– Но дело, видишь ли, не только в этом, – продолжал Кеоти. – Когда Джинна только приехала к нам, она все больше молчала и много плакала. Мы думали, что она пойдет на поправку, да только в последнее время она сильно переменилась. Всегда-то она была тихой, послушной малышкой, доброй и милой, а теперь я ее просто не узнаю. Да ты сам увидишь. – Больше он ничего не сказал и только ускорил шаг.
Я понял, что влип в неприятности, еще прежде, чем мы дошли до дома Кеоти. Я определенно чуял зло… дун-магию, если Блейз была права по поводу этих миазмов. Зловоние буквально душило меня, заставляло болеть все тело. Мне хотелось избавиться от него, повернуться и бежать прочь.
– Что с тобой? – спросил Кеоти, заметив, как я ловлю ртом воздух.
– Аллергия, – солгал я. – Ты не беспокойся, это пустяки. – На мгновение я остановился, пытаясь разобраться в том, что чувствую. Я не мог позволить злу заполонить меня. Должен же быть какой-то способ разделаться с ним, сохранить контроль над собой, победить боль… Я заставил себя дышать ровно и глубоко. – Пошли.
Чем дальше мы шли, тем сильнее становилось зловоние. Наконец мы остановились перед маленьким домиком, рядом с которым располагалось большое строение, пропахшее древесным углем, поташом и чем-то еще, чего я не мог определить. Я заставил Кеоти задержаться у входа, чтобы взять себя в руки и по запаху определить, что ждет меня внутри. Сомнений быть не могло: источник мерзкой вони находился в домике.
Я печально усмехнулся в душе: я так категорически отвергал все заверения Блейз и Флейм в существовании дун-магии, а вот теперь сам с ней столкнулся.
– Давай войдем, – сказал я, приготовившись вытерпеть еще большие мучения: мои суставы уже болели, а в носу чесалось.
Кеоти познакомил меня со своей женой – величественной женщиной с необъятной грудью и монументальными ягодицами, – и она провела меня наверх. Пол в доме был покрыт такими же яркими циновками из листьев панданы, как и в гостинице; посреди спальни стояла постель, и на ней лежала девочка. Меня поразило, что ее запястья и лодыжки оказались привязаны к столбикам кровати. При нашем появлении Джинна оскалилась и разразилась ругательствами. Особенно тяжело слушать ее было потому, что слова, которые она выкрикивала, были совершенно детскими: Джинна явно просто не знала взрослых непристойностей и проклятий, а потому не могла придумать ничего другого, кроме перечисления обычных телесных функций. Все это производило трогательное и душераздирающее впечатление.
Милые темные глаза девочки смотрели на меня из-под длинных детских ресниц; нужные розовые губы и румяные щеки еще не утратили детской округлости. Рядом с постелью воздух казался густым, почти непригодным для дыхания; я подумал, что долго этого зловония не выдержу.
Я повернулся к Марин и вопросительно поднял брови. Заговорить я не рискнул: на меня накатывали такие волны тошноты, что я боялся с собой не справиться.
– Никогда такого не видела, – тихо сказала повитуха; по ее запаху я почувствовал, как сильно она встревожена. – Я не знаю, что с ней. – Она откинула одеяло, и Джинна забилась, стараясь сбросить веревки. Однако вызвано это было не болями: девочку сотрясала ярость. Я ясно ощутил тяжелое облако ненависти и гнева.
Марин подняла рубашку девочки, и я ощупал ее живот. Руку мне пришлось отдернуть: кожа была обжигающе горячей, но не из-за жара, а отчего-то еще.
– Сколько недель ее беременности? – спросил я.
– Около восемнадцати, – ответила Марин. – Ребенок шевелится.
Гэрровин предупреждал меня о том, что при таком сроке аборт делать не следует: он считал, что это слишком опасно для матери. Что ж, по крайней мере от необходимости принимать решение я оказался избавлен.
Мне было нужно уйти из этой комнаты, я задыхался от миазмов боли и ненависти. Я не хотел больше слышать грязную брань, извергаемую этими детскими устами. Я кивнул на дверь, предлагая Марин выйти.
На кухне нас ожидали полные беспокойства тетя и дядя Джинны. Мне пришлось ухватиться за спинку стула, чтобы не упасть.
– Что случится, если ее отвязать? – спросил я. Во рту я ощущал вкус крови: чтобы справиться со своими чувствами, мне пришлось сильно прикусить губу.
Кеоти и его жена обменялись виноватыми взглядами.
– Она все время пытается убежать, – наконец сказал Кеоти. – Она твердит, что хочет вернуться к тому мужчине, который… сделал с ней такое. Это… это странно. Сначала она радовалась, что ей удалось от него скрыться. Как мы понимаем, она убежала, рискуя жизнью, после того как провела несколько дней взаперти, подвергаясь надругательствам. Ее начинало трясти, как только об этом заходила речь. А теперь она ведет себя так, словно этот… этот мужчина – ее любимый, хотя она так его никогда не называет. Ерунда какая-то…
Мне это тоже было непонятно, но я не мог не вспомнить все, что рассказывала мне Блейз насчет заражения дун-магией.
– Девочка – силв?
Снова Кеоти и его жена искоса взглянули друг на друга.
– Мы – богобоязненные люди, – пробормотал Кеоти, – мы от магии держимся подальше. Наш проповедник говорит, что иметь такую силу греховно, а мы добрые менодиане.
– Однако, как я понимаю, из силвов получаются хорошие целители.
– Ну да, так я слышал.
– Так Джинна силв или нет?
Ответила мне в конце концов его жена, вытирая передником вспотевшие ладони:
– Ах, беда: в нашей семье и правда силв-магия передается из поколения в поколение, сир-Гилфитер. Мы и сами не рады и боремся, как можем… Когда родные узнали, что Джинна может создавать иллюзии, ей крепко-накрепко запретили это делать. Ее учили не давать воли магии, и она охотно слушалась. Джинна у нас послушное, добродетельное дитя… хотя теперь…
– Где она жила?
– Да уж чего там, расскажи ему, – кивнула Кеоти жена. – Если ему нужно это знать, чтобы помочь бедняжке, что уж там скрывать… – Женщина посмотрела мне в глаза. – Я что угодно сделаю, чтобы спасти дочь сестры, сир-врач. Пока с ней не началось, она была такой милой девочкой…
– Ее отец – плетельщик циновок, – сказал Кеоти. – Он собирает пандану на Плавучей Заросли, потом режет и сушит листья и делает из них циновки. – Кеоти показал на яркие половики. – Это его работа. Когда он привез к нам Джинну, он говорил, что на острове посреди озера поселились какие-то чужаки и что он считает виновником одного из них… А еще он рассказывал, что из деревень вокруг Плавучей Заросли стали пропадать люди… девушки. Когда мужчины отправились их искать, они тоже исчезли, так что теперь никто больше не хочет туда соваться.
– Дун-маги, – сказал я.
– Дун-маги? – переспросила Марин. – О таком я еще не слышала. Люди на базаре говорят, что чужаки, должно быть, разозлили духов озера… или чудовищ, которые живут в воде. Легенды о них мне рассказывали еще в детстве. Ох, боже, только бы у нас снова не появились дун-маги!
– Снова?
– У нас на Порфе, прямо тут, в Амкабрейге, лет семь или восемь назад появился наместник – дун-маг, – объяснил Кеоти. – Только хранители и помогли нам от него избавиться. Какие ужасы он творил ради удовлетворения своих прихотей! Сколько людей погибло, пока не разобрались, что он собой представлял! Говорят, дун-маги питаются страданиями и смертью… – Голос Кеоти задрожал, когда он увидел, как переменилось лицо его жены. – Джинна?..
– Я думаю, что ее изнасиловал дун-маг. Думаю, он заразил и ее своей болезнью. И боюсь, ребенок тоже заражен.
– Болезнью? – прошептал Кеоти.
– Я полагаю, что дун-магия – это болезнь. Мне кажется, что и Джинна, и ее ребенок страдают ею. Жар у девочки – следствие дун-магии, а не лихорадки.
Шок, который обрушился на Марин, Кеоти и его жену, когда они осознали весь ужас сказанного мной, лишил их слов.
– Ты хочешь сказать, – наконец выдавила из себя Марин, – что Джинна тоже – дун-маг? И родит еще одного?
– Мне это кажется вероятным. – Боль, мучившая меня, немного отступила, и я мог с ней справиться. Я взглянул на свои руки, все еще сжимавшие спинку стула. Стоило мне ослабить хватку, как пальцы начали дрожать.
– Не можешь ли ты хоть чем-нибудь помочь? – умоляюще спросила меня жена Кеоти.
– У меня нет опыта в лечении дун-магии. Я не обладаю Взглядом и даже не могу с уверенностью утверждать, что мой диагноз верен. Я посоветовал бы вам найти человека, способного при помощи Взгляда точно определить, в чем дело… иеще: отбросьте свои предубеждения против силв-магии и найдите целителя-силва. Может быть, он сможет помочь, особенно если вы не станете ждать.
– Обладающие Взглядом! Силвы! – воскликнул Кеоти. – Это же Порф! Кто здесь имеет такие дарования? Да даже если целитель-силв и найдется, разве будут мне по карману его услуги?
Жена бросила на него осуждающий взгляд. Как я догадался, она полагала, что денежки у супруга водятся, только вот расставаться с ними он не любит.
– Джинна – силв и родилась на Порфе, – сказал я. – Где есть один силв, найдутся и другие. Не поискать ли вам силвов среди богатеев? Полагаю, как раз их таланты и позволяют им процветать. А если они не захотят исцелить вашу племянницу, объясните, что тогда на острове станет двумя дун-магами больше.
– Они могут ее убить! – запричитала жена Кеоти. – Разве ты не знаешь, что силвы говорят про дун-магов?
– Да, – резко сказал я, – мне известно, как люди относятся к дун-магам. Только смерть будет для Джинны лучшим выходом по сравнению с тем, что ждет ее, если не удастся ее исцелить. Если я прав, вам нужна помощь силвов, и немедленно. Еще немного, и Джинна будет противиться любым попыткам ее излечить. Может быть, уже сейчас поздно. Простите меня, но теперь я должен идти. – Я не стал слушать их протесты и горестные причитания: мне было необходимо как можно скорее уйти подальше от источника дун-магии. Вот уж никогда не думал, что собственное обоняние может причинить мне такие мучения!
Выйдя из дома, я еле успел добежать до канавы: боль согнула меня пополам, и меня вырвало. Сделав несколько глубоких вдохов, я прислонился к стене сада, поросшей цветущим вьюнком, и зарылся в него лицом. Я все еще ощущал миазмы дун-магии, но по крайней мере теперь они не были удушающими, как в доме. У меня за спиной открылась дверь, и на улицу вышла Марин.
– Сир-врач! С тобой все в порядке? – с опаской поинтересовалась она. Я молча кивнул. Наверное, я был весь в пыльце, и от меня воняло рвотой… – Ты выглядишь больным.
Я махнул рукой в сторону дома.
– Похоже, так на меня действует дун-магия.
– Там… там дела плохи?
– Да, – снова кивнул я. – Да. По-моему, очень плохи. – Я мог не знать, что такое дун-магия, но в одном я теперь был совершенно уверен: она была злом. Меня снова скрутило и вырвало.
От агента по особым поручениям
Ш. айсоФаболда,
Департамент разведки,
Федеральное министерство торговли, Келлс, Достопочтенному М. айсо Кипсуону,
Президенту национального общества научных, антропологических и этнографических исследований не-келлских народов
24/2 БЕЗЛУННОГО МЕСЯЦА, 1793
Дорогой дядюшка!
Я получил Ваше письмо, где Вы интересуетесь островами Хранителей и лично сир-силвом советником Датриком. Вы, конечно, правы: в 1740-х годах Ступица была политическим центром Райских островов, и Совет являлся средоточием власти хранителей. В те времена даже существовала поговорка: «Стоит главе Совета хранителей нахмуриться, как крестьяне на острове Фен вздрагивают» (остров Фен – самый дальний от Ступицы из Райских островов).
Чтобы удовлетворить Ваш интерес, я попросил Натана перевести свою беседу с Блейз касательно этого предмета; прилагаю перевод к письму. Мы как раз обсуждали действия Датрика после того, что случилось на косе Гортан, и политику, проводимую Ступицей. Конечно, Блейз узнавала обо всем из вторых рук – в то время она все еще была на Мекате.
В дальнейшем перевод, который я представляю на Ваш суд, будет состоять из разных частей – воспоминаний как Гилфитера, так и Блейз. Я пытался, насколько возможно, расположить их в хронологическом порядке; надеюсь, наличие разных рассказчиков (в начале каждой части я отмечаю его имя) Вас не запутает.
До этого момента я был самого высокого мнения о здравом смысле Гилфитера: мне нравился научный склад его ума, хоть сам он и не был мне особенно симпатичен. К сожалению, впоследствии мое к нему уважение пошатнулось – на мой взгляд, он утратил объективность. Однако к этому я еще вернусь.
Мне кажется, мое выступление на тему медицины на Райских островах было очень хорошо встречено, Вы не находите? Ну, если не считать того странного типа из Суверенных Штатов, который вздумал утверждать, будто импы – существа такие крошечные, что мы их даже не видим – как раз и вызывают болезни. Аниара потом пыталась его защищать; ее склонность кидаться на помощь неудачнику (а в данном случае еще и иностранному неудачнику), конечно, очень мила, но в некоторых обстоятельствах приводит в бешенство!
Мне представляется, что ежегодное собрание общества – неподходящее место для того, чтобы называть веру в магию родственной религиозной вере, пусть Ани-ару за ужином слышали только мы с Вами и Натан. Епископ Хоран, если бы до него дошло сказанное Ани-арой, заставил бы ее посещать свои лекции на тему кризиса веры. Боюсь, что моя прелестная Аниара никогда не удостоится просветления, поскольку, как известно, лишь безупречная вера позволяет увидеть величие Бога. Аниара вечно стремится иметь доказательства, и хотя ее религиозные убеждения, я не сомневаюсь, непоколебимы, она все же не желает ничего принимать на веру.
Должен признаться, что нахожу этот недостаток Аниары огорчительным. Тетушка Росрис уверяет меня, что с возрастом Аниара избавится от него, но я не уверен… Это создает для меня затруднение, которое мне предстоит разрешить до отплытия на Райские острова.
Прошу прощения за то, что так много внимания уделяю своим личным делам.
Остаюсь Ваш покорный племянник
Шор айсо Фаболд.
ГЛАВА 13
РАССКАЗЧИЦА – БЛЕЙЗ
Я несколько раз, по милости советника Датрика, бывала в здании Совета хранителей в Ступице, лично докладывая о выполнении поручений. Не могу сказать, что так уж радовалась этим посещениям: приходилось надевать дурацкий наряд (а Блейз Полукровка в юбке – зрелище, которое нелегко забыть) и прилично себя вести, то есть быть кроткой и вежливой – роль, которая никогда мне хорошо не давалась. Тем не менее такие визиты предоставляли возможность увидеть изнутри строение, которое считается самым роскошным на всех Райских островах, и надо признать – заслуженно. Здание Совета со своими многочисленными башнями и куполами расположено на самом высоком холме Ступицы. Ты его, конечно, видел. Оно производит сильное впечатление, даже если смотреть на него только снаружи; внутри же просто дух захватывает. Стены главного зала выложены золотой и серебряной филигранью, а фарфоровый купол, кажется, плывет на недосягаемой высоте. Белые облака, изображенные на голубом фоне, напоминают летнее небо, и плиты подогнаны так искусно, что снизу швы между ними незаметны. Это впечатление простора усиливалось порхающими певчими птицами, которых выпускали в зал, когда там должно было состояться заседание Совета. Полагаю, ожидалось, что птичьи трели вдохновят членов Совета на принятие справедливых и благородных решений. Я также слышала, что во избежание неподобающего попадания птичьего помета на головы членов Совета и ради особенно звонкого и прочувствованного пения птиц за сутки до заседания переставали кормить.
Признаюсь: в первый раз, когда я туда попала, я была полна благоговения. Мне с трудом удавалось оторвать взгляд от окружающих меня чудес, чтобы отвечать на вопросы, которые мне задавали. Один из советников рассмеялся, увидев мое наивное восхищение, и сказал своему соседу: вот что получается, когда уличным бродяжкам дозволяется грязнить своим присутствием здание Совета. Мне было тогда всего шестнадцать лет, и будь у меня меч, советник мог бы пожалеть о своей издевке. К счастью для нас обоих, входить в здание Совета с оружием не разрешалось.
Мягкие скамьи в зале заседаний Совета полукругом окружали центральную площадку; вместе с писцами, секретарями и приставами, обладающими Взглядом (они должны были удостоверять, что незаконное применение магии места не имеет) зал вмещал почти восемь сотен человек. При более узких встречах Внутреннего Совета использовался только стол в середине зала, и в таких случаях ради обеспечения секретности четверо силвов устанавливали магическую защиту, чтобы никто не мог подслушать разговоров правителей. Внутренний Совет заседал за массивным столом, вырезанным из ствола дерева келмари: это редкое дерево росло только в лесах Абана, одного из островов Бетани, и было подарком правителя, добивавшегося торговых льгот. Соответствующий договор был заключен, но острова Бетани недолго получали от него выгоду: Совет хранителей предложил такие же условия другим островным государствам, чтобы распространить на них свое влияние. Кстати, вскоре земли на острове Абан скупили хранители, любившие массивную мебель, и леса там теперь все вырублены.
Как ни странно, после всех прошедших лет я в первую очередь вспоминаю не замечательный потолок зала, не грубость советника, не массивный стол, а птиц с их прекрасными голосами, безуспешно бившихся в нарисованное на куполе небо.
Однако сейчас мы говорим о 1742 годе, когда Лордом-Хранителем был человек по имени Эммерлинд Бартбарик. Он был тогда уже стар и правил больше двадцати лет. Внешняя непривлекательность главы Совета была тем удивительнее, что традиции островов Хранителей рассматривали физическую красоту едва ли не как главное условие для занятия столь высокого поста. Конечно, большинство советников добивались совершенства своей внешности при помощи иллюзий; Бартбарик мог позволить себе эксцентричные поступки: он называл такое использование силв-магии расточительством и позволял всем любоваться своим бульдожьим подбородком. Бартбарик обладал острым умом, административными и финансовыми талантами и дальновидностью в коммерческих делах, что и привело к его избранию Лордом-Хранителем, несмотря на отказ улучшать внешность с помощью магии. В его правление экономическое господство хранителей на всех Райских островах достигло вершины, а сам он сделался самым богатым владельцем флота торговых кораблей.
Фантастическое богатство Бартбарика было такой же легендой Ступицы, как и его семейная жизнь. Он женился на шестнадцатилетней девушке из знатной семьи силвов и с завидной регулярностью принялся производить на свет потомство. Его четырнадцать дочерей, к несчастью, унаследовали бульдожий подбородок отца; впрочем, они не разделяли нежелания Бартбарика улучшать внешность с помощью иллюзий.
Пятнадцатым отпрыском главы Совета оказался Фотерли Бартбарик; мальчик рос в окружении женщин – слепо любящей его матери и многочисленных сестер. Позже, став взрослым, Фотерли обнаружил склонность давать взятки, чтобы добиться желаемого, и пользоваться своим богатством, чтобы отравить жизнь тем, кого считал своими противниками. Плохо его знавшим Фотерли казался изнеженным, женственным и не очень умным; его даже часто называли Фотом Фатом. О подобном отношении многие вскоре пожалели, потому что Фотерли был беспринципным интриганом, безжалостным к пытавшимся ему противостоять. Другое его прозвище – Барт Варвар – подходило ему гораздо больше. К тому времени, когда я впервые попала на заседание, Фотерли уже был членом Внутреннего Совета (благодаря, как перешептывались, подношениям советникам, а вовсе не отцовскому покровительству),
К 1742 году стало ясно, что Эммерлинда Бартбарика, Лорда-Хранителя, пора заменить на более молодого человека. Его лучшие дни миновали; он спотыкался при ходьбе, пускал слюни, часто терял нить разговора. У всех на устах было имя Фотерли как будущего Лорда-Хранителя, однако такой выбор был бы глупостью: Фот Фат был недостаточно изобретателен, чтобы поддерживать процветание и военную мощь островов Хранителей. Некоторые члены Совета это понимали. Еще до того, как я отправилась на Цирказе, а оттуда на косу Гортан и Мекате, возникли группировки, выдвигавшие на пост главы Совета Датрика. Какими бы двойственными ни оставались мои чувства к нему, даже я должна была признать, что он стал бы лучшим Лордом-Хранителем, чем Фотерли.
Правда, Датрик не входил во Внутренний Совет, хотя явно к этому стремился. Его должность называлась советник-исполнитель, или «действующий» советник; другими словами, он должен был выполнять разнообразные поручения Совета по всем Райским островам. Конечно, в его обязанности не входило осуществлять их лично – он просто следил за тем, чтобы все было сделано как надо. Для большинства таких дел он пользовался услугами не имеющих официального статуса агентов вроде меня, хотя в распоряжении Датрика имелся и собственный штат, корабль и почти неограниченный бюджет, что давало ему власть и влияние. Датрик был привлекателен, любезен и умен, он обладал несомненной харизмой, в результате чего пользовался поддержкой многих советников. Конечно, он мог быть безжалостным и надменным, что создало ему немало врагов – врагов, которые были бы только рады растерзать его на куски, когда Датрику пришлось доложить Совету, что ему не удалось захватить Деву Замка, а Мортред не был уничтожен во время обстрела Крида…
К тому времени, когда Датрик предстал перед Внутренним Советом, Фотерли и старший Бартбарик буквально пылали яростью, и, по всем рассказам, перед столом из дерева келмани Датрику пришлось несладко: его обвинили в некомпетентности – ведь Дева Замка была у него в руках, но сумела ускользнуть; ему в вину поставили расточительную трату пороха, которого теперь у хранителей было мало – властитель Брета отказался продавать им селитру; его упрекнули в том, что он пользовался услугами глупой женщины (меня), а не воинов-силвов; его отчитали за то, что он полагался на полукровку сомнительного происхождения (опять же меня), и за случайное убийство влиятельного патриарха-менодианина (Алайна Джентела) во время обстрела Крида (похоже, Патриархия не теряла времени даром и заявила уже протест Совету хранителей).
Когда через три часа Датрик вышел из зала Совета, он с трудом сдерживал ярость. Случилось так, что в тот же день он встретился с Арнадо, моим учителем, который должен был получить у него новое задание. Вместо инструкций, которых ожидал Арнадо, Датрик, бегая по кабинету, обрушил на него ядовитый поток злобных обвинений против меня и Тора.
Арнадо так встревожился, что на следующий же день написал мне письмо, рассказав о случившемся и предостерегая об опасности.
«Я редко видел, чтобы один человек так ненавидел другого, как Датрик ненавидит тебя, – писал он. – Блейз, милая, будь очень, очень осторожна. Если ваши дороги когда-нибудь пересекутся – а он уже принимает для этого меры, – он причинит тебе все зло, на какое только окажется способен. Датрик уже отдал приказание всем силвам, находящимся на службе Совета, немедленно схватить тебя, где бы они тебя ни повстречали. Именно так: он утверждает, что хранители вправе хватать неугодных в любом островном государстве и переправлять их в Ступицу. Мне это кажется похищением, но Датрик не видит тут нарушения законов. Более того: он назначил высокую награду за поимку тебя или Девы Замка. Блейз, ты оскорбила гордость надменного человека, и он этого не забудет. Берегись.
Да, еще одно: Датрик, похоже, испытывает необыкновенную неприязнь к менодианину по имени Тор Райдер, который недавно был избран в Совет Патриархии. Датрик поручил одному из моих коллег раскопать любую грязь, которую можно было бы на него вылить. Думаю, он постарается очернить Райдера перед менодианами. Как я понял из того, о чем Датрик проговорился в гневе, это тоже каким-то образом связано с тобой. Ну, ты не теряла времени даром, милая моя!»
К несчастью, единственный мой адрес, известный Арнадо, был адресом той гостиницы, где я останавливалась в Ступице, а отправлять туда письмо было бесполезно; поэтому Арнадо не придумал ничего другого, как послать его на остров Тенкор Тору Райдеру в надежде, что тот знает, где меня найти. К тому времени, когда письмо дошло, Тора на Тенкоре уже не было.
Интересно, изменилась бы моя судьба, если бы письмо, написанное человеком, которому я была небезразлична и который научил меня всему, что умел сам, дошло до меня раньше, чем это случилось в действительности?
Вряд ли. И все же именно подобные мелочи – запоздавшее предостережение, несостоявшаяся встреча, неверное указание – определяют события, от которых зависит судьба человека; по большей части мы даже не осознаем, насколько они важны. Иногда приходится признать, что не только ты определяешь свой путь.
Подозреваю, что та словесная порка, которой Датрик подвергся на Внутреннем Совете, лишь укрепила его решимость стать Лордом-Хранителем. Он очень болезненно переживал унижения, а разве есть лучший способ их избежать, чем сделаться самым страшным хищником в стае? Теперь все его помыслы были сосредоточены на том, чтобы добиться власти над островами Хранителей.
Большинство людей на его месте начали бы с того, что попытались склонить на свою сторону других советников. Именно они в конце концов каждый год выбирали своего предводителя. Однако Датрик поступил более хитро. Он начал обрабатывать людей, пользующихся влиянием: богатых купцов, хорошо знающих, что прибыль приносит только твердая власть, знатных силвов, для которых мысль о том, что могущественный дун-маг может угрожать их семьям, была ужасна.
Датрик встречался с ними со всеми; за ним тянулся шлейф намеков и слухов, как тянется слизистый след за морским пони. Причина того, что злой колдун ускользнул, говорил он, в том, что Лорд-Хранитель не предвидел всех опасностей и не дал Датрику достаточных ресурсов. Датрик добился великой победы, но не смог завершить дело; просто чудо, что ему удалось стереть с лица земли поселение дун-магов, имея всего два корабля и будучи вынужденным полагаться на негодных помощников, даже прибегать к услугам предательницы-полукровки, поскольку он не мог заплатить настоящим воинам и умелым агентам. Несмотря на все это, он все же нашел Деву Замка, хоть и лишился ее из-за все той же предательницы-полукровки.
Лорд-Хранитель стар, шептал Датрик своим самым доверенным друзьям. Вы заметили, как он пускает слюни? Его разум уже не тот. Вы слышали, как он назвал сир-силва Хатика Хаммерлингом на прошлой неделе, а ведь советник Хаммерлинг шесть лет как умер? Нам нужен новый правитель – человек напористый и проницательный, способный сделать хранителей хозяевами Райских островов. Человек, который не боялся бы использовать силу, не боялся бы устанавливать справедливость с помощью пушек. Неужели мы позволим властителю Брета шантажировать нас, неужели мы слабы и нерешительны, как какие-то жители Спаттов? Неужели позволим ему диктовать нам, что следует и не следует покупать? И разве позволительно прятать голову под крыло, когда где-то может возникнуть новое поселение дун-магов? Мы – самое могущественное государство, какое только существует в мире! Нам нужен столь же сильный вождь, который понимает потребности торговли и значение силв-магии!
Как я уже говорила, Датрик обладал и харизмой, и обаянием.
Люди начали шептаться, что нет другого такого смелого и проницательного человека.
После петушиных боев на окраине Ступицы распаленные болельщики вдруг устроили избиение полукровок. Двое горожан были убиты по ошибке, несколько лавок сожжено, какого-то нищего придушили во сне… и имя Блейз Полукровки стало проклятием для любого законопослушного жителя островов Хранителей.
Я же в это время была на Порфе и совершенно не подозревала о том, какие адские кары готовит мне Датрик.
ГЛАВА 14
РАССКАЗЧИК – КЕЛВИН
До того, как я увидел Джинну, я оправдывал свой отказ принимать участие в делах Блейз и Флейм тем, что меня их затея не касается, что Мортред ничего мне не сделал, что дун-магия, возможно, не такое уж зло, как они изображают, что они верят в сомнительные истории вроде затопления Дастел по воле Мортреда… После же того, как я побывал в доме Кеоти, я уже не мог больше относиться к дун-магии как к чему-то, лично меня не касающемуся. Может быть, я и не поверил в ее сверхъестественную природу, но с тех пор я никак не мог считать, будто борьба со злом – не мое дело.
Учти: болезнь для меня всегда пахла плохо, но никогда еще я не ощущал такого зловония зла, а то, что заразило Джинну, было, несомненно, злом. Оно не имело права на существование. Дуновение того же зла я иногда чувствовал рядом с Флейм, но оно бывало настолько слабым, что я начинал гадать, не мерещится ли мне. Теперь же я знал наверняка. Если это и была дун-магия, то я хотел избавить от нее мир.
Если бы меня позвали к Джинне до того, как Блейз и Флейм отправились в путь, все могло бы сложиться по-другому; однако они уже десять дней как выехали, и было слишком поздно пытаться их догнать.
В результате я задержался в Амкабрейге, читая книги Гэрровина и дожидаясь прибытия его сундука.
Удивительно, насколько в целом все свидетельства о происхождении магии совпадали. Все источники соглашались в том, что народы, приплывшие на острова из каких-то дальних мест, спасаясь от келвов, магии не знали. Она была дарована им – хотя и лишь некоторым – уже после прибытия. Поразило меня и то, что во всех текстах содержалось одно и то же утверждение: дун-магию породило извращение силв-магии. Подробности бывали разными, авторы, например, расходились во мнениях о том, кто именно даровал магию людям, – но эти два основополагающих момента всюду были одинаковы.
Особенно меня поразили сведения о медицинской стороне силв– и дун-магии. Я не мог оторваться от разнообразных сведений, собранных Гэрровином по всем островным государствам, и сравнивал их с содержанием свитков, которые дядюшке удалось получить от целителей-силвов. Это было захватывающее чтение: ведь тут были собраны сокровища, накопившиеся за несколько столетий, – от мифологии и местных предрассудков до догадок и научных знаний.