- Не надо. У нас нет уверенности.
      - О'кей.
      Я и сам не рвался сообщать об этом: если Кен где-то сидит и ждет, чтобы его вытащили из моря, то не в его интересах, чтобы мы срывали сейчас его поиски.
      Но я не думал, что ему хочется, чтобы его нашли.
      На такой высоте и расстоянии я не смог бы выйти на "Эллиникон", но не очень и хотелось. Начнут расспрашивать, что бы я им ни сказал. Но я нашел другой способ: связался с самолетом компании "БЭА", летевши к северу от нас, и попросил их передать от меня, что я сажусь в надежном месте, чтобы прочистить карбюратор. Через посредника "Эллиникону" трудно было бы вступать со мной в спор, к тому же репутация самолетов "Эйркарго" внушала доверие к моим словам.
      Разделавшись, к собственному удовлетворению, с одним вопросом, я перешел к следующему и предельно вежливо попросил наваба пойти в пассажирский салон, а сюда прислать Роджерса.
      Наваб стал возражать.
      - Я могу помочь. Я часто водил собственный самолет.
      - Мой второй пилот - человек подготовленный для таких дел, постарался я убедить его.
      Я не стал спрашивать, позволял ли Кен когда-нибудь своему хозяину сажать "Пьяджо" или просто давал подержаться в воздухе за штурвал.
      Наваб ушел, и на его место вернулся Роджерс.
      8
      Мы шли на посадку со скоростью на три мили больше той, что необходима, чтобы самолет не сорвался в штопор. Сели мы, словно на влажную губку, и все произошло так, как мне хотелось. Были волнующие моменты, когда мне пришлось проявить свое мастерство, чтобы удержать "Дак" на дороге, сделанной для местного автобуса, прибегая при этом к манипуляции штурвалом, двигателями, тормозами, рулем поворота, а также к помощи молитвы. В конце концом мы остановились. Впереди оставалось лишь ярдов сто прямой дороги, а позади четверть мили вздыбленной белой пыли. Наше приземление привлекло к себе безраздельное внимание всего населения.
      Многое нужно, чтобы вызвать ажиотаж среди жителей какого-нибудь греческого острова, но мы оказались именно тем многим. А они ведь ещё не знали о существовании мисс Браун. Я отвел "Дак" с дороги, развернул его лицом к дороге и заглушил двигатели.
      - Я думаю, мы сумеем и улететь отсюда, - сказал Роджерс, этот на редкость тактичный малый.
      В связи с этим заявлением мне не составило особого труда объяснить ему, что он должен торчать возле самолета и присматривать за ним.
      К тому моменту, когда я открыл дверь самолета, возле неё собралась толпа детишек и подростков. Я громко выкрикнул:
      - Здесь кто-нибудь говорит по-английски?
      Все посмотрели на меня, а потом стали переглядываться между собой.
      - По-английски, - снова выкрикнул я. - Инглезе. Бритиш.
      До них дошло, что я спрашивал, они засуетились, стали показывать туда и сюда и наконец представили мне человека лет тридцати в голубой рубашке. К этому времени вся наша компания вышла из самолета, и все собравшиеся, кому было за десять, совершенно утратили интерес к самолету, как только увидели мисс Браун. Для неё это было словно само собой разумеющееся.
      Человек в голубой рубашке пробрался вперед и, с сожалением установив, что мисс Браун тут не является главной, обратился ко мне.
      - Добро пожаловать на Саксос, - с живостью заговорил он. - Никос Маринос, глава туристического комитета Саксоса.
      Позже я выяснил, что весь комитет состоял из него одного. В остальное время он был учителем местной школы. Я представился, а потом задумался, стоит ли представлять наваба.
      Хертер забрал инициативу из моих рук. Он встрял в разговор, представился, затем начал объяснять, для чего мы тут. Поскольку он многого не знал и не видел, ему приходилось то и дело обращаться ко мне. Учитель тем временем вынужден был отвлечься, чтобы охладить пыл некоторых слишком энергичных подростков, решивших было начать разборку "Дака" на сувениры.
      Судя по всему, сам Никос ничего не видел. Он собрал детей и изложил им рассказанное Хертером. Некоторые из детей кое-что видели. Он порасспрашивал их некоторое время, а затем обратился к Хертеру.
      - Около трех часов назад здесь пролетел самолет, очень низко, на юг, и он издавал необычный звук.
      - Какого размера самолет? - спросил я.
      Никос передал мой вопрос детям. Уверенности у них не было, говорили только, что самолет был поменьше этого. Но наверняка никто из них так близко не видел самолета, а всякий самолет в воздухе должен был казаться им меньше.
      - А какого он был цвета? - спросил я.
      По общему консенсусу, он был серебристым.
      - А его форма отличалась от этого?
      К этому времени к толпе присоединилось несколько мужчин. Один из них, полноватый типаж с пышными седыми усами, имел по этому поводу определенную точку зрения. Он пробрался сквозь толпу детей и подошел к тому месту фюзеляжа, откуда начиналось крыло. Вначале он постучал кулаком по крылу, а затем поднял руку и постучал по фюзеляжу настолько высоко, насколько мог дотянуться.
      Я понял, что он хотел сказать: другой самолет был с высоким расположением крыла. Кое-кто из детей поддержал его.
      Я пожал руку пожилому человеку и несколько раз сказал "эфхаристо",* чем исчерпал свой запас греческих слов за пределами графы "напитки" в меню.
      * Спасибо.
      Хертер отошел в сторону и передал эту информацию навабу, который вместе с мисс Браун стоял несколько поодаль. Промежуток в беседе я заполнил улыбками направо и налево и решил закурить. Рядом со мной оказалась Ширли Бёрт.
      - И что из этого следует? - спросил она.
      Я зажег сигарету.
      - Ничего хорошего не следует, - ответил я. Так оно выглядело. Но мисс Бёрт продолжала требовательно смотреть на меня, и я сказал ей: - Судя по всему, Кен прошел здесь часа три назад. На низкой высоте и, как они это называют, с "необычным звуком". Это, наверно, двигатель стрелял. Полагаю, вы знаете, что мы нашли нефтяное пятно милях в семи к югу. Мне кажется, я видел посреди него спасательный жилет.
      - Если он сел на море, - с опаской произнесла она, - то какие у него шансы?
      Я тщательно продумал этот вариант. Маленькие дети со сверкающими глазами наблюдали за мной и слушали меня, не понимая ни слова, но копируя мое выражение лица. Сейчас на их лицах была написана печальная торжественность.
      - С другим самолетом было бы лучше, чем с "Пьяджо", - пояснил я ей. Когда самолет садится на воду, он держится некоторое время на плаву, но это благодаря бакам, которые находятся в крыльях. Это значит, что крылья лежат на уровне воды. А с высоким крылом, как у "Пьяджо", пилотская кабина оказалась бы под водой.
      Она медленно кивнула, потом её личико сморщилось.
      - А почему он не попытался сесть здесь? - сквозь слезы спросила она. Ах, какая глупость с его стороны.
      Она отвернулась и прислонилась к трапу. Дети взглянули на неё с благоговением и страхом, потом их взоры вернулись ко мне. Что я мог объяснить им? Я отвернулся. На душе у меня было как никогда скверно.
      Разрезая толпу, к нам направлялся Хертер.
      - Командир, мы собираемся отправиться на лодке, чтобы посмотреть на пятно. Поскольку вы разбираетесь в самолетах, было бы хорошо, если бы и вы отправились с нами.
      Он ясно показал, что в этом состоит единственная причина моего приглашения. Я не сильно переживал бы, если бы меня оставили в покое на Саксосе: четырнадцать миль по морю в греческой рыбацкой лодке, которая будет двигаться со скоростью узлов в пять, отнюдь не было моей мечтой.
      - А с самолетом тут будет все в порядке? - поинтересовался Хертер.
      - Я оставлю здесь своего напарника приглядеть за ним.
      Мы обратились к Никосу с просьбой организовать лодку. В то время как Хертер объяснял все Никосу, прибыл маленький сутулый человечек с большим хищным носом и седой щетиной волос. Все расступились, давая ему дорогу. Человек пожелал знать, что здесь происходит.
      Никос представил человека как самого уважаемого жителя на острове, и мы все обменялись с ним рукопожатиями. Это был старик лет восьмидесяти, но из-под его жестких седых бровей выглядывали молодые голубые глаза.
      Никос стал объяснять ему, а Хертер в это время нетерпеливо глубоко вздыхал. Внезапно старик вскинул руку, показав ею на юг, и что-то спросил. В его тоне мне послышалось недоверие. Никос засмеялся, как бы разуверяя его, и стал дальше объяснять ему. Когда он закончил объяснять, я спросил Никоса:
      - Что он предлагал?
      Никос улыбнулся. У него было доброе худощавое лицо с черными усиками и зализанные назад темные волосы.
      - Он хотел узнать, не насчет ли вы того самолета, который разбился на Кире. - Я при этом нахмурился, а Никос в ответ улыбнулся. - Это маленький островок к югу. А самолет там разбился давно.
      - Как давно?
      Он пожал плечами.
      - Лет десять. Может, больше.
      На этом мы прервали беседу, чтобы предоставить Хертеру возможность отдать распоряжения. Ширли стояла в тени крыла, припудривая лицо.
      - Мы пойдем на лодке к тому пятну, - сказал я ей. - Вы можете побродить по острову, если хотите. Наша поездка займет часа три, не меньше.
      Она захлопнула пудреницу и опустила её в кармашек платья.
      - Я знаю, это звучит глупо, - сказал она, - но я должна поехать с вами.
      - Будет холодно, скучно и, возможно, будет качать. Мы можем и не найти пятна, а если и найдем, то оно, может быть, ничего нам и не скажет.
      - Все равно я поеду с вами.
      Я кивнул и пошел сказать Роджерсу, чтобы он остался.
      Мы собрались и двинулись к гавани. Впереди шли дети, которые старались вертеться вокруг меня. Старик держался поближе к мисс Браун. "Эйркарго" представил острову две стороны своей жизни.
      Никос послал вперед депутацию - договориться насчет лодки, и, когда мы подошли, нас уже ждал простой баркас длиной футов в двадцать пять, Он был окрашен в белый цвет с красными каемками по борту и имел подчеркнуто выгнутую форму, которая делает все средиземноморские лодчонки такого типа карикатурно похожими друг на друга.
      Впереди имелась толстая короткая мачта, на корме стоял старый фордовский мотор. На лодке не было ни одного достаточно чистого местечка, где бы мог пристроиться мистер пятьдесят миллионов долларов со своей подругой. Хертер хотел было произвести приборку, но наваб не пожелал терять время. Хертер с отвращением выбросил за борт несколько завалявшихся рыбин и на этом сдался. Все сели в лодку.
      Фордовский моторчик был настолько стар, что не годился даже для "Даков" компании "Эйркарго", но старый рыбак со знанием дела стукнул по нему, тот запыхтел, и лодка отчалила. Пять узлов было для неё красной ценой.
      Мы прошли гладкие воды бухты, и в море нас стало слегка трепать. Мисс Браун, на которую я изредка поглядывал, приклеилась к навабу, Хертер вцепился руками в оба борта и застыл как изваяние.
      Мы повернули налево, к югу, и направились в сторону острова Кира. Я напряженно вглядывался вперед, желая увидеть, где это разбился самолет.
      Никос заметил мой интерес.
      - Самолет вон там, среди деревьев, - пояснил он и показал рукой на рощу кипарисов в глубине маленькой равнины, но я по-прежнему ничего не видел.
      Проявил любопытство и наваб.
      - А что это за самолет?
      Никос объяснил.
      - Он не во время войны разбился? - поинтересовался наваб.
      - Нет. Десять лет назад.
      Я спросил:
      - А что это был за самолет?
      - Да похоже - вроде вашего.
      - А с летчиком что случилось?
      Он пожал плечами:
      - Не знаю, я был в Афинах в то время.
      Наваб напряженно всматривался в кипарисовую рощицу. Его явно заинтересовал этот самолет. И мисс Браун тоже.
      - Пойдем посмотрим, Али, - предложила она.
      Она пошла бы смотреть на что угодно, только бы сойти на берег и избавиться от подпрыгивания на восьмифутовой волне. Наваб тоже заинтересовался её предложением. Его больше привлекала возможность освободиться от болтанки, чем идея посмотреть на обломки чего бы то там ни было. Все же остальные должны были продолжать путь к пятну.
      Я в исключительно вежливой форме отметил, что если они действительно заинтересованы в осмотре разрушенного самолета, то без моих пояснений им не обойтись. Ширли пристально взглянула на меня, наваб тоже. Наконец он неохотно произнес:
      - Полагаю, вы знаете, зачем мы в Афинах?
      - Кое-что слышал.
      - Несомненно, от мистера Китсона.
      Я пропустил фразу мимо ушей. Наваб подождал некоторое время, а затем согласился, что и мне следует сойти на берег вместе с ними, а разглядывать пятно отправится Хертер.
      Никос передал новые приказания старику на корме - спокойному морщинистому человеку с белой щетиной на темной коже лица, большим носом и в надвинутой на глаза фуражке. Он висел на румпеле, как мешок с тряпьем, и лишь немного приналег на него, чтобы мы развернулись к Кире.
      Когда мы приблизились к берегу - надо было найти место хорошо пристать к нему, - Ширли спросила меня:
      - А вы не хотите посмотреть на место, где?..
      Я отрицательно покачал головой.
      - Мне это ничего не скажет. Хертер с таким же успехом может посмотреть на нефтяное пятно, а если и выловит там что-то, то это можно сделать и без моей помощи.
      Глаза у неё вспыхнули, но она больше ничего не сказала.
      - А почему бы и вам не сойти на берег? - спросил я её. - Там не на что будет смотреть.
      Но она отвернулась от меня и стала вглядываться в горизонт.
      Мы нашли бухточку, вдававшуюся в берег ярдов на двести. Волна там была поспокойнее. Старик свесил нос за борт, посмотрел на берег, затем поставил двигатель в нейтральное положение, и мы благополучно сели днищем на берег.
      Но до сухого места нас отделяла полоска воды. Пока я думал, не предложить ли мисс Браун свою помощь, меня опередил Хертер. Он шагнул за борт, подхватил мисс Браун и перенес её так же спокойно, как если бы он выгружал багаж. Наваб не стал дожидаться, поступят ли с ним так же, и слез за борт, намочив ноги. Так же поступил и я.
      После того как мы высадились, Никос посоветовал:
      - Обратитесь к Николаосу Димитриу. Он говорит по-английски.
      Я помахал ему рукой. Хертер сел в лодку, и они отчалили, а мы потопали по песку.
      По центру равнины ширина песчаного пляжа составляла ярдов пятьдесят, и песок лежал плотно. Обернувшись, я понял, почему: в шторм волны могли докатываться сюда, беспрепятственно разгоняясь от самого горизонта, а во время зимних штормов могли забегать много дальше.
      Впереди и справа от нас на крутой горе расположились беленькие дома. Вверх была протоптана узкая извилистая тропинка, исчезавшая за первыми домами. Была и другая тропинка, которая вела в песке меж зарослей травы. Я думал, что там топко, но оказалось, что нет. Здесь должен был быть бы ручей, но ручья не оказалось: видно, жители запрудили его и разбирают его воду выше.
      Я возглавил шествие. Ровная трава тянулась ярдов сто пятьдесят, потом равнина стала сужаться к роще кипарисов.
      Если там между деревьев и был самолет, я его пока что не видел. Так было, пока мы не подошли ярдов на двадцать к крайним деревьям. Только тогда я и заметил его очертания среди деревьев. Зрелище было диковатое, ничего подобного я не видел.
      Это была "Дакота", лежавшая на брюхе с распростертыми по земле крыльями. Самолет расположился носом от нас, вверх по склону и слегка развернувшись влево - в таком положении, в каком он прилетел сюда на отдых десять лет назад. К этому времени самолет оброс деревьями, так что с воздуха его и не заметишь - разве что пролетишь прямо над ним, да и то если обратишь внимание на странный силуэт, очерченный деревьями.
      Самолеты - это моя жизнь, а "Дакоты" - моя профессия. Но не эта "Дакота". Когда я оказался среди деревьев, звуки моря, свет и тепло солнца пропали, словно за мной захлопнулась глухая дверь. Я почувствовал себя в полном одиночестве. Деревья стояли так плотно друг к другу, что солнце здесь почти не достигало земли, но тень здесь была столь же прозрачной, как и свет снаружи. И здесь было так тихо. Нигде не может быть так тихо, как в роще, где растут высокие тонкие деревья, да ещё такие тихие.
      За десять лет "Дакота" приобрела серо-зеленый, землистый цвет, сделавший её принадлежащей к этому миру тени. Самолет не был похож на потерпевший катастрофу. Он прилетел сюда, и летел с намерением приземлиться здесь, а когда сел, то деревья обступили его, и он стал здесь своим. Он выглядел на тысячу лет. Мне почему-то вспомнились легенды о людях с козлиными головами и подумалось, что этот самолет больше принадлежит к их миру, чем к моему. Он вызывал у меня сходство с гробницей. У меня волосы на голове зашевелились.
      Я сделал несколько шагов и поймал себя на том, что ступаю на мысочках. Я громко прокашлялся, но здесь это прозвучало отнюдь не громко. Я обернулся: мисс Браун и наваб остановились, не вступая в тень деревьев, и смотрели в мою сторону. Не знаю почему, но мне захотелось прогнать их.
      Я снова прокашлялся, ещё громче, и опять обратил свое внимание на "Дакоту". И "Дакота" показалась мне на этот раз почти самолетом, действительно потерпевшим катастрофу. Почти.
      Дверь отсутствовала, как и многие стекла. Кожа или заменители, обтягивавшие рычаги и ручки управления, были частично или полностью сгнили, так что от них осталась одни металлические остовы. Отсутствовали оба винта. Когда я заглянул в двигатели, то увидел, что некоторые детали сняты, но обтекатели кто-то аккуратно поставил на место. И фюзеляж, и крылья казались неповрежденными.
      Я обошел самолет вокруг. Правой стороной нос самолета уперся в большой гладкий валун и в этом месте подернулся лишайником, так что не было видно никаких признаков удара при их первой встрече десять лет назад. Завершив обход, я подошел к дверному проему.
      Внутри было очень темно. Когда глаза привыкли к темноте, я стал продвигаться к пилотской кабине, и, двигаясь внутри самолета почти на одном уровне с землей, испытывал странное ощущение. Пассажирский салон был почти пуст, все кресла вынесли - если они тут были, - но панели настила остались на месте, лишь деформировались от влаги.
      В пилотской кабине аварийный люк сверху отсутствовал, пилотские кресла, не считая обивки и набивки, остались на месте, как и штурвал и управление двигателями. Приборы были сняты, и приборная панель зияла пустотами.
      Я видывал разбившиеся самолеты и прежде, доводилось видеть и растащенные самолеты - на запчасти для других машин. Так вот этот не был похож ни на то, ни на другое. Кто-то неторопливо, тщательно проделал работу по разграблению самолета, но в основе своей самолет остался самолетом. Отсутствовали детали. Опять вспомнились люди с рогами на лбу, потом мысли переключились на местных ребятишек. Я направился к выходу. Наваб и мисс Браун стояли перед самолетом, робко заглядывая внутрь. Я промычал, чтобы они меня пропустили, и отошел на некоторое расстояние от них, стараясь собраться с мыслями и представить, что случилось с самолетом.
      Пилот, должно быть, увидел крошечную равнину, и увидел её с низкой высоты, слишком низкой, чтобы заметить большую по размерам равнину на Саксосе, в паре миль отсюда. У него, видно, были серьезные проблемы, если он попытался сесть в таком месте. Должно быть, один двигатель замолчал, а другой чихал на последних каплях горючего. Он шел со стороны моря, опустил все закрылки - это и сейчас было видно - и на брюхе приземлился на песок, прополз по траве и остановился там, где равнина пошла кверху, уперевшись в валун. А что произошло дальше, я не знал. Этого никак нельзя было сказать.
      Я прошел к хвосту и внимательно стал разглядывать металл. Он, словно мехом, покрылся тонким слоем лишайника. Я поскреб по металлу, старая краска местами отваливалась слоями. Я достал платок и начал очищать киль, насколько мог достать рукой. У меня было такое ощущение, словно я занимаюсь разграблением могилы.
      Наконец я нашел то, что искал, и стал тереть более тщательно и аккуратно. Краска выцвела и поотваливалась, но эта штука оказалась вполне различимой: прямоугольник зеленого цвета с желтым полумесяцем, а между рогами месяца - желтая звезда. Знак ислама, эмблема Пакистана.
      Я отступил назад и посмотрел на наваба. Он долго смотрел на эмблему, потом медленно обвел взглядом весь самолет. Я скомкал носовой платок, вначале хотел сунуть его в карман, потом выбросить, но в конечном счете все же положил его в карман.
      Наваб двинулся к входной двери.
      - Там ничего не осталось, - сообщил я ему.
      Не думаю, что он слышал меня. Он двигался так, словно точно знал, куда идет. Взгляд его был прикован к дверному проему. Он вошел внутрь.
      Я взглянул на мисс Браун. Он пребывала в неестественном напряжении, словно ждала, сама не зная чего. На какое-то время она отвела глаза от двери и нервно взглянула на меня. Я что-то состроил в ответ на лице. Хотелось закурить, но почему-то не в этом месте.
      Слышно было, как наваб медленно расхаживает туда-сюда по самолету. Вот он прошел в хвост, опять вернулся к двери и вышел наконец наружу.
      Его лицо замерло в состоянии, в котором оно не выражало никаких эмоций. Внезапно он бросил взгляд в мою сторону.
      - Что случилось с пилотом?
      - Он мог спокойно выбраться отсюда, - ответил я. Потом, пожав плечами, добавил: - А мог и сломать шею.
      - Так то или другое? - раздраженно выпалил он.
      - Вы видели, как там внутри. Единственно, что я могу сказать - он, возможно, и сейчас жив.
      - А груз? Что могло случиться с... с тем, что было на борту?
      - Откуда мне знать? - преспокойно ответил я под напряженным взглядом наваба.
      - Разве местные жители не растащили груз? - с нетерпением в голосе спросил он. - Так ведь бывает обычно?
      - Я здесь потому, что я пилот, и потому, что я видел разбившиеся самолеты и раньше. Откуда же мне знать, что могли натворить местные жители?
      - Но ведь так бывает? - на высоких тонах спросил он.
      У меня не было таких предрассудков, что навабам нельзя дать по шее, но в отношении этого я должен был прежде всего подождать, пока он со мной расплатится за полет. Я развернулся, чтобы пойти прочь из этой рощи.
      Тут в разговор вступила мисс Браун.
      - Командир говорит тебе все, что он может сказать, - обратилась она к навабу. - Какой ему смысл что-то скрывать? И кто может сказать, что произошло десять лет назад?
      Она казалась весьма спокойной. Он метнул в её сторону быстрый взгляд, и они достаточно долго смотрели друг на друга.
      Я тоже стоял и смотрел на них. Это была уже не та мисс Браун, которой хотелось сойти на берег из-за болтанки в лодке. Это была хладнокровная, рассудительная женщина, убеждающая наваба, чтобы он не городил чепухи, и умеющая заставить его прислушиваться к себе.
      Наваб все понял, что-то проворчал и опустил глаза. мисс Браун переключилась на меня.
      - Может, командир, вы осмотрите все вокруг, пока мы пойдем в деревню?
      - Хорошо, мадам, - ответил я.
      Собственно, ничего другого я и не мог ответить. Я понаблюдал, как они вышли из рощи, вернулись на тропинку и по ней направились к домам.
      Дойдя до границы рощи, я закурил. Снял фуражку, почесал голову, где чувствовал раздражение, и опять надел её. Солнце было ярким, теплым, ветви кипарисов шумели на ветру.
      Я не особенно винил наваба за то, что он взорвался. Он хотел выудить луну из моря, а она проскальзывала у него меж пальцев. Но он зря надеется, что луну так просто достать из моря. Где бы ни находилось похищенное у него богатство, оно явно было не в разбившемся самолете, приземлившемся в четверти мили от деревни. Во всяком случае, он уже знает, что кое-что из похищенного гуляет по Бейруту.
      Я кончил курить, аккуратно загасил окурок и стал рассматривать другую тропинку в сторону деревни. "Дакота" мне больше ничего не скажет - спустя десять-то лет.
      Я увидел такую тропинку: вначале она еле заметно вилась среди камней и пыли, потом стала более различимой. У первого дома куры закудахтали при виде меня. Я вошел в деревню, никем не замеченный.
      ЧАСТЬ ВТОРАЯ
      9
      Я вышел на улицу, которая мне показалась главной. Она была кое-как вымощена на ширину в пару ярдов. По сторонам её стояли беленькие домишки. То и дело улочку пересекал деревянный навес или каменная дорожка, которые вели из дома в дом. Солнце уже опустилось, и улочка была в основном в тени, но благодаря белым стенам оставалась очень светлой, дома были свежей побелки.
      Как местожительство, деревня не имела смысла: маленький островок не мог прокормить столько народу, если судить по количеству домов. Но я предположил, что поселение было основано в качестве прибежища пиратов: остров был почти неприступен, а находясь в конце цепочки островов, был удален от центральной власти, но близок к судоходным путям. Теперь же половину населения скорее всего составляли пенсионеры из Афин.
      Я увидел на улице лишь черную кошку да девочку в белой юбочке. Никто из них не проявил ни малейшего желания иметь что-либо общее со мной. Очевидно, от человека в форме они не ждали ничего хорошего.
      Потом мне попалась дородная женщина, и после трудных попыток изъясниться она указала мне дорогу в местную кофейню.
      Я увидел открытый дверной проем, внутри было темно и не видно никаких столиков. Заглянув в дверь, я чуть было не упал через две ступеньки, которые вели внутрь. Я попал в темную комнату с деревянным полом, парой старых темных столов, несколькими стульями и короткой стойкой, а дальше полкой с бутылками. Это, похоже, был просто дом. Владелец вышел посмотреть, что там за движение имеет место. Я попросил пива и получил тепловатую бутылку за шесть драхм. Я выпил её одним махом и попросил ещё одну.
      После этого я вспомнил о друге Никоса, который говорит по-английски. Я предельно дружелюбно и в вопросительном тоне произнес "Николаос Димитриу". Владелец кивнул, привел из комнаты в глубине мальчика и дал ему указания. Я заканчивал вторую бутылку, когда мальчик пришел с Николаосом. Его внешность оказалась для меня неожиданной: он был солидных размеров - с меня ростом и пошире в плечах, да ещё светловолосый. Он на мгновенье задержался в дверях, затем медленно подошел ко мне.
      - Вы говорите по-английски? - осведомился я.
      Он кивнул, затем медленно заговорил:
      - Как поживаете? Меня зовут Николаос Димитриу.
      Голос у него был несколько горловой. Он здорово загорел и, насколько я мог видеть в тусклом свете, был примерно моих лет.
      - Джек Клей, - представился я, и мы обменялись рукопожатиями. Затем я спросил: - Вы что-нибудь выпьете?
      Я хотел было спросить: мол, позвольте мне, старина, угостить вас или что-то в этом духе. Но в родном городе греку лучше этого не предлагать.
      - Вам нравится узо? - спросил он.
      Я не очень люблю узо, даже не люблю. Но ответил:
      - Да, пожалуйста.
      Это было бы не совсем приличным - заставлять человека раскошеливаться на пиво. А узо здесь наверняка не больше драхмы за порцию.
      Он принес два маленьких стаканчика на угловой столик, мы взглянули друг другу в глаза и выпили.
      - Где вы научились так хорошо говорить по-английски? - спросил я так, для завязывания беседы.
      Он аккуратно поставил стакан на стол.
      - В Германии. Я немец. Я попал сюда во время войны, а затем приехал сюда после войны, жить. Мне здесь очень нравится.
      Это было не так странно, как могло бы показаться. Жители греческих островов отличаются исключительной терпимостью, гостеприимством, а во время войны они не пережили таких трудных времен, как их соотечественники на материке.
      Попивая узо, я спросил:
      - Меня интересует самолет, разбившийся у моря.
      Он тяжело покачал головой.
      - Это давно было. Он уж деревьями оброс.
      - И сколько времени он там?
      - Он оказался там перед моим возвращением сюда. А вернулся я в... Ему, похоже, было трудно с ходу произнести дату. - ...В 1950-м.
      - А владелец, - я показал пальцем на стойку - на случай, если он не знает слова, - не знает?
      Николаос задал длинный вопрос владельцу. Тот пожал плечами, а потом дал длинный ответ, закончив жестом в сторону полки с бутылками, на север. Николаос снова обернулся ко мне.
      - Он сказал, что летчик почти не поранился и скоро уехал отсюда.
      - Он был англичанин?
      - Я так думаю.
      Он снова задал вопрос хозяину. Они решили, что летчик был, вероятно, англичанин.
      - А был на борту какой-нибудь груз? - Задавая вопросы, я сохранял невозмутимость на лице и спокойствие в голосе, - по крайней мере, мне так казалось.
      Хозяин вполне определенно сказал: нет.
      А какой-нибудь багаж у пилота был?
      Пожалуй, да. Хозяин кофейни считал, что он, вроде, что-то брал с собой в Афины. Но точно не уверен. Все-таки десять лет прошло.
      Настал мой черед заказать по узо. Николаос поблагодарил. Затем спросил:
      - Это был ваш друг?
      - Нет. - Я покачал головой. - Я привез человека из Афин на Саксос на поиски этого самолета. Это был его самолет. - Я не был уверен, что все тут правильно, но, по крайней мере, близко к тому, как я сам думал. - Этот человек прибыл из Пакистана.
      Николаос медленно кивнул и спросил:
      - Так самолет прилетел из Пакистана?
      - Да. Я посмотрел на него там, в деревьях. Он с пакистанским опознавательным знаком.
      Николаос хмуро взглянул на меня. Теперь, когда мои глаза пообвыкли в темноте маленького заведения, я заметил у него с одной стороны лба шрам, который был посветлей остальной кожи.
      Мне хотелось узнать, как он - и, возможно, вся деревня - относится к этой старой "Дакоте". Если бы они относились к ней с неприязнью, то уже разнесли бы по кускам и стащили бы в море. А тут приезжает какой-то тип в мундире и начинает скрести на ней краску. Но Николаос ничего на это не сказал.
      Потом он спросил:
      - Ваш друг - человек, которого вы привезли, - где он?
      Я ответил, что не знаю. Николаос позвал мальчика и что-то сказал ему. Потом обратился ко мне:
      - Я пойду найду и его. А вы подождите здесь.
      Они с мальчиком ушли. Мне захотелось ещё пива, но взлет с Саксоса, судя по всему, предстоял нелегкий, и я остановил выбор на бутылочке лимонада. Лимонад оказался теплым и очень сладким. Единственное место, где вы можете найти здесь приличное питье, это американский бар в "Кинг Джордже".