Поскольку в Амкабрейге я категорически отказывался от участия в их делах, ее интерес действительно был понятен. Я смущенно улыбнулся и кратко рассказал о том, что случилось со мной после их отъезда и что я начал чувствовать. К сожалению, подробностей я ей не сообщил – не упомянул Джинну и не пересказал содержание прочитанного свитка. Потом я много раз гадал: что изменилось бы, если бы я это сделал? Может быть, и ничего. Возможно, мы все же не нашли бы способа исправить то, что уже случилось.

По просьбе Блейз я также рассказал ей об обстоятельствах моего знакомства с Тором Райдером. Она внимательно, не перебивая и не задавая вопросов, выслушала меня. Я кончил тем, что рассказал, как стал оскорблять Домино, чтобы отвлечь его от Райдера.

– Это было безумием, – покачала Блейз головой. – Тебе следовало отправиться следом за Флейм.

– Наоборот, все вышло удачно. Гхемфы ведь не знали, в какой ты опасности, пока я не начал кричать. Только тогда они поняли, что ты нуждаешься в помощи, только тогда вынырнули и узнали у меня, что происходит.

– А-а… Только почему все-таки ты высадился на берег? Тебя ведь могли убить.

– Ну, на самом деле участие гхемфов не оставляло мне выбора, – скромно признался я. – Они просто выкинули мой плот на берег. И тут я увидел, как Райдер упал, и почувствовал, что бросить его не могу. Он истек бы кровью.

Блейз вздохнула.

– Хорошее решение для Райдера, плохое – для Флейм. Великая Бездна, почему ничто в этом мире не бывает простым, Кел? -Я отчетливо чувствовал запах ее отчаяния. – Флейм уже не поможешь, верно? К тому времени, когда мы ее догоним, она будет полна дун-магии. Даже силвы-целители не могут вернуть к добру того, кто полностью развращен.

– Мы можем попытаться.

– Ты ведь и правда к ней привязан, да? – Блейз слегка нахмурилась, потом добавила: – Флейм – замечательный друг: она добрая и любящая, щедрая и храбрая. По крайней мере такой она была… Только… только мужчин она просто использует и тут же бросает. Это из-за того, что она любит Руарта. Что бы с ней ни случилось, никого другого она не полюбит.

Я растерянно заморгал. Уж не думает ли Блейз, что я влюблен в ее подругу? Я положил руку ей на плечо.

– Блейз, я это знаю. Не забывай, какой у меня нос.

Она фыркнула, недовольная собой.

– Ну да… Впрочем, это и к лучшему: уж очень я расстраиваюсь, как вспомню, что ты разбираешься и в моих запахах… то ли я букет роз, то ли ослиный навоз.

Я засмеялся.

– Ничего подобного. На самом деле ты самое загадочное существо – если не считать, конечно, моих соплеменников. Ты мне напоминаешь их – мы, горцы, привыкли прятать свои эмоции. Вот и ты такая же.

– Ничего удивительного, если вспомнить, в каких условиях я росла. Если нищая побирушка показывает свои чувства, она становится уязвима. Все очень просто. Гораздо лучше крепко держать себя в руках и никогда никому не показывать, что ты чувствуешь. – Блейз переменила тему, прежде чем я сумел что-нибудь сказать: – А как теперь дела у Тора?

– С ним все в порядке, мне кажется. Он все еще слаб, конечно, и слабость сохранится еще какое-то время.

– Он спрашивал тебя о том, каким образом был исцелен?

– Он думает, что это заслуга гхемфов.

– Ты… ты знаешь, каковы мои чувства к нему, верно?

– Как я понимаю, тебе хватает нахальства посоветовать мне соблюдать осторожность в моих собственных романтических чувствах.

Блейз бросила на меня долгий взгляд.

– Удобный инструмент твой нос, Гилфитер, если даже об этом он тебе сообщает.

– Чуткого носа вовсе не требуется, чтобы сказать: вы друг другу не подходите. Я понял бы это и без помощи обоняния.

Блейз вздохнула.

– Да, наверное, ты прав. Мы знаем о своей… несовместимости. Вот мы и решили расстаться.

– Решили?

– Решили раньше и придерживаемся этого решения теперь. Ничего не изменилось и скорее всего никогда не изменится. Его вера – часть его личности, а я никогда не смогла бы разделить ее с ним. – Блейз ушла в себя; должно быть, она искала внутреннюю силу, какое-то утешение. Я позволил своей руке соскользнуть с ее плеча. – А как Дек? – переменила тему Блейз. – Выглядит он ужасно.

– Обычно так и бывает, если человека зверски избить. Нос, разбитые губы и сломанные ребра заживут, синяки скоро побледнеют. Ему больно, но мальчишка старается быть мужественным.

Блейз ласково улыбнулась.

– Это я заметила.

На пристани, когда мы туда пришли, царил хаос, хотя, пожалуй, хаос упорядоченный. Скарри, представительный бородатый мужчина, которому совершенно не подходило его прозвище Торопыга, отдавал приказы, стоя на палубе. По сходням туда-сюда сновали вереницы грузчиков и матросов. Нас уже ждал лопающийся от гордости Дек: ему удалось продать обе лодки за огромные, как он полагал, деньги. Ни один из нас не стал его разочаровывать; да и в самом деле он справился не так уж плохо, если учесть, что жители города страдали от застоя в делах.

– Можно мне на эти деньги купить меч? – с надеждой спросил Дек.

– На меч их не хватит, – ответила ему Блейз. – Впрочем, кое-что я для тебя купила. – Она отвязала от ножен своего меча длинный сверток и протянула Деку. Это оказался меч – своего рода.

– Но он же деревянный! – воскликнул паренек, пытаясь скрыть свое разочарование.

– Уж не думаешь ли ты, что каждый ученик воина сразу начинает тренироваться с настоящим оружием? Я уверена, что в городской страже вас обучали сначала владеть учебными клинками.

– Ну да…

– Я начну учить тебя сразу же, как только заживут твои ребра, – пообещала Блейз. – Я купила два деревянных меча.

Дек попытался выразить подобающую благодарность. Блейз решила приободрить мальчишку.

– Ох, чуть не забыла: я тебе еще и это купила. – Она протянула Деку пояс с ножнами, из которых торчала рукоять кинжала. – Думаю, тебе это подойдет больше, чем твой нож для разделки рыбы.

Дек расцвел, как маргаритка на солнце, на мгновение лишившись дара речи.

Блейз дернула Дека за ухо – это был самый ласковый жест, который она только когда-либо делала.

– Ты получишь настоящий меч, когда покажешь мне, что умеешь управляться с деревянным. А пока обращайся с кинжалом с осторожностью: это значит, что браться за него ты можешь, только чтобы спасти свою драгоценную шкуру. Понятно?

Дек ухмыльнулся и кивнул.

– Блейз! – Я неожиданно ощутил знакомый запах. – Я чую дастелцев! – Я разглядел маленькую стайку, рассевшуюся на снастях шхуны. Я показал на них Блейз, и тут одна птичка слетела вниз и уселась на швартовую тумбу. Следопыт по команде Блейз тут же улегся на землю и отвернулся.

– Ты Келвин Гилфитер? – знаками спросила птичка; мое имя далось ей с большим трудом.

Я уселся на причал рядом с тумбой и тихо – незачем всем на пристани гадать, с чего это я вдруг начал разговаривать с птицами, – сказал:

– Я Гилфитер. У тебя известие для меня? От Руарта?

– Да. Он сегодня утром отплыл на корабле вместе с цирказеанкой и злым колдуном.

– На «Любезном»?

Птичка кивнула.

– Он просил передать, что будет и дальше следовать за Флейм. Корабль идет сначала в столицу архипелага Ксолкас, а потом на Брет. Руарт сказал, что будет повсюду оставлять для тебя послания у местных дастелцев. И еще он велел передать, что Флейм становится все хуже и хуже. Она стала враждебной по отношению к нему – пытается прихлопнуть, как только он к ней приближается. Руарт сказал, что ты должен поторопиться.

– Спасибо тебе, – сказал я. – Мы выйдем в море, как только сможем.

– Сказал он тебе, кто такой злой колдун? – спросила Блейз.

Птичка снова закивала.

– Мы, дастелцы, живем надеждой. И мы почитаем вас за то, что вы пытаетесь сделать. – Исходивший от птички запах бесконечной печали противоречил ее словам. Меня это заинтересовало, но только мимолетно: я счел, что это не мое дело.

– Мы сделаем все, что в наших силах, – сказал я.

Птичка склонила голову, и Блейз ответила ей тем же. Обмен поклонами мог бы показаться театральным и глупым, но я почувствовал, что тронут. Я до сих пор часто задумываюсь о том, что сталось с той птичкой и со всеми остальными дастелцами, которые мечтали о родных островах, но, возможно, так на них и не вернулись.

Около полуночи мы вышли из устья Лентяйки, и у меня тут же начался приступ морской болезни. Шхуна совсем не походила на пакетбот с его аккуратными каютами, она обычно перевозила товары, а не пассажиров. В трюме было душно, темно и до сих пор воняло – совершенно отвратительно – гуано. Для нас там повесили гамаки, и тем удобства ограничились.

Корабль качало на волнах, и мой желудок откликался на каждый подъем и спуск.

Не говоря никому ни слова, я поспешил к борту и свесился через поручни.

После того как съеденное мной за ужином отправилось в море, я почувствовал себя немного лучше, так что даже смог доползти до укромного укрытого от ветра уголка у подножия мачты и свернуться там клубочком. По крайней мере воздух был свежим. Корпус шхуны скрипел каждой своей доской, как старик, у которого болят все суставы, а над головой в парусах пел ветер.

Должно быть, я задремал, потому что через некоторое время меня разбудили голоса. Я сразу же снова почувствовал себя больным и начал думать, отправиться ли мне снова к борту или попытаться убедить свой желудок в том, что на самом деле в этом нет нужды. Когда мы плыли по Плавучей Заросли, я думал, что вонь дун-магии хуже, чем морская болезнь; теперь я начал пересматривать такое мнение.

Мои страдания только и могут послужить извинением тому, что случилось дальше. Я так сосредоточился на своих мучениях, так старался побороть тошноту, что даже и не подумал о том, что следовало бы сообщить о своем присутствии. Сначала я просто не обращал внимания на разговор, а когда обратил, было уже поздно, и я испытывал слишком сильное смущение, чтобы обнаружить себя.

Разговаривали Блейз и Райдер.

Райдер говорил:

– Гилфитер намекнул, что исцелили меня гхемфы, но ведь это не так?

Последовала пауза, потом Блейз спросила:

– Что заставляет тебя сомневаться?

– Хватит игр, Блейз. Гилфитер совсем не умеет лгать, а кроме того, я слышал часть его разговора с гхемфом. Они упомянули какое-то зло и говорили о том, что люди будут умирать из-за того, что я остался жив.

– Брось, Тор. Что сделано, то сделано.

– Перестань опекать меня! Неужели ты думаешь, будто я не чувствую… неправильности? Во мне появилось что-то, чего быть не должно.

– Что… что ты имеешь в виду?

– Со мной это сделали оскверненные силвы Мортреда, верно? Каким-то образом вы заставили их исцелить меня, хоть мы всегда считали такое невозможным. Почему ты пошла на подобный шаг, Блейз? Теперь во мне зло дун-магии! Неужели ты так плохо меня знаешь? – От Райдера пахло болью и печалью, и самое ужасное – яростью.

Блейз была более сдержанной и, что бы она ни чувствовала, хорошо свои чувства скрывала.

– Иначе ты умер бы, Тор.

– Неужели ты не понимаешь, что я предпочел бы смерть? Ты хоть представляешь, что со мной сделала?

Последовало короткое молчание, потом Блейз прошептала:

– Наверное, нет.

– Они передали мне часть своего осквернения дун-магией. Теперь у меня в душе постоянно раздается шепот зла. Я слышу его непрестанно… он мешает мне молиться. Я знаю, что такое невозможно, и все же чувствую… чувствую себя отрезанным от Бога.

Блейз не могла не расслышать, какой ужас прозвучал в голосе Райдера. Я услышал, как она резко втянула воздух.

– Ох, дерьмо… Прости меня! Я не знала…

– Как ты могла не знать? Это же были дун-маги! Разве можно было ожидать от них иного, чем попытка во что бы то ни стало заразить меня их скверной?

Блейз молчала. Я чувствовал ее растерянность и отчаяние.

– Скажи, о ком ты думала – о себе или обо мне, – когда затеяла это дьявольское дело ради моего спасения?

– Твой вопрос несправедлив.

– Разве? – Райдер цинично усмехнулся. – Впрочем, может быть, ты и права, и во мне говорит скверна дун-магии. Она иногда буквально затопляет меня, так что я не в силах управлять своими мыслями. О, не смотри так испуганно! Я буду бороться, и если на то будет милость божья, смогу победить. Я не осквернен дун-магами; они просто оставили во мне свой след, надеясь, что он будет отравлять мне жизнь… А может быть, иначе они и не могли. От тебя я хочу узнать одно: что тебе пришлось отдать им за мое исцеление.

Блейз долго не отвечала.

– Их жизни, – сказала она наконец.

– А еще?

– Их свободу.

– И сколько же их было?

– Двенадцать. Пришлось привлечь как можно больше – иначе ничего не получилось бы, ты ведь обладаешь Взглядом.

Теперь пришла очередь Райдера долго молчать.

– Двенадцать! О боже, ты отпустила на свободу двенадцать дун-магов только ради того, чтобы исцелить меня! Чтобы я остался в живых? Милосердные небеса, ты хоть представляешь, Блейз, скольких силвов они развратят, скольких женщин изнасилуют, сколько семей поработят, перебираясь с одного архипелага на другой? Представляешь ли, сколько людей умрет из-за твоего поступка?

– Не читай мне проповедь, Тор Райдер! – в ярости бросила Блейз. – Разве ты не уплыл с косы Гортан, предоставив нам с Флейм выслеживать Мортреда и его логово на Плавучей Заросли? Тогда тебя не очень волновала борьба с дун-магами.

– Я не был свободен. Я служу Патриархии и должен выполнять ее приказы. Я должен был вернуться на Тенкор.

– Ох, нечего оправдываться. Ты мог отправиться с нами, ты прекрасно это знаешь. Читать мне мораль ты не имеешь права – и это тебе тоже известно.

Последовала долгая пауза; ни один из них даже не шевелился. Потом Райдер сказал:

– Может быть, какая-то правда в этом и есть… И все равно сравнивать нельзя: ты выменяла мою жизнь, заключила сделку, на которую я никогда бы не согласился, если бы был в сознании. Ты не имела никакого права предполагать, что я захочу купить жизнь такой ценой. Это было неправильно, Блейз. Ты омрачила мое будущее виной, которую мне почти невозможно вынести.

– Не говори чепухи! Если тут и есть чья-то вина, то она лежит на мне, а не на тебе. На мне и на Гилфитере. В конце концов, ты тогда не мог принимать решения: ты был без сознания. Или ты пытаешься сказать, что во всем виновата наша любовь?

Райдер промолчал.

– Великая Бездна, ты ведь именно это имеешь в виду, верно?

– Я не хочу ссориться с тобой.

– Ну, ты очень успешно преодолеваешь свое нежелание. Наверное, мне следует винить в этом тот след дун-магии в тебе, потому что ты рассуждаешь неразумно.

Корабль особенно сильно качнуло, и я закрыл лицо руками, отчаянно сражаясь со своим желудком. Блейз вздохнула.

– Прости меня, Тор. Прости за все. Прости, что я не могу быть той женщиной, которая тебе нужна. Прости, что я любила тебя так, что захотела спасти любой ценой. Прости, что в результате ты страдаешь от чувства вины. Мне очень жаль, но, знаешь, я сделала бы все это снова. Я хотела, чтобы ты остался в живых. – В борт ударила еще одна волна, и Блейз подождала, пока палуба снова выровняется.

«Обними ее, ты, тупоголовый святоша, – думал я. – Разве ты не видишь, как она в тебе нуждается? »

Однако Райдер не двинулся с места, и Блейз продолжала:

– Мы правильно сделали, что расстались, Тор. Мы с тобой никогда не смотрим на вещи одинаково.

Последовало новое долгое молчание. Наконец Райдер сказал:

– Да, ты права. И я даже не могу выразить, как мне жаль…

– Глупо все это, правда? – Голос Блейз прозвучал легко, но я чувствовал ее боль.

– Мне не следовало давать волю гневу. Ты сделала то, что считала правильным.

– Но ведь ты не веришь, что это… – Блейз вздохнула. – Мы не можем сделать несовершившимся то, что совершилось. Так что, наверное, лучше просто… принять случившееся как данность.

– Да, думаю, так будет лучше всего, – согласился Райдер.

Он повернулся, чтобы уйти, но Блейз заговорила снова:

– Подожди. Я хочу… хочу поблагодарить тебя за все, что ты сделал на Плавучей Заросли. Если бы не ты, я бы погибла. Ты ужасно рисковал, Тор. Этого я никогда не забуду и никогда не перестану испытывать благодарность. У меня навсегда сохранится чувство… чувство изумления перед тем, что кто-то пошел на такое ради меня.

Райдер попытался что-то сказать, но не нашел подходящих слов.

После короткого молчания Блейз мягко сказала:

– Возвращайся вниз – к своим молитвам. Мне хочется немного побыть одной.

Райдер повернулся и ушел; его боль и гнев окатили меня мощной волной. Знает ли она о его чувствах?.. И тут Блейз проговорила:

– Проклятие, проклятие, проклятие! И зачем ты, Гилфитер, всегда оказываешься прав?

Я подумал, что она меня заметила. Я встал, смущенный сверх всякой меры, чувствуя себя больным и виноватым. Но Блейз отпрыгнула в сторону и от неожиданности потянулась за мечом… выругавшись, когда обнаружила, что меча у нее нет, и выругавшись еще более выразительно, когда увидела, кто перед ней.

– Гилфитер! С какой это стати, ради всех морских тварей, ты за мной шпионишь? – Она стояла, уперев руки в бедра, и ждала от меня объяснений.

– Меня тошнило, – пробормотал я. – Прошу прощения.

Блейз вытаращила на меня глаза, хотела что-то сказать, но передумала и вскинула руки, признавая поражение.

– Ладно, не имеет значения. Ты все равно учуял бы наш разговор… до последней детали, – с горечью добавила она.

Я чувствовал себя идиотом, но то, как она стояла тогда передо мной, потрясло меня. Она выглядела побежденной, а я не привык видеть ее такой.

– Нет, девонька, – сказал я ей, – это все околесица и лунные миражи, знаешь ли.

– Что-что?

– Околесица и лунные миражи… Ерунда.

– Ты это только что придумал?

– Нет, так говорят у нас на Небесной равнине.

Блейз нерешительно улыбнулась. Я обнял ее и крепко прижал к себе.

– Я уже не в том возрасте, чтобы меня можно было так утешить.

– Ерунда. Утешение к месту в любом возрасте.

Блейз положила голову мне на плечо и тихо сказала:

– Ты был прав, Кел. Такого он никогда не сможет простить.

– Он все еще любит тебя.

– Да? Может быть, от этого только хуже. – Она помолчала. – Нет, хуже не от этого – виновата дун-магия. Он прав, Кел. В нем появилось что-то, чего раньше не было. Тор верно говорит – он замаран… – Я чувствовал запах ее ужаса. – Что мы наделали? О небеса, Кел, что же мы сделали с ним?

Мне хотелось сказать Блейз, что ничего особенного мы не сделали, но это было бы ложью. Мы превратили Райдера во что-то такое, чем он никогда не хотел быть.

Я гладил Блейз по голове и изо всех сил старался, чтобы меня не вырвало.