
      - Прошу извинить меня, - сказал Чип и отступил в сторону.
      Он пошел в другой конец комнаты, кивнул сидящим там людям и отпил немного виски из своего стакана, глядя на картины на стенах - пятна коричневого и красного на белом фоне. Виски было лучше на вкус, чем виски Хассана. Не такое горькое и обжигающее, не такое крепкое, словом, более приятное.
      Картины с пятнами коричневого и красного были только плоским дизайном, на который интересно посмотреть секунду, не больше, ибо они ничем не связаны с жизнью. Подпись Карла (нет, Аши!) - "А" в кружке - стояло в нижнем левом углу. Чип гадал: были ли это картины, которые он рисовал на продажу, или же, коли висели у него в гостиной, являли собой часть "того, что он хочет делать", о чем он говорил с удовлетворением. Рисует ли он еще красивых мужчин и женщин без браслетов, каких он рисовал в академии?