Глава 1

Было жарко. Ложбинка на вершине пустынного каменистого холма, где я укрылся, была заполнена жаром, словно раскаленная печь, камни были подобны угольям. Внизу, в пустыне, где затаились апачи, поднимались потоки знойного воздуха. И только высившиеся вдали горы навевали прохладу.

Я провел языком по пересохшим, потрескавшимся губам, и мне показалось, что вместо языка у меня во рту щепка. Рядом на скале виднелись пятна запекшейся крови — моей крови.

Я заметил на склоне холма свою фляжку, пробитую пулей. Возможно, там осталась капелька воды, которая поможет мне не умереть от жажды… если удастся до нее добраться.

Чуть дальше лежал мой гнедой, которого я загнал, спасая собственную шкуру, с пулей в животе. Все мои пожитки уместились в седельных сумках, я никогда не был богатым, с этим мне явно не везло.

Дома, на высоких холмах Теннесси, говорили, что с Сэкеттами лучше не связываться, но апачи, видимо, не слышали об этом, либо слышали, но не поверили.

Если посмотреть на индейца-апача со стороны, он вроде не представляет ничего страшного, однако на своей земле, среди кустарников и скал, это первоклассный воин и боец, особенно в условиях партизанской войны.

Солнце било мне в глаза, и соленый пот заливал их. Я поудобнее перехватил винтовку и поискал взглядом индейцев. Во рту пересохло, пальцы свело, а спусковой крючок раскалился так, что я предпочитал не притрагиваться к нему, если, конечно, не возникнет необходимости стрелять.

Внизу, на тропе, лежал мертвый Билли Хиггинс, раненный в живот. Его прикончила выпущенная мною пуля ради избавления от неминуемых пыток.

Утром мы по холодку двигались на восток, когда внезапно, словно из-под земли, выскочили апачи и накинулись на нас. Вообще это была даже не их земля, а индейцев из племен пима или папаго, которые дружественно относились к белым и при первой же возможности сами вступали в борьбу с апачами.

Когда нападают индейцы, каждый спасается как может. Мы с Билли бросились наутек, туда, где можно было отстреливаться, укрывшись за скалами.

Неожиданно из-за кустов выскочил индеец со «спенсером» 56-го калибра и выстрелил в Билли. Пуля угодила ему в живот, рана была смертельной, и он это знал.

Развернув коня, я поскакал к нему, но он спокойно, как ни в чем не бывало, взглянул на меня и сказал:

— Беги, Телль. Я на своем веку навидался раненых животных, но хуже моей раны не бывает.

Он был в шоке, но я знал, что через минуту или две начнется адская боль.

Я нагнулся, но Билли остановил меня:

— Клянусь Господом, Телль, если ты приподнимешь меня, все мои внутренности вывалятся наружу. Беги, но обещай за меня отомстить. Ты принесешь мне больше пользы, если будешь отстреливаться и не подпустишь индейцев.

Он говорил чистую правду, и мы оба понимали это, поэтому я опять развернул коня и как угорелый кинулся к скалам. Только далеко мне уйти не удалось. Я услыхал выстрелы, почувствовал, как мой гнедой сбился с шага, потом ноги его стали заплетаться, но каким-то чудом он продержался еще ярдов пятьдесят или даже больше. Затем начал заваливаться на бок. Я спрыгнул с седла и побежал, а вдогонку мне неслись пули, взбивавшие вокруг меня пыль.

На вершине холма одна пуля все-таки задела меня и тем самым спасла мне жизнь.

Удар сбил меня с ног, я потерял равновесие и кубарем покатился по земле, а еще две пули с визгом ударили в камни в том месте, где только что была моя голова. Кое-как поднявшись на ноги, я нырнул в ложбинку и залег с винтовкой в руках, плотно прижимаясь к земле. Когда показался первый апач, я тут же всадил ему пулю промеж глаз.

После этого все вроде бы успокоилось, но смыться отсюда возможности не было. Местность вокруг была совершенно голая, так что мне поневоле пришлось остаться здесь. А тем временем наступила полуденная жара.

Я не имел ни малейшего представления о том, сколько там было индейцев. Апачи в пустыне были на подножном корму, поэтому обычно путешествовали небольшими группами — человек двенадцать — восемнадцать, редко — тридцать, во всяком случае, так говорили. Да я и сам знал это, как-никак не новичок в этих краях.

На северо-западе слышалась стрельба, стало быть, наши попутчики живы. Из Юмы мы выехали впятером, до этого никто друг друга не знал. В те времена так путешествовали. Зачастую компания сколачивалась из людей, которые прежде никогда не встречались. Вот так же и мы ничего не знали друг о друге. На индейских землях путешествовать в одиночку было весьма опасно, и мы радовались, что всем пятерым по пути.

И вот теперь Билли лежит на земле, а рядом с ним — убитый апач. Хуже положения не придумаешь. Если в Тусоне за карточным столиком мне оставили место, то, похоже, оно так и будет пустовать.

Я немного повозился и нагромоздил на краю ложбинки камней — лишняя предосторожность не помешает, — соорудив несколько бойниц. Перезарядил винтовку — мне следует быть начеку.

Апачи умеют ждать. Они способны сидеть часами, пока противник не допустит оплошности. Белый человек быстро теряет терпение, он не выносит бездействия. И тогда, не успев и глазом моргнуть, ощущает на себе обрушивающийся со всех сторон град пуль.

Но я не таков. Я вырос в Теннесси, на земле индейцев чероки, а мой отец всю жизнь провел в горах, с детства сражаясь с индейцами. Когда он возвращался домой, то учил нас всему, что знал сам, да и у индейцев я тоже кое-что перенял.

Эта ложбинка, в которой я лежал, была меньше трех футов глубиной и футов восемь в длину и ширину. Самое низкое место, где дождевая вода пробила себе путь в овраг, находилось позади меня.

Небо было огненного цвета, земля — красновато-розовая с тускло-красными или черными скалами. Растительность почти полностью отсутствовала, если не считать изредка встречающихся чахлых кустарников колючей опунции.

Время текло медленно. Жара не спадала, солнце палило по-прежнему нещадно, все вокруг застыло в неподвижности. Для того чтобы осмотреться, мне нужно было высунуться из-за каменного заслона, а это опасно, поэтому приходилось полагаться только на слух.

На склоне холма — лишь труп коня и Билли Хиггинс.

Я провел в укрытии совсем немного времени, когда услышал крик Билли. И рискнул выглянуть. Апачи стреляли в него из луков горящими смолистыми сосновыми стрелами. Они находились в укрытии неподалеку от Билли, и я ничем не мог ему помочь. Стрелы причиняли ему мучительную боль, индейцам это доставляло удовольствие, и, кроме того, таким образом они, видимо, рассчитывали выманить меня из укрытия.

Три горящие стрелы вонзились в тело Билли, он взвыл от боли. Потом последовал его крик:

— Телль! Ради Бога, Телль! Пристрели меня!

Палимый безжалостным солнцем, он лежал на белом песке с распоротым животом, а апачи продолжали обрушивать на него горящие стрелы.

— Телль!

В голосе Билли были отчаянная мука и мольба. Внезапно он приподнялся и, указывая пальцем в висок, крикнул:

— Телль! Стреляй сюда! Ради Господа Бога!

И я выстрелил. На моем месте он поступил бы точно так же.

Слышали бы вы, как завопили апачи! Я испортил им праздник, и они пришли в дикую ярость.

Один из них выпрыгнул из укрытия и ринулся ко мне, но, прежде чем я успел прицелиться, он плюхнулся на землю и исчез. Вслед за ним то же проделал еще один индеец, и еще… И всякий раз я не успевал прицелиться. Они исчезали, словно проваливались сквозь землю.

В такие минуты на ум приходят тревожные мысли, и я уже пожалел, что выбрал эту тропу, пожалел, что вообще оказался вновь в Аризоне, хотя, бывало, любил наведываться сюда, невзирая на воспоминания. Теперь единственным моим желанием было поскорее выбраться отсюда. Однако у апачей на этот счет были другие планы.

Один из них вдруг выпрыгнул из засады и бросился ко мне, но только я навел винтовку, как он пропал, а тем временем рядом появился еще один индеец.

Даже простой парень с холмов может кое-чему научиться, а посему, когда выскочил третий, я не стал целиться в него, а навел винтовку туда, где исчез первый. Ну, не совсем туда, потому что апач никогда не появится снова там, где показался впервые. Он непременно отползет на несколько футов вправо или влево, а порой и довольно далеко.

Когда выскочил четвертый индеец, я и не подумал стрелять, а продолжал ждать первого. И вот он появился, мне понадобилось лишь чуть-чуть отвести дуло в сторону, и я всадил ему пулю в грудь, которая прошла навылет. Не успел он упасть, как я дернул затвор и всадил в него вторую пулю.

Остальные продолжали двигаться в мою сторону. Развернув винчестер, я выстрелил еще в одного — и, как мне показалось, убил. Третий тоже упал, но этот уже успел подойти футов на двадцать к кромке моей ложбины.

Мне казалось, что все трое были убиты наповал, но, похоже, одного из них я только ранил в ногу, потому что он вскоре навел на меня винтовку. Я тоже стал целиться в него. Видимо, он заметил дуло моей винтовки, слегка высунувшееся из бойницы, потому что выстрелил прямо в него, но попал в камень, тот разлетелся в мелкие осколки, один из которых попал мне в глаз.

И тогда они бросились вперед, их осталось двое — один с простреленной ногой, другой, целый и невредимый, он стрелял на бегу. Я бросил винтовку и схватился за нож.

Я довольно рослый парень — шести футов трех дюймов, с хорошо развитым плечевым поясом и сильными руками, хотя и слегка худощавый. Нож у меня тяжелый, острый, как бритва, и, когда эти двое запрыгнули в ложбину, я изо всех сил полоснул одного из них, оттолкнул ногой его падающее тело, а второму двинул коленом в пах так, что он повалился наземь. Однако при этом упал и я сам, чуть не угодив под занесенный нож.

Тот, которого я ударил в пах, лежал неподвижно, но сознания не потерял. Я стал подниматься и вдруг поймал боковым зрением, что он тянется за валявшейся неподалеку от него винтовкой. Я кинулся на него, левой рукой отбивая в сторону дуло, а правой вонзая в него нож.

Он отбросил меня, и я упал, а они взялись за меня вдвоем. Один был с простреленной ногой и ножевой раной, второй — с раненой грудью и вспоротыми бицепсами, но оба дрались, как тигры, можете мне поверить. Следующие тридцать или сорок секунд напоминали собачью свару — не разобрать кто, где и что, пока я неожиданно не обнаружил, что лежу с лицом, прижатым к земле, задыхаюсь и судорожно ловлю ртом воздух.

Наконец я приподнялся на руках, перевернулся и сел.

Один индеец был мертв, мой нож все еще торчал у него в груди. Я перегнулся и вытащил нож, отыскивая взглядом второго. Тот лежал на спине с дырой от пули в бедре и по меньшей мере тремя ножевыми ранами, одна из которых сильно кровоточила и выглядела серьезной.

Я нащупал свою винтовку и загнал патрон.

Апач лежал, глядя на меня в упор. Я подумал, что, наверно, он парализован, иначе не лежал бы так неподвижно. Другие двое индейцев были мертвы.

Сдернув патронные ленты с мертвых, я нацепил их на себя, ни на секунду не спуская глаз с живого. Потом вернулся, поднял с земли нож, наклонившись над живым, вытер лезвие о его одежду и сунул нож в ножны. Собрав винтовки индейцев, я разрядил их и зашвырнул подальше.

— Ты хороший боец, поэтому я не буду тебя убивать, — сказал я оставшемуся в живых апачу. — Если выберешься отсюда, ты свободен.

Я подошел к лежащей на земле фляжке и поднял ее. Как я и предполагал, в ней сохранилось немного воды, и я выпил ее всю, не отрывая глаз от кромки ложбины.

Близился вечер. Поблизости вполне могли оказаться еще какие-нибудь группы индейцев. Я еще раз заглянул в ложбину. Раненый индеец оставался лежать все в той же позе, хотя и делал попытки приподняться. Я заметил большой камень, наверное, он ударился о него головой, когда падал.

Внимательно оглядевшись, я спустился в мелкий овражек, его размыла вода, стекавшая с холма, и пошел к нему.

И тут я обнаружил, что хромаю. Каждый шаг отдавался болью в бедре и голени, и когда я оглядел ногу, то понял, что индейская пуля попала в патронную ленту на бедре и осколками ранило меня. Казалось, это всего лишь царапина, но крови пролилось достаточно. И, судя по всему, у меня там еще и здоровенный синяк.

Тени, отбрасываемые скалами, становились все длиннее и длиннее, и, наконец, в пустыне сделалось темно и холодно.

— Если хочешь выжить в этих краях, сними шпоры, — внезапно прозвучал голос Испанца Мерфи.

Вместе с Роккой и Джоном Джеем Баттлзом он появился из-за кустов. Тейлора убили.

Мерфи лишился в перестрелке мочки уха, а Рокку пару раз царапнули шальные пули.

— Скольких ты уложил? — спросил Баттлз.

— Четверых, — ответил я, зная, что далеко не каждому ветерану стычек с апачами доводилось иметь столько на своем счету. — Точнее, убил троих и одного тяжело ранил, — поправился я и добавил: — Билли застрелили.

— Нам лучше поскорее убраться отсюда, — сказал Испанец, и мы цепочкой двинулись к лошадям. Их осталось всего две, поэтому мы решили ехать по очереди.

Испанец был с меня ростом, но на двадцать фунтов легче. Он любил читать и проглатывал все, что попадалось под руку, — книги, газеты и даже этикетки на консервных банках.

Мы тронулись в путь. Спустя некоторое время я забрался на коня Тампико Рокки, а он пошел пешком. К рассвету обе лошади устали, да и мы тоже, однако позади осталось шестнадцать миль, а впереди маячила станция дилижансов.

Мы находились уже в нескольких сотнях ярдов от нее, когда из двери вышел человек с винтовкой в руках. Мы были уверены, что за окном стоит еще один, судя по тому, что первый старательно держался от него подальше.

Когда мы достигли станции, человек с ружьем взглянул на Мерфи, потом внимательно оглядел нас и сказал:

— Привет, Испанец. Что случилось? Напали апачи?

— У вас есть пара лошадей? — спросил я. — Мы можем купить или взять на время.

— Заходите.

Внутри было прохладно. Я рухнул на первый же стул и положил винчестер на стол. Второй человек покинул свой пост -у окна и с винтовкой отправился на кухню, где принялся греметь кастрюлями и сковородками. Первый же водрузил на стол деревянное ведро и бурдюк с вином.

— На вашем месте я бы сначала пил понемногу, — сказал он.

Мы так и поступили.

Управляющий облокотился о стойку бара.

— Тыщу лет тебя не видел, Испанец. Я уж думал, что тебя давно повесили.

— Еще не приспело время, — парировал Джон Джей Баттлз.

Развалившись на стуле и время от времени отхлебывая воду из ведра, я почувствовал, что постепенно прихожу в себя.

Испанец откинулся на спинку стула, поднес к губам кружку и посмотрел на управляющего станцией.

— Кейс, сколько ты здесь работаешь?

— Года два, может, два с половиной. Жена от меня ушла. Сказала, что Запад — не место для женщины. Вернулась к родственникам в Бостон. Я ей иногда посылаю деньги. А то, боюсь, вернется чего доброго.

— А я так и не женился, — сказал Испанец. Он перевел взгляд на меня: — А ты, Телль?

Пару секунд я медлил, не зная, что ответить. Вспомнил Энджи и наши последние и самые первые встречи — высоко в горах Колорадо.

— Моя жена умерла. Она была на редкость чудесной… чудесной девушкой.

— Жаль, — грустно проговорил Испанец. — А ты, Рокка?

— Нет, сеньор, я не женат. Была у меня девчонка… когда-то давно и вдали отсюда, amigos[1]. У ее отца было много коров и много лошадей… а у меня — ничего. К тому же, я полукровка, — добавил он. — Моя мать — индианка из племени апачей.

Я сидел потупившись, разглядывая щели в полу, образовавшиеся оттого, что его постоянно скоблили. Тело постепенно восполняло запас влаги, клонило в сон. Мне нравилось сидеть в этой тихой комнате с солнечным квадратом на полу, и даже жужжание мух казалось приятным… Я остался жив.

На руках до сих пор багровела кровь апачей. У меня не было возможности смыть ее, но я скоро сделаю это… скоро.

Помещение станции было таким же, как сотни ему подобных, отличаясь разве что только чистым полом. Обычно пол был земляным. Здесь стояло несколько грубо сколоченных столов, несколько стульев и лавок. Потолок был низким, стены глинобитные, крыша из жердей, обмазанных глиной. С кухни доносился запах бекона и кофе.

Испанец Мерфи заворочался на стуле.

— Телль, из нас может получиться неплохая команда, почему бы нам не держаться всем вместе?

Из кухни появился повар с тарелками и сковородой, полной бекона. Он расставил тарелки и разложил мясо, потом ушел и вернулся с кофейником и тарелкой кукурузных лепешек. Еще одно путешествие на кухню, и он принес объемистую миску frijoles — больших мексиканских черных бобов и черствый яблочный пирог, разрезанный на четыре части.

— Нам нужна пара лошадей, — сказал я, повернувшись к Кейсу.

— Вы их получите, — ответил Кейс. — Думаю, начальству понравится, что я перевел их в более безопасное место. Мы в любой момент ожидаем нападения индейцев.

Он указал на бекон.

— За это можете поблагодарить Пита Китчена. Он у себя дома разводит свиней, называет их «индейскими подушками для булавок» — их иногда так утыкают стрелами, что они становятся похожими на дикобразов.

Джон Джей Баттлз, плотный, крепкий парень, взглянул на меня.

— Сэкетт… Знакомое имя.

— Естественно, — согласился я, — коль скоро мы знакомы.

У меня не было желания рассказывать ему о себе. Иначе он вспомнит стычку в Моголлоне и смерть Энджи, а мне больше всего на свете хотелось забыть об этом.

— Я и правда считаю, что из нас получится команда, — сказал Испанец.

— Которую повесят на одном дереве, — ухмыльнулся Джон Джей Баттлз. — Вы же слышали, что сказал Кейс.

— Я-то вообще никуда не собирался, — произнес Рокка.

— Не сейчас, — сказал я, — а чуть позже. Мне надо кое-куда съездить.

Все разом уставились на меня.

— Говорят, моего племянника похитили индейцы. Я еду в Сьерра-Мадре выручать его.

Они решили, что я сошел с ума, да я и сам так думал. Первым заговорил Рокка:

— Один? Сеньор, такая задача не под силу целой армии. Это же прибежище апачей, там не смеет появиться ни один белый.

— Я должен это сделать, — сказал я.

— У тебя крыша поехала, — не преминул заметить Кейс.

— Он еще совсем маленький, — ответил я, — и, наверное, ужасно тоскует среди чужих людей. Ждет, что кто-нибудь приедет и заберет его домой.

Глава 2

Лаура Сэкетт была очаровательной, хрупкой блондинкой. Среди темноволосых, темпераментных красавиц испанского происхождения она казалась редкостным нежным цветком-недотрогой.

Молодые армейские офицеры из тусонского гарнизона находили ее прекрасной, невзирая на то, что она была замужем. А мужем ее был Оррин Сэкетт — конгрессмен Соединенных Штатов, живущий в Вашингтоне. Ходили слухи, что они расстались. Однако никто в городе не знал истинного положения дел, а Лаура эту тему обходила, пропуская мимо ушей прозрачные намеки и вопросы.

Поведение ее было безупречным, манеры — светскими, голос — тихим и приятным. Более проницательные мужчины замечали, что порой зубы ее крепко стиснуты, а в глазах — неженская твердость, но обычно ее лицо озаряла спокойная, мягкая улыбка.

Никто из жителей Тусона не знал Джонатана Приттса, отца Лауры, и никому из них не довелось оказаться в окрестностях Моры, когда там разгорелась война за землю.

Джонатан Приттс умер. Он был ограниченным, спесивым и вспыльчивым человеком, но его единственная дочь боготворила отца, а после его смерти ненависть Лауры к Сэкеттам превратилась в жажду мщения.

Она была свидетельницей того, как ее отца изгнали из Моры, как его мечты о земельной империи были разбиты вдребезги, а наемные охранники-убийцы перебиты или посажены в тюрьму. Поскольку Приттс был тщеславным, мелочным и самовлюбленным человеком, он с раннего возраста внушал дочери, что и вправду обладает качествами, которые себе приписывал, и поэтому остальные мужчины казались ей лишь бледной тенью ее отца.

До того как переехать на Запад, они жили в светской нищете. Попытки Приттса разбогатеть были обречены на провал, и с каждой следующей неудачей его злоба и горечь становились все сильней. Он был убежден, что причина всех его неудач кроется в окружающих, а не в нем самом.

Лаура Приттс вышла замуж за Оррина Сэкетта с одной целью — поддержать аферы отца. Оррин — крупный, симпатичный, добродушный парень, недавно приехавший с теннессийских холмов, никогда прежде не видел такой девушки, как Лаура. Она показалась ему воплощением мечты. Его брат Тайрел сразу же раскусил Лауру и ее папашу, но Оррин и слушать ничего не хотел. Он видел то, что хотел видеть — светскую леди, почти принцессу, грациозную, утонченную; очаровательную девушку с характером. В конце концов, он убедился в правоте брата и оставил ее. Теперь Лаура Приттс Сэкетт возвращалась домой с единственной целью — уничтожить тех, кто уничтожил ее отца.

И ей сказочно повезло. По пути из Юмы в Тусон, на первой же остановке дилижанса, она услышала разговор возницы с управляющим станцией.

— Я встретил его в Юме, — говорил возница, — его нельзя не узнать. Этих Сэкеттов ни с кем не спутаешь.

— Сэкетт? Ганфайтер?

— Они все отлично управляются с револьверами. А это Телль Сэкетт. Он был в Калифорнии.

Той же ночью у Лауры созрел план. Она мечтала что-то предпринять, чтобы навредить Сэкеттам и таким образом расквитаться с ними. И вот судьба свела ее с Теллем Сэкеттом, старшим из братьев, которого она никогда не видела. Вряд ли он знал о ее разрыве с Оррином. Сэкетты обычно не писали друг другу писем, а судя по рассказам Оррина, тот много лет не видел брата. Конечно, они могли встретиться уже после того, как она рассталась с мужем, но она решила рискнуть.

Способ отомстить также подсказал ей подслушанный разговор. Она не раз слышала подобные разговоры, но не думала, что они могут оказаться полезными. Мужчины говорили об апачах, о троих детях, которых они недавно украли и, возможно, убили.

— Двое из них — сыновья Дэна Крида. Не знаю, кто третий.

Молодой армейский лейтенант, ехавший в дилижансе, предпринимал робкие попытки заговорить с Лаурой, которые она решительно пресекала. Но когда в очередной раз он заговорил с ней, Лаура, как ни странно, повернулась к нему с легкой улыбкой на губах.

— Это правда, лейтенант, что апачи обретаются где-то здесь, поблизости? Расскажите мне о них.

Лейтенант Джек Дэвис наклонился к спутнице, сидевшей перед ним. Он был очень молод, и Лаура Сэкетт казалась ему самой очаровательной молодой женщиной. Правда, сам он участвовал лишь в двух разведывательных экспедициях на территории апачей, но вместе с ним служили бывалые офицеры, которые рассказывали о своих приключениях, а он умел хорошо слушать.

— Да, здесь есть апачи, — сказал он, — и мы можем в любой момент столкнуться с ними, но все наши спутники отлично вооружены и не раз бывали в подобных переделках. Вам не стоит беспокоиться.

— Я не беспокоюсь, лейтенант, мне просто интересно. А правда, что после набегов они удаляются в Мексику, в горы Сьерра-Мадре?

— К сожалению, да. А мексиканцы нам не помогают. Они отказываются пропускать через границу наши части, преследующие индейцев, хотя, по-моему, есть некие свидетельства того, что правительства обоих государств в конце концов объединят усилия в борьбе с апачами.

— Значит, когда кто-нибудь попадает к ним в плен и его перевозят через границу, шансов на спасение мало?

— Почти никаких. Несколько раз мы договаривались об обмене пленными. Некоторым частным лицам удавалось выменять пленника на товары или лошадей, но если апачей преследуют, они обычно убивают чужих.

Лаура Приттс Сэкетт задумалась и на следующей остановке написала письмо Уильяму Теллю Сэкетту. Если она рассчитала правильно, он немедленно явится в Тусон, чтобы отправиться в горы Сьерра-Мадре. Остальное сделают апачи.

Если же этот план не сработает, можно придумать кое-что еще… и свалить вину на индейцев.

Она умело расспрашивала лейтенанта, а попутчики дополняли его рассказы известными им подробностями. К тому времени, как дилижанс прибыл в Тусон, Лаура узнала достаточно много о набегах апачей на аризонские поселения и обо всех случаях, когда они убивали или похищали детей, начиная с резни в Оутмене и кончая последним набегом.

— Что будет, если один человек или несколько гражданских лиц отправятся в Сьерра-Мадре? — спросила она лейтенанта.

— Они никогда не вернутся живыми, — уверенно ответил лейтенант. — У них не будет ни малейшего шанса.

Один из пассажиров, мужчина с суровым лицом, в грубой одежде, обычной для пограничных районов, бросил на него строгий взгляд.

— Все зависит от человека, — заявил он, но если кто и слышал его слова, то не придал им значения.

Этой ночью, сидя перед зеркалом, Лаура Сэкетт поняла, что ее план сработает. Заманить в западню любимого братца Оррина означало почти то же самое, что убить его самого или Тайрела, которого она считала виновником всех своих бед.

Она желала только одного: увидеть их лица, когда до них дойдет, как ловко надули Телля.

Когда на станции дилижансов в Юме служитель сказал, что меня ждет письмо, я подумал, что он наверняка ошибся. Да я за всю жизнь получил не больше трех-четырех писем, к тому же никто не знал, что я в Юме.

Все наши родственники едва умели писать. Оррин с Тайрелом выучились грамоте, но для меня это была чертовски сложная штука, и относился я к ней с опаской. Мы никогда не писали друг другу писем, если только не хотели сообщить что-то очень важное. Однако письмо действительно было адресовано мне, Уильяму Теллю Сэкетту.

«Дорогой Телль!

Нашего с Оррином сына похитили апачи. Оррин сейчас в Вашингтоне. Тайрел болен. Вы можете мне помочь?

Лаура Сэкетт».

Значит, у Оррина есть сын! А мне так никто и не соизволил сообщить об этом, хотя, если учесть, что я бродяжничал, переезжая из города в город, это неудивительно. Если уж на то пошло, мне совсем не обязательно об этом знать.

Никто из родственников понятия не имел, где я, но теперь об этом поздно говорить. Когда я попал в беду и мне понадобилась помощь, все, кто мог, примчались на выручку, и если мальчишку Оррина украли индейцы, надо действовать быстро, пока его не убили… если уже не убили.

Никто не знает, как апачи поступят в каждом конкретном случае. Они могут убить ребенка сразу, а могут, если он им понравится, сохранить ему жизнь и воспитать его, как одного из своих, с такой же любовью и заботой. Все зависело от того, сколько ребенку лет, как он себя ведет и как быстро индейцам надо убираться восвояси.

Я знал, что апачи уважают храбрость. Им не нужны слабые и трусливые, а к тем, кто умоляет пощадить их, они не испытывают ничего, кроме презрения.

Апачи уважают в человеке качества, которые присущи им самим. Смелость, сила духа, выносливость и умение охотиться и скрываться от охотников — вот качества, которые только и способны обеспечить выживание в их суровой, полной опасностей жизни.

Тусон замер, притихший под палящими лучами полуденного солнца, когда мы, вздымая пыль, ступили на главную улицу города, рыская по сторонам в поисках салуна или столовой, где можно было бы, укрывшись от солнца, промочить горло и услышать последние новости, до которых так охочи все бродяги.

Мы въехали в город с опаской, потому что у каждого из нас было немало врагов. Мы въехали, отстегнув ремешки с револьверов, готовые удирать или драться — как повезет. Но изнывавшая от зноя улица была пустынной. Температура воздуха в тени была не меньше сорока.

— Все, что требуется этому городишке, — сказал Джон Джей Баттлз, — это побольше воды и людей классом повыше.

— Это и в аду не помешает, — ответил Испанец. — Давайте лучше найдем тень.

Мы были одиночками, тертыми калачами, путешествовавшими по нехоженым и безлюдным тропам. Мы ничего не знали друг о друге, пока не встретились в Юме, и даже теперь знали лишь немногим больше. Но мы вместе страдали от голода и жажды, дрались с индейцами и глотали дорожную пыль, поэтому теперь мы стали друг другу братьями.

У нас за плечами были свои горести, и свои битвы, и сожаления о содеянном, о чем мы никому не рассказывали и не любили вспоминать. Но не с кем было делить наши переживания, поэтому мы носили их в себе, но при этом сохраняли безмятежный вид. Люди, которым не с кем поделиться, умеют хорошо скрывать свои чувства. Мы часто шутили над тем, к чему на самом деле относились очень серьезно.

Мы были сентиментальны, но никогда не показывали этого, потому что недруг, догадывающийся о твоих чувствах, имеет над тобой преимущество и может им воспользоваться тебе во вред. Ведь выигрыш в покер зависит не только от выпавших тебе карт.

Хотя мы и прошлись насчет Тусона, мы любили этот город и были рады, что добрались до него.

Я был всего лишь простым парнем с теннессийских холмов, который жил так, как привык жить. Ма не была образованной женщиной, но у нее были свои принципы и нерушимые понятия о честности и справедливости, а когда дело касалось вопросов чести, и Па, и она не знали компромиссов.

Па держался тех же принципов, что и Ма, но он научил нас и другим вещам: как защищать справедливость и не уступать никому, даже если дело доходило до драки. Он учил нас драться и умению выживать и ориентироваться в дикой местности — в пустыне или в горах, учил играть в карты лучше любых профессионалов, хотя сам он карты не любил.

— С волками жить — по-волчьи выть, — любил повторять он и показывал нам, как передергивать и крапить колоду, обучал разным мошенническим приемам.

В Тусоне наша группа распалась. Рокка отправился в мексиканский квартал к друзьям, и Испанец Мерфи с ним. У Джона Джея Баттлза, как и у меня, были свои планы.

Выбора у меня не было, времени тоже — я должен сделать все, что в моих силах, для спасения сына Оррина. Почищусь, перекушу и найду Лауру Сэкетт.

Я с ней никогда не встречался и не знал, как она выглядит, но любая женщина, понравившаяся Оррину, непременно понравится и мне. Наши дороги давно разошлись, поэтому я почти ничего не знал о братьях. Знал только, что Тайрел женился на девушке из старинного испанского рода и что у него все хорошо. Знал, что Оррин выставил свою кандидатуру на выборах и победил, и хотя до меня доходили слухи о его женитьбе, ничего определенного известно не было. Я понятия не имел, как его жена оказалась в Тусоне в то время, как он находился в Вашингтоне. Но это меня не касается, я не люблю лезть в чужие дела. Если захотят — расскажут, у меня и своих проблем хватает.

Ресторан «Мухобойка» представлял собой длинный узкий зал с окнами, белым потолком и глиняным полом. Вдоль зала была расставлена дюжина столов, сбитых из сосновых досок, и достаточное количество стульев и лавок, причем ни один предмет из ресторанной мебели не мог держаться твердо на своих четырех ножках. Тем не менее еду здесь подавали вкусную, а после изнуряющего зноя пустыни оказаться в тихом, прохладном месте было сущим блаженством.

Когда я, пригнув голову, переступил порог ресторана, мне потребовалось несколько секунд, чтобы глаза привыкли к полумраку зала.

Посетителей было немного. За одним столиком сидели три молодых армейских офицера, за другим — двое мужчин постарше, с женами. По соседству с ними разместились Джон Титус и Башфорд — два уважаемых человека. За столиком в углу, у окна, прислонив к нему зонтик от солнца, сидела красивая молодая блондинка. Когда я вошел, она быстро взглянула на меня и отвернулась.

Похоже, мой костюм был непрезентабельным и не подходил к такой ситуации, но зато я превосходил всех прочих посетителей силой. На моих стоптанных сапогах звенели большие калифорнийские шпоры. На потрепанных джинсах темнело кровавое пятно. Я, правда, побрился, но длинные, отросшие лохмы отнюдь не красили меня. И конечно же на поясе висел шестизарядник в кобуре и нож, а в руке я держал винчестер.

Миссис Уоллен, хозяйка ресторана, вспомнила меня.

— Как поживаете, мистер Сэкетт? — спросила она. — Вы только что вернулись?

— Четверо вернулись, — сухо ответил я, — а двоим не повезло.

Титус оглянулся в мою сторону.

— На вас напали апачи?

— Ага. Человек пятнадцать — двадцать.

— Вам удалось уложить кого-нибудь?

— Да, — коротко ответил я, усаживаясь за столик у стены лицом к двери, чтобы видеть, кто будет входить в зал.

— Если вы убили пару индейцев, — сказал один из офицеров, — вам повезло.

— Мне повезло, — согласился я.

Миссис Уоллен, которая, как и любая женщина на Западе, знала, что нужно голодному мужчине, уже принесла мне кофейник и чашку. Затем подала кусок бекона и бобы с перцем — обычную для этих мест пищу.

Я с удовольствием принялся за еду, и постепенно напряжение отпустило. Человек, находящийся в бегах или то и дело участвующий в драках, постоянно пребывает во взвинченном состоянии, его нервы натянуты как струна.

В ресторане царила приятная атмосфера спокойствия, и хотя я не любитель вступать в разговоры, мне нравится быть среди людей. У нас в семье самым общительным считался Оррин. Он легко вступал в разговор, умел и говорить, и слушать. Он хорошо играл на гитаре, а пел как настоящий валлиец. Если Оррин случайно окажется в компании совершенно незнакомых людей, то уже через десять минут станет своим.

А я парень спокойный и достаточно дружелюбный, но легко заводить знакомство никогда не умел. Таким уж я уродился и не жалею об этом. Мне нравится держаться особняком, сидеть, слушая разговоры за соседними столиками, нравится размышлять, потягивая кофе.

Когда у Оррина возникают сложности во взаимоотношениях с кем-то, он может разрешить конфликт мирным путем, хотя дерется он великолепно и хорошо владеет любым оружием, если дело до того доходит. Тайрел — тот покруче. Он хороший парень, но терпеть не может, когда на него наезжают. Не уступит никому ни дюйма. Если будешь нарываться, получишь от Тайрела сполна. Я же не был ни болтуном, ни смутьяном. Если кому-то хотелось меня разозлить, ему нужно было основательно попотеть, но тогда уж и я отвечал в полную силу.

В свое время я заарканил много полудиких лонгхорнов[2] и отловил немало мустангов. Когда заходит речь о скоростной стрельбе, мы с Тайрелом никак не можем решить, кто из нас стреляет быстрее. Мы обучились стрельбе, когда еще под стол пешком ходили.

Сейчас, в тихом зале ресторана, чувствуя, как расслабляются мышцы и исчезает усталость, я по обыкновению прислушивался к разговорам за соседними столиками и задавался вопросом, будет ли у меня когда-нибудь собственный дом. В последнее время я уже почти перестал в это верить.

Мой дом был там, где я вешал свою шляпу. Остальные же посетители ресторана — жители Тусона — просто пришли сюда поужинать. Дома, на холмах Теннесси, мы, бывало, по воскресеньям надевали праздничную одежду и ехали в церковь.

В те дни всем нравились эти воскресные собрания. Мы слушали проповедника, сетовавшего на наши прегрешения, некоторые будто бы даже гордились, что сумели так много нагрешить, и все-таки стыдливо опускали глаза, когда подвергались публичной выволочке. Другие недоумевали: когда же это они сподобились так провиниться перед Богом, ведь они трудились в поте лица, так что, кажется, на другое и времени не оставалось.

Мы старательно, хотя порой и вразнобой, пели гимны, а после службы садились под деревом вокруг корзинок с завтраком, и женщины начинали обмениваться угощеньем. Эмми Татун лучше всех в округе мариновала арбузы, а сидр старой Дженни Блэнд был такой шипучий, что вышибал слезу.

Все это было давно и далеко от этих мест, но иногда, стоило мне закрыть глаза, я слышал хор голосов, поющих «На грозных берегах Иордана», или «Скала времен», или тот гимн о церкви в диких лесах. Одежду мы всегда шили сами. Мне было лет шестнадцать, когда я впервые увидел купленные в магазине брюки и сапоги.

Один из офицеров подошел к моему столику.

— Не возражаете, если я присяду?

— Пожалуйста, — сказал я и представился: — Меня зовут Сэкетт. Уильям Телль Сэкетт.

Он протянул руку.

— Капитан Луистон. Вы упомянули о стычке с апачами. Запомнили лица?

— Ну, они были не из резервации, если вы это имели в виду.

— Как вы это определили?

— По запаху. Прежде чем добраться до наших краев, они долго путешествовали по пустыне. Их лошади, судя по навозу, щипали чахлую зелень пустыни, которую они едят, только когда другого корма нет.

— Вы сказали, что застрелили нескольких?

— Троих… одного ранил, но не добил. — Он недоумевающе взглянул на меня, и я пояснил: — Это был слишком хороший воин, капитан. Двоих я застрелил, а одного зарезал, когда они подобрались ко мне вплотную. А этот, четвертый, дрался, как тигр. Мне показалось, что он парализован, поэтому я оставил его лежать в пустыне.

— Вы были не один?

— Со мной еще трое. Наверное, они тоже подстрелили парочку индейцев.

— Вы потеряли двоих?

— Тейлора и Билли Хиггинса. Я даже не знаю, как звали Тейлора. А подобрать тела мы так и не смогли. Как только представилась возможность, мы сбежали.

— Теперь о мертвых. Не было ли у одного из индейцев шрама на щеке? Я понимаю, что проявляю чрезмерную дотошность.

— Нет… На мертвых я шрама не заметил. Но у того, которого я решил не добивать, он был.

Глава 3

Капитан Луистон вздохнул.

— Вы можете пожалеть, что не убили его, мистер Сэкетт. Это был Катенни, один из самых опасных.

— Он был очень плох, капитан, и к тому же я не люблю убивать поверженных и беззащитных.

Луистон улыбнулся.

— Я уважаю ваши чувства, но боюсь, кое-кому они не понравятся. Есть люди, которые считают, что индейцев надо уничтожать всех подряд.

Сидевшая в другом конце комнаты блондинка очень внимательно слушала наш разговор, хотя делала вид, что поглощена едой.

— Капитан, я дрался с теми индейцами, потому что они на меня напали. Я их за это не виню, поскольку таков их образ жизни. Они воевали всегда, по крайней мере, так утверждают старейшие из племен пима и папаго. Они привыкли совершать набеги, а мы — их отражать. Мы постоянно воюем друг с другом. Иногда побеждаем мы, иногда они. До мирной жизни нам еще далеко.

Миссис Уоллен подала нам с капитаном кофе, и мы еще несколько минут беседовали об апачах.

— Вы служили в армии, мистер Сэкетт?

— Да, воевал во время Гражданской войны. Участвовал в битвах при Шайло и Уилдернессе[3]… ну и еще кое-где.

— Вы могли бы оказаться полезным здесь. Не думали опять вступить в армию?

— Нет. В свое время я делал то, что обязан был делать. Теперь я воюю только в том случае, если мне не удастся убедить кого-то оставить меня в покое. Да и с индейцами я воевал столько, сколько никакой армии и не снилось.

— Вы случайно не родственник конгрессмена Сэкетта?

— Я его брат. Кстати, я приехал в Тусон для встречи с его женой.

Я глянул на блондинку, которая в это время смотрела на меня.

— Хочу отбить у апачей их сына.

— Их сына? — озадаченно спросил Луистон, но прежде чем он успел продолжить, его прервала Лаура Сэкетт.

— Телль? Я Лаура Сэкетт. Вы не пересядете за мой столик?

Я встал.

— Извините, капитан, — сказал я и, взяв чашку кофе, пошел к ее столу.

— Добрый день, мэм. Может показаться странным, что мы не знакомы, но когда вы с Оррином поженились, я был в другом конце страны. Да и вообще мало слышал о вашей жизни.

— Садитесь, Телль. Нам нужно поговорить. — Она сжала мою руку и посмотрела мне в глаза своими огромными голубыми глазами. — Давайте чуточку отложим разговор о моем горе, Телль. Расскажите о себе. В конце концов, мы же родственники.

Нет лучше способа разговорить мужчину, чем посадить его напротив женщины, которая умеет внимательно слушать, поэтому через минуту я уже рассказывал ей о своей жизни, в основном об Энджи, о том, как я нашел ее высоко в безлюдных горах Колорадо, и как она погибла, и как я охотился за убийцей и попал в переделку.

Лаура то и дело одаривала меня приятной улыбкой. Кое-что в ее внешности мне не понравилось, но совершенных людей не бывает. У нее был маленький рот с плотно сжатыми губами, порой во взгляде угадывалась суровость, однако разговор с ней доставлял мне удовольствие.

Наконец она попросила проводить ее домой, и я с удивлением обнаружил, что за окном сгустились сумерки, а офицеры уже ушли. Едва мы оказались на улице, она принялась рассказывать мне об Орри, — так она назвала своего сына.

— Его похитили вместе с детьми Крида, а армия ничего не может сделать. Я уверена, если бы Оррин был здесь, он немедленно отправился бы в Мексику и вернул сына, но я не могу рисковать. Может произойти непоправимое. А потом я услышала, что вы в Юме. Вы моя единственная надежда, Телль.

— Сколько лет мальчику?

— Пять… Шестой. — Она помолчала. — Я должна предупредить вас, Телль, какое бы решение вы ни приняли, прошу вас никому не говорить об этом. Военные ни под каким видом не позволят вам пересечь границу. Сейчас они ведут переговоры об объединении усилий с мексиканской армией в борьбе против апачей. Индейцев хотят атаковать прямо в их убежище в Сьерра-Мадре — это еще одна причина, по которой нам нужно торопиться. Я слышала, что когда на апачей нападают, они убивают всех своих пленных.

Я неторопливо шагал рядом с ней. Вряд ли мальчик еще жив, думал я, но не мог сказать ей этого. Как не мог сказать, что намерен отказаться от этой затеи. Но мы, Сэкетты, всегда приходим на помощь друг другу. Мальчик был Сэкеттом. И моим племянником.

Я подумал о тропе, ведущей в Мексику, и похолодел. Каждый дюйм этой тропы таит в себе беду, и это связано не только с апачами. Это засушливый край, где мало воды, и хотя тамошние жители относились к нам по-доброму, сказать этого о местной полиции и солдатах было нельзя. Они открывают стрельбу по чужакам просто так, для забавы.

Где-то у походного костра мне довелось слышать об украденных индейцами сыновьях Дэна Крида и еще одном мальчишке, но деталей я не знал, да и не важны они сейчас.

Мне нужно соблюдать осторожность. Если военные узнают, что кто-то собирается в Мексику выручать захваченных апачами пленных, эта затея будет немедленно пресечена. Они остановят меня любым способом.

Когда два правительства ведут переговоры, достаточно одного незначительного инцидента, чтобы загубить их на корню. Мексиканцы, я имею в виду их армию, никогда не поверят, что я прибыл на территорию сам по себе, особенно с моей фамилией и моей репутацией.

В присутствии Лауры я испытывал неловкость. Я не умел разговаривать с женщинами и не понимал их, исключение составляла только Энджи. А Лаура с ее кружевами, светлыми волосами, изящными митенками, да еще с этим зонтиком от солнца… Я простой деревенский парень и не привык к таким штукам.

У дверей дома Лаура остановилась.

— Так вы мне поможете? — Она коснулась ладонью моей руки. — Телль, вы моя единственная надежда. У меня здесь больше никого нет.

— Сделаю все, что смогу. — Стоя с ней на крыльце, чувствуя на себе взгляд ее больших голубых глаз, я пожалел, что не могу один заменить троих храбрецов, которые только и способны исполнить ее просьбу. — Не забывайте, мэм, что апачи непредсказуемы, особенно когда это касается пленников. Не надейтесь на безусловный успех.

— Он еще такой маленький…

Я подумал было, понимает ли она, во что меня втягивает, но тут же прогнал эту мысль прочь. Я не имел права думать о себе. Откуда она знает, что меня ждет на тропе в Сонору? На узкой тропе, похожей на дорогу в ад, где мучительная смерть поджидает на каждом шагу, в любой момент? Чтобы представить себе эти тропы, надо хотя бы однажды там побывать. Я представил себе едва заметную ниточку, вьющуюся по жаркой пустыне под медно-желтым раскаленным небом. Под ногами песок, а вокруг — множество разнообразных кактусов и колючий кустарник, в котором прячутся гремучие змеи, ящерицы и всякие ядовитые твари, не говоря уже об индейцах и разбойниках.

У меня возникло какое-то сомнение, и я спросил:

— А почему Оррин отпустил вас так далеко одну с сыном?

Лаура печально улыбнулась.

— У меня в Калифорнии умер отец, Телль, мне пришлось ехать на похороны. Я его единственная дочь. Когда я узнала, что с детьми путешествовать опасно, я оставила Орри здесь… Думала, что в Тусоне он будет в безопасности.

В общем-то в ее словах была логика. И все же многое меня беспокоило, но не в моих привычках было размышлять о деталях. Если дело срочное, за него надо приниматься не раздумывая. Заручившись описанием внешности мальчика и его одежды, я решил, что пора собираться в путь.

Лаура стояла у двери, ее белое платье на фоне глинобитной стены было подобно пятну света. Уходя, я оглянулся — она глядела мне вслед.

Меня тревожило, что отправляться в путь надо не медля, л у меня не было времени обдумать предстоящее путешествие. На тропе, вблизи которой будут шнырять индейцы, мне придется быть все время начеку. Тем не менее кое над чем поразмыслить стоит.

Хуже всего было то, что у меня оставалось мало денег. Что бы там ни было, без денег не обойтись. Мне же придется потратить не только все деньги, но и пролить пот, а может и кровь.

Все мои сбережения составляли двести долларов, их я копил много месяцев. Седло и коня я потерял в схватке с апачами. Лошадей, на которых мы приехали в Тусон, придется вернуть, ибо мы взяли их на время.

Мне нужны лошадь и снаряжение, а если позволят средства, то не помешает и вьючная лошадь.

Я хотел купить подержанное, но добротное седло, и на это были свои причины. У меня и в мыслях не было появиться на земле апачей в жутко скрипящем новом седле. Вообще-то любое седло скрипит, и звук этот в принципе приятный, но когда рядом апачи, лучше, чтобы седло не скрипело и даже чтобы ты сам не дышал.

Мне понадобится не только седло, но и пара седельных сумок, пончо, одеяло, запасной патронташ и хотя бы небольшой запас провизии. Впрочем, придется перейти на подножный корм, который можно добыть и без выстрелов. Как только пересеку границу, буду двигаться беззвучно, подобно призраку.

Войдя в салун «Кварцевая скала», я обнаружил там Тампико Рокку. Я подсел к его столику, и он, наклонившись ко мне через стол, прошептал:

— Джон Джей уезжает сегодня вечером. По-моему, у него неприятности.

— Какие?

— В Техасе у него были проблемы. Баттлз их решил и остался в живых. Два брата убитого с друзьями приехали в Тусон. Баттлз сказал, что не хочет больше стрельбы.

— У него нет денег, верно? — Я полез в карман за деньгами. — Мне предстоит купить снаряжение для Мексики, но я могу дать ему долларов двадцать.

Рокка покачал головой.

— Это не то, что я хотел сказать, амиго. Он встретит нас при выезде из города. Он велел передать тебе, чтобы ты не вздумал ехать в одиночку. Мы едем с тобой, приятель.

— Послушай, это моя проблема, а вам, ребята, вовсе не обязательно ехать. Там будет нелегко.

Тампико рассмеялся.

— Приятель, ты говоришь с Роккой, а не с безусым юнцом. Я — Рокка, наполовину апач, знаю все их уловки, потому что жил с ними. Знаю, куда они ездят. Знаю, как живут. Я тебе пригожусь, дружище.

Ну, я просто лишился дара речи, не знал, что ему ответить. Я и без того неразговорчивый, а в такие моменты и вовсе не могу найти нужные слова. Поэтому я просто посмотрел на него, а Рокка усмехнулся и заказал еще пива.

Салун наполнялся посетителями, и все они были крутыми парнями. Всем было известно, что в «Кварцевой скале» собираются отнюдь не аристократы. Господа ходили в салун напротив, в «Конгресс-Холл». А здесь собирался народ попроще. Сюда заходили выпить и перекинуться в картишки лихие и жесткие, много повидавшие и много пережившие ребята, а если в «Кварцевой скале» появлялся человек с шестизарядником и охотничьим ножом, всем было ясно, что он носил их не для фасона, а для дела. В общем, это было то еще место, по крайней мере, в те времена, когда хозяином был Фостер.

Мы допивали по второму стакану, когда в салун вошли четверо.

Рокка выпрямился и отодвинул стул, чтобы крышка столика не помешала выхватить револьвер. Похоже, что-то намечалось, а у меня не было настроения встревать во всяческие разборки.

Судя по виду, эти четверо только что приехали в город. Это были крутые парни, сродни голодным волкам. Все четверо навалились животами на стойку и заказали выпивку, а когда получили ее, повернулись лицом к залу и принялись рассматривать посетителей.

— Это те, кто ищет Джона Джея, амиго. По-моему, им известно, что я его друг.

Все четверо направились к нам, и все в салуне немедленно ощутили, что надвигается гроза.

Они приблизились к нашему столику и встали напротив. Все были вооружены и носили револьверы так, как носят их люди, не раз бывавшие в перестрелках.

Я поудобнее поставил ногу. Вторая как лежала на краю свободного стула, так и осталась лежать.

— Эй, ты! — Мужчина с пышными усами ткнул пальцем в Рокку. — Ты, мексикашка. Говорят, ты друг парня по имени Баттлз.

Рокка был похож на свернувшуюся перед броском гремучую змею. Он глянул на них и улыбнулся. Никакому мексиканцу не нравится, когда его называют мексикашкой. Меня много раз называли гринго, но я от этого не умер, других же такое обращение повергало в бешенство. Рокки тоже. Я его не винил. Очень легко говорить, что неприятностей можно избежать, но эти четверо сами нарывались на неприятности и не желали уняться.

— Да, сеньор, — мягко ответил Рокка, — я имею честь быть другом Джона Джея Баттлза.

— Тогда, мексикашка, поскольку его здесь нет, мы убьем тебя.

Я посмотрел на этого человека и сказал:

— Я тоже его друг.

Замечание мое прозвучало обыденно, словно я ничего особенного и не собирался сказать, но они все поняли и повернулись ко мне, а я, простой с виду парень в поношенной замшевой куртке и видавшей виды шляпе, продолжал спокойно сидеть, где сидел.

— Ты тоже хочешь получить? — снова заговорил человек с пышными усами.

— В Техасе, — начал я, — можно проехать много миль и не увидеть ничего, кроме травы и неба. Там текут ручьи, поэтому можно выращивать скот. Здесь, в Аризоне, есть прекрасные леса и луга со студеными горными ручьями…

— Ты что мелешь? — спросили «усы». — Никак, спятил?

— Просто задумался о том, каким надо быть дураком, чтобы покинуть такие места и отправиться черт знает куда, только чтобы доказать, какой он крутой. То есть, я хочу сказать, что у вас, ребята, есть выбор. Можете вернуться к стойке, допить виски и поехать к замечательным горным ручьям и лугам, где растет высокая трава.

— Или?..

— Или останетесь здесь и завтра уже не увидите ни травы, ни деревьев. Потому что они будут расти сверху.

Все четверо уставились на меня, пытаясь понять, то ли я болтаю, что на ум пришло, то ли я действительно крутой. Я парень терпеливый и не против того, чтобы дать человеку возможность одуматься. Если бы на моем месте оказался Тайрел, их бы уже тащили на кладбище. Подвыпившие люди часто болтают сами не зная что, и вдруг понимают, что попали в беду, и начинают жалеть о том, что ненароком выболтали. Я же давал им шанс избежать драки.

Они им не воспользовались.

Высокий парень с моржовыми усами поглядел на меня и сказал:

— Я Арч Хадден. — Видно, он думал, что я съежусь от страха.

— Рад с вами познакомиться, мистер Хадден, — мягко произнес я. — Надо постараться запомнить, потому что я сам напишу это имя на могильном камне.

Хадден вспыхнул от злости, но в то же время спеси в нем явно поубавилось. Он пришел, чтобы затеять драку, а мои разговоры немного охладили его пыл. Ко всему прочему, я ничего не слышал о нем, да и вообще не придавал значения репутации ганфайтера.

Рокка не вмешивался в разговор, он спокойно сидел, но я не зря прошел с ним от самой Юмы и знал, что с ним лучше не связываться. Арч Хадден тем временем опять завелся.

— Я пришел, чтобы пристрелить этого мексикашку, и я это сделаю.

Рокка поднялся одним плавным, легким движением.

— Тогда начнем?

Человек с пышными усами, похоже, успел раньше принять несколько стаканчиков и не блефовал. Его рука рванулась к револьверу, а я резко двинул ногой. Стул подсек ему ноги, он упал на Хаддена, а я выстрелил в крайнего справа. Грянул еще один выстрел, после чего мы с Роккой направили револьверы на Хаддена и его брата. Один из них не успел выпрямиться, поднимаясь с пола, второй стоял на одном колене.

— Вы, ребята, сами виноваты, — сказал я. — Мы не просили вас затевать перестрелку. Теперь двое из вас мертвы.

Они до сих пор не замечали трупов, а когда увидели, внезапно протрезвели.

— Арч, — сказал я, — может, ты и считаешься крутым там, откуда приехал, но ты слишком уж далеко заехал. Прими мой совет, отправляйся домой.

Рокка нашарил за спиной стакан с пивом и, не отводя от них взгляда, выпил его. На другом конце салуна из-за стойки вышел Фостер.

— Шли бы вы лучше отсюда, пока не пожаловал шериф. Мне здесь не нужна стрельба. Она плохо отражается на делах.

— Ясное дело, — сказал я, убрал револьвер в кобуру и не торопясь направился к двери.

Тампико Рокку назвали мексикашкой, поэтому он задержался. Он осторожно поставил стакан на стол и улыбнулся.

— Пусть оружие останется у вас, — сказал он, — мне хочется встретиться с вами еще раз, сеньоры.

На улице мы нырнули в проулок и замерли, прислушиваясь к шагам позади. Ничего не услышали и отправились дальше.

Остановились у загона. Рокка, облокотившись на изгородь, свернул сигарету.

— Спасибо, приятель, — сказал он, потом добавил: — А ты быстро стреляешь, амиго. Очень быстро.

Глава 4

На рассвете я проснулся в мрачном настроении. Обыкновенный приступ хандры.

Вчерашняя перестрелка оставила неприятный осадок, хотя я не слишком жалею тех, кто сам нарывается на неприятности. Когда человек носит кобуру с револьвером, он должен отдавать себе отчет в действиях и словах, потому что мало кому нравится, когда на него наезжают.

Меня беспокоила судьба племянника. Совсем еще малыш, он находился в плену у апачей, если, конечно, они его не убили, а ведь в нем течет кровь Сэкеттов.

Никто не знал лучше меня, какой длинный путь предстояло мне пройти и с какими трудностями встретиться. Края там были дикие, нехоженые тропы, и полное отсутствие каких-либо человеческих поселений, еды взять негде, да и пригодной для питья воды практически не было.

С Тампико Роккой мне будет легче. Правда, двое не могут пробраться незаметно, но Рокка — исключение. И в то же время я взваливаю на себя огромную ответственность, потому что, если с ним что-нибудь случится, винить я буду только себя.

Прежде всего, мне предстояло купить лошадь, но, обегав весь город, я не нашел ни одной, которую хозяева согласились бы продать. Поиски нужного мне седла тоже заняли немало времени, и наконец я купил основательно подержанное испанское седло с седельным мешком и широкими шпорами, хоть и неказистое с виду, зато плотно прилегающее к туловищу лошади и удобное для наездника. Оно обошлось мне в восемнадцать долларов, и три доллара я уплатил за старые седельные сумки. А за двадцать пять центов я приобрел армейскую фляжку. Таким образом, мало-помалу я собирал снаряжение и припасы, а к тому времени, как приобрел запасную патронную ленту, уздечку и всякие прочие мелочи, оказалось, что я истратил больше пятидесяти долларов из моих скудных сбережений. Лошадь же я так и не смог купить.

Бегая по Тусону, я на всякий случай высматривал Арча и Вольфа Хадденов. Оказалось, что один из участников вчерашней перестрелки не убит, а только тяжело ранен и, по прогнозам врачей, выживет. Другого завернули в его же одеяло и похоронили на городском кладбище.

К полудню у меня было почти все необходимое для путешествия, за исключением коня. Я решил забежать в «Мухобойку» перекусить и заодно расспросить о лошадях.

Приладив треугольный осколок стекла, служившего мне зеркалом, к ветке мескитового дерева, я побрился, пока Рокка спал рядом, подложив под голову седло. Мы расположились неподалеку от города в мескитовых зарослях среди скал. Неожиданно неподалеку раздался голос, громко распевавший «Только не хороните меня в просторах прерий». Рокка сдвинул шляпу с глаз, усмехнулся:

— Не стреляй, это Джон Джей.

И правда — вскоре из-за кустов появился Баттлз и окинул нас с Тампико критическим оком. Пришлось рассказать ему о предстоящем путешествии.

— Где Испанец? — строго спросил он, и Тампико ответил:

— Он нашел себе в городе девушку. Ее зовут Кончита, и когда она сердится на Испанца, стычка с апачами кажется ему отдыхом. Но не волнуйся, когда придет время, он оседлает коня и приедет.

Я закончил бриться, и мы немного поговорили, потом Рокка направился в мексиканский квартал вылавливать Испанца Мерфи, а Баттлз снова засел в кустах, дабы не попасться на глаза кому не следует. Как-то так получилось, что мы с Роккой не рассказали ему о стычке с Хадденами.

Когда я вошел в «Мухобойку», там было полно народа. Мое появление почему-то привлекло внимание некоторых посетителей. То ли из-за вчерашней потасовки, то ли из-за виски, которым я сполоснул лицо после бритья. Я, в свою очередь, боялся повстречаться с шерифом, который мог приказать мне немедленно убираться из Тусона, чего мне пока не хотелось делать.

Что касается еды, я никогда от нее не отказывался. Кажется, мне не скоро придется лакомиться блюдами, приготовленными женщиной, да и вообще горячей пищей, потому что разводить костер по дороге в Сонору, а потом в Чихуахуа, которые кишмя кишат апачами, было бы непростительной глупостью.

Сидя в ресторане, который нельзя было назвать элегантным, хотя никакого другого здесь не было, я подумал, что хоть кто-нибудь мог бы с уважением посмотреть на человека, который убил соперника в честном поединке. Ничего подобного.

Сейчас в этом зале находились такие люди, как Уильям Оури, сражавшийся за независимость Техаса. Оури был техасским рейнджером и участвовал в бесчисленных схватках с индейцами и разным сбродом на границе с Мексикой. Большинство здешних посетителей, одетых в простые суконные костюмы, участвовали в различных войнах и прочих конфликтах с индейцами. И все они были добропорядочными горожанами — адвокатами, владельцами шахт, магазинов и тому подобное.

Не успел я приняться за еду, как отворилась дверь и вошла Лаура. Она была во всем белом и выглядела изящной и хрупкой. На ней были перчатки без пальцев, от которых, на мой взгляд, не было никакой пользы, в руках — зонтик от солнца.

Она секунду постояла, привыкая к полутьме после яркого полуденного солнца, затем подошла к моему столику. Я встал и помог ей сесть.

Головы всех находившихся в зале повернулись в ее сторону. Люди недоумевали, как такая красивая, элегантная женщина могла сидеть за одним столом с оборванцем, поскольку мало кто из них знал, что мы родственники.

— Телль, — сказала она, — я слышала, вы ищете лошадь. Это правда?

— Да, мэм, правда. Мой конь погиб во время стычки с индейцами. Мне нужно найти нового коня и по крайней мере одну вьючную лошадь. Похоже, налеты апачей сильно уменьшили поголовье, да и армия покупает много лошадей.

— Почему же вы мне не сообщили об этом? Я могу достать вам лошадей. Вообще-то у меня уже есть подходящий конь.

— Это было бы здорово, — признался я. — Снаряжение у меня готово.

Она взяла чашечку с кофе, который принесла миссис Уоллен, и сказала:

— Кажется, у вас были неприятности?

— Не у меня. Охотились за моим знакомым, а когда его не нашли, остановили выбор на мне, то есть на нас с Роккой, одним из тех, с кем я приехал в Тусон.

Она больше ни о чем не спрашивала, а мне об этом говорить не хотелось. Мы еще немного поболтали, а потом она объяснила, где можно посмотреть лошадей.

— Тот, что я приготовила вам, — крупный вороной, с белой звездочкой на бедре.

Надо сказать, что единственная масть, которая мне не подходила, была именно черной. Мне годится лошадь любой масти, но вороная в тех местах, по которым будет пролегать наш путь, не подходит, так же как и белая. Я предпочел бы чалую, темно-серую или пепельную. Любую масть, которая не выделяется на фоне окружающих, подобно красноносому пьянице на церковном празднике. Конечно, на пути нам встретятся и черные скалы, и густые тени, и что-то еще в этом роде, и тогда вороная окажется все-таки лучше белой, которую в солнечный день видно за несколько миль. Однако времени спорить у меня не было.

— Ладно, — сказал я. — Если у нас будут лошади, мы отправимся в путь завтра же.

Лаура поговорила о Тусоне, посетовала на отсутствие в нем необходимых удобств, и заметила, как ей хотелось бы вновь оказаться в Санта-Фе… Или в Вашингтоне, добавила она.

— Мне нравится Вашингтон, — сказал я.

Она удивилась:

— Вы там были?

— Да, мэм. Наша часть некоторое время стояла на Потомаке. Я порядком побродил по Вашингтону. Это было давно, я был тогда почти мальчиком, только что вступившим в армию северян.

Когда она ушла, я продолжал сидеть, потягивая кофе и обдумывая маршрут, с учетом различных трудностей, которые могут возникнуть. Не в моем характере было действовать вслепую, к тому же многое в этом предприятии внушало мне тревогу, но что именно, я никак не мог осознать.

Миссис Уоллен подошла к моему столику.

— Вы с миссис Сэкетт родственники?

— Она — жена моего брата.

— А то я недоумевала, почему это у вас одинаковые фамилии… — Она, чуть поколебавшись, присела за мой столик. — Немногие женщины отваживаются путешествовать в одиночку по здешним местам.

— У нее в Калифорнии умер отец, — сказал я. — Он жил там один, у него никого, кроме нее, не было. Оррин — это мой брат — вынужден был остаться в Вашингтоне.

Она посидела еще немного, но ничего не сказала. Потом встала и ушла. Я не мог понять, зачем она подсела ко мне и завела разговор о Лауре. Похоже, намеревалась что-то сказать, скорее всего про военных или апачей.

Вороной и в самом деле оказался великолепным конем, намного лучше, чем я ожидал. Если бы не белая звездочка на бедре и не один белый чулок, он был бы сплошь черной масти. В качестве вьючных лошадей нам приготовили двух мустангов неопределенной масти, крепких и выносливых.

Они стояли в конюшне на заднем дворе. Человек, ухаживавший за ними, на корточках с соломинкой во рту наблюдал за тем, как я осматриваю лошадей.

— Что-то вы слишком привередничаете, мистер. Выбора-то у вас все равно нету. — Он выплюнул соломинку. — Хотите — берите. У меня нет времени пробавляться здесь с вами. За них заплатила леди, а вам остается лишь сесть и поехать.

Я ему не понравился, и он мне тоже, поэтому я забрал лошадей и отправился к стоянке в кустах, где уже находилось все снаряжение и где меня ждал Рокка.

Рокка раздобыл лошадь где-то в мексиканском квартале. Теперь мы были готовы отправиться в путь.

— Тебя что-нибудь удерживает здесь? — спросил я его.

— Да нет вроде, Испанец с Джоном Джеем будут ждать нас к югу отсюда.

Мы вскочили на коней и тронулись в путь, ни о чем не заботясь. Мили через четыре мы встретились с Испанцем и Джоном Джеем Баттлзом.

— Вы, ребята, зря рискуете, — предупредил я. — В этой игре вы не делали ставок.

— Заткнись, — оборвал меня Испанец. — Побереги дыхание, оно тебе еще пригодится.

— Я никогда не был в Сьерра-Мадре, — сказал Джон Джей. — И должен непременно увидеть все те места, в которых мне не довелось побывать.

Вздымая легкую пыль, мы двинулись на юг. Я ехал впереди по хорошо наезженной дороге, ведущей к ранчо Китчена.

Можно подумать, что на дороге с бойким движением можно чувствовать себя в безопасности. Но это не так. В глубинке Аризоны никто и никогда не чувствовал себя в безопасности. Лит Китчен держал круглосуточную охрану, вооруженную до зубов, в любой момент готовую отразить возможное нападение, поэтому со временем апачи стали обходить его ранчо стороной.

До сих пор не утихают споры по поводу правомерности и неправомерности притязаний индейских племен. По-моему, тут неправы обе стороны. Когда сюда пришли белые, лишь очень немногие богатые индейцы могли предъявить свои права на землю, подавляющее же большинство индейских племен вело кочевой образ жизни. Они передвигались с места на место, добывая себе пропитание охотой и сбором съедобных растений. Белый человек нуждался в жизненном пространстве, он нуждался в земле, на которой можно было построить дом. Вместо того чтобы кочевать, подобно индейцам, он предпочитал оседлый образ жизни, чтобы возделывать землю.

Одни белые стремились жить в мире с краснокожими, и некоторые краснокожие тоже, однако другим и с той, и с другой стороны мир был не нужен. Молодые индейские воины пускались в охоту за скальпами белых, крали у них лошадей. Эти люди занимали почетное положение в среде своих соплеменников и соответственно своему положению обзаводились несколькими женами. К тому же, как выяснилось, у белых красть оказалось легче, чем у других индейцев, как они делали раньше. И когда старейшины и наиболее прозорливые белые предпринимали попытки договориться о мире, всегда находился какой-нибудь пьяный ранчеро или безрассудный воин, которым мир был ни к чему.

Когда индейцы воевали, они воевали не только с мужчинами, но и с женщинами и детьми, поэтому даже дружественно настроенные белые забывали о своем дружелюбии, когда, вернувшись домой, находили свои дома сожженными, а жен и детей убитыми. С другой стороны, и белые, из числа тех, что стремились завладеть индейскими землями и табунами, беспощадно грабили, обманывали и убивали индейцев.

Вина была обоюдной, но в данном случае апачи украли детей и увезли их в Мексику, и мы ехали освобождать их.

День клонился к закату, уступая место вечерней прохладе. Мы переночевали в развалинах какого-то старого поселения, укрывшись за остатками глинобитных стен, а на рассвете отправились дальше.

Вторую ночь мы провели на ранчо Пита Китчена.

Глава 5

Оставив ранчо, мы проехали несколько миль по главной дороге, потом свернули на восток. Вообще-то если в пустыне сворачиваешь с тропы, нужно точно знать, куда ты едешь, ведь от этого зависит твоя жизнь.

В пустыне нельзя путешествовать наобум. Каждый шаг должен быть продуман и направлен к источнику воды. Когда сходишь с нахоженной тропы, надо идти либо к уже известному тебе источнику, либо знать, где эту воду искать. Ошибка может стоить жизни.

Каждый из нас побывал к югу от границы, но Тампико Рокка знал пустыню лучше. Я, наверное, тоже знал ее неплохо. Как и все, оказавшись в пустыне, мы зависели от источников, и какую дорогу мы ни выбрали бы, рано или поздно нам придется воспользоваться одним из них. Сказанное в равной мере относится и к апачам.

В пустыне есть источники как известные, так и малоизвестные — во втором случае в них обычно мало воды и их непросто отыскать. Птицам и животным они известны, апачам в большинстве случаев тоже. Если не знаешь, где они находятся, надо уметь их отыскивать, а это умение дается с трудом.

Человек в дикой местности должен быть осмотрительным, примечать все вокруг, ловить каждый звук. Все его чувства должны быть обострены до предела. И не из страха перед апачами, дело в самой пустыне. С ней нельзя бороться, к ней надо уметь приспособиться.

Пустыня — это не только жаркое солнце и песок, но и скалы. Порой они простираются на многие мили, то тут, то здесь встречаются нагромождения скал, а то и полуразрушенные хребты, черные или красные, похожие на сломанные позвоночники гигантских животных. Они встают из песка, и песок стремится снова похоронить их.

В пустыне на юго-западе можно даже увидеть оазисы, хотя playas, или высохшие озера, всегда ярко-белого цвета. Некоторые пустынные растения появляются только после первого дождя, и тогда на них вдруг появляются листья и цветы, которые быстро падают и дают семена, пользуясь короткой передышкой. Но чаще всего появление зеленых оазисов не связано с осадками, потому что многие растения обладают способностью надолго сохранять влагу в своих мясистых стеблях и листьях; а твердые глянцевые листья других растений отражают солнечные лучи и благодаря этому сохраняют влагу.

Растения и животные научились приспосабливаться к пустыне, и апачи тоже. А мы четверо в этом отношении не уступали апачам.

Пустыня — враг беспечности. И так будет всегда. Человек должен все время оставаться настороже, выбирая наиболее легкий путь. Он должен ехать медленно, чтобы сэкономить силы и влагу в организме, постоянно присматриваясь к приметам, указывающим на близость воды. Направление полета пчел или птиц, следы мелких животных, виды растений — все эти приметы необходимо знать, потому что, например, некоторые растения указывают на грунтовые воды, а некоторые птицы и животные всегда держатся ближе к источнику. Другие пьют мало или редко, получая необходимую им жидкость из растений или животных, которыми питаются.

Мы ехали часа два после восхода солнца, потом свернули в узкий каньон и отыскали затененное место, где можно переждать жару. Расседлали лошадей, дали им вдоволь покататься по земле, а потом напоили в маленьком родничке, который нам показал Рокка. После этого, выставив часового, легли отдохнуть.

Часовой был необходим, потому что апачи — искусные конокрады, хотя и в подметки не годятся команчам — те способны похитить лошадь прямо из-под седла. Нужно сторожить, в противном случае придется идти пешком, а в пустыне это означает неминуемую смерть.

В каньоне мы первым делом принялись искать следы пребывания здесь других людей. Человек, живущий в безлюдных краях, быстро учится читать следы так, как другие читают газету, и часто для него это оказывается гораздо более интересным занятием.

Он учится читать следы не только на земле, но и в воздухе, например, по облаку пыли на дороге можно определить, сколько в отряде всадников и куда они направляются.

По конскому навозу можно определить, кормили лошадь овсом или держали на подножном корме, а если так, то была ли это сочная трава прерий или растительность пустыни.

К тому же лошади оставляют разные следы: у каждой — характерные отпечатки копыт, в зависимости от силы удара и формы подковы и свойственного лишь ей аллюра. Мы обнаружили, что в каньоне никого не было по меньшей мере несколько недель.

Мы знали, что в Соноре в июне, июле и августе идут дожди — внезапно начинаются сильные ливни, которые так же внезапно заканчиваются, однако они прибивают пыль и наполняют естественные каменные резервуары, особенно часто встречающиеся в хребтах. Это углубления в камне, на протяжении многих веков расширявшиеся накапливающейся в них дождевой водой. После сильного дождя вода сохраняется там в течение нескольких недель и даже месяцев. Дождь прошел недавно, поэтому и в источниках, и в резервуарах должна быть вода.

Незадолго до захода солнца, бодрые и отдохнувшие после сна, мы снова оседлали лошадей. На этот раз впереди ехал я.

Вокруг высились заросли кактусов чолла и окотилло, а мы ехали по тропе меж ними. Это была древняя тропа, почти заброшенная. Время от времени мы останавливались и подолгу стояли, изучая окрестности и прислушиваясь.

Казалось бы, на открытой местности, которая лежит перед тобой, как на ладони, белому человеку не надо опасаться внезапного нападения индейцев. Однако, хорошо зная апачей, мы понимали, что буквально в нескольких ярдах могут прятаться двадцать индейцев, и никто их не заметит.

Мы ехали неспешно, щадя коней. Апачи, которые нередко загоняли своих лошадей, при необходимости могут проскакать за день шестьдесят — семьдесят миль, пешком они проходят тридцать пять — сорок. Примерно столько, сколько мы делали верхом.

Приблизительно через час после захода солнца мы въехали в небольшую ложбину, заросшую мескитовым кустарником, развели маленький костер из сухих веток и сварили кофе. Огонь костра надежно скрывали кусты, и мы с удовольствием выпили по кружке.

— Ну, и как ты считаешь? — вдруг спросил Рокка. — Всадник один?

— Ага, — сказал я. — Низкорослый мужчина или мальчик.

— Вы о чем толкуете? — спросил Баттлз.

— Мы едем по следу, — объяснил я ему. — Подкованная лошадь. Маленькая, но выносливая. С хорошим бегом, видно, росла в пустыне.

— Это индеец на краденом коне, — быстро решил Испанец. — Ни один белый не отправится в такую глушь.

Рокка с сомнением пожал плечами.

— Может, и так… не знаю.

Эти отпечатки копыт беспокоили меня, потому что тот, кто ехал впереди, вел себя осторожно, а значит, это был не индеец. Может быть, индейский мальчишка?

Когда в пустыне садится солнце, жара уходит вместе с ним, и на землю спускается прохлада. Приободрившиеся лошади пошли живее, словно почувствовав свежий воздух Сьерра-Мадре. Иногда мы останавливались, чтобы прислушаться.

За час до рассвета мы дали лошадям передохнуть. Рокка уселся на корточки за кустом меските и закурил, пряча сигарету в кулаке.

— Ты знаешь Бависпе?

— Да, мы выедем к ней у большой излучины, где она снова поворачивает на юг.

Тампико Рокка знал эти места лучше меня. В конце концов, он же наполовину апач и жил в Сьерра-Мадре. Баттлз задремал, а Испанец отошел подальше, чтобы вслушаться в ночные звуки. Я устал, мне было жарко и ужасно хотелось искупаться в реке, куда нам вскоре предстояло выехать, но я понимал, что вряд ли мне это удастся.

Рокка некоторое время молчал, и я улегся на песок, уставившись на звезды. Они казались такими одинокими там, в вышине, такими же одинокими, как мы, бродяги и перекати-поле, мужчины без домашнего очага и женщины. Если суммировать время, проведенное нами под крышей, то получится не больше четырех-пяти недель.

Таких, как мы, привычных к бродяжничеству, обстоятельства принуждают сбиваться вместе, как это произошло с нами в Юме. И вот теперь три человека рисковали жизнью, чтобы помочь мне, но таковы уж люди на Диком Западе. И я на их месте поступил бы так же.

Мы отправились в путь, когда на востоке стала разгораться заря. Постепенно в серой мгле вырисовывались силуэты кактусов и грозные уступы скал. Мы молча ехали цепочкой, пока небо над головой не обрело желтоватый цвет. Только тогда мы отыскали укромное местечко, где можно развести костер и приготовить скудный завтрак.

Костер мы разложили в яме под мескитовым кустом, густые ветви которого не только заслоняют огонь, но и рассеивают дым, хотя от сухого топлива дыма почти не бывает. Теперь горячей пищи мы отведаем не скоро. Если не случится ничего непредвиденного, завтра мы выедем к Бависпе и, переправившись через нее, окажемся в самом сердце земли апачей. Они будут окружать нас со всех сторон.

Апачи, загнанные на скудную, суровую землю, ничего не выращивали, промышляя набегами и грабежами.

Принято считать, что индейцев погубило нашествие белых, и в этом есть доля правды, поскольку индеец не мог вести привычный образ жизни па отведенных ему десятке или сотне акров. Ему нужны обширные охотничьи просторы. Земля, на которой способны расселиться десять тысяч фермеров, может прокормить лишь с полусотни индейцев.

Однако в действительности беды индейцев начались с того самого момента, когда первый из них взял в руки винтовку. Индейцев погубили торговцы, продававшие им вещи, которые они не могли делать сами. Они попали в зависимость от белого человека, который продавал им патроны и оружие.

Приятно было сидеть здесь, ощущая прохладу раннего утра, вдыхая запах костра, жарящегося бекона и хорошего кофе. Хотя мы тщательно разведали окрестности, все же мы рисковали.

— Сколько лет мальчику? — вдруг спросил Испанец.

— Пять, кажется, или около того.

— Ты думаешь, он еще жив, Тамп? — вступил в разговор Баттлз.

Рокка пожал плечами.

— Зависит от того, как он себя вел. Увидим, когда найдем следы.

— А следы того странного всадника тебе попадались? — спросил Испанец. — Я всю дорогу искал.

— Нет, — сказал я. — Больше я их не видел.

— Что за местность дальше?

— Дубы, потом сосны. Скалы, ручьи. Все, что душе угодно, кроме еды. Ее приходится добывать в другом месте. Обычно апачей снабжают мексиканцы, под страхом смерти. Индейцы почти очистили эту часть Соноры, по крайней мере, от богатых мексиканцев, а бедным разрешили остаться только при условии, что те будут снабжать их едой.

Я подумал о Лауре. Красивая женщина и смелая, не утратила мужества и тогда, когда у нее украли сына. Однако что-то в ней смущало меня. Впрочем, я всегда испытывал неловкость в обществе женщин… всех женщин, за исключением Энджи. И девчонок Трелони, которые жили по соседству в моих родных местах.

Мы сидели молча, слушая, как лошади общипывают ветки кустарника. Рокка курил и поглядывал на близкие горы.

Никто не знал, что ждет нас впереди. Даже если мы найдем мальчика живым и здоровым, нам все равно придется с ним вместе снова пробираться через земли апачей и через границу. Так что наши шансы выжить невелики. Я посмотрел на Рокку и сказал:

— Ну что, поехали?

Он затушил сигарету и встал.

Я снова мысленно оценил ситуацию, и мне захотелось оказаться где-нибудь подальше отсюда. Нам предстоит преодолеть чертову уйму трудностей, а мне этого совсем не хотелось. И вообще вся эта история как-то настораживала меня.

Мы переправились через Бависпе и вышли на едва заметную тропу, которая вела через редкий дубняк по крутому извилистому склону к сосновому лесу. Единственными звуками, которые фиксировал наш слух, были пение птиц, хрипение лошадей, взбиравшихся по крутому склону, и стук отскакивающих от копыт камней.

Примерно час мы карабкались по тропе вверх, несколько раз останавливаясь, чтобы дать лошадям передохнуть, и наконец выехали на широкий, поросший соснами уступ. Там еще сохранились развалины домов, некогда построенных из хорошо пригнанных блоков пемзы. Мы насчитали их с дюжину, хотя за деревьями могло оказаться еще несколько.

Рокка указал на смятую траву.

— Мы все еще идем по следу.

Неподалеку мы обнаружили раздавленную копытом шишку и другие следы.

Местность была дикой и безлюдной, никаких признаков воды поблизости. Судя по характеру растительности, мы находились на высоте более шести тысяч футов, а тропа поднималась все дальше вверх. Она порой пролегала по самому гребню горы, а слева или справа зияли почти отвесные стены пропасти. Мы ехали с винтовками в руках, отпустив стремена, готовые в любой момент соскочить с седла. От такой езды можно было поседеть.

Наконец мы выехали к вершине горы, густо поросшей соснами. Кое-где виднелась чахлая трава, по склону сбегала тонкая струйка воды. А вот и следы таинственного всадника — очень четкие. Лошадка некоторое время назад стояла привязанной к дереву, пока она разведывала окружающую местность.

Она?

Слово «она» я произнес непроизвольно, словно с подсказки.

— Это женщина, Тамп. На этой лошади скачет женщина или девушка.

Рокка взялся руками за луку седла.

— Думаю, ты прав, — сказал он. — Наверное, так оно и есть.

— Женщина? — недоверчиво спросил Баттлз. — Что ей здесь делать?

— У Дэна Крида есть жена? Или дочь? — спросил я.

Рокка оглянулся.

— Не знаю, Телль.

Я соскочил на землю.

— Сидите тихо. Я хочу выяснить, что она искала.

Сделав пару шагов, я очутился в зеленом сумраке деревьев. Еще пара шагов, и я исчез в лесу. Здесь и там я видел примятые листья, следы сапог. Следы читались легко, но я не стал заниматься этим, продолжал двигаться зигзагом.

Внезапно — бегун не успел бы остановиться — я оказался на краю утеса. Не отвесного, но довольно крутого, тем не менее по нему можно было спуститься, если найти опору для ног. Либо по нему можно было съехать.

Высота утеса составляла пару тысяч футов. У его подножия простирался зеленый луг — самый зеленый из всех, которые мне доводилось когда-либо видеть, — и окруженный деревьями пруд. Это была маленькая высокогорная долина, за которой начинался большой каньон. Я заметил три костра, на которых готовилась еда, и дюжину апачей.

Медленно, чтобы не обнаружить своего присутствия, я принялся изучать индейскую стоянку, укрывшись в зарослях манзаниты.

Женщины готовили еду, дети играли. Здесь индейцы чувствовали себя в полной безопасности, поскольку никогда прежде никто не осмеливался преследовать их за пределами границы. И тем более дальше, в горах. На протяжении многих лет и даже поколений они скрывались здесь после набегов, уводя с собой скот, лошадей и жен мексиканцев. Они крали продовольствие у крестьян и привозили все это сюда и в другие, подобные этой, долины… здесь, должно быть, много индейцев.

Маленький Орри — их пленник. Сколько пройдет времени, прежде чем они поймают нас, а значит, сколько нам осталось жить?

Но Орри — сын моего родного брата, он — Сэкетт, как и я, мы одной крови, и я обязан его найти. Так определено природой, так нас воспитали.

Несколько минут я сидел, как бы исподволь наблюдая за жизнью, кипевшей в лагере, потому что животные и индейцы сразу же чувствуют на себе чей бы то ни было пристальный взгляд. Потом вернулся к своим спутникам.

— Это rancheria, стоянка, — сказал я, — но, по-моему, не та, которую мы ищем.

Глава 6

Человек — будь то мужчина или женщина, — тот, кто поднимался сюда перед нами, долго осматривал лагерь индейцев. Следов было множество — вмятины от колен, следы ног и тому подобное. А затем этот человек сел на лошадь и уехал.

Мы тоже отправились дальше. Тропа, по которой мы теперь следовали, была похожа на оленью или тропу снежных баранов — их следы почти одинаковые. На ней виднелись и отпечатки копыт маленькой лошади, а когда всадник спешивался — следы сапог.

Вскоре мы оказались посреди каменистой местности, где высились острые зазубренные скалы и текли мутновато-белые ручьи. Вода в них была с горчинкой, но пригодная для питья. Нам то и дело приходилось спешиваться и вести коней в поводу, потому что над тропой нависали массивные каменные уступы.

Мы остановились посреди сосновой рощи. Тампико Рокка сел на корточки и уставился в землю. Испанец Мерфи повернулся ко мне.

— Телль, как ты думаешь, мы найдем твоего мальчишку?

— Ага.

Я знал, что он чувствовал. Тишина. Она подавляла нас. Мы находились в самом сердце Индейской Территории, где каждый звук был опасен. Мы знали, что нас ждет, если нас обнаружат. Придется драться не на жизнь, а на смерть, и единственный путь к спасению — бегство.

Если апачи обнаружат нас здесь, мы не сможем спасти мальчика. До сих пор нам везло. Отчасти благодаря Рокки — благодаря его опыту и знанию местности.

Тем временем мы двинулись дальше. Теперь нам стали попадаться следы индейцев. Прежде наш путь пролегал по пустынному высокогорью, куда они редко наведывались, а сейчас мы медленно спускались в долину, где водилась дичь и где в любой момент мы могли столкнуться нос к носу с апачами.

— Впереди еще одна стоянка, — сказал Рокки.

Эта тоже находилась внизу, рядом с высоким утесом, среди отлогих холмов, поросших соснами. Ее окружали огромные валуны и деревья, рядом протекал ручей. Когда мы выехали из-за деревьев к стоянке, вздымая пыль, то увидели индейцев и проворно соскочили с коней. Их было шестеро, четверо вооружены луками, у двоих винтовки.

Двое апачей везли мясо, возможно, они где-то украли корову. Третий раздавал одежду, скорее всего снятую с какого-нибудь мексиканца или с его жены — с такого расстояния мы не могли разобрать, мужская она или женская.

Неожиданно Баттлз схватил меня за руку и указал вниз. С охапками хвороста к стоянке приблизились несколько детей. По крайней мере один из них был белый — рослый мальчик лет восьми-девяти.

Он мог оказаться моим племянником. В любом случае с ним стоило поговорить.

Я ощущал свежий запах хвои и сухих иголок. От лагеря поднимался дым, слышались голоса индейцев. Я ждал, напряженно размышляя.

Если здесь были другие белые дети, этот мальчик наверняка их видел. Но что, если он уже стал наполовину апачем? Если детей крали совсем маленькими, они привыкали к индейскому быту и не хотели расставаться с людьми, которых считали соплеменниками. Разговор с, мальчиком — штука рискованная, но попробовать нужно.

Испанец поглядел на меня.

— Кажется, нам предстоит трудное дело.

— Я и не думал, что оно будет легким.

По здравому размышлению наше место было на редкость неудачным.

— Мы подошли слишком близко, — сказал Рокка. — Давайте-ка отойдем подальше в рощу. Если ветер переменится, нас могут учуять собаки.

Мы отошли назад и отыскали небольшую ложбину, окруженную деревьями и скалами. Это было идеальное укрытие от апачей, а заодно и от ветра.

Но меня не оставляла тревога. Когда я бродяжничал один, мне не о ком было беспокоиться, и если я попадал в переделки, то сам и выкручивался. Теперь же ситуация была совершенно иной, потому что эти парни приехали сюда, только чтобы помочь мне. Если с ними что-нибудь случится, виноват буду я, и никто другой. Тем не менее мы были здесь, и нам предстояла работа.

— Рокка, — сказал я, — возможно, чтобы мальчика оставили одного?

— Вряд ли. Зависит от того, сколько он живет с ними и насколько они ему доверяют. Может, и есть шансы, но мало.

— Он ведь должен знать всех детей на соседних стоянках?

— Должен. Слухи распространяются быстро, а дети апачей слышат разговоры взрослых. Во всяком случае, когда я был ребенком, я знал почти все, что происходит вокруг.

Пока что мы не готовы были к каким-либо действиям, поэтому мои спутники растянулись на земле и задремали, а я опять поднялся на утес, чтобы еще раз осмотреть стоянку.

В лагере индейцев царило спокойствие. Женщины, как обычно, хлопотали по хозяйству, рядом играли малыши. Один из воинов, недавно вернувшийся в лагерь, сидел скрестив ноги перед входом в вигвам. Сутулый, но мускулистый индеец примерно моего возраста. У него был новенький винчестер, который он держал под рукой. Они не расслаблялись даже здесь, в своем убежище.

Через некоторое время меня сменил Испанец, а я расположился отдохнуть под деревом.

Проснувшись, я с трудом сообразил, где нахожусь. Я устал как собака, и если обычно я сплю чутко, просыпаясь от малейшего шума, то сегодня меня сморил крепкий сон.

Первое, на что я обратил внимание, пробудившись, была тишина. Костра мы, естественно, не разводили. Быстро сгущались сумерки. Приближался вечер.

Некоторое время я продолжал лежать, вслушиваясь в тишину. Потом поднял голову, огляделся. Недалеко от меня лежало седло, его было достаточно хорошо видно в скудном свете уходящего дня. И никаких звуков, кроме легкого шелеста листьев над головой.

Правая рука автоматически скользнула к винтовке, ладонь сомкнулась на ложе. Один выстрел, и апачи слетятся сюда как мухи на мед.

Я осторожно скинул одеяло, подтянул под себя ноги и перекатился на колени. Взглянув туда, где должен был находиться Джон Джей Баттлз, я различил под одеялом очертания его фигуры. Он спал… по крайней мере, я так решил.

Рокки не было видно, только скомканное одеяло там, где ему полагалось находиться. Мы расположились в некотором отдалении друг от друга: это обеспечивало свободу маневра в случае нападения индейцев.

Я помедлил еще секунду, потом вскочил и одним прыжком достиг деревьев, где спрятался в тень. Все было тихо.

Тем не менее я знал, что это не простая предосторожность. Кто-то ходил возле нашего лагеря, а мы были слишком близко к апачам, чтобы спать спокойно. И все же я помнил, что апачи обычно не нападают ночью и в сумерках, ибо считают, что душа убитого ночью обречена вечно скитаться в темноте.

Вдруг я уловил какое-то движение рядом со мной.

Луны на небе не было, только звезды. Видны были только смутные очертания деревьев, а то и отблеск звезды на дрожащем листе.

Место, где располагался наш лагерь, показалось мне колдовским — горы, утесы, пропасти, обломки скал среди деревьев и обволакивающая их ночная тьма.

Я медленно опустил приклад на землю. На поясе у меня висел охотничий нож, такой острый, что им можно было бриться; кстати, иногда я так и делал. Но надеялся я не на нож, а на свои руки, сильные и мускулистые благодаря тяжелой работе. Я ждал, готовый к любому поединку.

Вновь повторилось беззвучное движение, даже не движение, а намек. Я почувствовал чье-то дыхание… всего лишь дыхание, и поспешно выставил руки перед собой.

Нечто неуловимое проскользнуло между моими руками. Я попытался схватить это нечто… пальцы коснулись чьих-то волос и… все пропало.

Баттлз проснулся и сел.

— Телль? В чем дело?

— По-моему, призрак, — тихо ответил я. — Кто бы это ни был, я не хочу, чтобы он посчитал нас врагами.

Но вокруг снова стало тихо.

Часа через два, на рассвете, мы обнаружили множество следов. Отпечатки сапог маленького размера. Женщина. Она ходила вокруг лагеря на цыпочках. Я почувствовал, как по спине у меня поползли мурашки, и Рокка понял, что мне не по себе.

— Что с тобой? — спросил он. — Боишься?

— Вспомнил… кое-кого, ее уже нет в живых, — сказал я. — Но это не ее следы. Хотя и похожи: такие же маленькие и быстрые ножки… Но она мертва.

Тампико Рокка перекрестился.

— Она тебе является?

— Нет, это всего лишь воспоминания. Ее звали Энджи, ее следы я обнаружил когда-то. Но Энджи умерла, — сказал я. — Ее убили в Моголлонах.

— Ах, вот оно что! — воскликнул Испанец. — Значит, ты тот самый Сэкетт! — Он задумчиво поглядел на меня. — Я тогда находился возле Черри-Крик, но и туда дошел слух об этой истории… И о том, как родственники пришли тебе на помощь.

Он снова посмотрел на меня поверх горящей сигареты, и я догадался, о чем он думает. В западных землях, где новости передаются из уст в уста, человек быстро становится легендой. Так было с Беном Томпсоном, Диким Биллом Хикоком, Майком Финком и Дейви Крокеттом. Постепенно рассказ обрастает подробностями, возвеличивая героя.

— Мальчик, которого мы ищем — мой племянник Орри. Его отец был одним из тех, кто примчался тогда мне на помощь.

— У меня никогда не было семьи, — сказал Испанец. — Я всю жизнь был один.

Джон Джей набил трубку.

— Большинство людей одиноки, — сказал он. — Мы приходим в жизнь одинокими, худшие беды переживаем в одиночку и в одиночку умираем.

— Оказывается, мы шли по следам девушки, — сказал я. Пока мы разговаривали, я не терял времени даром. — Ей нужна была еда. Она взяла у нас немного хлеба, сушеных яблок и, кажется, чуть-чуть вяленого мяса.

Мы замолчали.

Все знали, что нам предстоит, и ожидание было томительным, поэтому мы стремились занять себя каким-нибудь делом, а не сидеть сложа руки. Мы привыкли действовать, и от того, насколько успешными были эти действия, зачастую зависела наша судьба. Времени на размышления порой не хватало. Поэтому так тяжело давалось сейчас ожидание. Путешествие по горам было опасным, наше пребывание здесь — рискованным, но под лежачий камень вода не течет.

Нам оставалось лишь наблюдать за индейской стоянкой, и это тоже был риск, так как тот, за кем наблюдают, начинает чувствовать чужой взгляд.

Белый мальчик появлялся время от времени, но всегда в сопровождении индейских ребятишек. Мы прождали еще целый день, а на следующий я увидел, как он взял копье и пошел один по тропе, вьющейся между скал. Я, как кошка, спрыгнул с камня, откуда вел наблюдение, и кивнул Рокке.

Испанец занял наблюдательный пост, а Джон Джей пошел на всякий случай седлать лошадей.

Тампико Рокка двигался по тропе бесшумно, как призрак. Мы проскользнули вниз среди скал, преодолели нагромождение огромных валунов и стали ждать мальчика.

Изменился ли он в плену? Стал ли апачем? А если так, не закричит ли, увидев нас?

Но если бы он и решил закричать, то не смог бы… Рокка неслышно спрыгнул на тропу у него за спиной, зажал ему рот и потащил в кусты.

Мальчик смотрел на нас дикими глазами, затем, поняв, что мы белые, попытался что-то сказать. Рокка убрал руку, зажимавшую мальчику рот.

— Возьмите меня с собой! — прошептал мальчик. — Меня зовут Брук. Гарри Брук.

— Как давно ты здесь?

— Года два, может, меньше. Но мне кажется, целую вечность.

— Где остальные пленники? Дети Крида и Орри Сэкетт?

— Дети Крида? Я о них слыхал. Они на соседней стоянке. — Он указал направление. — Вон там.

— А сын Сэкетта?

— Не знаю. Я не слышал больше ни о каком мальчике. С детьми Крида привезли девочку, но ей только пять лет… она совсем маленькая.

У меня душа ушла в пятки. Неужели индейцы убили моего племянника? Убили сына Оррина?

Об этом спросил мальчика Баттлз.

— Никого они не убивали, — заверил Гарри Брук. — Я находился в лагере, когда привезли мальчиков Крида и девчонку.

Опустившись перед ним на корточки, я спросил:

— Ты можешь увидеться с детьми Крида?

— Вы возьмете меня с собой? — В глазах Гарри стояли слезы.

— Возьмем, только не сейчас. Иначе нам пришлось бы немедленно бежать, так ведь? Пока ты останешься здесь. Но будь готов к побегу. — Я указал на высокую скалу. — Она видна из лагеря?

— Да.

— Прекрасно. Как только увидишь на ее вершине черный камень, сразу же приходи сюда. Нам надо освободить остальных детей.

— Вас убьют. Они находятся на стоянке у Катенни.

— У Катенни? Значит, он жив?

— Конечно, жив. И все индейцы на той стоянке подчиняются ему. Он там вроде вождя.

После этого мы поспешили в свое укрытие, поскольку опасались, что индейцы хватятся мальчика и заподозрят неладное. Апачи не доверяли ни одному пленнику, даже если тот уже свыкся с их образом жизни. Однако они глубоко заблуждались, полагая, что из Сьерра-Мадре убежать невозможно… или что никто не попытается спасти детей.

Первое, что я сделал, — отыскал кусок черной пемзы, чтобы в нужный момент он был под рукой. Я спрятал его под кустом, потом мы сели на лошадей и поехали в противоположном от стоянки направлении, по тропе, огибающей утес. Он так круто обрывался вниз, что создавалось впечатление, будто едешь по отвесной стене.

Сможет ли мальчуган скрыть от индейцев встречу с нами? Этот вопрос всерьез тревожил меня.

Вряд ли ему удастся повидаться с остальными пленниками. Впрочем, у индейцев было принято ездить друг к другу в гости. Как знать…

Но где Орри Сэкетт? Где мой племянник?

Глава 7

На рассвете мы почти достигли перевала, без конца петляя среди деревьев, с которых нам на головы иногда падали крупные капли росы. Одолев перевал, мы спустились на несколько сот футов и оказались в великолепном парке, обсаженном по периметру роскошными соснами. В дальнем конце парка с гор сбегал чистый, прохладный ручей, образуя глубокое озерцо.

И тут и там виднелись развалины — древние развалины, наполовину погребенные, заросшие кустарником и мхом. В одной из развалин мы обнаружили низкорослый, корявый кедр, которому могло быть лет сто.

Я спросил Рокку, кто здесь жил, но он только пожал плечами.

— Кто его знает… Про них говорили: «народ, который был здесь до нас и исчезнувший до того, как пришли апачи», — равнодушно ответил он. — Многие народы приходят и уходят. Так уж повелось на этом свете. Людей, живших в каменных домах… построенных в скалистых горах Аризоны и Колорадо, — вытеснили индейцы племени навахо и многих убили. Белый человек занял земли индейцев, но и сами индейцы до этого вытеснили других. Все время повторяется одно и то же. Но, по-моему, индейцев победили торговцы, а не солдаты.

— Как так? — спросил Баттлз.

— Они пробудили у индейцев интерес к вещам, которые те не могли сделать сами, и, таким образом, поставили их в зависимость от себя. Теперь для того, чтобы стать обладателем винтовки и других соблазнительных вещей, индейцу ничего не остается как либо купить их, либо украсть.

Я считал точно так же.

Рокка снова пожал плечами.

— Появление первого белого торговца на стоянке индейцев знаменовало собой не что иное, как погибель. Так я думаю.

На этом разговор оборвался, потому что мы приблизились к высокому, сыпучему, крутому склону и стали спускаться в мрачный каньон. Добрую часть пути лошади проделали, скользя на поджатых задних ногах. По дну каньона текла река Бависпе, берущая начало выше в горах. Это было странное, таинственное место. Я спрыгнул с коня и некоторое время стоял, прислушиваясь, не отрывая рук от седла. Вокруг было тихо, журчала вода по каменистому руслу, да ветер раскачивал макушки сосен. В таком угрюмом месте тебя не покидает ощущение, что за тобой наблюдают.

— Мне не нравится это место, — сказал Джон Джей Баттлз. — Оно похоже на преисподнюю.

Я же думал о белых детях, похищенных апачами, жалких, запуганных. Но жизнь в этих краях — не самое ужасное из всего, что бывает на свете. Сьерра-Мадре — необыкновенно красивые горы.

Мы приблизились к стоянке апачей, о чем свидетельствовали многочисленные следы. Напились у ручья, по очереди слезая с коней. Остальные, оставаясь в седле, внимательно озирали окрестности. Мы пересекли речку и стали подниматься по извилистой тропе.

Над ближайшими вершинами гор нависли черные тучи, в воздухе пахло грозой. Стоянка Катенни находилась где-то внизу, скрытая низкими облаками. Только лишь мы начали спускаться, осторожно лавируя между деревьями, как хлынул проливной дождь, с порывистым сильным ветром.

Лес не мог служить защитой от дождя, и нам ничего не оставалось, как искать какое-нибудь укрытие. Вскоре мы увидели огромную, вырванную с корнем сосну, верхушка которой зацепилась за скалы. Обрезав ветви с внутренней стороны, мы спрятались под ней вместе с лошадьми, хотя это было непросто: головы животных задевали ствол.

Мы решили рискнуть и развести небольшой костер, чтобы сварить суп и кофе: дождь загнал апачей в вигвамы и не. позволял дыму подниматься вверх.

Дождь еще не кончился, когда я решил сходить на разведку. С винтовкой в руке, прячась за деревьями, я осторожно приблизился к краю утеса. Скалы сделались скользкими от дождя, крепкие струи барабанили по моей накидке, но густая крона деревьев все-таки ослабляла их напор.

Неожиданно моему взору открылась стоянка Катенни. Над вигвамами поднимались струйки дыма, но снаружи не было видно ни одного человека.

Совсем рядом я уловил какое-то движение и резко обернулся. Это был Тампико Рокка.

Он кивнул в сторону стоянки.

— Теперь я не смогу их обмануть. Они сразу поймут, что я уже не индеец. Слишком долго я ел пищу белого человека.

— Сколько там, по-твоему, человек? — спросил я. — Двадцать? Тридцать?

— Человек двадцать — двадцать пять.

Две дюжины волков… но я против них ничего не имею. Да, сейчас это мои враги, но я уважаю их. В охоте и в бою апачам нет равных, они безжалостны и жестоки, как волки, и все-таки мы сделали невозможное и проникли почти в самое их логово.

— Я иду вниз. Подберусь поближе и послушаю, что там творится.

Рокка уставился на меня.

— Ты сошел с ума. Апачи услышат, а собаки учуют тебя.

— Возможно. Но дождь — в помощь.

— Ладно, — сказал он, — идем вместе.

Затея наша была дерзкой, но в жилах Рокки текла кровь апачей, а это что-нибудь да значило.

Мы, где ползком, где скользя, начали спускаться с горы, время от времени останавливаясь, чтобы прислушаться, и снова двигались дальше. «Мы дураки», — сказал я себе. Ведь то, что мы делаем, сущее безумие. Но я должен был во что бы то ни стало найти Орри, хотя уже одно наше присутствие здесь таило в себе смертельную опасность для нас… и для мальчика.

Под проливным дождем мы подползли к стоянке. Рокка бросился к одному вигваму, я — к другому и, сгибаясь под тугими струями ливня, прислушался. Но не услышал ничего, кроме тихого бормотания индейцев и потрескивания костра. Я двинулся было к следующему вигваму, но увидел предостерегающий жест Рокки и остановился, держа винтовку под дождевиком дулом вниз. Наконец Тампико кивнул мне и тоже ринулся к ближайшему вигваму. Мы уже почти отчаялись найти детей. Может быть, их вообще здесь не было?

Вдруг Рокка подал знак, и я поспешил к нему. В вигваме слышны были тихие голоса индейцев, а потом отчетливо зазвучал детский голос.

Я схватил Рокку за плечо:

— Прикрой меня, — и, откинув полог, шагнул внутрь.

Пару секунд я ничего не различал, хотя, ступая в вигвам, прикрыл глаза. Затем в красноватом свете костра увидел, как поднимается на ноги испуганный воин. На куче шкур в углу сидели три белых ребенка.

В другом углу женщина прижимала к груди младенца. Она смотрела на меня без злобы и страха, видно, приняла случившееся как нечто неизбежное.

— Не кричать! — сказал я на языке апачей. Затем, на всякий случай, повторил то же по-испански.

Тем временем индеец опамятовался и бросился на меня. Я ударил его прикладом винчестера, и он без чувств рухнул наземь.

— Все, — сказал я детям, — вы едете домой. Накиньте на себя шкуры и выходите.

Повернувшись к индианке, которая даже не шелохнулась при этом, я спокойно сказал по-испански:

— Я не намерен никому причинять зла. Мне нужно лишь забрать детей.

Она молча смотрела, как ребятишки подбежали ко мне. Среди них была одна девочка. Я махнул рукой, и они выскочили из вигвама. Я последовал за ними.

Тампико Рокка уже вел ребятишек вверх по поросшему кустарником склону. Сам он следовал за ними, пятясь задом и держа вигвамы под прицелом. Я почти добежал до подножия склона, когда из вигвама, откуда мы забрали детей, выскочил индеец с окровавленной головой.

Он пошатнулся, но удержался на ногах и начал дико озираться по сторонам. Попытался что-то крикнуть, но поперхнулся, однако в следующую минуту все-таки исторгнул отчаянный вопль, одновременно вскидывая винтовку. Рокка пристрелил его.

Дети тем временем шустро взбирались по крутому склону.

Пятясь за ними, я ждал, пока из вигвамов выскочат индейцы, и открыл огонь.

Один индеец крутанулся и выронил винтовку, второй заорал и бросился за мной. Я подпустил его поближе и выстрелил в другого, который уже наводил на меня свой винчестер. Индеец зашатался, упал, но тотчас же стал подниматься.

У бегущего ко мне индейца в руках блеснул нож, он уже готов был броситься на меня. Я перехватил винтовку и с размаху ударил его в живот. Он испустил сдавленный крик, скорчился, а я, цепляясь за кусты, стал проворно взбираться вверх по скользкому склону.

Сверху загремели частые выстрелы: наши друзья открыли огонь по индейцам.

Мы карабкались вверх, скользя по размокшей земле, и снова карабкались, пока, наконец, не добрались до края обрыва. Девочка упала, я подхватил ее на руки и побежал вслед за Роккой. Джон Джей и Испанец все еще вели огонь по преследователям.

Добежав до лагеря, мы усадили детей, вскочили в седла и помчались прочь сквозь сплошную стену дождя.

Проскакав галопом до крутого спуска, мы натянули поводья и в нерешительности остановились. Вершины гор окутаны тучами, за плотным водяным потоком, низвергавшимся с небес, не видно ничего впереди. То и дело слышались раскаты грома, впечатление было такое, словно мы находимся внутри громадного барабана. Мы нырнули в сосновый лес, проскакали сотню ярдов, затем замедлили бег и стали медленно спускаться по скользкому крутому склону.

Лошадь Баттлза поскользнулась и упала, выбросив его из седла, но животное оказалось с характером — она поднялась на ноги, и Баттлз снова вскочил в седло.

Времени положить черный камень в условленном месте на скале у меня не было. В любом случае Гарри не увидел бы его из-за дождя.

Я без конца оглядывался назад, опасаясь, что индейцы вот-вот нагонят нас. Ливень, видимо, заглушил звуки выстрелов, так что на соседних стоянках могли их не слышать. Мы ненадолго остановились перевести дух под деревьями, и я поудобнее усадил ехавшую со мной девочку.

— У индейцев были еще дети? — спросил я. — Белые дети?

— Нет, — ответила девочка. Ее глаза сияли, она была скорее взволнована, чем испугана.

— Кто из них Орри Сэкетт?

Она с недоумением посмотрела на меня.

— Никто. Эти двое — сыновья Крида. Я ни разу не слышала о мальчике по имени Орри.

Внутри у меня все перевернулось.

— Тамп, — заорал я, — моего племянника здесь нет!

— Знаю, — ответил он. — Его вообще нет в здешних краях. Этих детей апачи украли во время последнего набега. Больше они никого не похитили.

— Это невозможно!

— Давайте лучше продолжим путь, — сказал Испанец. — Сейчас не время разводить разговоры.

Мы двинулись дальше, понимая, что не имеем права ни медлить, ни возвращаться назад. В горах сейчас полным-полно апачей, и, если мы выберемся отсюда живыми, нам несказанно повезет. В этом мы отдавали себе отчет, еще отправляясь в экспедицию.

Лошади поскальзывались, карабкаясь вверх и вниз по размокшей от дождя почве, мокрые ветки хлестали по лицу, — сущий кошмар!

Наконец мы добрались до того места, откуда была видна первая стоянка, и я передал девочку Баттлзу.

— Мне надо забрать того мальчишку, Гарри, — пояснил я.

— Не будь дураком. У тебя нет ни единого шанса.

— Поезжайте, я обещал ему.

Все трое уставились на меня — трое крутых, жестких парней, у которых не было ни семьи, ни дома, ничего, что можно было бы назвать своим, кроме оружия и седла. Никто из них теперь не мог помочь мне, потому что рядом с каждым из них сидел ребенок, о котором нужно было заботиться.

— Бегите, — сказал я, — это моя игра.

— Удачи! — крикнул Испанец, и они ускакали.

Я некоторое время смотрел им вслед, потом развернул коня в сторону скалы, нависавшей над индейской стоянкой. Откуда-то издалека до меня долетел крик и звук выстрела, но я все-таки спустился к тому месту, где встретил мальчика.

Объехав скалу с винтовкой наготове, я принялся разглядывать стоянку, и тут из мокрых кустов навстречу мне выскочил Гарри Брук. Он промок и был до смерти напуган.

— Мистер, — сквозь слезы проговорил он. — Мистер, я боялся, что вы не приедете за мной.

Не слезая с коня, я наклонился и, схватив его за подмышки, усадил перед собой.

— Апачи знают, что ты сбежал?

— Теперь, наверное, знают. Кто-то пришел и сказал, что слышал стрельбу, но старые воины ему не поверили. Сюда невозможно добраться белым, сказали они, особенно при таком ливне. Я догадался, что это вы, поэтому при первом удобном случае сбежал.

Мы двинулись вверх по тропе. На гребне холма я различил следы моих друзей и последовал за ними, но тут же натянул поводья. Следы копыт с подковами оказались более свежими.

— Апачи, — сказал я. — Здесь есть другая тропа?

— Внизу. — Мальчик указал в сторону каньона. — Тропа Древних. Ее показал мне мальчик-апач. Она пролегает через Сонору и ведет к Большой воде. — Говоря это, Гарри доверчиво глядел на меня. Его лицо было мокрым от дождя. — Во всяком случае, он мне так сказал.

Мой вороной явно беспокоился. Наше положение ему не нравилось, впрочем, как и мне. Я развернул его в ту сторону, куда указывал мальчик. Вначале конь шарахнулся прочь от тропы, затем осторожно ступил на нее.

Здесь было трудно проехать даже в хорошую погоду, не говоря уже о таком ливне. Гремел гром, то и дело молнии раскалывали небеса. Тропа едва заметной ленточкой бежала по краю пропасти.

Но вороному смелости было не занимать. Он шел осторожно, словно ступал по тонкому льду, но все-таки шел. Я затаил дыхание: далеко внизу, футах в пятистах справа виднелись верхушки сосен. Мы медленно, шаг за шагом продвигались вперед, пока не спустились в каньон, где тропа была шире.

Одного взгляда мне было достаточно, чтобы понять, что здесь давно не ездили. Всюду валялись камни, осыпавшиеся сверху, прямо посередине росли деревья, и нам приходилось их объезжать. Я продолжал оглядываться по сторонам. Мы наверняка угодим в ловушку, а пока нам ничего не оставалось, как двигаться вперед. И мы двигались.

Приближалась ночь. При таком ливне и густой облачности скоро станет совсем темно, но я не мог и помышлять о привале.

Мы спустились приблизительно на тысячу футов и двигались вдоль ручья, змеившегося между тополями, гигантскими агавами и папоротниками. Земля под ногами была мокрой и скользкой.

Неожиданно слева перед глазами выросли развалины — древняя стена, разрушенная в одном месте могучим тополем. Глубина ручья здесь не превышала нескольких дюймов. Повернув вороного, я направил его вброд через реку, а потом за стену, где рос тополь.

За стеной была небольшая полянка, простиравшаяся до другого ручья, побольше. Вокруг росли деревья. Огромные, толстые ветви нависали над стеной, образуя некое подобие укрытия. Я направил туда коня, спешился и снял мальчика.

— Постой здесь, пока я займусь делом, — сказал я.

Не даром же я много лет бродяжничал. Мне не раз приходилось разбивать лагерь под дождем, нужно лишь найти подходящее место. Перво-наперво отыскал большую, сломанную ветром ветку. Тополь горит хорошо и дает много тепла.

Толстый ствол дерева сам по себе служил надежной защитой, а стена будет отражать тепло костра. Одна ветка тополя простиралась над углом; я нырнул под нее, очистил землю от камней и приладил срезанный сосновый лапник к густой листве. Теперь у нас было хоть какое-то подобие крыши.

Привязав вороного на длинной веревке, чтобы он мог пощипать траву, я отнес седло и снаряжение в наше убежище. Мальчик уже сидел в углу.

Я отыскал сухой коры, набрал хвороста, и через несколько минут развел огонь. В нашем лагере сразу стало уютно.

Мы расположились поближе к костру. Стена, деревья и импровизированная крыша создавали надежное укрытие от дождя, тепло костра отражалось от камней стены, и через несколько минут мальчик уснул.

Я проверил оружие, убедился, что винтовка заряжена, и в надежде, что конь предупредит меня об опасности, сел напротив мальчика и тоже погрузился в сон.

Глава 8

Ночной ветер стонал над перевалами, капли воды шипели в маленьком костре. Хворост почти догорел, угли излучали тускло-красный свет и разгорались ярче, когда их касался ветер. Дождь прекратился, но крупные капли время от времени скатывались с листьев.

Порой я просыпался, осматривался по сторонам и опять засыпал. Со мной всегда так — не помню ночи, чтобы я проспал много часов подряд. Обычно я открывал глаза и прислушивался, а иногда вставал и обходил лагерь.

Дождь прекратился, и вороной вышел из-под дерева пощипать густую траву. Выше в горах трава была скудной и мало пригодной на корм, здесь она была густой и сочной.

Знаете, как это бывает, когда долго слышишь какой-то звук, но не придаешь ему значения? Вот и сейчас я не сразу сообразил, что приближаются всадники. Скорее всего я даже слышал не звук, а лишь намек, может, шестое чувство предупредило меня об опасности — потому что они двигались в темноте подобно призракам или волкам, вышедшим на охоту. Сильные, уверенные в том, что добыча от них не уйдет.

Они, должно быть, были озадачены и обеспокоены, поскольку я выбрал Тропу Древних, по которой давно никто не ездил. Это была тропа духов, и им не очень-то хотелось их тревожить, особенно ночью. Их лошади выросли в горах, знали все тропки и, наверное, помнили эту долину, потому что здесь росла сочная трава.

Эти всадники наверняка последними выехали со стоянки и по дороге наткнулись на следы апачей, преследовавших моих товарищей. Увидев же следы одинокого всадника, они последовали за ним, уверенные в легкой добыче.

Костер почти не дымил, так что его почти невозможно было учуять, а красный отсвет тлеющих углей скрывался за стеной. И все же они обнаружили меня. Наверное, услышали фырканье вороного.

В лагере было тихо. В костер, зашипев, в очередной раз упала капля. Вороной перестал щипать траву и вскинул голову, слегка всхрапывая. Я сразу же проснулся.

Мгновение лежал, прислушиваясь, затем перекатился и рывком бросился в темноту, услышав свист стрелы. Оглянувшись, заметил, что стрела, пробив одеяло, вонзилась в землю.

Индейцы кинулись на меня не раздумывая. Я ударил прикладом первого попавшегося, промахнулся, и тут же винтовку выбили у меня из рук.

У нас дома, в теннессийских холмах, дерутся довольно часто, особенно на танцах. Девушки ходят на такие сборища, чтобы потанцевать и покрасоваться перед парнями, а парни — чтобы подраться и покрасоваться перед девушками.

Лицом я не вышел, красоваться мне было не перед кем, поэтому оставалось больше времени на драки. А потом в армии, на речных пароходах и… ну, словом, я в свое время дрался достаточно, и когда потерял винтовку, вроде как освободил руки.

Еще один индеец ткнулся в меня, я саданул его по лицу, потом коленом в пах, и он буквально взвился в воздух и упал, я поднял его, отшвырнул в сторону и размашистым ударом влепил в голову надвигающейся на меня тени. Сверкнул нож, мой кулак попал кому-то в лицо, и я услышал, как хрустнула кость.

Я наносил удары обеими руками, боковые и прямые. Апачи боролись неплохо, но к кулачным боям были непривычны, и это давало мне определенное преимущество. Какой-то коренастый индеец схватил меня за руку и за пояс одновременно, намереваясь бросить на землю, но я нажал сапогом ему на ногу чуть повыше пальцев, там где подъем, и он скорчился от боли, отпустил меня, а я съездил ему локтем в ухо.

Оживление в лагере продолжалось несколько минут. Индейцев было несколько, но я был крупнее и сильнее. Один из них прыгнул мне на спину и попытался повалить, но я, схватив его за руку, перебросил через голову и изо всех сил стукнул о каменную стену. Он тяжело упал на камень, завизжал, и в этот момент прозвучал выстрел.

Он раздался неожиданно для всех, откуда-то со стороны, и я увидел, как один индеец упал, а остальные растворились в темноте, волоча за собой и того, которого я швырнул на стену. Индейцы пропадали, словно капли на поверхности лужи. Только что были здесь, а в следующую же секунду словно сквозь землю провалились.

Убитый лежал возле костра, а Гарри, укрывшись шкурой, забился от страха в угол.

— Эй, в лагере, — послышался тихий голос.

— Заходите, коли есть желание, — сказал я, и тотчас же моему взору явилась самая симпатичная девушка из всех, которых мне когда-либо доводилось видеть.

Она была чуть больше пяти футов ростом, быстрой в движениях и носила замшевую охотничью юбку, которая на ней сидела лучше, чем на любой другой женщине. Она вела в поводу маленькую, почти игрушечную лошадку, но винчестер в ее руке был отнюдь не игрушечный, что мог бы подтвердить и труп индейца у костра.

— Меня зовут Дорсет Бинни, — сказала девушка, протягивая мне руку. — Надеюсь, вы простите мой вид.

— Мэм, — с готовностью ответил я. — Вы подоспели так кстати и выстрелили так метко! Для меня совершенно не важно, как вы одеваетесь. — И добавил: — Меня зовут Уильям Телль Сэкетт, а этого мальчика — Гарри Брук, мы его недавно спасли от апачей.

Мы отступили в темноту и прислушались. По-моему, эта банда была сыта мной по горло, но она была не единственной в округе, поэтому следовало поторапливаться.

— Вы освободили и других детей, верно?

— Да, двух мальчиков и девочку.

— Девочка — моя сестра. Собственно, потому я и здесь.

Последних ее слов я не расслышал, потому что уже седлал вороного. В этот момент я был озабочен только тем, чтобы как можно быстрее уйти отсюда. Через несколько часов в окрестные горы нагрянут полчища апачей, и они станут похожи на муравейник.

Девушка отправилась с нами. В течение часа мы ехали по Тропе Древних на север, затем свернули к западу, на тропу, где я не обнаружил никаких следов. Время от времени сквозь разрывы в облаках проглядывали звезды. Черные стены каньона придвинулись ближе, порой нам приходилось объезжать громадные валуны. Места, по которым мы проезжали, показались мне на редкость неприглядными, да еще при такой погоде. И мне не нужно было всматриваться в стены каньона, чтобы определить, как высоко поднимается вода после дождя. Я и без того знал, что после хорошего ливня здесь на час-два образуется поток глубиной футов в тридцать. Сейчас вода уже сошла, но не дай Бог снова хлынет дождь.

У тех, кто проложил эту тропу, не было лошадей, они ходили в мокасинах. Скоро нам пришлось спешиться и вести коней в поводу, потому что проехать верхом было невозможно. Но я все-таки оставил Гарри в седле.

Больше всего в тот момент мне хотелось выбраться на равнину и, если повезет, набрести на какое-нибудь ранчо. Но высказывать свои мысли девушке я не спешил.

Тоненькая, казавшаяся крохотной, она, видимо, была отважной до безрассудства, поскольку отправилась одна на поиски маленькой сестренки. У нас не было возможности разговаривать, потому что ехали мы след в след и не останавливаясь. Мы ехали по незнакомой тропе — как знать, куда она заведет? Может, в самое логово апачей, и в этом случае мой скальп будет висеть в вигваме какого-нибудь воина… если он им прельстится. Вообще-то апачи любили снимать скальпы.

На вершине длинного пологого спуска мы дали лошадям передохнуть, и я оглянулся на Дорсет. Она не отставала, хотя ее лошадка успевала сделать два шага там, где вороной ступал только раз. Гарри Брук за все время не проронил ни слова.

Мы немного постояли, и она сказала:

— Небо светлеет.

Оно действительно окрасилось в серый цвет: скоро рассвет. Мы молча сидели в седлах — в разговорах нужды не было, потому что мы без слов понимали друг друга и, казалось, физически ощущали и темноту ночи, и таящуюся в ней опасность, и прохладную сырость каньона после дождя. Мы ощущали смолистый запах сосен… и кое-что еще.

Мы почувствовали запах дыма.

У меня просто волосы встали дыбом. В этих краях друзей у нас нет. Я был уверен, что мои друзья ускакали на север, значит, это не кто иной, как апачи. А костер дымил впереди, уже совсем рядом.

Мы не решались повернуть назад и не могли выбраться из каньона. Я вытащил из чехла винчестер, девушка последовала моему примеру.

— Идем тихо, лошадей ведем в поводу, — прошептал я. — Если сможем обойти их — хорошо, если нет — вскакиваем в седла и мчимся прочь. Вы с мальчиком садитесь на одну лошадь и в случае чего гоните без оглядки.

— А вы?

Я улыбнулся.

— Леди, перед вами совсем не герой. Я сделаю пару выстрелов и кинусь вам вслед сломя голову. Так что не останавливайтесь, иначе отдавлю вам пятки.

Мы двинулись вперед. Свет уже разливался по небу, когда мы увидели, что каньон расширяется. Потом я заметил следы мокасин, кусочки коры, несколько сухих веток: кто-то собирал здесь хворост. И вдруг мы услышали крики индейцев, и я знал, почему они кричат.

— Может, мы и сумеем проскочить, — сказал я. — Индейцы сейчас слишком заняты.

Она живо взглянула на меня.

— Чем апачи могут быть так заняты, что мы сможем проскочить незамеченными?

Нельзя было глядеть в эти серые глаза и врать. Да она и так догадается.

— Они поймали пленника, — сказал я, — и хотят выяснить, насколько его хватит. Если он выдержит все пытки и умрет с честью, они будут считать себя достойными людьми, поскольку поймали достойного человека.

Мы пошли дальше, уговаривая лошадей, чтобы они вели себя тихо, и они понимали, потому что лошади, как и собаки, очень хорошо чувствуют настроение хозяина. Их инстинктивное чувство опасности усугубляется настороженностью всадника. Именно поэтому человек, живущий на Западе, обычно полагается на интуицию своего коня, его слух и зрение. Он делит с ним воду, а если понадобится, то и пищу.

Вскоре мы увидели лагерь индейцев, который они разбили на берегу ручья, поросшем деревьями и кустарником. Ручей был не более четырех футов в ширину и четырех-пяти дюймов в глубину.

Я шел впереди с винтовкой наготове, краем глаза наблюдая за апачами.

Здесь сухое русло растянулось футов на пятьдесят, большая часть его была покрыта белым песком с темными крапинами камней. По берегам густо разросся ивовый кустарник.

Утро было прохладным, но я чувствовал, как у меня по спине между лопатками стекают капли пота. Я боялся, что лошади могут стукнуть копытом о камень. Мы продолжали осторожно двигаться впереди, к лагерю апачей, и наконец поравнялись с ним.

Индейцы были заняты своим пленником: они стреляли в него из луков. Стрелы пролетали в долях дюйма от его тела, касаясь рубашки и чуть ли не вороша волосы. Когда пленник поднял голову, я увидел у него на лбу струйки крови. А потом я услышал его голос, перекрывавший вопли апачей. Он пел.

Это был Испанец Мерфи.

Индейцы привязали Испанца к стволу тополя на полянке и стреляли в него из луков, разжигая себя, предвкушая еще более изощренные развлечения… А он пел!

В этот момент апачи ненавидели его, но и любили тоже, насколько я знаю индейцев. Потому что их пленник оказался настоящим мужчиной и смеялся им в лицо. Но я понимал, что пение просто помогает Мерфи поддерживать боевой дух.

Они убьют его, это точно. Апачи были сущими дьяволами, когда дело касалось пыток и смерти. Они постараются как можно дольше продлить его мучения, придумывая все более жестокие пытки.

Испанец любил петь, особенно старинные деревенские песни. В тот момент он пел «Зебра Дан», а когда, подняв голову, Увидал нас в просвете кустов, то сменил мелодию на «Джона Харди».

«Джон Харди, отчаянный парень,

носит два револьвера с собой.

Он убил человека по дороге в Виргинию,

но Телль Сэкетт должен бежать.

Я хочу, чтоб Телль Сэкетт бежал!»

Он предупреждал меня! Испанец попал в жуткую переделку, но при этом думал прежде всего о нашем спасении. А я не осмеливался остановиться, потому что считал себя ответственным за судьбу девушки и маленького мальчика. Но я хорошо уяснил ситуацию. Индейцев было человек девять или десять, все воины.

Мы продолжали осторожно двигаться вперед, по коже у меня бегали мурашки от страха за судьбу Испанца и свою собственную. Мы уже отошли на некоторое расстояние от индейского лагеря, но в любую минуту можно было ожидать грозного окрика и топота преследователей. Нам повезло, что индейцы не обнаружили нашего присутствия.

Через пятьдесят ярдов каньон повернул в сторону, и мы с облегчением вздохнули.

Похоже, скоро апачи примутся за Испанца всерьез. Я понимал, что обязан выручить его, и, главное, выручить прежде, чем апачи отделают его настолько, что он не сможет скакать верхом.

Проехав еще немного, я натянул поводья.

— Дальше вам придется ехать одним, — сказал я Дорсет Бинни. — Вы знаете Сонору?

— Нет.

— К северу от этих мест апачи разогнали большинство ранчеро, а те, кто остался, не станут вам помогать. Лучше поезжайте прямо на запад и ищите тропу. Если набредете на ранчо, попросите укрыть вас.

Она замешкалась, и я спросил:

— Почему все-таки вы здесь?

— Больше некому было спасать сестру. Я не хотела, чтобы она выросла индианкой. — Дорсет помолчала. — Честно говоря, мы и сами живем не лучше индейцев. После смерти папы я пыталась разводить скот, но у меня не очень-то получилось.

— Поезжайте на запад, — повторил я. — Нет нужды предупреждать вас об опасности, иначе вы не добрались бы до Сьерра-Мадре.

Я развернул коня и отсалютовал ей, поднеся руку к полям шляпы.

— Прощайте, Дорсет.

— Прощайте, Уильям Телль, — сказала она и направила лошадь по каньону, а я пустился в обратный путь.

Я понятия не имел, что стану делать. Как вырвать пленника из лап кровожадных апачей? Я не мог просто открыть по ним огонь. Индейцы моментально рассредоточатся и через пару минут возьмут меня в кольцо. К тому же не исключено, что они тут же прикончат Испанца.

Меня все время не покидала мысль о том, что индейцы, насколько известно, в девяноста девяти случаях из ста не трогают человека, явившегося к ним в лагерь по собственной воле.

Риск, конечно, был достаточно велик, поскольку нам уже доводилось стрелять друг в друга. К тому же апачи, скорее всего, знают меня в лицо, однако другого способа помочь Мерфи в голову не приходило. И что же я должен предпринять, оказавшись в их лагере? Как вызволить Испанца?

Я мог объясняться с апачами. Не так легко, как Тампико Рокка, но мог.

Испанец Мерфи попал в беду, потому что вызвался ехать со мной в Мексику, и мой долг — выручить его или умереть вместе с ним.

Оружия у меня хватало. Винчестер был полностью заряжен, револьвер, с которым я, говорят, обращаюсь удивительно ловко, покоился в кобуре. Второй был заткнут за пояс.

Не долго думая я двинулся вдоль сухого русла к индейцам.

Сказать, что они были ошарашены — значит, ничего не сказать. Это были апачи нетдахи — «воины-убийцы» — безжалостно убивавшие своих врагов.

Как я уже говорил, индейцы — удивительные люди. Их с детства учили воевать, а среди апачей нетдахи были самыми свирепыми, искусными и беспощадными воинами. Они ценили отвагу, и к тому же им было любопытно, зачем я пожаловал. Может, именно поэтому никто из них даже пальцем не шевельнул, пока я подъезжал.

Обежав глазами индейцев, я наметил тех, в кого нужно стрелять в первую очередь. Если завяжется схватка, у меня не будет времени выискивать цели, но если удастся уложить главных…

— Приветствую вас. Я приехал за своим другом, — сказал я на наречии апачей.

Глава 9

Индейцы, все как один, со свирепым видом уставились на меня. На одном из них был армейский китель, на другом — вылинявшая красная рубаха, семеро были обнаженными, если не считать штанов и высоких, по колено, мокасин.

Один был вооружен винтовкой, двое — револьверами, еще один держал в руках лук и пучок стрел. Этих я уложу первыми выстрелами. Апачи стреляют из лука так же быстро, как я перевожу затвор винчестера, а раны от стрел гораздо хуже, чем от пуль. У других были только ножи. Винтовки и луки лежали чуть поодаль.

— Человек, которого вы привязали к дереву, мой друг. Мы вместе приехали сюда и сражались бок о бок. Он надежный товарищ, будь то в пустыне или в горах.

Мое неожиданное появление сбило их с толку. Индейцы гадали, действительно ли я один, и шарили глазами по скалам вокруг лагеря. Они не могли поверить, что я осмелился явиться к ним в одиночку. Оба берега ручья были покрыты густым кустарником, вокруг — множество крупных скальных обломков, за которыми могли спрятаться люди.

Теперь все индейцы сгрудились передо мной, и я не осмеливался проехать между ними. Не спеша я поднял руку, чтобы успокоить их, а другой взял винтовку, нацелил ее на Испанца, чуть опустил дуло и выстрелил.

Пуля перебила веревку, которой Мерфи был привязан к дереву. Он рванулся, и путы ослабли.

Вдруг один из апачей взвизгнул:

— Убейте его!

Я пристрелил индейца с луком, пришпорил вороного, и тот ринулся в гущу врагов. Я снова выстрелил, промахнулся, двинул прикладом кого-то из апачей. Конь развернулся, и я опять бросил его на индейцев.

Из груды камней раздался выстрел, еще один… Испанец скинул с себя обрывки веревки и бежал к лошадям.

Какой-то худощавый индеец в ярости бросился за ним. Я прицелился ему в спину и плавно спустил курок. Индеец по инерции пробежал еще несколько шагов, рухнул на камень и медленно сполз на землю.

Один апач с разбега прыгнул, ухватился за седло и чуть было не вскочил на круп вороного позади меня.

Я с силой ударил его, управляя конем коленями, и какое-то мгновение мы отчаянно боролись. Ноги мои оставались в стременах, и я его скинул.

Примчался Испанец на собственном коне, и мы бешеным галопом бок о бок понеслись по высохшему руслу, а апачи, укрывшись за валунами, принялись палить по скалам.

Неожиданно послышался стук копыт, и, попридержав лошадей, мы изготовились к стрельбе, но это оказались Тампико Рокка и Баттлз. Они спускались вниз по склону, разбрызгивая мелкую гальку.

Мы гнали коней примерно с полмили, когда почти одновременно заметили довольно широкую тропу, убегавшую от ручья на север. Мы свернули на нее, перевалили через низкий холм и очутились в таком же, а может быть, в том же самом сухом русле.

Через некоторое время мы пустили лошадей шагом и поехали дальше, внимательно оглядывая окрестности. Никто не пытался заговорить. Я все время смотрел на тропу, надеясь отыскать следы Дорсет, но их не было.

Теперь мы ехали по предгорьям Сьерра-Мадре. Поверху горы были покрыты сосновым лесом, а здесь пышно разрослись тополя, можжевельник, дуб и ива с густым подлеском. То и дело нам попадались маленькие ручейки.

Каким-то образом, скорее всего случайно, нам удалось сбить индейцев со следа, однако мы слишком хорошо их знали, чтобы расслабиться. Сработал фактор внезапности, но апачи в конце концов опомнятся, отыщут наши следы и постараются нас догнать.

Теперь мы ехали рысью, постоянно оглядываясь и озирая гребни холмов. Наш путь пролегал по открытому пространству с небольшими рощицами и ручьями, вдоль которых росли деревья. После проливных дождей пыли почти не было, а топот копыт смягчала трава.

Дважды мы переправлялись через небольшие речушки и три раза спускались вверх или вниз по течению, чтобы запутать следы.

Когда мы устроили привал в тени огромного раскидистого дерева, чтобы напоить коней и дать им отдохнуть, я рассказал своим спутникам о Дорсет Бинни и мальчике.

— Если со мной что-нибудь случится, найдите их и выведите отсюда.

Дети, испуганные, вели себя тихо. Если бы не они, мы и не думали бы о еде. Но дети, несомненно, проголодались. Вскоре мы нашли подходящее местечко, чтобы перекусить. Рокка вызвался охранять лагерь, Испанец готовил еду, а мы с Баттлзом легли вздремнуть под деревом. Кажется, прошла целая вечность с тех пор, как мне удавалось нормально поспать.

Я проснулся с ощущением жажды, сел и огляделся. Вокруг было тихо, так тихо, как бывает только в лесу. Где-то вдалеке ветер шелестел в макушках сосен — чудесный, ласкающий слух звук. Так же тихо звенела вода в ручье, огибая камни, и негромко перекликались птицы.

Ко мне подошли Тампико Рокка с Испанцем. Теперь Баттлз охранял лагерь, укрывшись за скалой, откуда хорошо просматривались окрестности. Дети спали.

— Ты имеешь представление о том, где мы находимся? — спросил я Рокку.

— Я уже думал об этом. — Он нарисовал на песке волнистую линию. — Это Бависпе, — пояснил он и добавил: — Она течет вон туда на запад. Если переправиться через реку, там может оказаться ранчо. Рассчитывать на то, что там остались люди, не приходится. Но всякое может случиться. Апачи сожгли большинство поместий, а их обитателей перебили или вынудили уехать. Но даже в заброшенном ранчо можно разбить удобный лагерь. Там сохранились остатки стен, есть вода и трава. А дальше направимся к Санта-Маргаритас. Я знаю, что в тех краях есть поселок старателей, а оттуда двинемся в Чинапу, что на Сонара-Ривер.

— Звучит неплохо.

Испанец жевал травинку.

— Факт остается фактом, — заметил он, — мы не сделали того, ради чего сюда ехали: не освободили твоего племянника.

Рокка внимательно смотрел на меня.

— Дети ничего не слышали о моем племяннике… А если бы он был у индейцев, они непременно знали бы.

— Женщинам нельзя верить, — сказал Испанец. — Не хочу тебя обидеть, но ты когда-нибудь… То есть, ты с женой брата…

Я посмотрел ему в глаза.

— Ты меня не обидел, Испанец, ведь ты вызвался мне помочь. До того, как мы встретились с ней в Тусоне, я о ней ничего не слышал. Мы с братом давно не виделись. А когда встречались, разговаривали о старых добрых временах и старых знакомых. — Я обвел друзей взглядом. — Дома мне почти не приходилось бывать. Бродяжничал…

Некоторое время царило молчание. Появившийся из кустов Баттлз сказал:

— По-моему, тебе соврали, Сэкетт.

— С какой стати?

— Может, она хотела, чтобы тебя убили? Ты же понимаешь, из таких экспедиций редко кто возвращается. И даже мы не знаем, вернемся ли.

— Детям ничего не известно о твоем племяннике, — повторил Рокка, — а они непременно знали бы. И Гарри Брук тоже знал бы. Он хорошо говорит на языке апач, а на индейских стоянках всегда обсуждаются последние вести.

Ладно, сейчас не время и не место размышлять об этом. Нам предстояло проехать еще много миль. Это я и сказал своим спутникам. Мы оседлали коней и тронулись в путь вниз по ручью.

Рокка то и дело оглядывался. Он явно пребывал в беспокойстве. Оно и понятно: если на земле апачей видишь их, значит, есть повод для беспокойства, а если не видишь, то считай, что попал в беду.

Когда по равнине поползли тени окрестных гор, мы, четверо уставших парней с уставшими детьми на руках, набрели на ранчо. На подступах к нему мы вытянулись цепью. Я ехал с винчестером наготове, рыская глазами из-под низко надвинутой шляпы в поисках малейшего подозрительного движения или тени.

Дыма не видно, движения тоже. Внезапно закричала голубая сойка, затем подала голос перепелка, ей вторила другая. И снова воцарилась тишина.

Мы молча въехали во двор — Баттлз через ворота, а я через дыру в полуразвалившейся стене. Рокка обогнул дом слева, Испанец справа.

Ранчо оказалось заброшенным. Деревянные постройки сгорели, а каменные стены обвалились. Окна напоминали слепые глаза, уставившиеся в пустоту. Там, где когда-то были сараи, на камнях разбитого фундамента лежали обгорелые бревна. Загоны для скота заросли мескитовым кустарником.

Но деревья во дворе уцелели и манили под свою сень. И вода текла по железной трубе в чудом уцелевший резервуар. В открытое окно протиснулась ветка дуба. Во внутреннем дворике проросла сикамора, раздвинув каменные плиты.

Когда-то ранчо было сказочным местом, здесь зеленели поля, жили, трудились и любили люди.

Мы въехали во двор и натянули поводья. Теперь мы слышали только ветер и шум воды в резервуаре.

Джон Джей Баттлз не спеша огляделся по сторонам и ничего не сказал, Испанец Мерфи некоторое время сидел молча.

— Когда долго едешь по пыльной тропе или блуждаешь по пустыне в поисках воды, о таком месте можно только мечтать, — сказал наконец он.

— Надо осмотреть ранчо, — ответил я. — Тамп, разведай, что там сзади. Испанец, ты остаешься с детьми.

Во дворе прямо у меня из-под ног метнулся заяц и вприпрыжку стал улепетывать. Мы обыскали все вокруг, но ничего не нашли. Абсолютно ничего.

В углу двора находилась смотровая башня, но теперь она наполовину скрыта деревьями. Туда-то я и направился. Баттлз же принялся готовить еду.

День клонился к закату, но солнце еще светило вовсю, и из-за этого открытая местность с западной стороны просматривалась плохо. Если появятся индейцы, то только с востока, но они не преминут воспользоваться при атаке слепящим светом солнца. Однако солнце скрылось за горами, а я принялся еще более внимательно осматривать местность, но не обнаружил ничего подозрительного.

Где Дорсет Бинни и мальчик? Если они поехали той дорогой, которую я указал, то должны находиться где-то поблизости, поскольку мы в общем-то держались западного направления.

Со смотровой башни я мог как следует оглядеть окружающее. Хозяин ранчо знал, где следует селиться: местность хорошо просматривалась со всех сторон, а значит, по тем временам, хорошо простреливалась, и тем не менее индейцы захватили ранчо, предали его огню и скорее всего убили всех, кто здесь жил.

По моим подсчетам, для надежной обороны ранчо достаточно человек пятнадцать — двадцать. Может, тут было мало народа, когда напали апачи?

Я увидел их перед самым заходом солнца — двух всадников на расстоянии полумили от ранчо.

Я окликнул Мерфи, который стоял ближе всех. Он опустился на колено у пролома в стене, готовый в любой момент открыть стрельбу.

Когда всадники приблизились, я удостоверился, что это она, хотя с самого начала не сомневался в этом.

Выпрямившись во весь рост, я крикнул:

— Дорсет! Дорсет Бинни! Милости просим!

Глава 10

Лаура Приттс Сэкетт была безупречной женщиной. Она держалась холодно и отчужденно, однако ей удавалось создать впечатление, что под маской спокойной безупречности скрывается темпераментная, обуреваемая страстями натура, которая лишь ждет своего часа. Хладнокровная и бесстрастная молодая женщина, она очень рано поняла, что, создавая видимость бурлящих эмоций, обретает грозное оружие, и она умело им пользовалась.

Ее безудержное восхищение перед отцом привело к тому, что она испытывала ненависть ко всем, кто пытался каким-либо образом противостоять ему.

Дни складывались в недели, новостей из Мексики не поступало, и Лауру стало обуревать беспокойство: а что, если апачи не убили Телля Сэкетта? Что, если он вернется и ее обман раскроется? Впрочем, о последнем она не особенно беспокоилась, так или иначе она не намерена оставаться в Тусоне.

Она знала Сэкеттов достаточно хорошо и понимала, что они способны выпутаться из самого безвыходного положения. Неожиданно она приняла решение.

Она немедленно уедет из Тусона и вернется на Восток. Нет смысла сидеть здесь, в этой жаре, и ждать неизвестно чего. Вести о том, что случилось в Соноре, могли вообще не прийти. У ее отца была на Востоке кое-какая собственность, настала пора заняться ею. Но прежде она предпримет еще одну, последнюю попытку.

Это решение созрело, когда Лаура Сэкетт сидела в «Мухобойке». Она, как и все, знала о перестрелке в салуне «Кварцевая скала» и видела Хадденов в городе. Она также слышала, что Хаддены намерены сделать с Теллем Сэкеттом и Тампико Роккой, если им доведется снова их встретить.

Вдруг дверь распахнулась, и вошел капитан Луистон в сопровождении лейтенанта Джека Дэвиса, которого она знала еще по путешествию в дилижансе.

Мужчины приблизились к ее столику.

— Миссис Сэкетт, — сказал Дэвис, — разрешите представить вам капитана Луистона.

Лаура широко раскрыла свои голубые глаза, но капитан отвечал ей сдержанно. Похоже, этого не так легко провести.

— Как поживаете, капитан? — сказала она. — Не хотите ли присесть?

Мужчины сели и заказали кофе.

— Простите за вторжение, миссис Сэкетт, но мы хотели бы знать местонахождение Телля Сэкетта. Кажется, он ваш родственник?

— Он брат моего мужа, — ответила Лаура, — однако надо признать, что я познакомилась с ним лишь недавно. Кстати, именно здесь, в этом зале. Он был с какими-то людьми. Они собирались вместе куда-то отправиться. У него неприятности?

Луистон заколебался.

— И да, и нет, — наконец сказал он. — Если мистер Сэкетт, как мы слышали, отправился в страну апачей, у него могут быть очень серьезные неприятности.

Губы Лауры затрепетали.

— Он… он ведь не убит? Все Сэкетты — безрассудные, отчаянные люди, и… — Она умолкла.

— Мы не получали оттуда никаких известий, — сказал Луистон. — Армия планирует нанести удар по апачам, для этого придется предпринять рейд на территорию Мексики. Нам не хотелось бы раздражать мексиканцев самовольной и нелегальной экспедицией.

— Я… я не знаю. Если с мистером Сэкеттом что-нибудь случится, муж будет чрезвычайно огорчен. Они были очень близки.

— Миссис Сэкетт, по моим сведениям, вы предоставили в распоряжение мистера Сэкетта коня. Это правда?

— Конечно. Его лошадь убили, и он никак не мог найти ей замену. Я просто помогла. — Она улыбнулась. — Чем еще могу быть вам полезна?

Луистон не удовлетворился ответами Лауры Сэкетт, и тем не менее у него не было оснований ей не верить. Она действительно могла не знать, где находится Телль Сэкетт, хотя приходилась ему родственницей и, безусловно, виделась с ним. Капитан не мог понять, что именно его не устроило в ответах Лауры. Но он был недоволен. Более того, ему нравился Телль Сэкетт, и он тревожился за него.

Позже он поделился своими сомнениями с Дэвисом.

— Да бросьте, капитан! — успокоил его Дэвис. — Если бы Лаура Сэкетт что-нибудь знала о Телле, она бы наверняка вам сказала. С какой стати ей лгать?

— Не знаю. Но что ее держит в Тусоне? У нее здесь нет ни знакомых, ни родственников; к тому же сейчас не лучшее время — слишком жарко. Пойми меня правильно, мне нравится город, но женщине с северо-востока, такой, как Лаура Сэкетт, вряд ли захочется здесь поселиться.

Дэвис тоже задумывался об этом. Тусон был знойным, пыльным маленьким городишком, лежащим в пустыне, вряд ли особо привлекательным для леди из аристократического общества, как не раз осторожно давала ему понять Лаура. Отдых после утомительного путешествия из Калифорнии был естественным, но шли дни, а она по-прежнему оставалась в Тусоне. Если бы у нее здесь были друзья, это не вызвало бы никаких кривотолков, но она держалась отчужденно и не проявляла желания заводить какие-либо знакомства.

Лауру не волновало, что думают о ней другие. Она презирала город и его жителей, и больше всего на свете желала перебраться в Эль-Пасо, а оттуда в Новый Орлеан и дальше на северо-восток.

Она знала, что делать. Телль Сэкетт отсутствовал вот уже три недели. Он может быть мертв, а может в этот самый момент ехать по тропе на север через Сонору. Значит, нужно сделать все возможное, чтобы он не вернулся в Тусон. А для этого ей необходимо позаботиться о том, чтобы он угодил в руки Арча. Надо срочно поговорить с братьями Хадден.

Братья редко захаживали в «Мухобойку». Для таких, как они, существовали другие заведения, где можно хорошо поесть. Лаура видела их на улице в компании таких же головорезов. По слухам, Хаддены, помимо прочего, занимались охотой на мустангов. В город они привели на продажу несколько лошадей.

Однажды, как бы невзначай, она завела разговор с миссис Уоллен:

— В Тусоне появился один мужчина — довольно грубого вида — по имени Хадден. Я слышала, он продает неплохого гнедого жеребца. Мне хотелось бы встретиться с ним.

Миссис Уоллен помедлила в нерешительности, затем, подбоченившись, заговорила:

— Мэм, приличной леди негоже разговаривать с этими Хадденами. Я скажу мистеру Уоллену, он все разузнает.

— Если позволите, — холодно продолжала Лаура Сэкетт, — я хотела бы поговорить с ними сама. Мне и прежде приходилось иметь дело с такими типами, состоящими на службе у моего отца. У меня также имеется некоторый опыт в покупке лошадей.

— Хорошо, — ответила миссис Уоллен, поджав губы, — поступайте, как вам угодно.

Лаура с трудом удержалась, чтобы не рассмеяться. Она знала, что миссис Уоллен ее недолюбливает. Вообще-то ей было все равно, но то, что она вежливо поставила на место хозяйку ресторана, доставило ей удовлетворение.

Она допила чай и, встав из-за столика и подобрав юбки, вышла на улицу. Горячий воздух был подобен жару кузнечного горна. Она мгновение постояла, оглядывая улицу и справа и слева, и направилась к своему пансиону.

Там ее уже поджидал, сидя на ступеньках, Арч Хадден. При ее приближении он встал.

— Уоллен сказал, что вы хотели поговорить со мной насчет лошади.

Лаура несколько секунд испытующе глядела на него.

— Насчет лошади, — медленно проговорила она, — и кое о чем еще. Если вы завтра утром оседлаете гнедого и подъедете сюда, я прогуляюсь с вами, чтобы оценить его, и, возможно, куплю.

Ранним утром следующего дня они выехали за город. Гнедой мустанг держался хорошо, но Лауру он не интересовал. В густых зарослях кактуса и кустарника она остановилась, и Арч Хадден подъехал к ней.

Он посмотрел на Лауру с ухмылкой.

— Мэм, вы выбрали верного человека. Сейчас я спешусь и помогу вам…

В ее руке оказался двуствольный «дерринджер».

— Ни с места, Хадден. Я привезла тебя сюда для серьезного разговора. Ты знаешь, кто я?

Он озадаченно уставился на Лауру.

— Вряд ли, мэм. В конюшне Уоллен велел мне идти к пансиону и встретить там блондинку. Похоже, в городе все вас знают, мэм.

— Я Лаура Приттс Сэкетт.

Лицо Арчи вытянулось. Он застыл на месте, и Лаура мысленно поздравила себя: она знает, о чем он сейчас думает. Она — женщина, и к тому же — вооруженная. Она может убить его и сказать, что защищалась. И ей все поверят. А вот если Арч выхватит оружие и убьет ее, его повесят без разговоров.

— Не бойся, Хадден, я не собираюсь в тебя стрелять. Наоборот, мне нужно, чтобы ты кое-кого прикончил… вашего общего врага.

— Как это?

— Некий человек отправился в Мексику, и, по-моему, его убили апачи. Но если он жив, я хочу, чтобы ты его пристрелил, прежде чем он доберется до Тусона.

Хадден покачал головой.

— Мне приходилось убивать людей, — сказал он, — но только в поединках. Я не наемный убийца, мэм.

— Даже если этого человека зовут Телль Сэкетт?

Арч все еще осторожничал, но предложение явно его заинтересовало.

— И вы меня об этом просите? Вы ведь тоже из семьи Сэкеттов.

— Но я не Сэкетт, Хадден. Просто имела несчастье выйти замуж за одного из них, чтобы помочь отцу. Но его предали. Телль — брат моего мужа, и он должен умереть. В городе есть люди, Хадден, которые за пятьдесят долларов готовы убить любого, на границе таких еще больше. Я заплачу тебе двести долларов, если ты представишь доказательство того, что Телль Сэкетт мертв. Мне все равно, кто его прикончит — ты или кто-то другой. Единственное, что мне нужно, — это доказательства.

Хадден положил руки на луку седла и пожевал губами. Он слышал, что Сэкетт уехал на юг, но он также знал, что Испанец Мерфи сказал друзьям в мексиканском квартале, что вернется через пару недель.

Арч Хадден был жестоким и озлобленным человеком. Он явился в Тусон в поисках своего злейшего врага — Джона Баттлза и решил заодно убить Тампико Рокку без всякой на то причины. Только за то, что Рокка был другом Баттлза, и его убийство заставило бы Баттлза обнаружить себя. Телля Сэкетта он встретил впервые и ничего прежде о нем не слышал. С тех пор как в салуне одного его сподручного убили, а второго тяжело ранили, Арч захотел узнать о Сэкеттах побольше и стал наводить справки. Он намеревался пристрелить Телля Сэкетта, но теперь не был уверен, что сможет справиться с ним. Более того, ему предлагали двести долларов — сумму, которую ковбой получает за полгода тяжелого труда, — только за то, чтобы убить ненавистного ему человека. Получить двести долларов фактически ни за что удается не часто.

Он не спеша достал табак и бумагу и свернул самокрутку. Лаура Сэкетт, казалось, тоже не торопилась, и он хотел как следует обдумать предложение.

— Тебе ничего не грозит, Хадден, — твердила она. — У тебя с ним уже была стычка. Если будет другая и ты убьешь его, никто не станет ничего выяснять.

— Почему вы выбрали меня?

— Это вполне естественно. Телль Сэкетт одержал над тобой верх, и ты решил ему отомстить. К тому же ты именно тот человек, который способен это сделать.

— Как вы будете платить?

— Сто долларов в руки, а другие сто долларов будут выплачены по моему указанию конторой «Уэллс Фарго».

— А в той конторе не заинтересуются, за что вы мне платите?

— Вы якобы объезжаете для меня четырех лошадей, которых потом доставите в Эль-Пасо. Это, мол, плата за оказываемые вами услуги.

Арч мрачно уставился на Лауру. Она все еще держала «дерринджер», и он знал, что, если понадобится, она выстрелит без промедления. Он, конечно, не даст ей повода, но все равно — эта женщина опасна.

— Допустим, я возьму вашу сотню и уеду?

Она улыбнулась.

— Хадден, мы с отцом участвовали в войне за землю в Нью-Мехико и нанимали парней, которые умели пользоваться оружием. Я уже сказала, что на границе с Мексикой полно людей, которые за пятьдесят долларов прикончат кого угодно. Если ты возьмешь деньги и не выполнишь работу, я найму по отдельности четырех убийц с хорошими винтовками и пошлю их по твоему следу. Будь уверен, они свое дело сделают, Хадден.

Он рассмеялся.

— Я пошутил. Ладно, мэм, я беру вашу сотню. Я и без того собирался убить Сэкетта, а деньги мне пригодятся.

Лаура Сэкетт вернулась в город вместе с Хадденом и на конюшне в присутствии свидетелей сказала:

— Мне не понравился этот гнедой, но вы все же доставьте четырех лошадей в Эль-Пасо. Я заплачу вам сто долларов сейчас, и сто по моему распоряжению выплатит «Уэллс Фарго» после того, как лошади будут у меня.

Арч Хадден поставил коня в стойло и вышел наружу. Он свернул еще одну самокрутку, раскурил ее и глубоко затянулся. Эти деньги он отработает с удовольствием. Арч оглянулся и увидел брата.

— Вольф, — сказал он, — у нас есть работа. У нас есть хорошая работа.

Глава 11

Ночь прошла спокойно. До самой темноты я слышал, как кричат перепелки. Это были мексиканские голубые перепелки, которые чаще бегают по земле, чем летают, и иногда собираются в стаю по тридцать — сорок птиц.

Сидя возле костра, мы обсуждали свои дела. Каждый из нас понимал, что апачи непременно отыщут наши следы, кинутся за нами в погоню, и ничто на свете не способно их остановить, ведь мы вторглись на их землю и похитили пленников.

Лошади нуждались в отдыхе. На брошенном ранчо была вода, много густой, сочной травы, и при необходимости там легко можно было организовать оборону. Я в жизни не видел такого удобного и красивого места и поделился мыслями с Дорсет.

— Оно действительно выглядит очень красивым и надежным, — согласилась она. — Странно, что его покинули хозяева.

— Всему виной апачи. Они разорили и предали огню многие ранчо. Люди вновь и вновь пытаются построить здесь дома, наладить жизнь, но ничего не получается. Когда мы уедем отсюда, — продолжал я, — нам придется скакать без передышки до пограничных поселений. Нас ждут тяжкие испытания.

— Почему она так поступила, Телль? — спросила вдруг Дорсет. — Почему она хочет, чтобы вас убили?

— Я не уверен в этом.

— Телль, неужели вы не можете понять, что не было никакого Орри Сэкетта? Она солгала вам. Индейцы украли только троих детей — ребятишек Крида и мою сестру. Гарри похитили давным-давно, а больше никого не было.

По поводу Орри у меня тоже были сомнения. И в словах Дорсет была логика. Ведь если у брата нет сына, зачем же надо было посылать меня с заведомо опасной миссией в самое логово индейцев? Не иначе как Лаура действительно хотела моей смерти. А если так, успокоится ли она на этом? А если она будет снова и снова пытаться убить меня? Если, конечно, я вернусь живым и здоровым… Если вообще вернусь…

Я не мастак размышлять над сложными проблемами. Я человек дела. Когда речь идет о какой-то конкретной работе, путешествии или драке — тут я могу найти ответы на любые вопросы. Но я никогда не мог понять, почему люди творят зло.

— Дорсет, у меня не укладывается в голове, почему кто-то хотел меня прикончить таким вот образом. И ведь по ее милости вместе со мной могли бы погибнуть мои товарищи.

— Возможно, она хотела отомстить вашему брату. Возможно, она ненавидит всех Сэкеттов.

По мне, так это не имело смысла. Но, с другой стороны, она направила меня в Мексику выручать ребенка, которого вообще не существовало на свете.

Кое-кто может подумать, что нам следовало поискать еще, но только не те, кто знаком с апачами. Если они брали в плен белого, это становилось известно всем — у них не бывает секретов друг от друга. Все сходилось к одному: меня послали по ложному следу в надежде, что здесь я погибну.

Даже по возвращении я едва ли смогу что-нибудь доказать: Лаура будет утверждать, что я вру, что ничего она мне не говорила… Если она вообще в городе.

Она знает, что я не смогу избить или застрелить женщину. Мы, Сэкетты, хорошо обращаемся с женщинами, даже если они этого не заслуживают.

Если бы дело касалось только меня, я бы счел, что меня попросту одурачили, и на этом поставил точку. Хотя все это, конечно, не вызвало бы у меня восторга. Но как она посмела рисковать жизнью моих друзей!

Мы провели на заброшенном ранчо три дня, и не только потому, что нуждались в отдыхе. Дело было в том, что человек, который сидит на одном месте, не оставляет следов. Апачи будут искать именно наши следы. Они, естественно, подумают, что мы без остановки рванули к границе, и отправятся туда разными тропами, обмениваясь по дороге дымовыми сигналами. Оставаясь на ранчо, мы заставим индейцев думать, что выбрали никому неизвестный путь.

Утром четвертого дня мы двинулись дальше. Тампико Рокка сказал, что в двадцати с лишним милях к западу есть еще одно ранчо, и мы направились туда, стараясь держаться ниже и используя всяческие хитрости, чтобы замести следы.

Но мы не слишком надеялись на удачу, поэтому ехали с винтовками наготове, озираясь по сторонам. В первый день отдохнувшие лошади шли рысью — нам хотелось отъехать как можно дальше.

Это была суровая земля, и, чтобы понять это, нужно было ее увидеть. Все реже попадались вода и деревья, а кактусы — все чаще. Время от времени мы видели антилоп, а однажды повстречали стадо пустынных баранов, у которых необыкновенно вкусное мясо. Но мы не собирались стрелять и оповещать индейцев о своем присутствии.

Приблизившись к ранчо, мы обнаружили, что оно расположено на открытой местности рядом с извилистым ручьем. Ручей был перегорожен плотиной и образовал приличных размеров пруд. Кругом росли деревья, в основном тополя, а среди них стоял большой дом в испанском стиле. В доме жили.

Мы осадили лошадей на гребне холма среди зарослей кактуса окотильо, внимательно оглядели округу, поскольку не собирались подъезжать к незнакомому ранчо, не убедившись в его безопасности.

Над трубой поднимался дымок, от колодца доносился звук ворота — кто-то набирал воду. Из задних ворот выехала пара вакерос и направилась к холмам, лежащим на юго-западе. Они ехали спокойно и беззаботно, расслабившись в седлах, словно им были неведомы ни осторожность, ни беда.

Мы стали спускаться вниз по склону, стараясь держаться подальше друг от друга.

— Кто-то за нами наблюдает. — Рокка указал на смотровую башню, и мы увидели блеск солнечного луча, преломленного стеклом бинокля или телескопа.

Наблюдатель наверняка заметил детей и решил, что нам можно доверять, большие деревянные ворота распахнулись, хотя мы по-прежнему никого не видели.

Однако, приблизившись к воротам, мы увидели нацеленные дула нескольких винтовок. Мы въехали во двор, и ворота захлопнулись. Во дворе нас поджидали человек шесть. На веранду вскоре вышел высокий седовласый старик. Его осанка была гордой, в руке он держал тонкую кубинскую сигару.

Спускаясь по ступенькам, он осветил нас взглядом умных и зорких глаз и, по-моему, понял все прежде, чем я успел открыть рот. Измученные лошади и дети — один из них был в одежде апачей — это было красноречивей любых слов.

— Buenos dias, senores[4], — сказал он и перешел на английский. — Мой дом к вашим услугам.

— Возможно, вы не захотите, чтобы мы остановились у вас, сеньор, — сказал я. — Мы отбили этих детей у апачей, они ищут нас.

— Они уже побывали здесь, правда, по другому поводу. Вы мои гости, джентльмены. Меня зовут дон Луис Сиснерос.

— А меня Телль Сэкетт. — И я представил остальных.

Он поздоровался со всеми, потом взглянул на меня.

— Ваша фамилия мне знакома, — сказал он. — Один из Сэкеттов женился на внучке моего давнего друга.

— Это мой младший брат Тайрел. Он породнился с семьей Альварадо.

— Входите, — сказал дон Луис и, когда мы очутились в благословенной прохладе дома, добавил: — Моя семья в дружбе с семьей Альварадо. Я много слышал о вас. Когда у Альварадо возникли сложности, ваш брат встал на его защиту.

Несколькими часами позже, после того как помылись и пообедали, мы снова встретились с хозяином в гостиной за кубинской сигарой. Я не был заядлым курильщиком, но сегодня был особенный случай, и я решил составить компанию остальным.

Дорсет ушла с детьми поиграть с дочерью дона Луиса, а мы остались с хозяином.

— Вам предстоит опасный путь, — сказал он. — Я могу отрядить с вами десяток всадников.

— Нет. Они могут вам понадобиться, а мы как-нибудь справимся сами.

Откинувшись в большом удобном кресле, обитом коровьими шкурами, я рассказал дону Луису всю историю, и он слушал меня, не перебивая. Когда я закончил, он несколько минут молчал.

— Я могу сообщить некоторые подробности о вашей семье. Жаль, что вы не узнали об этом раньше. Женщина, о которой вы говорили, была замужем за вашим братом Оррином, но они расстались. Она дочь Джонатана Приттса, человека, который с бандой головорезов пытался завладеть землями Альварадо. Ваш брат Тайрел вывел его на чистую воду и с помощью друзей разгромил банду, а когда Оррин обнаружил, что Лаура причастна к этой афере, он бросил ее. Эта женщина ненавидит все, что связано с Сэкеттами. По ее расчетам, вы уже покойник, приятель.

Мне казалось невероятным, что женщина способна желать смерти человеку, который не сделал ей ничего плохого, но сейчас кусочки мозаики складывались в ясную и четкую картинку. Я не мог изменить ее. Может быть, лучший способ наказать Лауру — это вернуться живым?

В спокойной тишине очаровательной старой гасиенды грядущие испытания казались далекими, но в глубине души мы понимали, что ждет нас впереди. Между ранчо и относительно безопасным Тусоном пролегают долгие мили, которые могут стать для нас сущим кошмаром. Мы сознавали это, но сейчас думать о будущем не хотелось.

Дон Луис непринужденно рассказывал о трудностях жизни на земле апачей. Он выжил здесь, к югу от границы, принимая те же меры предосторожности, что и Пит Китчен, живущий к северу. У него была маленькая армия испытанных и преданных вакерос, каждый из которых был отважным бойцом.

Во время разговора дон Луис то и дело поглядывал на Рокку.

— Если вам когда-нибудь понадобится работа, сеньор, — наконец сказал он, — приезжайте ко мне. На ранчо для вас всегда найдется место. У меня есть два человека, которые тоже воспитывались у апачей.

— Ранчо у вас хорошее, — сказал Рокка. — Может, в один прекрасный день я приеду.

Друзья ушли спать, а мы с доном Луисом еще долго беседовали в кабинете. Стены здесь сплошь были заставлены шкафами с книгами в добротных кожаных переплетах — такого количества книг я не видел за всю свою жизнь, — и дон Луис рассказывал мне о них, о том, как много книги для него значат и чему они его научили.

— Это мой мир, — сказал дон Луис. — Родись я в другое время или в другом месте, я, скорее всего, стал бы ученым. Эта гасиенда раньше принадлежала моему отцу, и он хотел, чтобы сыновья продолжили его дело. Так я покинул Испанию и оказался здесь. И не жалею об этом. Я вижу, как зреет урожай и тучнеют стада. И пусть я не запечатлел своего имени на страницах научных трактатов, я запечатлел его на страницах книги жизни.

Широким жестом он указал на поля и луга, простирающиеся за стенами дома.

— Во всем этом я черпаю жизненные силы. Мои орудия труда — плуг и винчестер, заменившие мне перо и чернила. Мне нравится скакать верхом, жить в постоянной опасности и каждый день что-нибудь созидать. Мне понятны чувства апачей. Они любят свою землю, как люблю ее я, а сейчас непривычный образ жизни вторгается и теснит привычную жизнь апачей. Самые прозорливые из них понимают, что победить в этой борьбе невозможно, потому что не мы разрушаем старые условия, а время. Все меняется. Одно поколение уступает место другому, более приспособленному. Так же и нас в свой черед вытеснит новое поколение — так уж устроен мир. Мы знаем твердо лишь одно: все в жизни находится в движении, а значит, меняется.

Каждый из нас на свой лад борется с надвигающимися переменами. Новому будут противиться даже те, кто считает себя просвещенным или прогрессивно мыслящим, потому что все мы убеждены: наш образ жизни — самый лучший.

Я доволен тем, как мне живется, и мне хочется, чтобы эта жизнь продолжалась как можно дольше, но я понимаю, что рано или поздно всему приходит конец. Даже эти книги когда-нибудь истлеют, и только мысли, заложенные в них, будут жить. Книгу уничтожить легко, но идеи, которые воспринял человек, победить невозможно.

Он помолчал немного, потом спросил:

— Вам, должно быть, надоела стариковская болтовня?

— Нет, сэр. Я слушаю вас с большим интересом. У нас в крови тяга к знаниям… я имею в виду Сэкеттов. Наша земля в холмах Теннесси скудна и дает лишь самое необходимое. Мы и понятия не имели, как мало знаем, пока не приехали на Запад.

Я посмотрел на него, и мне стало стыдно.

— Я едва умею читать, сэр, с трудом разбираю слова. Некоторые откапываю, словно койот кролика. Вот сейчас гляжу я на ваши книги, сэр, и думаю, сколько нового они могли бы мне рассказать.

Я встал, почувствовав, как навалилась усталость.

— Моими учебниками были горы, — сказал я. — А также пустыни, леса и прерии. Теперь мне следует учиться, читая книги.

Дон Луис тоже встал и протянул руку.

— Каждый из нас учится по-своему. Возможно, нам стоило бы поделиться знаниями друг с другом. Спокойной ночи, сеньор.

Выйдя из дома, я подошел к воротам, чтобы подышать прохладным ночным воздухом. У стены недалеко от меня тлел огонек сигареты.

— Как дела? — спросил я по-испански.

— Хорошо, сеньор.

Вакеро держал сигарету в кулаке. Он наклонил голову, чтобы не возвышаться над стеной, и глубоко затянулся. Огонек разгорелся и опять потускнел.

— Мы не одни, сеньор. Ваши друзья ждут там, за воротами.

Значит, индейцы нашли нас. Что ж, в Соноре наступают веселенькие времена.

Повернувшись, я направился обратно в дом. Дон Луис как раз выходил из своего кабинета.

— У вас много лошадей? — спросил я.

— Столько, сколько понадобится, — заверил он.

— Вы можете дать нам по три на каждого? Сейчас я не могу вам заплатить, но…

— О плате не может быть и речи, — прервал он. — Ваш брат — муж внучки моего старинного друга. Лошади в вашем распоряжении. — Он внимательно посмотрел на меня. — Что вы собираетесь делать?

— Ваш вакеро сказал, что индейцы поблизости. Думаю, он прав, поэтому нам остается только бежать. Будем менять лошадей, не останавливаясь, может быть, удастся удрать.

Дон Луис пожал плечами.

— Может быть. Скажу, чтобы лошадей приготовили к рассвету.

— За час до рассвета, — уточнил я, — и спасибо вам.

Глава 12

Лошади были готовы, мы проворно оседлали их, первыми усадили детей. Люди дона Луиса рассредоточились вдоль стен на случай, если необходимо будет прикрывать наш отход. Конь подо мной гарцевал, ему не терпелось двинуться в путь, но я обернулся к Дорсет. В полумраке рассвета ее лицо казалось бледным, глаза — необыкновенно большими. Наверное, я и сам выглядел так же.

— Видите вон ту высокую скалу? — и, не дожидаясь ответа, продолжал: — Скачите туда, скачите изо всех сил. Индейцы совсем близко, но лошадей они оставляют поодаль. Если повезет, прорвемся, прежде чем они успеют выстрелить хотя бы пару раз.

Шестнадцать вакерос стояли у стен с винтовками наготове. Еще несколько человек ждали у ворот, готовые распахнуть их.

Дон Луис подошел ко мне, протянул руку, и я пожал ее.

— Vaya con dios, amigo[5], — сказал он мрачно и подал знак людям у ворот. Те проворно распахнули их.

Мы промчались через ворота, и в тот же миг все шестнадцать вакерос выстрелили. Одни наметили цель заранее, другие палили по возможным укрытиям апачей.

Во главе скачущей во весь опор кавалькады находились мы с Испанцем Мерфи. Я успел заметить, как из-за кустов поднялась темная фигура, и уже приготовился выстрелить, но конь сбил его, и тот покатился по земле. Чья-то лошадь затоптала его. И вот мы, миновав засаду, несемся дальше, а вакерос стреляют в индейцев, которых мы выманили из укрытий.

Наш ориентир, высокая сосна, была примерно в миле от ранчо, и мы сломя голову скакали прямо к ней. У сосны мы перевели лошадей на рысь, и я оглянулся.

— Как дела? Никто не отстал?

— Я скакал последним. Все в порядке, — ответил Баттлз.

— Никто не ранен?

— Мне обожгло плечо, — сказал Рокка. — Ничего серьезного.

Некоторое время мы шли быстрой рысью, потом галопом, затем опять рысью, после чего перешли на шаг. Мы все время меняли ритм движения. В полдень все остановились у родничка, который журчал у подножия покрытой травой дюны. Мы напоили лошадей, оседлали тех, которые бежали порожняком, и двинулись дальше.

Мы ехали быстро, обходя стороной места, где индейцы могли устроить засаду, и настороженно следили, не появится ли где облако пыли — верный признак погони. Нам приходилось остерегаться не только индейцев, но и многочисленных разбойников, а также мексиканских солдат, которым наверняка не понравилось бы наше присутствие здесь. Все это время дети и не думали плакать, они не издали ни звука — вот уж этому апачи их научили.

К вечеру мы въехали в заброшенную деревню, где сохранились развалины глиняных хижин и недостроенная церковь; в сточной канаве журчала вода.

В углу одной хижины мы обнаружили скелет мексиканца в истлевшей одежде. Видимо, он пал в сражении, поскольку рядом лежало ружье. На левой руке виднелась костяная мозоль — результат неправильно сросшегося перелома, а потому рука была короче правой.

Тампико осмотрел скелет, потом перевел взгляд на ссохшуюся кобуру с вырезанным на ней инициалом — большой буквой «Б».

— Так вот где это случилось, Бенито, — задумчиво проговорил он и, обернувшись ко мне, добавил: — Я знал его. Парень он был паршивый, но отважный.

На заросшем сорняками поле мы нашли картошку и лук. Сварили кофе и похлебку из вяленого мяса, кукурузы и овощей. Еда получилась на славу. Правда, особенно рассиживаться не было времени.

Испанец вытер руки о штаны и взглянул на меня.

— Пора в путь, — сказал он. — Я чувствую запах смерти.

Джон Джей Баттлз уже сидел на коне. Мы не заставили его долго ждать, хотя опять пришлось расседлать лошадей и заменить их другими.

К концу дня жара сделалась нестерпимой, ни малейшего дуновения ветерка. Мы продолжали скакать, стараясь поменьше поднимать пыль. Вдруг Мерфи разглядел дым костра, который в форме вопросительного знака поднимался от подножия холма. Мы знали, чем это чревато, и, пришпорив коней, помчались к северу, насколько позволяла местность.

После полуночи мы остановились в небольшом овраге и разбили лагерь. Правда, костер разводить не рискнули.

Незадолго до рассвета мы опять были в седлах и двинулись вперед. Вскоре миновали деревню.

— Трес-Аламос, — сказал Рокка.

«Три Тополя» — такое название носили многие деревни. Мы миновали еще одну, держась от нее как можно дальше, потому что у нас не было времени отвечать на вопросы крестьян. Да им и не понравилось бы, если бы мы привели за собой апачей. Эта деревня называлась Сенокипе — «Дерево с Дуплом».

Мне нравились названия, которые в этих местах давали поселениям: Санта-Росалия… Соледад… Ремедиос, Сайопа, Накори, Чимала, Кибури. Окитоа — «Гнездо Ястреба», Батуко — «Источник», Кумурипа — «Крысиная Нора», Матапе — «Красный Утес» и Бакадегуаци, что означает «в Белых Горах». Люди, первыми пришедшие на эту землю, давали поселениям поэтичные имена, обязанные своим происхождением местности. В названиях часто встречались тополя, ивы и кактусы окотильо.

На востоке разгоралась малиновая заря, отчего горы казались охваченными тусклым пламенем.

— Не нравится мне это, — хмуро проворчал Рокка. — Похоже на кровь.

На протяжении следующего часа мы насчитали три сигнальных дыма… и один ответный.

Остановившись у небольшого ручья, напоили и переседлали лошадей.

— Если что-нибудь случится, — сказал я Дорсет, — берите детей и поезжайте к границе. Гарри умеет ездить верхом, пусть возьмет одного ребенка.

Рокка повернулся к нам в седле.

— Я чувствую апачей. Они были здесь, и совсем недавно.

Мерфи рассмеялся.

— Ты все выдумываешь. Разве там можно их учуять?

— Они были здесь, — упорствовал Рокка, — и скоро вернутся.

Теперь мы забрались далеко на север, трава почти исчезла, все чаще встречались лысые песчаные холмы и белые прожилки кварца в коричнево-красных скалах. До полудня оставалось два часа, и солнце палило безжалостно. Воцарилась мертвая тишина. Над землей колыхалось знойное марево.

У меня по спине поползли мурашки. Снова и снова я перекладывал винтовку и вытирал пот с ладоней. Струйки пота стекали по лицу, оставляя грязные потеки, рубашка взмокла. Я попробовал прикинуть наши шансы, но не смог.

— Очень хочется снова увидеть, как желтеют листья и кричат дикие гуси.

— Ты говоришь о северных землях, — сказал Испанец Мерфи. — Я помню такое время в Вайоминге. Мы гнали на восток стадо из Орегона.

Ко мне подъехала Дорсет.

— Телль, — спросила она, — думаете, мы выберемся?

Мне не хотелось разговаривать, к тому же нельзя было отвлекаться, поэтому я ответил коротко:

— Пока нам везло.

Мы пришпорили коней и двинулись дальше — четверо отважных одиноких парней, девушка, едва входящая в возраст, и четверо детей. У каждого было по три верховых лошади, да еще одна вьючная — мы составляли приличный караван. Вторую вьючную лошадь мы давно потеряли.

Где-то на севере, далеко, пролегала граница. Это была тонкая линия на карте, но от этой линии сейчас зависела наша жизнь. Там мы можем найти помощь. А если проберемся чуть дальше на север, то окажемся в безопасности.

Мы перевели лошадей на шаг. Было очень жарко. Солнце утонуло в раскаленном небе.

По-моему, все понимали, что стычки с апачами не избежать. Мы могли ускользнуть от одного, даже от нескольких отрядов. Но от всех не ускользнешь. Апачи не щадят лошадей. Часто они загоняют их до смерти, а потом съедают. Так что своих скакунов они жалеть не будут. К тому же они поддерживали связь на расстоянии с помощью дымовых сигналов, которые было видно далеко.

Нельзя сказать, что я ненавидел апачей. Они были моими врагами в силу сложившихся обстоятельств, тем не менее это были мужественные бойцы и сильные люди, которые стойко переносят тяготы жизни на этой земле. Если они нас поймают, наверняка убьют. Мужчин будут пытать, девушку ожидает еще худшая судьба, но таков их образ жизни, а за это людей не судят.

Мы ехали шагом под скрип седел. Наши рубахи потемнели от пота, глаза разъедала стекавшая со лба соленая влага. Время от времени то один, то другой прикладывался к фляжке, но мы продолжали двигаться вперед.

И Рокка, и Испанец, и я знали, что неподалеку есть источник. На подступах к нему мы разъехались, осматривая землю в поисках следов, но их не было. Впереди уже маячил одинокий тополь и заросли ивняка. На востоке, ярдах в пятидесяти от источника, поднималась гряда голых скал примерно в полмили длиной и не более сотни ярдов шириной.

Натянув поводья, я остановился и внимательно оглядел их.

— Вот что, ребята, — сказал я, — если в тех скалах кто-то прячется, любой человек у источника будет для него подобен мишени в тире.

— Нам нужна вода, — возразил Испанец.

Обернувшись, я приметил скопище камней — наверное, остатки поглощенного пустыней скалистого хребта.

— Вы спрячетесь вон там, а я возьму трех лошадей, фляжки и поеду за водой, — сказал я. — Если начнется стрельба, вы меня прикроете.

Ведя в поводу лошадей, я подъехал к источнику. В ивняке пела пустынная курочка, под легким ветерком шелестели листья тополя, через низкий кустарник пробежала спугнутая мною перепелка. Лошади, почуяв воду, ускорили шаг.

Если апачи где-то поблизости, они наверняка видели, как мои друзья с винтовками в руках заняли позицию за камнями, и знают, что, стоит им выстрелить, на них обрушится шквал огня. Но все равно было не так уж приятно сидеть верхом и ждать, пока лошади напьются, являя собой весьма соблазнительную мишень.

Через некоторое время я спешился, подошел к источнику и принялся наполнять фляжки. Прежде всего, приближаясь к воде, необходимо обратить внимание на следы. Я увидел следы койотов, диких баранов и лошадей, пустынной лисицы, но не заметил следов человека. Правда, это еще ни о чем не говорило. Апач, зная, что рядом есть белые, ни за что не подойдет к источнику, разве что будет умирать от жажды. Он затаится где-нибудь поблизости и станет ждать.

Одну за другой я наполнял фляжки, напился сам и вернулся к своим спутникам, чтобы отвести на водопой остальных лошадей.

Когда напилась последняя лошадь, я собрал поводья и, готовясь взобраться на вороного, сунул ногу в стремя. Начал было подниматься, но в этот момент что-то блеснуло, я отпустил луку седла и бросился на землю.

Пуля сбила ветку там, где должна была оказаться моя голова. Меня предупредил луч солнца, блеснувший на металле винтовки.

Я прицелился и выстрелил с колена, из-за камней ответили винтовки друзей, и там, где затаился индеец, брызнули осколки скал. Через секунду я уже мчался туда, где меня ждали спутники. А еще через секунду мы скакали прочь. Вслед нам прогремел еще один выстрел.

— Индеец один, — сказал Рокка, — но он пошлет дымовой сигнал.

— Может, мы его подстрелили, — предположил Испанец.

— Не думаю, чтобы нам так повезло. Наша пуля могла его задеть, но вряд ли уложила наповал.

Оглянувшись, мы увидели, что в небе поднимается тонкая струйка дыма. Никто не сказал ни слова, все было ясно и так. Мы перевели лошадей на шаг: силы им понадобятся позже, а сейчас они шли по дну песчаного оврага, почти не оставляя следов.

Плоское пространство пустыни сменили параллельные каменные гряды, кое-где засыпанные песком. Оказавшись здесь, мы прибавили шаг.

Дети очень устали. Монотонное покачивание в седле их очень утомило. Они уже не думали о том, что происходит вокруг — лишь бы быстрее добраться до дома. Взрослые были напряжены до предела, поскольку понимали, что худшее ждет впереди.

Дорсет снова приблизилась ко мне, и некоторое время мы молча ехали бок о бок. Справа на расстоянии полумили показался всадник. Это был апач, но он не пытался приблизиться — просто следовал параллельно с нами. Через несколько минут появился еще один — уже слева.

— Нас окружают. — Баттлз закурил сигару, щуря от дыма глаза. — Похоже, впереди нас ждет сюрприз.

Тампико встал в стременах, изучая местность.

— Поворачиваем на запад, — сказал он.

Он развернул коня и, пришпоривая, погнал его прямо на индейца. На какое-то мгновение индеец растерялся, а потом что есть мочи помчался на северо-запад.

Мы продолжали мчаться на запад, стараясь уйти как можно дальше, пока индейцы не разгадали наш маневр. Спустившись в низину, поросшую редкими кактусами окотильо и опунцией, мы гнали примерно с милю, затем по оврагу выбрались в пустыню.

На востоке появилось с дюжину апачей, которые вскоре неминуемо должны были пересечься с нами. Часть индейцев висела у нас на хвосте, а отряд с запада мчался нам наперерез.

Я окинул взглядом местность. Нас брали в кольцо.

— Ну, все, — сказал я. — Помчались!

И мы пришпорили коней.

По-моему, каждый понимал, что нас ждет. Мы меняли лошадей, но теперь индейцы не дадут нам возможности даже перекинуть седло с одной на другую. Они будут гнать нас, как гонят диких мустангов. Если мы остановимся, они окружат нас, поэтому нам оставалось только скакать без передышки. А они понимали, куда мы держим путь.

Апачи были хитрыми и жестокими, как волки. Неожиданно перед нами открылось устье каньона, широкого каньона, каких множество в Западном Техасе, их скалистые стены относительно полого поднимаются на высоту не более сорока футов. С флангов нас теснили апачи. Мы понимали, что это тупик — где-то впереди выход из каньона заслоняет скала.

— Ехать медленнее! — крикнул я. — Рокка, нам надо подняться вверх по склону.

Звонко прогремел выстрел, одна из наших лошадей споткнулась и упала. Я выругался. Нехорошо, когда погибает отличная лошадь, а эту к тому же съедят апачи.

Апачи нагоняли нас, но они скакали по верху, вдоль стены каньона, который здесь были шириной ярдов в четыреста. По дну каньона, ближе к краю, протекал ручеек.

Мы чуть не проехали место, сулившее нам спасение, — неглубокую выемку у края склона, возникшую в результате осыпи и расширенную эрозией.

Осадив коня, я показал:

— Туда!

— Это западня! — воскликнул Рокка. — Мы никогда оттуда не выберемся.

— Там мы сможем отстреливаться, — возразил Баттлз, взглянув наверх.

Он развернул коня и направился к выемке. Вначале он проехал ярдов пятьдесят налево, ведя в поводу вьючную лошадь, потом свернул направо и так, зигзагом, стал подниматься к краю каньона.

Тампико Рокка уже залег в камни, и я присоединился к нему.

— Поднимайтесь, — сказал я Дорсет. — Наверху вам придется самой вести лошадь, но все равно идите вперед.

Дорсет была не из тех, кто задает лишние вопросы. Она поняла, что задумали мы с Баттлзом, и времени не теряла. Баттлз уже прошел половину пути, он спешился и тянул за собой упиравшихся лошадей. Гарри Брук с одним из мальчиков Крида следовали за ним, но поскольку они были легче, то оставались в седле.

Испанец Мерфи ждал с винчестером наготове К, когда проехала Дорсет, двинулся за ней, ведя в поводу остальных лошадей. По склону змейкой вытянулась внушительная кавалькада.

— Тамп, — сказал я, — слева от них есть что-то вроде дождевого стока. Там подъем круче, но короче.

— Bueno[6], — сказал он и оглянулся на меня. — Это была хорошая гонка. По-моему, очень хорошая.

Апачи приближались, их было человек тридцать. Я снова взглянул на склон, прикидывая маршрут и выбирая укрытия. Выемка у края каньона представлялась уже не такой близкой или доступной, она оказалась дальше, чем я предполагал: те, кто ехал впереди, выглядели уже очень маленькими, но до края каньона им было еще далеко.

Один из индейцев, следовавший за нами на некотором расстоянии, тоже пытался взобраться на склон, но Рокка вскинул винчестер, прицелился и выстрелил. Индеец покачнулся, едва не вывалился из седла, но удержался и повернул коня вспять.

Остальные апачи рассредоточились. Мы с Роккой стреляли, тщательно выбирая цель, но не зная, попали или нет. Тем не менее индейцы скрылись в скалах.

Рокка быстрыми перебежками от скалы к скале бросился назад. Он снова был апач — стремительный, смелый, ловкий и уверенный в себе. Вот он остановился, выстрелил и кинулся дальше.

Я взвесил в руке винчестер, бросил взгляд в заросли кустарника футах в тридцати от меня и побежал к ним. Пуля взбила пыль у меня под ногами, другая со зловещим свистом рикошетом отлетела от скалы. У рикошета очень неприятный звук, а смятая пуля наносит страшную рану.

Я прополз дюжину футов и, продравшись сквозь кусты, вскочил, выскочил из-за валуна и оказался на виду у индейцев. Я вскинул винтовку. Прямо на меня бежал апач. Прежде чем он успел остановиться или броситься в укрытие, я спустил курок.

Он находился всего в семидесяти ярдах от меня, поэтому я не мог промахнуться. Индеец по инерции пробежал еще немного и рухнул лицом вниз.

Я помчался по дождевому стоку, услышав, как карабкается по нему Рокка. Я прыгал с камня на камень, будто горный козел, а вокруг свистел свинец. Вдруг каблук скользнул по гладкому камню, я упал в песок, но тотчас же вскочил, и в этот момент пуля сбила у меня с головы шляпу. Я выстрелил в ответ и промахнулся. Апач исчез среди скал, а первый, убитый мною, остался лежать на склоне.

Я запыхался, но продолжал карабкаться вверх, то перебираясь через огромные валуны, то подтягиваясь на руках от уступа к уступу, при этом не забывая держаться вне поля зрения индейцев.

Неожиданно передо мной оказался Рокка. Он повернулся, чтобы что-то сказать, и его задела пуля апачей. Рокка покачнулся и опустился на корточки, из раны в боку хлестала кровь, рубашка окрасилась в красный цвет.

Он выпустил винтовку и стал заваливаться вперед, но я удержал его.

Нам предстояло еще одолеть склон в шестьдесят ярдов, усыпанный мелким щебнем. Нужно было во что бы то ни стало добраться к выемке.

Правой рукой я схватил Рокку за шиворот и взвалил себе на плечи. Держа винчестер в левой, я присел, просунул палец в спусковую скобу винтовки Тампико, выпрямился и полез вверх.

Не хотел бы я снова пережить этот тяжелый подъем в гору с Роккой на плечах, когда не хватает дыхания, и оно подобно хриплому стону, а вокруг визжат пули…

Не успев как следует отдышаться, я оглядел своих спутников. Все были в сборе: Дорсет, дети, Баттлз, Мерфи и лошади. И мы с Роккой.

— Вся штука в том, — сказал Джон Джей Баттлз, — что мы в ловушке. Выхода отсюда нет.

Глава 13

Выемка была не более семидесяти — восьмидесяти футов в поперечнике. Та сторона, по которой мы поднялись, осыпалась. Пологие скаты из песка и камней поросли редким кустарником. Отвесная стена каньона поднималась над выемкой на высоту восемь — шестнадцать футов.

Мы контролировали склон, где сейчас находились апачи: один или двое вполне могли отразить нападение снизу, но если индейцы поднимутся на вершину столовой горы, они перестреляют нас, как куропаток.

Я внимательно обшаривал глазами нависавшую над нами стену каньона. Местами она растрескалась и обвалилась. Человек вполне мог бы выбраться наверх, человек, но не лошадь. Дорсет хлопотала вокруг Рокки: она уложила его и пыталась остановить кровь. Гарри Брук без каких-либо напоминаний сбил лошадей в плотный табун под стеной, чтобы их не достали выстрелы снизу. Дети сбились вместе и испуганно поглядывали на взрослых. Мы сосредоточенно занимались каждый своим делом. Все молчали: положение было никудышным. Воды у нас осталось на день, от силы — на два.

Я медленно поднялся и указал на край каньона.

— Я найду выход.

— Крылья, — невнятно произнес Рокка, держа во рту сигарету, которую зажгла для него Дорсет, — тебе нужны будут крылья.

— Испанец, — сказал я. — Вы с Баттлзом отгоняете апачей. Я иду наверх.

Они осмотрели стену.

— Подъем может оказаться тяжелее, чем кажется со стороны, — заметил Испанец. — Но там нужен кто-нибудь, чтобы не подпустить апачей.

Я начал подниматься по склону выемки, двигаясь не по прямой, а наискосок, чтобы было полегче. До стены каньона я добрался только минут через десять.

У скалистого обрыва направился к одной из трещин, которую приметил еще издали; внизу она была шириной в один фут и постепенно расширялась вверху футов до трех. И тут и там в ней торчали застрявшие обломки скал. Человек сквозь такую трещину наверняка может выбраться наверх, но раненого никак не удастся вынести, поэтому я пошел дальше.

Первое, что я заметил, — это следы пумы, а может быть, и ягуара. В Соноре водилось много этих больших пятнистых кошек, иногда их можно было увидеть даже в Аризоне и Калифорнии.

Следы лап, оставленные несколько дней назад, вели вдоль стены, и я последовал за ними, тщательно оглядывая каждую встречавшуюся на моем пути трещину. Когда я почти обогнул выемку, следы неожиданно исчезли.

Ясное дело, даже кошки, какими бы хитрыми они ни были, не могут просто так взять и раствориться в воздухе, а потому мне пришлось задуматься.

Эта кошка пришла снизу, из каньона, и не собиралась возвращаться обратно. Последними в цепочке следов были глубокие отпечатки задних лап — похоже, отсюда она куда-то прыгнула. Затем я увидел камень, на который она, вероятно, приземлилась. Там, где я стоял, скала была отвесной, но ее края, возвышавшиеся футов на шесть над моей головой, растрескались.

Я понял, что, даже подпрыгнув, не смогу уцепиться за край скалы, но, встав на камень, увидел царапины на ней. Их было много. Похоже, кошка пользовалась этой дорогой не один раз.

Немного поискав, я обнаружил заполненную камнями широкую трещину, круто поднимавшуюся кверху, и через несколько минут я был уже на вершине столовой горы, простиравшейся на много миль во все стороны. Здесь росла опунция и зеленая трава, на которой остались следы кошки, ушедшей на северо-запад.

С того места, где я стоял, мне не была видна выемка на склоне каньона, только его дальний край и часть дна. Апачей я не увидел, а значит, они тоже не видели меня.

Я вернулся к трещине и внимательно осмотрел ее. Подъем по ней предстоит трудный, но мне приходилось водить лошадей и по более крутым склонам. Если бы только суметь как-нибудь переправить их на первую скалу…

Осторожно спускаясь и прячась от апачей, я вдруг услыхал внизу выстрел. Он меня не встревожил. Никакой индеец не полезет на этот склон, зная, что там его ждут винтовки — не такие уж они дураки. Скорее всего какой-то апач решил нас проверить, а Испанец или Баттлз показали, что мы не спим.

Теперь предстояло обдумать, как спасти остальных. И это была моя задача, поскольку друзья отправились за мной в Сонору только потому, что хотели помочь мне, а других дел у них здесь не было.

Загвоздка состояла в скале, ведущей на вершину. Она почти полностью растрескалась, но трещины были неглубокими, и я решил еще раз ее осмотреть, а осмотрев, начал подкапывать, надеясь, что сумею расшатать несколько обломков.

Вначале извлек застрявшие в трещине большие камни, футов по пятьдесят или шестьдесят, и, крикнув вниз: «Поберегись!» — сбросил со склона. Трудился я больше часа.

Апачи не напоминали о себе, и это меня вполне устраивало. Ни один из них не объехал вход в каньон и не поднялся наверх. Поскольку они хорошо знали местность, наверное, были уверены, что мы не выберемся из западни.

Внизу из впадины доносились звуки одиночных выстрелов, один или два раза ответили индейцы. Они не могли меня видеть, а значит, не знали, чем я занимаюсь. Апачи понимали, что помощи нам ждать неоткуда и что бы мы ни предприняли, рано или поздно они снимут с нас скальпы; я, однако, надеялся заставить их попотеть — если они хотят получить мой скальп, пусть сначала попробуют меня поймать.

С этими мыслями я продолжал очищать трещину. Одну ее сторону образовывал длинный и тонкий обломок высотой шесть — восемь футов и весом в добрую тонну. Расчистив основание скалы, я обнаружил, что он свободно двигается в трещине.

У меня родилась идея, с которой я не собирался так просто расставаться: в таких обстоятельствах и в таком месте приходится использовать любой, даже самый незначительный шанс. Мы попали в ловушку. Апачи намеревались взять нас измором. Воды нам хватило бы на день-два, а патронов — на одну серьезную схватку.

Солнце припекало вовсю, моя рубашка взмокла от пота, но я привык к тяжелой работе. К тому же мы, Сэкетты, — упрямые парни. Мы не из тех, которые быстро сдаются, мы всегда боролись до последнего… Что я и делал сейчас.

Наконец, очистив трещину от мелких обломков, я поднялся к ее вершине. Упершись ногами в один край, а спиной и руками в другой, я начал потихоньку раскачивать обломок скалы. Лицо взмокло от напряжения, а злополучный обломок даже не шелохнулся. Отдохнув, я попытался еще раз. Только с третьей попытки я почувствовал, что обломок чуть качнулся. Я поднатужился, в трещину со стуком посыпались камешки и галька, и осколок подался еще чуть-чуть.

Вскоре внизу появился Баттлз — решил посмотреть на мою работу. Посмотрел, покачал головой:

— Ну и дальше что? Даже если тебе это удастся, что дальше?

— Наши шансы увеличиваются, — сказал я. — Пусть у нас с тобой ничего не выйдет, но девушка с детьми получит возможность бежать — им нужно спастись во что бы то ни стало. Ну а наши скальпы дорого обойдутся индейцам.

Он присел на корточки.

— Как это?

— Наша маленькая лошадка — горный мустанг, если понадобится, она заберется и на дерево. Такая же лошадь у девушки, обе они маленькие, быстрые и умные. Мне кажется, если мы постараемся, мы вызволим ее и детей. А быть может, и нам удастся спастись.

Баттлз вновь оглядел скалу. Если повалить обломок, откроется пологий склон, усыпанный гравием и мелкими обломками скал, по которому с помощью парочки дюжих парней может вскарабкаться наверх первая лошадь. Когда она будет на вершине, мы накинем на ее седло веревку и вытянем остальных.

Баттлз спустился в трещину, уперся ногами в землю, а плечом налег на обломок. Мы стали толкать его вдвоем, и он сдвинулся с места. Я спустился пониже, устроился поудобнее, и мы опять навалились. Обломок еще наклонился, но не двигался, невзирая на все наши старания.

Мы отошли в сторонку и попытались оценить ситуацию. Джон Джей поглядывал на трещину, прикидывая что-то в уме. Трещина стала много шире, а внутри мелкие камешки образовывали довольно крутой спуск.

Баттлз взглянул на меня:

— Ну что, попробуем?

Склон был достаточно крутой, но другого не было. Мне приходилось видеть, как дикие лошади взбираются на кручи, правда, поменьше, но мы им поможем…

Мы спустились в выемку, где находились остальные, и я жадно припал к фляжке. А когда взглянул туда, где мы только что были, вздрогнул — нам всем не помешали бы крылья.

Над Роккой соорудили подобие навеса: пончо, подпертое палкой. Я подошел и присел рядом.

— Меня основательно продырявили, амиго, — сказал он.

— Ничего, сдюжишь.

Он посмотрел на скалы.

— Что вы задумали?

— Это единственное спасение для двух горных лошадок, девушки и детей. Дорсет знает пустыню. Если мы вытащим ее отсюда, она почти наверняка доберется до границы.

— Я все думаю о том ранчо, — сказал Рокка, — о зеленых деревьях и сочной траве.

— Хорошее место.

— Если уж суждено умереть, то лучшего места не найти. Оно похоже на рай, во всяком случае, так я его себе представляю, хотя вряд ли туда попаду. — Он посмотрел на меня. — Когда начнете?

— Скоро вечер, думаю, тогда и начнем.

Подошла Дорсет, и я изложил ей наш план: мы вытащим на вершину двух лошадей и ее с детьми, и они поскачут к границе, прячась днем и путешествуя вечером или ранним утром. Дорсет не задавала вопросов: она понимала, какие опасности грозят ей и детям, как понимала и то, что сейчас ей необходимо везение.

— Когда вернетесь, — сказал я ей, — напишите письмо Тайрелу Сэкетту в Мору. Расскажите обо всем, и о Лауре тоже — как она послала меня на смерть.

— Обязательно это сделаю, — спокойно ответила Дорсет. — Могу даже лично с ней встретиться.

— Не стоит. Она хуже, чем отрава.

Для Дорсет, Гарри Брука и остальных детей не составило никакого труда взобраться наверх. Дети хорошо лазают по кручам. Пока Баттлз присматривал за индейцами, мы с Испанцем подняли лошадей.

Наша гнедая была быстрой и проворной, она ловко взобралась по усыпанному камнями склону, хотя разок все-таки упала на колени, и мне пришлось тянуть ее под уздцы. И тем не менее, осмотрев трещину в скале, я испытал сомнение.

Поскольку я знал путь, то пошел вперед, ведя мустанга в поводу. Испанец шел сзади. Однако когда я забрался в трещину и гнедая увидела, что ей предстоит, она заупрямилась.

Испанец стоял за ней, он снял сомбреро и шлепнул гнедую по крупу. Лошадь с перепугу прыгнула и, прежде чем поняла, что с ней происходит, зацепилась передними ногами за скалу, а задними заскребла по склону.

Я изо всех сил тянул за поводья, Испанец еще раз шлепнул ее по крупу своей шляпой, и она очутилась в трещине. Здесь мы оставили кобылу в покое, чтобы она перевела дух, а заодно отдохнули и мы.

Спустилась вечерняя прохлада. В той стороне, куда ушло солнце, небо было все еще бледно-голубого цвета, но на нем кое-где уже начали проступать звезды. Сидя на скале и держа в руках поводья, я глубоко вдыхал свежий горный воздух.

Неожиданно кобыла решила, что стоять в трещине, широко расставив все четыре ноги, не слишком удобно, и по собственной воле поднялась на несколько футов выше. Здесь она снова остановилась, но до вершины было еще далеко.

Передохнув немного, мы снова начали карабкаться наверх, и это была тяжелая работа. Мы поднимались понемногу, пока не взобрались на вершину столовой горы. К этому времени совсем стемнело, а предстояло вытащить еще одну лошадь.

Баттлз снизу остался один, если не считать Рокку, который вряд ли в случае чего смог бы помочь Джону Джею отбить нападение индейцев. Вообще-то апачи, как правило, ночью не воевали, поскольку верили, что если человека убьют в темное время суток, его душа вечно будет скитаться в темноте. Но если бы они полезли вверх по склону, Баттлз не сдержал бы их.

Оставив Дорсет наверху вместе с кобылой и детьми, мы с Испанцем вернулись во впадину. К тому времени, как спустились, устали настолько, что ноги буквально подкашивались, и мы прилегли отдохнуть.

Джон Джей не заметил внизу никакого движения. Рокка спал. Он потерял много крови, а как следует обработать рану мы в этих условиях не могли. На вершине столовой горы, может, и попадется какое-нибудь растение, которое используют индейцы, но здесь у нас ничего не было под рукой.

Испанец поудобнее устроился в песке и заснул. Я занял место Джона Джея, и он последовал примеру Мерфи.

Было тихо. Над головой звезды светили так, как светят они только в пустыне. Со дна каньона поднималась прохлада, и я прислушивался к каждому звуку, борясь с усталостью и сном. Даже легкая дремота могла означать смерть для всех нас. Я полагался лишь на природную настороженность, да еще поддерживала мысль о том, что на меня надеются друзья.

Прошло много времени, прежде чем меня сменил Испанец.

— Хорошо бы тебе поспать, — сказал он. — Но если ты по-прежнему намерен поднять наверх вторую лошадь, то отдыхать особенно некогда.

Мне не надо было повторять одно и то же дважды: я закрыл глаза и отключился, а проснулся от того, что меня трясла чья-то рука.

— В лагере индейцев началось какое-то движение, — сказал Испанец. — К тому же уже светает.

— Обороняйте лагерь, — сказал я, поднимаясь, — я сам вытащу лошадь.

— Один? Ты не сможешь.

— Если надо, смогу. Пока мы будем ждать, апачи разгадают нашу затею. Может, уже разгадали.

Джон Джей с револьвером в кобуре и винчестером в руке стоял рядом.

— В крайнем случае отходите сюда, к Рокке, и бейтесь до последнего. Я спущусь, как только все сделаю.

Баттлз указал на лошадей.

— Как думаешь, мы сможем вырваться? Рванем вниз по склону, стреляя из всех стволов.

Мысль была стоящая, я ему так и сказал, но добавил, что думать об этом пока рано. Затем поймал второго мустанга и направился вверх. Как ни странно, лошадь Дорсет не упиралась, словно я вел ее домой — скорее всего, она учуяла следы другой лошади. А может, присутствие Дорсет. Дикие лошади могут идти по следу не хуже любого волка — в этом я сам убеждался не раз. К тому же, поднимая первого мустанга, мы утрамбовали тропу и сделали ее более удобной.

Лошадке приходилось туго, но у нее был отличный характер: она упорно карабкалась, а я помогал ей изо всех сил, натягивая поводья. Когда на краю неба разлилась алая заря, мы выбрались на вершину.

И тогда зазвучали выстрелы — кто-то внизу взялся за винчестер.

Вначале стрельба была беспорядочной, потом последовало несколько отдельных выстрелов, сменившихся тишиной, и после небольшого интервала — еще один выстрел.

Дети испуганно озирались, но недаром они были потомками первопроходцев — никто не знает, через какие испытания им уже довелось пройти. Дорсет вскочила в седло, я взял ее за руку.

— Поезжайте, не останавливаясь. Днем прячьтесь, а ночью пускайтесь в путь, — повторил я. — Не стреляйте, пока индейцы не подойдут совсем близко — тогда стреляйте наверняка. Мне кажется, вы благополучно доберетесь до границы. Мы задержим апачей на день или два.

Она крепко сжала мне руку.

— Телль, скажите им всем спасибо. Всем, ладно?

— Обязательно.

Теперь перестрелка не прекращалась ни на минуту. Я был нужен внизу. Представил себе, как апачи поднимаются по склону. Их ведь невозможно поймать на мушку; появившись в одном месте, они исчезают подобно тени и тут же возникают в другом, уже ближе.

Дорсет тоже это знала. Она развернула лошадь, взмахнула рукой, и они помчались навстречу новому дню. Я взглянул им вслед и бросился — то бегом, то вскользь — вместе с осыпающейся землей вниз по склону.

Баттлз лежал на краю выемки за обломками скал. Далеко внизу, у ручья, я увидел лошадей апачей, но на склоне движения не было. Позади Баттлза Испанец сооружал из камней подобие стены между Роккой и склоном каньона. Возводил укрепление для решающей битвы.

Вдруг из-за скалы выскочил индеец и кинулся вперед. Винчестер сам прыгнул мне в руки, я прицелился и выстрелил.

Со склона мне хорошо было видно, что делается внизу. Этот индеец бежал на расстоянии в триста ярдов, да еще внизу, но я все правильно рассчитал, и пуля угодила ему точно в грудь.

Он остановился, и Баттлз успел всадить в него еще две пули. Индеец упал, перекатился по земле и застыл, лицом к солнцу.

Тотчас же последовали ответные выстрелы, но пули ложились ярдов на пятьдесят ниже. Я решил не менять укрытия.

Перестрелка стихла, день тянулся медленно. Испанец подогнал лошадей ближе к Рокке. Наша позиция представлялась мне выгодной — если только апачи не рискнут атаковать нас ночью — однако я продолжал искать выход. Он обязательно должен быть.

Привычку думать я унаследовал от отца. Он, бывало, без конца повторял, что в любой, самой трудной ситуации необходимо улучить момент, чтобы поразмыслить. «Люди отличаются от животных тем, что умеют думать, — говаривал он. — У человека нет когтей гризли или быстрых ног оленя, зато у него есть мозги».

В данный момент мы находились в патовой ситуации, но она обеспечивала индейцам преимущество, поскольку у них была и вода, и трава.

Апачи больше не станут ждать. Они полезут на вершину. Без лошадей они вполне могут забраться, хотя на это потребуется много времени. Можно не сомневаться в том, что к следующему рассвету они поднимутся наверх, и тогда наше убежище станет нашей могилой.

Нам во что бы то ни стало надо уходить, и не мешкая. Нельзя рассчитывать на вечную жизнь, но свою укорачивать не стоит. Конечно, никто не знает часа своей смерти. Когда мы ходили на войну, один парень из нашей компании откупился, чтобы остаться дома. Все вернулись живыми-здоровыми, а он уже был на том свете: упал с лошади, на которой ездил три года. Ее испугал заяц, она прыгнула, а он упал и сломал себе шею. Так что судьбу не обманешь.

Я внимательно осматривал местность, понимая, что поднять на вершину всех наших лошадей — дело безнадежное. Во-первых, они были крупнее и тяжелее, чем те два мустанга; во-вторых, совладать с ними будет непросто. Допустим, мы сможем ценой невероятных усилий поднять одну или даже двух, но трех или четырех — никогда.

Значит, не стоит об этом и думать. Нам нужно каким-то образом выбраться, спустившись вниз по склону, а это значит, что придется прорываться сквозь банду апачей.

Ну-ка, ну-ка, сказал я себе. Что это там, справа? Похоже на песчаный оползень, поросший кустарником. Кажется, там нет больших камней. Я тщательно разглядел это место.

Если бы можно было… У меня стала зреть мысль, как выбраться из западни — если не всем, то хотя бы некоторым. Останься мы здесь, до утра не доживет ни один.

Нужно спуститься и рассказать друзьям. Только вот сначала разделаюсь с индейцем, который уже полчаса упорно подкрадывается ко мне с левой стороны, переползая с места на место, прячась за камнями. Сейчас он двинется.

Устроившись поудобней, я прицелился и стал ждать. Индеец двинул ногой — я ждал. Он рванулся вперед, и я выстрелил. Индеец упал как подкошенный.

Глава 14

— На твоем месте я бы уже смотался, — сказал Испанец, когда я приблизился к ним. — Похоже, нам отсюда живыми не выбраться.

— У меня идея, — ответил я.

Он испытующе взглянул на меня.

— Ну, у вас, Сэкеттов, иногда возникают неплохие идеи. Я слыхал, что когда кто-нибудь из вас попадает в переделку, остальные тут же приходят ему на помощь. Хотелось бы мне, чтобы так произошло и на сей раз. Очень хотелось бы.

Джон Джей набивал трубку, он осунулся и выглядел усталым. У меня до сих пор не хватало духу проведать Рокку.

— Что за идея? — спросил Джон Джей. — Готов принять любую.

— В одном месте на склоне, недалеко отсюда, — сказал я, — нет крупных скал. Там растет трава и кустарник, а песок плотный на вид.

— Ну и что?

— Когда стемнеет, садимся на коней, гоним остальных лошадей по склону прямо на лагерь апачей и уходим.

Баттлз задумался, а Испанец взглянул на меня.

— И сколько человек, по-твоему, сможет уйти?

— Может быть, ни одного, может быть, один.

Баттлз пожал плечами.

— Хуже, чем здесь, не будет. По крайней мере, мы хоть попытаемся спастись.

— А как быть с Роккой? — спросил Испанец.

— Ему не лучше, так ведь? Сколько у него шансов выжить в здешних условиях?

— Ни одного.

— В том-то и дело. Значит, он поедет с нами. Посадите этого мексиканца на коня, и он доскачет до самого ада, а то и дальше. Я его знаю. Если Рокка заберется в седло, он его уже не покинет, живой или мертвый.

— Ну ладно, — согласился Баттлз. — Что сейчас делать?

— Бери свою лучшую лошадь, а мы пока нагрузим вьючную — может, она не отобьется. А если даже отобьется, сможет отыскать нас по нашему следу. Ты ведь знаешь, лошади всегда норовят сбиться в кучу.

Мы сидели, Жевали вяленое мясо и обсуждали детали, однако в основном нам приходилось просто положиться на удачу. Время шло, но мы никак не могли начать подготовку к побегу из опасения, что индейцы наблюдают за нами. Седлать лошадей начнем, когда стемнеет, и будем молиться, чтобы индейцы до той поры не достали нас.

Когда я подошел к Тампико Рокке, он лежал с открытыми глазами.

— Я все слышал, — сказал он. — Можешь ничего не объяснять.

— Выдержишь гонку в седле?

— Только посади меня на коня — это все, о чем я прошу. И еще мне нужна пара револьверов.

— Ты их получишь.

Было так жарко, что пот струйками стекал по телу, хотя мы просто сидели и молчали. То и дело кто-нибудь открывал фляжку и пил. Решили еще раз поесть на дорогу, потому что никто не знал, когда еще выпадет такой случай.

Наконец я взял винтовку и отправился к гребню впадины. Пусть апачи думают, что мы ночуем здесь. По склонам каньона не было ни единого укрытия, откуда можно было бы подобраться к нам незаметно. Это можно сделать лишь ночью. А если кто-то из индейцев выедет из лагеря верхом, его будет видно как на ладони.

Лагерь апачей был достаточно далеко, больше, чем на расстоянии винтовочного выстрела, но я видел их костры и людей. Если ехать медленно, мы с лошадьми сможем подобраться к индейцам достаточно близко, а если повезет, ворвемся в лагерь и застанем апачей врасплох. Однако на такое везение я не рассчитывал.

Когда стемнело, я спустился с гребня, и мы развели костер, чтобы сварить кофе. Костер окончательно убедит индейцев в том, что мы остаемся еще на одну ночь, пусть даже иная возможность никогда не приходила им в голову. Они наверняка считали, что мы в ловушке.

Кофе пили молча, настороженно прислушиваясь к каждому звуку. Рокку усадили, положив за спину пару камней и седло.

Джон Джей был спокоен, почти все время молчал и вдруг начал рассказывать о доме. Кажется, он родом из Новой Англии, из хорошей семьи. Он сделал карьеру в родном городе и стал преуспевающим бизнесменом, а потом связался с одной девушкой. Ее ухажер — тоже из хорошей, состоятельной семьи — однажды спьяну стал угрожать ему расправой. Молодые люди решили разобраться друг с другом, дело дошло до перестрелки, и Баттлз убил своего соперника.

Состоялся суд, Баттлза признали невиновным, но ему отказали в доме девушки, и вообще в любом добропорядочном доме города. Он продал дело, уехал на Запад и стал странником. Работал возчиком дилижансов, охранником в конторе «Уэллс Фарго», где отличился, убив одного грабителя и ранив сообщника. Некоторое время служил помощником шерифа, потом перегонял стада на север и, наконец, был разведчиком в армейских операциях против шайенов.

— Что случилось с девушкой? — поинтересовался Испанец.

Баттлз поднял на него взгляд.

— То, что и должно было случиться. Вышла за кого-то замуж, не такого богатого, как я; к тому же постепенно он пристрастился к спиртному. Через пару лет его сбросила лошадь, и он умер. Она написала мне, просила приехать, хотела даже сама навестить, но знаешь? Как ни стараюсь, не могу даже вспомнить, как она выглядела.

— У тебя нет ее фотографии?

— Была одна. Потерял, когда шайены напали на дилижанс, в котором я ехал. — Он помолчал. — Хочется снова увидеть, как желтеют листья на вермонтских холмах. Хочется повидать семью.

— Я думал, у тебя нет семьи, — сказал я.

— У меня сестра и два брата. — Баттлз отхлебнул кофе. -Один — банкир в Бостоне, другой — учитель. Я занимался бизнесом, а вообще-то хотел стать учителем, но только когда подошло время, оказалось, что я стреляю лучше, чем следовало.

Некоторое время все молчали, потом Баттлз посмотрел на меня.

— А у тебя есть родственники в Новой Англии? В Мэне во время войны за независимость прославился некий Сэкетт. То ли его ранили, то ли он заболел и провел зиму на ферме с моим прадедом, помог ему пережить трудное время.

— Ага. Мой дед воевал за независимость. Участвовал в битве под Саратогой в служил под командованием Дирборна, когда генерал Салливан шел уничтожать города ирокезов.

— Скорее всего, это он и есть.

Баттлз поставил кружку и начал набивать трубку.

После осмотра индейского лагеря вернулся Испанец.

— Все спокойно, — сказал он. — Там все еще горит один костер.

Стараясь действовать как можно тише, мы оседлали коней и погрузили оставшиеся припасы на вьючную лошадь. Над головой ярко сверкали звезды, ночь выдалась тихой. Пока остальные готовили Рокку к путешествию, туже забинтовывая раны, я подкрался к месту, где мы наметили прорыв.

Узкая полоска земли, которая в обычное время не привлекла бы внимания, оказалась твердой. Конечно, апачи тоже могли о ней знать и, возможно, поджидали нас внизу, поскольку это было единственное место, где можно было спуститься на большой скорости. Но снизу мы ее не разглядели — только с вершины столовой горы.

Около полуночи, согнав свободных лошадей, мы собрались у гребня впадины. Тампико Рокка сидел в седле, рядом с ним для подстраховки находился Джон Джей Баттлз.

— Ладно, — сказал я. — Пошли!

Лошади почти бесшумно двинулись вперед, слышен был лишь шорох копыт на песке да легкое поскрипывание седел. Я чувствовал стеснение в груди и крепко сжимал рукоятку револьвера: предстоит ближний бой. Там, где все решает быстрота реакции, нет места винтовочным выстрелам.

Идущие впереди лошади перевалили через гребень и начали спуск. Когда они прошли треть пути, мы издали дикий вопль и с выстрелами погнали их вниз.

Испуганные, толком не объезженные лошади помчались вперед и выскочили на дно каньона. Сверкнуло дуло винтовки, кто-то вскрикнул, вспыхнул огонь. Апачи заранее сложили несколько костров, и сейчас их трепетное пламя высвечивало дикую сцену.

Пригнувшись к шее вороного, я гнал его в ночь, держа револьвер наготове. Ветер хлестал мне в лицо. Лошади на полном ходу ворвались в лагерь апачей.

Слева грохотал револьвер Рокки. Я увидел, как из темноты на него прыгнул индеец с лицом, искаженным гримасой, увидел вспышку выстрела, и лицо исчезло. Где-то дико заржала лошадь, вскрикнул Баттлз — его конь грохнулся на землю, но Джон Джей успел выдернуть из стремени ноги и побежал, на ходу восстанавливая равновесие. Он остановился, два раза пальнул по индейцам, затем развернулся и, бросая револьвер в кобуру, ухватился за развевающуюся гриву пробегавшей мимо лошади. Чуть не упал, но сумел закинуть ногу ей на спину и поскакал.

Отовсюду гремели выстрелы. Мы вылетели за пределы лагеря и поскакали по дну каньона.

Вороной мчался во весь опор, я чуть повернулся и посмотрел назад. Рокка все еще держался в седле, шляпу с него сбили, и она болталась на спине, удерживаемая пропущенным под подбородком шнурком. Испанец несся справа.

Мы летели в ночь. Впереди, справа и слева скакали разбежавшиеся лошади. Каким-то образом они нашли извилистую тропу, ведущую вверх, и замедлили шаг, поднимаясь. Я окликнул друзей, но ответа не последовало. Наконец вороной выбрался на столовую гору, здесь, под яркими звездами, света было больше.

Я натянул поводья. То там, то тут появлялись лошади, все без всадников.

Я медленно поехал дальше, окликая лошадей, в надежде, что другие последуют за нами. До рассвета было еще далеко, но ни один не рискнет остановиться. Если кто-то остался в живых, он тоже будет идти вперед.

Искать друзей не имело смысла. Исчезнуть в ночи легко, а каждый из нас будет избегать встречи со всадниками — из страха столкнуться с индейцами.

Я ехал всю ночь, то рысью, то переходя на шаг. Перезарядил револьвер, проверил винтовку. Ненадолго задремал в седле.

Наконец в сумрачном свете наступающего дня я остановился. Не сходя с коня, поднялся в стременах и огляделся по сторонам. Вокруг меня расстилалась голая пустыня, а над головой — бескрайнее небо. Я осторожно повел коня на север.

К полудню, так никого и не встретив, я спешился и, ведя коня под уздцы, поплелся рядом с ним. Нужно было дать вороному передохнуть и восстановить силы, ибо в любую минуту могли возникнуть новые испытания.

Никаких следов на моем пути не встретилось, вокруг царила тишина. Высоко в небе кружил стервятник, он улетал и снова возвращался, и мне подумалось, что стервятники чуют поживу.

Солнце палило нещадно, ни малейшего дуновения ветра. Фляжку пробила пуля, и она была пуста. Покачиваясь от усталости, я продолжал тащиться вперед. В конце концов не выдержал и снова забрался в седло.

Мне показалось, что впереди, едва различимо, показались горы.

Вода… Мне нужна вода, коню тоже. Без нее под палящим солнцем пустыни долго не продержишься.

Столовая гора резко уходила вниз, но за этим обрывом следовала еще одна гора, заканчивавшаяся тридцатифутовым отвесным обрывом. За обрывом следовал крутой, усыпанный камнями склон.

Вдали, в складках гор, я различал зеленое пятно. Медленно продвигаясь по краю обрыва, я вдруг увидел отпечатки подкованных копыт.

Следы были знакомыми, это был конь Испанца Мерфи. Выросший в горах жеребец, который привык к суровым условиям, он был крупнее, чем обычный мустанг, и весил около тысячи фунтов. Я пошел по следу и скоро обнаружил обвалившийся край скалы и образовавшийся в этом месте легкий, хотя и крутой спуск в долину. Туда я и направил своего коня.

Вороной ускорил шаг, догоняя товарища. И точно — не проехали мы и пяти миль, как я увидел вдали гнедого мустанга. Он стоял, глядя вперед и насторожив уши.

Я выхватил винчестер, дернул затвор, и вороной приблизился к мустангу. Я заговорил с ним, тот сначала отступил, но потом узнал мой голос и успокоился. Он смотрел в сторону, я тоже взглянул туда.

В стороне раскинулись густые заросли кустарника, среди них с поникшей головой стояла лошадь, а на лошади сидел человек. Он просто сидел, положив руки на луку седла, с поникшей, как и у лошади, головой. Мы направились к нему, но он не шелохнулся.

Это был Тампико Рокка. Мертвый.

Уже издали я увидел у него на жилетке кровавое пятно: в него угодили как минимум две пули, однако Рокка еще успел ухватиться за луку седла и свернутое лассо.

Я сказал тогда в каньоне, что если Тампико заберется в седло, то останется там, живой или мертвый. Так оно и случилось.

Глава 15

Ближе к Рокке подъехать было нельзя — апачи вполне могли использовать труп моего друга в качестве приманки.

Неподалеку пролегал небольшой овраг, и я решил укрыться в нем. Быстро огляделся, спустился и стал ждать. В течение нескольких минут я держал в поле зрения Рокку, его коня и окружающие скалы. Особенно важно было следить за конем, поскольку по его поведению можно определить, не прячется ли кто поблизости.

Проехав чуть дальше, я увидел заросли кустарника и невысоких деревьев и оглядел их. Убедившись, что все спокойно, вернулся к коню с его скорбной поклажей.

Поводья запутались в кустах. Я не стал их распутывать — пусть конь стоит смирно, пока я буду снимать Рокку с седла и освобождать его руки от лассо. Мне нечем было вырыть могилу, поэтому пришлось отыскать русло пересохшего ручья, отнести туда тело и укрыть его хворостом и обломками скал.

Но для начала я взял оружие и боеприпасы Рокки, чтобы они не достались апачам. Патронная лента была заполнена, были также и рассыпные патроны, а во фляжке оказалось немного воды.

В кармане Рокки я обнаружил огрызок карандаша и клочки бумаги, на которых он учился выводить свою подпись. Кто-то написал ему, или Рокка скопировал ее с письма или какого-нибудь документа и, видимо, практиковался при каждом удобном случае. Я, правда, ни разу не видел его за этим занятием. И другие наверняка тоже, потому что Тампико был гордым человеком и стыдился своей неграмотности.

Адреса его родственников я не знал, но вспомнил, как он говорил об одной девушке. Поэтому я взял деньги — всего несколько долларов и песо, — чтобы передать ей.

На все про все мне понадобилось меньше двадцати минут. Исполнив свой скорбный долг, я поехал с гнедым в поводу в обратную сторону. На рыхлом песке не оставалось следов, и это меня вполне устраивало. Я проехал примерно с милю, выбрался из оврага и продолжил путь на север.

Солнце зашло, и в пустыне похолодало. Где-то вдалеке крикнула перепелка — я надеялся, что это была настоящая.

К тому времени я уже замерз и без конца шевелил пальцами, чтобы в нужный момент они не утратили живости. Пересев на коня Рокки, я ехал в темноте наугад, оглядывая местность в поисках воды. Зеленый оазис, который я приметил со столовой горы, должен быть где-то здесь.

Справа показался овраг. Я спустился в него, прислушался, затем пустил коней дальше, зная, что овраг выведет к воде. И точно — вскоре моему взору открылся маленький оазис: дюжина тополей, несколько ив в окружении кустов меските и густая сочная трава. В просветах между деревьями блеснула вода. Кони устремились вперед. С винчестером наготове я удерживал их, готовый в любой момент пуститься наутек.

Внезапно на моем пути оказалась низкая каменная стена, похожая на часть trincheras — ограждения, которые древние индейцы возводили на границе своих земель, иногда служившие дамбой. Мне часто приходилось их видеть.

Спешившись, я повел коней вдоль стены, отыскивая пролом. Стояла мертвая тишина — лишь тихо журчала вода да мягко шелестели листья тополей. Я прошел на открытое место и увидел развалины какого-то крупного сооружения, тянувшегося от края пруда до обрыва скалы.

Сохранился только пол да угол стены высотой футов в шесть, понижающейся к воде до трех футов. Все вокруг заросло травой. Место было глухое, и оттого тишина казалась зловещей.

Прежде всего я дал коням напиться, но немного, потом попил сам и наполнил флягу Рокки, все время прислушиваясь к ночи. Но по дороге я не встретил ничьих следов, не нашел пепелищ походных костров.

Привязав коней на длинные веревки, устроился в углу стены, которая прикрывала меня с двух сторон, но сон не шел, хотя я здорово устал. В таких местах одолевает какая-то печаль. Здесь жили люди, и, судя по всему, разные люди в разные времена. Когда-то дом был построен из местного камня, потом он обвалился, и на его месте построили новый, глинобитный, укрепленный плоскими обломками скал, и сейчас выглядел он так, словно в нем жили всего тридцать — сорок лет назад. Сначала, из камня, его построили индейцы, и новый, глинобитный, тоже они, потом, наверное, здесь поселились белые, но их выгнали или истребили апачи.

Это было тихое место. Здесь сохранились признаки некогда возделываемого огорода, рядом раскинулся луг, где, видимо, косили сено, но никто не сможет долго прожить по соседству с бесчинствующими апачами.

Я еще немного поразмышлял и заснул, а проснулся, когда сквозь листву начали пробиваться первые солнечные лучи. Вокруг было так же спокойно, как и вчера. Я напоил и оседлал коней, и уже собрался было в путь, но прежде решил разведать местность.

Сбоку виднелись грубые, высеченные в скале ступени, ведущие наверх. Поднявшись по ним, я обнаружил удобное, явно устроенное человеком укрытие для дозорных, откуда открывался вид во всю ширь горизонта.

Несколько минут я изучал пустыню, но не заметил ничего, заслуживающего внимания. Спустившись вниз, порылся в седельных сумках и достал маленький пакетик с кофе, который всегда возил с собой на всякий случай. Часто добавлял к неприкосновенному запасу вяленое мясо и муку, но теперь у меня остался только кофе.

Я разжег небольшой костер и сполоснул найденный поблизости глиняный кувшин. Когда кофе вскипел, налил себе кружку, прошелся по оазису и нашел съедобные семена чиа. За неимением лучшего пришлось довольствоваться ими. Потом поднялся наверх, чтобы еще раз оглядеть пустыню.

На севере заметил стервятника. Там мог оказаться палый бычок, но мог быть и кто-нибудь из моих друзей, а ведь стервятники не всегда ждут, когда человек умрет.

Я ехал строго на север, потом отклонился на восток, описав широкую дугу, в надежде обнаружить следы. Кто бы там, впереди, ни был, он должен был оставить следы, и мне хотелось хотя бы приблизительно знать, что ждет меня впереди.

— Ну-ка, Телль, покрепче держись в седле, — сказал я себе. — Похоже, тебя ждут неприятности.

Вороной, словно изъявляя согласие, повел ухом. Одинокий человек в глухих и диких местах часто разговаривает с лошадьми, и некоторые вроде бы даже понимают людскую речь.

Следов нигде не было. Я объехал стороной место, над которым кружил стервятник, и только потом начал приближаться. Стоя в стременах, оглядел округу и вначале увидел лишь заросли опунции и чоллы, с белыми шипами сверху и коричневыми снизу.

Потом заметил палую лошадь под седлом.

Объехав ее с винтовкой наготове, рискнул крикнуть:

— Испанец? Это ты?

Пара стервятников, устроившихся на дереве, явно погрустнела, а один даже захлопал крыльями, словно желая прогнать меня или спугнуть лошадей.

Ответа не последовало. Я подъехал чуть ближе и опять огляделся. Все вокруг выглядело так, как и должно было выглядеть — меня окружала пронизанная солнцем тишина.

Вороной тоже проявил интерес. Он явно что-то чувствовал, и хотя это что-то разжигало в нем любопытство, он осторожничал. Возможно, это была мертвая лошадь.

Я медленно провел его вперед, палец мой лежал на спусковом крючке винчестера.

Сначала я увидел рубашку, затем сапоги с большими мексиканскими шпорами. Это был Испанец. Я спрыгнул с седла и, привязав коня к кусту меските, подошел к нему.

Он лежал ничком на песке, но успел натянуть на поясницу седельные сумки и, стало быть, когда упал с лошади, был в сознании. Испанец знал, что стервятники первым делом выклевывают глаза и почки, поэтому перевернулся на живот и прикрылся седельными сумками. Если бы птицы попытались стащить их, он пришел бы в себя и отогнал их.

Сняв с Испанца сумки, я перекатил его на спину.

Вся грудь его была в крови, спекшейся крови, которая вытекла из раны на плече. Брюки тоже были залиты кровью — из раны на животе. Но он дышал.

Мы находились посреди открытой местности, к тому же стервятники могли привлечь не только мое внимание, а значит, хорошо или не очень, но Испанца придется потревожить.

Он что-то пробормотал, и я поспешил заверить его, что рядом друг.

— Все в порядке, Испанец. Ты еще увидишься со своей девушкой в Тусоне.

Времени обрабатывать раны не было. Я поднял его, на руках отнес к лошади Рокки и усадил в седло; затем привязал запястья к луке, а сапоги к стременам. Не забыл захватить и его седельные мешки, хоть и не знал, что в них. Лошадь его была мертва. В чехле у седла лежала винтовка, я забрал и ее. Фляжку, однако, не нашел.

Мы тронулись ходкой рысью. Местность впереди не обещала ничего хорошего. У нас было два-три дня на то, чтобы пересечь границу, но в безопасности мы окажемся только на ранчо Пита Китчена или в каком-нибудь поселке на границе.

Используя малейшую возможность замести следы и стараясь не поднимать пыль, я направил вороного на север, ведя в поводу коня Рокки, на котором теперь ехал Испанец. Поднялся небольшой ветер, который наметет достаточно песка, чтобы скрыть следы копыт, но вряд ли это произойдет очень быстро. Несколько раз я сбавлял шаг, высматривая следы животных и приметы, указывающие на близость воды.

Тропа впереди и позади нас была безлюдной. Я ощущал себя одиноким в своем собственном маленьком мирке, включающем солнечный свет, однообразное покачивание в седле, запах пыли и пота. Впереди, чуть справа над плоской пустыней, возвышался скалистый хребет.

Я перевел вороного на шаг, чтобы сберечь силы — на боках коня появились темные струйки пота. Вскоре дорогу мне преградил овраг. Я без особого труда пересек его и поехал дальше, ориентируясь по высившемуся на равнине крутому холму.

Вдруг в луку седла ударилась пуля и с отвратительным визгом ушла вверх. Раздался грохот винтовочного выстрела. Пришпорив коня, я послал его в галоп. Из укрытия справа вылетели три индейца: они поджидали нас в засаде, но овраг нарушил их планы, и теперь они пытались догнать нас.

Повернувшись в седле, я тщательно прицелился и выстрелил один раз… два… три… и увидел, как споткнулась и кубарем покатилась в песок лошадь.

Тем временем впереди, словно из-под земли, выскочили еще трое апачей. Я чуть повернул вороного и продолжал скакать, не открывая огонь. Позади, словно мешок с кукурузой, трясся в седле Испанец, его тело раскачивалось при каждом движении коня, но он каким-то чудом удерживался в седле.

Индейцы приближались, и я ринулся прямо на них, стреляя из винчестера одной рукой, как из револьвера. Это их ошеломило — один так резко повернул лошадь, что она не удержалась на ногах и упала. Другой оказался прямо передо мной на расстоянии не более тридцати футов, и я выстрелил ему в грудь. Пуля прошла навылет, он рухнул, а мы помчались к горе.

За спиной прогремел выстрел, и словно кто-то дернул меня за плечо, но мы уже скакали прочь. Сунув винчестер в чехол, я выхватил шестизарядник и не торопясь спустил курок. Я старался не просто припугнуть индейцев, а попасть в цель. Но первая пуля прошла мимо, вторая тоже, а тем временем один из апачей объехал небольшое дерево и повернул коня боком ко мне. Я выстрелил, он покачнулся и стал валиться набок, из последних сил стараясь удержаться на лошади.

Неожиданно впереди загрохотали винтовки. Оглянувшись, я увидел, как упал еще один апач, и сильнее пришпорил коня, не смея поверить в свое спасение. Апачи, хитрые и коварные воины, уже поворачивали коней. А Испанец все еще скакал за мной.

Впереди начинался пологий склон, а наверху стоял Джон Джей Баттлз, грязный, в крови, без шляпы, и в порванной рубашке. Завидев нас, он вскочил в седло. При нем также была вьючная лошадь.

— Она нашла меня в пустыне, — объяснил он. — Правда, половину груза потеряла, а оставшийся болтался у нее под животом.

— Тебе не попадались следы детей? — спросил я.

— Нет, не попадались. — Баттлз оглянулся на Испанца. — Он тяжело ранен?

— У меня не было времени осмотреть его, но, судя по всему, Да.

Мы ехали дальше, молясь о скорейшем наступлении ночи, и наконец она настала. Лошади перешли на шаг, и мы с Джоном Джеем пошли пешком, чтобы дать им отдохнуть.

— Как думаешь, далеко еще до границы? — спросил Баттлз.

— Миль шестьдесят, — ответил я. — Может, меньше.

Он остановился поправить сапоги. Я понимал, что он чувствует, потому что измучился не меньше его. Мы оба ужасно устали. Я считал себя сильнее Баттлза, но последнее время держался только на нервах. Я уже не помнил, когда мне довелось передохнуть в последний раз. Мне казалось, что я всю жизнь только и делал, что скакал по жаре, умирая от жажды и усталости. Мышцы ныли, глаза болели от невыносимо яркого солнца, казалось, их засыпало песком. Каждый шаг давался с трудом, и я понимал, что кони тоже выбились из сил.

Но мы продолжали идти, потому что у нас не хватало смелости остановиться. Кончилось тем, что Баттлз споткнулся, упал на колени и поднялся с большим трудом.

— Знаешь, Телль, садись-ка ты верхом, — сказал он. — Загони коней насмерть, но выберись отсюда. Вместе нам это не удастся.

Я молча продолжал идти вперед. Сделав очередной шаг, я благодарил Бога. А потом, когда сам пару раз споткнулся, ощутил, что вороной натянул поводья — давал знать, что хочет продолжать путь.

— Забирайся в седло, Джон Джей, — сказал я. — Кажется, мы кое-что нашли, но держи оружие наготове, потому что можем попасть в переделку.

Во рту пересохло, так что мне пришлось повторить свои слова дважды, прежде чем получилось нечто членораздельное.

В седле я отпустил поводья, предоставив коню самому выбирать дорогу, и он пошел рысью, что было удивительно. Остальные лошади трусили сзади. Мерфи сидел, склонив голову и ссутулив плечи, он был похож на священника, проклявшего сатану на веки вечные, но опасающегося вот-вот получить мстительный удар.

Вскоре мы ощутили прохладу, кони устремились в овраг, и мы очутились возле костра, где четверо или пятеро апачей поедали только что убитую лошадь.

Трудно сказать, кто был удивлен больше — мы или индейцы, но Баттлз выстрелил первым. Он попал в индейца, жевавшего мясо. Остальные бросились врассыпную и, подобно призракам, растаяли в темноте. Я пришпорил вороного, перепрыгнул через костер и, заметив апача, исчезающего в кустах, кинулся за ним. В этот момент что-то обрушилось мне на голову, я выпал из седла, стукнулся оземь и покатился, оставив в стремени сапог.

Я перевернулся на спину, понял, что винчестер отбросило в кусты, схватился за револьвер. И замер на месте, потому что надо мной склонился индеец, приставив к моему горлу лезвие острого, как бритва, ножа. Он смотрел мне в глаза, и я видел на его покрытом шрамами лице огненные блики костра. Мы узнали друг друга с первого взгляда. Это был Катенни, тот самый апач, которому я однажды сохранил жизнь.

— Убери нож, — сказал я, — а то ненароком кого-нибудь поранишь.

Глава 16

Он стоял, склонившись надо мной, с ножом у моего горла и глядел мне прямо в глаза. Я тоже не отрывал от него взгляда. Я знал, что стоит ему сделать одно движение — и я покойник.

Медленно, чтобы он не подумал чего-нибудь, я поднял руку и осторожно отвел лезвие.

— Хороший нож. И острый, — сказал я.

— Ты храбрый человек. Ты воин.

— Мы оба воины. И хорошо, что мы знаем друг друга.

Остальные апачи потихоньку возвращались, их черные глаза сверкали огнем в предвкушении пытки. Испытать сильного человека — в таком удовольствии они не могли себе отказать.

Я сразу узнал среди них Токлани. В армии мы вместе служили под командованием Эммета Кроуфорда, делили последний кусок лепешки и бок о бок дрались с другими апачами. Я понятия не имел, чем обернется для меня это давнее знакомство. Токлани мог вернуться к диким апачам, которые воевали со всеми, кто оказывался у них на пути.

Деваться мне было некуда. Я, как и каждый житель границы, сознавал, что ждет меня впереди, но больше всего меня волновала судьба Испанца и Баттлза. Удалось ли им спастись? Мерфи, во всяком случае, скорее походил на покойника, чем на живого, а Баттлзу было далеко до Испанца или меня, когда дело касалось странствия по пустыне.

Связать меня никто не пытался, но у меня отобрали оружие, включая нож, и возможности бежать практически не осталось. Более того, чувствовал я себя отвратительно — очень хотелось пить, а живот, когда я услышал запах мяса, громко заурчал.

Мы убили двух апачей, а их оказалось в кустах не меньше дюжины, и теперь все они собрались у костра и стали разводить еще один.

Мой винчестер и кольт лежали футах в тридцати; если я попытаюсь завладеть ими, шансы остаться в живых сведутся к нулю. Катенни в отдалении за костром разговаривал с остальными. Я не слышал, о чем они говорили, но разговор смахивал на ссору и наверняка касался моей шкуры.

Пока апачи ели, трое из них сторожили меня. Я понял, что улизнуть отсюда не удастся, растянулся на земле и, положив шляпу под голову, уснул.

Проснулся я часа через два, костер уже догорал. Большинство апачей спали, но я тем не менее не был связан. Это показалось мне странным, если только они не собирались поразвлечься, когда я попытаюсь бежать.

Жажда становилась невыносимой, а источник был совсем рядом, на краю лагеря, поэтому я, не обращая ни на кого внимания, встал, подошел к воде и напился. Потом вернулся на прежнее место и снова лег, отдавая себе отчет в том, что за каждым моим шагом наблюдали четыре-пять пар глаз. Попытайся я протянуть руку к винтовке или приблизиться к лошади, со мной будет кончено. Так или иначе, теперь я чувствовал себя гораздо лучше.

Наконец Катенни встал, подошел ко мне и присел рядом на корточки. Он свернул себе самокрутку ловко, как ковбой, и несколько минут молча курил.

— Кое-кто хочет, чтобы тебя убили.

— Меня-то? Желающих много. — Я засмеялся и изобразил удивление. — Ты имеешь в виду своих ребят?

— Другого. Белого.

— Белый человек хочет, чтобы меня убили? Откуда ты знаешь?

— У него моя скво. Он говорит, когда ты умрешь, он ее отдаст. Я привожу твой труп, он отдаст скво.

— Так что же ты меня не убил?

— Почему он хочет твоей смерти? — озадаченно спросил Катенни. — По-моему, здесь что-то не так.

— Откуда у тебя такие сведения? Их привез Токлани?

Катенни не удивился, что я знаком с ним.

— Да, он привез. Моя женщина… она ездила к сестре в Сан-Карло. Ночью ехала быстро, но ее поймали.

— Они ее обидели?

— Нет. Токлани говорит, что нет. — Он поглядел мне в глаза. — Я дрался с Токлани, но Токлани хороший человек. Моя женщина — хорошая женщина. Токлани приказал индейцам наблюдать за ней.

— Кто ее поймал?

— Их зовут Хаддены. Их несколько. Токлани видел. Почему они хотят убить тебя?

— Я стрелял в них. Рокка… Ты знаешь Тампико Рокку? Они назвали его мексикашкой и собирались убить. Мы дрались и вместе с Роккой убили одного, может, двоих.

Он все еще сомневался в правдивости моих слов.

— Токлани говорит, ты хороший человек. Великий воин.

На это мне нечего было ответить. Я лихорадочно обдумывал услышанное. Не скажу, что хорошо умею думать или планировать. Я простой парень с гор, скиталец. Но не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что у меня появился шанс, если только правильно использовать ситуацию.

Трудность состояла в том, что действовать следовало осторожно, поскольку многое мне было неизвестно. Но хорошо уже и то, что Катенни заподозрил неладное в поручении Хадденов.

Ему ничего не стоило убить меня, да он бы так и поступил — после пыток. Но теперь кто-то желал моей смерти, и он был озадачен.

Как я понял, скво Катенни проскользнула в резервацию, чтобы повидаться с сестрой. На обратном пути Хаддены выследили ее и похитили.

Нет ничего необычного в том, что непокорный апач приезжает в резервацию, живет там некоторое время, потом уезжает. Армия постоянно пыталась вернуть индейцев в резервации, потому первой туда нередко наведывалась скво — разведать обстановку.

И вот теперь женщина Катенни оказалась их заложницей, а он, подобно дикому зверю, который чует опасность в непривычном, не знал, чему верить.

Он курил и ждал. Наконец я сказал:

— По-моему, ты не должен им доверять.

Он посмотрел на меня.

— Они ее убьют?

— Они плохие люди. Они застрелили бы Рокку без всякого повода, просто так. Мне кажется, если ты отвезешь им мой труп, они убьют и ее и тебя… если смогут. — Он ждал, и я, подкинув хвороста в костер, добавил: — Верни мне оружие, а я верну тебе скво.

Он долго молчал, потом решительно поднялся и пошел ко второму костру, где индейцы тихо о чем-то разговаривали.

Через некоторое время Катенни снова подошел ко мне и уселся на песок.

— Ты можешь отнять у них мою скво?

— Катенни — великий воин. Ему ведомы превратности войны. Всякое может случиться, но одно я тебе обещаю твердо: если существует хоть малейшая возможность вернуть твою скво живой и здоровой, я это сделаю. — Помолчав немного, я добавил: — Хаддены — не апачи. Они свирепы, но они не апачи. Я верну твою скво.

— Она хорошая женщина. Она провела со мной много лун.

— Ты знаешь, где они ее держат?

— Мы тебя отвезем. Это возле границы.

Я отдавал себе отчет в том, что мои беды только начинаются. Катенни мог дождаться, когда я привезу его женщину, а потом спокойно пристрелить меня. Не хочу сказать, что апачам не ведомо чувство благодарности, просто у них совершенно иные, нежели у нас, принципы. Если ты не из племени, то ты — потенциальный враг и заслуживаешь смерти.

От Испанца и Джона Джея не было ни слуху ни духу. Насколько я мог понять, апачи о них тоже не говорили. Похоже, им удалось ускользнуть. Вот и хорошо, удачи им.

На рассвете мне привели коня, я не торопясь оседлал его, но когда потянулся за оружием, меня остановили. Токлани взял мой винчестер, перекинул мою патронную ленту себе через плечо, дал наполнить флягу, и мы тронулись в путь.

Все время, пока мы ехали, я вспоминал Нейсса, одного из пяти пассажиров дилижанса, на который возле Стайнс-Пик напал Кочизе со своей бандой. В первые же секунды были убиты возница и один из пассажиров, дилижанс перевернулся, и оставшиеся в живых стали готовиться к драке, но Нейсе их отговорил. Кочизе, сказал он, его старый друг, сейчас он с ним поговорит, и все будет хорошо. Пассажиры поверили, и Кочизе накинул на Нейсса лассо и поволок его вдоль каньона по камням, кактусам и кустам. Остальные индейцы сделали то же самое с оставшимися пассажирами. Их замучили до смерти. Это случилось в апреле 1861 года.

Вспоминая этот факт, я понимал, что обещания Катенни ничего не стоят, и, хотя индейцы не спускали с меня глаз, обдумывал варианты побега.

Их не было.

Вороной за время путешествия выдохся и похудел. О том, чтобы спастись на нем бегством, не могло быть и речи. Оружия у меня не было, не было и места, куда я мог бы ускользнуть от преследователей.

Мы вели лошадей по выжженным, каменистым холмам, петляя между кактусами и зарослями кустарника. Местность была неровная, изрезанная тускло-красными или коричневыми зазубренными хребтами, перемежающимися с лавовыми полями с белесыми руслами некогда протекавших здесь ручьев. Индейцы окружали меня со всех четырех сторон, всегда оставаясь настороже, всегда готовые в случае чего остановить меня. Все молчали.

Мне казалось, что каждый шаг коня приближал меня к смерти — побег был бы слишком большой удачей.

От Хадденов помощи ждать тоже не приходилось. Я понятия не имел, как сумею похитить у них скво Катенни, они никогда не отдадут ее по собственной воле. Даже у хороших людей опустошение и грабеж, чинимые апачами, пробуждали желание уничтожить их всех до единого, а Хаддены отнюдь не были хорошими людьми.

Я всегда уважал апачей. Они приспособились к суровым условиям пустыни. Их образ мыслей был совершенно иным, чем у белых, и, чтобы понять, что они чувствуют и чего хотят, нужно было очень хорошо их знать.

Через некоторое время нам стали все чаще попадаться заросли чоллы, отсвечивавшие на солнце бледно-желтым. Отмершие нижние сочленения были темно-коричневого или черного цвета. Мы называли чоллу «прыгающий кактус», потому что стоит оказаться с ним рядом, как его иголки вонзаются вам в тело. Проезжая сквозь заросли чольи, апачи вытянулись в цепочку.

Неожиданно мы остановились. Катенни указал рукой на невысокую гору.

— Они там, — сказал он. — У Пруда Мертвеца. Их шестеро, с ними моя скво.

Похоже, индейцы жаждали моей смерти.

Катенни, как и я, не доверял Хадденам, иначе убил бы меня не задумываясь. Он просто не был уверен, что получит обратно свою женщину, если предъявит им мой труп.

— Тебе придется вернуть мне револьвер и винтовку, — сказал я. — Иначе нас обоих просто убьют. С Хадденами я справлюсь, а остальные вряд ли станут поднимать шум.

Самое интересное, что мыслями я был не в жаркой пустыне, а в прохладных холмах Камберленда. Говорят, перед смертью перед глазами человека проходит вся его жизнь. Не могу сказать, что я вспоминал всю жизнь, — нет, только ту ее часть, которую провел далеко в родных горах.

Весь день у меня перед глазами стояла зелень лесов. Я представлял себе, как собирается и падает на землю утренняя роса, когда мы выходим на охоту. Мы добывали кабанов, которых потом коптили и варили с зеленью в чугунных кастрюлях.

Обычно ходили мы с Оррином, реже с Тайрелом, потому что он был младшим. Кстати, ни разу не видел, чтобы Тайрел промахнулся. Вот я, бывало, пускал пулю не туда.

Я не видел ту землю с тех пор, как уехал на Запад. Не видел, но скучал по ней. Сколько раз, лежа у костра в пустыне и глядя на звезды, я воображал, что снова дома, видел освещенный прямоугольник кухонной двери. Я шел к нему, возвращаясь с дойки, и шагал осторожно, чтобы не расплескать молоко в ведре.

Трудно представить, что человек может думать о таких пустяках, когда у него масса проблем, и главная — остаться в живых. Но так уж устроены люди. И чувствам надо дать передышку, вспоминая что-нибудь приятное.

Вот я и думал о зеленой и славной земле, о том времени, когда плыл на пароходе по Биг-Саус-Форк в Новый Орлеан. Я вез продукты на продажу — кукурузу, сорго и немного табака. Мы, Сэкетты, торговали в основном сами, поскольку земля наша была бесплодной и давала скудный урожай, которого едва хватало, чтобы прокормиться. Даже если мы успешно промышляли охотой. Но люди побогаче, отправляясь в путешествие, всегда брали с собой Сэкеттов, потому что мы были надежной защитой от всяких грабителей, разбойников и прочего сброда.

Я вернулся мыслями к настоящему и увидел, что Катенни делает мне знак рукой.

— Иди, — сказал он. — Иди и приведи мою скво.

Он отдал мне патронную ленту и винчестер. Во рту было сухо, как на песчаном дне оврага.

— Глядите в оба, — сказал я. — Может, мне не удастся вернуться.

Мы молча сидели в седлах, потом я протянул руку.

— Одолжи еще один револьвер, он может понадобиться.

Катенни взглянул на меня, вынул свой шестизарядник и передал его мне. Это был морской кольт 44-го калибра — хорошее оружие. Я засунул его сзади за пояс брюк под жилетку.

Рядом оказался Токлани.

— Я иду с тобой, — сказал он.

— Нет уж, спасибо. Оставайся здесь. Если меня увидят одного, может, и разрешат подъехать поговорить, а если мы поедем вдвоем, то они наверняка начнут стрелять.

Я шепнул пару слов своему отощавшему вороному, и мы тронулись. Позади послышался голос Катенни:

— Привези мою скво.

Для этого мне понадобится немного везения и намного больше везения, чтобы выбраться из этой переделки с непродырявленной шкурой.

— Ладно, коняга, — сказал я вороному, — поехали поговорим с ними.

И мы направились сквозь заросли чольи к пруду Мертвеца.

Глава 17

Над древними скалами из лавы поднимались легкие струйки дыма. Копыта вороного то звонко цокали о камень, то глухо взрывали песок. Я ехал в седле, готовый к любой опасности. Винчестер лежал в чехле.

В подобной ситуации ничего нельзя планировать заранее, поскольку не знаешь ни обстоятельств, при которых произойдет встреча, ни расстановки сил. Надо просто ехать вперед, надеясь в основном на собственную силу и в какой-то степени — на удачу.

Те люди, несомненно, хотели бы видеть меня мертвым. Они наверняка держат меня на мушке прицелов, подпускают поближе, чтобы не промахнуться или расслышать то, что я, возможно, захочу сказать. Что же касается скво Катенни, ее судьба им безразлична. Однако Хаддены явились в земли апачей впервые и не отдавали себе отчета в том, с кем имеют дело. Если они не вернут Катенни его женщину, никто из них не уйдет отсюда живым.

Местность вокруг была каменистой, с нагромождением крупных обломков скал, с осыпью горных пород и грудами песка, наметенного ветром. Кое-где рос мелкий колючий кустарник.

Оглянувшись, я увидел двух апачей — только двух. Это означало, что остальные рассыпались и сейчас потихоньку подбираются к лагерю Хадденов.

Вообще-то я миролюбивый человек, которому нравится путешествовать не спеша и безмятежно беседовать с попутчиками у костра. И чем больше вокруг апачей, тем больше во мне рождается миролюбия. Подъезжая к скалам, окружающим пруд Мертвеца, я почувствовал, как покалывает кожу головы, словно скальп заранее готовится к не слишком приятной процедуре.

Я снял ремешок с кобуры и направился по вьющейся среди скал узкой тропе. Вскоре моему взору предстал пруд Мертвеца — неглубокая, заполненная водой впадина футов десяти в поперечнике. На другой стороне пруда горел костер, от которого поднималась тонкая струйка дыма и таяла в вышине. Я насчитал полдюжины лошадей, за скалами виднелись еще головы.

Хаддены стояли широко расставив ноги, глядя в мою сторону. Чуть выше, среди скал, сидел какой-то парень с винчестером на коленях. Еще двое у костра, и наверняка кто-то прячется поблизости.

У костра сидела и скво Катенни, и даже с этого расстояния мне было видно, что она молода и красива. Она смотрела на меня с надеждой.

И тут я вдруг увидел Дорсет. Дорсет и одного из мальчиков.

Я оглядел лагерь Хадденов, но не обнаружил признаков присутствия остальных детей. Они были либо мертвы, либо пересекали границу и были на пути к безопасности.

Арч Хадден не отрывал от меня глаз. Он улыбался, но его улыбка не предвещала ничего хорошего.

— Кого я вижу! — сказал он. — Это же Сэкетт — тот парень, который мечтает стать крутым!

— У меня к тебе дело, Арч, — сказал я, положив руки на луку — левую поверх правой. — Здесь Катенни, он хочет получить обратно свою скво.

— Мы приказали ему привезти твой труп.

— Должно быть, ошибочка вышла. Я еще живой.

— Ну, это ненадолго, — заметил второй Хадден.

— Вы, ребята, кажется, плохо знаете апачей, — сказал я. — Не важно, какие сложились между нами отношения, но выслушайте добрый совет. Катенни — старый воин, вам лучше держаться от него подальше. Вон он там, почти один, но он не одинок. В этих скалах дюжина индейцев, и вскоре подъедут еще. Если хотите выбраться отсюда живыми, отпустите его женщину.

— Нам и прежде доводилось сражаться с индейцами, — подал голос тот, что сидел в скалах. — Мы ее не отдадим, она — лакомый кусочек.

Теперь я знал, что карты раскрыты. Краем глаза я следил за происходящим, думая о том, как долго я не практиковался выхватывать револьвер левой рукой. Они сейчас надеются воспользоваться своим превосходством, мнимым, потому что я положил правую руку подальше от кобуры на луку седла и накрыл ее левой совсем не случайно. Я рассчитывал, что это даст мне преимущество — хотя бы даже и маленькое. Потому что существует такая штука, как быстрота реакции. Чтобы отреагировать на случившееся, человеку требуется хотя бы мгновение — увиденное должно зафиксироваться, и только после этого мозг даст команду действовать.

— Если вы действительно умные люди, а я вас такими считаю, — продолжал я, — вы отпустите индейскую девушку. А также вон ту молодую леди. Вы же знаете, что произойдет, если вы причините беспокойство белой мисс.

— Ничего не произойдет, — заявил парень с винтовкой. — И никто ничего не узнает.

— Ты забыл про моих ребят, — проронил я. — Они скоро узнают все.

— Испанец Мерфи уже ничего никому не расскажет, — сказал Арч Хадден. — Мы нашли его привязанным к седлу, и он был не жилец, так что мы его пристрелили, чтобы не мучился.

Дорсет тем временем встала за спиной индианки. Я ни минуты не сомневался, что она сделает все как надо. У этой леди была отличная голова, и я мог побиться об заклад, что в этот самый момент она развязывает руки скво.

Я понимал, что необходимо тянуть время.

— Не стоит вам искать себе на голову неприятностей, — сказал я. — Отпустите скво, и у нас появится шанс пробиться. Если, конечно, мы будем действовать быстро, пока Катенни не собрал сорок — пятьдесят индейцев.

— Ты так и не понял, — сказал Вольф Хадден. — Мы собираемся тебя убить, парень.

Я усмехнулся. Мне надо было заставить их продолжать разговор, чтобы протянуть время и хоть немного отвлечь, поскольку мне требовалось преимущество, любое, какого удастся добиться.

— Большинство людей, которые намереваются воевать с апачами, учатся на собственных ошибках. Правда, возможности воспользоваться уроком практически не остается. Послушайтесь моего совета, ребята: отпустите индианку, и, может быть, Катенни на радостях уедет и оставит вас в покое.

— Ты что, испугался? — опять встрял в разговор парень, сидевший в скалах. Он начинал меня раздражать, как будто комар жужжит над ухом.

— Конечно, испугался, потому что видел их в деле. И вот…

— Арч! Эта чертова скво… — неожиданно крикнул кто-то из его подручных.

Она избавилась от пут и бежала что было мочи. Парень в скалах услышал крик и изготовился стрелять, но я выхватил левой рукой шестизарядник из-за пояса, и мой выстрел прозвучал на мгновение раньше.

Он стрелял в скво, но я попал ему прямо в грудь и тут же повернулся к Вольфу, который как раз взводил свой «ремингтон».

Дорсет внезапно подскочила к парню, стоящему на верхушке небольшого холма, и подсекла ему колени. Парень покатился лицом вниз по каменистому склону.

Человек у костра, вместо того чтобы схватиться за оружие, кинулся к Дорсет, а я тем временем выстрелил в Вольфа и бросил коня на Арча.

Он отшатнулся, но споткнулся о камень в тот момент, когда вытаскивал из кобуры револьвер. Оружие выскользнуло у него из рук.

Я развернул коня и еще раз пальнул в Вольфа, ответная пуля обожгла мне плечо. Он как раз целился в меня, когда его настигла моя вторая пуля. Вольф упал навзничь. Вороной чуть было не раздавил его, но он увернулся. Вокруг свистели пули.

Дорсет каким-то образом сумела раздобыть револьвер. Она выстрелила в одного из парней Хадденов и бросилась к лошади, прижимая к груди ребенка.

В этот момент я увидел на холме индейца, тот стрелял в нас. Я повернул коня и помчался за Дорсет.

Она не теряла времени. К счастью для нас, пара лошадей стояли оседланными. Дорсет развязала одну из них и усадила ребенка в седло, затем вспрыгнула сама, и мы, как сумасшедшие, погнали лошадей через пустыню.

А может, мы и впрямь были немножко сумасшедшими. Мне казалось, что бегство невозможно, однако каждый прыжок вороного приближал нас к свободе. Позади слышались выстрелы, кто-то скакал справа.

Вдруг перед нами открылся глубокий овраг шириной футов восемь — десять. Я увидел, как Дорсет перемахнула его, пришпорил вороного, и умный конь преодолел препятствие, словно всю жизнь учился летать. Мы приземлились, даже не споткнувшись, на всем скаку спустились во впадину, промчались через нее, рванули вверх по склону и влетели в кактусовый лес. Лошади принялись петлять между колючими растениями.

Мы выбрались на открытое пространство и опять погнали лошадей. Когда мы, наконец, замедлили шаг, то поняли, что никто за нами не гонится.

Оглянувшись, я не заметил ничего подозрительного. Мы оторвались от апачей на несколько миль и теперь ехали в кедровнике. Я вынул винчестер, проверил его и снова убрал в чехол. Потом перезарядил оба шестизарядника. Я помнил, что нажимал на курок четыре или пять раз, однако пустых гильз оказалось восемь, значит, я сдваивал выстрелы.

Приведя в порядок оружие, подъехал к Дорсет. Ребенок сидел в седле впереди нее.

— Что случилось с остальными? — спросил я.

— Им удалось уйти. Гарри оказался не хуже любого апача. Когда появились эти люди, они просто растворились в лесу.

— Будем надеяться, что они в безопасности.

Местность, по которой мы ехали, постепенно менялась. Она стала холмистой, и растительности побольше. Недавно прошел дождь, ливень в пустыне, который обрушивается на небольшом пространстве, а затем вдруг прекращается, и через некоторое время вам кажется, будто его и вовсе не было. Но дождевая влага сохранилась кое-где в руслах высохших ручьев, а также пополнила естественные водоемы, так что мы сможем напоить своих лошадей.

Глаза были словно засыпаны песком, болели, и я мучился, когда надо было тщательно оглядеть местность. Пальцы закостенели, их приходилось постоянно сжимать и разжимать, чтобы вернуть гибкость. Во рту пересохло так, что я никак не мог утолить жажду.

Неожиданно на меня навалилась усталость. Давало о себе знать напряжение всех тех дней, когда нам приходилось без конца лавировать, убегать от погони и вступать в единоборство с хитрым и отважным врагом.

Лошади выбились из сил. Несколько раз я ловил себя на том, что засыпаю в седле, и каждый раз вздрагивал, очнувшись, и принимался судорожно оглядываться по сторонам. Я был почти в отчаянии. Испанец мертв… Тампико Рокка мертв… А что с Джоном Джеем?

Скоро стемнеет, и, если мы хотим сегодня добраться до границы, необходимо сделать привал. Мы-то еще, может, как-нибудь продержимся, но не лошади. Они нуждаются в отдыхе.

— Думаете, за нами гонятся? — спросила Дорсет.

— Не знаю, — ответил я и больше не произнес ни слова.

Солнце скрылось за горизонтом, и складки холмов стали заполнять тени. В вечерней тишине переговаривались куропатки, ветер шелестел в высохших от жары листьях кустарника, мягко уходили в песок копыта лошадей.

В скалах появился на мгновение одинокий койот и тут же бесследно исчез подобно апачам. На небе стали зажигаться звезды — одна, очень яркая, неподвижно повисла над горизонтом. Время от времени я посматривал на нее и наконец сказал:

— Это огонь. Возможно, костер.

Дорсет повернула голову.

— Это не индейский костер, — сказала она.

Мы натянули поводья, я приподнялся в стременах.

— Возможно, это Хаддены.

Она взглянула на меня.

— Это после того, как вы с ними разделались? Вы уложили двоих, это точно, а может быть, и троих. Остальных наверняка прикончили апачи.

Может, и так. Я никогда не считал, не делал зарубки на рукоятке револьвера — это удел зеленых юнцов.

— Ну что, попробуем? — сказал я. — Огонь ближе, чем граница. К тому же граница для апачей ничего не значит. Только что к югу от нее армия их не преследует.

— Можно разведать, — отозвалась Дорсет. Она тронула лошадь и направилась к костру.

Желтое небо поблекло и сделалось серым, а потом стало подобно черному бархатному пологу. Еще на расстоянии я пришел к выводу, что это армейский лагерь — три больших костра были расположены в ряд. Какое-нибудь кавалерийское подразделение человек в сорок. Мы осадили лошадей, и я окликнул солдат.

— Эй, в лагере! Можно подъехать? Со мной женщина и ребенок.

Молчание…

Оно длилось довольно долго — видно, кто-то пытался разглядеть нас в бинокль, хотя было довольно темно.

— Ладно, — раздался ответ, — подъезжайте. Только осторожно.

Я узнал голос. Это был капитан Луистон. Рядом с ним стоял лейтенант Джек Дэвис.

Лейтенант перевел взгляд с меня на Дорсет Бинни и коснулся полей шляпы.

— Как дела, мэм? Мы за вас беспокоились.

— Со мной все в порядке. Благодаря мистеру Сэкетту.

— Вы не встречали других детей, капитан? — спросил

— Гарри Брука и детишек Крида?

— Они здесь, в безопасности. Поэтому-то мы вас и ждали.

Мы ввели лошадей в лагерь и спешились. Ощутив под ногами твердую землю, я пошатнулся, и Луистон поспешил меня поддержать.

— Знаете, приятель, вам лучше сесть.

— Надо позаботиться о лошадях, капитан. Вы займитесь леди и ребенком, а я…

— Нет, — неожиданно строго прозвучал голос Луистона. — Капрал, возьмите коня этого человека и проследите, чтобы о нем позаботились, как о моем. О другом тоже. — Он повернулся ко мне. — Жаль, но должен сообщить вам, Сэкетт, что вы арестованы.

Я недоуменно уставился на него.

— За то, что я перешел границу? Капитан, Лаура Сэкетт сказала, что апачи похитили ее сына.

— У нее нет сына! — бесцеремонно вступил в разговор Дэвис. — Вы нагло…

— Лейтенант! — резко оборвал его Луистон.

Дэвис покраснел.

— Вот что я вам скажу, капитан: этот человек…

— Молчать! Лейтенант Дэвис, проверьте посты. Все, что мистеру Сэкетту нужно узнать, он узнает от меня.

Дэвис повернулся кругом и гордо удалился.

— Простите его, Сэкетт. Он молод и, боюсь, увлечен Лаурой Сэкетт. Он очень гордый молодой человек и считает, что должен защищать ее честь.

— Пусть защищает, капитан, но держите его подальше от меня. Он новичок в наших краях, и в обычных обстоятельствах я не стал бы в него стрелять, однако если бы он посмел произнести, что намеревался, то недосчитался бы нескольких зубов.

— Никаких драк. Вы, кажется, забыли, Сэкетт, что находитесь под арестом.

Ничего не ответив, я отошел к костру и сел рядом со своими седельными сумками. Я пошарил в них, отыскал кружку и налил себе кофе.

— Ладно, капитан, — сказал я, — выкладывайте. За что меня арестовали?

— За убийство. За убийство Билли Хиггинса.

— Хиггинса?

— Мы нашли его труп на дороге в Юму. С пулей в голове.

— Между прочим, его ранили апачи, после чего стали закидывать горящими стрелами.

— Но вы убили его.

— Да, убил.

Вокруг костра собрались люди, и я, не опуская ни малейшей детали, поведал Луистону обо всем, что случилось в тот день. Кое-что ему уже было известно из нашего разговора в «Мухобойке», когда он предупредил меня о Катенни.

— Он умолял прикончить его. На его месте я бы тоже мечтал о смерти.

— Возможно. — Луистон не сводил с меня жестокого взгляда. — Сэкетт, разве неправда, что в течение многих лет между вашей семьей и семьей Хиггинсов существовала кровная вражда? Что вы охотились друг за другом и убивали без предупреждения?

— Когда это было… — медленно проговорил я. — Во всяком случае, я не бывал дома с того дня, когда началась эта вражда. Что же касается Хиггинса, я об этом даже не думал. Да и думать у меня никаких причин не было.

— Тем не менее Билли Хиггинс убит вашей пулей. Должен предупредить вас, Сэкетт, что эта история является достоянием гласности и в Тусоне ею недовольны. В городе у Хиггинса были друзья…

— Я же говорю…

— Скажете не мне, а судье.

Он отошел, а я остался сидеть у костра, уставившись в огонь. Я прошел много дорог и участвовал во многих сражениях. Дрался с апачами и Хадденами, и вот теперь арестован за преступление, которое, по сути, и не было преступлением, но за которое меня могли повесить.

В Тусоне был лишь один человек, знавший о кровной вражде Хиггинсов — Сэкеттов.

Лаура Сэкетт…

Глава 18

Можете мне поверить: тюремная камера — не место для парня с холмов Теннесси. Там, где я вырос, люди привыкли видеть над собой небо, а не низкий потолок.

В камере, куда меня поместили, было маленькое окошко — слишком маленькое, чтобы через него можно было вылезти, — и дверь, забранная прочной металлической решеткой. Когда я услыхал ее лязг, настроения у меня не прибавилось. Единственная отрада — смогу вдосталь выспаться, да и едой не обделят. В тот момент я был так голоден, что съел бы, пожалуй, и старое седло со стременами.

Первым меня посетил капитан Луистон. Он вошел в камеру рано утром. С ним пришел ротный писарь.

— Сэкетт, — начал он, — мне нужно, чтобы вы все подробно изложили. Я хочу помочь вам, если получится. Сейчас в городе мнения разделились. Одни желают повесить вас за убийство Билли Хиггинса, другие — дать медаль за спасение детей.

Я все ему изложил, начиная с того дня, как мы, мало» знакомые люди, решили вместе отправиться в Тусон. Рассказал и о драке с индейцами Катенни, о которой он уже знал. Умолчал лишь о выстреле в Билли Хиггинса, потому что мне неприятно было об этом вспоминать. Потом поведал, как встретил Лауру Сэкетт и как она умоляла меня спасти ее несуществующего сына.

— Вот что я узнал после вашего отъезда, — сказал Луистон. — Лаура Сэкетт развелась с мужем, а ваши братья и ее отец стали смертельными врагами.

— Не помню, чтобы я слышал об этом. Мы, Сэкетты, когда собираемся вместе, никогда не вспоминаем о прошлых неприятностях. Какой прок бередить душу.

— Вчера вечером я снова беседовал с ней, — продолжал капитан Луистон. — Она отрицает, что вообще когда-либо говорила вам о сыне или просила вас отправиться в Мексику.

Я молча уставился на него. Нет смысла говорить, что она врет, хотя на самом деле это так.

— Кстати, Лаура Сэкетт утверждает, что вы сбежали в Мексику, поскольку опасались, что станет известно об убийстве Хиггинса и о том, что вы воспользовались нападением апачей, чтобы расправиться с ним.

— Ребята, с которыми я был, знают всю правду, иначе зачем бы они со мной поехали?

— Боюсь, это вам не поможет, ведь вы сами говорили, что они мертвы.

— Я сам хоронил Рокку. Испанца Мерфи, по их словам, застрелили Хаддены. Что касается Джона Джея… по-моему, он так и не добрался до границы.

— Значит, у вас нет свидетелей?

— Нет, сэр. Ни одного. В любом случае, капитан, ни один из них не видел, как все произошло. В тот момент мы с Билли были одни.

Мы еще немного поговорили, он задал кучу вопросов, но и после этого надеяться было не на что. Лет десять до встречи с Билли я даже не вспоминал о кровной вражде с Хиггинсами, и его фамилия для меня мало что значила.

И вот я оказался в тюрьме, а Лаура Сэкетт, по чьей вине погибло по меньшей мере трое хороших парней, гуляет на свободе.

После того как капитан ушел, я улегся на койку и уставился в побеленную стену и попытался сообразить, как мне выкрутиться из этой ситуации. Так ничего и не придумав, в конце концов я повернулся на бок и заснул. А когда проснулся, был уже вечер. В дверях стоял охранник.

— К вам леди, — сказал он.

— Хорошо.

Я встал, все еще шатаясь ото сна и стараясь собраться с мыслями. Это, конечно, Дорсет.

Только это была не Дорсет, а человек, которого я меньше всего надеялся здесь увидеть, — Лаура Сэкетт.

Она повернулась к охраннику.

— Могу я поговорить со своим родственником наедине?

Когда тот ушел, она обратила на меня свои огромные голубые глаза.

— Никогда не думала, что ты вернешься, — холодно сказала она, — но рада, что так получилось. Теперь своими собственными глазами увижу, как тебя повесят.

— Не слишком же вы дружелюбны, — сказал я, решив, что слабости от меня она не дождется, не доставлю ей такого удовольствия.

— Жалею, что здесь нет Оррина, и он не увидит, как тебя потащат на виселицу, — сказала она, глядя мне в глаза. — А Тайрел… я ненавидела его больше всех.

— Это потому, что вы не смогли его надуть, — сказал я. — Но, мэм, неужели вам так хочется, чтобы меня повесили? Ведь я не сделал вам ничего плохого. Даже не был с вами знаком, пока не приехал из Юмы.

— Да, мне хочется, чтобы тебя повесили, и тебя повесят. Жаль, не увижу лицо Оррина, когда он узнает об этом.

— Может, и увидите, — сказал я. — Оррин хороший адвокат. Если он сможет приехать, то наверняка будет защищать меня в суде.

Это ей не понравилось. Оррин — видный мужчина с истинно уэлльским красноречием, и она знала, какими убедительными могут оказаться его доводы.

— Он никогда сюда не попадет. Если ты пошлешь за ним, я скажу Арчу Хаддену, чтобы он его убил.

— Арчу? Значит, в Мексике он охотился за мной? А я-то никак не мог понять, как это он узнал о нашем местонахождении, когда мы его тщательно скрывали.

— Да, я натравила его на тебя и натравлю на Оррина, если он здесь объявится.

— Стало быть, Арч в городе, верно?

Это стоило принять во внимание. Мне вдруг померещилось, что камера стала очень маленькой. Арч Хадден наверняка знает, что я в тюрьме, и придет за мной. Я кинул взгляд в окошечко и неожиданно обрадовался, что оно так высоко.

— Давай, посылай за Оррином, — продолжала Лаура. — Мне это даже нравится. Я прикажу его убить. — И мне показалось, что в ее голубых глазах таится безумие.

— Вы недооцениваете Оррина. Его не так просто убить, а в поединке Арч Хадден ему в подметки не годится.

Я говорил словно в пустоту — она меня не слушала, а если и слушала, то все равно ничего бы не поняла. Мысль о честном поединке между Арчем Хадденом и Оррином ей даже в голову не приходила. Она имела в виду выстрел в спину на остановке дилижанса или что-нибудь в этом роде.

После того как она ушла, я немного поразмыслил, потом позвал охранника.

— Передай, пожалуйста, капитану Луистону, что я хочу его видеть.

— Само собой. — Он некоторое время изучал меня. — Ты правда убил того парня, Хиггинса?

— Если бы ты лежал, умирая, в пустыне под палящим солнцем раненный в живот, а апачи стреляли бы в тебя горящими стрелами, ты бы не попросил о смерти?

— Так вот как было дело? Я слыхал, будто он был твоим врагом.

Мне пришлось рассказать ему о древней кровной вражде Хиггинсов — Сэкеттов и повторить:

— Я больше десяти лет не вспоминал об этом, и, кроме того, если человека в безлюдном месте прижали апачи, думаешь, он стал бы тратить пулю на врага?

— Нет, я бы точно не стал, — сказал охранник.

Он ушел, а я остался сидеть один. Не знаю, сколько времени прошло, пока открылась дверь и вошла Дорсет. С тарелкой, накрытой салфеткой.

— Это вам прислала леди из «Мухобойки», — сказала она и гордо вскинула подбородок. — У меня нет денег, иначе я бы тоже что-нибудь принесла.

— Вы и так сделали для меня достаточно. Как дела у вас с сестрой? Есть где остановиться?

— Мы остановились у Кридов. Они придут поблагодарить вас. Дэн Крид сказал, что, если хотите, он вызволит вас отсюда.

— Лучше останусь. Может быть, я поступаю глупо, но еще ни один Сэкетт, кроме Нолана, не убегал от закона.

Мы немного поговорили, и она ушла. Вернулся охранник, сообщив, что капитана Луистона он не нашел, зато видел лейтенанта Дэвиса вместе с Лаурой Сэкетт.

Оставшись в одиночестве, я серьезно задумался. Тампико Рокка и Испанец Мерфи погибли, Баттлз, наверное, тоже, но, даже будь они живы, ни один не смог бы замолвить за меня словечко. Потому что когда я застрелил Хиггинса, рядом со мной никого не было. Я свалял дурака, рассказав все Лауре, однако в то время я терзался воспоминаниями и ко всему прочему считал Лауру членом нашей семьи.

Обвинение строилось на том, что я убил однофамильца тех людей, с которыми враждовала моя семья. Он был тяжело ранен, утверждал я, но свидетелей у меня не было. Горящие стрелы — это штучки из арсенала апачей, никто этого не отрицал. Однако по городу ходили слухи, будто я воспользовался нападением индейцев, чтобы расправиться со старым врагом.

У Билли Хиггинса в Тусоне было много друзей, но никто из них не был со мной знаком. Все знали меня понаслышке. Слухи разносил главным образом лейтенант Дэвис, веривший всему, что говорила Лаура.

Медленно прошли два дня, я провел их, валяясь на койке и играя в шахматы с охранником. Изменилось только одно: охранник почти все время находился со мной и держал двери тюрьмы на запоре.

Шерифа в городе не было, он будет отсутствовать еще неделю. Мне начинало надоедать в тюрьме, хотелось, чтобы суд состоялся как можно быстрее. Если они будут тянуть, кое-кто из жителей может потребовать суда Линча. Я скучал по горам, где нет никого, кроме орлов и снежных баранов. На стене за дверью камеры висели мое седло, уздечка, седельные сумки и оружие. Хотелось ощутить под собой коня, а в руках винчестер.

Меня пришел проведать Дэн Крид. Охранник знал его и пустил без колебаний.

— Давай я передам тебе револьвер, — сказал Крид, когда охранник оставил нас наедине. — В городе много всяких… Некоторые хотят тебя линчевать. Я уж и так уговаривал, и этак — никто не слушает, говорят: «Ну да, конечно, он же вернул тебе детей из Мексики. Ты будешь благодарен даже такому койоту, как он».

— Что еще говорят?

— Ну, еще говорят, что никто не знает, были ли в округе апачи, когда ты пустил в него пулю, или ты просто решил избавиться еще от одного Хиггинса.

Луистона, который хорошо относился ко мне, не было. Даже если мне удастся отправить весточку Оррину и Тайрелу, они и в самом деле находятся слишком далеко, чтобы помочь. Похоже, я действительно попал в переделку.

Что касается суда Линча, желающие поразвлечься всегда найдутся, а большинство просто не хочет ни во что вмешиваться. Конечно, есть люди, которые попытаются возражать, но это должны быть сильные люди, а их мало. Никогда не думал, что окажусь на том конце веревки, хотя всякий, кто носит оружие, рискует очутиться в подобной ситуации.

Опять пришла ночь. На улице слышалось бормотание голосов и сердитые возгласы. Вряд ли они пойдут дальше разговоров, но лежа на койке в тюремной камере я совсем не был в этом уверен.

Вдруг из темноты за окошком послышался голос:

— Мы тебя достанем оттуда, Сэкетт. Достанем и повесим!

Я, вне себя от злости, мгновенно вскочил.

— Иди, возьми меня, трус поганый! Теперь я запомню твой голос, и если не заткнешься, то получишь сполна!

Послышались удаляющиеся шаги.

Неожиданно я понял, что отдохнул. Попал я сюда усталым и изможденным, однако три дня при хорошем сне я питании сделали свое дело. Я встал и подошел к решетчатой двери.

— Джим! — позвал я. — Подойди сюда! Ты мне нужен.

Ответа не последовало, и я снова позвал. Опять никто не ответил, но потом я услышал гул голосов.

Охранник отлучился, и они пришли за мной.

Глава 19

Жители Тусона в большей своей части были законопослушными гражданами, я это знал, знала и толпа на улице перед тюрьмой. Вся штука в том, успеют ли мои доброжелатели помочь мне? Люди Снаружи хотели провернуть свое дело тихо, но я этого не допущу.

Встав, осмотрел камеру. Здесь не было ничего, что сошло бы за оружие, за исключением коечной рамы, сделанной из полудюймовых труб. Оторвав ее от стены, я разломал раму и подобрал пару обрезков — один прямой футов семь, второй — загнутый на конце и покороче, фута три длиной.

Поставив их рядом, стал ждать. Снаружи слышался разговор у окна, затем дверь из конторы отворилась и, толпясь в узком коридоре, вошли люди. Некоторые, не поместившись в камере, остались за дверью.

Я встал.

— Чего-нибудь ищете? — Я старался говорить беспечным тоном. — Если так, то здесь вам искать нечего.

— Мы собираемся повесить тебя за убийство Билли Хиггинса.

— Да, я убил его, как он и просил. На его месте или на моем, вы бы поступили точно так же.

От парней разило перегаром. Для храбрости они наверняка вылакали немало виски, но все они были неробкого десятка и очень даже крутыми. Я услышал, как кто-то зазвенел ключами, и понял, что нельзя терять времени даром.

— Вот что я вам скажу и повторять не стану: убирайтесь отсюда подобру-поздорову, и чем быстрее, тем лучше.

Они пришли без огня, а здесь было темно, как в подземелье. Они не подумали, что для того, чтобы вытащить меня из камеры, им потребуется свет, да и внимания привлекать не хотели, ведь я был один, а их было двадцать.

— Смотрите, как он распоряжается! — сказал кто-то. — Открывайте замок и давайте выволакивать его оттуда.

Иногда надо говорить, а иногда — действовать. Я никогда не был хорошим оратором. Услышав, как они пытаются вставить ключ в замок, схватил обеими руками длинную трубку и изо всех сил на уровне плеч всадил ее между прутьями решетки. В темноте это было страшное оружие — коридор тюрьмы был узким, и народу набилось в него, как сельдей в бочку. Послышался хруст и ужасный, прерывистый хрип.

— В чем дело? Что случилось? — заорал кто-то, в голосе звучала паника.

Перехватив трубу покрепче, я снова ударил ею в толпу, на этот раз ниже.

Еще один вопль и крик:

— Назад! Ради Бога, уходим!

— Что происходит? — закричал другой. — Вы что, сошли с ума? Отпирайте камеру!

Я отвел трубу подальше и с силой ударил ею еще раз, целясь туда, где только что звучал повелевающий голос. И тотчас же услышал дикий вопль:

— Выходите! Выходите!

Люди толкались и дрались, стараясь поскорее выбраться из тесного коридора. Тем временем я просунул трубу в решетку на уровне колен, и несколько человек попадали на пол. Кто-то выхватил револьвер и вслепую выстрелил в камеру. Пуля прошла в нескольких футах от меня. В ответ я еще раз двинул трубой и наконец услышал очередной вопль и удаляющийся топот ног. Коридор опустел, только кто-то, стеная, лежал на полу.

— Так вам и надо, — спокойно сказал я. — Вы получили то, к чему стремились.

— Помоги! Бога ради, помоги мне!

— Как, по-твоему, я это сделаю? Я же за решеткой. Ползи наружу, там кто-нибудь из твоих дружков поможет…

В коридоре раздался еще один душераздирающий стон. Я прислонил трубу к стене и ждал. Если они придут опять, наверняка будут стрелять, однако у меня было предчувствие, что больше никто сюда носа не сунет.

На улице послышались сердитые голоса, затем дверь открылась. Чиркнула спичка, и кто-то зажег лампу. В коридоре появились люди, среди которых я узнал Оури, почтенного и уважаемого гражданина.

— Что случилось? Что здесь произошло? — спросил он.

Один человек без движения лежал на полу, за другим, который полз, тянулся кровавый след. Перед камерой валялись распущенное лассо и револьвер.

— Ко мне приходили посетители, — сказал я, облокотившись на решетку. — Хотели пригласить на пикник с веревкой, только я не согласился, и им пришлось уйти.

Лицо Оури было суровым.

— Прошу прощения, молодой человек. Это была шайка бродяг, а не жители Тусона.

— Я так и подумал, — сказал я. — Мистер Оури, как вы считаете, мне могут принести из «Мухобойки» кофейник и что-нибудь поесть? Я ужасно проголодался.

— Я сделаю даже больше. Джим, — он повернулся к охраннику, — дай мне ключи. Я угощу этого молодого человека обедом. -

Он оглянулся. Лежащего на полу человека осматривал доктор.

— У него три сломанных ребра и пробитое легкое, — тихо сказал доктор.

— Это его заботы, — грубовато отозвался я. — Каждый, кто имеет дело со скотом, должен знать, что коровы бодаются.

— Я тоже так считаю, — сухо ответил Оури.

Звякнули ключи, и замок открылся.

— Выходите, мистер Сэкетт. Я угощаю.

— Не возражаю, — сказал я, — но предупреждаю, что люблю поесть, у меня как раз пробудился аппетит.

Когда мы вошли, в «Мухобойке» почти никого не было, но через несколько минут там не осталось ни одного свободного места.

Поев, я откинулся на спинку стула. Один из горожан подошел ко мне с моим винчестером и патронной лентой.

— Если останетесь в городе, лучше ходить с оружием.

— Останусь, — ответил я, — пока все не прояснится. Я не сделал ничего дурного. Убил тяжело раненного, хорошего человека, крепкого парня. На том солнцепеке, под стрелами апачей он мог бы протянуть в мучениях несколько часов.

— Я бы попросил о том же, — сказал кто-то.

После этого я замолчал. Настроение улучшилось: я хорошо поел, мне вернули оружие, и единственное, чего мне хотелось, — это поскорее покончить с этим делом.

Вошел доктор и жестко посмотрел на меня.

— Должен признаться, что вас опасно загонять в угол. Вы уложили четверых: у одного раздроблена скула, не хватает девяти зубов и изуродовано лицо, у другого порваны мышцы плеча, у третьего проломлен череп и на пять дюймов раскроен скальп. У человека с пробитым легким есть шанс выжить, если ему повезет. Кроме того, шестеро или семеро отделались легкими ранениями.

— Они пришли, чтобы убить меня, — сказал я.

Дверь на улицу открылась, и вошли двое — капитан Луистон и Токлани, индейский разведчик. Они обвели взглядом помещение и, отыскав меня, подошли к моему столику.

— Сэкетт, — сказал Луистон, — Толкани говорил с Катенни, они подтвердили вашу историю. Катенни и еще пара апачей подробно рассказали, при каких обстоятельствах вам пришлось убить Хиггинса.

— Ты говорил с Катенни? — спросил я Токлани.

— Он тоже. — Индеец указал на Луистона. — Мы вместе ездили в лагерь апачей.

Я взглянул на Луистона.

— Вы здорово рисковали, приятель.

— Просто хотел добиться справедливости, зная, что апачам уж наверняка известно, что случилось во время нападения. Я не был уверен, что они станут разговаривать со мной, но помог Токлани. Катенни высоко отзывался о вас, Сэкетт, сказал, что вы храбрый и сильный воин.

— Он вернул свою женщину?

— Да, и он благодарит вас. — Луистон как-то странно посмотрел на меня. — Он может сложить оружие и вернуться в резервацию.

— Будем надеяться, что он вернется. Это хороший индеец.

Вот и все. Никто больше не жаждал упрятать меня в тюрьму, но я решил дождаться шерифа, чтобы и в будущем не возникало никаких вопросов. Люди на улице останавливались поговорить со мной, а некоторые благодарили за спасение детей.

Но Лауры я не видел — может быть, она уехала? Или все еще здесь, замышляет свои козни?

Мои мысли постоянно возвращались к Дорсет. Она нравилась мне, но я и помыслить не мог, чтобы поухаживать за ней. Ведь у меня не было ни денег, ни возможности их заработать. Правда, мистер Рокфеллоу нанял меня и еще несколько человек, чтобы перегнать стадо в долину Серных Ручьев, но работа была временной, а плата за нее едва окупит пропитание.

В город вернулся шериф и, услыхав, что произошло в его отсутствие, сказал, что претензий ко мне не имеет. Поэтому я подумал, что пора седлать коня и отправляться куда-нибудь по дорогам страны, да только у меня не было наличных, чтобы запастись всем необходимым.

Потом в «Мухобойке» я услышал, что Пит Китчен застолбил участок в Пахаритос, и поехал к нему. Выяснив, что с кайлом и лопатой я обращаюсь так же хорошо, как и с лассо, он меня нанял.

Выдавая мне снаряжение, Пит включил туда пару сотен патронов 44-го калибра.

— Там индейская земля, а с твоим везением они тебе понадобятся.

Я чуть не отказался от работы. Мне до ужаса надоели сражения с апачами, и мне хотелось только одного — хоть немного пожить спокойно.

Горы Пахаритос ничего особенного собой не представляют. Их назвали так, потому что одна из вершин напоминает птицу. Я поехал туда, ведя в поводу мула, и вскоре нашел участок.

Он находился в сухом русле, где дождевая вода обнажила часть жилы. С виду она была довольно бедной, однако на глубине может оказаться богаче.

Я разбил лагерь на задней стороне каменистого холма, усыпанного валунами и заросшего кустарником. Пустив коня и мула пастись на скудной, жестокой траве, я принялся размышлять о предстоящей работе.

Я не был старателем, но мне случалось мыть золото и работать на руднике. Ошиваясь в шахтерских городишках, болтая о том о сем, можно получить немало полезной информации.

Так, например, я слышал, что когда-то, давным-давно, земная кора в этих местах сдвигалась, трескалась и ломалась, обнажая и выталкивая на поверхность то, что таилось внутри. Золото здесь обнаружили в кварцевых жилах, а жилы оказались на поверхности благодаря тектоническим изломам.

Моя задача заключалась в том, чтобы вырыть шурф, посмотреть, что там лежит, и разработать участок, чтобы Китчен мог предъявить на него права. Работа была не ахти какая, но я намеревался сделать все, что могу, потому что когда человека нанимают, он должен не халтурить, а трудиться в поте лица. Так что я взял кирку и направился к сухому руслу.

Хотя у меня было немного взрывчатки и бикфордова шнура, взрывать я не собирался. Грохот привлечет окрестных апачей, а я надеялся выполнить работу тихо, рассчитывая только на собственные силы и выносливость. Потом бы я спокойно нагрузил мула и явился к Питу на ранчо.

Поработав пару часов, я присел отдохнуть и только тут заметил пчел. Изредка они появлялись и раньше, но сейчас их было много. Я оставил лопату с киркой и, взяв винчестер, который всегда находился под рукой, стал подниматься вверх. Недалеко от гребня горы увидал следы песчаной лисицы, они указали мне направление.

Наконец я обнаружил естественный каменный резервуар, почти полный воды, — он наполнялся за счет двух ручьев. Сухой веткой, найденной неподалеку, я попытался измерить его глубину, но так и не достал до дна. Можно было с уверенностью сказать, что там больше шести футов — вполне достаточно воды для меня, коня и мула. Резервуар был наполовину скрыт под уступом скалы, а вода в нем была чистая и холодная.

На следующее утро, наскоро позавтракав, я приступил к работе. То там, то здесь мне попадались куски золотоносной породы, которые я откладывал в сторону. Я делал то, что делает большинство старателей — отбирал лучшие образцы, ибо только так можно было привлечь инвесторов, а себе внушить, что ты богаче, чем на самом деле. Начерпав воды из резервуара, промыл несколько лотков ниже по руслу. Хотя на дне лотка и блеснуло несколько чешуек, ничего примечательного я не обнаружил. Если жила не становится более мощной там, где я копал, затраты на добычу золота превысят стоимость самого металла.

К вечеру шурф выглядел немного лучше. Я набрал три мешка образцов, а несколько раздробил, промыл и получил чуточку золота.

Следующие два дня я работал от темна до темна и сделал достаточно, чтобы Пит Китчен смог зарегистрировать заявку. Еще один день, и можно возвращаться в Тусон.

Эта работа дала мне время подумать, и я решил, что нет больше смысла бродяжничать, промышляя случайными заработками. Пора осесть, найти подходящую работу, а то и завести собственное ранчо.

Это означало, что придется трудиться, и много. Жить — это все равно что взбираться на гору: вершина всегда оказывается дальше, чем представляется. Но когда у человека есть цель, он знает, что его труд не пропадет даром.

На следующее утро, когда я уже проработал час с лишним, я наткнулся на золотоносный карман.

Это была вертикальная прослойка мягкого кварца, по виду никак не связанная с облегающим ее минералом, размером с пианино, но, похоже, ниже его залегало еще больше. Во всяком случае, за следующие три часа я вынул из кармана золота тысячи на две.

Пит Китчен будет доволен. Я высыпал один из мешков обратно в шурф и наполнил его богатой золотом породой. Как раз когда я заканчивал набивать мешок, позабыв обо всем остальном, услышал голос:

— Кажись, поездка нам окупится сторицей.

С Лаурой Сэкетт были трое — Арч Хадден, Джонни Уилер, бывший когда-то ганменом в шайке контрабандистов, и еще один парень, которого я запомнил по драке у пруд Мертвеца.

У них была только одна причина, чтобы появиться здесь -убить меня, и они хотели мне об этом сообщить. Разговаривать с ними или тянуть время, как я делал раньше, смысла не было

Я обернулся, увидел их, выхватил револьвер и выстрелил — и все это произошло мгновенно, на одном дыхании. Первая пуля попала под грудину Джонни Уилеру, чья правая рука находилась в опасной близости от рукоятки шестизарядника.

Вторым выстрелом хотел поразить Арчи Хаддена, но промахнулся, и Арч внезапно развернул коня и ускакал, словно за ним погнались все черти ада.

Лошадь Лауры встала на дыбы, сбросила наездницу, а третий ее спутник вдруг стал палить в сторону от меня. Я повернулся, увидел спускающихся с горы апачей и узнал Катенни.

Я тут же нырнул в шурф, не забыв прихватить веревки, которыми привязывал коня и мула. Апачи проскочили мимо, раздался треск их винтовок, и я увидел, как пули взбивают пыль на жилетке всадника. Он упал, опять поднялся, но новый залп пригвоздил его к земле.

На моих глазах Катенни с двумя индейцами поймали Арча. Он повернулся, чтобы встретить их, когда понял, что его нагоняют, но взлетело одно лассо, другое — и апачи захватили пленника.

Я его предупреждал. Он украл скво Катенни, и теперь его судьба была предрешена; единственное, о чем можно было поспорить, — это как долго он продержится под пытками апачей.

Это была жестокая земля, и правила выживания на ней были продиктованы самой жизнью. Если ты нарушил эти правила, значит, готовься к неприятностям. Теперь Хаддену и Катенни предстояло выяснить, кто из них прав, кто виноват.

Я выбрался из шурфа, подошел к лошадям и перезарядил свои шестизарядники. Затем подошел к застреленному мной парню поглядеть, осталась ли в нем хоть капелька жизни. Нет. Джонни Уилер стал пищей для стервятников, поэтому я снял его патронную ленту и вынул из карманов все бумаги, надеясь потом просмотреть их. Должны же у него остаться родственники или друзья, которым небезразлично, как он умер.

А затем Лаура Сэкетт поднялась с земли, и наши глаза встретились. Я никогда не видел столько ненависти во взгляде.

— Вам здорово не повезло, верно? — спросил я спокойно. — Вы думали, один из нас, Сэкеттов, будет настолько предупредительным, что согласится умереть, чтобы вы смогли выпустить из организма немного желчи?

— Полагаю, вы меня убьете? — сказала она.

— Нет. Это было бы добрым поступком по отношению к окружающим, но я никогда не стрелял в женщину и не собираюсь. Сейчас я просто сяду на коня и уеду.

— И оставите меня здесь? — недоверчиво спросила она.

— Вон там пасется лошадь. Залезайте на нее и поезжайте.

Чуть развернув коня, чтобы не спускать с нее глаз, я вставил ногу в стремя, сел в седло и обмотал поводья вьючного мула вокруг луки.

— Что, если вернутся индейцы? — спросила она.

— В этом случае им крупно не повезет, мэм, но ради их благополучия надеюсь, этого не случится. Апачи неплохие люди. У них и без вас хватает неприятностей. Хотя все, что ни делается, делается к лучшему: если они появятся здесь, индейские скво могут научить вас хорошим манерам. — Я коснулся пальцами шляпы. — Авось больше не увижу вас, мэм. Прощайте.

Вороной припустил вниз по оврагу, будто понимал, кто стоит там, сзади, и когда мы выехали на соседний склон и оказались вне досягаемости винтовочного выстрела, я осадил коня и оглянулся.

Она поймала одну из лошадей и пыталась сесть на нее верхом, но лошадь пугалась юбки и все время шарахалась в сторону.

Больше Лауру, бывшую жену Оррина, я не видел.

Я ехал на восток, удобно устроившись в седле, а за спиной заходило солнце. Тропа пролегала по широкой впадине, уже наполнявшейся вечерними тенями; за дальними холмами лежало ранчо Пита Китчена. Придется разбить на ночь лагерь, потому что никто в здравом уме не отважится появиться ночью возле его дома.

Он заплатил мне за работу двадцать долларов и, может быть, отчислит еще часть прибыли. В любом случае деньги на дорогу у меня уже есть, а перед тем, как отправиться дальше, в земли, где еще никогда не бывал, надо бы заехать проведать Дорсет.

Мне нравилась эта миниатюрная девушка — она была красивая, отважная и с характером.

На небе выглянула звезда, теплый вечер пустыни сменялся прохладой ночи. Возникло желание запеть, но вороной бережно нес меня в седле, и лишних неприятностей не хотелось.

1

Друзья (исп.).

2

Порода скота (амер.).

3

Сражения при Шайло и Уилдернессе имели место в ходе Гражданской войны в США соответственно в 1862-м и 1864 годах.

4

Добрый день, господа (исп.).

5

Поезжай с Богом, мой друг (исп.).

6

Хорошо (исп.).