Приближение к афере Недавние солнечное и лунное затмения не сулят нам ничего доброго. Пускай исследователи природы толкуют их и так и сяк, природа сама себя бичует неизбежными последствиями. Любовь охладевает, дружба падает, братья враждуют между собой, в городах восстания, в селах раздоры, во дворцах крамола и распадается связь отцов с сыновьями.
      Вильям Шекспир КОРОЛЬ ЛИР
 

 
      – Нет, прорабом тебя Богуш не возьмет, и даже мастером не возьмет, – сказал Брусилов.
      Игнатьев, наряженный как дурак в новом костюме, будто словно бы свататься пришел, сидел в кабинете начальника службы безопасности треста Универсал. Владимир Петрович за неделю бесконечных звонков вроде наконец-таки записался было уж на прием к Богушу, но в день, когда долгожданная аудиенция должна была наконец состояться, секретарша Богуша вдруг переадресовала Игнатьева к Брусилову..
      – Неужто у них сговор? – пронеслось в голове у Игнатьева, – ведь ходил в Двадцатый трест, просился и там тоже отказали…неужто они с Богушом все сговорились Игнатьева вообще на работу никуда не брать?
      – И бригадиром монтажников не возьмете? – с каким то вызовом, осмелев от безысходного отчаяния, спросил Игнатьев.
      – Тебя с твоими данными бы да в охрану, – сказал Брусилов, – но в охране тоже умные нужны, а ты брат, извини, но башкой подкачал.
      – И что мне теперь делать? – неизвестно уже к кому обращаясь, сам что ли себя спросил Игнатьев, – я что, как проклятый теперь? Неприкасаемый с волчьим билетом?
      – Вроде того, друг мой, – кивнул Брусилов, – неудачник ты, а с неудачниками, с людьми к которым беда липнет, кому охота связываться?
      – Так уж и липнет? – вскинулся Игнатьев.
      – Да уж слава о тебе по всему нашему небольшому городу прошла, Владимир Петрович, – разведя руками, сказал Брусилов, – то про твой участок как у тебя гостарбайтеры живут городская газета пишет, то у тебя рабочий с лесов насмерть падает, то ты запиваешь на неделю и всё вокруг крушишь и ломаешь, а потом в довершение всего, главного партнера по бизнесу своего шефа в больницу на неделю укладываешь… А? Каков фрукт?
      – Василий Геннадьевич, а может похлопочешь перед Богушом, все же сгожусь я? – жалобно поглядев на Брусилова, почти заскулил Игнатьев, – я тебя не подведу, ейбо! Зуб даю, землю есть буду!
      – Нет, брат, прости, но никак я не могу за тебя хлопотать, – ответил Брусилов, – могу разве только порекомендовать тебя сторожем на автостоянку в нашем микрорайоне Сиреневая Тишань, да ведь туда тоже дураков не берут…
      Из офиса треста Универсал Игнатьев выходил совершенно разбитым, убитым и раздавленным. Stumbled down under foot – сказал бы про такое состояньице Дима Минаев. Но Дима до поры ничего не знал про Игнатьева. У Димы были свои проблемы. …
      В тайне от жены Столбов ездил в онкологическое отделение первой городской больницы.
      В иных бы обстоятельствах он бы не стал таиться от Нади, все бы ей сказал, и она бы, как хорошая и верная жена разделила бы с ним и беду и печаль.
      Но Вадиму предстояли большие дела.
      Перед тем как уйти в мир иной, он должен был оставить дочери состояние.
      А скажи он теперь Наде, откройся он теперь жене, та ведь никуда его не отпустит, ни в Америку, ни даже в Москву, если это только не будут поездки на лечение.
      А ему надо было работать.
      Много работать для того, чтобы к концу этого года, к концу последнего года его жизни, Ольга стала бы по настоящему богатой.
      Прежде всего надо было делать сметы для Антонова.
      Антонов хитрый. Ушлый чертяка.
      Умел подвести дела таким образом, чтобы тендер на проектирование доставался именно тому проектному институту, который был Вась-вась с генеральным подрядчиком.
      – И неужели в Счетной палате полные идиоты работают? – думал порою Столбов, – но продолжая все больше и больше увязать в делишках по распиливанию бюджетных ассигнований на строительство, Вадим гнал от себя любые мысли о возможном разоблачении.
      – А теперь, когда жить то осталось – всего ничего, чего уж там бояться?
      Столбов никогда не был у них в группе гением, таким, как скажем Гоша Богуш, или таким умником, как Мишка Летягин, но вообще был парнем сообразительным. И теперь, когда за плечами было столько всего, столько объектов, с которых попилили и порастащили не без его Вадима помощи и пособничества… Теперь он понял, что на самый большой риск, на самую крупную аферу способен только отчаявшийся. Вроде него – вроде смертника.
      А тот же Богуш или Антонов? Они никогда не согласятся перешагнуть через красную черту сверх-отпущенного лимита риска. Потому что у Богуша уже собственности на несколько десятков миллионов в виде собственного строительного треста. А у Антонова тоже тормоз, ограничивающий его способность к риску. Возраст и хлебная должность. Он уже никак и никогда не решится кинуть этот город, кинуть правительство и губернатора на несколько сотен миллиончиков. Он способен только на дозволенный отпил и откат. Вместе со всеми. А так, чтобы схватить всё и убежать – нет, на такое ни он, ни Богуш не согласятся. Только Дима Минаев, тот годится в напарники. Только он, потому как ничем не обременён. Ни собственностью здесь в России, ни постами в городском правительстве. …
      Антонов с Богушом поехали на охоту в Николину Пустынь.
      Охоту организовывал Брусилов.
      Брусилов вообще в некотором роде был потрясающе полезным шкетом. Всему начальству и всем нужным людям и лицензии на охотничье оружие в разрешающей системе оформлял безо всяких медицинских комиссий, решал он и вопросы возвращения отнятых по пьянке прав, а если надо, брался и за более пикантные вопросы, вплоть до наказания разведшихся жен – строптивых и охочих до больших отступных при разводе.
      Да! Даже такими вопросами приходилось заниматься Брусилову.
      Поехали вчетвером.
      Антонов с Богушом, шофер Богуша Ноиль и Брусилов.
      Вместо обычного Мерседеса Ноиль взял в гараже треста УАЗик.
      Ехали по Сибирскому тракту до сто шестого километра, а там свернули налево под запрещающий знак. И далее еще ехали двадцать километров.
      В Николиной Пустыни в охотхозяйстве у Брусилова работал бывший сослуживец – Максим Анатольевич.
      К нему иначе и не обращалось даже и большое начальство. Говорили ему "ты", но обращались по имени-отчеству, потому как Максим Анатольевич был человеком очень замечательной судьбы и прекрасных души и характера.
      Максим Анатольевич был Героем Советского Союза и был второй раз представлен к Звезде, "но Ельцин по пьянке не подписал", как говорил про этот случай Брусилов.
      У Антонова с собой были два ружья. Легонький "меркель" – горизонталка и вертикалка "зауэр". Богуша Антонов считал большим пижоном и не охотником, потому как Гоша ездил в Николину Пустынь с неприлично пижонским помповым ружьем "кольта".
      – Тебе в кино гангстеров играть, а не на охоту ходить, – ворчал Антонов.
      Ворчал, хотя и сам понимал, что на охоту они ездят не зайчиков, да кабанчиков стрелять, а говорить о таких секретных делах, о которых там – в городе ни в кабинете у Антонова, ни в кабинете у Богуша и пол-слова сказать нельзя.
      С дороги попили чаю, вынули из чехлов и собрали свои ружья, да и пошли в скалистую в этих местах уральскую тайгу.
      Богуш с Антоновым шли впереди, а за ними, поодаль, охраняя начальство скорее от постороннего глаза, чем от дикого зверя, шел со своей "тозовкой" полковник Брусилов.
      Ноиля оставили с Максимом Анатольевичем – подготовить баньку и стол.
      – У нас неприятности, – начал наконец-таки Антонов, когда от заимки отошли километра на два.
      Антонов не любил модного словечка "проблемы". Он всегда предпочитал говорить "неприятности".
      Это как то было более по русски, вроде американского "вау" и его русского эквивалента "ой".
      – Какие неприятности? – напрягся Богуш.
      – Москвичи задумали забрать тендер под себя, – ответил Антонов профессионально вглядываясь в скалы, не прячется ли там где лось или олень?
      – А как же Кучаев? – спросил Богуш, непрофессионально туда-сюда водя стволом своего пижонского и совсем неохотничьего оружия.
      – Ты пушкой – то своей не шарься, – прикрикнул на приятеля Антонов, – не Шварцнеггер и не в кино! Здесь тебе тайга, и не ровен час товарища пристрелишь…
      Помолчали.
      Продравшись сквозь какой-то непролазный куст, Антонов отдышался, и ответил, – Кучаев в Москву поедет к премьер министру правительства записался, но это процентов на пятьдесят, как там карта легла, потому что мы не знаем, может на премьера уже повлияли без нас.
      – Так что делать? – спросил Богуш, дисциплинированно направляя ствол вперед и немного вниз.
      – Там загвоздка вот в чем, – начал Антонов, – москвичи бьют на то, что трест, выигравший тендер должен быть специализированным, и они предложили нашему Уралспецстрою слиться для этого тендера с их московским Шестнадцатым трестом.
      Получается с одной стороны, структура вроде бы как местная, не придерешься, а с другой стороны полностью московская. Нам и крыть нечем. Мне так тендер никак тебе не отдать, если москвичей не остановить или с ними не договориться.
      – И что должен сделать я? – по деловому спросил Богуш.
      – Кучаев со своей стороны в Москве дела с премьером обговорит, но надо к этому же моменту, то есть не далее как на этой неделе выбить из под москвичей опору здесь, – сказал Антонов глядя вдаль между деревьев.
      – Как это, выбить? – спросил Богуш.
      – Начальника треста Уралспецстрой надо из игры вывести и как раз бы до встречи Кучаева с премьером, – сказал Антонов, и вдруг, вскинув ружье, выстрелил.
      Гулким эхом, звук сдвоенного выстрела, отраженный от скал, прокатился по тайге.
      – Что это было? – спросил Богуш.
      – Глухарь, – ответил Антонов, и добавил, вынимая гильзы, – не попал, потому как картечь у меня была, а на глухаря дробь нулёвку надо.
      Обратно к заимке двигались другим порядком.
      Впереди шли Богуш с Брусиловым, а позади, поотстав метров на сорок, двигался Антонов.
      – Начальника треста Уралспецстрой знаешь? – спросил Богуш.
      – Карагодина? – переспросил Брусилов, – знаю.
      – Надо по Карагодину провести мероприятие, – сказал Богуш, глядя на верхушки елей, не пролетит ли там жирный глухарь?
      – Проведем, – кивнул Брусилов, и тут же поинтересовался, – а сроки какие?
      – Сроки плохие, – буркнул Богуш, – всего неделя.
      – Придумаем, – твердо заверил Брусилов, – только это стоить нам будет.
      – Денег не жалей, дам сколько надо, – сказал Богуш, – ты только постарайся, не подведи.
      – Это уже лишнее, – сказал Брусилов, я верю, что и вы не забудете меня, когда главный куш пилиться будет.
      Богуш ничего не ответил, только вскинул брови в изумлении. …
      После баньки пили много и не пьянели.
      Максим Анатольевич умел гостей и в баньке попарить и угостить их умел.
      Ноилю не наливали – ему назавтра за руль.
      И трезвый шофер веселил всех рассказами про то, как и сколько девчонок он отымел на задних сиденьях бесчисленных "волг" своих многочисленных начальников.
      – Так ты, поросенок такой-сякой и в моей машине на заднем сиденье все обтрухал? – с показной сердитостью спросил Богуш.
      – А как же, Игорь Александрович, в вашем Мерседесе целкам особый счет, – хохотнул Ноиль, – какая откажется в такой машине отдаться?
      – Ну, и которую последней отодрал? – притворно насупив брови, спросил начальник.
      – Не я, в последний раз не я, а главный следак из Москвы развлекались, – хохотнул Ноиль, – забавная штука вышла, однако.
      И Ноиль поведал слегка зазхмелевшей публике историю того, как занимался сводничеством и возил Валида Валидовича в лесок со своей знакомой Машей по прозвищу Умная. И слушатели – разомлевшие от русского пару доброй баньки, который всегда навевает этакий эротический настрой, осклабясь в сальных мечтаниях, слушали, цокали языками и покачивали головами, дескать вот это да, но покачивая головами и цокая языками, сами про себя думали, де вот и мы – тоже окажись на месте этого Валида Валидовича, тоже бы не сплоховали.
      – Так говоришь, полчаса он ее драл не вынимая? – изумленно спросил Антонов.
      – Я на часы специально смотрел, – хихикая, подтвердил Ноиль.
      – А она орала, как бешеная? – уточнил Богуш.
      – Еще как орала, – кивнул Ноиль, – я все боялся помрет кто-нибудь из них, что потом делать?
      – Ты бы нам эту Умненькую Машку привез, – цокнув языком и закатив глаза, сказал Антонов.
      – Мы ее в другое дело определим, – сказал оживший вдруг и доселе молчавший Брусилов, – такие кадры бывают очень полезными. …
      Америка – встать бы на колени да поцеловать эту землю…
      Так думал Минаев, проходя по гофрированному трап-коридору, присоединенному к их Боингу… Но думал не серьезно, а скорее в шутку. Какая тут земля? И земли то не видно. Сперва трап гофрированный, потом бетонный пол аэропорта. Глупо вставать на четвереньки здесь, среди разодетой публики. Подумают – совсем дурак.
      Хотя, Америка тем и нравилась Минаеву, что здесь можно было делать что хочешь, лишь бы только в рамках закона, а так – если законом не запрещено бетон аэропортовский взасос лобызать, так и лобызай, сколько душе вздумается, никто слова не скажет. Много чудаков в Америке.
      А потом вот в Россию прилетишь – тоже встать на колени там и тоже поцеловать. Но в России к этому уже с пониманием отнесутся – даже по спине сочувственно похлопают и того и гляди поплачут за одно с тобой – слезу прольют.
      Потому как Россия не есть страна равнодушная, как Америка. Недаром в Америке одно из главных в ходу выражений – I don't care… С одной стороны это вроде как выражение подтверждающее свободу каждого самовыражаться. Де – делай что хочешь, остальным всем по фигу… И это с одной стороны вроде бы как хорошо – потому как на этой самой свободе зиждется дух предпринимательства, построивший всю эту Америку. А с другой стороны русские корни подсознания тянут назад – в общину.
      Где всем было не все равно. Где каждому было дело и до соседа и до товарища. В те времена, когда если случалось оказаться в потёмках, кричали не "есть тут кто нибудь?" а кричали "есть тут живая душа?" Потому что душевное время было. И русская общинность, она душевнее американской свободы от общины.
      Так думал Минаев, выходя на парковку возле Кливлендского аэропорта. Но прочь все мешающее делу!
      Мелькнула было подленькая мыслишка – позвонить Грэйс. Но Минаев подавил эту посланную дьяволом-искусителем помеху. "Все для фронта, все для победы", вспомнил Минаев лозунг – тысячу раз растиражированный в фильмах его советского детства. После победы будем расслабляться. О женщинах, дающих нам сладкую расслабленность будем думать после того, как ограбим родной уральский городок. А пока надо быть сильным.
      Бенджамин Поллак – председатель совета учредителей Кливленд Сивилл Инжениринг компани назначил Минаеву на одиннадцать.
      С самим Поллаком Дмитрий еще не был пока знаком, но с компанией КСИ дела имел, о чем Поллак несомненно уже навел справки.
      Два года назад Минаев выполнял заказы для КСИ на исследования грунтов и фундаментов при постройке пирсов на озере Мичиган, где Поллак и его компания строили новый порт. Объемы работ по исследованию были небольшими, но заказ Минаев выполнил в срок и судя по тому, что рекламаций и исков со стороны КСИ не поступало, качество его исследований Поллака устроило. Да, объемы работ, выполненные Минаевым были очень скромными – всего двадцать тысяч долларов, но ведь это было два года назад. Фирма Димы Минаева могла за эти два года динамично разрастись…
      И главное – у него был договор о намерениях с трестом Универсал, скрепленный письмом городского правительства Краснокаменска, подтверждавшие, что некий американский партнер может получить заказ на строительство объекта стоимостью триста пятьдесят миллионов долларов. Поллак и его вшивая КСИ на такую сумму и за три года по всем США заказов не получат никогда.
      Но слабость Минаева была в том, что никто его на строительном рынке практически не знал. Да и Россия для Кливлендских и Чикагских строителей была местом тёмным и более чем рискованным. Но тем не менее, Дима шел на эту встречу, а мистер Поллак тоже – принимал Минаева в прайм-тайм своего рабочего дня, что само по себе было почетно и внушало надежду на успех.
      Перед визитом, предварительно Дима посетил лавочку одного кливлендского еврея, у которого можно было взять на прокат часы "роллекс" за десять тысяч долларов, перстень с большим бриллиантом и заколку к галстуку с жемчужиной и изумрудом, а также наборную трость черного и красного дерева с серебряным набалдашником.
      Зелено-коричневые туфли крокодиловой кожи, костюм от "Берццони" и шляпа "стэтсон-рич" были у Минаева свои.
      На рандеву в КСИ он приехал в нанятом на деньги Богуша лимузине.
      Дал шоферу пятнадцатку чаевых, чтобы тот вышел и открыл заднюю дверцу, что наверняка было зафиксировано видеокамерами наружного наблюдения. Пусть знают наших!
      – Мистер Минаев? – с улыбкой встретила его секретарша, – мистер Поллак ждет вас.
      Бенджамин Поллак, или Бенни Поляк, как знали его в местной синагоге, был пятидесятилетним евреем с мясистым одутловатым лицом, над которым нависала пышная и вся седая шевелюра густых и жестких волос. Волосы лезли у Бени и из ушных раковин и так же обильно торчали кустиками из его огромных черных ноздрей.
      – Мистер Минаев, рад приветствовать вас у нас в КСИ, прошу садиться…
      Беня изобразил радушие на один балл превышающее дежурное если судить по стандартной офисной шкале.
      – Чай, кофе, воду со льдом?
      – Я хочу показать вам вот это, – перегибаясь через стол, Дмитрий протянул Поллаку прозрачную папку с уже переведенным на английский буклетом, где в основных цифрах, сопровождаемых цветными графиками и картинками был представлен проект строительства тоннеля и транспортных развязок в городе Краснокаменска.
      – Триста пятьдесят миллионов? – хмыкнул Поллак, снимая очки и щуря глаза от инерции перестройки хрусталика.
      – Эти деньги мы можем взять вместе с вами, вы и я, – сказал Дима, кладя ногу на ногу так, чтобы Поллаку были лучше видны его модные туфли и модные носки.
      – Это весьма неожиданное предложение, – прижав руку к сердцу, признался Поллак, – но это не знаит, что это неприемлемое предложение.
      – Я надеюсь на это, – тоже зеркально приложив к сердцу руку, сказал Дима. …
      Все дело было еще и в том, что Бенджамин Поллак в настоящий момент разводился со своей женой. Редкий случай для еврейской семьи upper middle class, но тем не менее. И адвокаты Сары Поллак так успешно повели дело, что Бенни вот-вот должен был не то чтобы совсем пойти по миру и остаться с дыркой в кармане, но шло к тому, что половину движимого и недвижимого Бенджамину в скором предстояло отдать Саре.
      Об этом знали в местной синагоге и знакомый лойер Димы Минаева накануне шепнул ему, что Бенни может согласиться на авантюру, только бы увести значительную сумму от раздела с бывшей женой.
      Так или иначе, переговоры об учреждении новой фирмы – дочки Кливленд Сивилл Инжениринг компани, которая бы унаследовала и часть кредитной истории и часть строительной биографии своей мамы – КСИ, было решено не откладывать в дальний ящик.
      Кливлендское отделение Чейз Манхэттен не без лоббирования знакомыми лойерами из синагоги, было теперь готово кредитовать вновьобразовавшуюся компанию Эм-Пи Сивилл Инжениринг в счет будущих траншей из России по контракту с трестом Универсал и городским правительством Краснокаменска.
      Эм-Пи – это были заглавные буквы новых владельцев-учредителей – Минаев и Поллак.
      Минаев – это были семьдесят пять процентов компании, представленные и обеспеченные кредитами под транши из России, а Поллаку принадлежали двадцать пять процентов новой Эм-Пи, которые обеспечивались кредитной историей и строительным опытом компании КСИ.
      Через неделю все было готово.
      Поллак торжествовал.
      Его четверть в почти полу-миллиардном заказе обеспечивала ему безоблачные перспективы богатой старости в Палм-Бич или в Сан-Диего. А Сара – пусть она теперь возьмет половину старой КСИ. Это уже теперь не имеет для Бенни большого значения.
      Доволен был и Дима Минаев.
      С его стороны все было готово для того, чтобы передавать документы для тендера.
      Теперь мячик был на стороне Богуша с Антоновым. Они должны были провернуть дело с тендером, чтобы заказ на строительство тоннеля достался тандему Эм-Пи Сивилл Инжениринг – трест Универсал.
      Минаев ежедневно звонил Богушу и Антонову, и Антонов в последнем разговоре сказал, что москвичи готовы согласиться на тендер в пользу Эм-Пи при участии Универсала.
      – Кучаев ездил в Москву, – сказал Антонов, – в правительстве все решили в нашу пользу, так что приезжай, начинаем большие дела.
      И потом в конце разговора спросил вдруг, – ты по тарелке Российские каналы там смотришь?
      – Смотрю, – ответил Минаев, – а что?
      – Видел в новостях, как наш Краснокаменск прогремел? – спросил Антонов.
      – Нет, а что такое?
      – Да вот гендиректора треста спецстрой у нас тут убили, – сказал Антонов, и тут же добавил, – но к нашему проекту это никакого отношения не имеет.
      – Работают люди, не я один тут тружусь, – отметил для себя Дима и поехал на банкет в Плаза, устроенный Эм-Пи по случаю своего учреждения. …
      Сперва у Димы была мыслишка этакого прямого действия – позвонить Грэйс и пригласить ее на вечеринку в Плаза.
      Но потом Дима включил турбонаддув мозгов и решил, что умный кливлендский еврей так не поступает.
      Прямой дорогой едет только глупый ковбой с рекламы Мальборо. Но как известно – он плохо кончил, помер от рака лёгких.
      Среди носивших на вечеринке кипы. Минаев отыскал одного лойера, который знал и вёл дела Айзека Гарфункеля – отца Грэйс.
      – Тысяча баксов, привези ее сюда, – попросил Дима лойера, – только ни в коем случае до поры не говори ей, кто учредители Эм-Пи, я сам ей скажу уже здесь, пусть это будет сюрпризом.
      Пили и ели много.
      На аперитив были русская водка и черная икра.
      Для местных Дима был все-таки русским.
      Вот если будут у Димы дети… А хотябы и с Грейс, то вот дети уже будут американцами. А Дима, хоть вот уже пятнадцать лет в Америке, а все равно ассоциируется с водкой и икрой.
      Стоя кучками по двое, по трое, мужчины в черных кипах кушали икру.
      – Забавно, – отметил для себя Дима. – на четвертое июля на городском барбекю они все надевают ковбойские шляпы и становятся фанатами родео и бейсбола… А когда дело касается денег, тут же рядятся в черные круглые шапочки.
      – Как дела? – поинтересовался Дима, подойдя к своему партнеру.
      Высокий статный Поллак был картинно красив – густая седая шевелюра, мясистое широкое лицо правильным образом гармонично кореллировали с толстой никарагуанской сигарой и большим стаканом дорогого бурбона от "саузенд комфорт".
      – Изя привез сюда мою Сару, – скривив губы в гримасе, сказал Поллак,- она в бешенстве.