ГЕЙВИН ЛАЙЕЛЛ
      ТЕМНАЯ СТОРОНА НЕБА
      Перевел Бехтин Ю. В.
      ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
      1
      В Афинах я не был месяца три, не меньше, и не собирался попадать сюда ещё столько же, но - вот я стою и дышу свежими выхлопными газами на аэродроме "Эллиникон", ожидая, пока остынет правый двигатель самолета, чтобы прооперировать его на предмет удаления магнето.
      В этой книге, написанной британским автором и в первом издании вышедшей в свет в 1961 году, действие происходит примерно в 1958 году плюс-минус год. С учетом этой даты и следует рассматривать политическую обстановку, детали обстоятельств, цены и другие реалии (здесь и далее примечания переводчика).
      Когда мы вылетели из Турции - без груза на борту, - у нас было горючего до Бари и дальше, и мы имели запас для маневра, чтобы обходить стороной горы и не задерживаться надолго над морем. Но на этих маленьких турецких аэродромах не очень скрупулезно соблюдают, сколько воды допустимо лить в бензин, и, когда на крейсерской скорости мы увидели, что из-за плохой работы магнето обороты двигателя упали на целых две сотни, я понял, что предстоит незапланированная встреча с Афинами. В этом мире сколько выложишь на бочку - на столько и получишь, а Хаузер платил мне не такие уж и большие деньги, чтобы я ему за них болтался над Ионическим морем на разбавленном водой горючем и с дохлым зажиганием.
      Я связался с аэропортом "Эллиникон" и дал им приблизительное время приземления, и ещё попросил их позвонить Микису, нашему агенту в Афинах, и сказать ему, чтобы он дал телеграмму в Берн Хаузеру, а потом подсуетился насчет груза для нас. Если это не сильно отвлечет его от обеда. Молодой Роджерс не понял смысла моей суетливости. В нем ещё сидело очень много привычек, приобретенных в транспортной авиации королевских ВВС. По его представлениям, если из-за магнето падают обороты, то надо иметь это в виду, а не дергаться. Он недостаточно долго летал вторым пилотом на семнадцатилетних "Дакотах" с двигателями вразнос, да ещё по таким делам, когда тебе дают грязь вместо топлива, а ты не моги и жаловаться. Ладно, черт с ним. Пока он летает со мной, пусть радуется тому, что жив. "Эллиникон" ответил через четверть часа. Они сказали, что с Микисом связались, и спросили, не хочу ли я сесть вне очереди. Я ответил, что нет, спасибо. Если учесть состояние самолетов компании "Эйркарго", то это было бы большой наглостью.
      В "Эллиниконе" мы приземлились около половины второго, и я продемонстрировал диспетчерской вышке посадку на три точки, чтобы показать, что Джек Клей находится в лучшем состоянии, чем самолеты, на которых он летает. Не думаю, что я произвел на них большое впечатление. Да и мне стало не до самолюбования, когда я увидел, какое владение самолетом им иногда доводится здесь понаблюдать.
      Мы заняли место на стоянке, я вышел и, укрывшись в тени крыла, стал вспоминать, как по-гречески "таможенник", и ждать, пока вылезет Роджерс с комбинезонами и ключами, когда вдруг, взглянув в ту сторону, с какой шел заход на посадку, увидел самолет, который сразу не смог распознать маленький моноплан с высоким расположением крыла, с баками по концам крыльев. Когда самолет развернулся в мою сторону и я увидел изогнутые, как у чайки, крылья, то узнал его: "Пьяджо-166". Прилизанный двухмоторный самолетик для деловых людей, с четырьмя большими пассажирскими креслами, баром, да ещё каютой в хвосте, где хозяин мог прилечь, и не один. Такой самолет нечасто увидишь. Я подумал, что он принадлежит какому-нибудь крупному греческому судовладельцу.
      Он очень гладко проделал заключительный поворот. Я смотрел не отрываясь. Когда заходишь с моря, то от восходящих потоков подбрасывает, как на ухабах. Но "Пьяджо" шел как по маслу.
      Постепенно у меня появились и стали нарастать смутные догадки и предчувствия, которые не улетучивались, как я ни старался их отогнать от себя. Только пилот мог заметить это, и, возможно, только пилот с моим налетом часов. Для меня это было, словно наблюдать за женщиной, кажущейся издалека красивой, когда думаешь, что вот она сейчас подойдет и настанет разочарование, а выясняется, что она само совершенство.
      И не можешь сказать, в чем её совершенство. Как и нельзя было сказать, что же совершенного в том, как садится "Пьяджо". Но садился он здорово. Поворот он закончил буквально в нескольких футах от взлетно-посадочной полосы. Потом крылья выровнялись, нос приподнялся, и самолет заскользил над самой землей, и переход от одного элемента полета и посадки к другому происходил естественно и плавно.
      Таким искусством обладает один летчик на тысячу. А то и меньше. Это есть у Бёрлинга - "Чокнутого", Кена Китсона, Жураховского - хотя этого я никогда не видел, так, по разговорам знаю. И ещё кучка таких по всему миру наберется. А ведь есть тысячи хороших, может, даже больших пилотов, которые обладают другими достойными качествами и мастерством, но у них нет вот этого - полного слияния с самолетом и воздухом, благодаря которому все, что ни делает пилот, кажется самим совершенством.
      Я наблюдал без тени зависти. Это было нечто такое далекое, чему и завидовать было бесполезно. А ведь не всякий летчик, как я, посадит "Дак" на три точки и крепко удержится при этом на полосе. И я стоял и любовался. Есть же женщины, которыми можно просто любоваться.
      Переднее колесо "Пьяджо" коснулось полосы, потом пилот плавно погасил скорость и стал заруливать на стоянку - и все это вылилось в одно непрерывное движение. Я сделал длинный выдох и увидел рядом с собой Роджерса.
      - Ну и как тебе это? - спросил я его.
      - Симпатичный самолетик, - простодушно ответил он: этот малый ещё не дорос, чтобы чувствовать такие вещи.
      - Та-ак. А ну-ка, давай, топай, поздоровайся с вышкой и таможней от нашего имени, - с раздражением проворчал я. - И прихвати мне бутылочку пива.
      А я пошел помахать своей лицензией механика перед лицом молодого человека, чтобы убедить его, что не хуже него могу разобраться в "Пратт и Уитни 1830", только, черт бы его побрал, гораздо дешевле.
      Полтора часа я ковырялся в правом двигателе. Роджерс в это время подавал мне ключи, приносил пиво и мечтал о том, чтобы я отпустил его пошататься по городу. Я уже ставил на место обтекатели, когда Роджерс вернулся из очередного похода за пивом - на сей раз на машине, на старом, побитом желтом "додже", за рулем которого сидел Микис.
      Микис был низеньким и круглым, как бочонок, в очках с толстыми стеклами, носил коротенькие усы. Он подходил к пятидесяти годам, но его это не сильно беспокоило. Как агент, он готов был отправить что угодно и куда угодно, и чем меньше при этом задавалось вопросов, тем больше ему это нравилось. В общем-то это был плут из низов, который во всю старался выйти в плуты среднего сословия, даже его верхушки. На нем был дорогой черно-белый тропический костюм, кремовая шелковая рубашка с открытым воротом, щегольская соломенная шляпа - однако выглядел он так, словно во всем этом в супе искупался.
      - Привет, Мики, - первым поприветствовал я его, слезая с крыла.
      - Капитан* Клей! - Он протянул мне теплую пухлую руку, но пожатие его было отнюдь не нежным. - Встретил вот твоего большого друга и коллегу. - И он махнул рукой в сторону Роджерса, который не сводил глаз с Микиса, а улыбка так и застыла у него на лице.
      * Под словом "капитан" имеется в виду то, что мы обычно называем "командир (самолета)", а не звание. В тексте по ситуации мы используем оба термина.
      - Извини, что я вот так свалился тебе на голову, Мики, - стал я оправдываться, - но я не хотел тянуть до Бари с таким двигателем. Как дела на любовном фронте?
      Микису понравился вопрос: он освобождал его от необходимости самому поднимать эту тему. Он пожал плечами и улыбнулся.
      - А, эти молодые девицы - я не в их вкусе. Был бы я высокий, стройный и симпатичный, как ты...
      Он улыбнулся своей мысли. Излишняя активность убила бы его. Я тоже улыбнулся ему.
      - Дал телеграмму Хаузеру?
      - А как же! Сообщил ему, что у меня есть груз для вас.
      - Уже? Быстро ты это провернул.
      - В Триполи слетаете? Сегодня вечером?
      - Триполи? В Ливию?
      - Да. И вечером.
      Это шестьсот пятьдесят миль. Значит, пять часов лета. И больше часа займет погрузка и отлет. Это всегда занимает больше времени, чем рассчитываешь. Так что в аэропорту "Идрис"* я сяду в девять вечера. Более или менее нормально.
      Вся неприятность в том, что почти все эти мили - над морем, а лететь придется все на том же бензине с большим количеством воды. Радости не много - но мне за эту работу и платят.
      - Сделаем, - согласился я. - А что за груз?
      - Буровое оборудование, тонна четыреста.
      - По-нашему, значит, около трех тысяч фунтов. И где оно?
      - Прямо здесь, командир. - Он показал вдаль, за ангары. - Все на мази. - Он бегло улыбнулся мне, потом проковылял к своему "доджу" и укатил.
      - Необыкновенный малыш, - заметил Роджерс.
      - А ты мне пива принес?
      - Да. - Он протянул мне маленькую пузатенькую бутылку коричневого стекла. - В Триполи летим?
      - Раз есть смысл, почему бы и нет.
      Я открыл крышку открывалкой, входившей в связку ключей, и быстро опустошил бутылку.
      - Значит, мы сможем быть в Берне завтра в обед, так?
      - Все правильно.
      Если двигатель не заглохнет на полпути к Триполи. Я раздумывал, не полететь ли напрямую до Бенгази, а потом поползти вдоль берега. Это добавит ещё две с половиной сотни миль и пару часов полета, но зато над морем надо будет лететь только двести пятьдесят миль, а не шестьсот пятьдесят.
      "Додж" снова появился из-за угла ангара, и в облаке поднятой им пыли за ним ехал раздрызганный грузовик с высокими бортами. Рядом с Микисом сидел ещё один человек, похожий на большую черную птицу с маленькими черными усиками. Из-под распахнутой на груди рубашки торчала буйная черная растительность. Микис подошел, а человек остался в машине.
      - Все здесь, командир, - с улыбкой сообщил Микис.
      Грузовик развернулся и подал задом к дверце "Дака", остановившись в нескольких футах от нее. В кузове лежало десять деревянных ящиков с гроб величиной, крепко сбитых из грубых досок толщиной в дюйм, посеревших от солнца и пыли за время перевозок. На ящиках сидел человек в белой рубашке и широких брюках, его черные глаза смотрели на меня неласково.
      Микис что-то сказал ему по-гречески, тот спрыгнул на землю и подтащил первый ящик к краю кузова.
      - Таможня есть, - сказал Микис, оттянув и отпустив, как струну, проволоку, обтягивавшую ящик, с маленькой свинцовой пломбой. Потом сделал несколько шагов и позвал на помощь других.
      Затем Микис достал из внутреннего кармана ворох бумаг и передал две из них мне - заполненный грузовой манифест и пустую накладную, которая заполняется после погрузки.
      В манифесте указывалось, что в четырех ящиках лежат бурильные насадки, а в шести - другие части буровых установок и всякая прочая дребедень.
      - Я смотрю, приспичили им там эти штуки, - заметил я вслух.
      - Их привезли из Ирака, и они лежали здесь на складе. А теперь срочно понадобились. Американским нефтяным компаниям. - Он пожал плечами. - Все эти железки только под ногами мешаются.
      - Ну да, - согласился я, кладя манифест в карман рубашки. - Давайте, открывайте.
      - Что открывать, командир?
      - Ящики. Все ящики открывайте.
      - Но они уже прошли таможню!
      - Ничего страшного, таможенник придет и снова их опечатает. Он обязан подойти и проверить груз в самолете. Ему и надо-то для этого десять минут.
      - Но они так крепко завинчены.
      Два крупных типа и водитель грузовика, низкий курчавый человечек в майке, - все разом прекратили работу и уставились на меня. Я чувствовал, что и Роджерс тоже не отрывает от меня глаз. Улыбка Микиса приобрела оттенок досады, но продолжала держаться на лице.
      - Командир, откуда такие подозрения?
      - Думаю, оттуда, что я старею, Мики. И ещё оттуда, что я возил грузы для нефтяных компаний. И ни одной из них не нужно было сразу столько ящиков и так срочно. Короче, открывайте.
      Микис улыбнулся ещё шире и ещё более раздосадованно и слегка покачал головой.
      - Командир. - Он взял меня за руку и отвел под тень крыла. Роджерс пошел следом. - Так вот, командир. Ладно, может быть, это и не части буровых. Но все улажено, с обоих концов. И здесь, и там, понимаете?
      - Вот это уже лучше, Мики. Но в середине не улажено.
      - Пять тысяч драхм, командир, идет?
      Я даже услышал, как Роджерс глубоко задышал. Пять тысяч все равно чего звучит впечатляюще, если не обращать внимания на обменный курс. Для меня это прозвучало как шестьдесят фунтов с хвостиком.
      - Нет, Мики, не возьмусь. Давай не будем терять времени.
      - Даю десять тысяч.
      Это сто двадцать пять.
      - Нет, Мики.
      Я повернулся. Он схватил меня за руку. На лице его появилось настоящее беспокойство. Таким я его никогда не видел.
      - Доллары. Триста пятьдесят долларов. Идет?
      - Нет. Не повезу. Если хочешь войти со мной в сделку, то вначале обговори. А то стоим тут посреди аэродрома и ты стараешься силой впихнуть мне это свое черт знает что.
      Я повернулся и пошел к носу самолета. За моей спиной Микис резко произнес:
      - Но ты же возил оружие, командир.
      Я не остановился. Подойдя к двигателю, я залез на стремянку и стал докручивать последние винты. С другой стороны самолета доносились громкие голоса и грохот. Потом грузовик уехал. Через несколько секунд, со злостью нажав на газ, за грузовиком устремился и Микис на своей машине.
      Когда я спустился со стремянки, Роджерс ждал меня. Он с любопытством взглянул на меня и произнес:
      - Я все время думал, как ты поступишь, если тебе предложат что-нибудь в этом роде.
      - Вот теперь - знаешь.
      - Нет, все нормально, Джек, но триста пятьдесят долларов - это приличные деньги.
      - Тут может быть слишком много неожиданного. Испортится погода - и мы сядем на Мальте или на Сицилии. Не хочется попадаться там с оружием.
      Роджерс взял стремянку, и мы пошли вместе к двери.
      - И куда это было?
      - В Алжир, скорее всего. Эоковское* барахло, которое так и не попало на
      Кипр. Вначале на самолете в Ливию, потом ещё двести пятьдесят миль в пустыню, а там это попадет в Алжир, минуя Тунис.
      Роджерс кивнул.
      - Думаю, это грязное дело. Хотя, - добавил он, - триста пятьдесят баксов...
      - Но ты бы столько не получил.
      Он выглядел обиженным.
      - Он сказал, что ты раньше возил оружие, - неприятным тоном произнес Роджерс.
      - Это все так, разговоры.
      Я бросил стремянку в хвост самолета, захлопнул дверь и направился в диспетчерскую вышку, чтобы дать телеграмму Хаузеру и попросить дальнейших инструкций.
      Зря я суетился. Когда я вернулся и запустил двигатель, чтобы проверить магнето, вода, скопившаяся на дне баков, почти залила двигатель. Придется застрять на ночь в Афинах, хочу я этого или нет.
      2
      Мы сняли два номера в маленьком отеле рядом с площадью Омония. Большинство экипажей самолетов жили в районе площади Синдагма, откуда до королевского дворца - рукой достать. Экипажи "Эйркарго" жили там, где им позволяли доходы Хаузера. Применительно к Афинам это означало Омонию.*
      - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
      * Площадь Синдагма (Конституции) - парадная площадь Афин. Омония, неподалеку от нее, имеет несколько иную славу.
      - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
      Простыни и одеяла были в пятнах, из окон открывался вид на овощной магазин, а двери тут были такие, что хорошему полицейскому чихнуть - и дверь слетит с петель. Судя по их виду, так уже неоднократно бывало. Но этот отель был почище других в округе и стоил нам за ночь на целых пять драхм дороже соседних.
      Мы помылись и переоделись. Я одел щегольской легкий костюм, который приобрел, когда последний раз был в Риме. Потом пошли поесть. По дороге я заглянул на почту - узнать, нет ли телеграммы от Хаузера - таковой не было, - а потом позвонил Микису. Его не было на месте, но я кое-как сумел объяснить его секретарше, что не держу на него зла за предложенный груз и пока ещё могу принять другой.
      Поели мы в маленьком чистеньком кафе рядом с Синтагмой, предназначенном для туристов победнее. Я ничего не имел против таверн греческие блюда повсюду более или менее одинаковы, - но мне не хотелось ненароком запачкать обо что-нибудь свой новенький костюм.
      - А теперь что будем делать? - спросил Роджерс. Еще не было и семи.
      - Можно сходить в кино, - предложил я, - а можно - в "Кинг Джордж", выпить и посмотреть, нет ли кого из знакомых пилотов.
      Второе ему больше понравилось. Летчики - это его круг, считал он. Ему бы потереться год-два среди этой компании, и он пересядет на большой, сверкающий реактивный лайнер. Он надеялся на это.
      И мы пошли в "Кинг Джордж".
      Отель "Кинг Джордж" находится на Синдагме, и в подвальном помещении там есть американский бар. Туда можно зайти и прямо с улицы, и через отель. Мы прошли через отель - посмотреть, нет ли кого знакомых. Знакомых я не увидел. Тогда мы направились в бар - длинное узкое помещение с длинным рядом вертящихся стульев вдоль стойки бара с левой стороны и рядом столиков справа, а поверх этого - густой табачный дым и гвалт.
      Одного - мощного командира самолета из "Трансуорлд эйрлайнз" - я знал, он имел на меня зуб: я здорово задержал его посадку в Риме, когда у меня при выходе на взлетно-посадочную полосу лопнуло колесо. Может, за прошедшее время ему стало казаться это смешным. По крайней мере, с него причитается за учиненный тогда скандал.
      Потом я увидел Китсона. Я не видел его лет десять - и в то же время прошло всего несколько часов, как я видел его в полете, на том "Пьяджо".
      Он сидел у стойки в дальнем конце и делил свое внимание между чем-то в высоком стакане и миниатюрной симпатичной загорелой девушкой, одежда которой отдавала чистотой и свежестью, что было столь же американским, как Статуя Свободы, но намного приятнее для глаза. На ней была хлопчатобумажная блузка с длинными рукавами, цвета загорелого тела, средней длины юбка, широкий черный замшевый пояс и чуть ли не балетные туфельки.
      Коротко стриженые волосы спадали ей на уши. Она выглядела на двадцать семь - двадцать восемь лет и обладала такой фигурой, на которой одежда легко подчеркивала все её достоинства. Но рядом с Кеном она выглядела школьницей.
      Он своей одеждой смахивал на внутреннюю отделку кошелька миллионера. На нем была кремовая рубашка, и, если судить по складкам, это было нечто под замшу. Он носил широкие брюки светло-коричневого оттенка, подпоясанные ремнем из свиной кожи, и почти белые итальянские замшевые мокасины.
      - Возьми себе чего-нибудь, - сказал я Роджерсу. - Тут есть человек, с которым я хочу перекинуться парой слов.
      Роджерс вроде бы обиделся, но пошел внутрь зала, и курс взял на командира "Трансуорлд". Эта компания летала на реактивных.
      Я прошел через бар и положил Кену руку на плечо.
      - Привет, супермен. Вторым пилотом на "Дак" не хочешь?
      Он медленно повернул голову и посмотрел на меня. У Кена было вытянутое худощавое лицо с тонким прямым носом и большим ртом. Черные волосы стали подлиннее, чем в последний раз, лицо более загорелым, вокруг темных глаз прибавилось морщинок, но на десять лет он не прибавил. Мужчины в рубашках за двадцать пять фунтов дольше сохраняют молодость.
      Не знаю, какого черта я подумал об этом. А видеть его мне было до крайности приятно.
      - Значит, самолеты по-прежнему летают, - медленно произнес он, а потом расплылся в улыбке и схватил мою руку. - Разрешите вас представить друг другу. - Он показал рукой на меня, затем на девушку. - Джек Клей, Ширли Бёрт. - Потом махнул рукой в сторону стойки. - А это бар. Что будешь пить?
      Я улыбнулся, поприветствовал девушку, а затем сказал Кену:
      - Виски, наверно.
      - Возьми наш коктейль, "старомодный". Тут умеют.
      Кен нагнулся и постучал с той стороны стойки. Бармен тут же бросил Роджерса и метнулся к нам. Кен заказал два коктейля и "мартини".
      - Ну, тебя тут и обслуживают, - восхитился я.
      - Деньги все сделают, - заметила мисс Бёрт. - Он тут всех умаслил.
      - А как тебе нравится это такое освежающее, такое земное очарование Нового Света? - спросил Кен.
      Девушка улыбнулась. У неё было красивое личико. Про него трудно было сказать что-то большее - разве только, что его мелькание можно было бы выдержать гораздо дольше, чем многих других красивых лиц.
      - "Пьяджо" - это твой собственный? - спросил я Кена.
      - Не-е. - Он даже не удосужился спросить, откуда я знаю, что это он вел самолет: Кен знал, насколько он хорош в воздухе. - Самолет принадлежит моему достопочтенному хозяину, грозе неверных, защитнику правоверных, всемогущему его превосходительству навабу Тунгабхадры. Да сопутствует ему во всем удача. - И Кен торжественно поднял стакан.
      - И да льются деньги из его кошелька, - добавила девушка.
      Я отпил из своего стакана. Кен прав: тут умеют делать этот коктейль.
      - Удивляюсь, чего это он не раскошелился на "Вайкаунт", - удивился я вслух.
      - Ему это ни к чему. Сейчас у него есть оправдание, что он не может взять с собой всех друзей и прихлебателей. В этом самолете есть место только для четверых. Плюс двое впереди.
      Я взглянул на девушку. Она вишенкой помешивала мартини.
      - А вы не одна из четверых?
      Она отрицательно покачала головой.
      - Я - нет. Я, что называется, рабочая лошадка. Я щелкаю фотокамерой, делаю для одного агентства в Штатах рассказ в картинках о жизни раджи.
      - Наваба, милая, - поправил её Кен, делая круговые движения стаканом, размешивая лед.
      - Да ну их с этими их этикетками, - недовольно проворчала мисс Бёрт. Пусть выставляют их у себя дома.
      С третьего глотка Кен покончил со своим стаканом и громко поставил его на стойку.
      - Еще по "старомодному"?
      Девушка бросила на него быстрый взгляд - ещё более старинного происхождения, чем любой из здешних коктейлей, но Кен его не заметил.
      - Сейчас мой заход, - сказал я, приканчивая свой коктейль.
      - Не говори глупостей, - возразил Кен. - Платит его превосходительство.
      - Мне не надо, - сообщила девушка.
      Бармен снова бросил прочие дела, и Кен заказал ещё по коктейлю. Потом Кен обратился ко мне:
      - Ну и что ты сейчас поделываешь, друг?
      - А, летаю на "Даках" небольшой швейцарской фирмы. В основном чартер. Грузы, пассажиры. Что угодно и куда угодно. Все знакомо.
      - Давно там? - поинтересовался Кен.
      - Четыре... Почти пять лет.
      - А в данный момент что? - проявила интерес девушка, и, похоже, весьма искренний.
      - Возим всякую дребедень для одной голливудской съемочной группы в Турцию. Вчера закончили и полетели в Берн, но магнето забарахлило. Вот я и здесь. А тут ещё проблемы с горючим.
      - Водой разбавлено, - рассеянно промолвил Кен. - Знакомо. Так они у тебя долго не протянут.
      - Не протянут? Да у меня лицензия, я имею право любой "Пратт и Уитни" разобрать по винтику. Они слишком дороги хозяину.
      Кен поднял на меня глаза.
      - Ну да, ну да, - тихо произнес он.
      Девушка с одобрением посмотрела на меня. Ей понравился бы мужчина, который сам чинит свои двигатели. Но если она иначе думает о Кене, то здорово ошибается: он разобрал бы "Пратт и Уитни 1830" ржавой заколкой.
      Принесли выпивку. Кен опустошил половину одним глотком. Его личный карбюратор явно работал без перебоев.
      - Кто это "мы"? - спросила меня мисс Бёрт.
      - У меня ещё второй пилот. Молодой парень, он тут в баре.
      Я пробежал взглядом по бару. "Трансуорлд" что-то говорил, а Роджерс слушал его во все уши.
      - Как он, ничего? - спросил Кен.
      - Нормальный.
      О, если бы этот парень только знал, как я хвалю его за глаза.
      По тому, как ставил Кен свой самолет на стоянку, я сделал для себя один вывод.
      - Ты, никак, не сегодня сюда прилетел, верно? - спросил я.
      - Верно. Мы тут уже три дня. А сегодня я делал маленький испытательный полет.
      Кен допил свой стакан.
      - Поживи ещё три дня, - сказала девушка, - и они для тебя тут сделают пулеметную ленту с твоими коктейлями.
      - А это идея, - согласился Кен.
      - А что сейчас поделывают его превосходительство? - спросил я. Путешествуют?
      - Не совсем. - Кен посмотрел на лед в своем стакане. - Опять у меня засуха. Еще по одному?
      - На этот раз позволь мне, - заявил я. - Чтобы показать, что и я что-то делаю.
      Кен улыбнулся. Я взглянул на стакан мисс Бёрт.
      - Еще один можно. Последний. Потом мне надо поесть. Вы здесь кормитесь?
      - Я уже перекусил, - ответил я.
      - Ну и молодец, - сказал Кен. - Со второстепенными делами покончено, можно заняться и делом. Я останусь здесь, постерегу, чтобы тебя не подобрала тут какая-нибудь странная женщина.
      Я взглянул на мисс Бёрт. Она, слегка нахмурив лоб, лакомилась вишней. Если она решила присматривать за Кеном, чтобы тот регулярно питался, то она взяла на себя работу на полный рабочий день. Кен всегда умел крепко принять, но за десять лет он стал в этом ещё профессиональнее.
      Возможно, такие привычки появляются вместе с замшевыми рубашками. А может - в качестве вызова и вопреки им. В мечтах о прекрасной работе не каждый заходит так далеко, чтобы вообразить себя личным пилотом наваба, и я пока что не мог понять, подходит Кену его работа или нет.
      Он позвал бармена, а я сделал заказ. Того, конечно, разочарует масштаб моих чаевых, но зато три дня подряд ему здорово везло в этом углу бара.
      Я предложил всем сигареты. Прикурили мы от золотого "данхила" Кена.
      - А вы специально прилетели из-за океана ради наваба? поинтересовался я у мисс Бёрт.
      - Нет. Я постоянно нахожусь в Европе - на год или на два. Моя резиденция - в Париже. Все американцы в Европе базируются на Париж. Он скоро превратится в Пятую авеню. Я была в Бейруте по другому заданию и случайно наткнулась на наваба с его компанией.
      Она взглянула на Кена, он улыбнулся ей в ответ и подал нам нашу выпивку. Я тут же расплатился, и бармен сумел не выдать своего расстройства.
      Мы с мисс Бёрт отпили по чуть-чуть, Кен сделал большой глоток. Потом девушка объявила:
      - Думаю, это мне лучше взять с собой. Если вы остаетесь здесь...
      - Мы остаемся здесь, - твердо заявил Кен.
      Она неторопливой походкой пошла прочь. Я наблюдал, как она лавирует между авиаторами и туристами. Народу в баре становилось все меньше, люди расходились ужинать. Оставались лишь те, кто уже поел или для кого здесь был дом. Я сел на стул, который освободила девушка.
      3
      Когда она ушла, мы словно получили возможность ослабить галстуки, почесать спину и убрать под стол грязную посуду. При ней каши не сваришь, а вдвоем - другое дело. Некоторое время мы оба молчали, глядя в стаканы и затягиваясь дымом сигарет. Заговорил Кен:
      - Ну и как она жизнь?
      - Живем, летаем.
      - Да-а. А что ещё человеку нужно? - Помолчав, Кен добавил: - Ну а как работа-то?
      - Платят наличными. Не часто и не много - но, в конце концов, это же только "Даки".
      - И чем они собираются их заменять?
      В то время на эту тему много говорили в кругу авиаторов и самолетостроителей. Шесть фирм имели самолеты, предназначавшиеся на замену "Дакот", и конторы компаний, все ещё пользовавшихся "Дакотами", были по колено завалены яркими рекламными проспектами и не знали отбоя от одетых с иголочки инженеров-коммивояжеров.
      - Ничем не собираются, - ответил я. - Мы будем летать на "Даках", когда остальные уже перейдут на космические корабли. - Кен улыбнулся. Я поинтересовался у него: - А что представляет из себя твой его превосходительство как работодатель?
      Кен развел руками.
      - Платит хорошо. Но, надо отдать ему должное, он летает не только в ясную погоду. Если ему куда надо, он летит. Он считает, что я найду способ добраться туда.
      - А где ты живешь? - спросил я.
      Я знал, что где бы ни жил наваб, только наверняка не в Тунгабхадре. Это было одно из маленьких центральных индийских княжеств, населенное главным образом индусами, а во главе его стоял правитель-мусульманин. Это была ситуация того типа, что с таким блеском была разрешена при Разделе.* Теперь наваб и окружение живут, наверно, где-то в Пакистане.
      - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
      * Расчленение страны на Индию и Пакистан перед предоставлением независимости в 1948 году.
      - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
      - Он купил себе поместье рядом с Форт-Манро, знаешь, где это?
      Я знал: это у подножья Сулеймановых гор, к западу от равнины реки Инд.
      - Причем ничего слишком особенного. Просто старый губернаторский дворец, - продолжал Кен. - Тридцать спален и взлетно-посадочная полоса на задворках садов. Проблемы духовного лидерства его, слава Богу, не занимают.
      - Да, жизнь не из простых.
      Кен кивнул, достал шелковый носовой платок и вытер влажный лоб. Сейчас не было жарко - ни в это время года в Афинах, ни даже в американском баре отеля "Кинг Джордж". Его темп пития снизился после ухода девушки, но выпитое до этого сказывалось.
      Подошел Роджерс, как бы случайно, с почти пустым стаканом. Он остановился как раз за спиной Кена, и замшевая рубашка привлекла его должное внимание.
      - Тони, - сказал я, - я хочу тебя познакомить с моим старинным другом. Кен Китсон.
      Кен быстро обернулся, и я объяснил, что Роджерс - мой второй пилот, а с Кеном мы летали в войну. Стакан Роджерса, похоже, напомнил Кену о его миссии. Он помахал бармену пальцем и заказал три тех же коктейля, даже не спросив Роджерса, чего он хочет.
      Роджерс спросил Кена, чем он занимается, и, услышав ответ, он чуть ли не скривил губы. Он готов был молиться на пилотов реактивных самолетов и бесконечно слушать тех, кто летает на больших машинах, но личный пилот для него было делом на ступеньку ниже проституции. Его можно было где-то и понять, но я его не понимал.