Эту идею он воспринял насупленно - главным образом потому, что не видел, к чему я клоню.
      Я объяснил:
      - Этот листок бумаги, - я показал пистолетом на чек, - может, и не такая уж хорошая штука, но, по крайней мере, я пережил немало неприятностей, избавляясь от драгоценностей. И я не хочу больше никаких претензий - с вашей стороны, - что, мол, я присвоил что-то из этого добра себе.
      Наваб продолжал смотреть ни меня с подозрением, но достал лист бумаги и написал расписку.
      - Посмотри, как они выглядят, - сказал я Кену.
      Он взял чек и расписку со стола и посмотрел на них.
      - Нормально, если ты что получишь по ним.
      - Отлично. Теперь, - сказал я, - есть ещё проблема "Пьяджо", который стоит там на берегу. Он будет находиться там, пока вы не найдете, кто заберет его оттуда. На этом наши деловые отношения заканчиваются. Если не считать вот этого. - Я поднял повыше маленький пистолет, потом подошел к ним и положил его на стол. Кен непонимающе уставился на меня. Я продолжал: - С этим пистолетом везде шлялся Юсуф. Я полагаю, что он получил его от вас, поскольку отдал вам единственный пистолет, который привез из Мехари, а этот парень не любил ходить невооруженным.
      Наваб протянул руку и нерешительно подпихнул к себе пистолет авторучкой.
      Потом поднял на меня глаза.
      - Вы и его убили?
      - Мы с вами, - сказал я, - но это между нами. Я не буду спрашивать вас, почему вы позволили ему слоняться по Триполи с этим пистолетом. Я считаю, это было для гарантии, чтобы я не последовал за вами сюда. Но я не буду поднимать этого вопроса.
      Мне показалось, что наваб испытал облегчение, но я вполне мог и ошибаться: его, быть может, вообще никогда ничто не беспокоило.
      - Но в чем я приму участие, так это в деле об убийстве Микиса.
      - Господи помилуй, - тихо произнес Кен.
      Я взглянул на него, а потом снова перевел взгляд на наваба.
      - Это дело касается меня. Анастасиадис считает, что я что-то знаю и скрываю. А это значит, что я не могу приезжать в Грецию - легально, по крайней мере, - потому что меня упрячут в полицию. Может, по обвинению в сокрытии сведений или за что-нибудь другое.
      Наваб слабо улыбнулся и развел руками.
      - Я убежден, командир, что ваша врожденная изворотливость поможет вам и здесь выйти сухим их воды.
      - Пожалуй. Но мне нужно кое-что еще. Неприятность в том, что мне кое-что об этом известно. Я знаю, как он был убит. Я видел его труп.
      Наваб встал и положил авторучку в карман. Мисс Браун осталась на месте и внимательно продолжала наблюдать за мной. Наваб промолвил:
      - Это могут быть очень опасные знания, командир.
      - Судите сами, - сказал я. - Он был убит пятью пулями из пистолета двадцать второго калибра.
      И тут он не смог сдержать себя. Он резко вскинул голову на мисс Браун. Потом медленно перевел взгляд на меня. Улыбка увяла на его лице.
      - Благодарю вас, - сказал я.
      Никто ничего не ответил. Вдруг мисс Браун сделала быстрое грациозное движение - и через мгновение стояла за столом, выставив перед собой этот маленький пистолет. Его дуло переходило поочередно с одного из нас троих на другого.
      Кен рядом со мной затаил дыхание.
      - Вы сказали мне, - обратился я к Кену, - что он любит, когда его сотрудники носят оружие. Я подумал, что этот пистолет легковат и чересчур красив для Хертера. - Я взглянул на пистолет. - Только не сорите особенно пулями, как вы это сделали в последний раз, мисс Браун, он не очень заряжен.
      Мисс Браун улыбнулась мне, почти с досадой.
      - Все сплошь и рядом недооценивают вас, Джек. Даже я. Ну и что вы собирались делать в этой связи?
      Я с самым серьезным видом ответил ей:
      - Есть одна вещь, которую я могу совершить - сдать вас Анастасиадису, и с этим пистолетом. Он произведет сверку с теми пулями, которые они вытащили из Микиса.
      Улыбка у неё на лице осталась, только разве к ней примешалось ещё больше досады.
      - И вы действительно сделаете это, Джек?
      - Я хочу подчеркнуть: или я это сделаю, или я никогда не попаду в Афины. А мне надо иметь возможность бывать повсюду. Вот поэтому я и поступлю, как сказал. И ещё потому, что не убежден, что Микиса необходимо было убивать.
      Внезапно наваб спросил:
      - А зачем ей нужно было убивать его?
      Я взглянул на наваба. Он как-то уменьшился в размерах, сжался, стал казаться одиноким и заброшенным.
      - Вы же её послали туда, - ответил я, - не правда ли? Вы знали, что Микис занимается вашими драгоценностями, и вы захотели узнать, где они у него. Вы знали, что он бабник, это-то уж все знали. Так что если кто и мог что-то выведать у него, то только она. - Я развел руками. - Он не выдержал соблазна, накинулся на нее, и она лишь защитила свою честь.
      Это, похоже, убедило его. В его взгляде появилась тень надежды.
      - Да, - произнесла она серьезно и с подъемом в голосе, - так оно и случилось. Но я не собираюсь представать перед судом за это. Вы должны объяснить это сами тому греческому полицейскому, Джек.
      - О, он знает, как это случилось, - спокойным тоном сказал я.
      Она пристально посмотрела на меня. Потом напряжение на её лице внезапно перешло в улыбку. Она стояла, спокойно улыбаясь, почти беспечно, и точно зная, что происходит у меня в голове. И держала меня под дулом пистолета. Потом ласково произнесла:
      - Прощайте, Джек. Не стану напоминать вам, чтобы вы следили за собой. Вы и сами знаете как.
      - Прощай, Даира, - ответил я.
      Она улыбнулась, голова её резко повернулась к навабу, и она, уже другим голосом, сказала:
      - Пошли, Али.
      Он посмотрел на нее, на нас, затем попытался что-то сказать, но передумал и медленно поковылял к ней.
      Стоя спиной к двери, она распахнула её. Солнце ворвалось в кофейню, очертив её фигуру. В этом свете, с длинными волосами и в белой одежде, она внезапно обрела чистоту ангела с картин времен Возрождения.
      Дверь захлопнулась. Она, он и маленький пистолет исчезли.
      40
      После потока света с улицы маленькое помещение кофейни стало снова казаться очень темным. Я взглянул на Кена: он стоял в стороне от стойки и напряженно смотрел в сторону закрытой двери.
      Я плеснул коньяку в пару стаканов и передал один Кену.
      - На, погрейся, и давай думать. Надо отшлифовать показания. Афинские детективы набегут сюда с минуты на минуту.
      - Неужели это она? - взволнованно спросил Кен. - Неужели она убила его?
      Я кивнул.
      - Да.
      Кен повернулся ко мне и взял стакан. Он внезапно постарел.
      - Анастасиадис знает об этом, - сказал я. - Он просто не мог ничего сделать в Триполи. Я видел, как он брал её отпечатки пальцев - на своей зажигалке. Она, видно, наследила в конторе Микиса. И я не удивлюсь, если он нашел и свидетеля, который видел, как она входила или выходила. Такие личности хорошо запоминаются. - Я сделал хороший глоток коньяку. - Этот пройдоха прекрасно знает, что я был в конторе Микиса, даже если он не может доказать этого. Он что так бегал за мной? Он думал, что я мог взять пистолет, из которого его убили, если его оставили там. Имей он пистолет, тогда дело, считай, раскрыто.
      Кен умоляюще смотрел на меня.
      - И ты уверен, что он повесит это на нее?
      Я неумолимым тоном продолжал:
      - Ты ведь не веришь в эту белиберду, что, мол, Микис начал хватать её и так далее, а? Это версия для защиты. А я видел, что произошло. Она сидела, выпила стаканчик узо с ним, а потом встала и опустошила весь магазин в его грудь. Через стол. В этот момент он сидел за столом. Вот так она и убила его.
      Он не отрываясь смотрел на меня некоторое время, потом опустошил свой стакан и поставил его на стойку. Потом покачал головой.
      - Я все ещё не верю в это. Не понимаю, почему? Разве так заставляют человека заговорить? Конечно, не так, правильно?
      - Но зато это был хороший способ заставить его перестать говорить, ответил я. Он резко поднял на меня глаза. А я пояснил: - Ты же узнал, что Микис сплавляет следующую партию через Триполи? И она попыталась сделать так, чтобы наваб и Хертер ничего об этом не узнали.
      Кен долго-долго смотрел на стойку. Затем спросил:
      - Ты хочешь сказать - чтобы полиция не заявилась сюда?
      - Да. Анастасиадис догадался, что мы здесь, раз не прилетели в Афины. Они уже были бы здесь, если бы не тот фронт. Тут от Афин восемьдесят-девяносто миль.
      Он кивнул, словно это что-то решало. Я налил себе ещё коньяку. Я уже выпил больше, чем мне хотелось, но я ещё не кончил рассказа и нуждался в какой-то помощи.
      - Она была частью твоих планов, Кен. И должна была быть: она была единственным существом, которое давало смысл всем этим поискам. Она прекрасно понимала, что Хертер и наваб не найдут этих драгоценностей. Сами не найдут. И ты был для них большим шансом. Так что когда ты разыскал драгоценности, то складывался такой план: ты, она и драгоценности скрываются в тихом месте. - Я отпил коньяку и продолжил рвать на куски его мечту. - Но прежде всего ей нужны были драгоценности. Они означали для неё свободу, новую жизнь и все такое прочее. Ради них она готова была закопать наваба. И тебя, однако, тоже. Когда ты не нашел их, а я нашел, она пыталась переключиться на меня. - Кен слушал, не отводя взгляда. А я шел, как танк. - Она пришла ко мне в номер в Триполи и сделала мне одно предложение. О, оно было так прекрасно обставлено, но смысл его был прост: возьми драгоценности себе - и тогда можешь взять и меня.
      Лицо его сделалось похожим на побитый ветрами и дождями камень.
      Потом он кивнул и как-то очень обыденно произнес:
      - Да, это она могла. - Я с глупым видом уставился на Кена. А Кен добавил: - Я любил её.
      Он раскрыл ладони, стакан выпал и разбился у его ног.
      Я медленно опустил голову вниз, поднял, опустил, поднял, сам не зная зачем. Потом произнес:
      - Она снова ушла с ним, Кен. Раз мы не обзавелись этим добром, она снова ушла к нему. В прошлый вечер ты наверняка сказал ей, куда мы собираемся - а она пережала ему. Только так они могли узнать.
      Кен кивнул. Вдруг шум двигателя "Пьяджо" потряс помещение. Я прислушался к этому звуку, в первый момент не в силах поверить, потом бросился к двери.
      - Остынь, - услышал я голос Кена.
      Я уже взялся за щеколду, когда обернулся. Кен наставил на меня "вальтер".
      - Он убьет себя, - сказал я. - И её.
      - Отойди от двери.
      Я отпустил щеколду и медленно сделал несколько шагов назад.
      - Пусть использует свой шанс, - сказал Кен. - Ветер хороший. А я его научил.
      Вот завелся и второй двигатель.
      - Какой это шанс? - возразил я. - Ей лучше предстать перед судом.
      Кен на меня не смотрел, но "вальтер" продолжал. Потом Кен встал и пошел к двери, прислушиваясь к рокоту двигателей.
      - Я не хочу, чтобы она оказалась под судом.
      В рокоте двигателей ему послышался изъян, он кивнул сам себе.
      Я распахнул дверь и выскочил на солнце. На улице шум был громче, отдаваясь туда-сюда от стен. У своих дверей скучились местные жители, а два мальчишки побежали впереди нас.
      Кен запихнул "вальтер" под куртку, и мы бросились бежать, стараясь не споткнуться на неровной мостовой.
      Двигатели стали набирать обороты, когда вы выбежали за пределы деревни и оказались у спуска к равнине. Собирались и другие жители острова.
      "Пьяджо" ещё не двигался с места. Двигатели набирали обороты, и нос "Пьяджо" прижимался к траве. Но вот тормоза отпущены, нос приподнялся, снова прижался к земле, и "Пьяджо" пошел в разбег.
      Машина, казалось, шла очень медленно, кренясь и пошатываясь, преодолевая высокую траву. Но вот пошла трава помельче, скорости прибавилось, песок полетел из-под колес. Наконец "Пьяджо" вышел на чистый песок и побежал навстречу морю. Нос приподнялся, завис, машина мгновение пробежала на одном главном шасси и тяжело поднялась в воздух, задирая нос в небо.
      - Нос книзу, нос книзу, - прошептал Кен.
      "Пьяджо" ещё не летел, он еле оторвался от моря и держался над ним на опасной высоте и на минимальной скорости. Он хотел набрать высоту, но не мог, потому что слишком задрал нос и при таком угле нельзя было прибавить в скорости. Наваб не был настоящим пилотом и не знал, что порой приходится жертвовать высотой, как бы низко ты ни шел, чтобы получить прибавление в скорости...
      И вот машину достала волна. Она ударила по левому колесу и взорвалась в винте, образовав облако, словно это был дым от выстрела. "Пьяджо" покачнулся, нос приподнялся, крыло коснулось волны, прошив её, и на мгновение самолет завис, дрожа всем корпусом.
      Подошла следующая волна и почти лениво зацепилась за кончик крыла, самолет внезапно завалился через крыло и ударился о воду.
      Быстро улеглись брызги, и мы мельком увидели брюхо самолета и шасси в водовороте пены. Потом пену отнесло волной. "Пьяджо" скрылся в морской пучине.
      Волна гулко ударилась о берег.
      Что-то наподобие вздоха прокатилось по кучкам собравшихся жителей деревни. Когда я посмотрел на них, они поспешно отводили глаза, начинали суетиться и неспешно двигаться в сторону деревни. Внизу двое мужчин побежали за лодкой.
      - Я смог бы, даже с одной рукой, - сказал Кен. - Я смог бы...
      - Она тебя не просила, - ответил я.
      Он кивнул и продолжал стоять, глядя в море и растирая левую руку.
      - В конечном итоге никто не становится богатым, - произнес Кен. Я думал, что он разговаривает сам с собой, пока он не сказал: - А что, ты говоришь, ты получил за ту первую партию?
      - Пять тысяч фунтов. Часть из них пойдет на ремонт "Дакоты". А часть лучше отдать жене Моррисона.
      Он кивнул.
      - Да, никто не становится богатым.
      Я протянул руку и достал "вальтер" у него из за пояса, и он не пытался остановить меня. Подойдя к краю скалы, я забросил его подальше в море, куда поглубже. Я моргнул, когда пистолет шлепнулся в воду. Забросил я и "беретту", но она пролетела меньше. Потом я повернулся и пошел прочь. К нам скоро прицепится Анастасиадис - за неоднократный назаконный въезд в страну, так что не надо давать ему дополнительный повод - незаконное хранение оружия.
      "Люгер" оставался, но он нужен по делу Хертера.
      - Как ты думаешь, они поверят нашим россказням? - спросил Кен.
      Я пожал плечами.
      - А других у них все равно нет. Пока что, по крайней мере.
      Кен взглянул на меня и криво улыбнулся.
      - Знаешь что, Джек, получается? Столько людей пытались прихватить эти драгоценности с собой, а она, как бы там ни было, оказалась ближе всех к этой цели.
      Он усмехнулся, потом на лице у него появилась гримаса страдания и боли. Я кивнул в ответ. Такая уж это была женщина. И не только такая.
      Позже я расскажу Кену о трех 20-каратных голкондах, которые я изъял из большого ожерелья той первой партии и зашил их под значок форменной фуражки. Каждый, по моим прикидкам, тянул на 30 тысяч фунтов по ценам официального рынка. В Тель-Авив мы, конечно, их не повезем, но и получим за них не по десять процентов. Эти три камешка - кто про них знает, кто их отследит? Тем более у меня на руках бумага, что наваб сполна получил все утраченное.
      В целом, по моим прикидкам, будет тысяч за сорок фунтов. Хватит. На обоих.
      Те двое уже выгнали, наверное, лодку в море. Но что они там найдут? На море не остается отметин, только оно оставляет - волнами и ветрами. А внизу все будет тихо и спокойно, и скоро все там приобретет такой же старый вид, как в роще высоких кипарисов.