Пауэр зажег маленькую электрическую лампу и нажал кнопку на пульте управления. Комната мгновенно наполнилась слабым гудением, а платформа озарилась зеленоватым светом.
Гул нарастал с каждой секундой, и Кент испугался, как бы не проснулся профессор. Он не сводил глаз со спины Пауэра, который стоял возле самой платформы. Внезапно ассистент обернулся, и их взгляды скрестились. С быстротой молнии Пауэр бросился на него, однако Кент не был новичком в боксе и уклонился от удара, успев угостить противника хуком в челюсть. Но тот стойко перенес удар и всей тяжестью тела обрушился на Кента. Оба упали и, сплетенные в смертоносном объятии, покатились по полу. Кент и тут сумел нанести врагу несколько точных ударов, но Пауэр, очевидно, был наделен невероятной физической силой. Ему удалось дважды стукнуть своего врага головой об пол. Чувствуя, что он вот-вот потеряет сознание, Кент нечеловеческим усилием разжал железные тиски и вскочил на ноги. Пауэр тяжело поднялся и двинулся ему навстречу. Кент набычился и что было сил ударил его головой в живот; оба они, потеряв равновесие, упали на стальную платформу. Пауэр в ужасе закричал, вспыхнуло фиолетовое пламя, ослепившее Кента, и он потерял сознание.
Когда Кент очнулся, он почувствовал, что лежит на обмякшем теле своего врага. В комнате было совершенно темно. Кент попытался слезть с платформы, которая уже не светилась, но нащупал лишь плитки пола — платформа исчезла!
Снаружи яростно завывал ветер, дождь злобно хлестал в окна. Тьму пронзила вспышка молнии; Кент вскочил и приглушенно вскрикнул — он был не в лаборатории, а в совершенно незнакомой комнате. И вдобавок здесь стояла мебель, которой ему не приходилось видеть в вилле.
В беспрестанном сверкании молний он попытался сориентироваться. Направляясь к двери, он заметил нишу, очень похожую на ту, в которой спрятался при появлении Пауэра. Кент выскочил в коридор и стал пробираться через анфиладу комнат к себе. Он не переставал удивляться — похоже, комнаты те же, но мебель в них другая. Массивные часы с маятником, которых он прежде здесь не видел, пробили одиннадцать часов. Кент судорожно протер глаза — он отлично помнит, что вышел из своей комнаты в час ночи. Неужели он сошел с ума?
В комнате снова вспыхнул белый свет, и Кенту показалось, что все это он однажды уже пережил. Ну, конечно! Он уже бывал в этой комнате, и здесь действительно стояли часы с маятником.
Снарядом, разорвавшимся в ночи, ударили по нему воспоминания о былом. Ведь это же комната старой графини! По воле адской машины времени он и Пауэр перенеслись на много лет назад. Да, но на сколько? Сердце бешено заколотилось, и обрывки мыслей и догадок сплелись в один сложнейший клубок.
Неужели?.. Нет, он не хотел, не решался поверить! Неужели он снова увидит Бертиллу, живую, веселую, сможет изменить ход давних событий, изменить свою судьбу?!
За двенадцать лет он немало заработал и, скупив акции, скажем, Северного общества или же соляных копей в Чили, он сказочно разбогатеет… Бертилла!.. Тогда он проживет с ней двенадцать чудесных, ни с чем не сравнимых лет. Неужто все это станет явью? Чувствуя, что буквально пьянеет от счастья, Кент снова выскользнул в коридор. Но когда он подкрался к комнате Бертиллы, силы внезапно покинули его. А вдруг все это только дьявольское наваждение, галлюцинации жалкого безумца? Он слегка нажал на дверь, и та покорно отворилась.
— Бертилла… — прошептал он, войдя в комнату. Бертилла бросилась к нему и крепко обвила его руками…
— Кент! — нежно, с неподдельной тревогой воскликнула она. — Так рано? Что-нибудь случилось?!
Не в силах произнести ни слова, Кент крепко прижимал ее к груди. Если это сон, то как хорошо было бы не просыпаться вовсе! А Бертилла льнула к нему всем своим упругим телом, которое двенадцать лет назад на его глазах рухнуло на гнилые листья парка. Целуя возлюбленную, Кент на какой-то миг забыл обо всем на свете. Словно бы издалека до него донесся приглушенный голос Бертиллы.
— Ты… ты совсем другой, Кент, — растерянно проговорила она. — Нежный и ужасно красивый.
Кент радостно засмеялся и ласково растрепал ей волосы.
— Обещай мне, что навсегда останешься таким, как сейчас. Да, Кент?
Кент ничего не ответил и снова прильнул губами к ее губам. Но она мягко высвободилась из его объятий.
— Тебе пора! — с шутливой строгостью сказала она. — Раз уж ты пришел, я сама отведу тебя на место.
— Пора?.. — неуверенно повторил Кент.
— Конечно. Ведь ты человек практичный и любишь не одни только поцелуи.
Она улыбнулась и, взяв его за руку, повела по коридору. У Кента роились в голове самые противоречивые мысли. Они шли, прижимаясь к стене, и вспышки молний на мгновение освещали их фигуры.
— Какая погодка! Самое лучшее время для воров, верно? — с грустной усмешкой сказала Бертилла.
Кент в ответ только крепче сжал ей руку. Теперь он все понял. Как отдельные звенья мозаики, все подробности уложились в строгом закономерном порядке, и сразу же взору Кента предстала законченная и ясная картина.
Ну конечно же! Он снова, второй раз украдет драгоценности. Но это будет последнее преступление в его новой жизни, благодаря которому он разбогатеет, скупит акции Северной компании либо соляных копей в Чили.
Открыть сейф было для него сущим пустяком. При свете молний драгоценные камни сверкали точно звезды в ночном небе.
— Как ярко они блестят! — восторженно воскликнула Бертилла.
— Твои глаза еще ярче! — нежно прошептал Кент, ловко рассовывая бриллианты по карманам.
Он аккуратно закрыл шкатулку и схватил возлюбленную за руку.
— А теперь бежим! — воскликнул он.
— Дай мне только захватить чемодан! — робко попросила Бертилла.
— Нет, нет! Время не терпит, — встревоженным голосом ответил Кент.
В тот же миг, когда они спустились вниз, гроза с новой силой обрушилась на парк и виллу. Дождь перешел в ливень, громыханье грома слилось в один сплошной гул. Держась за руки, они помчались к воротам. Но хоть они и бежали очень быстро, подгоняемые порывами ветра, Кенту казалось, что эти проклятые ворота отодвигаются все дальше. Да и сам парк словно невероятно вырос и удлинился, превратился в непроходимые джунгли, которые по злому волшебству схватили их обоих и не собираются отпускать.
— Я больше не могу, остановимся на минуту! — задыхаясь, простонала Бертилла.
Они прислонились к стволу дерева, тяжело дыша от усталости. Бертилла крепко прижалась к Кенту.
— Мне страшно! — прошептала она. — И все равно я счастлива.
Ее влажное от дождя лицо было нежным и грустным, а губы неудержимо манили к себе.
Внезапно Кент почувствовал, что Бертилла дернулась и словно окаменела. Он поднял глаза и со страхом увидел… дуло наведенного на них пистолета. Во взоре Бертиллы тоже отразились растерянность и ужас. Она раскрыла рот, но сухой звук выстрела опередил ее отчаянный крик; она выскользнула из его объятий и как-то неловко, боком рухнула на землю.
Кент хотел закричать, но ему показалось, что шум крови, стучащей в висках, заглушает его голос. Кровь бешеным потоком рвалась наружу, свистом раздирала уши, а все тело холодело от ужаса перед безжалостным видением его самого с пистолетом в руке.
«Судьбу обмануть невозможно!» — прозвучал внутри неумолимый голос. И все-таки Кент шагнул ей навстречу. И сразу же из наведенного пистолета вырвался язычок пламени, грязная земля обрушилась на него, и Кент ощутил на губах противный запах гниющих листьев.
Анна Ринонаполи
ДРУГ
Кажется, будто город тянется по всей планете: улицы, площади, улицы. Поднимешь глаза, посмотришь влево или вправо — повсюду двух-, трехъярусные дороги, спиралью убегающие все выше к голубым куполам; стремительные автострады и медлительные пешеходные дорожки, где люди держатся одной рукой за поручни, другой толкают в бок соседа, а на перекрестках норовят любой ценой первыми уцепиться за новый поручень. Время — дороже денег, надо успеть и на службу, и в кино, и домой. За пять минут коллега успевает занять твое место, любовница — найти тебе замену, толпа — до предела набиться в кинозал. Стоит тебе опоздать, и ты останешься один, тебя ждет унылый вечер; глухой уличный гул будет напоминать тебе гудение атомной печи, которая терпеливо дожидается своего часа. Джиджи Милези, Правда, никогда не приходилось ее видеть. Но с того дня, как его разбудил стук в соседнюю дверь, он не может без ужаса произнести само это слово. Четверо могильщиков (или то были роботы?) в черных комбинезонах водрузили запечатанный гроб на машину.
— Синьор, отойдите, смотреть запрещено.
Все разумно — город стремится спрятать отбросы, гниль, если только ты еще при жизни не согласишься отчислять каждый месяц десятую часть заработной платы на традиционные похороны и сын не проверит, выполнили ли городские власти твою волю. «Но у меня нет ни детей, ни жены, я одинок, как и мой сосед», — с тоской подумал Джиджи Милези.
Собственно, он даже не знал хорошенько своего соседа, но тот также жил в квартале холостяков. Ни высокий, ни низкий, ни красивый, ни уродливый, безликий, точно светофоры на улицах, что регулярно загораются и гаснут, и ты даже не знаешь, сколько их — десять, сто тысяч, миллион — в этом городе без дня и без ночи. Сколько бы Джиджи ни бродил по городу, он ни разу не добрался до его окраины — квартал за кварталом, зеркала, отражающиеся в других зеркалах. Кажется, будто ты идешь по кругу и не можешь отыскать верного направления, хотя стрелка компаса неизменно показывает на север.
Он, Джиджи, потерялся еще в детстве, когда, выйдя из детского дома, на перекрестке схватился не за тот поручень. Его подобрали на улице совершенно обессилевшего, уложили в кровать (в больнице кровати стояли бесконечными рядами) и дали вкусное лекарство, которое помогает забыть о матери. Наутро он вышел из больницы с пластинкой, вмонтированной в правое ухо. На пластинку были нанесены его имя, фамилия, дата и место рождения.
Сейчас у всех новорожденных есть такая пластинка, и ихочень легко опознать и отличить. Но как им тогда удалось узнать его имя? А может, они ошиблись? Во сне кошмаром нахлынули самые нелепые мысли, но механический голос автоматических часов предупреждает: семь часов десять минут, семь часов пятнадцать минут, и остается лишь смутное чувство, что надо вставать и идти на работу.
Фотоэлементы зафиксировали, что Джиджи Милези, служащий седьмого архивного отдела, явился на работу без опоздания и точно так же в срок покинул служебное помещение.
Согласно советам практического руководства по социальной психологии, он, Джиджи, регулярно менял программу развлечений: в свободное время общался с людьми, а в воскресенье или же вечером после работы неизменно слушал пластинку бодрого настроения: «Все хорошо, ты можешь быть доволен». И Джиджи кричал «гол», аплодировал акробату под куполом цирка, с замиранием сердца ждал инспектора Шерра, который должен был спасти от галактических бандитов прекрасную белокурую Эльг. Несравненная Эльг улыбалась ему с экрана до тех пор, пока в зрительном зале не загорался свет и блаженная улыбка не гасла на его лице. И тогда Джиджи убеждался, что он совершенно один в бурлящей толпе. Потому что за компанию надо платить. И он платит. Новый год, к примеру, он встречал в шикарном ресторане «Планета». Пришел он туда довольно поздно, но с твердым намерением хорошенько повеселиться. На елке сверкали серебряные шары, мерцали белоснежные звездочки, конферансье шутил и словно бы обращался лично к нему, Джиджи. Взлетали к потолку пробки, с «Новым годом, с чудесным годом» наигрывал на рожке музыкант с осоловелым лицом, — впрочем, выпить правилами разрешалось. Конферансье тоже был слегка под хмельком и, то и дело икая, кричал: «Мы, ик, не одни, мы, ик, счастливы до потери сознания, споемте, ик, полночную песню, ик».
Джиджи смеялся и танцевал. И все вокруг смеялись и танцевали. Смеялась и женщина, искавшая кого-то взглядом и внезапно оставившая его, Джиджи, посреди танцевальной площадки. С улыбкой, застывшей на припухших губах, Джиджи протискивался к своему столику, толкая танцующие пары (простите, простите, тысяча извинений). А конферансье скакал, обливаясь потом, и все острил, острил. Одни его слушали, другие нет, Джиджи тоже не слушал. На столике два бокала, один пустой, а в другом — с палец бурой пены. Пузырьки лопались и мгновенно исчезали; вот их осталось всего два, а секунду спустя и они исчезли в мутной пене. И сразу же на него волной нахлынул страх одиночества.
Он выскочил на улицу, под неизменный голубой свет куполов. День без дня, ночь без ночи, и люди, толпы людей, похожих на шарики, вылетевшие из механического бильярда. Железо, бетон, дом-многогранник, дороги, площади, дороги, спираль, уходящая в самое себя. «Зачем, для чего?» — вопрошало вино, громко стуча в висках. Железо, бетон, дом-многогранник, такие же бездушные механизмы, как тот светофор, за который он, Джиджи Милези, уцепился словно за последнюю надежду.
Джиджи Милези. Милези Джиджи. Голоса людей. Желтые комбинезоны блюстителей порядка. А может, это тоже роботы? Он позволил себя увести. Без сопротивления. Добропорядочный горожанин, он не смел бунтовать против правопорядка. Полицейские о чем-то совещались. Их слова проникали сквозь зыбкую стену алкоголя. Игла, вонзившаяся в вену. Непрочная стена рухнула.
Он сидел в кресле, и кто-то его звал приятным, участливым голосом. Он открыл глаза и уставился в темноту. Голос по-прежнему звал его.
— Джиджи, ты не узнаешь меня?
— Нет, кто ты?
— ДРУГ.
— У меня нет друзей.
— Разве? Но ведь это я спас тебя в детстве.
— Ты знал меня еще малышом?
— Ты потерялся на третьем уровне, в западной части города, диагональ 27, линия 393 975.
Джиджи поразился точности ответа.
— Разве в детском доме тебе было плохо, Джиджи?
— Напротив, очень хорошо.
— Это я тебя туда отвел.
— Значит, ты робот?
— Ну конечно!
— Как же ты сможешь меня понять?
— А разве прежде я тебя не понимал?
— Тогда я был маленьким. Довольствовался кашкой и всякими игрушками. И потом рядом были другие малыши… Где тебе понять, что такое одиночество!.. Если ты заглянешь в себя, то увидишь сцепления, провода, кассеты, реле. А я…
— А ты увидишь мускулы, и кровь, и нервные клетки, которые побуждают тебя искать близкого, человека.
— Как ты узнал об этом?
— Но ведь я твой друг! Я слежу за тобой со дня твоего рождения.
Джиджи умолк и задумался. Мысль о том, что кто-то, пусть даже это робот, беспокоится о нем, была ему приятна. И он не выдержал: уставившись в темноту, стал жаловаться на жизнь, всхлипывая, как ребенок. Ему опротивел этот город, который держит его, не дает вырваться на простор.
Робот терпеливо слушал его и, казалось, все понимал.
— Хочешь, я помогу тебе уехать, Джиджи? Но куда ты отправишься? В другие страны; где люди говорят на чужом, непонятном языке? И потом в этом городе тебя ждет девушка.
— Почему же я до сих пор ее не встретил?
— Непременно встретишь. Хочешь, я помогу тебе?
— Если б только это было правдой!
— Можешь не сомневаться. Только мне нужна твоя помощь. Отныне твоим жизненным кредо должно стать упорство и настойчивость. У выхода возьми пропуск. Тогда ты сможешь приходить ко мне каждую субботу.
Часы, вмонтированные в светофор, показывали, что уже наступило новогоднее утро. Джиджи это показалось счастливым предзнаменованием.
Зеркало говорило о том, что он помолодел — зримый результат неуклонного исполнения всех советов робота. Новые костюмы, театр, варьете…
Каждую субботу он отправлялся на встречу со своим другом.
— Ну как, нашел ее?
— Наберись терпения, Джиджи. Ведь таких, как ты, много.
— Но я жду уже три месяца.
— Почему бы тебе самому не поискать?
— Ничего не выйдет.
— Напрасно ты так быстро падаешь духом. Я уже напал на след. Не хотелось говорить об этом раньше времени, потому что…
— Кто она такая? Где живет? — прервал его Джиджи, томясь надеждой и страхом.
Наконец однажды робот объявил:
— Нашел. Ее зовут Милена.
— Красивая?
— Милая. У нее красивый лоб, который скрывает благородные мысли.
— Где она живет?
— В твоем квартале.
— А дом, номер дома ты знаешь?
— Нет. Чтобы знать о вас буквально все, я должен следить за вами с детства. Но я уловил флюиды Милены. (Она отличная девушка, правда, немного старомодная. Она будет прекрасной женой.
У Джиджи голова закружилась от счастья и от ужаса, что все это может оказаться выдумкой.
— А захочет ли она стать моей женой? Ведь мне уже сорок три года.
— Ну и что тут особенного? Займись спортом. Кстати, ей самой под тридцать.
— Когда я ее увижу?
— Точно не знаю. Попробуй сам отыскать в своем квартале девушку по имени Милена.
И Джиджи начал искать. Но если он отправлялся в дома дружеских встреч, у него не оставалось времени для занятий гимнастикой в спортивном зале. И потом ему не удавалось отложить ни гроша для будущей женитьбы. Он пожаловался на это роботу, и тот посоветовал ему заняться гимнастикой дома.
— Послушай, Джиджи, пора тебе научиться разумно распределять время и деньги. Есть места, где можно с пользой провести время и почти не тратиться. К примеру, церковь. Милена никогда не пропускает воскресной мессы.
И Джиджи по воскресеньям стал бывать на мессе в церквах своего квартала. Он вглядывался в глаза молодых прихожанок и нередко встречался с ответным взглядом. Какая же из них Милена? Прислонившись к колонне, он ни на миг не упускал молодых женщин из виду, но ни одна из них не кивнула ему.
Как-то на полуденной мессе он увидел девушку с косами и черным бантом в волосах. Она вскинула на него глаза и сразу же их опустила, тонкой, изящной рукой поправила вуаль. Джиджи с волнением наблюдал за ней — кажется, эта девушка заметила его и выделила среди всех остальных.
Он пошел за нею следом.
— Синьорина Милена.
Девушка остановилась, повернувшись к нему лицом.
— Меня зовут не Милена.
И продолжала вопросительно глядеть на него — ни красавица, ни уродка. Джиджи не знал, как ему выпутаться из неловкого положения.
— Простите, я думал…
Когда он рассказал об этом роботу, тот остался недоволен и даже упрекнул его.
— А ты хотел, чтобы приличная девушка подмигивала тебе в церкви? Почему ты с ней не познакомился? Она могла оказаться подругой Милены. И потом, если девушка тебе понравилась…
— Но ведь то была не Милена.
На это робот не нашел, что ответить.
— Поищи ее ты. Я готов заплатить за услуги вдвое больше.
Но робот не захотел взять и чентезимо.
Джиджи ел медленно, сосредоточенно и лишь по чистой случайности услышал в общем шуме, как женский голос крикнул: «Привет, Милена».
Он принялся осматриваться — склоненные над тарелками лица, мужские и женские, узкие, длинные столики в два ряда. Благодаря сверхчувствительному слуховому аппарату он сумел уловить, что слова «Как дела, Милена?» обращены к молодой женщине с темно-каштановыми волосами, с аппетитом уплетавшей омлет. Джиджи, неторопливо макая корку хлеба в темно-розовый сок, выжидал, когда освободится место рядом с нею. Но вот наконец освободилось место напротив. Джиджи решительно направился к столику Милены и положил на стул свой портфель.
— Разрешите составить вам компанию?
Молодая женщина подняла на него глаза, подведенные черной тушью, и молча кивнула.
— Могу ли я угостить вас чем-нибудь?
— Мороженым.
Джиджи уверенно лавировал в людском потоке и, против обыкновения, беззастенчиво наступал другим на ноги, заслоняясь словно щитом вежливым «простите».
Милена ела с завидным аппетитом, обнажая мелкие белые зубки.
— Как тебя зовут? — спросила она.
— Джиджи. Джиджи Милези.
Он заговорил с ней о работе, о скудном, но прочном заработке.
Милена слушала его с видимым интересом.
— А у тебя, Милена, как идут дела?
— Могли быть и лучше, — с легким смешком ответила молодая женщина. — Но по нынешним временам особенно жаловаться не приходится. Давай выйдем. Здесь легко задохнуться от духоты.
— Как хочешь, Милена.
— А ты забавный. Пойдем-ка потанцуем. Я знаю одно местечко…
— Как хочешь. — Он беспрестанно называл ее по имени, испытывая при этом необъяснимую радость. И говорил, говорил так много и красноречиво, как никогда прежде. Вернее, даже фантазировал, выдумывал вслух, если только это можно было назвать выдумкой.
— Ты прямо актер… — И Милена смеялась дробным смешком. — Перестань на меня пялиться. На нас смотрят.
— О Милена, какая ты красивая!
Молодая женщина пожала плечами и вошла в дансинг. Когда она сняла пальто, Джиджи застыл в изумлении — платье цвета электрик блестело и переливалось огнями, и все мужчины невольно оборачивались.
— Что же ты стоишь, пойди, сдай пальто роботу… — и она уверенно направилась к столику.
Танцуя, Джиджи шептал ей все те нежные слова, которые он слышал в кино. Милена прижималась к нему, называла его милашкой и громко смеялась.
Он был до того счастлив, что от первого же бокала вина у него отчаянно закружилась голова.
— Довольно, — сказала Милена. — Видно, ты один из тех, кто пьянеет от одной рюмки. А я не люблю пьяных. Идем отсюда.
— Ты не думай, не думай, — лепетал Джиджи. — Вот увидишь. Я буду пай-мальчик.
Он постарался стряхнуть с себя дремоту — ведь сейчас решается его судьба.
Милена готовила кофе на встроенной в стенной шкаф плитке. Джиджи лежал на большой кровати и лихорадочно перебирал в памяти все виденные на экране любовные сцены.
— Кофе готово, милый.
Она протянула ему чашечку горячего кофе… Ну, конечно, теперь она каждое утро будет подавать ему кофе прямо в постель. Милена включила видеофон, и в комнату ворвалась совершенно невероятная, бешеная музыка.
— Нет, Милена, прошу тебя, танго или фокстрот.
Милена послушно переключила видеофон, и полилась сладкая, тягучая мелодия. Джиджи зажмурил глаза, простер к Милене руки и упал на колени.
— О моя Джульетта…
Милена испуганно вскрикнула, словно укололась о булавку. Джиджи открыл глаза и увидел, что она стоит полуголая и глядит на него с недоумением и страхом. Джиджи коснулся ладонью ее бедра.
— Милена, о Милена…
Кажется, говорил он один, а Милена задремала под его нежные речи.
— Открой же глаза, любимая.
Милена приоткрыла слипшиеся от сна веки и спросила:
— Который час?
— Какое это имеет значение?
— Разве ты завтра не работаешь?
— Да, но я не хочу сейчас об этом думать. Мне дорога каждая минута блаженства.
— Ты очень милый. Но я устала.
— Ты права. Я гнусный эгоист.
Он встал, поспешно оделся, несколько раз поцеловал ее на прощанье и направился к двери. Стоя на пороге, он посылал ей последние воздушные поцелуи и никак не мог уйти.
— Послушай, дорогуша, ты позабыл кое-что, — сказапа Милена и выразительно прищелкнула пальцами. — Денег не вижу.
— Ты хочешь, чтобы я дал тебе денег?
— Послушай, Джиджи, комедия и так изрядно затянулась. Плати, да поживей.
Джиджи в полнейшей растерянности впился в нее взглядом. На миг у него зародилась надежда — одиночество и нищета толкнули Милену на порочный путь. Но он спасет ее.
— Да, но я хочу на тебе жениться. Разве робот тебе об этом не говорил?
— Какой еще робот? Жениться?! Очень мне нужен муж, который зарабатывает жалкие гроши! Мой дорогой, когда я поднакоплю денег, то выйду замуж за богатого синьора. И тогда прощайте город и эти чертовы купола. Были бы деньги, а как они заработаны, никого не касается.
— Значит, ты обыкновенная шлюха?
— Это уж мое дело. Плати и выметайся.
На сей раз Джиджи приплелся к роботу подавленный, убитый горем.
— Как же ты сразу не догадался, Джиджи? Ведь я не давал тебе этого адреса.
— Но ты сказал, что ее зовут Милена.
— Ну и что же? Милена порядочная девушка, она регулярно ходит в церковь. А вот ты в последнее время туда и носу не кажешь.
— Там все женщины уродки.
— Неправда. И потом, в церковь ходят, чтобы молиться богу, а не глазеть на женщин.
— Богу не до нас. Он видит лишь тех, кто живет за куполами, а нас даже не замечает.
— Не кощунствуй. Ты не понимаешь великого смысла религии. Попытайся разобраться.
— Не в состоянии. Стоит мне включить магнитофон, и через пять минут я засыпаю. Предпочитаю кино.
— Тогда ходи на религиозные фильмы.
— Они слишком мрачные. Святые, бедняги, всегда умирают, и ангелы не успевают их спасти. Хоть бы уж финал был повеселее.
— Ты глубоко заблуждаешься, Джиджи. Они все попадают в рай. Разве это так уж печально?
— А ты уверен, что он существует?
— Конечно, после смерти праведников ждет рай.
— Э, не все ли равно, куда ты попадешь после смерти. Вот если б я встретил Милену, то еще мог тебе поверить. Боюсь, что я и Милену увижу после смерти. Верно, ее и на свете-то не существует.
— Нет, существует. Но ты просто не ищешь. Тебе не хватает упорства. И потом, если ты хочешь ей понравиться, тебе надо иметь хобби.
— У меня есть хобби, — поспешно ответил Джиджи. — Я коллекционирую спичечные коробки. А на выборах голосую за партию разумных.
— Молчи, ты не должен никому говорить, за кого голосуешь. Это тайна, охраняемая законом. И вообще, что касается политики…
— Я не занимаюсь политикой. Она меня не интересует, — перебил его Джиджи.
Но он солгал. Лет пятнадцать назад он познакомился со студентами, которые занимались политикой, да еще как активно. Сидя в траттории, они громко доказывали, что, если бы все объединились и проголосовали против, от системы ничего бы не осталось.
— А фотоэлементы? — спросил тогда Джиджи.
— При чем здесь фотоэлементы? — удивились студенты.
— Как при чем? Разве парамагнитные подслушивающие устройства и фотоэлементы не установлены повсюду, даже в туалете?
Тут студенты, словно по команде, расхохотались.
— Знаешь, во сколько все это обошлось бы правительству?
— Знаю. Но у промышленников и хозяев куполов денег хоть отбавляй. Вот мне, например, вмонтировали в ухо лластинку.
— В ней указаны твои данные, место и год рождения. И больше ничего.
— Неправда. Робот контролирует каждый мой шаг.
— Сказка для малых деток. А ты и поверил, глупец. Вы, обыватели, убеждены, что роботы-шпионы везде и повсюду. На самом же деле они существуют лишь в вашем воображении.
Студенты так были в этом уверены, что вели себя крайне неосторожно. И, понятно, очень плохо кончили.
Когда он, Джиджи, узнал об этом, то сразу же помчался на митинг и выступил в защиту свободы и демократии. И его не тронули. С тех пор он не занимался политикой. Так что робот зря намекает…
— Я не занимаюсь политикой, — громко повторил он. — Я думаю только о Милене.
— Знаю. Тогда поищи себе другую девушку вместо Милены. Ведь не сошелся же на ней свет клином.
— Как ты можешь предлагать такое! Может, ты меня все время обманывал?
— Нет.
— Ты говорил, что у Милены особенно хороши глаза, большие, голубые, с поволокой. Если хочешь, чтобы я тебе поверил, покажи мне лицо Милены.
— Постараюсь. Но ты должен напрячься, все твои мысли должны быть о ней, о Милене.
Джиджи уставился во тьму с замиранием сердца, ожидая, когда ему явится лицо Милены с большими голубыми глазами. И оно возникло, но глаза были закрыты. «Прошу тебя, Милена, открой глаза, умоляю, открой». И Милена взглянула на него своими голубыми, прозрачными как стекло глазами.
— Теперь ты убедился? Так ищи ее, ищи без устали.
И Джиджи искал, каждый вечер, в дансингах и в кино, в церкви и на гулянье. Он даже отказался от недели гипнотического сна, которая полагалась ему по закону каждые полгода. Он выходил из дому в шесть, и когда возвращался в свою комнатушку, где в беспорядке валялись грязное белье и пакеты с едой, им порой овладевало отчаяние. Он, не раздеваясь, ложился на неприбранную постепь и в тоске думал, не лучше ли все бросить и провести ночь с первой же встреченной проституткой. Но в памяти всплывали ее глаза, и на следующий вечер Джиджи вновь отправлялся на поиски. Когда же образ Милены тускнел, Джиджи ехал к роботу и снова впивался взглядом во тьму. Он больше не задавался вопросом, существует ли Милена, он искал ее, и все тут. Не раз и не два он пристально вглядывался в незнакомые женские лица в надежде, что вдруг на него с любовью взглянут нежные голубые глаза. Ему было безразлично, оскорбляет ли кого-либо из женщин это назойливое внимание и не рискует ли он нарваться на грубость.
Он искал ее на улицах и площадях, поднимался по спирали до самых куполов и оттуда следил, пока не заболит спина, за идущим вниз эскалатором. Женщины одна за другой исчезали в подземелье, и тогда он, смотря по деньгам, отправлялся в ресторан или дешевый бар. И там снова принимался наблюдать за женскими лицами. Однажды его ударили по лицу, в другой раз к нему подошла молодая женщина.
— Видно, я тебе понравилась?
— Ты не Милена, — сказал он, и незнакомка засмеялась столь неожиданному ответу. Но потом ей надоело смотреть в его невидящие глаза.
Как-то, когда он шел с работы, у него отчаянно разболелся зуб. Коренной зуб справа, который давно уже ныл, а теперь словно взбунтовался и пронзал его стрелами адской боли. Наглотавшись таблеток и повязав щеку платком, он отправился к врачу. В приемной он с ненавистью смотрел на сидящих впереди пациентов, трех женщин и пятерых мужчин. Часа через полтора, когда до него осталось всего два человека, боль поутихла. Джиджи осторожно потрогал зуб языком — ничего, терпеть можно. Он взял со столика толстый журнал. Читать он не любил, да и не очень умел, но ему нравилось разглядывать цветные фотографии.
