Земноморье - Волшебник Земноморья

      – Чья воля привела тебя сюда?
      – Моя собственная.
      Верховный Маг взглянул на Геда, потом отвел глаза и заговорил на незнакомом Геду языке. Речь его была неразборчива, как у старого человека, чей разум странствует среди прожитых лет и далеких стран. Но в его бормотании слышны были слова, которые пропела птица, и которые прожурчал фонтан. Он не произносил заклинаний, но в голосе его чувствовалась такая сила, что Гед был совершенно зачарован. На какое-то мгновение ему показалось, что он видит себя со стороны, одиноко стоящим на обширной пустоши среди призрачных теней. На самом деле юноша по-прежнему находился на залитом солнцем дворике возле журчащего фонтана.
      В это время, ступая по камням и траве, к ним подошел ворон с острова Осскил – огромная черная птица. Ворон приблизился к Верховному Магу и встал рядом с ним, черный, как ночь, с кинжалообразным клювом и глазами, похожими на прибрежную гальку. Он искоса посмотрел на Геда, потом три раза клюнул белый посох, на который опирался Неммерле, и бормотание внезапно прекратилось. Верховный Маг улыбнулся.
      – Беги и поиграй, паренек, – сказал наконец он Геду, словно ребенку. Юноша вновь преклонил колено и склонил голову. Когда он поднялся, Неммерле исчез. Только ворон глядел на него, вытянув шею, словно пытаясь клюнуть внезапно пропавший посох.
      Он заговорил, как предположил Гед, на языке острова Осскил.
      – Терренон уссбак, – хрипло прокаркал ворон. Потом, подумав, добавил: – Терренон уссбак оррек. – И, важно ступая, ушел туда, откуда появился.
      Не зная толком, куда направиться, Гед повернулся и пошел прочь из дворика. Под аркой ему встретился высокий юноша, который очень вежливо представился, слегка поклонившись:
      – Меня зовут Джаспер, сын Энвита. Я из Эолга, что на острове Хавнор. Сегодня я буду в вашем распоряжении, покажу наш Большой Дом и отвечу на ваши вопросы, если смогу. Как прикажете величать вас, сэр?
      Гед, деревенский парень, никогда не бывавший в обществе детей богатых купцов и знатных вельмож, подумал, что Джаспер просто издевается над ним, когда кланяется и говорит ему «сэр». Он коротко ответил:
      – Меня кличут Соколом.
      Юноша подождал еще минутку, как будто ожидая более вежливого ответа, и, не получив такового, выпрямился и отступил немного в сторону. Он был на два-три года старше Геда, очень высок и двигался со своеобразной грацией. Как танцор, подумал Гед. На Джаспере был серый плащ с откинутым назад капюшоном. Первым делом он привел Геда в гардероб, где тот, как студент Школы, мог выбрать себе такой же плащ по своему размеру, а также любую другую одежду, которая ему понадобится. Когда Гед надел понравившийся ему темно-серый плащ, и Джаспер сказал:
      – Теперь ты один из нас.
      Джаспер имел обыкновение чуть-чуть улыбаться при разговоре, и Гед невольно начинал искать в его вежливых словах скрытую насмешку. Он угрюмо спросил:
      – Разве одежда делает человека магом?
      – Нет, – последовал ответ, – хотя я где-то слышал, что хорошие манеры делают человека человеком… Куда теперь?
      – Куда хочешь. Я тут ничего не знаю.
      Джаспер повел его по коридорам Большого Дома, показывая ему открытые дворики и спрятанные под крышей залы: Комнату Полок, где хранились книги преданий и исписанные рунами тома, огромный Зал Очага, где вся Школа собиралась в праздничные дни. Потом он провел его наверх – в башни и мансарды под крышей, где в маленьких комнатках жили студенты и Мастера. Геда поместили в Южную Башню. Из окна его комнаты были видны крутые крыши Твилла, а за ними – море. Как и в других комнатах, здесь не было никакой мебели, только в углу лежал набитый соломой матрас.
      – Мы живем очень скромно, – сказал Джаспер, – но я думаю, ты ничего не имеешь против.
      – Я привык к простоте, – ответил Гед и, желая показать, что он ничем не хуже этого вежливого надменного юнца, добавил: – Правда, мне кажется, что когда ты появился здесь, у тебя еще не было такой привычки.
      Джаспер посмотрел на него, и его взгляд как бы говорил: «Что ты можешь знать о том, к чему я, сын лорда Эолга, привык или не привык?». Но вслух он сказал лишь:
      – Нам сюда.
      В это время прозвучал гонг, и они спустились вниз, в столовую, чтобы за Длинным Столом разделить полуденную трапезу с сотней других мальчиков и молодых людей. Каждый обслуживал себя сам, накладывая еду из огромных дымящихся котлов и перекидываясь при этом шутками с поварами, после чего занимал любое понравившееся место.
      – Говорят, – сказал Джаспер, – что сколько бы народу не село за этот стол, всегда остается свободное место. – И действительно, места хватало и для шумных групп юнцов, евших и разговаривавших с одинаковым усердием, и для старших студентов с серебряными застежками на плащах около шеи, молча поглощавших еду с таким серьезным и задумчивым видом, словно они решали неимоверно трудные проблемы. Джаспер и Гед уселись рядом с приземистым парнем по имени Ветч, который в основном молчал и с решительным видом запихивал в себя еду. По его акценту было заметно, что родом он из Восточного Предела. У него была очень темная кожа – не красновато-коричневая, как у Геда, Джаспера и большинства народов Архипелага, а черно-коричневая. Он не выделялся ни внешностью, ни изысканными манерами. Закончив обед, он повернулся к Геду и сказал:
      – По крайней мере, этот обед – не иллюзия, которых здесь предостаточно. Чувствуется, как он прилипает к ребрам.
      Гед не понял, что тот имел в виду, но почему-то сразу почувствовал расположение к Ветчу и был рад, когда он после обеда остался с ними.
      Они все вместе спустились в город, и Гед смог наконец повнимательнее рассмотреть его. Короткие и немногочисленные улочки Твилла так извивались и поворачивали под такими немыслимыми углами среди домов с высокими крышами, что заблудиться было немудрено. Странный это был город, и странные люди жили в нем. На первый взгляд они казались обычными рыбаками, ремесленниками, землевладельцами, но, живя в постоянной атмосфере волшебства Острова Мудрости, сами стали наполовину магами. Как Гед уже убедился на собственном опыте, они всегда говорили загадками, и ни один из них не моргнул бы и глазом, если бы увидел, как, например, мальчик превращается в рыбу, или дом взмывает в небо. Горожане сразу догадались бы, что это проделки безответственного юнца-студента и продолжали бы как ни в чем не бывало чинить ботинки или рубить баранину.
      Выйдя из Задней Двери, ребята прошли через сад Большого Дома и, перейдя по деревянному мостику через чистую и быструю речку Твиллберн, зашагали по петлявшей среди лугов и рощ тропинке на север. Они прошли мимо дубового леса, в глубине которого, несмотря на яркое солнце, прятались густые черные тени. Впереди они увидели рощу, которую Гед никак не мог толком рассмотреть. До нее было, казалось, рукой подать, но они, сколько ни шли, не приближались к ней ни на шаг. Гед не мог даже разобрать, что за деревья там растут. Ветч сказал тихо:
      – Это Вечная Роща. Мы не сможем даже приблизиться к ней…
      На залитых обжигающими лучами солнца лугах вовсю цвели какие-то желтые цветы.
      – Искрянка, – сказал Джаспер. – Она растет там, где ветер развеял пепел горящего острова Илиен, когда Эррет-Акбе оборонял Внутренние Острова от Огненного Лорда. – Он сорвал один увядший цветок, подул на него, и семена, подобно огненным искрам, взлетели вверх.
      Через некоторое время тропа привела их к высокому, круглому холму, поросшему яркой зеленой травкой. Именно этот холм и увидел Гед с корабля, когда тот вошел в зачарованные воды острова Рокк. Джаспер остановился на склоне холма.
      – Дома, на Хавноре, я много слышал об искусстве волшебников Гонта, и всегда о них говорили с похвалой. Мне давно хотелось познакомиться с их манерой плести заклинания. Теперь и у нас появился гонтиец, и мы стоим на склонах Холма Рокка, чьи корни доходят до центра Земли. Все заклинания имеют здесь огромную силу. Сделай что-нибудь, Сокол. Покажи нам свой стиль.
      Застигнутый врасплох и сконфуженный, Гед не нашелся, что ответить.
      – Потом, Джаспер, – сказал Ветч в своей обычной прямой и открытой манере. – Пусть он сначала немного освоится.
      – У него есть и мастерство, и сила, иначе Привратник не впустил бы его. Почему бы ему не показать себя? Верно, Сокол?
      – Правильно, у меня есть и то и другое, – сказал Гед. – Объясни, чего ты хочешь от меня.
      – Иллюзий, конечно – разных трюков, обмана зрения. Например, как этот!
      Вытянув палец, Джаспер произнес несколько странных слов и в том месте, куда он указывал, среди зеленых стеблей травы появилась тонкая струйка воды. Вскоре из склона Холма забил родник. Гед опустил в него руку – казалось, это настоящая вода, чистая и прохладная. Но ею не утолить жажды – то была всего лишь иллюзия. Еще одним словом Джаспер остановил поток и все стало как прежде, даже трава не намокла.
      – Теперь ты, Ветч, – сказал он с холодной улыбкой.
      Ветч угрюмо почесал затылок, взял в руки немного земли и начал что-то, фальшивя, напевать себе под нос. Пальцы его в это время мяли, гладили, раскатывали комок земли, придавая ему какую-то форму, и внезапно тот превратился в маленькое насекомое – не то в шмеля, не то в мохнатую муху. Посидев немного на руке Ветча, оно с жужжанием улетело прочь.
      Гед совершенно упал духом. Что он знает, кроме деревенского колдовства? Он умеет лишь созывать коз, лечить бородавки, перетаскивать мешки, да чинить протекающие горшки.
      – Я не занимаюсь такими фокусами, – сказал он.
      Для Ветча этого было вполне достаточно, но Джаспер тут же спросил:
      – А почему?
      – Волшебство – не забава. Мы, гонтийцы, не играем в волшебников для собственного удовольствия, – ответил Гед высокомерно.
      – А для чего же? – вкрадчиво осведомился Джаспер. – Ради денег?
      – Нет… – но он так и не смог придумать, что бы еще сказать, дабы скрыть свое невежество и спастись от позора. Джаспер беззлобно рассмеялся и повел их дальше вокруг Холма. Гед плелся сзади, понимая, что вел себя как глупец, и виня во всем Джаспера.
      В эту первую ночь, когда Гед, закутавшись в плащ и вслушиваясь в заполнившую Большой Дом Рокка тишину, лежал на соломенном матраце в своей темной и холодной каменной каморке, мысль о всех тех заклинаниях и заклятиях, которые звучали в этих стенах, леденила его душу. Тьма сомкнулась над ним, по коже мальчика пробежали мурашки. Как ему хотелось сейчас оказаться где-нибудь вдали от Рокка! Но в этот момент в дверь постучал Ветч и спросил, можно ли ему зайти и немного поболтать с ним. Над его головой покачивался голубоватый огонек-обманка, освещавший ему путь. Он присел и стал расспрашивать Геда о Гонте, а потом с любовью заговорил о своих родных островах в Восточном Пределе. Ветч рассказывал, как по вечерам слабый ветерок носит дым деревенских очагов между островами с забавными именами: Корп, Холп и Копп, Венвей и Вемиш, Иффиш, Коппиш и Снег. Чтобы Геду было понятнее, он пальцем рисовал на каменном полу их очертания, и проведенные им линии некоторое время светились тусклым серебристым светом. Ветч проучился в Школе уже три года и скоро должен был стать волшебником – и он пользовался магией так же непринужденно, как птица – крыльями. Но он владел еще одним искусством, которому нельзя было научиться – добротой. В эту ночь Ветч предложил Геду свою дружбу, спокойную и открытую, и Гед не мог не ответить ему тем же.
      Правда, Ветч дружил и с Джаспером, который в первый же день заставил Геда показать себя на Холме Рокка круглым дураком. Гед помнил об этом, да и Джаспер, который всегда разговаривал с ним очень вежливо, но постоянно усмехаясь, явно не забыл о его позоре. Это больно задевало Геда. Он поклялся в один прекрасный день показать Джасперу, да и всем остальным, среди которых тот был заводилой, насколько в действительности велика его сила. Ведь не эти мелкие фокусники спасли деревню, и ни об одном из них Огион не написал, что он станет величайшим волшебником Архипелага.
      Итак, подхлестываемый задетой гордыней, Гед усиленно налег на науки, которым учили носящие серые плащи Мастера Рокка – их звали Девять Мудрых.
      Каждый день часть своего времени он проводил с Мастером Сказителем, впитывая Деяния героев и Пути мудрости, начиная с самой древней баллады «Сотворение Эа». Потом, с дюжиной других студентов, он практиковался с Мастером Ветров в умении управлять ветрами и погодой. Весной и ранним летом они все погожие дни проводили в бухте Рокка, учась управлять маленькой легкой лодкой при помощи слов, усмирять волны, разговаривать с настоящим ветром и поднимать ветер магический. Это очень тонкое искусство, и Гед частенько получал синяки и шишки, не успевая увернуться от гика, когда ветер внезапно начинал дуть в другую сторону. Или вдруг его лодка сталкивалась с другой, хотя вся бухта была в их распоряжении; или он вместе с двумя товарищами оказывался в воде, когда огромная, невесть откуда взявшаяся волна переворачивала их утлое суденышко. Более спокойными были пешие походы с Мастером Целителем, вводившим их в мир растений. Мастер Руки учил фокусам, жонглированию и азам искусства Перевоплощения.
      Наука давалась Геду легко, и уже через месяц он обогнал ребят, проведших в Школе целый год. Особенно хорошо получались у него иллюзии. Казалось, этот дар заложен в нем с рождения и теперь он лишь вспоминает что-то давно забытое. Мастер Руки, мягкий и добрый человек, был бесконечно влюблен в то искусство, которое преподавал. Гед сначала благоговел перед ним, но вскоре это чувство прошло, и он начал одолевать старика вопросами. Мастер всегда улыбался в ответ и показывал Геду все, что тот хотел. Но однажды, желая наконец посрамить Джаспера, Гед сказал Мастеру:
      – Сэр, подобные заклинания все на одно лицо, если знаешь одно, можно сказать, что знаешь их все. Но в конце концов любая иллюзия исчезает. Если я превращу камешек в алмаз, – и он быстро сделал это, взмахнув рукой и произнеся какое-то слово, – что я должен сделать, чтобы он навсегда остался алмазом? Как заставить заклинание длиться вечно?
      Мастер Руки внимательно посмотрел на драгоценность, которая сверкала на ладони Геда, словно гордость коллекции какого-нибудь дракона. Затем произнес одно лишь слово: «Толк», и алмаз вновь стал невзрачным серым осколком скалы. Мастер взял его и поднес поближе к глазам.
      – Этот камень, – сказал он, мягко глядя на Геда, – на Истинном Языке называется «Толк». Осколок гранита, из которого сложен наш остров, частица суши, на которой живут люди. Он – часть нашего мира. Пользуясь заклинаниями Изменения, можно придать ему облик алмаза, цветка, пчелы, глаза или огня. – Камень последовательно превращался в те предметы, которые он называл, а затем вновь становился самим собой. – Но все это только видимость. Иллюзия обманывает чувства смотрящего, она заставляет его видеть, слышать и чувствовать превращение какого-либо предмета. Но она не изменяет самой вещи. Чтобы сделать из этого камня настоящую драгоценность, ты должен дать ему другое Имя. А для этого, сынок, необходимо изменить сам мир, частью которого является камень. Это действительно можно сделать. Ты научишься этому у Мастера Изменения, когда будешь к этому готов. Но ты не должен изменять ни единой песчинки, пока не будешь точно знать, что последует за твоим действием – добро или зло. Мир находится в равновесии, но заклинания Изменения или Вызова могут поколебать его. Это очень опасно. Такие поступки обязательно должны опираться на знания и служить определенной цели. Когда зажигаешь свечу, появляются тени…
      Он вновь взглянул на камешек.
      – Знаешь, камень – тоже неплохая штука. Если бы острова Земноморья были сложены из алмазов, у нас была бы трудная жизнь. Наслаждайся иллюзиями, паренек, а камни пусть остаются камнями. – Он улыбнулся, но Геда не удовлетворил его ответ. Стоит только попытаться выудить из мага его секреты, он обязательно начинает разглагольствовать, подобно Огиону, о равновесии, опасности, тьме. Гед был уверен, что настоящий маг, прошедший весь путь от этих детских трюков с иллюзиями до секретов Вызова и Изменения, может делать все, что ему заблагорассудится. Он может сбалансировать мир как ему нравится и отодвинуть тьму своим собственным светом.
      В коридоре юноша встретил Джаспера, который в последнее время, прослышав об успехах Геда, разговаривал с ним, казалось, более дружелюбно, но, на самом деле, с еще большей издевкой.
      – Почему у тебя такой унылый вид, Сокол? Не получается что-нибудь?
      Стараясь, как всегда, не уронить себя в глазах Джаспера, Гед ответил, не обращая внимания на насмешливый тон:
      – Я сыт по горло жонглированием, меня мутит от иллюзий и всех этих трюков, годных только для развлечения скучающих Лордов в их замках. Из всего, чему я здесь научился, только малая часть действительно полезна. А все остальное – просто глупости!
      – Даже глупости опасны, – ответил Джаспер, – в руках глупца.
      Геду вздрогнул, будто его ударили, и шагнул к Джасперу. Но тот только улыбнулся, как бы показывая, что не хотел никого оскорбить, и, как обычно, легонько кивнув на прощание, пошел дальше.
      Клокоча от ярости и глядя вслед Джасперу, Гед поклялся, что превзойдет его, и не в каком-нибудь пустячном состязании, а в настоящем деле. Он покажет себя, унизит Джаспера, и не позволит никому смотреть на него сверху вниз.
      Геду не давал покоя вопрос: почему Джаспер ненавидит его? Он лишь знал, в чем причина его ненависти к Джасперу. Другие студенты давно поняли, что им трудно тягаться с Гедом. Они говорили о нем – кто с похвалой, а кто и со злобой: «Гонтиец – прирожденный волшебник, и не позволит никому превзойти себя». Один только Джаспер не хвалил, но и не избегал его. Он просто смотрел на Геда сверху вниз, слегка улыбаясь. И поэтому Джаспер оставался его единственным соперником, которого любой ценой необходимо было поставить на место.
      Гед не видел или не хотел видеть, что в этом противоборстве, ставшем частью его жизни, таятся те самые опасности, о которых предостерегал его Мастер Руки.
      Когда ярость не затмевала разум Геда, он понимал, что ему еще далеко до Джаспера или до других старших студентов, и продолжал учиться. К концу лета напряжение в работе немного спало, так что оставалось время и для развлечений – лодочных гонок в бухте, состязаний в мастерстве владения иллюзиями во двориках Большого Дома, игр в прятки долгими вечерами, где водящий и игроки были невидимы, и только веселые юные голоса звенели среди деревьев, сопровождаемые юркими шариками-светлячками. Потом пришла осень, и все с новыми силами взялись за учебу. Словом, первые месяцы в Школе пролетели для Геда незаметно, наполненные новыми впечатлениями.
      Зима принесла перемены. Вместе с еще семью студентами его послали на другой конец острова, на Северный мыс, где стояла Башня Уединения. Там в одиночестве жил Мастер Имен. Имя у него было странное – Курремкармеррук, ни в одном из языков Архипелага не встречалось такого слова. На несколько миль от Башни не было ни единого поселения. Уныло возвышалась она над прибрежными утесами. Серы были облака над суровым зимним морем, и бесконечны были списки Имен, которые следовало выучить. На высоком стуле в огромном зале Башни в окружении своих учеников сидел Курремкармеррук, записывая слова, которые следовало запомнить до темноты, потому что в полночь чернила исчезали, и пергамент вновь становился чистым. Здесь царил полумрак, а также холод и тишина, которая нарушалась только скрипом пера Мастера, да иногда вздохом бедного студента, которому предстояло до полуночи вызубрить название каждого мыса, бухты, фарватера, канала, гавани, мели, рифа и скалы на берегах Лоссоу, крохотного островка в Море Пелн. На жалобы студентов Мастер обычно не отвечал, но удлинял список. Иногда он говорил:
      – Тот, кто хочет стать Чародеем Моря, должен знать Настоящее Имя каждой капли воды.
      Гед хоть и вздыхал порою, но не жаловался. Он понимал, что в этой пыльной и беспросветной зубрежке Имен каждого места, предмета и существа и заключена, как бриллиант на дне высохшего источника, та власть, к которой он стремится. Ведь вся магия и состоит в том, чтобы назвать каждое место, вещь или существо их Настоящими Именами. Так сказал Курремкармеррук в их первый вечер в Башне. Он больше не повторял этих слов, но Гед их запомнил.
      – Много великих волшебников потратили всю жизнь на то, чтобы найти Имя одной-единственной вещи, одно-единственное забытое или скрытое Имя. Но списки наши далеко не полны. И они не будут завершены никогда. Послушайте меня, и вы поймете, почему. В мире под солнцем, и в другом мире, где нет солнца, есть много такого, что не имеет ничего общего с людьми и людской речью, и есть силы, по сравнению с которыми силы людей – ничто. Но магия, истинная магия, подвластна лишь тем, кто говорит на языке Хардик, или на Древнем Наречии, из которого он вырос.
      На Древнем Наречии говорят драконы, на нем говорил Сегой, сотворивший острова Архипелага, на этом языке мы поем баллады и песни, произносим заклинания и заклятия. Слова его разбросаны и скрыты среди привычных нам слов. Например, мы зовем пену на волнах «сакиен». Это Слово составлено из двух слов Древнего Наречия: «сак» – перо, и «иниен» – море. Перо моря – вот что такое пена. Но нельзя заколдовать пену, назвав ее «сакиен»; вы должны использовать ее Настоящее Имя – «эсса». Любая колдунья знает несколько Слов Древнего Наречия, маг знает их много. Но часть Слов забыта, некоторые известны только драконам и Древним Силам земли, а некоторых не знает никто… И ни один человек не может знать их все, ибо им нет конца.
      Вся загвоздка – в следующем. Например, Слово для моря – «иниен». Что ж, прекрасно. Но то, что мы называем Внутренним Морем, имеет свое название на Древнем Наречии. Так как ничто не имеет двух Настоящих Имен, Слово «иниен» может означать только «все море, кроме Внутреннего». Но оно, конечно, не означает даже этого: ведь существуют бесчисленные заливы, бухты и проливы, у которых тоже есть Имена… Если какой-нибудь маг окажется достаточно глуп, чтобы попробовать наложить чары на шторм, или успокоить весь Океан, в его заклинаниях должны звучать названия каждого фута моря, не только в Архипелаге, но и за Внешними Пределами – везде, где волшебство имеет силу. Таким образом, как раз то, что позволяет нам заниматься магией, одновременно ограничивает наши возможности. Маг может управлять только тем, что находится рядом с ним, и что он может назвать точно и полно. И это хорошо, иначе какой-нибудь извращенный или капризный маг давным-давно попытался бы изменить то, что не может быть изменено, и Равновесие нарушилось бы. Разбушевавшееся море затопило бы острова, где мы живем, и похоронило бы в бездонной пучине все голоса и Имена.
      Гед много думал над этими словами и кое-что начинал понимать. Однако даже великая цель не могла сделать работу в Башне легче и интереснее. В конце года Курремкармеррук сказал ему:
      – Ты хорошо начал…
      Не более того. Маги говорят только правду, а правда заключалась в том, что все, чему научился Гед за один год, было только началом, прелюдией к тому, что он должен познать за всю жизнь. Он запоминал Имена быстрее остальных и покинул Башню Уединения раньше всех, но то была единственная награда, которой его удостоили.
      Поздней осенью, в одиночестве, по пустынным дорогам, отправился он на юг. Ночью пошел дождь. Гед не пытался остановить его, потому что за погоду на острове отвечал Мастер Ветров, а тот не одобрял вмешательства в свои дела. Гед нашел убежище под огромным дубом, закутался в плащ и подумал о своем старом учителе Огионе. Наверное, как и каждую осень, он странствует сейчас по Гонту, спит под крышей из голых ветвей, а вместо стен его окружают струи дождя. Гед невольно улыбнулся – мысли об учителе всегда приносили ему утешение и, несмотря на промозглую тьму, окружающую его, он уснул с легким сердцем под шелест дождя. Когда юноша проснулся, дождь уже кончился. Он поднял голову и в складках своего плаща увидел какого-то маленького спящего зверька, забравшегося к нему в поисках тепла. Гед удивился, когда узнал в нем отака – редкое и странное существо.
      Они водятся только на четырех южных островах Архипелага: Рокке, Энсмере, Поди и Ватхорте. Отаки – небольшие гладкошерстные зверьки, с широкой мордочкой, темно-коричневым или полосатым мехом и огромными сверкающими глазами. Зубы их остры, нрав вспыльчив – редко кому удавалось приручить отака. Эти зверьки всегда молчат. Гед погладил отака. Тот проснулся и широко зевнул, показав маленький коричневый язычок и острые зубы, но совсем не испугался.
      – Отак, – сказал Гед, но затем, вспомнив Имена всех зверьков, которые он выучил в Башне, назвал его Настоящим Именем: – Хог! Хочешь пойти со мной?
      Отак уселся на раскрытую ладонь Геда и принялся расчесывать шерстку.
      Гед посадил зверька себе на плечо в складки капюшона и отправился дальше. Днем отак несколько раз спрыгивал и убегал в кусты, но всегда возвращался. Один раз он даже принес только что пойманную лесную мышь. Гед засмеялся и сказал отаку, чтобы он съел ее сам. В тот день отмечали Праздник Возвращения Солнца, и когда Гед в сумерках добрался до Холма Рокка, то увидел яркие огни, плавающие среди струй дождя над крышей Большого Дома. Он вошел в здание и был радостно встречен Мастерами и своими приятелями.
      При виде такого множества знакомых лиц Геду показалось, что он вернулся домой, а когда он увидел, как через толпу к нему пробирается Ветч с широкой улыбкой на смуглом лице, радости его не было предела. Как Геду не хватало его в Башне! Ветч уже не был студентом, срок его обучения закончился, и он стал волшебником, но это не отдалило их друг от друга. Они сразу оживленно заговорили, и Гед подумал, что за час сказал другу больше слов, чем произнес в Башне Уединения за целый год.
      Скоро все уселись за длинные столы, накрытые для праздничного ужина в Зале Очага. Отак все еще сидел на плече Геда, уютно устроившись в складках капюшона. Ветч удивился, увидев это маленькое создание и попробовал погладить его, но отак огрызнулся, щелкнув острыми зубами. Ветч засмеялся.
      – Говорят, что с человеком, который понравился дикому зверю, Древние Силы камня и воды разговаривают человеческими голосами.
      – Говорят еще, что маги с Гонта часто приручают диких зверей, – заметил сидевший рядом с Ветчем Джаспер. – У нашего Лорда Неммерле, например, есть ворон, а в песнях поется, что Рыжий Маг с острова Арк водил за собой на золотой цепочке дикого вепря. Но я никогда не слышал про волшебника, у которого в капюшоне сидела бы крыса!
      Все рассмеялись, и Гед тоже. Вечер был праздничный, он был счастлив, что находится здесь, в тепле, со своими друзьями. Хотя шутка Джаспера, как водится, была далеко не безобидной.
      В тот вечер гостем Школы был Лорд острова О, сам прославленный маг. В свое время он учился у Неммерле и теперь иногда приезжал на Рокк, чтобы повеселиться на Встрече Зимы или на летнем Долгом Танце. С ним была его жена, юная, стройная и сияющая. Ее черные волосы украшали огромные опалы. Женщины нечасто появлялись в залах Большого Дома, и некоторые старые Мастера поглядывали на нее неодобрительно… Молодежь же не сводила с нее глаз.
      – Для такой, как она, – сказал Ветч, – я соорудил бы иллюзию, которой не видывал свет…
      – Она всего лишь женщина, – ответил Гед.
      – Принцесса Эльфарран тоже была всего лишь женщиной, – заметил Ветч, – но из-за нее весь Энлад был обращен в руины, ради нее умер Герой-Маг с Хавнора, и остров Солеа погрузился в море.
      – Старые сказки, – заявил Гед, но после слов Ветча стал чаще поглядывать в сторону Леди О, стараясь понять, такова ли неувядающая красота, воспетая в древних балладах.
      Мастер Сказитель спел «Деяния Юного Короля», а затем все вместе они спели Гимн Зиме. Потом, прежде чем люди начали подниматься с мест, Джаспер подошел к столу у очага, за которым сидел Верховный Маг, его гости и другие Мастера, и заговорил с Леди О. За год Джаспер из мальчика превратился в высокого красивого юношу и, как и Ветч, был произведен в волшебники, получив право носить серебряную застежку на плаще. Леди улыбнулась его словам, и опалы ярко вспыхнули в ее черных волосах. Затем Мастера кивнули головами в знак благосклонного согласия, и Джаспер принялся за работу. Из каменного пола выросло белое дерево. Ветви его коснулись высоких стропил залы, и на каждой веточке, словно крохотное солнце, засияло золотое яблоко – как на Дереве Жизни. Белые, как только что выпавший снег, птицы запорхали среди ветвей, золотые яблоки начали тускнеть и, превратившись в хрустальные капли, упали с мелодичным звоном на пол. По залу разнеслось благоухание, дерево зацвело белоснежными цветами и покрылось алыми листьями… Иллюзия медленно растаяла. Леди вскрикнула от изумления и склонила свою сверкающую голову перед юным магом в знак уважения к его мастерству.
      – Поедем с нами, будем вместе жить в О-токне. Можно ему поехать с нами, милорд? – совсем по-детски спросила она своего сурового мужа. Но Джаспер сказал только:
      – Только тогда, когда мое искусство станет достойным моих Учителей и Вашей благосклонности, Леди, я приеду на ваш остров и с радостью буду служить вам вечно.
      Так что все остались довольны, кроме Геда. Он присоединил к похвалам свой голос, но не сердце. «У меня получилось бы лучше», – пробормотал он про себя, обуреваемый завистью. После этого все радости вечера померкли для него.

4. Тень вырывается на волю

      В ту весну Гед нечасто видел Ветча и Джаспера. Будучи дипломированными волшебниками, они занимались теперь с Мастером Образов в уединении Вечной Рощи, куда путь студентам был закрыт. Гед же остался в Большом Доме, изучая те искусства, которыми может заниматься начинающий маг, не имеющий пока посоха: управление ветром и погодой, нахождение и связывание, искусство сказителей и целителей. По ночам, в своей каморке, зажигая вместо свечи или лампы огонек-обманку, он штудировал Древние Руны и Руны Эа – основу Великих Заклинаний. Все давалось ему легко, и по Школе поползли слухи, будто какой-то Мастер сказал, что парень с Гонта – лучший студент из тех, что когда-либо учились на Рокке. Про отака говорили, что это замаскированный дух, нашептывающий Геду в ухо мудрые мысли. Рассказывали даже, что впервые увидев Геда, ручной ворон Неммерле приветствовал его словами: «Будущий Верховный Маг». И вне зависимости от того, верили в это остальные студенты или не верили, нравился им Гед или не очень, все без исключения восхищались им и охотно признавали его лидерство, когда он присоединялся к их играм в долгие весенние вечера. В остальное время он целиком погружался в работу и держался обособленно. Ветч был далеко, а больше друзей у него не было. Гед не ощущал потребности в дружбе.