Под свои поэтические размышления о Греции я закурил сигарету. В баре становилось все темнее. Снаружи оживилось движение людей, стало попрохладнее. По улице неторопливой походкой прошли два осла, и я подумал, что навабу было бы неплохо воспользоваться их услугами.
      Я взглянул на свои часы. Было около половины шестого. Лодка сейчас подходит к району, где находится нефтяное пятно. Если они не вернутся через пару часов, то ночь нам придется провести на Саксосе. Мне-то что: у меня счетчик работает, от этого только кошельку наваба будет плохо. Не по его, а по кошельку Хертера. Деньги, наверно, таскает Хертер. Он все таскает. Он перетаскивал и мисс Браун. Клянусь, мне бы это удалось лучше. А впрочем, нет. Хертер будет пошире меня. Но в остальном, клянусь, я услужил бы мисс Браун лучше, чем Хертер.
      Под эти сладкие мысли на меня и нашел сон. Устроившись на шатком деревянном стуле, с недопитой бутылкой лимонада, с дымящейся на столе сигаретой, я задремал.
      Когда я проснулся, то увидел адресованные мне широкие улыбки хозяина забегаловки, Николаоса, мальчика. Наваб смотрел на меня насупившись, мисс Бёрт просто смотрела. Спал я достаточно долго, за это время потерял много влаги, а во рту у меня было, как в пересохшем пруду.
      - Я слышал, вы тут задавали всякие вопросы, - выпалил наваб.
      Я пробурчал что-то вроде "да".
      - Вопросы буду задавать я. Я нанял вас вести самолет и велел вам остаться там.
      - Вовсе не вы, - ответил я ему. - Меня нанял Хертер, а остаться там мне сказала мисс Браун.
      Чуял я, что мой куш на глазах усыхает.
      Наваб глянул на меня, затем отвернулся и повел Николаоса в другой угол. Мисс Браун смерила меня долгим холодным взглядом, а затем последовала за ними. Я закурил новую сигарету и попытался освободиться от привкуса сна с помощью остатка лимонада. На это ушло время.
      В дальнем углу - футах в восьми от меня - наваб задавал Николаосу те же самые вопросы, что задавал и я, и получал те же ответы, только чуть более вежливые. Если уж ты наваб, то тебе нет нужды учиться задавать вопросы, на которые тебе не ответят. Мисс Браун вставляла свои вопросики или просто улыбалась, и это подхлестывало Николаоса на разговор.
      Наконец они установили, что - и это всем было известно - пилот с разбитого "Дака" уехал в Афины, имея кое-что при себе. Это могло быть правдой, могло даже быть всей правдой. Вполне допустимо, что тут и нельзя было получить точного ответа: ведь это была их "Дакота" на их острове. А мы им приходились определенно чужими. Горожанами. На этом месте переговоров я встал и вышел на воздух.
      Я вышел на узкую главную улицу. Без ослепительного отражения солнца от белых стен стало прохладнее. Люди вышли на улицу и обсуждали у дверей события сегодняшнего дня. Как только я вышел, все повернулись ко мне. Форма есть форма. Я почесался там и тут, чтобы показать, что под формой я человек, но потепления это не вызвало. Я сел на какие-то ступеньки и стал смотреть, как у дверей играет котенок.
      Наваб и Николаос вышли из дверей и пошли вдоль по улице, вступив в разговор с первой же группой людей. Я немного понаблюдал. Наваб явно проводил опрос общественного мнения по поводу того, что произошло десять лет назад.
      Потом на улицу вышла мисс Браун, огляделась по сторонам и направилась ко мне. Я встал. Котенок остановился, посмотрел на нее, а затем продолжил носиться.
      Мисс Браун улыбнулась мне.
      - Садитесь, - предложила она.
      Она села на ступеньку и подогнула под себя свои длинные ноги. Я сел рядом. В руках она держала незажженную сигарету. Я чуть руку не вывихнул с такой поспешностью стал доставать спички.
      - Благодарю вас. - Она выпустила в сторону от меня струю дыма. Понимаете, вы вызвали гнев его превосходительства.
      Я кивнул.
      - Знаете, вам не следовало этого делать, - мягко посоветовала она мне. - Он же платит вам за работу.
      - Мне никто не говорил, чтобы я оставил голову дома.
      Она снова улыбнулась.
      - Видите ли, он не любит, когда его дела обсуждают на каждом углу.
      - Он не умеет задавать вопросы, - сказал я. - Он слишком долго купался в деньгах и не умеет обращаться с народом.
      - А вы, конечно, умеете? - Она посмотрела на меня при этом с некоторым удивлением.
      - А я и есть народ. А он - нет.
      - А со мной вы смогли бы обращаться?
      Я посмотрел на нее. Она чуть приоткрыла ротик в еле заметной улыбке. Глаза были широко раскрыты и спокойны.
      Я застыл - тоже с раскрытым ртом. И глаза у меня расширились. Только спокойствия в них не было. Она сидела достаточно близко, чтобы я чувствовал её тепло, женский запах. Мне захотелось схватить её в объятья. После крушения "Дака" это было бы самое значительное событие на острове, и спустя десять лет никто не расходился бы в деталях случившегося. Но я не схватил её.
      - Я постарался бы, - медленно ответил я. - По своему обычному тарифу, разумеется.
      Она захохотала. Хохот получился грудной, богатый, выразительный.
      - Когда-нибудь посмотрим, - спокойно произнесла она.
      Она спокойно затягивалась сигаретой, я наблюдал за котенком. Сейчас он спокойно сидел и вспоминал, как кошки моют за ушами.
      - Вы так всю жизнь и работаете пилотом по найму? - поинтересовалась она.
      - Пилот я и есть пилот.
      Я достал сигарету и закурил. Руки у меня были достаточно тверды.
      - А вы знали Кена по войне, да?
      - Все верно. Служили в транспортной авиации.
      - Он был хорошим пилотом, правда?
      - Одним из лучших. Таких, как он, - всего кучка.
      - С чего же это он так - улетел и разбился?
      Я посмотрел на нее. Она казалась искренне обеспокоенной.
      - Может, счастье кончилось. - Неторопливо ответил я. - С каждым из нас бывает такое рано или поздно. И некоторые при этом погибают.
      - Но с чего он все это затеял?
      Я пожал плечами.
      - Это был ваш пилот. До вчерашнего дня мы не виделись с ним десять лет.
      - Он не говорил вам ни о каких проблемах или о чем-нибудь в этом роде?
      - Вчера вечером? Нет. Ни о каких проблемах.
      - И до того как он улетел сегодня утром, вы с ним больше не виделись?
      Я энергично покачал головой. Кивнуть или покачать головой - этим ты не берешь на себя никаких моральных обязательств.
      - Я видел, как он взлетал. И что двигатель у него барахлил.
      Она нахмурилась своим мыслям, бросила окурок и раздавила его кончиком туфли.
      - Вы обеспокоены по поводу него, - заметил я ей.
      - Да. - В её огромных глазах читалась досада. - А вы?
      - Я уже давным-давно бросил беспокоиться за других пилотов. Если он погиб, так погиб.
      Я швырнул сигарету через улицу. Она ударилась о стену дома и разбилась на искры. Котенок метнулся, словно герой Дикого Запада, заслышавший шаги в кустах.
      Я чувствовал её взгляд на себе.
      - Какой вы жестокий человек, - тихо произнесла она. Она положила свою ладонь на мою. - Не будьте таким жестоким. Вам же легче будет, вот увидите. - Она нежно пожала мне руку и улыбнулась. - Пойду посмотрю, где там Али.
      Она встала и пошла по улице. Я проводил её взглядом. Шла она легко и изящно, поворачивая с улыбкой голову в сторону той или иной кучки людей. Я смотрел на нее, пока она не исчезла за поворотом улицы.
      - Кис-кис, - позвал я котенка. Тот подозрительно уставился на меня и занял боевую позицию, словно готовый в любой момент выхватить пистолет. А я развел руками. - У меня нет оружия.
      Действительно, я был безоружен. Бедный Джек Клей. У Микиса есть пистолет, и у Кена был, а вот у меня нет. У этого агрессивного котенка и то есть оружие. Бедный Джек Клей.
      Никакой я не жестокий. Я мягкий, как спущенное колесо. Она допрашивала меня, соблазняла и оставила меня при впечатлении, словно я наплевал на могилу своей бабушки, и все это на протяжении выкуренной сигареты. Я кивнул котенку, как мужчина мужчине, и пошел прочь из деревни на старое место ждать, когда приплывет лодка, и смотреть, как солнце опускается к морю.
      10
      Я снова встретился с мисс Браун и навабом, когда лодка подошла к берегу. Хертер выпрыгнул на берег. Он выглядел бледным и был несколько взъерошенным, но по-прежнему при параде.
      - Что вы нашли? - спросил наваб.
      Хертер сделал знак рукой в сторону лодки.
      - Нашел спасательный жилет, колесо и подушку от сиденья, ваше превосходительство, - с официальным видом доложил он.
      - От "Пьяджо"? - спросил наваб.
      - Да, ваше превосходительство.
      Наваб взглянул на меня.
      - Ну, командир, как?
      - Надо посмотреть, - ответил я.
      Хертер предложил свои услуги мисс Браун, а мы с навабом опять промочили ноги. Лодка снова направилась в открытое море. Ширли Бёрт сидела на корме, рядом со старым лодочником. Выглядела она бледной и бесстрастной, глаза её смотрели в никуда. Похоже, ей не хотелось замечать меня.
      Предметы, которые подобрал Хертер, были вымазаны нефтью. Спасательный жилет не говорил мне ничего. Подушечка с одной стороны была порвана. Такое могло случиться при ударе самолета о воду или когда она всплыла наружу через разбитое стекло кабины. Шина была сильно порвана.
      - Ну и что вы думаете, командир? - спросил меня наваб.
      Я стал думать, о чем бы ещё спросить Хертера, но ничего не приходило в голову. Самолет мог сразу уйти под воду и не оставить следов. А мог оставить следы и обломки на большой площади, и не заметить их можно было бы лишь с закрытыми глазами.
      - Судя по всему, он врезался в воду, - заявил я.
      - А мистер Китсон не мог спастись?
      - Думаю, что если он спасся, то мы должны были бы найти побольше обломков, - высказал я предположение. - И потом, если он спасся, то где он?
      - Но у вас нет уверенности ни в чем?
      - Нет, ваше превосходительство, - медленно произнес я. - Уверенности нет.
      Наваб неприятно улыбнулся.
      - Благодарю вас за ваше экспертное заключение, командир.
      Хертер пристально взглянул на меня. Это при том, что ему ещё не сообщили о моем неуважительном поведении в отношении наваба.
      Мы вышли в открытое море, и до Саксоса никто не сказал ни слова.
      На причале нас ждало такси. Владелец такси предположил, что люди, которые прилетают на собственных аэропланах, предпочитают ходьбе езду. Это был старый "Форд V-8 Пайлот" с мягкими рессорами, и водитель не жалел машины, а думал только о том, чтобы как можно скорее доставить нас к самолету.
      Приехали мы одновременно с заходом солнца. По моим прикидкам, у нас было минут десять, чтобы успеть взлететь, ведь средиземноморские сумерки быстротечны. Все заняли свои места, пристегнулись, и я запустил двигатели, предварительно попросив школьного учителя позаботиться, чтобы на дороге никого не было. Двигатели любят прохладный воздух. Я выжал из них лишнюю сотню оборотов по сравнению со всем тем временем, как покинул Берн.
      В пустыне разница между взлетом в полдень и ночью при полной загрузке выражается в трехстах ярдах разбега. Загрузка у меня была неполной, но и трехсот ярдов запаса не было. Как выяснилось, запас составил около полсотни футов. Мы тяжело оторвались перед самым поворотом дороги налево, достаточно резким, чтобы я мог вписаться в него. Мы прошли над поселком у гавани и оказались над открытым морем. Я взял курс на Афины.
      - Ты видел пятно? - спросил меня Роджерс.
      Я рассказал ему о находках Хертера, а потом о том, что мы видели на Кире. Роджерс спокойно выслушал, а затем спросил:
      - Значит, это действительно было? Драгоценности, я имею в виду.
      - Похоже на то, - ответил я.
      - А мог он без посадки долететь сюда из Индии?
      - Я думал об этом. И решил, что не мог. За два раза мог, каждый прыжок по полторы тысячи миль. Приземлился в какой-нибудь арабской стране, заправился.
      И следующие полторы тысячи заканчивались здесь. Он здорово это сделал, очень здорово. Я думаю, он сел на Киру на последней капле бензина.
      Некоторое время Роджерс сохранял спокойствие. Я подумал, что на обратном пути у нас здесь не будет его превосходительства, и оказался прав.
      Спустя некоторое время Роджерс сказал:
      - И Кен Китсон сделал то же самое, в том же месте. Только он не дотянул до острова.
      - Похоже, что нет, - согласился я, и на этом мы закончили разговор.
      Ко мне снова вернулось нервозное состояние и ощущение неприятного привкуса во рту. Хотелось что-нибудь выкинуть: сделать бочку, напиться или вообще смотаться с "Дакоты". Пилотская кабина "Дакоты" была скверным местом. Я слишком большую часть жизни провел в "Даках", летал на них с очень многими людьми, которых уже нет в живых, и, пока я летаю на "Дакотах", летать им вместе со мной.
      Но я не собирался уходить с "Дакот". Мы старели и устаревали вместе с ними, и когда найдут замену "Дакотам", с ней придет замена и Джеку Клею. И я уйду и буду коротать остаток своего века в тихом месте среди деревьев.
      Вы были неправы, мисс Браун. Я не жесток. Не я жесток. Это совершенно точно. Просто я стар, отстал от жизни, пообтрепался. Надо учиться понимать разницу, мисс Браун. Когда-нибудь это пригодится.
      Горько слышать такое с вашей стороны, мисс Браун, просто досадно.
      Я связался с диспетчерской службой Афин и рассказал им о том, что мы видели - нефтяном пятне и обломках, определенно принадлежащих "Пьяджо", и порекомендовал им закончить поиски. Они собрались было открыть дискуссию насчет того, зачем мне надо было приземляться на Саксосе, подвергая опасности и так далее. Однако я сообщил им, что у меня здорово сдает приемник, и они отстали от меня. У них ещё будет время прицепиться ко мне.
      Я был не в настроении садиться по темному времени, но все прошло вполне гладко. Да и вообще все оказалось легким. Трудности только собирались проявить себя.
      Ширли Бёрт исчезла, как только мы остановились на стоянке. Я ей очень сочувствовал, но помочь ничем не мог. Наваб и мисс Браун сели в большой "Мерседес", который появился под фонарями ангара, точно по мановению волшебной палочки Хертера. Потом Хертер обратился ко мне:
      - Как я понял, вы оскорбили его превосходительство.
      Я пожал плечами. По моему мнению, "оскорбили" было слишком сильно сказано, но, может быть, он был и прав. У меня имелся ограниченный опыт общения с навабами.
      - Это, - со смурным видом продолжал он, - скажется на оплате.
      - Это стоит четыреста долларов , - сообщил я ему. - Наличными, в любой твердой валюте, какой пожелаете.
      - Его превосходительство может быть щедрым. Но он может и выразить свое неудовольствие.
      - Я сказал: четыреста. Здесь и немедленно.
      - Вы мне не указывайте, сколько нам платить! - взъелся Хертер. - Я буду жаловаться на вас!
      Я криво усмехнулся.
      - Кому? В международный союз транспортной авиации? В швейцарскую торговую палату? Мы не входим ни туда, ни туда. Мы вообще никуда не входим. Платите и катитесь к чертям.
      Он был на шесть дюймов выше меня, мне следовало бы это учитывать.
      - Если вы не заплатите, - заявил я, - я сделаю так, что история с этим разбившимся самолетом появится на первых полосах всех европейских газет. Через сутки вас облепят иностранные корреспонденты, а это такой прожженный народ! Они умеют задавать вопросы и выуживать информацию. Через два дня они или докопаются до сокровищ, или их закопают так глубоко, что вы не доберетесь до них и в следующие десять лет. Значит, мой пилот напишет вам расписку в получении.
      Он был готов или взорваться, или ударить меня. Я был не прочь столкнуться и с тем и с другим вариантом. У меня было настроение подраться или поскандалить на стоянке самолетов - к возмущению и осуждению законопослушных граждан. Но что бы ни сделал Хертер, он все равно собрался платить.
      Очень медленно он залез во внутренний карман пиджака и достал такую пачку денег, которой можно было бы заткнуть выхлоп авиационного двигателя. Затем он отслоил несколько бумажек сверху, дважды пересчитал их и протянул - протянул так, словно передавал шпагу.
      Это были доллары США: десять сотен, две полсотни и две десятки. Щедро довольно-таки. Я обратился к Роджерсу:
      - Напиши расписку в получении. Его превосходительству навабу Тунгабхадры. На тысячу сто двадцать долларов. С благодарностью. Подпиши и передай мистеру Хертеру.
      Я развернулся и направился к "мерседесу".
      Заднее стекло было опущено, и я подошел к нему. Из тьмы в окошке показалось худощавое лицо наваба.
      Я улыбнулся ему и нагнулся, положив руку на окно. Мисс Браун лишь угадывалась в глубине машины - очертаниями и по слабому запаху духов в тихом вечернем воздухе.
      - Надеюсь, вы получили удовольствие от полета, ваше превосходительство, - сказал я, улыбнувшись сверх меры доброжелательно: мол, как это я, да чтобы оскорбить наваба?
      Он что-то буркнул.
      - И я надеюсь, вы найдете свои сокровища, - добавил я и выпрямился.
      - Подождите минуточку. - Лицо его было нахмуренным. - Так мистер Китсон говорил вам, значит?
      - Кое-что.
      - А вы о них ничего не слышали?
      Я развел руками.
      - Пока что нет. Но я много мотаюсь в этих местах. - Я хитро посмотрел на него. - Конечно, если я даже наткнусь на них, я их не узнаю.
      - За это будет вознаграждение, - заметил он.
      - Да? И сколько? - изобразил я интерес.
      Он вгляделся в мое лицо, потом губы его недовольно изогнулись. Я для него был ещё одним попрошайкой с вытянутой рукой. Он равнодушно пожал плечами.
      - Я могу предложить небольшой процент. А стоят они свыше четверти миллиона фунтов стерлингов.
      Подошел Хертер, косо взглянул на меня и уселся на водительское место.
      - А я слышал, - сказал я навабу, - что они стоят миллион и больше.
      Наваб дернулся, но быстро овладел собой.
      - Командир, вы здорово разбираетесь в сокровищах?
      - Однажды я познакомился с девушкой, у которой в ушах - лунный камень.
      В темноте раздалась бриллиантовый смех мисс Браун. Наваб хмуро посмотрел на меня и откинулся на спинку сиденья, что-то бросив Хертеру.
      Автомобиль резко взял с места, чуть не увезя мою руку.
      Вот они проехали мимо автозаправщиков, под огнями фонарей у входа в ангар и исчезли в темноте. За спиной подошел Роджерс.
      - Ты даже не поцеловал её на прощание, - ввернул он.
      - А почему "на прощание"? Откуда ты знаешь, может, она будет ждать, что я взберусь к ней через окно с гитарой в зубах?
      - Смотри не напорись на наваба, - посоветовал он с ухмылкой.
      - Он всегда успеет поиграть на гитаре. - Я окинул взглядом пустую площадку. - Заправь баки. Завтра улетаем. Увидимся в отеле.
      Я пошел в диспетчерскую вышку, намереваясь быть приятным любому там. Меня стали расспрашивать насчет посадки на Саксосе, и я попросил прощения за карбюраторы на самолетах "Эйркарго" и сослался на указания наваба. Ушел я, получив предупреждение. Я расплатился за стоянку и утреннее обслуживание, а также за топливо, которым нас заправляли в данный момент, потом принялся за телефонные звонки.
      Часть моего радушного настроения испарилась после того, как я убил много времени, чтобы прорваться через афинскую телефонную сеть. Но мне повезло: я дозвонился в конце концов до Микиса. Это был редкий вечер, когда тот был на месте, а не в ночных заведениях, и ещё более редкий, когда он не карабкался в какое-нибудь окно с розами в зубах.
      Вначале мы обменялись фразами о том, как нам приятно слышать друг друга, а затем я сказал:
      - Мики, старина. Я как следует подумал. Вчера я немножко поторопился. Я возьму этот груз в Триполи.
      11
      На следующее утро к девяти часам мы были готовы принять на борт груз. Накануне вечером голос Микиса звучал отнюдь не счастливо. Я вызвал у него подозрение внезапной переменой настроения, и до встречи со мной он не мог поверить мне, а ведь путь в Триполи означал, что на протяжении 650 миль я останусь вне всякого контроля. Но Микис был в таком состоянии, когда не верят собственной подписи. Он был дерганый какой-то, очень дерганый.
      Контрабандный груз - это такая штука, ложь про которую надолго не спрячешь. Слухи появляются помимо твоей воли.
      Он сказал, что груз будет на месте в девять. Самого его не будет. Я могу прийти в десять и забрать у него в конторе документы. О трех с половиной сотнях долларов речь больше не шла.
      Ровно в девять желтый "додж" вывернул из-за угла ангара, ведя за собой тот же старый грузовик. За рулем "доджа" сидел худощавый араб лет двадцати в модных темных очках, похожих на два жирных нефтяных пятна. На нем были широкие кремовые брюки и яркая голубая куртка из грубой хлопчатобумажной ткани.
      Он вышел из машины и улыбнулся, обнажив ряд больших белых зубов.
      - Я Юсуф. А вы капитан Клей?
      - Да, Клей.
      - Значит, вы готовы взять груз? Я лечу с вами в Триполи.
      - Кто сказал? - поинтересовался я.
      - Микис. Я урегулировал все в Триполи.
      - Виза есть?
      Он быстрым движением снял очки и ухмыльнулся, давая мне понять, что знает здесь цену всему и знает, где это можно приобрести за полцены.
      - Я же араб.
      - Это ни черта не значит. Или у вас есть виза, или вы ливиец, или вы никуда не летите.
      Он как-то неприятно посмотрел на меня, а потом признался:
      - Я ливийский араб.
      Он полез в карман и достал паспорт, который сунул мне в руку. Он действительно оказался ливийцем.
      - Я объясню вам, куда лететь, хорошо? - с живостью сказал он, рассчитывая на положительный ответ.
      - Я и так знаю, куда лететь, - ответил я. - В Триполи.
      Он снова отпустил мне свой всезнающий взгляд.
      - После Триполи, - с улыбкой сказал он.
      - Об этом я поговорю с Микисом. Начинайте погрузку.
      Меня не сильно удивило сообщение, что нам предстоит лететь дальше Триполи. Микису не хочется, чтобы его груз болтался в городе, он с радостью зашлет его куда-нибудь в пустыню, пока для этого есть самолет. Легенда о буровом оборудовании является хорошим оправданием для этого. Большинство районов, где ведутся буровые работы, имеют собственные посадочные полосы.
      Юсуф снова водрузил очки на нос и что-то крикнул людям в грузовике. Они стали разгружать грузовик.
      Я доверил Роджерсу заниматься ящиками, но его подписей под документами во время этого полета не будет. Предыдущим вечером я предложил ему, чтобы он симулировал болезнь и остался в Афинах, но он сказал: "Я второй пилот на этом самолете и я полечу, если ты полетишь".
      Я согласился. Я всегда могу сгрузить его где-нибудь, если обстоятельства примут крутой оборот.
      За двадцать пять минут все было погружено и закреплено, и я получил время съездить в Афины и взять у Микиса документы. Роджерса я оставил возле самолета с наказом присматривать за Юсуфом, чтобы он не успел до взлета толкнуть на сторону оба самолетных винта.
      К десяти я подъехал к конторе Микиса, поднялся по темной каменной лестнице, постучал в первую дверь, но ответа не получил. У секретарши, видать, был ежедневный перерыв для укладки волос. Я открыл дверь, прошел мимо стопы пыльных папок и заваленного стола и постучался в дверь кабинета Микиса. И здесь мне никто не ответил.
      Я начал нервничать к этому времени. Груз уже на борту, и я должен буду уметь ответить, если меня спросят насчет него. Хотелось поскорее отправиться. Может, у них там все отлажено, но всякое налаженное может разладиться, раз дело связано с деньгами, а они имеют способность иссякать. Я открыл дверь в кабинет Микиса.
      Микис сидел за своим столом, положив руки на стол, а голову - на руки. В первый момент я подумал, что его ударили по голове, но потом почувствовал новый для этого помещения запах, помимо пыли и табачного дыма. Это был запах военных времен, слышал я его несколько раз и после войны - запах пороха. Что-то попало под ноги. Я посмотрел и увидел пять блестящих латунных трубочек - гильз калибра 0,22 дюйма. Я осторожно попятился к первой двери с желанием вызвать полицию. Но ещё больше мне нужно было найти таможенные документы. Я запер дверь, вернулся в кабинет и осторожно оторвал Микиса от стола.
      На груди в рубашке Микиса чернели пять аккуратных маленьких отверстий. Разброс был настолько невелик, что я мог бы закрыть их ладонью. Совсем немного крови вытекло из двух отверстий, и она образовала крест на складках рубашки. Я аккуратно опустил голову Микиса обратно на стол.
      На столе царила жуткая неразбериха, но не больше той, которую он создавал сам. Представительская бутылка узо стояла на видном месте, а рядом - два стаканчика с остатками мутной жидкости на дне. Верхний правый ящик стола был немного приоткрыт. Через носовой платок я взялся за ручку ящика и выдвинул его. "Беретта" лежал на месте. Я достал пистолет и не знаю зачем понюхал. Я и так знал, что из него не стреляли. Возможно, в последний момент он потянулся к ящику, но было уже слишком поздно. Кто там был перед ним - он встал с кресла напротив стола и кучно, неторопливо всадил пять пуль в грудь Микиса. Микис уткнулся лицом в бумаги и испустил дух.
      Кое-какие бумаги валялись на полу. Я подвигал их ногой и поднял с пола длинный белый конверт с документами. Из него торчал, похоже, грузовой манифест.
      Я осторожно открыл конверт и нашел в нем транспортные накладные, грузовые манифесты и документы о прохождении таможенного контроля. Я увидел слово "Триполи", и этого мне стало достаточно. Я сунул все это в нагрудный карман рубашки.
      Для честного человека я находился в кабинете слишком долго. Скоро и секретарша вернется от парикмахера, а там после перерыва - выпить чашечку кофе - придут и полицейские. Мне следовало быть подальше отсюда и сделать это как можно скорее.
      Я обошел стол, чтобы положить "беретту" на место, но не положил, а вместо этого взял из ящика стола коробочку патронов 7,65 миллиметра, а пистолет положил в карман. У выходной двери я остановился и оглянулся. Микису было словно неуютно в этой комнате. Такое же впечатление он произвел на меня, когда я его в последний раз видел живым. Он был похож на мелкого плута в тесной комнате. Он не был, конечно, врожденным джентльменом, но и пяти дырок в груди тоже не заслуживал. Я кивнул ему на прощание и тихо удалился, обтерев напоследок носовым платком дверные ручки.
      12
      Вернувшись в аэропорт, я представил таможенные документы, затем взял с собой человека на досмотр груза. Он мельком взглянул на печати и подписал бумаги. Потом я провел через таможню Роджерса и Юсуфа, так что мы все трое были в порядке. После этого к самолету я чуть ли не бежал.
      Роджерс был удивлен, видя, как я нервничаю. Он давно принимал меня за хладнокровного контрабандиста, промышлявшего на оружии. Но Роджерс не знал сейчас того, что знал я. А я ему этого не говорил. Если его не будут тяготить мои знания, то, выглядя невинным, он будет лучше исполнять свою работу.
      Я показал Юсуфу его место, велел ему сесть туда и оставаться там. Он понимающе наклонил голову, а когда сел и стал застегивать ремень, я увидел у него под мышкой слева рукоятку пистолета. Это не удивило меня. В такой сезон все их носят. Даже я, можно сказать. В данный момент "беретта" лежал в ящичке пилотской кабины возле двери, под ворохом всяких инструкций.
      Мы тронулись на взлет без пяти одиннадцать. В одиннадцать мы были уже за пределами трехмильной зоны от берега, уйдя от всякого радиообмена. Я выбрал курс сто миль на юг с поворотом на юго-запад и прохождением между Пелопоннесом и Критом. Зная о моей нелюбви летать над морем больше того, чем это вызвано необходимостью, Роджерс подумал, что у меня с головой что-то не то, но он также знал, как я не переношу, когда со мной спорят. И я летел над открытыми пространствами за пределами трехмильной зоны территориальных вод. Микис, скорее всего, не был настолько глуп, чтобы оставить какие-нибудь документы насчет этого груза, да ещё с моим именем, и все-таки ставить на кон собственную свободу я не рисковал.
      Мы сделали поворот через три четверти часа, Роджерс включил автопилот и начал собирать пеленги по радиокомпасу. Произведя уточнение курса, он сказал:
      - Ты не сказал мне, что заставило тебя взять этот груз, Джек.
      - Деньги.
      - Ты получил доллары?
      - Нет.
      Он взглянул на меня, на приборы, потом вперед, через лобовое стекло.
      - Конечно, это всего лишь предположение, - задумчиво произнес он, - но ты ведь не полоумный, правильно?
      - Не знаю. Вот в Берн вернемся - обязательно пойду схожу к психиатру.
      Он кивнул.
      - Я думаю о том, что ты прежде всего пойдешь к Хаузеру.
      - Хаузера я сумею убедить.
      Может быть, он в это и поверил, а я - нет. Единственно, что может убедить Хаузера, это чек от Микиса, а я не думаю, что Микис выслал таковой. Однако Хаузер был далеко отсюда.
      Уплывало время и средиземноморский простор под крылом. Средиземное хорошее море для летчика - если только по меркам обслуживания самолетов в "Эйркарго" существуют хорошие моря. Ветры здесь в основном постоянные и несильные. Но бывает, что задует и по-штормовому, и без особого предупреждения.
      Сегодня море там, в шести тысячах футов под нами, было спокойным, лоснящимся. И мисс Браун была спокойной и лоснящейся где-то в глубине моего подсознания. Вся эта тройка, и сами Афины, становились в моем мозгу чем-то нереальным, превращались в романтические кадры забытого фильма. Так бывает. У профессионального пилота понятие "там, наверху" в конце концов превращается в "здесь, наверху", а мир, в котором он приземляется, приобретает эпизодический, отрывочный характер. Но иногда он в полуреальном мире "там, внизу" делает всякие глупости, и после обнаруживает, что от способности летать ещё не становится одним из сонма божеств.
      Это не ново. Так случается с птицами, пока не налетят на кошку.
      К часу дня мы встретились с парой самолетов Шестого флота США, которые подскочили проведать, не являемся ли мы новым секретным оружием Москвы. Убедившись, что нет, они показали, как здорово летают вверх брюхом, - а я даже не покачал крыльями, чтобы оценить их мастерство, - и улетели, и я объявил обед. На обед были консервы из фаршированных виноградных листьев, сыр и кофе из термоса.