Неподалеку от анклава гхемфов начиналась одна из двух троп, карабкающихся по Обрыву и ведущих на Небесную равнину. Гхемфы установили на тропе знак, указывающий на вход в их поселение: без него обнаружить узкую дорожку было бы трудно. Мы остановились у развилки, и Блейз осветила знак откуда-то взявшимся у нее фонарем, чтобы убедиться: мы попали туда, куда хотели. На дощечке значилось всего два слова: «Гхемфы. Татуировка». Цена указана не была, да этого и не требовалось: услуги гхемфов ценились одинаково на всех Райских островах. Не имело значения, был ли знак гражданства фигуркой кролика с телом из дешевого перламутра, как у меня, или изображением глаза с дорогим аквамарином в качестве радужки, как у цирказеан. Вы получали татуировку с тем камнем, который соответствовал вашему гражданству, и на том дело заканчивалось. Единственное, за что люди когда-либо хвалили гхемфов, была их неподкупность. От них нельзя было добиться нарушения закона, какую бы взятку вы им ни предложили.

Проблема гражданства не слишком беспокоила нас, жителей Небесной равнины, но я слышал достаточно о порядках в других местах, чтобы знать: жизнь без него была нелегкой. Отсутствие соответствующей татуировки делало человека бесправным, не имеющим легального статуса. Его могли на законных основаниях выслать из любого островного государства, и те не имеющие гражданства, кому удавалось выжить, становились преступниками или отправлялись в места вроде косы Гортан.

Мы свернули с основной тропы и при свете фонаря стали пробираться к домам. К тому времени уже, должно быть, наступила полночь, хоть определить время по звездам я не мог: в воздухе Мекатехевена было слишком много дыма и миазмов, и дымка скрывала небо.

Пес по-прежнему сопровождал нас, то путаясь под ногами у Скандора, то исчезая в чаще; выныривал он оттуда весь перемазанный грязью. Его лапы больше напоминали лапы травяного льва, а не собаки: они были размером с лепешку и, похоже, имели перепонки между пальцами. Я даже засомневался, собака ли это. Бегал пес тоже странно: его задняя часть все время норовила обогнать переднюю, и в результате никогда нельзя было точно сказать, бежит он прямо на вас или куда-то в другое место. На шкуре участки свалявшейся шерсти чередовались с проплешинами, словно выеденными паразитами. Одного взгляда на это чудовище было достаточно, чтобы начать чесаться.

Блейз дернула за поводья, останавливая Скандора.

– Это и есть их дома? – спросила она меня. Строения, к которым вела дорожка, скрывались в темноте, как и следовало ожидать в это время суток, а под деревьями и вовсе ничего нельзя было разглядеть.

– Думаю, да, – ответил я. – Я никогда здесь раньше не бывал. Ты собираешься кого-нибудь разбудить?

– В этом нет нужды, – раздался голос из темноты. – Вам нужно сделать татуировку?

– Нет, – ответила Блейз. – Мне просто нужен кто-нибудь из гхемфов, а лучше бы кто-нибудь из их старейшин.

Последовало короткое молчание, затем донеслось:

– Я здешний старейшина.

Блейз соскользнула на землю и передала мне поводья. Не говоря ни слова, она протянула гхемфу правую руку ладонью вверх, и смутная тень, стоявшая перед одним из домов, приблизилась. Блейз подняла фонарь, чтобы осветить то, что держала на ладони. Я заметил блеск золота. Гхемф издал изумленное шипение. Что бы Блейз ни показала ему, это явно поразило его, но взять то, что она ему протягивала, гхемф не попытался.

– Кто это сделал? – спросил он. Я говорю «он», но на самом деле ни малейшего представления о том, какого это существо пола, я не имел; даже нюх ничего мне не сказал. Впрочем, гхемфы вообще не имели запаха; в этом отношении они были так же незаметны, как утренняя роса.

– Эйлса, – ответила Блейз. – Она также оказала мне честь, сообщив свое духовное имя.

– Это действительно большая честь, – прошептал гхемф. – И ты пришла сюда, чтобы сообщить о ее смерти.

– Э-э… да. Ты… ты ее знал?

– Она не из моего выводка. Мы никогда не встречались.

Блейз кивнула, хотя я не был уверен, что слова гхемфа оказались ей понятны.

– Уже поздно, – сказала она. – Мне о многом нужно рассказать, но, может быть, лучше отложить это до утра. Нет ли здесь места, где мы могли бы укрыться на ночь?

Гхемф, казалось, растерялся, словно Блейз попросила его о чем-то, что было не в его власти, но потом показал в сторону темного строения и ответил:

– Вон там есть амбар.

– Это нам прекрасно подойдет.

– Там найдется корм и вода для вашего селвера. Для себя у вас вода есть? – спросил гхемф, распахивая перед нами двери амбара.

– На ночь хватит, – ответила Блейз.

– Тогда я пожелаю вам приятного отдыха. – Гхемф растаял в темноте. Я не видел, в какой дом он вошел, да и вошел ли. Я не мог разглядеть его в темноте, но мне показалось, что он был мокрым, а то, что я принял за одежду, было всего лишь набедренной повязкой или полотенцем. Мне это показалось странным. С какой бы стати ему купаться в темноте?

Амбар оказался большим, так что мы смогли улечься на соломе, да и Скандору хватило места. Появление большого незнакомого пса повергло в панику двух коз и десяток кур, ночевавших в амбаре, но как только переполох прекратился, мы наконец смогли устроиться на ночь с относительным комфортом. Прежде чем закрыть глаза, я сказал:

– Это ведь ваш пес, верно? Уж мне он точно не принадлежит.

Блейз рассмеялась в темноте.

– Да. Это Следопыт. Он наполовину ныряльщик с островов Фен – водяная собака.

– Ага. Я просто хотел удостовериться…

– Вот видишь, Блейз? – проворчала Флейм. – Ему тоже не нравится эта здоровенная кормушка для блох.

– Неблагодарные! – возмущенно воскликнула Блейз. – Скольких феллиан сегодня искусал этот пес, защищая нас!

Думаю, тут она была права. Только симпатичнее от этого зверюга не стала.

Задолго до рассвета меня разбудил кошмар, которого я не мог и не хотел потом вспоминать. Видит небо: действительность была достаточно ужасной. Взгляд, который бросила на меня Джастрия… Момент, когда камень размозжил ей висок… треск костей, запах крови. Джастрии больше не было, и вина за то, что легкое облачко ее жизни рассеялось, лежала на мне.

Джастрия… Как мог я так ее подвести?

Я скинул тагард, который использовал как одеяло, и вышел наружу. Ночью прошел дождь, и воздух немного посвежел. Кое-где даже проглядывало чистое небо с сияющими на нем звездами. Стоял месяц Двух Лун, и я прошел по залитой лунным светом дорожке мимо домов к берегу реки. Там имелся причал, и ступени вели к заполнявшей русло грязи – прилив еще не начался, – но нигде не было видно лодок. Я уселся на причале, удивляясь тому, как много звуков рождается на окружающих болотах: кто-то шлепал по грязи, крабы щелкали клешнями, илистые прыгуны хлопали хвостами, отмечая границы своих владений, – тысячи голосов, которые я слышал, но не мог понять.

Я все думал о том, что сделал неправильно, почему так и не смог помочь Джастрии. Я был не в силах найти ответы на свои вопросы и кончил тем, что просто расплакался. Мучительные всхлипывания раздирали меня, поднимаясь из каких-то темных глубин моего существа.

Я так погрузился в свое горе, что не учуял приближения Блейз. Слышать я тоже ничего не слышал: несмотря на свои размеры, она могла передвигаться неслышно, как травяной лев по лужайке. Я обнаружил, что Блейз рядом, только когда она села на причал и обняла меня за плечи. Она позволила мне выплакаться, потом протянула платок. Практичная женщина. Платок был мне очень нужен.

– Не думаю, что ты мог что-то сделать, чтобы ее спасти, – сказала Блейз, когда я наконец успокоился. – Она хотела умереть, вот и все.

Я чувствовал себя совершенно открытым перед ней, и мне было все равно. Шепотом я спросил:

– Но почему, почему?

– Иногда, – заговорила Блейз, старательно подбирая слова: похоже было, что ей уже случалось размышлять об этом, – иногда люди рождаются не в том мире, который им подходит. Они стараются понять его, но не могут. Некоторые ищут выход в том, чтобы попытаться изменить мир: такие становятся революционерами. Другие пробуют переделать себя, чтобы соответствовать ожиданиям окружающих, и оказываются ужасно несчастными, вроде крабов, пытающихся плавать, как рыбы: такое просто противно их природе. Многие из этих людей, подобно Джастрии, в конце концов просто сбегают в надежде, что найдется место, где никто не будет требовать от них, чтобы они стали такими же, как все. Мечта о свободе обычно оказывается иллюзией: ведь свои проблемы они уносят вместе с собой. Беда Джастрии заключалась в том, что она не знала, как управлять собственной судьбой. Ее трагедия была трагедией женщины, которая ничего не умеет: для таких нет шанса вырваться. У мужчин обычно бывает больший выбор.

– Что же мне было делать? – спросил я, на самом деле не ожидая ответа. Найти его должен был я сам, но ответила мне Блейз.

– Ты не мог решить ее проблемы, – сказала она скорее раздраженно, чем сочувственно. – Они принадлежали только ей. И в конце концов она смогла найти лишь один способ их разрешить. Так проявилась ее слабость, а не твоя.

– Она говорила об этом с тобой? – Я почувствовал горечь, даже ревность.

– Да, хотя и не прямо. Мы много о чем говорили. Она знала, что ее ждет смерть. Она хотела, чтобы кто-то ее понял, а рядом оказалась я.

Прозрение было как ослепительная вспышка.

– Она могла бежать с тобой вместе, ведь верно? Она тоже могла спастись. Ты ей это предлагала, да? О небеса, она отказалась от свободы, которую ты ей предложила!

Блейз с сочувствием посмотрела на меня.

– Да.

Меня передернуло; все мое существо восставало против этой мысли.

– Целый день я лез из кожи вон, пытаясь найти хоть кого-нибудь, кто выслушал бы, кто имел бы власть остановить расправу. Менодианский патриарх. Командир гвардии. Канцлер. Сам повелитель… И все это время у нее была возможность спастись, а она от нее отказалась. – Я испытывал ужасную горечь по отношению к Джастрии и пытался с ней бороться. Джастрия была мертва; так как же я мог на нее сердиться? Но только я все равно был в ярости.

– Таков был ее выбор, – сказала Блейз.

Я вытаращил на нее глаза, готовый выместить свой гнев на той, что совсем его не заслуживала.

– Ты что, не могла ее заставить? А ты хоть пыталась?

Глаза Блейз сверкнули, но ответила она спокойно:

– Я пригрозила, что ударю ее рукоятью меча по голове и вынесу ее бесчувственное тело на плече. Она ответила, что стоит мне сделать шаг к ней, и она закричит и скажет стражникам, что у меня – отмычка и меч. Так что я оставила ее в покое. Она хотела умереть сильнее, чем я – спасти ее жизнь; это так – можешь мне поверить.

Она говорила правду: мой нос это подтвердил.

Мне не сразу удалось найти слова, чтобы выразить мысль, которая уже давно не давала мне покоя: мучительное подозрение, никак не желавшее уходить.

– Я не могу избавиться от чувства… что она хотела именно меня сделать своим убийцей, потому что… потому… – Я умолк: дальше говорить я не мог, слова были слишком ужасны.

Сначала Блейз не поняла, о чем я, потом изумленно взглянула на меня.

– Ты хочешь сказать – она попросила тебя не потому, что боялась боли сама, а чтобы причинить боль тебе?

Я кивнул и попытался объяснить, все время помня о том, что рядом со мной женщина, которая носит меч не в виде украшения.

– Убить другого человека – самое ужасное, что может совершить житель Небесной равнины. Это единственное преступление, которое наказывается пожизненным изгнанием. Мы там, у себя, даже мышей не убиваем. А для меня такое еще непростительнее, потому что я – врач, целитель, призванный спасать жизни. – Мой голос упал до шепота. Мне с трудом удавалось заставить себя продолжать. – То, что я ее убил… запятнало мою душу. Запятнало навсегда. Она должна была знать, как это будет. Блейз, какое ужасное зло я ей причинил, если она сочла, что я заслуживаю подобного наказания?

Блейз задумалась, и я ощутил исходящий от нее запах осуждения. Она решила, что я собрался превратить трагедию Джастрии в собственную трагедию из-за извращенности своей души. Она не сказала вслух: «Ах ты подонок, это вовсе не твоя трагедия», но я прочел ее мысль по глазам, да и запах сказал мне то же самое. Осуждение Блейз пахло как горящее масло.

Я не мог ее винить. Она не знала меня, не знала Джастрию, не знала народ Небесной равнины. Вполне возможно, она зарабатывала на жизнь, убивая людей. И она не видела того прощального взгляда, который бросила на меня Джастрия. В последние секунды жизни моя жена была полна триумфа – того триумфа, который победитель стремится показать ненавистному противнику. Она считала, что выиграла битву, а я даже не знал, что эта битва между нами идет… Я чувствовал себя так, словно меня выпотрошили.

В глубине души я знал, что сам должен буду найти ответ на вопрос, который задал Блейз. Однако даже если мне удастся его найти, вряд ли я смогу когда-нибудь обрести душевный покой; если же нет – меня ждала бесконечная душевная боль.

Тогда я не знал, конечно, что наступит время, когда гибель одной женщины будет казаться мелочью, чем-то тривиальным по сравнению с теми тысячами невинных, которых ждала смерть от моей руки, и смерть ужасная. Я, который никогда не хотел вообще никого убивать, кончил тем, что стал убийцей такого множества людей, что их и сосчитать невозможно. Душевный покой, которого я искал после смерти Джастрии, сделался ускользающей мечтой, мучившей меня всю жизнь.

Я вернулся в амбар, чтобы забрать Скандора и вывести его попастись. Я отвел его на берег и привязал на лужайке, где его не было бы видно ни с дороги, ни с реки. К тому времени, когда я вернулся, вокруг суетились гхемфы, и один из них разговаривал с Блейз и Флейм. Я не был уверен, тот ли это, что встретил нас ночью, или нет. Различить их было трудно. Гхемфы одевались и выглядели одинаково. Кожа у них была сероватой и чем ниже, тем темнее, так что ноги с перепонками между пальцами выглядели черными, как уголь. Тела их были лишены волос, и мне никогда не удавалось отличить мужские особи от женских. У некоторых на лицах было больше морщин, но оставалось только гадать, являлось ли это признаком преклонного возраста.

Когда я подошел, Блейз повернулась ко мне и вежливо сказала:

– Келвин, это – самый главный старейшина анклава. Прошу прощения: я не знаю твоего семейного имени – Джастрия называла тебя просто Келвином – и не могу представить тебя как следует.

– Гилфитер.

Брови Блейз поползли вверх.

– Ты случаем не родич Гэрровина Гилфитера?

– О небеса, ты знакома с моим дядей?

Блейз начала смеяться.

– Все летучие рыбы океана, я в жизни встречала всего двоих жителей Небесной равнины, так они оказались еще и родственниками!

Я пожал плечами.

– Чудо в другом: удивительно, что ты вообще повстречала жителя Небесной равнины. Очень немногие из нас покидают Крышу Мекате. А уж если тебе так повезло, то самые вероятные кандидаты – я и дядюшка. Мы спускаемся вниз, потому что мы оба – врачи и должны добывать лекарства и целебные травы.

– Ты говоришь не с таким сильным акцентом, как он.

– Покидая Небесную равнину, я предпочитаю, чтобы меня понимали. Дядя Гэрровин – старый греховодник, который любит морочить людям головы. – Я повернулся к гхемфу. – Спасибо, что приютили нас в своем амбаре. Я сейчас уеду: не хочу навлекать на вас неприятности, сегодня утром я не самый популярный человек в Мекатехевене.

Гхемф поднял руку.

– Мы сочтем за честь, если вы задержитесь и примете участие в нашей утренней трапезе. Мы специально приготовили еду, которая по вкусу людям.

Я удивленно заморгал и оглянулся на Блейз, гадая, что она могла накануне показать гхемфам такого, чтобы заслужить подобное отношение. Обычно гхемфы не разговаривали с людьми, а если и разговаривали, то только по делу, да и все их высказывания бывали односложными. И уж тем более никогда они не предлагали человеку разделить с ними трапезу.

Блейз ответила мне совершенно невинным взглядом.

– Не сомневаюсь, что Келвин может немного… э-э… задержаться.

Мне следовало бы отказаться. Мне следовало бы попрощаться и уехать. Я уже открыл рот, чтобы сказать об этом, но Блейз меня опередила.

– Я ведь так и не представилась, – сказала она мне. – Я – Блейз Полукровка, не имеющая гражданства уроженка Ступицы на островах Хранителей. Моя подруга – Флейм Виндрайдер с Цирказе. И мне действительно очень стыдно за то зло, которое мы тебе причинили.

Я посмотрел на нее – в первый раз посмотрел по-настоящему. Блейз была крупной широкоплечей женщиной с густыми темными волосами длиной до плеч. Я считаю себя высоким мужчиной, но она была выше. Никто не назвал бы ее красавицей, но в ней чувствовался характер, а глаза ее смотрели так проницательно, что это вызывало смущение. Хоть она и извинилась за то, что втянула меня в свои дела, виноватой она не выглядела.

– Стыдно? Да ты снова поступила бы точно так же, – резко ответил я: сомнений в этом у меня не было.

Флейм уже открыла рот, чтобы с возмущением запротестовать, но тут ее славненькая ручная птичка села ей на плечо и зачирикала, и Флейм промолчала. Мы с птичкой посмотрели друг на друга, и у меня по спине побежали мурашки. Мое желание как можно быстрее распроститься с этой компанией только усилилось.

Я повернулся к старейшине гхемфов, чтобы попрощаться, но тут оказалось, что нас окружает целая толпа: гхемфы принесли в амбар скамьи и стол и уже расставляли на нем исходящие паром блюда. Прежде чем я успел возразить, меня ласково усадили и сунули в руки кружку с каким-то горячим питьем. Я запротестовал, размахивая руками, в результате чего большая часть напитка расплескалась, но гхемфы успели исчезнуть; остались только двое из них – старейшина сел напротив Блейз, а второй расположился рядом со мной.

– Что вы хотели бы узнать? – сразу перешел к делу старейшина.

Я перестал протестовать и принялся вытирать пролитое, используя для этого салфетку из водорослей, лежавшую рядом с моей тарелкой. По крайней мере тогда я подумал, что это салфетка; позже я заметил, что сидящий рядом со мной гхемф свою жует…

Блейз поставила свою кружку на стол, и теперь я получил возможность рассмотреть ее ладонь. На коже виднелось что-то вроде золотой инкрустации, какой-то узор – несомненно, творение искусного татуировщика-гхемфа. Должно быть, его Блейз и показала встретившему нас накануне гхемфу. Я все еще продолжал таращиться на ладонь Блейз, гадая, в какую историю влип, когда полукровка заговорила:

– Я разыскиваю могущественного злого колдуна. Одно из имен, которыми он себя называет, – Мортред, Красная Смерть, и когда я в последний раз с ним столкнулась, он направлялся на Мекате. Похоже, где-то на этих островах есть поселение дун-магов. Многие из них – бывшие силвы: Мортред обладает властью превращать голубую силв-магию в багровую скверну… превращать силвов в дун-магов.

Эта новость явно не обрадовала старейшину гхемфов, но и не удивила тоже.

– Что тебе за дело до него? – спросил он после долгой паузы.

– Мы хотим его остановить, и у нас к нему есть личные счеты, но дело даже не в этом. Мортреда нужно уничтожить, прежде чем он обретет еще большее могущество и причинит непоправимый вред. Он жаждет политической власти и недавно едва не завладел Девой Замка Лиссал, наследницей суверена Цирказе. Он также пытался убить Рэнсома Холсвуда, наследника трона островов Бетани. – Блейз умолкла и поднесла к губам кружку с питьем. Стоило ей сделать глоток, и глаза ее остекленели. Должно быть, напиток был ужасным на вкус. Я в этот момент тоже собрался отхлебнуть из своей кружки, но тут поспешно поставил ее на стол.

– Разве такая задача не подходит больше силвам-хранителям? – спросил гхемф.

– Они, конечно, тоже заинтересованы в том, чтобы найти логово дун-мага, но справиться с ним могут только обладающие Взглядом, потому что только на них не действует дун-магия. Только обладающие Взглядом способны видеть дун-магию.

– И ты – одна из них?

– Да. Флейм владеет силв-магией.

Я слушал все это, и мои подозрения росли. Дядюшка Гэрровин часто развлекал детишек на Небесной равнине рассказами о магии, о силвах, которые обманывают людей, создавая иллюзии, и усилием мысли излечивают болезни, а также о злых дун-магах, которых он встречал и побеждал во время своих путешествий. Я уже вышел из возраста, когда верят подобным сказкам.

– И почему ты думаешь, что мы – гхемфы – сумеем тебе помочь?

– Потому что когда люди живут слишком далеко от ваших анклавов и не могут принести к вам своих новорожденных для татуировки, вы сами отправляетесь к ним. Нет такой дыры на всех Райских островах, где бы вы не бывали, – за исключением, конечно, косы Гортан. Поэтому вам легче, чем кому бы то ни было, заметить что-то необычное… неправильное. Не такое, каким ему следовало бы быть.

Гхемф склонил голову, соглашаясь с Блейз.

– Мы обычно не вмешиваемся в дела людей. Мы делаем татуировки, свидетельствующие о гражданстве, чтобы ваши правители могли следить за исполнением законов, но это уже не наша… не наша забота. Все, чего мы хотим, – это чтобы нас оставили в покое.

Тут в первый раз заговорила Флейм:

– Вы в самом деле думаете, что злой колдун, дорвавшись до власти, оставит гхемфов в покое? Эйлсу убили приспешники Мортреда. Дун-маги не терпят никого, кем не могли бы Управлять. Вы, гхемфы, слишком независимы, и они увидят в этом угрозу. Кроме того, Блейз сказала мне, что вы нечувствительны к магии. Злые колдуны ненавидят всех, кто невосприимчив к их заклинаниям.

Блейз подняла руку с татуировкой и сказала:

– Этот знак Эйлса нанесла своей кровью, умирая. Думаю, вы должны знать, что все сказанное Флейм – правда.

Старейшина гхемфов ничего не ответил.

Флейм отхлебнула из своей кружки – не получив, судя по всему, вреда – и с аппетитом принялась за стоящее на столе угощение. Я тоже заставил себя кое-что попробовать; блюда состояли, насколько я мог судить, в основном из рыбы и из грязи мангровых болот. Попытавшись запить их содержимым своей кружки, я едва не подавился: напиток походил на уксус с привкусом водорослей.

Второй гхемф, тот, что сидел рядом со мной, повернулся к Блейз и тихо сказал:

– Эйлса была моей сестрой по выводку, мы росли вместе. Позволь мне поблагодарить тебя от имени всего выводка за ту заботу, что ты, судя по полученному тобой знаку, проявила в отношении Эйлсы. Мы хотели бы отметить тебя.

– Отметить?

– Оказать тебе почести.

– Для меня было честью знакомство с Эйлсой, – сказала Блейз. – Я потеряла настоящего друга. – Мне было трудно представить себе, что она говорит правду, но чувство Блейз было неподдельным: о том, что это так, я мог судить по запаху, столь же острому, как вкус предложенного гхемфами напитка. Она искренне оплакивала неведомого мне гхемфа, существо, принадлежащее к другой расе – расе, которая, насколько мне было известно, всегда старалась держаться в стороне от человеческих забот.

– Порф, – неожиданно сказал старейшина. – Это, должно быть, Порф.

Блейз нахмурилась. Название, несомненно, о чем-то ей говорило.

– Где это? – спросила Флейм.

– Остров к северо-востоку от Мекате. Я там разделалась с дун-магом… лет семь-восемь назад, – небрежно ответила Блейз, словно говоря о погоде или о чем-то столь же тривиальном. – Он пробрался на пост губернатора острова и даже основал школу для таких же, как он сам, на ближнем к Порфу берегу Мекате. Нам пришлось вычищать эту грязь через год или два после гибели губернатора. Нескольким дун-магам удалось скрыться, и мы их так и не нашли. Так что вы слышали насчет Порфа?

Гхемф понурился.

– Да по большей части слухи. Одна из нас побывала у озера, именуемого Плавучая Заросль, чтобы сделать татуировку детишкам из деревни на берегу. Она говорила, что люди там перепуганы. Они рассказывают об озерных духах, о странных чужаках, о том, что из селения на острове посреди Плавучей Заросли никто больше не появляется на берегу.

– Она побывала на том острове?

– О, конечно: это же был ее долг, ты же понимаешь. Она не обнаружила там детей – ни одного ребенка. Жители были мрачными и велели ей убираться. Она сделала это с радостью: по ее словам, там все было каким-то неправильным. Это единственное место, о котором нам сообщили как о… странном.

Блейз нахмурилась еще сильнее.

– Эйлса говорила мне, что магия на гхемфов не действует, но видеть ее вы можете? Поняла бы ваша посланница, например, что повстречала людей, порабощенных дун-магами?

– Мы не видим цвета магии и не ощущаем ее запаха, как на это способны те, кто обладает Взглядом, но она должна была почувствовать… вибрации. Только наша сестра очень молода, это было ее первое путешествие, и возможно, она сама не поняла, что означают ее ощущения.

– Спасибо вам. Думаю, нам следует там побывать. Только у нас возникли некоторые неприятности с местными жрецами-феллианами, и нам может оказаться затруднительно покинуть Мекатехевен на корабле. Не существует ли дороги по суше, которая вела бы в какой-нибудь другой порт?

Оба гхемфа посмотрели на меня. Я неохотно сказал:

– Единственная возможность – подняться на Небесную равнину и спуститься с другой стороны, к бухте Ниба. Там имеется порт Лекенбрейг, откуда на Порф ходит пакетбот.

Словно по команде Блейз и Флейм улыбнулись.

– Ох, нет, – простонал я, переводя взгляд с одной на другую. – Нет! Категорически нет. Никуда я вас не повезу!

От агента по особым поручениям

Ш. айсо Фаболда,

Департамент разведки,

федеральное министерство торговли, Келлс, Достопочтенному М. айсо Кипсуону,

Президенту национального общества научных, антропологических и этнографических исследований не-келлских народов

Дорогой дядюшка!

Спасибо за Ваше письмо. Сразу отвечаю на Ваш вопрос: да, услышать, как Гилфитер говорит о гхемфах как о чем-то совершенно обычном, было для меня шоком; его свидетельство является, пожалуй, одним из самых веских аргументов в пользу того, что эти существа – реальность, а не часть созданного культурой Райских островов мифа. В конце концов, Гилфитер – человек науки, врач, хоть и происходит из пастушеского народа, обитающего в глухих горных деревушках; он образован и не склонен к суевериям. И тем не менее тот факт, что сейчас на Райских островах никаких гхемфов нет и к тому же, если они существовали, от них не осталось никаких артефактов, требует объяснений. Почему не сохранилось никаких письменных свидетельств их существования, почему островитяне так неохотно говорят о них? Как я уже писал Вам раньше, проблема нуждается в дальнейшем изучении.

Теперь что касается Вашего второго вопроса: нет, лично я не беседовал ни с одним почитателем Фелли. Дело в том, что теперь их осталось совсем немного: культ утратил популярность. Повелитель Мекате, насколько мне известно, ограничил власть феллианских жрецов. Мне кажется, что к этому приложил руку, по мере того как его собственное влияние росло, Тор Райдер. Однако более подробно об этом я Вам напишу в другой раз.

Мои личные дела таковы: я провел прошлую неделю с Аниарой на празднестве графства, где живут ее дядя (Шеветон айсо Трекалд, которого Вы, по-моему, знаете) и тетя; у них мы и останавливались. Потом я вернулся в город, чтобы продолжить подготовку к новому путешествию. Я еще не получил уведомления о назначении, однако меня попросили продолжать работу, так что, думаю, назначение состоится. Натан согласился вновь отправиться на острова в качестве моего переводчика, однако возникли трудности с подбором рисовальщика. Аниара, да благословит ее бог, предложила свои услуги! Конечно, я никогда не согласился бы на подобное, даже если бы мы были уже женаты. Путешествие связано со слишком большими тяготами для представительницы прекрасного пола. Тем не менее Аниара так же взволнована перспективой новой экспедиции на Райские острова, как и я сам, хотя, мне кажется, она и будет по мне скучать. Она заставила меня пообещать, что, если я вправду туда отправлюсь, я снова повидаюсь с Блейз, если та еще жива.

Мне приходится на этом письмо закончить: мне только что доставили пакет с бумагами: формы (заполняемые в трех экземплярах) для заказа научной аппаратуры. Для экспедиции будут изготовлены новые подзорные трубы и эти новомодные микроскопы, чтобы изучать образцы растений и насекомых.

Мой самый теплый привет тетушке Росрис.

Ваш любящий племянник

Шор айсо Фаболд.