ЗАКОН РОЖДЕННЫХ В ПУСТЫНЕ

Шэд Мароун, ругаясь, выбрался из воды и скрылся в мескитовых зарослях. Впервые с тех пор, как за ним начали охотиться, он неожиданно для самого себя рассердился. Рассердился абсолютно и окончательно.

— Все к черту!

Он поднялся на ноги. Глаза его сверкали.

— Набегался, хватит! Если они перейдут Черную реку, то получат все, на что напрашиваются!

Он скрывался от преследователей три дня, используя все уловки коренного жителя пустыни, но они висели у него на хвосте, как пиявки. Вот что бывает, когда ухлопаешь брата шерифа. А то, что убийство произошло в порядке самозащиты, едва ли кого-то остановит. Особенно если учесть, что убийца — Шэд Мароун.

Хотя чего же еще ждать? Он остался последним из тех, кто проиграл в войне скотоводов. Все его друзья, кроме Мэдж, уже мертвы.

Лучшие люди Пуэрто-де-Луна оказались не самыми крутыми в этой стычке — и потерпели поражение. И Шэд, самый крутой, проиграл вместе с ними. Его револьверов оказалось недостаточно, чтобы победить.

Конечно, он признавал, что его товарищи тоже были не ангелы. Он сам время от времени клеймил телят и часто, когда кончались наличные, перегонял быков через границу. Но разве остальные не делали то же самое?

Труман и Дайке — были отличные ребята! Но Дайкса убили одним из первых. Труман же дрался как джентльмен, а в окрестностях Черной реки никакой джентльмен не сумеет выиграть схватку.

С тех самых пор у Шэда Мароуна было не много спокойных дней. После того как шерифом избрали Клайда Боумена, самого отъявленного подонка в этой войне, он понял, что его собираются прикончить. Боумен ненавидел его.

Дело упиралось в то, что Шэд отличный стрелок, и все прекрасно об этом знали. Но Боумен тоже ловко обращался с пушкой и в драке умел удерживать свои позиции. К тому же он оказался достаточно сообразителен, чтобы оставить Шэда в полном одиночестве. Так что вся его свора просто выжидала, наблюдала и строила планы.

Неприязнь подонков Мароун воспринимал как нечто само собой разумеющееся. Поселиться на этой суровой земле могли только жесткие люди, и уж если они начинали стрелять, кто-нибудь обязательно оказывался пострадавшим. Ну он-то пострадавшим не останется. И так уже слишком много жертв. Хватит!

Он собирался уехать из Пуэрто-де-Луна, но Мэдж все еще жила на прежнем месте, а бросать ее одну он не хотел, хотя понимал, что все это не может продолжаться бесконечно.

Потом в город приехал Джад Боумен. Узнав об этом, Шэд задумался. Джад пользовался дурной славой зачинщика драк, и поговаривали, что у него двенадцать засечек на револьвере. Шэд подозревал, что этот лихой вояка появился в Пуэрто-де-Луна совсем не случайно.

Джад не пробыл в городе и двух дней, как поползли слухи, что если Клайд и Лопес боятся вышвырнуть Мароуна из города, то уж он не побоится.

Очень может быть, что Джаду и в самом деле удалось бы это сделать, если бы не Типс. Типс Хоган очень давно держал бар в Пуэрто-де-Луна. Он был начальником каравана переселенцев у отца Шэда, о чем давным-давно забыли все, кроме Шэда и самого Типса.

Типс заметил револьвер на коленях Боумена и предупредил Мароуна. Он протирал стойку рядом с ним и вымолвил всего лишь одно слово, не двигая губами.

Немного погодя Шэд обернулся, держа стакан в левой руке. Он обратил внимание на неестественную позу Боумена, а потом разглядел, что край стола скрывает револьвер. Даже тогда, уже зная, что все подстроено так, чтобы убить его, он не хотел неприятностей. Он решил убраться, пока не поздно. И тут заметил Клайда у дверей и Хендерсона в другом конце комнаты.

Ему отрезали все пути. На этот раз они не хотели рисковать. Типс Хоган понял, что сейчас произойдет, и нырнул под стойку.

Мароун отнесся к происходившему спокойно. Он знал, что это случится, и не видел в том ничего необычного. Он подумал, что в этом его самое значительное преимущество. На его счету числилось гораздо больше драк, чем у любого из них. Он больше не искал неприятностей, но если ему удастся выкрутиться теперь, то только с помощью шестизарядного кольта. Заднюю дверь кто-то успел запереть, окно закрыто.

Джад внезапно поднял голову, увенчанную копной светлых жестких волос, а из-под его густых бровей сверкнули глаза.

— Ты вроде бы грозился прикончить меня, Мароун?

Так вот какой повод они нашли! Шэд никогда не угрожал Боумену; в сущности, они даже никогда не сталкивались, но это лучший способ свалить на него всю ответственность и оправдать «самооборону».

Украдкой взглянув на Боумена, он увидел, что лицо у того напряженное. Одно неверное слово — и начнется стрельба. Кончики пальцев правой руки Джада лежали на краю стола. Ему оставалось только опустить руку и выстрелить.

— А? — тупо произнес Шэд, как будто выведенный из задумчивости. Он сделал шаг к столу; лицо его выражало озадаченность. — Что вы сказали? Я не расслышал.

Они спланировали все очень тщательно. Начни Мароун возражать, Боумен тут же заявил бы, что его назвали лжецом; и произошло бы убийство. Все трое держались настороже и готовы были в любую минуту выхватить оружие.

— А? — так же тупо повторил Шэд.

Почва ускользала у них из-под ног. В конце концов, нельзя же взять и ни с того ни с сего застрелить человека! Нельзя застрелить человека, когда он в таком полусонном состоянии. Большинство сидевших в салуне считали себя противниками Мароуна, но они ни в коем случае не потерпели бы преднамеренного убийства.

Джад не решался действовать, и ничего не происходило. Шэд смотрел на них, хлопая глазами.

— Извините, — произнес он, — должно быть, я задремал. Не слышал, что вы сказали.

Боумен заерзал на стуле и облизнул губы.

— Говорят, ты грозился меня убить, — повторил он.

Домашняя заготовка прозвучала неубедительно, и он это понимал. То, что выкинул Шэд, поразило всех, а то, что случилось потом, оказалось еще более неожиданным.

Мароун протянул левую руку, и, прежде чем кто-то успел шевельнуться, стол отлетел от Боумена. Все увидели лежавший на его колене револьвер без кобуры.

И сразу стало ясно, что Джад Боумен, при всей своей репутации, побоялся стреляться на равных и собирался совершить убийство.

Боумен, захваченный врасплох, глупо моргал. Потом способность соображать вернулась к нему, и кровь бросилась ему в лицо.

— Ах ты!.. — зашипел он.

И тогда Шэд Мароун выстрелил. Он прострелил Джаду живот, и не успели другие двое что-либо предпринять, метнулся не к двери, а к закрытому окну, вышиб его плечом и вывалился наружу. Упав на руки, тут же вскочил и побежал со всех ног. Потом запрыгнул в седло и был таков.

В салуне были люди, которые могли бы рассказать, как все случилось, — по крайней мере двое, даже при том, что оба терпеть его не могли. Но Мароун знал, что с шерифом в лице Клайда Боумена он никогда не предстанет перед судом. Его убьют «при попытке уклониться от ареста».

В течение трех дней он спасался бегством, и все это время преследователи отставали от него не больше чем на час. Затем, у Раздвоенного Дерева, они настигли его. Ему удалось уйти, но его лошадь ранили. Чалый держался до последнего вздоха и старался для него как мог, а потом умер на берегу реки.

Мароун потратил некоторое время, чтобы надежно припрятать седло и уздечку, и пошел пешком. Он все-таки перебрался через реку, хотя они думали, что ему это не удастся, потому что он совершенно не умел плавать. Но он нашел прибитое к берегу бревно и, подняв повыше оружие, пустился в путь. Помогая себе ногами, он выбрался на противоположный берег значительно ниже по течению.

Больше всего его беспокоило то, что они так прочно висели у него на хвосте. Сам Боумен не смог бы идти по тому слабому следу, который он оставлял. И все же преследователи гнали его, как апачи.

Апачи!

Почему он сразу не подумал об этом? За ним наверняка идет Лопес, а не Боумен. Боумен — бульдог, а Лопес хитер как лиса и кровожаден как ласка.

Шэд поднялся на ноги и по-собачьи отряхнулся от воды. Это был большой, тощий, загорелый человек в изодранной рубашке, с перекинутым на грудь через плечо патронташем. На его бедре висел револьвер, а в руках он держал винтовку.

Он вылил воду из ботинок. Ладно, хватит с него игрушек. Если им так уж хочется поохотиться, он постарается, чтобы охота получилась на славу. Беспокоил его только Лопес. Остальных он легко стряхнул бы, но Лопес, этот мужественный и очень опасный человек, одним из первых пришел на земли апачей. Он убивал запросто и часто, совсем не зная жалости. Он был бесчестен и скор на расправу, но только подобные ему могли покорить эту дикую, глухую землю, полную опасностей, не ведавшую милосердия к слабому.

Ну что ж, сейчас они получат то, что заслужили. Даже Лопес. Он приберег им кое-что про запас.

Шэд решительно направился вверх от реки по крутой, едва заметной тропинке. Они думали, что схватят его здесь. А теперь будут думать, что схватят его у лавовых пластов.

Считалось, что эти безводные, лишенные растительности, пустынные лавовые пласты не могут дать убежище ничему живому. Только песок и огромные зубчатые скалы, очертания которых напоминали языки пламени, скалы, почти не проходимые для лошадей, простирались больше чем на семьдесят миль в длину и не меньше чем на тридцать — в ширину.

На краю лавы Шэд Мароун сел и снял ботинки — обувь на таком грунте не продержалась бы и пяти миль. Он связал их шнурками и подвесил на пояс. Затем достал мокасины, которые всегда носил с собой, и переобулся. Гибкие и легкие на ногах, они не будут так сильно тереться об острые как бритва камни и сохранятся в этой местности намного дольше, чем ботинки. Он поднялся и направился в глубь лавовых пластов.

Невыносимый жар, излучаемый обнаженной лавой, ударил ему в лицо. По щеке поползла струйка пота. Он знал пустыню, знал, как нужно вести себя на жаре, и не торопился. Спешка означала бы смерть. Далеко впереди маячила массивная башня скалы, вздымавшейся как шпиль церкви над крохотной деревушкой. Ровными шагами он направился в ту сторону, не делая ни малейших попыток замести следы, оторваться от преследователей. Он знал, куда идет.

Прошел час, потом другой. Время тянулось медленно. Скала-башня поравнялась с ним, затем осталась позади. Один раз он увидел след какого-то маленького существа, вероятно, рогатой жабы. Карабкаясь по крутому склону, оглянулся. Они по-прежнему шли за ним. Они не отступили.

Лопес… Это похоже на него. Он ни за что не отступит. Шэд улыбнулся, хотя глаза его не улыбались. Стало быть, они так жаждут прикончить его, что готовы ради этого преодолеть лавовые пласты. Они получат суровый урок. Вот только жаль, что им никогда не придется воспользоваться наукой.

Он по-прежнему упорно шел на север, стараясь использовать любую тень. Тени было мало, только под прикрытием скал. Но каждый раз он останавливался там и немного остывал. Пока что он не сделал ни одного глотка воды.

Когда миновал третий час, он смочил губы и прополоскал рот. Потом сделал два маленьких глотка и опять прополоскал рот, прежде чем проглотить воду.

Время от времени он останавливался и осматривался вокруг, чтобы сориентироваться. Мрачно усмехнувшись, подумал о Боумене. Шериф был крупным мужчиной. И Дэйвис тоже. Вот Лопес — худой и жилистый. Он выдержит. Его будет труд. но убить.

По его последним подсчетам, их осталось восемь. Четверо повернули назад у лавовых пластов. Он набрал немного очков.

В три часа пополудни он наконец остановился в низине, выйдя на прекрасный затененный участок, который через несколько часов обещал стать еще лучше. Там он разыскал небольшое углубление и долго разгребал землю руками, пока почва не сделалась влажной. Потом улегся на песок и заснул.

Он ни о чем не беспокоился. Много лет он просыпался в тот час, какой сам себе назначал, а все его чувства, готовые уловить любую опасность, были всегда настороже. Он опережал их по крайней мере на час. Ноги теперь доставляют им жестокие мучения. Трое все еще вели за собой в поводу лошадей. Ему же предстоит такое, что понадобится выложиться до конца. Он это знал. Значит, отдых очень кстати.

Шэд проспал целый час, затем поднялся. Он все рассчитал минута в минуту. Сквозь промежуток в скалах увидел, что они уже не более чем в трехстах ярдах от него. Лопес, как Шэд и предполагал, шел впереди. Как легко было бы сейчас уложить их всех! Но нет, больше он не станет убивать. Пусть их уничтожит собственное ненасытное желание убить его.

Когда они были от него всего в ста ярдах, он нагромоздил между собой и преследователями две беспорядочные кучи камней. Потом отошел чуть подальше и остановился.

Перед ним, почти у края большой котловины, начинался крутой глинистый склон. С того места, где он стоял, на горизонте уже различалась пурпурная дымка, затянувшая горы. До нее простиралось огромное белое пустое пространство, мерцающее от зноя.

Мароун сбежал по склону и резко остановился на дне котловины, оказавшись теперь на семьдесят футов ниже уровня моря. Он пошел вперед, при каждом шаге поднимая облака сухой, мелкой, как пудра, пыли. Она затвердевала у него в носу, оседала на ресницах и покрывала одежду беловатым солончаковым налетом. Вдали, за Провалом, едва различимое на фоне гребня, находилось Окно-в-скале. Он размеренным шагом направился в ту сторону. По прямой до него предстоит пройти десять миль.

— Пока что все именно так, как говорил тот навахо, — сказал себе Шэд. — А он говорил, что нужно успеть до наступления темноты, иначе…

Через милю он остановился, наклонил флягу ровно настолько, чтобы опустить палец в воду, и тщательно смочил губы, которые высохли и потрескались. Потом — всего одну капельку в рот.

Эти люди знают, что такое пустыня. Но ни один из них, кроме, быть может, Лопеса, понятия не имеет о Провале. Им понадобится вода. Им придется искать ее. Днем они могут идти по его следу, но потом, когда наступит темнота…

А потом, сказал навахо, подует ветер. Шэд посмотрел на мелкий сухой порошок под ногами и представил, какой здесь будет ад, если еще подует ветер. Тогда ни один человек не сможет здесь выжить.

Горячие волны танцевали в воздухе какой-то причудливый танец, и зной поднимался, швыряя ему в лицо горячую белую пыль, которая стояла над ним тягучим, удушающим облаком. Она вырывалась у него из-под ног маленькими клубами, словно белый дым. Пыль устилала все, ее было так много, что она покрывала обувь, а иногда доходила до колен. Он тащился по ней, как по глубокой грязи. Ноги вязли. Он продолжал идти, больше полагаясь на инстинкт, чем на ориентиры, упорно приближаясь к пурпурной линии гор, которые, казалось, смутно колышутся в свете послеполуденного солнца.

Жажда драла ему горло, а рот как будто заполнился чем-то густым и комковатым. Язык распух, губы потрескались и тоже распухли. Он не мог сглотнуть.

Ему не удавалось делать даже три мили в час. Темнота застанет его раньше, чем он доберется до другого края котловины. Но все-таки он будет уже близко. Достаточно близко. К счастью, в это время года небо долго остается светлым.

Вдруг он споткнулся, но сумел удержаться на ногах и не упасть. Остановившись, посмотрел назад. Да, они идут. Но там уже не одно облако пыли! Их несколько. Он смотрел воспаленными глазами, прищурившись от солнца. Они шли вразброд. Каждый, кто отбился от остальных, умрет. Ну что ж, они сами этого хотели.

Одежда его совершенно пропиталась пылью, и только револьвер он сохранял чистым. Теперь, останавливаясь каждые полчаса, чтобы смочить губы, тщательно вытирал его. Дважды протянул сквозь ствол завязанную узлом веревку.

Наконец у него иссякли последние капли воды. Флягу он не стал выбрасывать, а снова засунул за пояс. Она понадобится ему позже, когда он доберется до Гнезда. Ступни казались страшно тяжелыми, и ноги стали словно чужие. Опустив голову, он из последних сил тащился дальше. За час он преодолел две мили.

Бывают моменты, когда кажется, что человеческий организм больше не в состоянии выдержать. Бывают моменты, когда кажется, что истаяла последняя крупица силы. Шел четвертый день преследования. Четыре дня без горячей пищи; четыре дня верхом, пешком, бегом. А теперь это. Надо просто остановиться. Они подойдут к нему, и все закончится.

Ему в голову пришла мысль, как легко было бы выйти из игры. Он рассмотрел эту идею. Но собственно выход из игры рассматривать не стал. Теперь он не мог остановиться, точно так же, как пчела не могла перестать делать мед. Впереди — жизнь, а ему надо жить. Теперь это всего лишь вопрос выживания. Выживет тот, у кого стремление жить неистребимо.

Те, позади, умрут. Они должны умереть по трем причинам. Во-первых, он один знает, где здесь находится вода, а в нужное время он оторвется от них.

Во-вторых, он идет впереди, а после наступления темноты они не смогут идти по следу, и, даже если они переживут эту ночь, утром следа уже не будет.

В-третьих, в это время года по ночам всегда поднимается ветер, и их глаза, рты и уши будут забиты мягкой, белой тонкой пылью, а если они лягут на землю, то эта сеющаяся, кружащаяся пыль похоронит их.

И тогда они умрут, все до одного.

Это и должно с ними случиться. Боумен заслужил такой конец; Дэйвис и Гарднер тоже. А больше всех — Лопес. Все они были там; он видел их. Лопес — убийца. Его отец испано-ирландец, а мать из племени апачей.

Если бы не Лопес, он стряхнул бы их с хвоста уже очень давно. Шэд Мароун попытался засмеяться, но сумел издать только приглушенное хрюканье. Ну вот, они идут за Лопесом к своей смерти, все до одного. Без Лопеса они слабаки.

Он снова оглянулся. Теперь он уходил от них. Первое облако пыли стало дальше от него, а расстояние между остальными увеличивалось. Какой позор, что Лопесу придется умереть вот так. Этот крутой парень отличался смекалкой во всем и умел преследовать.

Шэд двинулся дальше. Откуда-то из глубины своего существа он вызвал к жизни новую вспышку силы. Время от времени поглядывал на солнце. Пока не стемнело, у них есть шанс. Что подумают в Пуэрто-де-Луна, когда восемь человек не вернутся назад?

Мароун снова посмотрел на солнце. Оно стояло низко, едва не касаясь пурпурных вершин. Теперь они казались ему близкими. Он опять удлинил шаги. Навахо рассказал ему, как его людей однажды преследовали апачи, и они завели весь их военный отряд в Провал. Там воинов застигла темнота, и, если верить индейцу, никого из них никогда больше не видели.

Шэд опять споткнулся, но теперь упал. Пыль поднялась вокруг него плотной стеной, забивая ноздри. Медленно, как пьяный драчун, он подобрал под себя колени, опираясь на винтовку, заставил себя встать на ноги и, подгоняемый каким-то слепым, животным желанием жить, двинулся дальше. Когда он упал снова, то почувствовал под руками камни.

Он карабкался по крутой, петляющей тропинке к Окну-в-скале. Внизу, в дальнем углу Окна, располагалось Гнездо. А в Гнезде — вода. Во всяком случае, так сказал ему навахо.

Поднявшись до середины тропинки, он оглянулся. Вдалеке виднелись облака пыли. Четыре облака. Одно побольше остальных. Вероятно, два человека шли вместе.

— Все еще идут, — мрачно пробормотал он, — и Лопес ведет их!

Лопес, черт бы забрал его душу!

Однако у этого маленького дьявола хватает мужества, надо отдать ему должное. Мароун вдруг обнаружил, что чуть ли не желает Лопесу удачи. Этот человек напоминал волка. Волка-убийцу. Но он мужествен. А эту страну, такую, какая она теперь есть, создали не одни только честные люди.

Может быть, без всех этих убийц, угонщиков скота и бандитов Запад не был бы покорен так быстро. Мароун вспомнил некоторых из них — бешеных, опасных, отчаянных людей, которые уходили в такие места, куда никто другой не осмеливался сунуться. Они убивали и грабили, чтобы выжить, но оставались там.

Для этого требовались железные люди вроде Лопеса, полукровки из Санта-Фе Трэйла. Лопес не раз пил воду из следа от копыт бизона. Впрочем, как и Шэд.

Мароун достал свой шестизарядник и стер с него пыль. И только потом направился вверх по тропе.

Он нашел Гнездо — впадину посреди скал, укрытую от ветра. Теперь гигантское Окно нависало прямо над ним. Спотыкаясь, Шэд побежал к Гнезду. Он отшвырнул винтовку и бросился на землю у источника, чтобы напиться. Потом уставился на песок, не веря своим глазам.

Пусто!

Там, где когда-то журчала вода, осталась только сухая, выжженная, потрескавшаяся земля.

Он не мог поверить в это. Такого не может быть! Не может!.. Мароун поднялся на ноги, дико озираясь воспаленными глазами. Лицо горело от жары, черные бакенбарды покрывала серая пыль.

Шэд попытался засмеяться. Лопес умирает там, а он умирает здесь! Суровые люди Запада, крутые мужчины! Он смеялся над собой. Теперь они умрут оба — один у источника, а другой внизу, в плотной, густой пыли!

Сквозь пылавшее у него в мозгу мучительное пламя пробился наконец прохладный лучик рассудка. Здесь была вода. Индеец не солгал. Об этом говорила потрескавшаяся земля. Но где же она? Шэд потряс головой.

Может, период засухи… Но нет, он еще не наступил. Во всяком случае, сейчас наверняка не более засушливо, чем в прежние годы.

Мароун окинул взглядом место, где когда-то поблескивало озерцо. Скалы, несколько горных кедров, а вот нагромождение валунов, скатившихся, видно, с небольшого склона. Он с трудом добрался до них и стал царапать, тянуть, выдергивать камни. И вдруг между ними пробилась струйка воды! Ухватившись за самый большой валун, в неистовой ярости рванул его с места. И тогда хлынула вода, так неожиданно, что он упал на колени.

Расплескивая воду, выбрался из впадины. Потом лег на живот и долго, жадно пил.

Наконец откатился прочь и лежал неподвижно, часто и тяжело дыша. Он смутно сознавал, что поднялся ветер. Потом снова подполз к воде и окунул в нее лицо, смывая грязь и глубоко въевшуюся пыль. Затем со своей неизменной осмотрительностью наполнил флягу свежей водой, бьющей ключом из источника.

Если бы только у него был кофе… Но все припасы он оставил в седельных сумках.

Ну что ж, с Мэдж теперь все будет в порядке. Он вернется к ней. После всего этого его уже не станут трогать. Он увезет ее отсюда. Они поедут к Голубым горам в Орегоне. Ему всегда нравились те места.

Ветер дул все сильнее, воздух наполнялся запахом пыли. Тот навахо не обманул. Внизу, в Провале, сейчас наверняка ад. А он находился выше и почти в миле от него.

Шэд пристально посмотрел в темноту, размышляя, далеко ли смог добраться Лопес. Остальные не в счет; все они слабаки, существовавшие лишь благодаря силе лучших людей. Если бы они не умерли здесь, все равно где-нибудь умерли бы, и Запад вполне сможет обойтись без них. Он поднялся на ноги.

Лопесу наверняка ужасно не хотелось умирать. На ранчо, которое он так старательно выстроил на клочке одной из самых диких и суровых земель, дела шли хорошо. Только мужественный человек мог поселиться там, где поселился он, да еще заставить эту землю приносить доход. Шэд Мароун потер щетину на подбородке. «За те тридцать коров, что я угнал для него в последний раз, он дал самую лучшую цену, какую я когда-либо получал! — в задумчивости вспоминал он. — Побольше бы таких людей!»

Что ж, после этой ночи будет одним меньше. Лопес потерял ориентировку. У человека, захваченного плотным водоворотом пыли, не остается никаких ориентиров; ничто не поможет ему выбраться, кроме слепого инстинкта. Навахо поступили умно, заманив апачей в такую ловушку. По странному стечению обстоятельств, мать Лопеса тоже была из племени апачей.

И все равно он отважный человек. Пробивал себе путь наверх с самого дна, пока не стал хозяином одного из лучших ранчо. Так размышлял Шэд Мароун, подбирая сухой кедровник. Он собрал немного хвои, чтобы разжечь огонь, и через несколько минут у него заполыхал костер.

Мароун еще раз напился. Неизвестно почему, его вдруг охватило беспокойство. Встав, он подошел к краю Гнезда. Как далеко зашел Лопес? А что, если…

— Черт возьми! — пробормотал он, сжав револьвер в руке.

И тут услышал, как громко стукнул камень. Шэд застыл на месте.

Лопес, казавшийся в сумерках серой тенью, отделился от утеса, держа наготове оружие. Целую минуту они не сводили друг с друга глаз. Мароун заговорил первым.

— Чертовски жарко, — произнес он.

Лопес спросил:

— Как ты узнал об этом источнике?

— Мне сказал один навахо, — ответил Шэд, следя за Лопесом, как кошка. — Ты не так уж плохо выглядишь, — добавил он. — У тебя полная фляга?

— Нет. Я вполне мог сдохнуть. Но моя мать из племени апачей. Их отряд однажды попался в этом Провале. Ни с одним апачем такое не случается дважды. Потом они нашли этот источник, и еще один там внизу. Я добрался до нижнего, и это доконало меня. Он пересох. Но потом из трещины в скале побежала вода.

— Вот как?

Мароун снова взглянул на него.

— У тебя есть кофе?

— Конечно.

— Отлично, — кивнул Шэд, пряча револьвер в кобуру. — А у меня есть костер.

Авторские заметки

ДИКАЯ ЗОНА СИКАМОР

После Второй мировой войны я жил в Лос-Анджелесе и время от времени собирал рюкзак и отправлялся в необитаемую местность, как правило в Аризону.

Одним из моих самых любимых мест была так называемая Дикая зона Сикамор в каньоне Сикамор. В те дни там проходила железнодорожная ветка, которая вела из Кларкдейла в Дрейк, и поездная бригада могла высадить вас в любой точке ветки и подобрать по пути обратно, когда бы вы ни появились. Поезд назывался «Верде-Микс».

Это была труднопроходимая, необитаемая и красивая земля. Там водились олени и горные львы, и даже встречались медведи. Там били красивые родники и журчали ручьи — и никого вокруг, кто мог бы вас потревожить. Обычно я три или четыре дня бродил по пустынным каньонам, взбирался на горы, блуждал по лесам и спал под звездным небом или в пещерах, которые в свое время укрывали индейцев и бандитов.

Ходило много историй о призраках, затерянных приисках, конокрадах и древних индейцах. Некоторые из них я слышал от Джима Робертса, который в то время был блюстителем порядка в Кларкдейле. В первый раз я столкнулся с ним, когда занимался оценкой имущества для взимания налогов на горном отводе неподалеку от Джерома. Роберте был одним из тех, кто остался в живых после войны в долине Тонто, и мы несколько раз говорили об этом, потому что я знал Тома Пикетта, который тоже в ней участвовал.

ПРОДОЛЖАЯ ПУТЬ

Всадники ехали группой.

— Зажги спичку, Реб!

В голосе Натана Эмбри звучало торжество.

— Наконец-то один есть; я слышал, как он упал.

Реб Фаррелл соскочил с лошади.

— Я вижу его! Он здесь!

Спичка чиркнула по его джинсам, и вспыхнул свет.

Все вытянули шеи. Лежавший на земле получил пулю в голову, но лицо его осталось безмятежным. Изборожденное морщинами лицо старика. Лицо человека, уставшего от борьбы за жизнь. Лицо отца Реба Фаррелла.

Онемев от ужаса, Реб смотрел на того, кого сейчас застрелил. На единственного человека в мире, который так его любил и всеми силами старался дать ему хоть какое-то образование, привить понятие о чести; он всю жизнь упорно боролся — и проиграл, и теперь лежал здесь, на земле, убитой собственным сыном.

— Боже мой! — тихо вскрикнул Дейв Барбот. — Только не Джим Фаррелл! Не может быть!

Натан Эмбри тоже был потрясен. Но вскоре его потрясение неожиданно сменилось яростью.

— Так вот оно что! Так вот почему ты не мог найти угонщиков, Реб! Может, это объяснит, откуда они всегда узнавали, когда и где будет нанесен удар? Может, это объяснит, почему они всегда опережали нас на один шаг?

Реб Фаррелл смотрел на тело, не веря своим глазам. Как отец оказался на этой тропе? Вопрос мучил его не меньше, чем сознание того, что он сам застрелил его. Он не слышал слов Натана Эмбри. И не слышал, как Дейв Барбот резко возразил ему:

— Ты сам не веришь в это, Натан! Реб сражался с ними яростнее, чем кто другой. Он вернул тебе два стада.

— Угу. — В голосе Натана Эмбри сквозила холодная уверенность. — Почему он нашел их, в то время как никому другому это не удавалось? А не потому ли, что знал, где искать? Когда начались все эти угоны? Сразу после того, как я сделал его старшим работником, ведь так?

Реб Фаррелл поднял голову.

Из-за облака показалась луна, осветив напряженные лица ковбоев.

— Что такое? Что ты сказал, Натан?

Натан Эмбри был всего лишь человеком, но человеком жестоким и безжалостным.

— Ты уволен, Реб! Уволен! — прорычал он. — Забирай свое барахло и проваливай. У меня нет никаких доказательств против тебя, но, если ты в течение двадцати четырех часов не уберешься отсюда, мы поймаем тебя и повесим.

От изумления Реб целую минуту не мог произнести ни слова, но когда всадники начали поворачивать лошадей, чтобы двинуться прочь, он обрел дар речи.

— Ты обвиняешь меня в угонах, Натан? — Его глаза полыхали огнем. — Я не потерплю этого ни от кого. Не смей называть меня угонщиком, если не хочешь отведать свинца.

Эмбри повернулся к нему.

— Конечно, — презрительно бросил он, — ты непременно попытаешься сделать что-нибудь в этом роде. Втянешь меня в перестрелку, чтобы убить. Всем известно, что ты задира, Реб, но теперь, когда ты пристрелил собственного отца из-за слишком вольного обращения с оружием, должно же в твоей башке хоть немного проясниться.

Реб смотрел на него, не веря своим ушам. Когда они услышали стук копыт, Эмбри сам закричал ему, чтобы он стрелял. И он выстрелил по силуэту сидевшего в седле человека.

— Либо ты думал, что твой отец в безопасности, далеко отсюда, либо рассчитывал, что промахнешься в темноте и никто тебя не раскусит. Что ж, твоя песенка спета. У тебя есть только двадцать четыре часа!

В Ребе Фаррелле закипала злоба.

— Ты хочешь сказать, что у меня даже нет шанса разобраться в этом? Ты приговариваешь меня и моего отца без суда?

— Суда? — Натан Эмбри был вне себя от гнева. — Мы ловим угонщиков, которые уводят стадо. Ты стреляешь, один из них падает, и им оказывается твой отец. Какие еще нужны доказательства? По справедливости тебя надо повесить, и я не сделаю этого только ради моей дочери! Но убирайся, и чтобы я больше никогда не видел твоего лица в этих местах!

Круто развернув лошадь, он увел отряд. Только Дейв Барбот немного задержался.

— Мне жаль, Реб, — тихо сказал он. — Мне в самом деле очень жаль.

Реб Фаррелл остался стоять один в темноте возле тела отца, прислушиваясь к удаляющемуся стуку копыт.

Двигаясь словно во сне, он поймал свою лошадь и затем лошадь отца, взвалил тело поперек седла и медленно направился к дому, опустив голову и ни о чем не думая. Его мир рухнул. Он потерял отца, работу на ранчо, которую любил, оборвались его отношения с Лаурой — словом, все пропало.

Спешившись у старой хижины, где прошло его детство, Реб вошел и зажег лампу. Не дожидаясь рассвета, отыскал несколько досок, сколотил грубый гроб и постелил в него старое пончо. Отупевший от горя, отправился на зеленую лужайку под деревьями и там, рядом с могилой матери, которая умерла, когда он был еще ребенком, похоронил отца.

Хотя Реб ничего не ел с самого утра, он даже не вспоминал о пище. Он медленно обвел взглядом тихую убогую хижину, свой родной дом. Что взять с собой? Умереть может каждый человек, а те, что остались, должны жить дальше, и ему нужно думать о еде, ночлеге, снаряжении, оружии.

Оружие… Славный старый «шарпс» отца, новый винчестер 44-го калибра, который отец…

Винчестер исчез!

Реб почувствовал, как его затрясло от волнения. «Шарпс» лежал на своем месте, на полке, но новый винчестер исчез! И у седла отцовской лошади не оказалось чехла от него. Реб знал отца и не сомневался, что тот никогда не выехал бы ночью, не взяв с собой ружье, то есть «шарпс». Подаренный Ребом винчестер он хранил на полке и по-прежнему пользовался своим привычным старым ружьем, с которым, бывало, охотился на бизонов.

Почувствовав что-то неладное, Реб застыл посреди хижины. Вдруг он вспомнил о тщательно припрятанных отцом деньгах. Всего лишь несколько сотен долларов; маленькая страховка на случай болезни или еще какой неприятности. Реб бросился на колени и вытащил одну из досок пола. Деньги исчезли!

Медленно поднявшись на ноги, обыскал карманы старой одежды. Ничего. И тут вдруг вспомнил, что на поясе отца висел револьвер. Это уже само по себе казалось странным. Джим Фаррелл перестал носить револьвер много лет назад. Недоумение вызывали три обстоятельства — отсутствие винчестера, отсутствие денег и наличие револьвера на поясе у отца. Так что же все это значит?

Оглядывая хижину, Реб заметил на плите кофейник. Он подошел к нему и поднял крышку. На дне осталась гуща. Либо кто-то чужой варил этот кофе и оставил кофейник, либо Джима Фаррелла отвлекли, когда он готовил кофе, потому что за годы жизни с аккуратной женой у Джима выработалась привычка никогда не оставлять кофейник на плите, а посуду невымытой.

Пока Реб Фаррелл упаковывал оставшуюся провизию, в нем росла уверенность, что либо отца что-то встревожило и он покинул хижину, либо его забрали отсюда силой.

Но зачем револьвер на поясе? Правое запястье Джима уже много лет назад утратило твердость и не годилось для того, чтобы размахивать тяжелым кольтом. А может быть… Может быть, он не сам надел на себя этот пояс? Может быть, это сделал кто-то другой? Но зачем? И кто?

Уже рассвело, когда Реб наконец покинул хижину. Он взял с собой двух вьючных лошадей и четырех верховых, не считая той, на которой ехал сам. Оставался еще принадлежавший ему скот с ранчо «Рокинг-Ф», но с этим придется подождать.

Он направился к холмам над Индейским ручьем. И теперь уже знал наверняка, что никуда отсюда не уедет, пока не выяснит, что же случилось в его доме. Его отец не занимался бесчестными делами. В прошлом он нередко проворачивал выгодное дельце так, что комар носа не подточит. Но Джим Фаррелл ни разу не присвоил того, что ему не принадлежало.

Реб ехал по сужающемуся каньону, обдумывая происшедшее. Добродушный, рассудительный отец никогда ни с кем не ссорился и не имел врагов. Значит, если их хижину ограбили, то туда забрели случайные воры. Или… неожиданно его осенило. Это его, Реба, враги!

Но кто его враги? Если не считать нескольких потасовок во время танцев, ни одна из которых не закончилась серьезной враждой… кому он перешел дорогу?

Угонщикам! Реб нашел и вернул два стада похищенного скота и несколько раз преследовал скотокрадов за много миль. В сущности, у них были все основания бояться его. Может, они решили таким образом расправиться с ним?

Обогнув Южный пик, Реб Фаррелл въехал в узкий каньон, добрался до его дальней части и спешился около старого корраля, который построил сам много лет назад, завел туда лошадей, потом переложил седло с коня, на котором ехал, на длинноногого серого в яблоках скакуна, быстрого и сильного, в выносливости и смелости которого он убедился еще раньше. Корраль располагался на лугу, покрытом густой зеленой травой, а через один из его углов протекал небольшой ручеек.

Хижины там не было, но круто нависавший утес служил достаточным укрытием, а растущие напротив пихты надежно загораживали огонь его костра ночью и рассеивали дым днем. Реб и не думал покидать эти места.

Он вскочил на серого и отправился в город. Прежде всего ему нужно повидать Лауру Эмбри.

Когда он въехал в Пало-Секо, город отдыхал. Свет горел только в двух салунах и нескольких домах. Одним из них оказался городской особняк Натана Эмбри. Хорошо помня о твердолобости своего бывшего хозяина, Реб спешился в тополиной рощице ярдах в пятидесяти от дома и прошел вдоль изгороди, окружавшей сад Эмбри. Потом проскользнул во двор и заглянул в окно.

Лаура в одиночестве сидела у пианино. Он быстро взбежал на крыльцо и тихонько постучал в дверь. Когда он постучал второй раз, музыка стихла. Послышался звук шагов, и дверь открылась.

— Реб!

Лаура зажала рот рукой; глаза ее широко раскрылись.

— Если отец обнаружит тебя здесь, убьет!

— Может быть. Но я рад тебя видеть. — Он пристально вглядывался в ее лицо. — На чьей ты стороне, Лаура? Ты веришь, что я угонщик?

— Нет. — Почти незаметное колебание. — Нет, не верю. Но твой отец…

— Значит, ты веришь, что он был угонщиком? Этот славный старик? За всю свою жизнь не взявший ни одного гроша, не заработанного честным трудом?

— Но, Реб, ты… ты выстрелил, и он… ты убил его! Он ехал с ними! — воскликнула она.

— Нет, — спокойно возразил он. — Пусть никто не поверит мне, но теперь я уверен, что его убили еще до того, как он оказался поблизости от этого стада!

Лаура слегка отодвинулась.

— Извини, Реб, но тебе лучше уйти.

— Лаура! — запротестовал Реб. — Выслушай меня!

Она сделала движение, чтобы закрыть дверь, но он придержал ее рукой.

— Уверяю тебя, это правда! Когда все уехали, я вернулся домой и обнаружил, что новый винчестер отца исчез. Кто-то украл его! Отец не брал его с собой. Он никогда им не пользовался, потому что предпочитал свой старый «шарпс». И кто-то нацепил на него револьвер. Отец уже много лет не носил револьвера. У него было слишком слабое запястье!

— Мне жаль, Реб. — Лицо Лауры стало холодным. — Но ничего не выйдет. Трудно поверить, конечно, что ты сам угонял скот, но не вижу, чему еще я могу верить. И если ты сейчас не дашь мне закрыть дверь, я…

— Лаура? — прозвучал голос Натана Эмбри. — Кто там? С кем ты разговариваешь?

Реб убрал руку.

— Хорошо, — тихо сказал он. — Но даже если это последнее, что я могу сделать, я…

Дверь закрылась у него перед носом. Он стоял, тупо уставившись на нее. Рушился весь мир вокруг.

Даже Лаура! Потрясенный, он повернулся и пошел к серому.

Положив руку на луку седла, Реб Фаррелл мрачно размышлял. Ну ладно, надо с чего-то начинать. Он знал, что его отец не был угонщиком. Он знал, что отец оказался возле стада не по своей воле. Следовательно, есть шанс доказать, что он прав.

Еще один человек, а может быть, даже несколько, тоже знают правду. Угонщиком-то известно, что его подставили.

Но кто эти угонщики? Наиболее вероятный кандидат — Лон Мелхор, который живет около столовой горы Тэнк. Мелхора давно в этом подозревали, но он всегда оказывался слишком ловок, чтобы попасться. Так или иначе, но поверить, что Лон мог убить его отца, Реб не мог. Они стояли по разные стороны баррикад, но всегда оставались друзьями. И все же с этого можно начать.

Не жалея ни себя, ни лошадь, он за полночь добрался до жилища Лона. Стояла мертвая тишина. Соскочив с седла, Реб быстро направился вдоль склона холма к хижине. Почему-то ему здесь совсем не понравилось. Поколебавшись, он попытался свести свои ощущения к чему-то конкретному и определенному.

Обогнув угол дома, Реб обнаружил; что дверь, как ни странно, распахнута, хотя ночь стояла прохладная. Прислушавшись и не различив никаких звуков, кроме хриплого дыхания, Реб негромко позвал:

— Лон!

В ответ ни звука. Он шагнул в дверной проем, прикрыл за собой дверь и снова прислушался. Потом еще раз произнес имя угонщика, но опять никто не отозвался. Наконец он решился и зажег спичку.

Лон Мелхор лежал на полу без сознания, и вся его рубашка была в пятнах крови!

Реб опустился на колени, торопливо осмотрел старика и начал быстро действовать. Он развел огонь и поставил на плиту воду. Затем подсунул под голову раненого подушку и уложил его поудобнее, перетащив на одеяло, которое расстелил на полу. Когда вода нагрелась, промыл рану — опасную огнестрельную рану в левом боку и, только перевязав ее, осмотрелся вокруг.

Револьвер Лона валялся рядом. Подобрав его, Реб увидел, что из него стреляли три раза. Ружья он нигде не нашел; вероятно, оно осталось на лошади. Фаррелл осторожно вышел наружу и, оглядевшись, заметил лошадь. Седло пропиталось кровью с той стороны, где у старика кровоточила рана. Реб расседлал коня и отвел его в корраль. Проверил, есть ли вода в корыте, вилами подбросил немного сена в кормушку и вернулся в хижину.

Лон открыл глаза.

— Реб! — выдохнул он. — Ты видел их? Угонщиков?

— Кто они, Лон? Это они тебя подстрелили?

— Да.

Он не сводил глаз с молодого человека. Лицо его выражало страдание.

— Это и моя вина тоже. Я знал, что Джо Банта головорез…

— Джо… Кто?! — Реб Фаррелл склонился над стариком. — Ты сказал, Джо Банта?

— Да. Он заявился сюда в поисках убежища, может быть недели три назад. Я наверняка знал, что это мерзкий тип, но позволил ему остаться. Честно говоря, я просто не мог выставить его. Потом он уехал, но вернулся опять с компанией крутых парней. Они отправились за стадом, а я уперся. И этот Джо, он повернулся прямо ко мне и выстрелил, а потом оставил меня валяться и уехал. — Старик задохнулся от слабости и несколько минут отдыхал, потом слабым голосом продолжил рассказ: — Я забрался в седло, сам не знаю как. Собрался к вам, но не доехал. Меня нашел твой старик. Он снова посадил меня в седло, но когда я сообщил ему, что случилось, он вскочил на лошадь и сам пустился вслед за угонщиками.

— Они убили его, Лон.

Реб вкратце объяснил, что произошло. Старик пришел в ярость.

— Натан Эмбри упрямый идиот! — фыркнул он. Потом схватил Реба за руку. — Возьми с собой людей, сынок. Я знаю, куда он отправится. Возле Бурро-Спрингс есть старое убежище. Чтобы туда попасть, нужно пройти по Темному каньону. Прямо вверх через все эти валуны. Он держит там скот. Оттуда его можно легко переправлять через границу. Продать это стадо в какой-нибудь лагерь горнодобытчиков — раз плюнуть.

Реб колебался, но старик жестом велел ему уходить.

— Не думай обо мне. Я выкарабкаюсь.

Реб резко повернулся и направился к двери. У него не осталось времени ехать за помощью, к тому же его в самом деле могли пристрелить, если он вздумает вернуться в город.

На востоке только-только занимался рассвет, когда он обнаружил вход в Темный каньон и спустился с края столовой горы в глубокие, тенистые, зеленые тайники этого оазиса в пустыне. Уже давно подозревали, что этот каньон служит местом встреч угонщиков, и в прошлом году его несколько раз прочесывали, но искавших всегда останавливала непроходимая на вид гряда огромных валунов. Некоторые из них находились так близко друг к другу, что, казалось, перебраться через них нет никакой возможности. К тому же это было весьма опасное место. Если на дне каньона человека заставал проливной дождь, у него почти не оставалось шансов спастись от ревущего потока, несущегося по узкому руслу.

Теперь Реб знал, что проход через эти валуны существует. Он продвигался вперед с величайшей осторожностью, часто останавливаясь, чтобы обследовать каньон. Вскоре перед ним оказались те самые громадные камни, которые до сих пор считались непреодолимой преградой на пути по этому древнему руслу реки. Он искал проход между ними, но, сколько ни старался, не мог обнаружить ничего, что позволило бы пройти лошади или корове. И все же, помня слова Лона Мелхора, не отступал, пока наконец еле видная отметина на стене каньона не открыла ему секрет. Эту отметину вполне могло оставить стремя, задевшее о стену. Подъехав поближе и пригнув голову, чтобы заглянуть за выступ, Реб неожиданно увидел проход, как раз такой ширины, чтобы по нему прошла лошадь. Проехав немного вперед, он остановился в глубокой тени.

Казалось, весь каньон впереди сплошь загроможден валунами. Тщательно исследовав скалы и стены, он двинулся дальше, затем стал подниматься по узкой тропинке. Эту еле видную тропу, вероятно, проложили дикие лошади или заблудившийся скот. Она привела его к разрушенным скалам рухнувшей стены каньона, а затем — на столовую гору с вершиной, покрытой пышной растительностью. Пересекая ее, он остановился под деревьями и посмотрел вниз. Каньон под ним расступился, преобразившись в длинную зеленую, хорошо орошаемую долину акров в пятьсот. К одной из его стен прилепились две хижины и длинный дом. Еще там находились конюшня и коррали, а по всему каньону разбрелось стадо в несколько сотен голов.

Пока он наблюдал, из длинного здания вышли два человека и неторопливо направились к корралям. Они шли так, как ходят люди, насладившиеся хорошей едой, которым не нужно спешить на работу. Одним из них был Джо Банта.

Никто не знал, что Банта промышляет в этих местах, и Натан Эмбри первым поднял бы такую мысль на смех. Тем не менее он торчал здесь, и Реб отчетливо его видел. Этого плотного коренастого парня маленького роста, в потрепанной серой шляпе Реб даже издалека угадал без особого труда. Когда мужчины повернулись, стало ясно, что второй — Айк Гудрич, мелкий грабитель, который время от времени нанимался ковбоем и однажды работал у Эмбри.

Через два часа ожидания и наблюдения, пока его лошадь с довольным видом щипала траву, Реб Фаррелл определил, что внизу находилось не меньше четырех человек. Кроме Банты и Айка, там жили повар — Реб заметил его, когда тот подошел к двери, чтобы выплеснуть воду, — и еще тощий рыжий парень, который слегка прихрамывал и очень оберегал свою ногу, как будто на ней была совсем свежая рана. Этот человек прошел в корраль и оседлал четырех лошадей.

На помощь рассчитывать не приходилось. Чтобы съездить за ней, потребовалось бы несколько часов. Даже если ему удастся убедить кого-нибудь в правдивости своего рассказа, к тому времени, когда они вернутся сюда, скот уже исчезнет, потому что из каньона наверняка есть и другой выход — вероятно, тот самый путь через границу.

Ведя лошадь в поводу, Реб медленно спустился в глубокую лощину, которая вела к долине, по тропе, проходившей с обратной стороны горы. Оставив серого в зарослях, он пошел с винтовкой в руках вниз по каньону. Из его устья он осмотрел долину. Ближайший корраль располагался не более чем в двадцати ярдах, задняя стена ближайшей хижины — примерно на том же расстоянии. Конюшня и остальные постройки образовывали открытый угол с корралем, около которого он стоял. Реб находился к югу от убежища, конюшня выходила на запад, а постройки смотрели на север. Рыжий возился около конюшни, затягивая подпругу седла. Реб медленно вышел из устья каньона и неторопливо направился вдоль ограды корраля, пока не оказался рядом с ним. Больше никого не было видно.

— Отлично, Рыжий! — Он говорил тихо, но достаточно твердо. — Отстегни револьверы и повернись! Одно лишнее движение — и ты труп!

Рыжий медленно повернулся, разведя руки широко в стороны. Его лицо застыло в изумлении.

— Откуда ты взялся? — спросил он.

— Отстегни пояс! Живо!

Руки Рыжего потянулись к пряжке, затем он резко повернулся и выхватил револьвер. Прогремел винчестер Реба. Парень упал; револьвер выскользнул из его пальцев и отлетел по земле на фут от вытянутой руки.

В доме с грохотом упал стул, и Гудрич подскочил к двери. Реб уже ждал его и выстрелил. Пуля обожгла Айку шею. Гудрич дернулся от боли и выпал в дверной проем.

Рядом с Ребом ударила пуля, прилетевшая из дома; он пригнулся и побежал. Гудрич выхватил револьвер и перевернулся на живот. Реб рискнул выстрелить навскидку и заметил, как пуля залепила Айку лицо грязью. Пока бандит ругался и тер глаза, Реб бросил винтовку, выхватил револьвер и кинулся к двери. Он пошел на риск, надеясь, что Джо Банта ничего подобного не ожидает. Когда Реб показался в дверях, Банта внезапно обернулся. Они оба выстрелили, и оба промахнулись. Теперь им пришлось скакать, прыгать, вертеться в тесной комнате, ни на секунду не останавливаясь. Реб ухватился за край стола, чтобы двинуть его под ноги противнику, и выстрелил снова. Банта дернулся, и ответная пуля впилась в потолок. Тогда Реб прыгнул на него и ударил стволом револьвера. Банта упал на четвереньки, но тут же попробовал встать и опять получил удар по голове.

Резко повернувшись, Реб отскочил и оказался у двери. Гудрич ползком подбирался к брошенной винтовке. Пуля вспорола землю у него перед носом. Он остановился и в бешенстве посмотрел на дверь.

— Ты заплатишь за все! Я этого не забуду, даже если проживу тысячу лет!

Скрипнула доска, и Реб поднял голову. Повар смотрел на него поверх двуствольного дробовика.

— Брось оружие! — приказал он. Его глаза довольно блестели. — Брось, или я раскрою твою башку пополам!

Револьвер Реба Фаррелла был наведен на повара, и он не колебался ни секунды.

— Стреляй, — сказал он, — и я убью тебя. Ты прихлопнешь меня, но я возьму тебя с собой. Давай стреляй, потому что на таком расстоянии я не промажу!

Повар уставился на него, судорожно сглотнул, и его глаза забегали. Такой расклад его не устраивал. Он и представить себе не мог, что Реб не отступит перед дробовиком, однако отчетливо понимал, что, пока он будет стрелять в Реба, пуля из револьвера убьет его. А он не собирался вот так, ни с того ни с сего, умирать.

— Стреляй, — произнес Реб, — или брось ружье!

— Ну давай же! — завопил Айк. — Стреляй, ты, грязный идиот!

Повар скосил глаза.

— Ну да, — ухмыльнулся он, — тебя очень беспокоит, что со мной случится.

Он снова посмотрел на Реба. Рука с револьвером не дрогнула.

— Я никогда не был хорошим игроком. Признаю, что ты выиграл. Я лучше буду сидеть в тюрьме живой, чем валяться здесь мертвый. — Он наклонился, осторожно положил дробовик на землю и сделал шаг назад. — Надеюсь, ты вспомнишь об этом, когда меня будут судить.

Реб быстро подобрал оружие, связал Айку и повару руки и перевязал раны Банты. Рыжий покончил счеты с жизнью. Пуля 44-го калибра из винчестера Реба пробила ему грудь под углом справа налево и прошла прямо через сердце.

В полдень следующего дня Реб Фаррелл ехал верхом по улице Пало-Секо. Всюду хлопали двери, и люди выходили посмотреть на процессию: Джо Банта, повар и Айк Гудрич, за которыми шла лошадь с телом Рыжего, а позади всех, держа винтовку поперек седла, — Реб Фаррелл.

Натан Эмбри вышел из салуна и остановился. Лаура стояла в дверях почтовой конторы. Лицо ее вдруг побелело.

— Эмбри, — прогремел на улице голос Реба, — вот твои угонщики. Своих коров ты найдешь в Темном каньоне. Все они откормленные и резвые. Это Джо Банта, на случай, если ты его не знаешь. Мой отец пытался остановить их, и они его убили. Потом они рассудили, что я скорее способен раскусить их, чем такой олух, как ты, поэтому взяли тело моего отца с собой, а когда я выстрелил, бросили его и сбежали. Они на то и рассчитывали, что я подумаю, будто убил собственного отца, а ты заподозришь, что угонщик — я. Правильно, Банта?

Угонщик пожал плечами:

— Ты взял меня. Зачем мне лгать? Конечно, все так, как я тебе и сказал. Эмбри нас не волновал. Я поспрашивал тут вокруг. Все соглашались, что без тебя он не смог бы поймать и лягушку в бочке для дождевой воды!

Лицо Эмбри побагровело.

— Кажется, я должен принести тебе извинения, — холодно заявил он, — но ты не можешь не признать, что я имел причины…

Реб Фаррелл посмотрел на него.

— Причины сомневаться в человеке, который много лет усердно работал на тебя? Причины сомневаться в старике, который никогда никому не причинил вреда? Эмбри, я уезжаю из этих мест, но надеюсь, что это станет для тебя уроком. В следующий раз не слишком торопись осуждать.

Реб двинулся дальше, затем остановился. На дощатом настиле стоял Дейв Барбот.

— Дейв, ты единственный сказал мне доброе слово. Я так понимаю, ты не прочь купить моих коров? Видишь ли, у нас с отцом около четырехсот голов.

— Наверное, чуть больше, — произнес Дейв. — Ты намерен их продать?

— Для тебя они оцениваются в тысячу долларов, но обещай мне, что будешь ухаживать за могилой моего отца, пока жив.

— Одну тысячу? — Барбот не мог в это поверить. — Они же стоят вдвое больше!

— Ты слышал мою цену. Так что же?

— Конечно, — кивнул Дейв. — Я не дурак, чтобы упускать такой случай.

— Значит, порядок. Приготовь деньги, а я пока отвезу их в тюрьму.

Лаура стояла перед почтовой конторой с побелевшим лицом, прикусив губу. Реб вдруг почувствовал к ней жалость. И все же он понимал, что она никогда не любила его. Он взглянул на нее и сдержанно коснулся шляпы.

— Реб!

Она протянула руку, как будто хотела удержать его. Он остановился.

— Я уезжаю, Лаура. Не виню ни тебя, ни кого-то другого. Думаю, что ты никогда не знала меня по-настоящему хорошо, иначе бы не сомневалась. К западу отсюда есть много земель, которых я еще не видал. Туда я и отправлюсь.

Когда Реб подъехал к башку, Барбот ждал его. Реб рассказал ему о лошадях, оставшихся в коррале у покинутой хижины.

— Забери их, Дейв. Они твои.

— Конечно, я как раз хотел об этом поговорить. Ты запросил с меня ничтожную цену и не дал мне ни времени, ни повода спорить. Ну хорошо, я сделаю то же самое для тебя. Внизу, в коррале платной конюшни, стоит известная тебе лошадь. Гнедой жеребец. Он всегда тебе нравился. Теперь он твой.

Когда он проезжал по улице, в одном из домов с шумом распахнулась дверь, на крыльцо вышел пожилой человек, он остановился, прислонившись к столбу навеса. Это оказался Лон Мелхор.

— Со мной все в порядке. Сейчас я не слишком-то силен, сынок, но собираюсь стать посильнее. Первые несколько дней мне придется ехать чуточку помедленнее, потому что я потерял много крови, но если ты возьмешь меня с собой, сынок, я поеду. — Он махнул рукой в сторону города. — Здешний народ не любит меня. Я хочу повидать новые края.

От слов старого угонщика у Реба Фаррелла потеплело на сердце.

— Садись в седло, Лон. Мы отправимся на запад, к Голубой реке, в сторону Аризоны.

Морщась от боли, старик вскарабкался на лошадь и оглянулся. Лицо его было бледным и напряженным, но губы улыбались, в глазах даже сверкали веселые искорки.

— Вперед, сынок! Даешь Голубую реку!

Солнце стояло высоко, и далекие горы на западе тянулись пурпурной полосой. В воздухе пахло свежестью, и где-то в глубине его памяти возник запах сосен, который он вскоре почувствует снова.

Гнедой шел большими шагами, подергивая удила.

Авторские заметки

АЛМАЗНЫЙ КАНЬОН

Часто, когда у меня возникало непреодолимое желание пуститься в странствия, я брал рюкзак, отправлялся к Персиковым источникам и бродил по боковым каньонам, которые выходят в Большой каньон. Много лет назад, когда людям хотелось посмотреть на Большой каньон — еще до того, как стали доступными другие места, — самый лучший вид открывался из старого отеля «Алмазный ручей», находившегося в Алмазном каньоне. К тому времени, как я попал в те края, отель уже давно канул в Лету, и там не осталось ничего, кроме самого места да многочисленных тропинок. Одни вели вниз, к реке; другие — в Алмазный каньон, а третьи — в каньон Меривитика.

Я никогда не умел хорошо готовить в походных условиях и обычно таскал с собой орехи, изюм и несколько небольших консервных банок, которые можно легко открыть. Еще я брал с собой маленький кофейник и кофе. Несколько раз я ел вместе с индейцами, которые знали моих друзей из Кингмана, Окленда и Вильямса. Я никогда не любил обременять себя приготовлением пищи.

Это было спокойное, располагающее к лени время. Я никогда не имел установленного графика, которому бы неукоснительно следовал; никто не ждал меня и не предвидел моего появления. Когда я уставал спать на земле, то направлялся к шоссе и часто путешествовал в пикапах индейцев. Потом садился на автобус или поезд обратно до Лос-Анджелеса и прятался в своей берлоге на еще один срок писательства.

Несколько раз я ночевал в развалинах индейских поселений, старых наскальных жилищах, давным-давно покинутых племенем анасази и их соседями. Вокруг, конечно, водились призраки. Однажды по тропе, проходившей мимо развалин, где я разбил лагерь, спустился медведь. Он не мог меня видеть, но учуял запах и стал обнюхивать все вокруг. Потом немного потоптался в нерешительности и отправился по своим делам. Это было правильное решение для нас обоих.

ГРОБОВЩИКИ ЧЕРНОЙ СКАЛЫ

Авторские заметки

БОУДИ

Были времена, когда человек, слегка «заложив за воротник» и желая произвести впечатление на окружающих, объявлял себя «бандитом из Боуди»!

Боуди в штате Калифорния был богатым — и бандитским — лагерем. В один из дней 1880 года там произошли сразу три перестрелки и два ограбления дилижансов, а городок всего лишь начал оживляться. Другой человек отметил шесть перестрелок за одну неделю, причем не упоминая о разнообразнейших поножовщинах и прочих стычках.

Приблизительно за три года, с 1879-го по 1881-й, старатели получили с приисков Боуди что-то около тридцати миллионов долларов золотом. Рабочим прачечной золотоносный песок доставался из грязи, которую они смывали с одежды старателей.

Однажды, когда первый бандит Боуди по прозвищу Грубый Джек рассказывал, какой он крутой, кому-то случай показался подходящим, чтобы бросить ему вызов. Они с противником вышли на улицу и открыли друг по другу огонь прямой наводкой. Грубый Джек, шатаясь, вернулся в салун, но его противник ухитрился с перебитой рукой перезарядить револьвер, зажав его между коленями, вернулся в салун и закончил дело. Джек стал одним из первых, кто ушел на покой в салуне «Бут-Хилл» в Боуди.

Большая часть города существует до сих пор, хотя многие здания уничтожил пожар в 1932 году.

ГИБЕЛЬНАЯ ПЕСНЯ ПУСТЫНИ

Джим Мортон подъехал к костру, возле которого съежились трое небритых мужчин, обогреваясь и потягивая горячий кофе. Мортон узнал Чака Бенсона из Слэш-Файв. С остальными ему встречаться прежде не приходилось.

— Привет, Чак! — сказал Мортон. — Он все еще там?

— Разумеется! — ответил Бенсон. — И не похоже, что собирается выходить.

— Я не стал бы его винить. Наверное, тут человек сто рыщут.

— Почти двести. Но ведь ты знаешь Нэта Бодина. Вытащить его из этих холмов будет труднее, чем опоссума из дупла.

Человек с черной щетиной на подбородке подозрительно посмотрел на него:

— Он бы не продержался долго, если бы нам позволили его взять! Я бы достал его оттуда очень быстро!

Мортон с презрением окинул говорившего взглядом:

— Это ты так думаешь. Значит, ты плохо представляешь Бодина. Отправляться за ним в погоню — все равно что послать гончую в нору за барсуком. Парень в этих холмах как дома, все щели и расщелины его. Он так умеет прятаться, что даже апач прошел бы мимо.

Чернобородый сердито посмотрел на него маленькими глазками под тяжелыми веками.

— Говоришь так, будто ты его лучший друг. Может быть, когда мы его поймаем, тебя следует повесить рядом с ним?

Мортон не сделал ни одного заметного движения, но каким-то образом его длинное ружье, перекинутое через луку седла, изменило свое положение, предостерегающе уставившись на мужчину.

— Не стоит так говорить, приятель, — небрежно произнес Мортон. — В этих холмах Нэта знают все, и большинство из нас одно время очень дружили с ним. Я не имею с ним дел, но готов поклясться, что в этом отряде есть люди похуже, чем он.

— То есть?

Рука верзилы легла на бедро.

— Понимай как хочешь.

До того как перебраться на Запад, Мортон жил в горах Теннесси, поэтому разговор с оружием в руках был ему не в новинку. Длинное ружье смотрело верзиле между глаз, а Мортон сворачивал самокрутку, держа руки всего в нескольких дюймах от курка.

— Не стоит об этом! — перебил их Бенсон. — Из-за чего вы собираетесь ссориться? Блэки, это Джим Мортон. Он охотник на львов с ранчо «Лейзи-С».

В мозгу Блэки произошел быстрый переворот. Этот высокий, ленивый незнакомец оказался вовсе не придурковатым простаком, как он думал вначале. Мортона знали все. Стрелок, не делавший промаха ни из ружья, ни из револьвера, он отдавал предпочтение первому даже в стычке на достаточно близком расстоянии. Джим забирался за горными львами на деревья, а когда однажды трое закоренелых угонщиков попытались украсть его лошадей, все трое закончили свою жизнь на Бут-Хилле.

— Так что же, Джим? — спросил Чак. — Ты знаешь Нэта. Как считаешь, где он может быть?

Мортон прищурился и закурил.

— Не имею ни малейшего понятия. Мы вместе охотились. Он облазил тут абсолютно все, самые дикие места. Движения у него как у кошки, а глаза — как у грифа-индейки. — Он взглянул на Чака. — Что он натворил? Я слышал какие-то разговоры в Слэш-Файве, но, похоже, никаких конкретных фактов, так, одни домыслы.

— Вчера ограбили почтовый дилижанс. В нем ехал Пит Дэйли с ранчо «Даймонд-Д», и он божился, что напал на них Нэт. А когда его пришли арестовывать, Нэт выстрелил в шерифа.

— Убил?

— Нет. Но шериф очень плох и, скорее всего, умрет. Нэт выстрелил только один раз, и пуля попала в Ларраби слишком высоко.

— Неубедительно, — медленно произнес Мортон. — Нэт не промахивается, когда намерен убить. Ты говоришь, там крутился Пит Дэйли?

— Да. Он единственный все видел.

— А как насчет грабителя? Он был в маске?

— Угу, с винчестером 44-го калибра и двумя привязанными револьверами. Кучер сказал, что напал большой черноволосый человек. Он не знал Бодина, но его опознал Пит.

Мортон пристально смотрел на Бенсона.

— Меня это не удивляет, — сказал он задумчиво, и Чак покраснел.

Оба они понимали, где тут собака зарыта. Пит Дэйли никогда не любил Бодина. Нэт женился на девушке, которой добивался Пит, и хотя, по общему мнению, тот практически не имел шансов на успех, Дэйли с тех самых пор носил свою ненависть как кокарду.

— Мэри Каллахан была красивой девушкой, но очень скромной, и Дэйли не сомневался, что рано или поздно завоюет ее. Но тут с холмов явился Бодин, высокий, широкоплечий, темноволосый, сильный и спокойный, некоторые даже называли его красавцем, — и все изменилось. Он нравился и мужчинам и женщинам. Мужчинам даже больше, потому что не трогал их женщин. Для Дэйли не нашлось бы столько лестных слов. Он выглядел совсем не так привлекательно, как Бодин, но зато у него водились деньги.

Бодин купил землю рядом с городом и пробурил хороший колодец. По-видимому, деньги у него тоже имелись, и это озадачивало людей. Поползли слухи, что он угоняет скот и к тому же грабит почтовые дилижансы. Некоторые, как, например, Джим Мортон, полагали, что большая часть этих рассказов исходит от Дэйли. Но откуда бы они ни исходили, разговоры продолжались.

Задача отряда заключалась в том, чтобы повесить Бодина за убийство шерифа. Тот факт, что шериф еще не отошел в мир иной, игнорировался и считался чисто техническим вопросом. В погоню бросился отряд добровольцев, отчасти воодушевленный Дэйли и получивший полуофициальный статус благодаря присутствию Берта Стовела, тюремного надзирателя Ларраби.

И все же, чтобы повесить человека, его нужно сначала поймать, а Бодин затерялся в этой холмистой, сильно пересеченной местности, известной под названием долина Пыли, площадью около десяти квадратных миль, примыкавшей к еще более неровной и опасной безводной пустыне, хотя долина уже сама по себе представляла трудное место для обитания. Вся изломанная узкими ущельями, она горбилась крутыми кряжами, поросшими лесом. В этом лабиринте кедр сменялся пихтой и елью, а каньоны сплошь заросли толокнянкой. Здесь находились по крайней мере две скальные пещеры и город-призрак старателей — около полудюжины покосившихся от ветра ветхих построек.

— Я могу сказать только одно, — произнес наконец Мортон. — Не завидую тем, кто загонит его в угол, — если это вообще случится.

Блэки поднял голову. Он не хотел спорить с Мортоном, но все еще сердился.

— Что значит «если»? Мы возьмем его!

Мортон вынул изо рта самокрутку.

— Хочешь совет, дружище? Когда вы загоните его в угол, не пытайся взять его сам.

Четыре часа спустя, когда солнце уже приближалось к зениту, сеть затянулась еще туже. Нэт Бодин лежал на животе в редкой траве на гребне хребта и разглядывал раскинувшееся под ним пространство.

Он знал много вполне подходящих укрытий, но ему меньше всего хотелось оказаться в западне и быть вынужденным драться. Он надеялся как можно дольше сохранить свободу передвижения.

Среди искавших он разглядел и своих друзей — людей, с которыми он ездил верхом и охотился, которыми восхищался и которых любил. Теперь они считали его виновным; верили в то, что он убийца, и преследовали.

Они обыскивали каньоны очень тщательно, поэтому Нэт выбрал последнее место, где они стали бы искать, — голую вершину, на которой укрытием могла служить только трава высотой в фут. Позиция оказалась прекрасной, и он наблюдал за ними, невольно восторгаясь той тщательностью, с которой они прочесывали каньоны.

Бодин зачерпнул еще одну пригоршню пыли и натер ствол винтовки. Он знал, как далеко виден блеск солнечного луча, отраженного от винчестера, а отряд состоял в основном из охотников и бывших солдат, которые сражались с индейцами.

Как он ни прикидывал, но шансы его все уменьшались. Конечно, из жителей лесов с ним никто не мог бы сравниться, разве что Джим Мортон. Но сейчас, он понимал, этого недостаточно. Ему понадобится пища и вода. Рано или поздно им придет в голову светлая мысль охранять источники, и тогда…

Прошло уже почти двадцать четыре часа с тех пор, как он ел в последний раз, и очень скоро ему потребуется снова наполнить флягу.

Разумеется, за всем этим стоит Пит Дэйли. Он наверняка исказил все, что произошло на самом деле. Пит обвинил его в грабеже прямо в лицо, когда они встретились на улице. Обвинение прозвучало неожиданно, и Нэт немедленно отреагировал. Он назвал Дэйли лжецом, и тот протянул руку к револьверу. Шериф бросился разнимать их и получил пулю. Сбежавшиеся к месту происшествия люди увидели только шерифа, лежавшего на земле, Дэйли, который так и не вытащил револьвер, и Нэта, сжимавшего свой шестизарядный кольт. И все же сейчас он волновался совсем не из-за того. Он думал о Мэри.

Что она теперь подумает? Они поженились совсем недавно и были счастливы, несмотря на то, что он еще только учился жить в условиях цивилизации и с женщиной. Он переживал нечто особенное и уже не представлял, что способен обойтись без Мэри.

Неужели и она засомневалась в нем, поверила, что он ограбил дилижанс, а потом убил шерифа? Лежа в траве, он с каждым часом терял последнюю надежду.

Его обложили с трех сторон, а позади на сотни миль простирались безводные горы и пустыня. Конец казался совершенно неизбежным. Он задумчиво поболтал флягой. Она была почти пуста. Лишь на дне едва хлюпало немного воды. И все же ему надо продержаться до конца дня, а ближе к ночи он попытается подобраться к источнику у Мескитовых ручьев, находившемуся в полумиле отсюда.

Солнце нещадно палило, и Нэт лежал совершенно неподвижно. Если он не хочет, чтобы его заметили, трава и здесь должна колыхаться только от легкого ветерка.

Снизу доносились голоса людей, и время от времени он различал отдельные слова и даже фразы. Его преследователи проклинали жару, но не оставляли попыток найти его. Два раза кто-то поднимался на гребень и проходил совсем рядом с ним. Один из них даже задержался на несколько минут, остановившись не больше чем в дюжине ярдов от него, но Нэт заставил себя лежать спокойно и ждать. Наконец человек двинулся дальше, вытирая с лица пот.

Когда солнце зашло, он ползком спустился с гребня в заросли толокнянки. Ему понадобилось больше часа, чтобы оказаться вблизи Мескитовых ручьев. Он остановился как раз вовремя. Его ноздри уловили слабый запах табачного дыма.

Нэт залег в темноте и, прислушавшись, через мгновение различил стук камней, а затем слабое звяканье металла о камень. Он отполз подальше, поднялся на ноги и пошел сквозь ночь по направлению к Каменной Чаше — источнику, который находился в двух милях дальше. Теперь он держался еще осторожнее. Убедившись, что за источниками следят, намеренно выбрал путь через осоку, где почва всегда влажная от воды, выливавшейся из Чаши.

Светили яркие звезды, когда он ползком пробирался по сырой земле. Здесь его уж наверняка не станут поджидать, и он не опасался, что влажная трава выдаст его шуршанием. Ему удалось подойти совсем близко, но возле Чаши в темноте тоже сидели люди.

Он неподвижно лежал и прислушивался. Вскоре различил голоса троих мужчин — двух в тени выступа скалы и одного под кустами, но не дальше чем в четырех футах от края маленького водоема.

Наполнить флягу он не видел ни малейшей возможности, караульные держались начеку. Но, если повезет, напиться он все-таки сумеет.

Нэт вытащил из кармана нож и осторожно раскрыл его. Потом без единого звука срезал несколько тростинок, соединил их вместе и протянул к воде. Лежа на животе всего в нескольких футах от водоема и на том же расстоянии от ближайшего караульного, он вытягивал из тростинок воздух, пока не пошла вода. Он пил долго и снова пил, потому что тоненькая струйка поначалу не очень-то утоляла его жажду. Через некоторое время он почувствовал себя лучше.

Он начал вытаскивать тростинки, потом усмехнулся и оставил их лежать. С величайшей осторожностью ползком выбрался из Чаши и встал. В грязной и мокрой рубашке он едва не замерз, ощущая, как холодный ночной ветер обдувает тело. Поскольку источники охранялись, он не мог наполнить флягу, а днем будет дьявольское пекло. Может, где-то и есть источник, за которым никто не следит, но вероятность этого ничтожна, а если он потратит ночь на бесполезные поиски воды, то выбьется из сил и лишится столь необходимого сна. Возвратившись, как олень, к своему лежбищу у гребня горы, Нэт расположился на отдых в кустах толокнянки. Винтовка удобно покоилась у него на руке, и он почти сразу же заснул.

Когда проснулся, только-только занимался рассвет, и его ноздри уловили запах дыма. Преследователи готовили завтрак. К этому времени они уже, должно быть, обнаружили его тростинки, и он ухмыльнулся при мысли, как они рассвирепели оттого, что их так ловко провели. Он подумал, что Мортон оценил бы это. Но зато теперь они знают, что у него нет воды.

Пробираясь ползком сквозь кусты, Нэт нашел тропинку, которая проходила как раз под гребнем и шла вдоль него, частично в тени, под углом к крутому хребту. Позже, с самого верха гребня, увидел троих всадников, которые вели лошадей в поводу вниз по кряжу, где он лежал вчера днем. Еще двое пробирались вверх по каньону, и, куда бы он ни посмотрел, кольцо сжималось. Ему пришлось бросить флягу, потому что она стучала по кустам и это вполне могли услышать. Он повернул обратно, перебираясь от одной груды валунов к другой, потом ненадолго задержался на самом гребне.

Единственный путь, который ему оставили открытым, находился у него за спиной и вел в пустыню. Они слишком уверовали в то, что по этому пути он не пойдет. Гребень горы, на котором он лежал, был самой высокой точкой на многие мили вокруг, а прямо перед ним неровные шрамы трех каньонов, сбегавших с гребня, протягивали свои безобразные щупальца к каменистой, покрытой низким кустарником равнине. В этих трех каньонах трудились группы преследователей. Еще одна группа вклинилась с севера, оказавшись между ним и заброшенным городом-призраком.

Грамотно раскинутая стрелковая цепь расчетливо сжимала кольцо, и у Нэта хватило духу восхититься их мастерством. За ним охотились люди его сорта, и они понимали, что делают. Он знал их достаточно хорошо и представлял, какими безжалостными они могут быть. Путь позади него был открыт. Но долго он открытым не останется. Они не сомневались, что он предпочтет драку риску погибнуть от жажды в пустыне. Но они ошибались.

Нэт Бодин неожиданно для себя понял это. Если бы его спросили немного раньше, он принял бы то же решение, что и они. Но теперь он понимал, что не может сдаться.

Эта пустыня без преувеличения была настоящей долиной Пыли. Индейцы называли ее Местом Где Нет Воды, да и сам он в прошлые годы забирался далеко в глубь нее и ничего не нашел. Расстояние напрямик не превышало двадцати миль, но если кто-то задавался целью пересечь ее, ему следовало учитывать, что преодолеть придется по крайней мере вдвое больше, поднимаясь, спускаясь и двигаясь в обход; к тому же здесь необходимо обладать великолепным чувством направления. Тем не менее, имея воду и время, человек мог это сделать.

Но Нэт Бодин не располагал ни тем, ни другим. К тому же, если он пойдет в пустыню, об этом вскоре сообщат, и на том конце его уже будут ждать. Он попал в ловушку. И все же он решил, что умрет на этой пустоши в одиночестве раньше, чем его окружат и линчуют. Он не мог даже надеяться долго отбиваться от этого отряда. Осторожно поднявшись на ноги, он направился к хребту. За его спиной лежала громадная красная пасть пустыни. Он устроился среди валунов и стал наблюдать за людьми внизу. Они приближались медленно, до них оставалось еще несколько ярдов. Удобно пристроив винчестер к щеке, он прицелился в камень впереди ближайшего человека и выстрелил.

В ту же секунду преследователи исчезли. Там, где только что шли двенадцать человек, теперь не осталось никого. Он усмехнулся:

— Пусть наедятся грязи! Теперь они не будут такими резвыми.

Перебираться через гребень было опасно, но он сделал это и на некоторое время в нерешительности задержался там, изучая местность впереди. Пустыня простиралась до самого горизонта. Прямо перед ним гора резко обрывалась: несколько отвесных пропастей и неровных глубоких ущелий. Он нахмурился, глядя на них. Судя по всему, спуститься оттуда не представляло ни малейшей возможности.

Чак Бенсон и Джим Мортон припали к земле под прикрытием каменной стены, пристально разглядывая гребень горы, откуда раздался выстрел.

— Он стрелял не для того, чтобы убить, — объяснил Мортон, — иначе прихлопнул бы одного из нас. У него бы это наверняка получилось.

— Что он задумал? — резко спросил Бенсон. — Он окружен. Я знаю этот гребень. С него единственный путь вниз — это тот, которым он поднялся.

— Давайте пойдем дальше, — возразил Блэки. — Здесь достаточно укрытий.

— Ты не знаешь Нэта. Его нельзя считать побежденным до тех пор, пока он не будет лежать на земле. Этот парень взберется по утесам, которые остановили бы и слепня.

К ним присоединились Пит Дэйли и Берт Стовел, вглядываясь из-под прикрытия листьев в возвышавшийся перед ними кряж. Гигантский хребет этого кряжа почти на тысячу футов вздымался над плато, на котором они находились. Дальним концом он уходил в пустыню, опускаясь почти на две тысячи футов на протяжении не более двухсот ярдов.

Глаза Пита горели жестоким удовлетворением.

— Наконец-то он попался! — торжествующе заявил он. — Ему никогда не спуститься с этого гребня! Нам надо только немного подождать, а потом взять его. К тому же у него нет воды!

Мортон с отвращением взглянул на Дэйли:

— Кажется, тебе чертовски не терпится схватить его, Пит. Может, шериф еще жив. Может, он вообще не умрет. Может, его рассказ об этом выстреле будет другим.

Дэйли повернулся к Мортону с явной неприязнью:

— Твое мнение ничего не значит, Мортон. Все произошло при мне, я видел, как это случилось. А что касается Ларраби, то если он еще не умер, то скоро умрет. Если тебе не нравится это дело, почему ты не уезжаешь?

Джим Мортон спокойно погладил подбородок.

— Потому что я намерен присутствовать при том, как ты схватишь Бодина, — заявил он, — и я лично рассчитываю проследить за тем, чтобы к нему отнеслись беспристрастно. Более того, Дэйли, я тебе совершенно ничем не обязан, и я тебя не боюсь. Как бы то ни было, мне кажется, тебе придется проделать долгий путь, прежде чем ты получишь Бодина.

Сам Бодин, распластавшийся по камням на вершине гребня, очень в этом сомневался. Он отер с бровей пот и снова внимательно осмотрел неровный утес под собой. Вероятно, мизерная возможность спуститься по нему существовала, но при одной мысли об этом его рот пересох, а в желудке образовалась пустота.

Судя по виду одного выступа на скале, за него можно было ухватиться руками, но из-за нависающего карниза он не мог разглядеть, что находится ниже, а там стена могла оказаться гладкой. Как только он преодолеет этот выступ, вернуться назад будет трудно или вообще невозможно. Но несмотря ни на что, Нэт решил попытаться.

Перевязав ремнем винчестер, он перекинул его за спину, затем повернулся лицом к скале и сначала спустил за выступ ноги, нащупывая пальцами опору. Если он сорвется отсюда, то упадет не меньше чем на двести футов, хотя всего в шести футах внизу находился узенький уступ.

Держась руками и постепенно спуская ноги, Бодин выдвинулся далеко за край выступа. Как следует зацепившись, он повернул голову и осмотрел скалу под Собой. Слева в ней виднелась глубокая трещина, причем та часть, к которой он прижимался, выдавалась в пространство на несколько дюймов дальше, чем другая сторона. Осторожно передвигая левую ногу, он ступил на край трещины, который оказался хорошей опорой. Потом, держась левой рукой, стал подтягиваться на пальцах до тех пор, пока не смог качнуть тело влево и ухватиться за край трещины пальцами правой руки. Откинувшись назад, он нащупал ногами дальний выступающий край трещины, подтянулся на руках и стал медленно спускаться, постепенно переставляя ноги и перехватывая руками. Через двадцать футов трещина расширилась в камин, слишком широкий для того, чтобы передвигаться по нему, откинувшись назад. Его внутренние стены стали гладкими и ровными от воздействия ветра и воды.

С трудом пробравшись в камин, он уперся ногами в одну стенку, а спиной — в противоположную и, отталкиваясь от обеих стен и осторожно переставляя ноги, стал медленно спускаться, пока не оказался много ниже шестифутового уступа. Камин закончился маленькой, похожей на пещеру выемкой в скале, и он уселся там, переводя дыхание.

Нэт взъерошил пальцами волосы и вытер пат со лба. Во всяком случае — он усмехнулся при этой мысли, — уж сюда-то они за ним не полезут!

Внимательно осмотрев утес, на котором сидел, и утесы справа и слева, он понял, что выбраться отсюда можно, если проползти по голой скале, постепенно спускаясь, держась за совсем ненадежные выемки и уступы всего около дюйма в ширину. Все сорок футов этого спуска ему будет грозить либо падение, либо выстрел сверху, если его преследователи уже решились подняться на гребень.

Отдышавшись, он двинулся дальше, наискосок и вниз, прижимаясь к плоской поверхности скалы. Ему удалось доползти до острого, как лезвие ножа, гребня и оседлать его. Отталкиваясь руками, стал продвигаться по нему, пока не оказался на широком уступе. Тут он остановился, чтобы восстановить дыхание, и посмотрел на вершину горы. Пока что никто там не появлялся, и очень может быть, что ему повезет и он сбежит. Однако во рту у него пересохло, а усилия, потраченные на спуск, еще больше обострили жажду. Отвязав винтовку, он без помех закончил свое нисхождение и, наконец, вышел в пустыню.

В лицо ему удушающей волной хлынула жара. Расстегнув пуговицы на рубашке, он сдвинул на затылок шляпу и оглянулся на возвышавшуюся за ним громаду горы, и как раз в тот, самый момент наверху показались люди. Он снял шляпу и помахал им.

Бенсон первым вышел на гребень и невольно отшатнулся от края утеса. При виде жуткой пропасти у него перехватило дыхание. К нему подошли Пит Дэйли, Берт Стовел и Джим Мортон, а потом и остальные. Мортон первым заметил Бодина.

— Что я вам говорил? — показал он вдаль. — Нэт внизу, в пустыне!

Лицо Дэйли застыло.

— Ну, грязный…

Бенсон пристально посмотрел на него.

— Нужно отдать ему должное! — усмехнулся он. — Я скорее рискнул бы устроить перестрелку со всеми вами, чем в одиночку совершить такое.

Стоявший слева бородатый человек сплюнул и тихо выругался.

— Ну, ребята, с меня хватит! Я умываю руки! Такой рисковый парень не заслуживает того, чтоб его повесили! Слышите, дайте ему уйти!

Пит Дэйли злобно повернулся, но тут же изменил свои намерения, увидев, как верзила держит оружие. Пит был совсем не дурак: понимал, кого можно припугнуть, а с кем не стоит связываться. Перед ним стоял мудрый человек, который знал что почем.

— А я не отступлю, — решительно заявил он. — Пойдем за ребятами, Чак. Мы возьмем лошадей и доедем туда за пару часов. Пешком он далеко не уйдет.

Нэт Бодин повернулся и большими шагами пошел в пустыню. Кожу обжигало, воздух был густым и душным, и все-таки у него остался только один шанс — перейти через это пространство и подняться в холмы в таком месте, где его не смогут найти.

Все это время в глубине души он помнил о Мэри. Ему даже казалось, что она рядом, как живая. Где она теперь? Что делает? Знает ли уже обо всем?

Нэт ступил в пустыню возле усыпанного валунами оврага., глубоко врезавшегося в скалистый склон горы. Из его устья расходился широкий веер каменистого, шероховатого галечника, песка и ила, смытого со склонов проливными дождями. Справа край песчаного веера разрезал глубокий шрам другого оврага, появившегося позднее, когда вода нашла трещину в сдерживавшей ее скале. К этому оврагу Бодин и направился.

Он спустился по оползню и пошел по дну оврага. Пробираясь среди валунов, двигался по направлению к мерцающей котловине — самой низкой точке пустыни. Здесь, колыхаясь волнами жара, лежало одно из тех сухих озер, в которых собираются смывы грязи с гор и которые кажутся издали огромными голубыми водоемами. Когда он подошел ближе, то обнаружил, что это вовсе не плайа сухого типа, как он надеялся. В родниках, находившихся под поверхностью сухой плайа, часто оказывается свежая, прохладная вода, иногда даже на небольшой глубине. Однако эта была вязкая, с волнистой поверхностью салинас, и вода здесь непременно будет соленой, пить ее хуже, чем вообще обходиться без воды. К тому же он рисковал провалиться сквозь твердую корку под сухой, порошкообразной пылью в залегавший под ней ил.

Из-за этой плайа пришлось сделать большой крюк, а жара здесь донимала куда сильнее, чем на горе. Размеренной походкой, с каждым шагом поднимая облако пыли, Бодин шел, огибая плайа. За ней виднелся край скалистого откоса, и этот каменный выступ тянулся на много миль по направлению к далекому горному хребту на границе с пустыней. До этого откоса ему следовало добраться как можно скорее, только там, если повезет, он мог наткнуться на один из пустынных водоемов, или тинаис, которые содержат самую чистую воду, на какую только может надеяться любой путешественник по пустынным землям. Тем не менее Нэт давал себе отчет в том, что их очень трудно найти. Опустошенные каким-нибудь неожиданным камнепадом или расплесканные ветром, они часто оказывались до краев заполнены камнями и песком, и, чтобы добраться до оставшейся на дне воды, эти залежи пришлось бы раскапывать.

Нэт Бодин остановился и, прикрыв глаза от солнца, посмотрел на дальний конец плайа. Ему осталось идти совсем немного. Во рту у него пересохло, и приходилось каждый раз делать усилие, чтобы сглотнуть.

Он больше не потел, шел словно во сне, беспокоясь только о том, чтобы не приближаться к поверхности плайа, и почувствовал облегчение, когда споткнулся о камень и растянулся на земле. Потом неуклюже поднялся на ноги, смаргивая пыль, и с трудом побрел по камням. На верх откоса выбрался по глубокой трещине в скале и двинулся дальше по его темной поверхности.

Это был какой-то древний язык лавы, теперь постепенно осыпавшийся. То тут, то там попадались лопнувшие пузыри. В каждом из них Нэт искал воду, но безрезультатно. В течение часа он не видел ни одного койота, но искал их следы, потому что осторожные и коварные волки пустыни знают, где можно найти воду.

Он шел уже довольно долго, но горы перед ним словно отступали. На залитых солнцем пиках по-прежнему не различались морщины и формы, которые придал им ветер. Но солнце все-таки уже опустилось к горизонту, и его обжигающие лучи падали с большим наклоном. Бодин брел навстречу ночи, надеясь на нее, молясь о ней. Один раз он резко остановился, услышав тонкий завывающий звук, раздавшийся в прокаленном солнцем воздухе.

Он подождал, прислушиваясь и настороженно оглядываясь вокруг, но в течение нескольких минут звук не повторялся, а когда наконец раздался снова, Нэт страшно обрадовался. Его глаза уловили крошечный комочек, метнувшийся ему наперерез.

Пчела!

Нэт резко изменил маршрут, выбрав себе ориентир на одной линии с направлением полета пчелы, и пошел в ту сторону. Несколько минут спустя над его головой закружила вторая пчела, и он снова сменил маршрут в соответствии с ее полетом. Направление было почти то же самое, а он знал, что воду можно найти, замечая, в какой точке сходятся линии полета пчел. Он не мог позволить себе упустить этот шанс и отметил, что пчелы летели дальше в пустыню, а не из нее.

Темнота опустилась на него неожиданно. В то же мгновение хребет на горизонте потемнел, а его гребень окрасился в темно-розовый и золотой оттенки, исполосованные глубоким малиновым огнем. Затем наступила ночь и лай койотов понесся к звездам несметным числом голосов.

По такой прохладе он мог заставить себя пройти много миль, но мог и упустить свой единственный шанс найти воду. Он колебался; затем усталость пришла к согласию с рассудком. Он опустился на валун и уронил голову на грудь.

Койот издал пронзительный жалобный вой, который затем перешел в вой удовлетворения, эхом отразившийся от скал. Вой прекратился, и началась охота. Зверь почуял запах человека и обошел его далеко стороной, направляясь по своим делам.

Пит Дэйли, Блэки, Чак Бенсон и Берт Стовел, не покидая седел, разыскивали следы у подножия утеса, с которого спустился Нэт. Джим Мортон спокойно сидел на лошади и с интересом наблюдал, но не оказывал никакой помощи людям, которые преследовали его друга. Чуть дальше тем же занимались другие группы. Там их и нашел всадник, упорно погонявший мчавшуюся во весь опор лошадь, и начал что-то кричать, еще не доехав до них. Он подлетел к ним и резко осадил скакуна, хватая ртом воздух.

— Все отменяется! Это не он!

— Что? — взорвался Дэйли. — Что ты сказал?

— Я сказал… на дилижанс напал не Бодин! Мы поймали этого бандита сегодня утром к востоку от города! Мэри Бодин заметила человека, который прятался в кустах за усадьбой Вензела, и пришла в город. Это он, точно он. У него нашли награбленные вещи, и кучер его опознал!

Пит Дэйли пристально смотрел на говорившего, и его маленькие глазки совсем сузились.

— Как шериф? — резко спросил он.

— Поправляется.

Всадник посмотрел на Дэйли:

— Он признал, что сам виноват. Вот его и подстрелили. И ты тоже. Он сказал, что, если бы ты попридержал свой глупый язык, ничего бы не произошло и что он тоже дурак, раз не дал начинить тебя свинцом, как ты того и заслуживаешь!

Лицо Дэйли вспыхнуло, и он в ярости огляделся, как человек, с которым плохо обошлись.

— Ну ладно, Бенсон. Мы едем домой.

— Погодите минутку.

Джим Мортон положил руки на рожок своего седла.

— А как же Нэт? Он ведь там, в пустыне, и по-прежнему думает, что его преследуют. У него нет воды. Вполне возможно, что он уже мертв.

На лице Дэйли не возникло даже тени сочувствия.

— Выкарабкается. Мое время слишком дорого стоит, чтобы рыскать по пустыне в поисках какого-то никудышного охотника.

— Оно не стоило так дорого, пока тебя вдохновляла надежда его убить, — возмутился Мортон.

— Я поеду с тобой, Джим, — предложил Бенсон.

Дэйли повернулся к нему, и его лицо потемнело.

— Только попробуй, и тебе придется подыскивать другую работенку!

Бенсон сплюнул.

— Я закончил работать на тебя десять минут назад. Мне никогда не нравились койоты.

Он сидел на лошади, твердо глядя на Дэйли и ожидая, что тот выхватит оружие, но ранчеро только смотрел на него, пока наконец не опустил глаза. Он повернул лошадь.

— На твоем месте, — сказал Мортон, — я бы все продал и убрался отсюда. Эта земля не очень-то любит таких, как ты, Пит. — Мортон тронул лошадь. — Кто со мной?

— Мы все. — Это произнес Блэки. — Но нам лучше размахивать чем-нибудь белым. Я не хочу, чтобы этот нахальный индеец пристрелил меня!

Уже близился к закату второй день их поисков и четвертый — с начала преследования, когда они нашли его. Бенсон привязал к стволу своей винтовки рубашку, и все по очереди несли ее. Зная, что у Нэта нет воды, они еще вчера оставили всякую надежду найти его живым.

Кавалькада почти поравнялась со склоном обнажившегося песчаника, когда из-за скал раздался голос:

— Вы ищете меня?

Джим Мортон почувствовал, как по его напряженным мускулам прокатилась волна облегчения.

— Мы ищем тебя с мирными целями! — крикнул он. — Бандита поймали, а Ларраби не имеет к тебе никаких претензий.

Нэт Бодин перекинул свое длинное тело через камни, встал и посмотрел на них, прищурив глаза.

— Рад это слышать, — сказал он. — Я беспокоился о Мэри.

— С ней все в порядке.

Мортон пристально разглядывал Нэта.

— Как у тебя с водой?

— Я ее нашел. Самая чистая тинаис во всей пустыне.

Люди спешились, и Бенсон чуть не наступил на маленькую, в красных пятнышках жабу.

— Взгляни-ка на нее, Чак. Это самая подруга и спасла мне жизнь.

— Эта жаба?

Блэки не верил своим ушам.

— Что ты имеешь в виду?

— Жабы этого вида никогда не уходят далеко от воды. Их можно встретить только около какого-нибудь постоянного источника или родника. Я уже весь выдохся, полз на четвереньках, когда услышал их писк. Звук такой же, как у сверчка. Я слышал его когда-то раньше и вспомнил, как один индеец яки рассказывал мне об этих лягушках. Я стал искать, и нашел ее, и понял, что вода должна быть где-то близко. Я шел за пчелами целый день и еще полдня, а потом потерял их. Но когда начал оглядываться, увидел еще одну пчелу, потом еще. И все они направлялись к этому скоплению песчаных камней. Но именно жаба заставила меня остановиться здесь.

Они вели с собой для него лошадь, и он сел в седло. Блэки посмотрел на него.

— Лучше скажи спасибо Мортону, — сухо заметил он. — Он единственный не сомневался, что ты чист.

— Нет, и еще кое-кто, — возразил Мортон. — Мэри тоже не сомневалась. Она говорила, что ты не бандит и обязательно выживешь. Говорила, что ты справишься с чем угодно.

Мортон выплюнул жвачку, затем снова взглянул на Нэта:

— Все ломали голову, где ты берешь деньги, Нэт?

— Я? — Бодин понял голову и усмехнулся. — Добываю бирюзу. Я нашел место, где работали индейцы. Я обрабатываю ее и переправляю на Восток. — Он остановился и подобрал жабу, затем осторожно положил ее в седельную сумку. — Эта жаба, — с особенным выражением произнес он, — отправится домой к нам с Мэри. Усадьба у нас зеленая и чертовски красивая. Она на самом краю пустыни, но там много воды. Эта жаба заслужила себе хороший дом отныне и навсегда. По-настоящему хороший дом!

Авторские заметки

ДОЛИНА ТОНТО

Долина Тонто граничит на севере с кряжем Моголлон (жители Запада произносят это название как Магги-Оун) высотой в две тысячи футов. Она представляет собой красивое зеленое пространство, покрытое сосновым лесом и травянистыми лугами, где журчат ручьи и время от времени попадаются родники. Большая часть того, что старожилы относили к долине Тонто, находилась за ее пределами; она просто помогала точно определить местность.

На ней разыгралось несколько сражений с индейцами, в том числе те, которые генерал Крук вел с апачами. Но она больше известна в связи с войной долины Тонто между кланами Тьюксберри и Грэхэма.

Ее часто называли войной скотоводов с овцеводами, и, конечно, этот элемент там тоже присутствовал, но неприятности между Грэхэмами и Тьюксберри начались еще до того, как на сцене появились овцы. В разных источниках информации, оказавшихся в распоряжении рассказчика, число убитых указано различное. Однако, по всей вероятности, в этой войне погибло двадцать шесть человек, а может быть, и вдвое больше. Во время одной из схваток исчез и, вероятно, погиб отец мальчишек Блевинсов. В какой-то момент борьба стала настолько ожесточенной, что если человек видел незнакомца, то тут же убивал его. Идея состояла в том, что если он не на моей стороне, то наверняка на другой, иначе бы его здесь не было. Некоторое время в войне принимал участие Том Хорн.

В этой долине стояла хижина Зейна Грея.

ВПЕРЕД, НАЛЕТЧИКИ ИЗ ТОНТО!

Авторские заметки

СТЕЙНЗ-ПАСС

Однажды ночью (мне еще не было и семнадцати лет) меня высадили с товарного поезда в Стейнз-Пасс, штат Нью-Мексико, высоко в горах и поблизости от границы с Аризоной. Я только что вернулся из морского рейса на торговом судне и, чтобы сэкономить заработанные деньги, пристроился на товарняк, идущий на запад. Ночь выдалась ужасно холодная, и на рассвете, как только появились первые признаки жизненной активности, я вышел из депо и направился к единственному буфету, чтобы выпить кофе.

У стойки я разговорился со старым ковбоем. В этом Стейнз-Пасс, сказал он, случалось всякое: вооруженные ограбления, схватки с индейцами, а неподалеку, в каньоне Даутфул, произошло одно из самых отчаянных сражений — между апачами и пассажирами дилижанса, которые все до единого оказались прожженными ветеранами многих битв. Все они погибли. По слухам, Кочайз назвал их самыми отважными людьми, каких он когда-либо встречал.

Несколько лет назад, просмотрев кое-какие материалы, которые снимались около Тусона для одного из моих фильмов, я отправился на машине в те места, о которых должен был писать в «Шалако». Я ненадолго задержался в Стейнз-Пасс. Там осталось несколько зданий с пустыми окнами, слепо глядевшими на необитаемые горы, а по улице бродил дикий ослик. Это был город-призрак, и название вполне ему подходило. Вокруг Стейнз-Пасс действительно могло быть много призраков. Старый ковбой говорил правду.

В тени каньона до сих пор дремлют отзвуки множества сражений.

ПОСЛЕДНЯЯ ЗАСЕЧКА

Морган Клайд изучал в зеркале свое лицо — приятное, моложавое лицо с правильными чертами. Подбородок и нос не слишком округлы и не слишком длинны. После утреннего бритья на подбородке сквозь сильный загар проступала легкая синева, а вьющиеся каштановые волосы, окаймлявшие лицо, придавали его внешности романтичность.

Поверх мягкой серой рубашки он аккуратно повязал узкий черный галстук и накинул пиджак. Туалет завершила плоская шляпа. Выглядел Морган безупречно. Легкий оттенок нарочитой небрежности только прибавлял шарма. Вот уже десять лет из его тридцати пяти утреннее бритье и одевание являлись для него ритуалом, от которого он никогда не уклонялся.

Морган достал оба своих револьвера и тщательно осмотрел их. Сначала правый, затем левый. На правом виднелось девять зарубок, на левом — три. Он задумчиво смотрел на них, вспоминая…

Первая зарубка — Ред Бриджиз. В том году у него угнали скот. Пока Клайд охотился, Бриджиз заявился на его участок, сломал ограду, увел скот и хладнокровно застрелил его жену.

Морган Клайд снова посмотрел в зеркало. С тех пор он стал совсем другим. Мысленно он видел того высокого, гибкого парня с каштановыми волосами и мальчишечьей физиономией, спокойного и миролюбивого. Он любил жену, гордился фермой и своим небольшим стадом. Бог дал ему дар виртуозно обращаться с оружием, но он никогда не задумывался об этом. Вернее, не задумывался до визита Бриджиза.

Вернувшись домой с задней ногой антилопы поперек седла, он нашел убитую жену и дымившиеся развалины дома. Не было нужды спрашивать, кто это сделал. Бриджиз предупреждал его, что либо он уберется отсюда, либо пусть пеняет на себя. Внутри у него что-то прорвалось, и глаза на мгновение застлала кровавая пелена. Когда это мгновение прошло, Морган стал другим.

И тогда он уже знал, что делать. Ему следовало рассказать обо всем губернатору или судебному исполнителю Соединенных Штатов. И он мог бы обратиться к ним. Но внутри у него появилось что-то багровое и безобразное, чего раньше он никогда не замечал. Морган вскочил на своего пестрого пони и направился в Пивейс-Милл, маленький городок, тихий и пыльный.

Горожане догадывались, что произошло, потому что такое случалось со многими фермерами. Никто ни на секунду не задумывался, что может последовать расплата. Реда Бриджиза знали слишком хорошо. И на его счету числилось слишком много жизней.

Клайд ехал на своем пестром пони по улице. Увидев Бриджиза, спешился. Кто-то закричал, и Ред обернулся, смерил взглядом по-юношески неловкую фигуру Моргана и захохотал. Однако рука его быстро метнулась к револьверу. Но тут случилось нечто неожиданное. Револьвер противника заговорил первым, извергая огонь, и две пули угодили Бриджизу прямо в сердце. Пальцы громилы ослабли, оружие выскользнуло из его руки и упало, взметнув облачко пыли. Сначала он пришел в замешательство. Потом схватился за грудь и осел на землю.

Теперь Морган Клайд сознавал, что мог бы на том и остановиться, уехать из города, и тогда его оставили бы в покое. Но он понимал, что Бриджиз всего лишь марионетка, которую дергал за ниточки внешне респектабельный Эрик Пендлтон, банкир.

Клайд поднялся по ступеням, обогнул кассу и открыл дверь кабинета Пендлтона. Банкир поднял глаза от конторки и увидел свою смерть. Ошибиться было невозможно. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но тут Морган выстрелил. Негодяй получил по заслугам.

Отряд потерял след Клайда к западу от Бразоса, и он, продолжая путь дальше на запад, ввязался в войну скотоводов. Его и так уже разыскивали, значит, ему все равно. Банкир не заслуживал засечки на револьвере, но он засчитал тех троих, которых застрелил на улицах Форт-Самнера, и еще одного, убитого к западу от Галлупа.

Он попал в переделку в Сент-Джордже, потом в Вирджиния-Сити. После этого у него появилась репутация.

Морган Клайд обернулся и пристально посмотрел на массивные старые часы своего деда — все, что у него осталось о предков. Их привезли из Шотландии много лет назад, и семья увозила их все дальше на запад, сначала в Огайо, потом в Иллинойс, а затем и в Техас. Он собирался послать за часами, когда хозяйство пошло на лад и все устроилось. Для него и Дианы они стали символом домашнего очага и постоянства.

С чего это вдруг он пустился в воспоминания? Ведь давным-давно решил, что с прошлым покончено.

На своем рослом вороном скакуне Морган ехал по улице к конторе Шермана. Он уже давно работал на людей этого типа, которые нуждались в силе, чтобы получить желаемое, но которые сами такой силой не обладали.

Шерман держал возле себя нескольких головорезов, искусно разжигал в них ненависть друг к другу, и жирел на их грызне. В группу входили Том Кул и братья Эрли, все как один крутые и безжалостные.

Клайд знал, что ему предстоит. Ну что ж, этому идиоту поселенцу следовало быть поосмотрительнее и не соваться на землю в Красной долине. Это было лучшее пастбище Шермана, хотя он и не владел им. Но такой сопляк не сможет против него устоять. И если он на что-то надеется, значит, полный дурак.

Но тут ему опять вспомнился другой молодой поселенец, и Клайд со злостью прогнал от себя это воспоминание, раздраженно тряхнув головой.

В баре пили братья Эрли, Вик и Уилл. Они с ненавистью посмотрели на него.

Когда Клайд вошел в кабинет Шермана, тот поднял голову от бумаг и широко улыбнулся.

— Присаживайся, Морг, — весело пригласил он. Затем откинулся на спинку стула и сложил вместе кончики пальцев. — Значит, так. Когда мы разберемся с этим Халлэмом, остальные поймут, что с нами шутки плохи. К весне пастбище полностью освободится и у меня будет самое большое стадо к западу от Огороженных равнин.

На стуле, прислонившись к стене, сидел узкоглазый Том Кул, с худым лицом, напоминавшим томагавк. Он сворачивал самокрутку и, коснувшись желтой бумажки кончиком языка, посмотрел на Клайда.

— Есть желание заняться этим, Морг? — сухо спросил он. — Или уступишь мне? Говорят, ты сам когда-то был поселенцем.

Морган Клайд безразлично смерил его взглядом, подняв одну бровь.

— Хочешь сделать за меня работу? — Весь его вид выражал презрение. — А ты вполне можешь справиться, Кул. Ведь это хладнокровное убийство как раз в твоем духе. Я-то привык иметь дело с вооруженными людьми.

Глаза Кула угрожающе сузились.

— Вот как? — шепотом прохрипел он. — Моя пушка будет готова в любой момент, Клайд, как только пожелаешь.

— Я не стреляю в мокрых куриц, — спокойно отрезал Морган.

— Ах ты…

Глаза Тома Кула вспыхнули ненавистью, и его рука рванулась от самокрутки к револьверу.

В мгновение ока Морган выхватил свой. Но не успел прогреметь выстрел, как в горячую напряженность момента ворвался резкий голос Шермана. От неожиданности они оба обернулись. В руке их вожака тоже застыл револьвер.

Морган оторопел. Ему никогда не приходило в голову, что Шерман умеет так ловко обращаться с оружием. И он не сомневался, что Кул испытывает то же самое ощущение. Шерман — бандит! Это многое меняет. Клайд мельком взглянул на Тома и заметил, что тот убрал руку с револьвера. В какое-то мгновение оба они могли погибнуть. Если не от своих пуль, то от пули Шермана. Они ведь даже не смотрели на него.

— Успокойтесь-ка лучше, мальчики, — миролюбиво произнес Шерман, откидываясь на вращающемся стуле. — Если здесь и будет кто-то стрелять, то только я.

Он посмотрел на Клайда, и во взгляде его читалось явное торжество.

— А ты начинаешь сдавать, Морг, — покачал он головой. — Я мог отправить тебя на тот свет раньше, чем ты успел бы достал револьвер.

— Возможно.

Шерман пожал плечами.

— К Халлэму отправишься ты, Клайд. Я хочу, чтобы ты убил его, понятно? Дом сожги. А что будет с его женой — тебя не касается. У меня на сей счет свои планы. — Он ухмыльнулся, обнажив крошащиеся зубы. — Да, на нее у меня другие планы.

Клайд повернулся на каблуках и вышел на улицу. Только он собирался вскочить в седло, как к нему подошел Том Кул. Тихо, почти не двигая губами, зашептал:

— Ты видел, Морг? Ты видел, как он выхватил револьвер? Этот парень становится опасным. Почему он все время скрывал это от нас? Что-то тут воняет до небес. — Он потуже затянул ремень. — Морг, давай разберемся с ним вместе и возьмем дело в свои руки. В этой долине можно сколотить целое состояние. У тебя же неплохо голова варит, Морг. Ты будешь вести дело, а уж грязная работа — за мной. Давай уберем Шермана. рано или поздно он нас обоих подставит.

Морган Клайд вскочил в седло.

— Я не продаюсь, Том, — ответил он спокойно. — У нас с тобой разные дороги. Я не продаюсь и не заключаю сделки за чьей-то спиной. Когда Шерман будет мне больше не нужен, я скажу ему это в лицо.

— Он убьет тебя!

Клайд устало улыбнулся:

— Возможно.

Он развернул лошадь и двинулся прочь. Стало быть, Шерман — бандит.

Том Кул прав, здесь что-то неладно. Этот человек нанимал других, чтобы те расправлялись за негр с неугодными, сам редко носил оружие, и никто даже не подозревал, что он способен так быстро выхватить револьвер. А в руках двуличного человека, особенно если никто не ждет от него подвоха, это могущественное оружие.

В конце концов, что он имеет на сегодня? Шерман должен ему десять тысяч долларов за грязную работу — за то, что он угонял скот, заставлял людей уходить с их земли, за несколько перестрелок. Том Кул в таком же положении. Теперь, когда Халлэм не будет стоять на пути Шермана, а остальные поселенцы уйдут, ему больше не понадобится ни Кул, ни сам Морган.

Морган Клайд вдруг вспомнил крошащиеся зубы Шермана, его хитрую улыбку и намеки, когда он говорил о жене Халлэма. Как ни странно, он впервые увидел себя в истинном свете. Наемный убийца, работающий на человека с инстинктами крысы! Не слишком приятная истина. Он сердито тряхнул головой, заставляя себя сосредоточиться на предстоящем деле.

Вик Халлэм молод и зелен. Говорили, что он отлично стреляет из винтовки и неплохо из револьвера — в тех случаях, когда его доставали. И все-таки по западным меркам доставали его непростительно медленно. Ему было лет двадцать шесть, а жена — совсем еще девчонка, лет девятнадцати, не больше, и красивая. Несмотря на молодость, Халлэм вел себя независимо. Он не поддался Шерману и поклялся, что будет жить в Красной долине столько, сколько пожелает, мол, у него все законные права на эту землю, а у Шермана — никаких прав.

Но Морган Клайд давным-давно похоронил всякое уважение к закону. Вдоль границы продвижения переселенцев законы устанавливал тот, кто быстрее всех обращался с пушкой, а пока что такой человек он. Если Шерману хочется получить Красную долину, он получит ее. И если это произойдет через труп Халлэма, значит, так тому и быть. Он еще никогда не уклонялся от работы и никогда не станет этого делать. Он позаботится о Халлэме.

Морган ехал быстрой рысью, хорошо представляя себе, что нужно делать. Халлэм — человек вспыльчивый, и вынудить его схватиться за пушку будет проще простого.

Клайд покачал головой, стараясь отогнать невеселые мысли. Получив причитающиеся ему десять тысяч, он сможет уехать отсюда. Он найдет новые края, купит ранчо и будет тихо жить в таком месте, куда еще не докатилась его дурная слава. Но, даже убеждая себя в этом, он понимал, что так никогда не будет. Несколько лет назад он еще мог бы это сделать, но теперь слишком поздно. Куда бы он ни направился, везде будут дымящиеся револьверы, мгновения, расколотые полыхающим огнем, и грохот выстрелов. И куда бы он ни направился, на него всегда будут смотреть как на убийцу.

Над долиной колыхались волны зноя. Он придержал лошадь, перейдя на шаг. Мысленно вернулся в дом, который построили они с Дианой, и вспомнил, как они говорили о том, что поставят в комнате часы.

Обогнув гряду скал, Морган въехал во двор ранчо в Красной долине. Держа руку наготове, осторожно направился к дому. Из двери вышла молодая женщина и выплеснула воду. Потом она подняла голову и увидела его.

Он уже находился достаточно близко, и ее лицо покрыла смертельная бледность, а глаза слегка расширились. Внутри у него что-то сжалось. Он понял, что она его узнала.

— Что… что вам нужно? — спросила она.

Он посмотрел в ее широко раскрытые глаза и подумал, что она очень красива.

— Я хотел повидать мистера Халлэма, мэм.

Она колебалась.

— Может быть, спешитесь и присядете на веранде? Его сейчас нет, но он скоро вернется. Он… Он охотится на антилоп за Скалистым кряжем.

Антилопы! Морган Клайд слегка напрягся, затем снова успокоился. Ему понадобилось сделать немалое усилие, чтобы поверить, что все это происходит на самом деле. Эта девушка… Надо же, по росту и фигуре она почти такая же, как Диана, и почти такая же красивая. И дом… Вот скамейка для стирки белья, самодельная мебель — точь-в-точь как в его собственном доме. И Халлэм уехал охотиться на антилоп.

Все было точно таким же, даже винтовка в углу… Внутри у него что-то дрогнуло. Винтовка! Мгновение назад она стояла в углу, а теперь исчезла! Он инстинктивно сорвался со стула и бросился в сторону — за долю секунды до того, как прогремел выстрел и мимо его головы просвистела пуля.

Он вскочил на ноги как кошка и вывернул винтовку из рук девушки, прежде чем она успела выстрелить снова. Потом невозмутимо разрядил оружие и высыпал патроны на стол, с улыбкой глядя на девушку, и взгляд его, как ни странно, светился уважением. Он отметил, что в ее глазах не было ни слез, ни страха.

— Отличный выстрел, — спокойно похвалил он.

— Вы пришли сюда, чтобы убить моего мужа, — сказала она. Это было не обвинение; она просто констатировала факт.

— Может быть. — Он пожал плечами. — Может быть, и так.

— Почему вы хотите убить его? — с бешенством спросила она. — Что он вам сделал?

Морган Клайд задумчиво посмотрел на нее.

— Конечно же ничего. Но эта земля понадобилась кое-кому другому. Почему бы вам не уехать отсюда?

— Нам здесь нравится! — возразила она.

Он огляделся:

— Здесь славно. Мне тоже тут нравится. — Он показал в противоположный угол комнаты: — Вон там должны стоять часы, дедушкины часы.

Она с удивлением посмотрела на него:

— Мы… Мы собираемся приобрести часы. Когда-нибудь.

Он поднялся, подошел к недавно сделанным полкам и осмотрел фарфоровую посуду, украшенную синими фигурками — мальчики, девочки и голландские мельницы. Он повернулся к окну.

— Я думал, вы откроете его в такое отличное утро, — сказал он. — Было бы больше воздуха. И мне нравится, когда занавески колышутся от легкого ветерка. А вам?

— Мне тоже, но рама заедает. Вик все собирается поправить ее, но он так занят…

Морган Клайд взял молоток, снял полоски багета и поднял окно. Положив один угол на стол, он достал из кармана нож и осторожно поскоблил края, дважды попробовал закрыть и открыть окно, пока оно не стало двигаться легко. Затем вернул его в прежнее положение и прибил багет гвоздями на место. Он снова попробовал открыть окно. Легкий ветер колыхнул занавеску, и женщина засмеялась. Он обернулся и печально улыбнулся ей.

Солнечный свет падал на грубо обструганный пол. Он поднял глаза и увидел, что по дороге едет человек. Морган медленно повернулся и посмотрел на хозяйку. Ее глаза широко раскрылись.

— Нет! — ахнула она. — Пожалуйста! Не надо!

Морган не оглянулся. Он вышел на крыльцо и вскочил в седло. Потом развернул вороного и направился к приближавшемуся фермеру. Не успел Халлэм произнести ни слова, как Клайд заговорил:

— Плохо держишь винтовку. Никогда не угадаешь, в какой момент она может понадобиться!

— Клайд! — резко воскликнул Халлэм. — Что…

— Доброе утро, мистер Халлэм, — произнес Морган, слегка улыбнувшись. — У вас отличный дом.

Он коснулся боков вороного каблуками и умчался галопом. Фермер, нахмурившись, смотрел ему вслед…

Уже проезжая по улице города, Клайд подумал о том, что сейчас произойдет. Вот оно, сказал он себе. Ты знал, что всему этому должен прийти конец. Вот он пришел.

Братья Эрли сидели еще в баре. Они проводили его настороженными взглядами. Он шагнул к двери конторы и открыл ее. Шерман за письменным столом разговаривал с Томом Кулом, развалившимся на стуле у стены. Ничего не изменилось. Кроме него самого.

— Я ухожу, Шерман, — спокойно объявил Клайд. — Ты должен мне десять тысяч долларов. Я хочу получить их. Сейчас.

Глаза Шермана сузились.

— Что там с Халлэмом? — резко спросил он.

Морган Клайд довольно улыбнулся:

— Я позаботился о нем. И, кажется, очень неплохо.

— К чему вся эта чушь насчет ухода? — спросил Шерман.

— К тому, что я ухожу.

— Ты не уйдешь, пока я не буду к этому готов, — хрипло отрезал Шерман. — Я хочу знать, что там произошло.

Клайд как будто ненароком повернулся так, чтобы видеть Тома Кула.

— Ничего не произошло, — спокойно ответил он. — У них там славный дом. И они славная парочка. Я позавидовал им и решил, что пусть себе остаются.

— Ты решил?

Том проворнее меня, пронеслось в голове Клайда, когда он уже начал движение, и в любом случае выстрелит первым, тогда…

Прогрохотал револьвер, и пуля ударила Тома Кула в грудь, прежде чем бандит успел поднять свое оружие. Клайд почувствовал, как мимо его лица просвистела пуля, но, прежде чем повернуться, выстрелил в Кула еще раз. Что-то сильно ударило его в туловище, потом в ногу. Он упал, но тут же поднялся, шатаясь, и разрядил револьвер до конца в Шермана.

Тело Шермана обмякло, и из уголка рта потекла струйка крови.

Клайд повернулся и пошел к двери, стараясь держаться очень прямо. Голова казалась легкой и даже слегка кружилась. Он аккуратно открыл дверь и вышел в бар. В другом конце зала Эрли, выпучив глаза, разом выхватили револьверы. Через дверь за его спиной они видели, как мертвое тело Шермана сползает на пол. Оба двигались как один человек. Заскрежетав зубами, Морган спустил курок и застрелил их обоих…

Уже почти добравшись до лошади, он упал и растянулся во весь рост в пыли. Будто издалека до него донесся стук копыт, а затем Клайд почувствовал, как его переворачивают на спину. На него смотрел Вик Халлэм.

Хрипло дыша, Морган приподнял голову.

— В моем доме, — невнятно пробормотал он сквозь кровь, пенившуюся у него на губах. — Часы. Поставьте… поставьте их… в углу.

На лице Халлэма было написано сочувствие и глубокое понимание.

— Конечно. Это будет здорово. Когда ты поправишься, мы вместе привезем их… При условии, что мы станем компаньонам на ферме. Но почему же ты не подождал меня? Я бы поехал с тобой.

— Компаньоны, — произнес Морган Клайд. Как хорошо, что можно снова улыбаться. — Это будет здорово. Просто здорово.

Авторские заметки

КРЯЖ МОГОЛЛОН

В тех же окрестностях кряжа Моголлон находится ранчо «Двойной Круг», основанное около 1880 года. На ранчо есть могилы четырех грабителей поездов. Скрываясь от закона, они устроились на работу в «Двойном Круге», куда за ними и пришел по следу отряд в сопровождении двух техасских рейнджеров. Бандиты завязали перестрелку, и всех четверых похоронили на том месте, где погибли.

В тех краях не было ни одного ранчо, на которое бы не совершали набеги апачи, да и бандитов там бродило великое множество. В тех местах орудовал Черный Джек Кристиан, его убежище находилось в пещере в каньоне Коул-Крик, милях в двадцати от Клифтона. Кристиана убили неподалеку от пещеры.

Рядом с этой же пещерой есть место, известное как Лагерь Убийцы, где погиб Феликс Бурресс. Его убийцу выследили до охотничьей хижины в горах и схватили. Он был приговорен к пятнадцати годам заключения в тюрьме Юма.

ЛЕБЕДИНАЯ ПЕСНЯ «СОМБРЕРО»

Стретч Магун, шести с половиной футов роста, если считать от носков, и тощий как хворостина, пустил своего мустанга-груллу вниз по склону оврага, пересек его по диагонали и направился к тропе, которая проходила по краю другого склона. Его длинное унылое лицо казалось необычно печальным.

Когда грулла взобрался наверх, Стретч пустил его медленным шагом. Глаза его по-прежнему оставались грустными, но взгляд сделался более внимательным, как будто он чего-то ждал. Он приближался к ветхому дому, некрашеному и мрачному, с грязным и запущенным участком вокруг него. Все постройки усадьбы требовали безотлагательного ремонта. Корраль представлял собой мешанину из остатков изгороди, а конюшней служил навес — просто крыша на нескольких столбах, под которой лежали три седла.

Прежде всего Магун заметил седла, и его огрубевшее, бронзовое от загара лицо напряглось. Он остановил лошадь между лачугой и навесом. В дверях возник крупный бородатый человек с маленькими неприятными глазками.

— Здорово, — произнес он. — Чего надо?

Стретч нащупал свои курительные принадлежности и начал сворачивать самокрутку.

— Хочу вам кое-что сказать.

Сунув самокрутку в рот, он чиркнул спичкой о джинсы, затем поднял голову. Мужчин стало уже двое: верзила вышел наружу, а в дверях появился низкорослый парень с рыжеватыми волосами и некрасивым веснушчатым лицом. Третьего нигде не было видно.

— Вслед за утром приходит день, — заметил он философски, — а я веду дела на ранчо «Лейзи-С».

— Что?

Верзила приблизился к нему на пару шагов.

— Хочешь сказать, что ты там старший работник? А что случилось с Кетчеллом?

Стретч Магун грустно посмотрел на верзилу.

— Ну как же, Вейдмен, с Кетчеллом случилось то, что рано или поздно случается с такими, как он. Я это предвидел. Он пал жертвой самомнения. Каждый раз, когда этот парень садился играть партию в покер, я понимал, чем это кончится.

— Ближе к делу! — резко перебил Вейдмен. — Что произошло?

— Мы чуточку поспорили, — невозмутимо продолжал Стретч, — и Кетчелл подумал, что я блефую. Он бросил мне вызов. Мы оба раскинули новую партию, и я пошел с двух тузов — прямо в сердце.

— Ты убил Берна Кетчелла? — недоверчиво воскликнул Вейдмен. — Я не верю!

— Ну… — Стретч опустил левую руку к поводьям, — мертв он или нет, но его сегодня хоронят. Если он жив, то, наверное, здорово рассердится, когда проснется и обнаружит вокруг всю эту грязь.

Он повернул своего мустанга.

— Ах да! Чуть не забыл. Мы поспорили о том, что клеймо «Лейзи-С» можно очень легко переправить на твое «Сомбреро».

— Ты обвиняешь нас в угоне? — спросил Вейдмен.

Его глаза на мгновение вспыхнули, и Стретч почувствовал, как по его телу прошла легкая дрожь облегчения. Теперь он знал, где находится тот третий, — его это немного беспокоило. Третий стоял за углом корраля.

Он опустил глаза, и его сердце подскочило. Солнце стояло как раз за корралем, он видел на сухой земле тень этого угла и едва не ухмыльнулся, заметив мимолетное движение.

— Я вас ни в чем не обвиняю. Я не уверен. Если бы не сомневался, не разговаривал бы тут с тобой. Я бы подвесил тебя на тополе за толстую шею. Сейчас я всего лишь пытаюсь намекнуть, что шутки кончились. Ты либо сменишь тавро, либо уберешься отсюда. Не знаю, что тебе больше придется по вкусу.

— Ах ты…

Лицо Вейдмена покрылось пятнами и стало грозным, но тут он сделал ошибку. Слишком уж он рассчитывал на выстрел из-за угла корраля. Стретч Магун выхватывал револьвер чересчур быстро, чтобы ему кто-нибудь успел противостоять.

Незаметно для Вейдмена Магун не спускал глаз с тени корраля. Увидев, как из-за угла поднимается ружье, он подождал, пока оно покажется и остановится. Потом выхватил револьвер и тут же выстрелил.

Стретч выстрелил даже немного быстрее, чем следовало бы. Пришлось стрелять навскидку, потому что в следующее мгновение он уже вернул револьвер в прежнее положение и взял под прицел двоих других. Его пуля поразила палец левой руки стрелка, который лежал на стволе ружья. Чисто срезав кончик большого пальца, она срикошетила, пропорола борозду на щеке, отрезала мочку уха и зарылась в землю позади него. Ко всему этому добавился эффект удара в ухо, и меткий стрелок покатился по земле, мгновенно потеряв сознание.

Револьвер Вейдмена еще не выскочил на свет из кобуры, а Ред Познер даже не успел протянуть к нему руку, когда пушка Магуна уже смотрела на них. Вейдмен застыл, потом очень аккуратно разжал пальцы, и револьвер скользнул обратно в кобуру. Лицо его под щетиной бороды посерело.

— Никаких плохих чувств я к вам не питаю, повторяю еще раз, — спокойно предупредил Стретч. — Смените тавро или убирайтесь!

Он развернул лошадь и, не выпуская их из виду, поехал к оврагу. Затем, вместо того чтобы направиться по тропе вверх и на другую сторону, подстегнув мустанга, промчался с четверть мили вниз по оврагу до разветвления и взял влево. Оказавшись далеко в глубине кедровника, он выбрался из оврага и направился к городу.

Неожиданно Магун поймал себя на том, что расстроился. Что-то в последней стычке пошло не так, как он хотел. Баркер послал за ним две недели назад, когда численность скота, пропавшего с «Лейзи-С», начала быстро расти. За эти две недели Стретч выяснил две вещи: во-первых, скот с «Лейзи-С» клеймили, а затем, пока клейма были еще свежими, уводили через разломы в горном хребте около ранчо «Сомбреро», принадлежавшего Лаки Вейдмену.

Во-вторых, он выследил Берна Кетчелла и фактически поймал его на месте преступления, когда тот подделывал тавро. Для ловкого человека, у которого есть железо для клеймения, изменить «Лейзи-С» на «Сомбреро» ничего не стоило.

Требовалось всего-то добавить перевернутую букву «U» над верхней дугой «Лейзи-С», чтобы получилась тулья сомбреро, а потом раскаленным металлом провести линию от верхушки буквы «С» по кругу к нижнему концу. Это совсем просто, очень просто.

Берн Кетчелл был «головой», которая стояла за угонщиками. Убрав Берна, Стретч полагал, что угоны прекратятся. Теперь же, когда его попытались убить, он не чувствовал такой уверенности.

Лаки Вейдмен нагл и грязен, но отнюдь не глуп. Он ни за что не попытался бы прикончить Магуна у своего дома после того, как его уличили в угонах, если бы только не рассчитывал на друзей — и таких друзей, которые могли бы его выгородить.

Тинкервилл, неприглядный ковбойский городок, раскинувшийся на равнине около устья каньона Тинкер, в верхней части которого недавно обнаружили серебро, переживал легкий бум. В него хлынул поток переселенцев. Некоторые из них прибыли с Востока и не знали обычаев Запада. Таким оказался и Бен Роуси, высокий, аккуратный, седоусый человек, назначенный шерифом.

Другой — высокий красавец Пол Хартман, поселившийся в Тинкервилле всего полгода назад, но уже успевший стать, по общему признанию, большим человеком в городе. Он ссудил деньги Сэму Тинкеру, владельцу «Тинкер-Хаус», основавшему город еще во времена индейцев, купил долю в горнодобывающих предприятиях, снабдил деньгами, провизией и снаряжением троих старателей, начал выпускать еженедельную газету и приобрел контрольный пакет акций бара «Длинный рог».

К числу новоприбывших принадлежала и Келли Джарвис, владелица ранчо «Лейзи-С», которым управлял Дин Баркер.

Красавица двадцати одного года от роду, Келли только что прибыла с Востока. Отец ее, старый прожженный объездчик пастбищ, почти всю жизнь провел в седле. Он скопил кучу денег и щедро оделил дочь, которую якобы назвал так в честь своего компаньона. Так сказала она сама, и никто не подвергал ее слова сомнению.

Не прошло и двух часов с того момента, как Келли добралась до города, ее стал повсюду сопровождать Пол Хартман, весьма обходительный и приятный в общении.

Сам новичок в этих краях, выездной окружной сыщик Стретч Магун все это разузнал, как только приехал в городок. Высокий, печальный и спокойный, он бродил из салуна в салун, слушал и изредка вскользь задавал вопросы или завязывал разговор. В результате Магун обычно получал гораздо больше информации, чем кто-либо собирался ему рассказывать.

Он как раз выпивал в «Длинном роге», когда к нему подошел Бен Роуси.

— Магун, — резко произнес Роуси, — скажи мне честно, что это за стрельба случилась на «Лейзи-С»?

Магун удивился. На Западе жизнь угонщиков скота обычно очень быстро заканчивалась либо от веревки, либо от пули. Сам он, отнюдь не склонный к насилию, действовал в соответствии с законами этих краев. Он представил Баркеру свидетельства того, что тавро подделывается, доказал, что именно по распоряжению Кетчелла скот перегоняли через разломы в горах поблизости от «Сомбреро», и обнаружил Кетчелла, когда объезжал ранчо вместе с Баркером и Каунти Гэлвеем. Кетчелл не заметил этих последних и попытался решить дело перестрелкой.

— Особенно нечего рассказывать. Я застал его в тот момент, когда он подделывал клеймо, а он схватился за пушку. Только вот доставал ее слишком медленно.

— Ты должен понять, Магун, — резко заявил Роуси, — что перестрелки здесь — дело прошлое. Будет проводиться расследование. У тебя есть свидетели?

— Угу.

Магун слегка удивился, но ничуть не встревожился.

— Баркер и Гэлвей ехали вслед за мной и все видели.

Глаза Роуси сузились.

— Вот как, Гэлвей? В этом округе его свидетельство не годится. Он сам замешан слишком во многих заварушках.

Тут дверь открылась, и вошел Пол Хартман.

— О, привет, Магун. Тебя-то я и искал. Мисс Джарвис хочет видеть тебя.

Стретч вышел на залитую солнцем улицу. Келли Джарвис, прямо-таки картинка со своими рыжими волосами и в темно-зеленой амазонке, сидела у дверей на гнедой лошади. Хартман и шериф Роуси вышли вслед за ним.

— Вы хотели меня видеть, мэм?

Он грустно посмотрел в ее фиалковые глаза. Теперь они были холодны.

— Да, хотела. Насколько я понимаю, Дин Баркер нанял вас для того, чтобы вы нашли тех, кто угоняет скот с моего ранчо. Ко всему прочему вы убили моего старшего работника. Мне не нужны здесь наемные убийцы. Вы уволены.

— Уволен?

Длинное меланхоличное лицо Магуна не изменилось.

— Меня нанимал Баркер, мэм. Я так думаю, пусть он же меня и увольняет.

— Баркер, — твердо сказала Келли Джарвис, — сам уже уволен!

Магун поднял на нее глаза; затем сдвинул свою потрепанную шляпу на затылок.

— Я полагаю, — печально произнес он, — только на такую благодарность и мог рассчитывать человек, посвятивший этому ранчо самые лучшие годы своей жизни, как это сделал Баркер. Что еще ожидать от девушки, которую назвали в честь мула!

От смущения лицо Келли залилось густым румянцем.

— Кто вам это сказал? — сердито выпалила она.

Пол Хартман быстро подошел к нему.

— Ну хватит! — вмешался он. — Убирайтесь!

Он положил руку на плечо Стретча Магуна и толкнул его.

И зря это сделал. Даже очень зря. Пол Хартман был весьма опытным молодым человеком и имел понятие о суровых и, неприглядных сторонах жизни. И все же, грохнувшись на обе лопатки в пыль в добрых шести футах от тротуара, он испытал настоящее потрясение — подобного еще никогда не случалось с ним.

— Эй! — закричал Роуси. — Ты не смеешь…

Зато городской бродяга Чикен Ливере улыбался, он имел на сей счет свое мнение.

— Этот пижон поднял на него руку! — воскликнул он. — Ему не следовало этого делать.

Хартман встал и принялся отряхивать одежду. Потом спокойно снял пиджак.

— Я поучу тебя кое-чему! — рявкнул он, сверкая глазами. — Вам, деревенщине, пора научиться разговаривать с джентльменами!

Хартман много занимался боксом, но он участвовал только в дружеских матчах. Стретч Магун научился драться благодаря обширной практике, и хотя он знал многие приемы бокса, ни одному из них его не учили по-дружески. Короткий прямой удар слева, превративший губы Пола Хартмана в кровавый гриб-дождевик, ни в малейшей степени не отличался дружелюбием, и апперкот справа, который угодил Хартману в солнечное сплетение и поднял его в воздух, так что ноги оторвались от тротуара, тоже, мягко говоря, выглядел грубым. Даже немного вульгарным.

Шериф Бен Роуси не привык к западным обычаям. Его назначил совет, в котором председательствовал и заправлял Пол Хартман. Однако он умел ценить хорошую драку. Бен помог Хартману подняться и отряхнуться от пыли. Вслух он выразил свое соболезнование по поводу неудачной стычки, но мысленно признался себе, что уже давно не видел таких замечательных ударов. В первый раз и без какой-либо уважительной причины он задумался о том, что представляет собой Пол Хартман.

Келли Джарвис была серьезной молодой леди. Ее рыжие волосы и ирландское происхождение, а может быть, и что-то еще (недаром же отец назвал ее в честь любимого мула) способствовало тому, что она пришла в ярость.

Ей понадобилось больше часа, чтобы понять: она сердится не столько на Стретча Магуна, который вышиб Хартмана на середину улицы, сколько на самого Хартмана — за то, что тот допустил, чтобы с ним разделались на совесть. Герои живы, пока совершают подвиги, а Пол Хартман оказался не на высоте.

— Я это представляю себе так, — говорил Стретч Гэлвею. — Пол Хартман перед тем поговорил с ней. Она здесь недавно, а у него все схвачено. Поэтому она его слушает.

— Но зачем ему это? — спросил Гэлвей. — На что он ставит?

— А вот это, — согласился Магун, — и есть суть дела. Может быть, он просто красивый парень, который пытается завоевать смазливенькую девчонку. А может, за этим кроется что-то еще. Не понимаю.

В тот момент не он один ломал себе голову над происшедшим. Келли сидела за завтраком и впервые с тех пор, как приехала на Запад, мучила вопросами свою собственную симпатичную рыжую головку.

Она плохо знала Запад и во всем следовала советам Пола Хартмана. Но теперь задумалась. В конце концов, Дин Баркер работал на нее с тех самых пор, как умер ее отец. Ей тогда было всего четырнадцать лет. Его доклады, написанные плохим почерком, но всегда разборчиво, приходили регулярно. Она вспомнила, что, несмотря ни на что, ранчо всегда приносило прибыль. А теперь, последовав совету своего нового друга, она прогнала его. Как прогнала и человека, нанятого Баркером для того, чтобы расследовать дело об угоне ее скота.

Стретч Магун действительно убил ее старшего работника. Хартман сказал, что Магун — профессиональный убийца. Но так ли это? Потом она вспомнила, что отец однажды сам убил двух человек, пытавшихся угнать у него скот. Тут всплыла еще одна деталь, которая вызывала раздражение: откуда Магуну известно, что отец дал ей имя в честь своего мула?

Его осведомленность раздражала ее. Но и озадачивала.

После завтрака Келли Джарвис села на лошадь и отправилась в холмы. Зеленая амазонка и шляпа в тон остались в номере «Тинкер-Хаус». Она надела джинсы, ботинки, мужскую рубашку и шляпу. И в первый раз с тех пор, как ей исполнилось четырнадцать и отец позволил ей ездить одной, взяла с собой револьвер.

Она покинула Запад семь лет назад, но по пути сюда обнаружила, что не утратила необходимых навыков — все же выросла на спине пони; Келли умела пользоваться лассо и ездить верхом не хуже многих ковбоев.

Девушка проехала через разломы, отделявшие ее ранчо от земель новой усадьбы «Сомбреро». Один раз, спешившись у ручья, чтобы напиться, она нарисовала палочкой в грязи тавро «Лейзи-С», а затем сделала два простых движения, которых оказалось достаточно, чтобы превратить его в «Сомбреро». Ей пришлось признать, что Стретч Магун докопался до сути. Если Лаки Вейдмен честный человек, как утверждал Хартман, то совершенно непонятно, почему он выбрал для своего тавро сомбреро.

Лицо Реда Познера, правой руки Вейдмена, напоминало морду рогатой жабы, а вел он себя как осел, которого мучают колики. Привилегию думать Ред оставлял своим боссам. Сам же получал деньги, пропивал их, а потом снова угонял скот, чтобы снова получить деньги и снова купить виски. Когда Келли Джарвис выехала на прогалину, он подделывал клеймо на бычке с «Лейзи-С».

Они заметили друг друга одновременно, но Ред, совесть которого была нечиста, отреагировал быстрее. Отшвырнув клеймо, он набросился на девушку. В считанные минуты она оказалась на спине в пыли, связанная по рукам и ногам.

Покончив с этим делом, он остановился. Вот она лежит, опутанная лассо. Но что же дальше? Что с ней делать? Само собой разумеется, у него сразу возникла масса идей на этот счет, но Ред Познер давно понял, что любые действия без распоряжения Лаки Вейдмена легко могут привести к неприятностям. Он привязал девушку к седлу и отправился к развалюхе около высохшего оврага.

С точки зрения Лаки Вейдмена, ничего хуже он не мог придумать. Если бы Ред Познер пришел к нему и заявил, что схватил девчонку, он тут же разыграл бы из себя спасителя и отвез ее обратно в город, сделавшись героем дня, — даже если бы для этого ему пришлось пристрелить Реда. Последнее показалось ему не такой уж плохой идеей.

Но Ред, будучи при всей своей нечестности человеком простодушным, подъехал прямо к Лаки и сразу начал рассказывать о том, что произошло. Девчонка, несомненно, поняла, что они работают вместе. И никакой возможности свалить это на Магуна не осталось. Более того, Хартман тоже ни за что не захочет улаживать их дела. Одно дело — угонять коров, и совсем другое — схватить и удерживать девушку.

В то время как Лаки мучительно искал решение свалившейся на его голову задачи, Стретч Магун размышлял.

У длинного, тощего, всегда несчастного на вид Стретча память была ничуть не короче его конечностей. Как у всякого выездного сыщика и исполнителя закона, ее переполняли обрывки профессиональных знаний и целая куча данных о разыскиваемых людях и украденных вещах. Он сидел рядом с Чикеном и резал ножом по дереву. Время от времени задавал самые обыкновенные вопросы, заполняя ответами пробелы в головоломке, складывавшейся у него в мозгу.

Чикен Ливере имел маленький горный отвод. Время от времени он намывал там немного золота, что обеспечивало его пищей, спиртным и освобождало от ужасных тягот труда. Философ и мечтатель, Чикен усердно и внимательно наблюдал за своими собратьями. Не моралист, не сплетник, он просто смотрел и запоминал.

Если Ливере становился очевидцем убийства, то вполне мог заинтересоваться его способом и мотивом. Ему никогда бы не пришло в голову донести властям. В этом мире люди совершают всякие странные поступки. Пусть даже убийство. Никому нет до этого решительно никакого дела.

Однако в тот день, прельщенный тем, что долговязый сыщик вырезает вместе с ним по дереву, и даже просто тем, что кто-то всерьез заинтересовался им, Чикен Ливере начал выдавать информацию.

К примеру, он помнил тот день, когда Пол Хартман прибыл в город.

— Он приехал один?

Нет, не один. Но они расстались с тем другим человеком на окраине города.

— С кучей денег?

Угу, точно. И все — двадцатидолларовыми купюрами. Превосходными новенькими купюрами.

— И друзья появились?

Не сразу. Он болтал с Сэмом Тинкером. Потом однажды завел дружескую беседу с Лаки Вейдменом, вроде бы случайно. Только, может, и не случайно вовсе. Вейдмен долго околачивался неподалеку, как будто ждал, что его позовут.

— А не мог Вейдмен быть тем самым парнем, с которым он расстался на окраине города?

Мог. Тот тоже здоровый малый. Примерно как Вейдмен.

Немного погодя Магун поднялся и не спеша направился в «Длинный рог», где нашел шерифа Бена Роуси. Заказав выпивку, Магун повернулся к Бену.

— Я полагаю, — спросил Магун, — что вы честный человек?

— Стремлюсь им быть! — ответил Роуси.

— Полагаю, если бы вы узнали о ком-нибудь, что он проходимец, вы арестовали бы этого человека, кто бы он ни был?

— Именно так, — искренне кивнул Роуси. — Даже если бы речь шла о моем собственном брате!

— Тогда, — сказал Магун, — может быть, вы запросите в Эль-Пасо по телеграфу описание кассира и двух бандитов, которые прошлой весной, в мае, ограбили банк в Форсайте? А потом проведете небольшую проверку.

С этими словами Стретч Магун вышел на улицу и вскочил в седло. Шериф Бен остался стоять со стаканом в руке, хмуря брови. Затем он залпом осушил стакан, выпрямился и направился к почтовой станции, где совсем недавно установили телеграфный аппарат.

Мустанг-грулла любил дорогу, и Магун отправился к холмам. Он не питал большой любви к городам, и ему нравилось выбираться оттуда и куда-нибудь уезжать. Он обогнул равнину около главной усадьбы «Лейзи-С», а затем повернул к холмам, держась поближе к зарослям кедровника на крутых склонах и внимательно оглядывая местность острыми, как у сокола, глазами. Так получилось, что через час пути он заметил тонкую струйку дыма, поднимавшуюся от угасающего костра, возле которого Ред Познер вершил свое черное дело.

Через двадцать минут он прибыл на место, ломая голову над второй цепочкой следов. Наконец в хаосе пыли и отпечатков он обнаружил наполовину затоптанный след маленького ботинка и несколько отметин от веревки на земле: три туго натянутых веревочных кольца оборачивались вокруг какого-то предмета. Эти следы тоже частично стерлись под копытами лошадей. Потом одна лошадь пошла вперед, а по тому, как другая следовала за ней — все время на одном и том же расстоянии и ни разу не отстав, — понял, что ее вели в поводу.

Когда два всадника въезжают на поляну с противоположных сторон, а уезжают оттуда таким вот образом, значит, один из них убит, ранен или взят в плен.

Стретч Магун поехал по следам. Он достаточно хорошо представлял себе, куда направлялись эти люди и как давно это случилось, и шел по следу лишь из опасения, что они могли остановиться раньше, чем достигли усадьбы «Сомбреро». Он почти не сомневался, кто первый всадник, а отпечаток маленького ботинка означал только одно: в плен попала Келли Джарвис.

Лаки Вейдмен был в ярости. В безграничной ярости и тревоге. До сих пор он надежно, или достаточно надежно, прятал все концы в воду с помощью Хартмана. А исчезновение девушки поставит на уши всю округу.

Он проклинал Познера за то, что тот клеймил скот в такое время, когда ему следовало сидеть тихо, забыв, что сам велел ему продолжать это дело. Он проклинал Хартмана за то, что он не задержал девчонку в городе, Познера — за то, что он не убил ее на месте. Но больше всего он проклинал Стретча Магуна.

Тинни Куртис разгуливал с повязкой на шее и через ухо и с перевязанной рукой. Его раны не представляли опасности, но отсутствующая мочка причиняла не только физическую боль. На Западе человек, которому прострелили ухо, заклеймлялся как трус. Он становился для всех хуже собаки. Куртис понимал, что это проклятие останется с ним на всю жизнь, и дрожал от бешенства и жажды кого-нибудь убить — кого угодно.

Познер сидел на ступеньках лестницы, мрачный, как грозовая туча. Лаки устроил ему разнос, а он не любил этого.

Келли Джарвис лежала связанная на грязной кровати, которая воняла огромной тушей Вейдмена. Она горько сожалела о том, что свела знакомство с Полом Хартманом и уволила Магуна.

Перед домом, на плотно утоптанной грязи, трое мужчин смотрели друг на друга, ненавидя самих себя и всех на свете.

Разумеется, оставалось только одно. Отвезти девчонку в горы, швырнуть в заброшенную шахту, а потом вести себя как ни в чем не бывало. Но такое пустяковое дело оказалось не так-то просто провернуть.

В этом круге ада и ненависти возник Стретч Магун.

Он оставил груллу в овраге и поднялся наверх пешком, прекрасно понимая, какое преимущество дает неожиданность. Он заглянул в окно, посмотрел на девушку, а она посмотрела на него. У него не возникло героического намерения проскользнуть внутрь, развязать ее и скрыться. Он понимал, что не сможет пролезть в окно и пройти через комнату совершенно бесшумно. У него оставался лишь один шанс, к тому же он верил в прямые методы.

Стретч Магун вышел из-за угла дома.

— Привет, ребята, — произнес он, доставая револьвер.

Ни о каком героизме он и не помышлял — просто выполнял свою работу.

На Западе принято давать человеку шанс, но даже сами жители Запада находят удобным в некоторых случаях поступиться этим принципом. А когда один человек встречается лицом к лицу с тремя, не время давать шансы.

Эти трое, переполненные ненавистью, не стали слишком мешкать. Первый выстрел Магуна предназначался Познеру. Когда собираешься схватиться со старым гризли, совсем ни к чему, чтобы за спиной тявкали койоты, пытаясь перекусить подколенные сухожилия.

Ред Познер запрыгал, как рогатая жаба, на которую он так смахивал, но не успел пустить в ход оружие. Он получил пулю в зубы, и сразу стало ясно, что свинец оказался для него неудобоваримым.

Тинни Куртис сидел, поглаживая себя по подбородку и лелея ненависть. Он так и не поднялся на ноги. Пуля попала ему в грудную кость и вышла прямо через позвоночник.

Лаки Вейдмен в самом деле был счастливчиком, и к тому же осторожным. Он успел выхватить пушку, но Магун оказался такой тощий, что первая пуля прошла мимо; вторая отшвырнула его к стене развалюхи, но тут он направил свой револьвер на Вейдмена и одну за другой всадил в его огромный живот две пули. Выстрелив в пятый и последний раз, Магун промазал. Тогда он отшвырнул револьвер и, сильно шатаясь, пошел на стреляющего в него Вейдмена. Он видел красные вспышки выстрелов, ощущая лицом жар, и чувствовал, как его кулаки лупят по этой широкой физиономии. Вейдмен упал. Магун рухнул рядом с ним на колени и растянулся в пыли.

Полчаса спустя, когда он все еще лежал там, скорее мертвый, чем живой, явился шериф Бен Роуси с ордером на арест Вейдмена и Познера. С ним приехали Сэм Тинкер, Чикен Ливере и горсточка горожан, в том числе и Каунти Гэлвей, вопреки своей воле вынужденный стать городским жителем.

Когда Магун пришел в себя, Роуси сообщил ему:

— Хартман в тюрьме. Ты угадал, заподозрив в нем того пропавшего кассира. А другие два — Вейдмен и Познер.

Над ним склонилась Келли. Он грустно посмотрел на нее, и она сказала:

— Побыстрей поправляйтесь. Я взяла Дина Баркера обратно на работу. У меня и для вас есть кое-какие предложения, когда вы встанете на ноги.

— Мне кажется, — скорбно произнес Магун, — что я не настолько глуп, чтобы спорить с какой-то девчонкой, которую назвали в честь мула!

Ее лицо вспыхнуло.

— Кто вам это сказал? — решительно спросила она.

— Твой папочка, — ответил он. — Я работал у него ровно три года после того, как ты уехала!

Авторские заметки

БОЗ ИКАРД

На Западе не было так много чернокожих ковбоев, как утверждают некоторые нынешние писатели. На старых фотографиях перегонщиков скота они попадаются, но очень редко. Тем не менее в их число входили одни из величайших людей Запада.

Мой самый любимый, я полагаю, — Боз Икард, правая рука замечательного скотовода Чарли Гуднайта. Боз родился рабом в штате Миссисипи в 1847 году и попал на Запад, когда ему не исполнилось еще и шести лет, — на ранчо западнее Витерфорда, штат Техас. Вероятно, не следует иметь любимчиков среди людей, но за все время своих долгих исследований я ни разу не слышал и не находил ни одного плохого слова о Бозе. Этот порядочный человек, великолепный наездник, хороший повар на пастбище, замечательный ночной пастух и неплохой воин ко всему прочему был надежен и достоин доверия. Временами он носил при себе все деньги Гуднайта.

Он умер в 1929 году и похоронен в Витерфорде. В эпитафии на мемориальной доске, воздвигнутой Гуднайтом в честь Боза, написано:

БОЗ ИКАРД

Четыре года работал со мной на Гуднайт-Лавинг Трэйл, никогда не уклонялся от обязанностей и ни разу не ослушался приказа, многократно выезжал вместе со мной успокаивать напуганное стадо, участвовал в трех стычках с команчами, отличного поведения».

Это гораздо большая награда, чем просто слова, потому что Гуднайт сам был одним из величайших скотоводов. Он всегда искал и находил самых лучших людей. Он проложил Гуднайт-Лавинг Трэйл, основал ранчо в каньоне Пало-Дьюро и первым начал осваивать некоторые весьма суровые места.

КОГДА ГОВОРИТ ОРУЖИЕ

Он въехал в город на коричневом муле и спешился напротив «Фургончика Чака». На нем были высокая мексиканская шляпа и узкие брюки, расклешенные над ботинками. Шорти Дюваль открыл было рот, чтобы поприветствовать незнакомца, но тут этот тип повернулся, и рот Шорти Дюваля захлопнулся, как стальной капкан, а на лбу у него даже пот выступил.

Одного взгляда оказалось вполне достаточно. Шорти и сам крутой парень, но никто не стал бы искать приключений на свою голову при виде этого бродяги в высокой шляпе.

Худое загорелое лицо и похожий на клюв нос, который когда-то сломали; скулу пересекал шрам, выделявшийся белизной на смуглой коже. Но бросало в дрожь вовсе не от этого. Глаза — вот что приводило в оцепенение. Карие с зелеными искорками, они смотрели на тебя так, что заставили бы любого силача и дебошира остановиться и подумать.

На ремнях крест-накрест висели два револьвера. Не обычные револьверы-«миротворцы», а кольты старого образца, самые первые пушки, известные как кольты Уокера. Слишком тяжелые для большинства людей, они достаточно точно стреляли на расстоянии более сотни ярдов, что неплохо даже для винтовки.

Его экзотический облик дополняла мексиканская куртка. Переводя взгляд с его необычного костюма на тощего коричневого мула, Шорти никак не мог вычислить, кто же он такой.

В Уайт-Хиллс редко приезжали посторонние. Я пробыл здесь уже два месяца, и за все это время не появилось больше ни одного нового человека. Этот тип дал понять, что знаком с городками такого рода, не удостоив никого из нас взглядом. По правде говоря, он будто вообще нас не заметил. Просто протиснулся в двери и попер прямо к стойке, где мирно потягивали виски Билл Райдинг и еще четыре или пять человек. Я довольно-таки любопытен и тоже вошел в салун за ним следом. Если этот господин будет с кем-то разговаривать, мне хотелось быть там, откуда можно его послушать. Когда я возник на пороге, Райдинг оглянулся, и глаза его стали злыми. Мы не выносили друг друга с самого первого дня, когда я появился в городе. Отчасти это получилось из-за дворняжки Джека Белтона. Белтон — парнишка, который жил со своей сестрой Рут на отличном ранчо в шести-семи милях от Уайт-Хиллс. Однажды его собака перебежала Райдингу дорогу, чуть не сбив того с ног. Вспыльчивый малый, Билл выхватил пушку, и тогда я сделал то же самое.

Не успел он выстрелить, как я оказался у него за спиной.

— Только попробуй убить эту собаку, Райдинг, и я убью тебя!

Его лицо покраснело, затем побледнело. Он стоял вполоборота ко мне и понимал, что шансов у него нет.

— Когда-нибудь, — угрожающе произнес он, — ты вмешаешься не вовремя!

Джени видел всю сцену, и его сестра тоже. Они меня ужасно благодарили, и я подумал, что мне ничего не стоило бы даже убить Райдинга.

Уайт-Хиллс не без основания слыл бандитским городом. Большую часть его обитателей где-нибудь разыскивали, и хотя любому помощнику шерифа не имело смысла приезжать сюда, сейчас городок гудел как встревоженный улей. А все потому, что в Пьерсе ограбили банк, и никто в Уайт-Хиллс не сомневался, что рейнджеры обязательно заявятся сюда в поисках грабителя. Именно поэтому так подозрительно смотрели и на меня, когда я приехал в город.

И без гадалки я допер, что Гарвей Кинзелла, босс города, приставил Билла Райдинга следить за мной. Он старался знать обо всем, что происходило вокруг.

Но не только Райдинг не спускал с меня глаз. Еще два или три парня вели слежку по поручению того же Кинзеллы. И все же я не уезжал. Отчасти из-за Рут Белтон.

Тип в высоком сомбреро прислонился к стойке и неторопливо обвел комнату своими искрящимися глазами. Они зацепились за Райдинга, миновали Шорти Дюваля и наконец остановились на мне.

На мне задержались дольше всего, и я ничуть не удивился. Мы — я и он — оказались здесь самыми большими людьми. Может, я даже чуточку превосходил его, но из-за этой шляпы он выглядел таким же высоким. По его глазам никто не догадался бы, о чем он думает. Но я знал, что чувствует человек, который что-то замышляет.

Он оценивал меня, так же как и я оценивал его. Что до меня, то я вырос под кряжем Тонто, и когда захотел перегонять стада, мне пришлось отправиться на восток, чтобы добраться до них. Я перегонял коров и сдавал карты в Соноре, а когда я проезжал через Нью-Мексико или околачивался в окрестностях Линкольна, Форт-Самнера и Санта-Фе, ни Малыш Билли, ни Джесси Эванс не испытывали большого желания иметь со мной дело. Впрочем, как и я с ними.

Я не имел высокой мексиканской шляпы. Я носил шляпу с плоской тульей и плоскими полями, но зато револьверы я держал в полном порядке. Каблуки моих ботинок немного стоптались, и мне не мешало бы побриться, но ни один человек в этом городе не мог похвастаться такой силой в плечах, и ни один человек, кроме меня, не сумел бы разорвать кожаный ремень, просто расширяя грудную клетку.

Ему не понадобилось смотреть на меня второй раз. Он с ходу понял, что я тоже одиночка. Они никогда не подрежут мне шкуру так, чтобы она уместилась в рамки Кинзеллы. Как бы то ни было, он взглянул на меня, а потом сказал:

— Я угощу тебя!

И он отрезал это «тебя» так, словно огрел плетью по лицу каждого из присутствовавших в салуне.

Билл Райдинг дернулся, словно его ужалила пчела, но Кинзелла в тот день куда-то смылся, и Билл остался сидеть, где сидел.

А я направился к стойке. Амиго, мне доставило удовольствие взглянуть в длинное зеркало и увидеть, как мы оба там стоим. Вы можете проехать много миль и не найти двух таких больших людей вместе. Может, я чуточку шире его в груди, но он был большой, амиго, и с характером.

— Меня зовут Сонора, — представился он, разглядывая пшеничную водку в своем стакане.

— Меня — Дэн Кетрел, — ответил я.

Но думал я в тот момент о том, что говорилось в описании бандита, ограбившего банк в Пьерсе. Человек большого роста, говорилось там, очень большого роста, с двумя револьверами.

Сонора вполне соответствовал этому описанию. Но коли на то пошло, я тоже носил два револьвера, и в городе знал еще одного здоровенного парня, который носил два револьвера, — босс, Гарвей Кинзелла.

Мы посмотрели друг на друга, и ни один из нас ничуть не обманывался на счет другого. Он понимал, для чего я здесь, а я — для чего он здесь, и ни один из нас не находил в этом змеюшнике дружелюбного приема.

Биллу Райдингу не нравилось мое присутствие. Это наваливалось на него, как гроза наваливается тучей на каньон. Ненависть прямо-таки клокотала у него в горле, и я понимал, что скоро у нас начнутся неприятности.

По правде говоря, я и раньше знал, что рано или поздно они начнутся. Я знал это потому, что собирался очень скоро вмешаться в то, что меня совершенно не касалось. Событие назревало уже много дней, с тех самых пор, как я просек расположение земель в окрестностях города.

Я собирался сломать ограду, которая не давала коровам Рут Белтон пастись в каньоне Рифер, где росла хорошая трава.

Может быть, вы подумаете, что сломанная ограда ничего не решит. Вы, может быть, подумаете, что они поставят ее снова. И ошибетесь.

Ведь если бы я даже один раз сломал эту ограду, мне пришлось бы убить Гарвея Кинзеллу и Билла Райдинга.

Именно они хотели разорить Рут Белтон. Пока был жив ее отец, их не смели трогать. Все знали, что старик коварен, как волк на охоте. Потом его сбросила взбесившаяся лошадь, и они начали наезжать на «Бар-В».

Это совершенно меня не касалось. Я оказался здесь с вполне определенной целью и уж точно не имел права думать ни о чем другом, но иногда человек сталкивается с такой ситуацией, в которой, если только он мужчина, ему приходится показать себя. К тому же я твердо решил сломать ограду.

Это означало перестрелку, а Кинзелла чертовски злобен, да и Райдинг ничуть не лучше. Не говоря уж обо всей остальной здешней компании. Но теперь у меня сложился план, и план этот строился вокруг некоего долговязого парня в высокой шляпе, который ездил на длинноногом коричневом муле и носил два кольта Уокера.

Билл Райдинг, не уступавший по весу Кинзелле, но немного ниже нас обоих ростом, хотя почти такой же коренастый, как я, встал и подошел к стойке. Он прямо-таки лез в драку. Его большие тяжелые кулаки обожали драку без правил.

— Эй, парень, — обратился он к Соноре, — ты вроде как не всем предлагаешь выпивку? Думаешь, ты слишком хорош, чтобы пить с нами?

Локти Соноры лежали на стойке, и он даже не выпрямился; он лишь повернул голову и окинул Райдинга холодным взглядом с головы до ног, а затем снова отвернулся к своему стакану.

Лицо Райдинга вспыхнуло, а губы плотно сжались. Он резко протянул руку и схватил Сонору за плечо. Билл просто обожал корчить из себя большую шишку. Ему страшно хотелось, чтобы все считали его крутым парнем. Но он сделал ошибку, подняв руку на Сонору.

Сделав немыслимый молниеносный жест, человек в высокой шляпе тыльной стороной ладони хлестнул Билла по незащищенному животу. От неожиданности тот пошатнулся, хватая ртом воздух. Тогда Сонора повернулся и сильно двинул его кулаком. Билл отлетел и врезался в стол, опрокинув его. Потом с ворчанием выбрался из-под покерных фишек и, набычившись, двинулся на Сонору.

И тут в комнату вошел Гарвей Кинзелла. Я быстро отступил на два шага и достал свой шестизарядник.

— Ни с места! — твердо предупредил я. — Всякий, кто сунется в эту драку, получит полное брюхо свинца!

Тогда Кинзелла посмотрел на меня; казалось, он впервые меня заметил.

— Если ты не уберешь пушку, — без выражения произнес он, — я тебя убью!

Я засмеялся. Если бы не Сонора, который собирался как следует врезать Райдингу, я бы бросил ему вызов.

Я много бродил по свету, и мне случалось наблюдать, как одни люди избивают других. Но еще ни разу я не видел более артистичного избиения, чем то, которое Сонора устроил Биллу Райдингу. Он набросился на него, работая обеими руками, и лупил так, как рубят мясо. Он рассекал ему лицо, будто на костяшках пальцев у него стояло по ножу.

Мне, Дэну Кетрелу, и самому приходилось драться. Отец всегда говорил, что у меня самые большие кулаки, какие он когда-либо видел. Но Сонора — этот работал профессионально. Он наставил Райдингу шишек по всему телу, а потом пронзал каждую из них костяшками пальцев. Райдинг хотел свалиться, но Сонора не давал ему упасть. Он поддерживал его на ногах, пока тот не стал таким окровавленным, что даже я не мог на это смотреть. Затем Сонора сильно двинул его в бок, и Билл Райдинг рухнул в опилки.

Сонора оглянулся на меня. Я стоял, сжав в кулаке револьвер.

— Спасибо, — слегка улыбнулся он. Мы с ним поняли друг друга.

Гарвей Кинзелла смотрел на лежавшего на полу Райдинга; затем обвел взглядом Сонору и меня.

— Даю вам время до захода солнца, — заявил он и повернулся, чтобы уйти.

— Мне здесь нравится, — возразил я.

— Я тебя предупредил, — отозвался он.

Мы с Сонорой вышли из салуна. Я решил, что пришло время поговорить.

— Тут ходили разговоры, — начал я, — о рейнджере, который должен приехать сюда за тем парнем, что поработал в Пьерсе. Пусть это тебя не беспокоит. Пока. Немного дальше по дороге живет одна девчушка по имени Рут Белтон. Ее старик был настоящим волком. Но он мертв, а этот самый Кинзелла пытается согнать ее с земли. Боялся сделать это при старике, а теперь выстроил ограду, чтобы ее коровам не доставалось хорошей травы. Я намерен снести эту ограду.

Он стоял, засунув большие пальцы за ремень, и слушал. Я закончил сворачивать самокрутку.

— Когда я снесу ограду, придется немного пострелять, но я собираюсь покончить с этим и убить Гарвея Кинзеллу. Он пообещал всем, что если кто-то замахнется на эту ограду, то заговорят его револьверы. Вот и пусть заговорят. Я убью его, чтобы он никогда больше не поставил ее снова. Но на него работает уйма парней. С одним-двумя я бы справился, но не хочется, чтобы мне кто-то мешал, когда я схвачусь с Кинзеллой.

— Где ограда? — спокойно спросил он.

— Немного дальше по дороге. — Я чиркнул спичкой о штаны. — Если мы поедем туда, Рут выдаст нам по порции жратвы. Она ловко орудует сковородками.

Я вышел на улицу и запрыгнул на штормовой мостик моей огромной лошади. Сонора тоже раскурил самокрутку и сел на мула. Мы направились вниз по улице и затем по дороге к ранчо Рут Белтон.

Никто из нас не произнес ни слова, пока мы не добрались до дома Рут. Там мы увидели растущие у дверей цветы и саму Рут, которая их поливала.

— Я думаю, — сказал тогда Сонора, — что этот рейнджер вполне мог бы отложить свою работенку, пока мы не закончим это дело. Хотя, наверное, он не станет ждать долго, верно?

— Не полагайся на это, — серьезно возразил я. — Человек обязан выполнять свой долг. И все же, может быть, этот рейнджер никогда не увидит парня, которого ищет. А может, не будет уверен наверняка, даже если увидит, и вернется без него?

— Нет смысла, — возразил Сонора. — Его видело слишком много свидетелей, и будут преследовать везде, куда бы он ни направился.

Рут подняла голову, услышав, как мы подъехали, и с улыбкой повернулась к нам. Она посмотрела на меня, и, заглянув в эти голубые глаза, я подумал: каким же идиотом должен быть мужчина, чтобы смотреть в дула револьверов, когда на свете есть такие ласковые глаза.

— Вы тот самый человек, — объявила она, — который защитил Шепа!

— Надеюсь, что да, — сказал я, покраснев до ушей.

Я совсем не привык болтать с женщинами.

— Может быть, зайдете к нам? У меня как раз готова еда.

Мы спешились, и Сонора широким жестом снял свою высокую шляпу и улыбнулся.

— Я слышал много замечательного о еде, которую вы готовите, мэм, — галантно раскланялся он, — и благодарю за возможность попробовать ее.

Мы вошли в дом, и немного погодя появился Джек. Он улыбнулся, но я видел, что он ужасно встревожен. И не нужно быть ясновидящим, чтобы догадаться почему. Коровы, которых мы встретили по дороге, выглядели совсем плохо. Еще немного — и они начнут дохнуть, потому что питаются только скудными запасами сухой, бурой травы.

Поставив еду на стол, Рут посмотрела на меня, и я почувствовал, что моя толстая шея снова краснеет.

— Вы просто прогуливаетесь или держите путь куда-то конкретно?

Сонора уставился на жареную картошку у себя на вилке.

— Дэн тут нашел ограду, которую нужно снести, и собирается этим заняться. А я просто еду с ним, на всякий случай.

Она побледнела.

— О нет! Вы не должны этого делать! Гарвей Кинзелла убьет всякого, кто прикоснется к ограде, — он предупредил нас!

— Угу. — Я поднял чашку с кофе. — У нас не так уж много времени, мэм. Мне нужно будет сделать кое-что еще, и я полагаю, Соноре тоже. Мы прикинули и решили, что позаботимся и о Кинзелле. Так что когда мы поедем обратно, у вас все будет в порядке.

Покончив с едой, я откинулся на спинку стула, прямо-таки блаженствуя от домашнего уюта — чувства, которого я не испытывал с детства, потому что все время скитался. Немного погодя я поднялся и увидел, что Сонора смотрит на меня. Этот разъезжавший на муле тип никогда не убирал руку далеко от пушки, когда мы находились вместе. Собственно говоря, как и я сам.

Не то чтобы мы не доверяли друг другу, собираясь вместе провернуть общее дельце. Но мы оставались осторожными людьми.

Взяв ведро, я сходил к роднику за водой. Вернувшись, наколол несколько охапок дров и сложил их в доме. Сонора сидел на крыльце и сонно наблюдал за мной.

Одна из дверных петель шаталась, я нашел молоток и поправил ее, как обычно делал мой отец и как стал поступать я, когда подрос. Это дает человеку ощущение дома — приводить все в порядок. Один раз я поднял голову и увидел, что Рут смотрит на меня с каким-то странным выражением. Тогда я взял шляпу.

— Наверное, — решил я, — нам лучше поехать к ограде. Она почти в двух милях отсюда.

Рут подошла к дверям.

— Загляните, когда будете возвращаться, — попросила она, побледнев и глядя на меня широко раскрытыми глазами, наполненными тревогой. — Я как раз достану из печки пирог.

— Непременно, — ухмыльнулся Сонора. — Обожаю свежеиспеченные пироги.

Вот это настоящая женщина! Не говорит тебе, что надо быть осторожным и что нам не следует этого делать. Такая вот она. Рут стояла, загораживая глаза от солнца, а мы ехали прочь по дороге, небрежно развалившись в седлах и положив руки на револьверы.

— Из тебя получился бы неплохой семьянин, — заметил Сонора, когда мы отъехали на полмили. — Это уж точно. Тебе не помешало бы собственное хозяйство.

От неожиданности я даже поднял голову — настолько его реплика соответствовала моим собственным мыслям.

— Именно это я всегда и собирался сделать, — сообщил я ему. — С меня уже хватит мотаться по свету.

Дальше мы ехали вроде бы спокойно. Оба знали, что должно произойти. Если мы выберемся из этой переделки целыми и невредимыми, впереди нас ждет самое главное представление. Я был сказал, грандиозное раскрытие карт. Каждый думал об этом, и никому из нас не нравился сложившийся расклад.

За несколько часов нашего общения стало ясно, что мы одного поля ягоды, люди одного сорта, и даже деремся одинаково. Пока мы ехали эту последнюю милю до ограды, я думал, что вот наконец нашелся человек, с которым можно пройти через ад, и как потом мне придется поступить с ним, поскольку я обязан выполнить свой долг.

Ограда стояла на месте, плотно пригнанная и прочная.

— Прикрой меня, чтобы никто не помешал, — попросил я Сонору. — Я подъеду и повалю ее.

В чистом воздухе мой голос разносился далеко. И тут из можжевельника вышел Билл Райдинг, небрежно держа в руках винтовку. Его голос зычно загремел в лощине:

— Вы ничего не будете ломать, ни тот, ни другой!

Я сидел, опустив руки. Моя винтовка лежала в седельном чехле, а Билл находился вне пределов досягаемости револьвера. Я видел, как его губы начали медленно растягиваться в улыбке, когда он поднял винтовку.

Моя лошадь за всю свою жизнь еще ни разу не теряла всадника так быстро. Я бросился ногами вперед и оказался на земле с револьвером в руке. Но не успел коснуться травы, как что-то грохнуло, словно небольшая пушка, и уголком глаза я заметил, что Сонора уже держал свои огромные кольты Уокера.

Шестизарядник я сжимал в руке, но даже не смотрел на Райдинга — он был вне пределов моей досягаемости, но неподалеку в можжевельнике с нашей стороны ограды я заметил какое-то движение, повернулся и увидел позади нас Гарвея Кинзеллу. Он улыбался, и я даже разглядел, как сжались его губы при первом выстреле.

Не помню, когда я начал жечь порох. Но что-то сильно ударило Кинзеллу, он попятился с искаженным от боли лицом, и тогда я пошел на него, и шел, не прекращая стрелять, стараясь не отвлекаться от дела.

Кто-то пальнул в меня из кустов. Я сделал беглый выстрел в том направлении и услышал, как этот кто-то взвыл и о камни загремела винтовка. Но я продолжал переть прямо на Кинзеллу, хотя его револьверы тоже работали не переставая. Я видел, как из их стволов вырывается пламя. Подсчитав, что у меня осталось еще четыре выстрела, я пошел дальше, не прекращая огня.

За моей спиной грохотали «уокеры» — прямо как пушки времен войны между штатами. Я не боялся, что Сонора подставит меня. Он был из тех, с кем можно пойти в огонь и в воду. К тому же нас объединяло общее дело и личная заинтересованность.

Потом Кинзелла упал ничком. Его изысканная куртка покрылась красными пятнами. Два других типа тоже лежали, потом до меня донесся перестук копыт — это остальные рысью удирали с места побоища.

Тогда я отвернулся и вставил в револьверы новые патроны. Сонора стоял, прислонившись к столбу, помахивая одним из своих кольтов.

Я подошел к ограде и вытащил из-за пояса кусачки, которые прихватил на ранчо. В голове у меня выстукивалась какая-то жуткая барабанная дробь, как будто до сих пор продолжалась стрельба, хотя стояла мертвая тишина, и я не слышал ни единого звука, кроме громкого щелканья кусачек.

Закончив с этим, я повернулся к Соноре. Он тяжело свесился через ограду, и из груди у него текла кровь. Я вынул кольт из его пальцев и засунул в кобуру. Потом взвалил его на плечи и пошел к мулу.

Мул и не подумал упрямиться. Я положил на него Сонору и взобрался на коня. Снова оказавшись в седле, я огляделся.

Райдинг умер, я определил это с первого взгляда. В него попали не один раз, и пуля снесла ему полголовы. Рядом с ним лежал еще один тип, и он тоже скончался.

Мне хотелось взглянуть на Кинзеллу. Я знал, что он умирает, еще когда стрелял. И тем не менее я подошел к нему.

На обратном пути мне три раза приходилось останавливаться и поправлять Сонору, хотя я и привязал его запястья к рожку седла.

Не успел я въехать в ворота, как Рут уже бежала к нам, а за ней и Джек. Потом я, должно быть, отключился.

Когда мои глаза снова узрели свет, это был свет от лампы. В комнате царил полумрак. Рут сидела возле моей кровати и шила.

— Как Сонора? — спросил я.

— С ним все будет в порядке. В него попали два раза. Мужчины! Вы оба такие большие! Просто трудно представить, что какая-то крошечная пуля способна вас убить!

Я подумал, что это может быть вовсе не пуля, а веревка.

Кинзелла попал в меня один раз, в бок. Всего лишь поверхностная рана, но, судя по тому, что рассказал мне Джек, она здорово кровоточила.

Немного погодя Рут встала и убрала шитье; потом ушла в другую комнату и легла спать. Когда, по моим прикидкам, прошел час, я откинул одеяло и подтянул под себя ноги. Я, конечно, испытывал слабость, но нужно очень много свинца, чтобы успокоить такого здоровенного парня, как я.

Я тихонько открыл дверь. Рут спала на соломенном тюфяке. Увидев ее на такой убогой постели, я покраснел от стыда. Ее волосы разметались по подушке, как золотая паутина, попавшая в полосу лунного света. Проскользнув как можно осторожнее мимо нее, я заглянул в открытую дверь комнаты, где спал Сонора. Он лежал на кровати Джека, а под ноги ему подставили стул, чтобы сделать постель длиннее.

Ну, вот и он, тот парень, который означал для меня собственное ранчо. Револьверы при мне — что еще? Но пока я стоял там и смотрел на него, меня вдруг осенило — как странно, что он еще не попытался пристрелить меня. Ведь вознаграждение предлагалось либо за живого, либо за мертвого.

И тут я чуть не подскочил. В кобуре лежал только один кольт Уокера! Ах ты, чертов койот! Лежит тут с пушкой под одеялом и может в любую минуту проснуться.

Дьявол! Я возвращаюсь в постель! Бегство от закона никогда и никому не приносило пользы даже в дикой стране! Рано или поздно он обязательно его настигнет.

Утром, едва закончив плескать водой себе в лицо, я поднял голову и увидел, что Сонора прислонился к дверному косяку.

— Здорово, — произнес он, ухмыляясь. — Хорошо спалось?

Мое лицо вспыхнуло.

— Как и тебе, оригинал ты чертов! Корчил тут из себя смертельно больного!

Он рассмеялся:

— При таком положении дел осторожность никогда не бывает излишней. Ну, что? Готовишься ехать или уже время раскрывать карты?

Его револьверы лежали на месте, а в этих странных глазах плясал насмешливый огонек.

Он был большой человек, такой же большой, как я, и единственный, с кем я бы поехал куда угодно.

— Черт возьми, — сказал я, — ты что, не собираешься завтракать? Я поеду с тобой, потому что ты слишком хороший парень, чтобы тебя убивать!

Накрывая на стол, Рут подозрительно посмотрела на нас.

— Что между вами происходит? — быстро спросила она.

— Видишь ли, Рут, — начал я, — этот тип — рейнджер из Техаса. Он считает, что я — тот самый грабитель, который взял банк в Пьерсе!

Она ошарашенно посмотрела на меня.

— Значит… вы — пленник?

— Мэм, — вмешался Сонора, делая большой глоток горячего кофе, — ни о чем не тревожьтесь. Я думаю, он никакой не проходимец. Просто пару минут вел себя как последний идиот! Банк ужасно озабочен тем, чтобы ему вернули деньги, а они у этого малого, потому что прошлой ночью… — он опять ухмыльнулся, — когда он спал, я осмотрел его пояс с деньгами! — Не успел я что-либо вставить, как он продолжал: — Я полагаю, банк настолько жаждет получить обратно свои деньги, что не будет сильно переживать, если я предложу им отправить этого парня сюда, как бы за то, что он примерно себя вел. С моей точки зрения, он неплохой работник для вашего хозяйства.

Тут я все-таки влез в его монолог.

— Ты все понял неправильно, Сонора, — заметил я ему. — Ты шел не за тем человеком! Вернее, ты шел за тем самым человеком, но когда ты появился в «Фургончике Чака», ты слишком многое счел не требующим доказательств. Никакой банк я не грабил. Я признаю, что действительно подумывал стать владельцем ранчо, и приехал в тот город именно с мыслью о деньгах. Потом услышал стрельбу и слинял. А банк ограбил Гарвей Кинзелла. Я взял этот пояс с деньгами у него. Посмотри, на нем стоит его имя!

Он уставился на меня.

— Черт возьми! — произнес он с растяжкой.

Рут смотрела на меня счастливыми, сияющими глазами.

— Надо же, — говорил я, — сначала я принял тебя за бандита и хотел сдать за вознаграждение, поскольку мне нужны деньги на ранчо.

— А я все не мог решить, арестовать мне тебя или отпустить! — покачал головой Сонора, хохоча.

Рут улыбнулась сначала мне, потом ему.

— Я попытаюсь решить эту проблему, Сонора! — воскликнула она. — Пусть он останется здесь. Мне кажется, он будет хорошим хозяином на ранчо. Ведь у нас так много интересного!

Ее щеки слегка зарделись.

— Именно так я и думаю, мэм. — Сонора отодвинул стул.

Я встал и протянул ему пояс с деньгами.

— И еще, Рут, — продолжал он, — если мне случится проезжать мимо, я так думаю, мне можно будет заглянуть к вам?

Она улыбнулась, наполняя мою чашку.

— Конечно, Сонора, мы будем очень рады тебя видеть!

Авторские заметки

ДИК ИЗ ДЭДВУДА

Среди чернокожих ковбоев, известных своими талантами, называют Мэтью Хукса (Костлявый), Ниггера Эдда, Дикого Мустанга Сэма Стюарта и, конечно, — в более позднее время — Билла Пикетта, придумавшего соревнование, в котором ковбой валил на землю молодого бычка.

Ходило много разговоров о Дике из Дэдвуда, но такого человека на самом деле не было. Этот плод воображения Эдварда Л. Вилера, создателя дешевых приключенческих романов, который писал для издательства «Бидл и Адамс». Находилось много таких, кто утверждал, что он и есть настоящий Дик из Дэдвуда, и отцы города выбрали на эту роль Ричарда Кларка из Дэдвуда, штат Южная Дакота. Сотрудник рекламного агентства Берт Белл подготовил сообщения для печати и подыскал комплект одежды, которую должен был носить Кларк. Его послали на Восток, чтобы пригласить в Дэдвуд тогдашнего президента Кэлвина Кулиджа. Кларк имел такой успех, что навсегда остался в роли Дика из Дэдвуда.

В 1927 году, когда Кларка выбрали на эту роль, на улицах Дэдвуда было мало лошадей и очень много машин. Нет никаких свидетельств того, что Кларк хоть раз в своей жизни стрелял из винтовки или револьвера. Но совершенно неожиданно благодаря усилиям Белла он сделался знаменитостью. Для него это означало бесплатную выпивку, бесплатную кормежку и гораздо лучшую жизнь, чем была у него раньше. Кларк оказался достаточно благоразумным, чтобы принять то, что ему даровали боги и Берт Белл. Он играл Дика из Дэдвуда до самой смерти.

БРОДЯГА

Ким Сартен отметил про себя, что на этих горных лугах отличная трава, и очень странно, что ими никто не пользуется. Внизу, на равнине, скот совсем отощал, и казалось, вот-вот умрет с голоду. Поднявшись с равнины по узкой, почти нехоженной тропе, он направился через горы и неожиданно наткнулся на вереницу зеленых, окаймленных деревьями лугов, разбросанных среди горных хребтов.

Ветер колыхал траву, перекатывая через луг длинные волны, и солнце ласкало ее своими лучами. За лугом, где-то в зарослях, он услышал слабый шум водопада и повернул своего серого в ту сторону. В этот самый момент из-за деревьев показались три всадника и, заметив его, резко придержали лошадей.

Он продолжил свой путь шагом, и тогда эти трое развернулись и направились к нему легким галопом. Впереди на мышастом скакуне ехал высокий человек с худым неприятным лицом, как бы перечеркнутым ножевым шрамом через щеку.

— Эй, ты! — рявкнул первый, осаживая лошадь. — Что ты тут делаешь?

Ким Сартен остановился. Его гибкое, закаленное дорогами тело непринужденно держалось в седле.

— Еду мимо, — спокойно ответил он, — и никуда особенно не тороплюсь. Вы что, наложили запрет на передвижение по этой местности?

— Здесь нет дороги! — Серые глаза человека со шрамом неприязненно смотрели на него. — Поворачивай и отправляйся туда, откуда пришел! Дорога проходит через Райерсон.

— Это двадцать миль в сторону от моего маршрута, — возразил Ким, — а здесь вполне можно проехать. Думаю, я все же продолжу свой путь.

Взгляд высокого стал враждебным.

— Тебя что, Монаган подговорил это сделать? — резко спросил он. — Ну, если так, придется его кое-чему поучить! Мы отделаем тебя как следует и отправим обратно. Берите его, ребята!

Те двинулись к нему, но тут же замерли. Шестизарядник в руке Кима вовсе не был галлюцинацией.

— Ну давайте же, — мягко произнес Ким. — Берите меня!

Оба сглотнули и не двинулись с места. Лицо высокого покраснело от бешенства.

— Ах так? Бандит, значит? Ну, в такие игры могут поиграть и двое! К концу дня здесь будет Клей Таннер!

Ким Сартен почувствовал, как у него участился пульс. Клей Таннер? Ведь он же объявлен вне закона — безжалостный убийца, которого разыскивают в десятке городов!

— Слушай, ты, Большой Глаз, — резко заявил он. — Я впервые вижу тебя и никогда не слышал о Монагане, но если ты ему не нравишься, это говорит в его пользу. Только койот стал бы нанимать на работу или вообще иметь какие-то дела с людьми вроде Клея Таннера!

Высокий побагровел, а глаза его налились злостью.

— Я передам это Клею! — с угрозой произнес он. — Ему будет чертовски приятно такое слышать! И вполне достаточно, чтобы прикончить тебя!

Сартейн невозмутимо спрятал револьвер в кобуру, глядя на этих людей с нескрываемым презрением.

— Если вы, ребята, считаете себя счастливчиками, — сказал он, — попробуйте вытащить железо. Я вышибу вас из седел, и скорее так, чем иначе. А что касается тебя… — Ким перевел взгляд на высокого, — поучись, как нужно обращаться с незнакомыми людьми. Эти места не огорожены и, судя по их виду, совсем не используются. Вы не имеется права кого-то сюда не пускать, и если мне захочется здесь проехать, я проеду! Все ясно?

Один из работников язвительно ответил:

— Парень, после того как ты в таком тоне разговаривал с Джимом Таргом, тебе лучше исчезнуть из этих мест! Здесь он хозяин!

Ким, молодой бродяга с приятными манерами, которому мало что нравилось больше драки, сдвинул шляпу на затылок и перевел взгляд с ковбоя на его босса. Он никогда не нарывался на неприятности намеренно, но тем не менее питал к ним безрассудное пристрастие и не уклонялся от тех, которые встречались на его пути.

— Но мне-то он не хозяин, — весело заметил он, — и лично я думаю, что он обыкновенный слабак, который корчит из себя крутого. Много болтает, но не очень-то тянет на хозяина этой земли! — Он достал табак и с легкой улыбкой, которая побуждала их схватиться за оружие, начал невозмутимо сворачивать самокрутку. — С чего это, — спросил он, — вы решили, что эта земля принадлежит вам? И кто такой этот Монаган?

Глаза Тарга сузились.

— Ты прекрасно знаешь, кто он такой! — сердито пробурчал он. — Жалкий несостоявшийся скотовод, который норовит сунуться на мою землю!

— Вот на эту самую? — Ким обвел вокруг рукой. — По-моему, здесь месяцами не появляется ни одно живое существо. Чего ты добиваешься? Хочешь присвоить всю траву в округе?

— Это моя трава! — воинственно заявил Тарг. — Моя! И если я не провел сюда дорогу, это еще не значит, что…

— Так вот оно что!

Сартен задумчиво разглядывал их.

— Ну хорошо, Тарг, а теперь ты со своими ребятами развернешься и прямехонько свалишь отсюда. Сдается мне, я устрою здесь свое ранчо!

— Что ты сделаешь? — заорал Тарг и зло выругался.

— Полегче, Тараканья Морда! — с усмешкой предупредил Ким. — Не вынуждай меня надрать тебе уши!

Тарг снова грязно выругался, и его рука метнулась к револьверу. Но не успел он сжать рукоятку в кулаке, как на него уже смотрело дуло шестизарядника Кима.

— Я не горю желанием убить тебя, Тарг, поэтому не заставляй меня это делать, — спокойно проговорил он, как учитель, наставляющий ученика.

Лицо скотовода посерело. Он понял, что его жизнь висит на волоске. Медленно, хотя и неохотно, его рука выпустила револьвер.

— Это еще не конец! — рассвирепев, крикнул Тарг, разворачивая лошадь. — Ты уберешься отсюда или мы сами тебя уберем!

Все трое двинулись прочь. Ким посмотрел им вслед и пожал плечами.

— Что за черт, Пард, — похлопал он своего серого по шее. — Мы ведь в самом деле никуда конкретно не собирались. Давай-ка осмотрим местность, а потом поедем повидаться с этим Монаганом.

Когда солнце начало скрываться за соснами на западе, Ким Сартен пустил серого легким галопом вниз, в похожую на чашу долину, где виднелись постройки ранчо «Y7», вполне солидные постройки. Да и все вокруг выглядело красивым, чистым, ухоженным. Ранчо Тома Монагана вовсе не производило впечатления чего-то временного, случайного. И стройная симпатичная рыжеволосая девушка, которая вышла из дома и посмотрела на Кима, прикрыв от солнца глаза, тоже была очень хороша.

Он осадил лошадь и сдвинул шляпу на затылок.

— Мэм, — галантно раскланялся Ким, — я приехал сюда в поисках Тома Монагана, но кажется, я искал не того. По всей видимости, вы будете боссом везде, где бы ни находились. Я всегда замечал, — добавил он, — что рыжеволосые женщины имеют склонность всем распоряжаться.

— А я замечала, — резко осадила она его, — что бродяги и никуда не годные ковбои имеют склонность быть самонадеянными наглецами! Слишком самонадеянными! Прежде чем ты что-либо спросишь, я отвечу, что работники нам не нужны! Даже очень хорошие работники, если ты считаешь себя таким! Если тебя интересует кормежка, посиди где-нибудь поблизости, пока не услышишь, как позовут есть. Мы кормим всех, даже бродячих собак и никудышных бездельников!

Ким ухмыльнулся:

— Отлично, Русти. Я останусь чего-нибудь пожевать. А пока давай лучше отловим Тома Монагана, потому что я хочу заключить с ним небольшую сделку по поводу скота.

— Ты? Покупаешь скот? — В ее голосе звучало презрение. — Ты просто трепло! — С видом фурии она воззрилась на него, но в ее голубых глазах он заметил живое любопытство.

— Мне тут понадобилось несколько коров, — объяснил он, перекидывая ногу через рожок седла. — Собираюсь основать ферму на горных лугах.

Девушка двинулась было прочь, но при этих его словах остановилась и посмотрела на него широко раскрытыми глазами.

— Что ты собираешься сделать?

Никто из них не заметил седеющего человека, который остановился на углу дома и впился взглядом в Сартена.

— Повторите это еще раз, если можно, — вступил он в беседу. — Вы действительно собираетесь обосноваться здесь в горах?

— Угу, вот именно.

Ким посмотрел на Тома Монагана, и то, что он увидел, ему понравилось.

— У меня есть только шестьдесят долларов наличными, хорошая лошадь, лассо и решимость. Я хочу взять у вас триста коров, парочку лошадей, двух вьючных мулов и немного жратвы.

Русти открыла рот, чтобы возмутиться, но Том поднял Руку.

— И как же, молодой человек, вы собираетесь расплачиваться за все это шестьюдесятью долларами?

Ким улыбнулся:

— Ну как же, мистер Монаган, я прикинул, что мое стадо очень быстро разжиреет на этой горной траве, так что к осени я смогу продать его за хорошую цену и выплатить проценты и сумму основного капитала наличными. В следующем году дело пойдет еще лучше. Конечно, — добавил он, — с шестью сотнями голов я мог бы преуспеть быстрее, и тамошней травы вполне хватило бы на их содержание. А еще лучше, — прибавил он, — чтобы кто-нибудь готовил мне еду и штопал носки. Как насчет этого, Русти?

— Ах ты, несносный себялюбивый выскочка!

— Судя по тому, что вы сказали, я догадываюсь, что вы побывали на верхних лугах, — задумчиво произнес Монаган, — но видели ли вы там кого-нибудь?

— Угу. Там болтались три типа. У одного из них шрам через щеку. Кажется, его зовут Джим Тарг.

Теперь Сартен веселился от души. Он увидел, как глаза девушки расширились при упоминании о людях, и особенно о Джиме Тарге. Смуглое лицо Кима оставалось непроницаемым.

— И они вам ничего не сказали? — недоверчиво спросил Монаган. — Совсем ничего?

— О, конечно сказали! Этот самый Тарг, кажется, совершенно вышел из себя из-за того, что я заехал в те места. Приказал мне убираться и направиться в объезд через Райерсон. Как раз тогда я начал разглядывать эту траву, и мне в голову пришла идея остаться. Он почему-то решил, что это вы послали меня туда.

— Вы сообщили ему, что хотите основать ферму?

— Разумеется! Видимо, ему не очень понравились мои планы. Он упомянул о каком-то, парне по имени Клей Таннер, который якобы выгонит меня оттуда.

— Таннер — опасный убийца, — помрачнел Монаган.

— В самом деле? Ну надо же! — Он прищелкнул языком. — По-моему, Тарг вроде как пускает пыль в глаза, а?

У домика, где кормили работников, вдруг оглушительно затрезвонил треугольник, и Ким Сартен, вспомнив вдруг, что ничего не ел с завтрака, да и позавтракал не так уж плотно, соскочил с лошади. Не дожидаясь дальнейших замечаний, он повел серого к корралю и принялся снимать с него седло.

— Папа, — Русти подошла к отцу, — это он сошел с ума или мы? Ты думаешь, он действительно встретил Тарга?

Том Монаган задумчиво смотрел на Сартена, отметив два низко висевших револьвера и небрежную, непринужденную походку Кима.

— Русти, я не считаю, что он сошел с ума. Это скорее Тарг сошел с ума. Я хочу дать ему коров!

— Отец! — в ужасе ахнула девушка. — Ты не сделаешь этого! Только не триста!

— Шестьсот, — поправил он. — Шестьсот дадут неплохую прибыль. Полагаю, стоит посмотреть, что из этого получится. У меня такое ощущение, что сегодня там наверху случилось больше того, о чем мы услышали. Кто-то явно попытался наступить Таргу на любимую мозоль, а совсем не исключено, что мозоли у него на каждом пальце!

Когда трапеза закончилась, Монаган посмотрел на Кима, который за ужином почти ничего не говорил.

— Как скоро вам понадобятся шестьсот голов? На следующей неделе?

Четверо ковбоев ошарашенно подняли головы, но Ким и глазом не моргнул.

— Завтра на рассвете, — сухо отрезал он. — Мне нужен скот, который находится у вас ближе всего к дому, а также помощь ваших ребят. Я хочу перегнать коров на луга до полудня!

Том Монаган захлопал глазами.

— Вы торопитесь, мой молодой друг, слишком торопитесь. Вы ведь отдаете себе отчет в том, что люди Тарга встретят вас, правда? Он не потерпит этого.

— Люди Тарга, — спокойно развил свою стратегию Сартен, — появятся там около полудня или позже. Я должен оказаться там раньше. Между прочим, — добавил он, — мне понадобятся кое-какие инструменты, чтобы собрать хижину — достаточно прочную. Поставлю ее к западу от водопада.

Он вдруг повернулся к Русти, которая тоже держалась очень спокойно. Будто зная, что он собирается заговорить с ней, она подняла голову. Ее мужская рубашка, расстегнутая у шеи, была туго заправлена в джинсы, и грубая ткань соблазнительно обтягивала выпуклость ее груди.

— Ты еще не подумала насчет того, чтобы готовить для меня? — спросил он. — Я, разумеется, питаюсь только собственной стряпней. И даже женился бы на поварихе, чтобы взять ее на мое ранчо!

Круглолицый ковбой вдруг поперхнулся большим куском, и ему пришлось выйти из-за стола. Остальные ухмылялись себе в тарелки. Русти Монаган побледнела, затем покраснела.

— Вы предлагаете мне работу или делаете предложение? — холодно спросила она.

— Пусть это сначала будет работа, — серьезно посмотрел на нее Ким. — Я ведь еще не пробовал твоей стряпни! Если выдержишь экзамен, мы сможем двинуть наши отношения дальше.

У Русти даже губы побелели.

— Если ты думаешь, что я стану готовить для такого тупого пустозвона, то глубоко ошибаешься! И с чего ты взял, что я выйду замуж за первого попавшегося бездомного бродягу, который сюда заявится? Кто ты вообще такой?

Ким поднялся:

— Меня зовут Ким Сартен. Что до того, кто я такой, так я и есть тот самый парень, для которого ты будешь готовить. Завтра рано утром я уеду, но послезавтра заеду снова, и ты сообразишь мне яблочный пирог. Мне нравится, когда в нем много фруктов и много сока — по-настоящему толстый яблочный пирог.

Он с невозмутимым видом вышел наружу и, посвистывая, направился к корралю. Том Монаган с улыбкой глянул на дочь, а работники быстро закончили ужин и поспешно удалились.

Занимался рассвет, и воздух еще наполняла ночная свежесть, когда Русти вдруг открыла глаза, услышав мычание коров и пронзительные техасские крики ковбоев, погонявших скот. Она торопливо оделась и вышла на крыльцо, чтобы посмотреть на уходившую в горы цепочку. Далеко впереди едва различалась фигура одинокого всадника, который направлялся к перевалу Гансайт и горным лугам.

Час спустя пришел ее отец, озабоченный и взволнованный. Мельком взглянув на дочь, он заметил:

— Мужественный парень! К тому же неплохой ковбой.

— Но папа, — запротестовала Русти, — они убьют его! Он всего лишь мальчишка, а этот Таннер не знает пощады! Я слышала о нем!

Монаган кивнул:

— Знаю, но Болди сказал мне, что этот Сартен был сегундо у Варда Маккуина с ранчо «Тамблинг-К», как раз когда у них произошла схватка с угонщиками — несколько месяцев назад. По словам Болди, Сартен чертовски здорово управляется с пушкой.

Сама того не желая, девушка встревожилась:

— Папа, а ты что думаешь?

Он улыбнулся:

— Ну, милая, если этот парень действительно такой, каким я его себе представляю, Таргу надо сломя голову бежать в Техас, а тебе начать печь свой яблочный пирог!

— Отец! — протестующе воскликнула Русти. Но глаза ее широко раскрылись, и она подошла к краю крыльца, глядя вслед далекому всаднику.

Ким Сартен никогда не имел иллюзий и не строил воздушных замков. Он родился и вырос на Западе и хорошо представлял, до каких пределов может дойти такой человек, как Тарг. Он понимал, что с крутыми вооруженными помощниками тот запросто сумеет удержать любую землю, какую только захочет, и что эти горные луга стоят того, чтобы за них сражаться.

Сартен не сомневался, что лезет на рожон. И все-таки что-то в нем восставало против того, чтобы им помыкали. Он слишком долго дышал свободным воздухом свободной страны, и любая тирания вызывала у негр яростное негодование, как у всякого американца. Властные, неуважительные манеры Тарга рассердили его, но принятое им решение не было мимолетным капризом. Он полностью сознавал, что делает, но что бы ни готовило ему будущее, он намеревался поселиться на этой земле, трудиться на ней и, в случае необходимости, сражаться за нее.

Терять время он уже не имел права. Тарг, скорее всего, пропустил его заявление мимо ушей, как обычное бахвальство рассерженного ковбоя. Но с другой стороны, ранчеро мог отнестись к этому серьезно и устроить заварушку. К моменту прихода скота он должен быть на месте, и чем быстрее, тем лучше.

Серый сохранял хорошую форму, и Ким пустил его быстрым галопом. В считанные минуты добрался до водоема рядом с водопадом и с облегчением вздохнул, убедившись, что он первый. Спрыгнув с лошади, торопливо напился сам и напоил серого. Пока конь пил, Ким выбрал плоскую возвышенность для хижины и достал топор, который прихватил с собой. Болди объяснил ему, что по противоположной стороне горы проходит дорога, которая огибает утесы и заканчивается где-то близ этого водоема. Оставив серого пастись, Сартен пошел в ту сторону.

Но не успел он ступить и трех шагов, как услышал, что кто-то торопливо идет за ним. Он хотел обернуться, но тут его сильно саданули по голове стволом револьвера. Пошатнувшись и даже не успев толком разглядеть нападавшего, Ким ударил его кулаком. Удар получился сильный, а потом его снова чем-то стукнули, и он свалился в траву. Земля под ним начала осыпаться, и он покатился, пока не врезался в плотный кустарник, росший на краю обрыва. Потом запутался в зарослях толокнянки и повис на ветвях.

Треск кустов внизу привел его в чувство. Он понял, что, должно быть, какое-то время находился в полуобморочном состоянии, но с открытыми глазами. Кровь противно стучала в висках, и когда он попробовал шевельнуть ногой, она показалась онемевшей и неповоротливой. Он лежал неподвижно, стараясь восстановить картину происшедшего. Вспомнил, как на него обрушились удары, потом — падение. Внизу кто-то снова стал ломиться по кустам. Затем раздался голос:

— Наверное, он куда-то отполз, Таннер! Его здесь нет!

Кто-то выругался. Осознавая, в какой переплет он попал, Ким старался не шевелиться и ждал, когда враги уйдут. Очевидно, он висел в кустах толокнянки где-то на крутом склоне утеса. Над собой он слышал мычание скота. Значит, стадо уже подошло. Что стало с ребятами, которые его привели?

Прошло немало времени, прежде чем разыскивавшие его люди наконец ушли и он смог двигаться. Крепко ухватившись за корень толокнянки, Ким легко повернулся. Нога кровоточила, но, по-видимому, не была сломана. Однако она запуталась в кустах, и брюки разорвались. Он осторожно ощупал револьверы. Один из них лежал в кобуре. Другой исчез.

Действуя крайне осторожно и по возможности тихо, он принялся спускаться вниз по крутому склону скалистого обрыва, хватаясь за кусты и выступы, пока наконец не оказался на земле. Ким потратил несколько минут на поиски и наконец обнаружил свой второй револьвер, зацепившийся за верхушку горного красного дерева.

Проверив револьверы, он медленно захромал вниз к кустарнику. Там его неожиданно охватила слабость, и он тяжело сел на землю. Нога, видно, серьезно пострадала, и голова кружилась.

Он несколько раз сильно зажмурился, а потом открыл глаза, чтобы в голове прояснилось. Стук внутри черепа не прекращался. Он сидел совершенно неподвижно, чувствуя, как голову распирает от боли, и наблюдал за маленькой ящеркой, метавшейся среди камней. Сартен не знал, как долго так просидел, но когда снова начал двигаться, то заметил, что солнце уже давно перевалило за точку зенита.

Очевидно, он на какое-то время потерял сознание, а значит, потерял еще больше времени. Хромая, но все же осторожно передвигаясь, Ким с трудом пробирался вдоль глубокого оврага, медленно поднимаясь вверх по крутому, поросшему деревьями склону обрыва, с которого свалился.

Затем он опустился на землю, отдохнул несколько минут и пошел дальше. Сейчас ему требовалась вода, но прежде всего он хотел понять, что произошло. Видимо, Тарг по-прежнему держал ситуацию под контролем. Стадо добралось до места, но работников Монагана наверняка прогнали. Вне всякого сомнения, почти всех их ранили. Он с горечью подумал о том, как бахвалился перед Русти и что из этого получилось. Он угодил в капкан, как сопливый мальчишка.

Ему понадобился почти час, чтобы, передвигаясь и отдыхая, добраться до окрестностей водопада. Улучив момент, спустился к воде и напился, а затем сел и осмотрел ногу. Как он и предполагал, кости остались целы, но мышцы сильно разорвало при падении на ветки, и он наверняка потерял много крови. Ким тщательно промыл рану холодной водой, а затем как смог перевязал ее носовым платком и разорванной рубашкой.

Управившись с этим, он уполз в кусты и залег там, как раненый зверь, закрыв глаза. Тело его отяжелело от пульсирующей боли в ноге и тупой — в голове.

Так или иначе, он заснул, а когда проснулся, то почувствовал запах дыма. Приподняв голову, огляделся вокруг в темноте. Наступила ночь, над ним нависла гряда темных облаков. За водоемом ярко полыхал костер. Прищурив глаза, он разглядел несколько движущихся фигур, но ни одной сидящей. В этом месте водоем имел не более двадцати футов в ширину, так что он мог ясно и отчетливо различать голоса.

— Мы сейчас вполне можем вымести их всех отсюда к черту, Тарг, — говорил кто-то громким, звучным голосом. — Он привел сюда скот и, похоже, собирается оспаривать твое право на эту землю. Давай спустимся туда сегодня.

— Только не сегодня, Таннер.

Тарг говорил медленно и негромко.

— Я хочу быть уверенным. Если мы нападем на них, то уничтожим всех, чтобы не осталось ни одного свидетеля или человека, который мог бы подать на нас жалобу, возбудить уголовное дело. Нам будет гораздо проще заставить всех поверить нашей версии, если никто не докажет обратного.

— Кому по справедливости принадлежит эта земля? — спросил Таннер.

Тарг пожал плечами:

— Любому, кто в состоянии ее удержать. Монаган хотел заполучить ее, а я велел всем держаться подальше, объяснив им, что она мне очень нужна и что случится, если они попробуют сюда сунуться. Они возразили, что я не имею права удерживать землю, которой не пользуюсь, а я ответил, пусть, мол, они что-нибудь предпримут, и я докажу свои права с помощью оружия. Мне нравится эта долина, и я не намерен ее отдавать. Скот я заведу попозже. Если у кого-нибудь из этих мелких бездельников-фермеров появится желание получить на орехи, я им это устрою.

— А еще можно оставить всех этих коров и забрать у ирландца остальных, — предложил Таннер. — У нас есть оружие. Если мы уничтожим фермеров, то у нас есть оправдание: они все начали сами, и кто тогда посмеет заявить, что мы не правы?

— Конечно. Именно это я и собирался сделать, — согласился Тарг. — Мне необходимо ранчо Монагана. — Он засмеялся. — Но это еще не все, что мне от него нужно.

— А почему не сегодня? У него четыре человека, и один из них серьезно ранен или умер. И по крайней мере еще один ранен легко.

— Угу. Но сначала мы найдем Сартена. Могу поклясться, он где-то поблизости! Видно, ранен, и ранен тяжело, но мы не нашли его у подножия той скалы, значит, он каким-то образом сумел уйти! Я хочу как следует наказать его!

Ким забрался поглубже в кусты и попытался придумать какой-нибудь выход. Его винтовка осталась на лошади, а что случилось с серым, он не знал. Успокаивало только то, что чужому трудно прибрать его к рукам. Значит, еще оставалась надежда, что лошадь находится где-то на лугу вместе с его винтовкой. Очевидно, люди Монагана вернулись на ранчо. Поскольку он сам втравил Тома Монагана в эту драку, ему надо самому и выпутываться. Но как?

Около костра отдыхало не меньше шести стрелков, и, без сомнения, еще один или два следили за дорогой на ранчо «Y7».

Ким подумал, что отхватил гораздо больший кусок, чем в состоянии проглотить. Может, Русти в конце концов права, и он — всего лишь хвастливый бродяга и бездельник, который запросто пускается в авантюру, но не в состоянии выпутаться из возникших в связи с этим неприятностей. Такой неутешительный вывод заставил его действовать. Он потихоньку удалился от водоема, стараясь не терять времени и двигаться бесшумно. Быстрота сейчас решала все.

Ситуация казалась достаточно простой. Очевидно, Монаган и еще кое-кто из мелких ранчеро с равнины крайне нуждались в лугах. Но Тарг и близко их не подпускал к горной земле, хотя и сам ею не пользовался. Теперь он явно намеревался пойти дальше. Сартен заварил такую кашу, что поставил под удар своих друзей, запросто могли погибнуть люди. И девушка тоже.

Ким прогнал эту мысль. Может, он и не годится для парной упряжки, но если годится, то Русти Монаган — та самая девушка. А почему, собственно, он не годится? Вард Маккуин — человек того же склада, что и он, а ведь Вард женился на своей хозяйке — самой красивой девушке, какая когда-либо владела ранчо, и ничего, все получилось!

Несмотря на то что решил основать здесь ферму лишь в пику произволу Тарга, Ким понимал, что и в самом деле положил глаз на великолепный участок. Из разговоров на ранчо «Y7» он выяснил, что в этих горах и еще есть замечательные луга, так что другие фермеры с равнины тоже могли бы перегнать туда свои стада. Его неожиданное решение действительно представляло собой замечательную идею, даже при том, что в основе его лежали чистой воды прихоть и бахвальство.

Его скот, пусть даже пока и с клеймом Монагана, гулял здесь. Это было равносильно владению землей, если только он сумеет удержать ее, а Ким Сартен не принадлежал к числу тех, кто склонен отступать, когда их берут за жабры. Лагерь за водоемом успокаивался, бойцы один за другим ложились спать. У костра клевал носом грузный бородатый парень, единственный караульный.

Ким потихоньку, дюйм за дюймом, начал пробираться вокруг водоема и через час, когда его противники громко храпели, оказался почти на расстоянии вытянутой руки от ближайшего спящего. По пути он раздобыл себе длинную раздвоенную палку и с ее помощью с величайшей осторожностью подтащил к себе его ремень с кобурой. Затем проделал то же самое с тем, кто лежал рядом с ним. Обойдя вокруг лагеря, он успешно стянул все оружие, кроме револьверов караульного и Клея Таннера. Последнему он оставил их намеренно. Два раза ему приходилось доставать револьверы из-под одеял, но лишь однажды человек зашевелился и огляделся, а поскольку все вокруг оставалось спокойно и у костра сидел караульный, снова заснул.

Потом Ким поднялся во весь рост. Поврежденная нога онемела, и ему приходилось щадить ее, передвигаясь. Он направился прямо к караульному. Начиналась самая рискованная часть его плана, и Сартен не хотел упустить ни единого шанса. Наведя на караульного кольт, он бросил в него камешек. Парень вздрогнул, но не проснулся. Следующий камешек попал ему в шею. Караульный поднял голову и увидел Кима. Тот прижал палец к губам, как будто просил его хранить молчание, подкрепляя, однако, просьбу таким авторитетным доводом, как шестизарядный револьвер.

Караульный громко сглотнул. Челюсть у него отвалилась, глаза выпучились, а толстые щеки побледнели и отвисли. Движением кольта Ким велел ему встать. Парень неуклюже поднялся на ноги и, повинуясь жесту, подошел к нему. Сартен развернул его и уже собирался связать ему руки, как вдруг к парню вернулась способность соображать. Выказывая больше мужества, чем благоразумия, он неожиданно завопил:

— Тарг! Таннер! Вот он!

Шарахнув великана по черепу стволом револьвера, Ким уложил караульного и стоял теперь, держа в каждой руке по револьверу.

— Сидите спокойно, ребятки, — с улыбкой приказал он. — Я не собираюсь никого убивать, если только меня к этому не вынудят. А теперь все, кроме Таннера, встаньте и отойдите влево.

Он зорко следил за тем, как они отходят в сторону, готовый к любому неверному движению. Когда бойцы выстроились в ряд напротив него, все босые или в одних носках, он повернулся к Таннеру:

— А теперь ты, Клей. Надевай свой пояс, только осторожно! В самом деле осторожно!

Бандит неуверенно поднялся на ноги, глядя на него уничтожающим взглядом. Разбуженный от глубокого сна, он заглянул прямо в дула револьверов Сартена и увидел холодный блеск в глазах державшего их человека. От него не укрылось и то, что исчезли все револьверы, кроме его собственных. Его глаза сузились. Этот намек не привел его в восторг.

— Тарг, — холодно продолжал Ким, — я хочу, чтобы ты и твои парни выслушали меня! Я проезжал по этой земле как совершенно посторонний человек, но вы обошлись со мной крайне невежливо. Мне не нравится, когда кто-то пытается мной командовать, ясно? Поэтому я отправился к Монагану, о котором ни разу не слышал до того, как вы о нем упомянули, заключил с ним сделку и решил остаться на этих лугах. Вы прихватили кусок больше, чем смогли прожевать. К тому же притащили сюда этого трусливого, подлого убийцу Таннера, чтобы он пострелял вместо вас. Я слышал, у него это здорово получается! И еще я слышал, что он охотился за мной! Все вы, ребята, в основном ковбои. Вы не хуже меня знаете, что справедливо, а что нет! Так вот, прямо здесь и сейчас мы решим все вопросы с моими притязаниями на эту землю! Я оставил Таннеру его пушки, хотя забрал все ваши, потому что считаю, что он действительно хочет выяснить со мной отношения. Теперь у него будет возможность это сделать; потом, если кому-нибудь из вас захочется попытать счастья, вы тоже сможете это сделать — по очереди! Когда стрельба закончится, то закончится и спор. — Он перевел взгляд на Тарга: — Ты слышишь, Джим Тарг? Таннер получит свой шанс, а потом и ты, если пожелаешь. Но ты не причинишь никаких неприятностей ни Тому Монагану, ни мне. Ты всего лишь маленький человек в большой стране и можешь либо содержать свое хозяйство и скромно вести его, либо уйти отсюда! — Сказав это, он снова повернулся к Таннеру: — Ну что ж, наемный убийца, твои пушки при тебе. Я спрячу свои.

Он взглянул на замерших в ожидании ковбоев.

— Ты, — он указал на пожилого человека с холодными голубыми глазами и поникшими седыми усами, — дашь команду!

Резким движением он сунул револьвер в кобуру и опустил руки. Глаза Джима Тарга сузились, но ковбои внимательно следили за ними. Ким Сартейн знал обычаи Запада. Даже бандиты уважают мужественных людей и обязательно дают им шанс.

— Давай! — закричал седоусый. — Начинайте!

Таннер широко раскинул руки.

— Нет! Нет! — завопил он. — Не стреляй!

Он давно не встречался с человеком лицом к лицу при равных шансах. Уже тот факт, что Сартен оставил ему револьверы, его ядовитая насмешка и вызов, а также то, что он казался таким уверенным в себе, сломили все мужество убийцы.

Он отступил назад, потеряв всякое самообладание перед угрозой неминуемой смерти, лицо его посерело.

— Я ничего против тебя не имею! — закричал он. — Это все Тарг! Это он велел мне тебя убить!

Человек, который подал сигнал, рассвирепел:

— Эй, вы, там, трусливые пустозвоны и обманщики!.. — Ему не хватило слов. — И вы еще считаете себя крутыми! — презрительно крикнул он.

Тарг уставился на Таннера, потом перевел взгляд на Сартейна.

— Отлично сыграно! — сказал он. — Но я ничего не обещал! Я не собираюсь лишаться земли только потому, что этот койот наложил в штаны!

— Я предупредил, — спокойно пояснил Сартен, — что спор закончится здесь. — Нагнувшись, он поднял один из поясов с револьверами и бросил к ногам Тарга. — Ты можешь попробовать, если хочешь поскорее оказаться в могиле!

Лицо Тарга дергалось от ярости. Мужества ему было не занимать, но он помнил, как накануне Сартен молниеносно выхватил револьвер, и понимал, что никогда не сумеет сделать так.

— Я не такой хороший стрелок, как ты! — в бешенстве произнес он. — Но я не отступлю! Эта земля принадлежит мне!

— На ней пасется мой скот, — хладнокровно заявил Ким. — Я ее владелец. Если твоя нога ступит сюда хотя бы раз в течение следующего года, я буду преследовать тебя, куда бы ты ни направился, и пристрелю как собаку!

Джим Тарг казался воплощением бессильной ярости. Его большие кулаки сжимались и разжимались; он пробормотал проклятие, собирался сказать что-то еще, но тут его прервал седоусый работник, который вдруг закричал:

— Берегись!

Ким резко повернулся, присел и выхватил оружие. Как только более сильный противник отвлекся, Таннер решил воспользоваться шансом и восстановить свою репутацию. Его револьвер уже поднимался, но Ким продемонстрировал реакцию, подобную стремительному броску змеиной головы, — неуловимое для глаза движение, затем вспышка красного пламени. Пуля Таннера вспорола пыль у ног Сартена. Потом убийца упал на колени, немного повернулся и рухнул в пыль возле костра.

Револьвер Сартена метнулся назад, но ни Тарг, ни остальные не двигались. На мгновение все застыли в немой сцене, потом Ким опустил револьвер в кобуру и бросил:

— Тарг, ты сделал свой ход, и я вызвал тебя. Сдается мне, тебе чертовски не повезло.

Еще минуту скотовод колебался. Он имел много серьезных недостатков, только глупость в их число не входила. Он признал свое поражение.

— Кажется, так оно и есть, — с сожалением произнес он. — Во всяком случае, было бы сущим мучением строить здесь эту дорогу. Так что мы избавимся от уймы хлопот.

Он повернулся, и ковбои толпой потянулись за ним. Все, кроме человека с седыми усами. Его глаза весело поблескивали.

— Кажется, тебе понадобится помощь, Сартен. Ты нанимаешь людей?

— Разумеется! — Сартен вдруг улыбнулся. — Прежде всего, поймай мою лошадь — я себе ногу повредил, — а потом присмотри тут за всем, пока я не вернусь!

Треугольник в столовой громко трезвонил, когда серый галопом влетел во двор.

Ким неуклюже спешился и похромал вверх по лестнице.

Том Монаган поднялся со своего места, уставившись на него, и работники подняли головы. Ким с облегчением отметил, что все оказались на месте, правда, у одного забинтована голова, у другого рука висела на перевязи — левая рука, так что он мог есть сам.

— Вроде как все уладил, — объявил Сартен. — Никаких неприятностей с Таргом на горных лугах больше не будет. Вот решил заехать к вам позавтракать.

Ким старался не смотреть на Русти и ел молча. Он принялся за вторую чашку кофе, когда почувствовал, что она стоит рядом. Расчистив место, девушка поставила на стол пирог с золотисто-коричневой корочкой, который прямо-таки распирало изнутри от фруктов.

Наконец-то Ким взглянул на нее.

— Я знала, что ты вернешься, — просто сказала она.

Авторские заметки

ГРЕМУЧАЯ ЗМЕЯ ДЖЕК ФАЛЛОН

Жители западных городков были склонны терпимо относиться к буйным ковбоям, но их настроение могло измениться, когда дело касалось настоящих бандитов и вокруг начинал без разбора летать свинец.

Гремучая Змея Джек Фаллон и Эд Оуэн (Длинноволосый), известные как конокрады, 4 июля 1884 года въехали в Льюистаун, штат Монтана, в скверном расположении духа и, избив пару горожан, начали обстреливать город. Терпению жителей Льюистауна наступил предел, этот факт стал для них лишним поводом выйти на улицы с винчестерами на изготовку.

Бандиты выпивали в салуне, но, увидев вооруженных горожан, собрались бежать. Однако они приняли это решение слишком поздно. Когда Длинноволосый упал, Гремучая Змея Джек Фаллон пробился обратно к нему, и оба свели счеты с жизнью, стреляя до тех пор, пока ни один из них уже не мог нажимать на спусковой крючок.

За этим происшествием последовала кампания по очищению территории от угонщиков вообще. Ее возглавляли Теодор Рузвельт и маркиз де Морес, которые оба в то время были владельцами ранчо в восточной части Монтаны и в Северной Дакоте.

СУДЕБНЫЙ ИСПОЛНИТЕЛЬ ИЗ ПЭЙНТЕД-РОКА

Несмотря на поздний час, улица Пэйнтед-Рока сияла огнями. У коновязи выстроились в ряд оседланные лошади, а около «Эмпайер-Хаус» разгружался почтовый дилижанс. Вокруг него суетились бородатые старатели. Одни тащили тюки, другие торопились их взять. Пронесся слух, что открылся новый прииск, и город быстро пустел.

Мэт Сабри стоял, прислонившись к стене тюрьмы, и рассеянно наблюдал за происходившим. Всю эту спешку и суматоху он уже видел не раз — из-за скота, земли, серебра или золота. Как только доносились слухи, что есть возможность быстро разжиться деньгами, охотники за легкой наживой начинали стекаться толпами.

Большинство из них были хорошие люди. Сильные, отважные, честные. Но встречались и проходимцы — мошенники, картежники, бездельники. Все, кто грабил и убивал, жил за счет обмана и предательства. И еще попадались такие, которые считали, что сила или умение обращаться с оружием позволяли им самим устанавливать законы — свои собственные порядки. И они-то чаще всего являлись самыми опасными. Именно из-за таких Мэт сейчас и находился здесь.

Мэт Сабри стал судебным исполнителем в Пэйнтед-Роке два дня назад. Но работа эта была ему не в новинку, потому что ему уже приходилось бывать судебным исполнителем в других городах. А этот город ничем не отличался от остальных. Даже лица выглядели так же. Странно, подумал он, как мало люди отличаются друг от друга. Когда человек путешествует и бывает во многих местах, он вскоре начинает понимать, что существует несколько определенных типов, которые встречаются везде без исключения. У них разные имена и разные выражения, но складывается такое впечатление, будто разные труппы играют одни и те же пьесы. Роли совершенно одинаковые, меняются лишь фамилии актеров.

Например, Дариус Гилберт, владелец игорного дома. Или Оуэн Кобб, банкир. Или высокий, всегда безукоризненно одетый Нэт Фаллей, горнопромышленник. Все трое на паях владели универсальным магазином и управляли городом. Именно они составляли его совет и назначили Мэта Сабри судебным исполнителем. Крутому человеку — крутая работа.

Он прикрыл глаза, наблюдая за выходившими из дилижанса пассажирами. Больше всего его интересовали эти трое, и особенно Нэт Фаллей. Гилберт и Кобб считались хорошими людьми, но драться они не умели. Если ему станут помогать или, напротив, чинить препятствия, то это будет исходить от Фаллея. В этом городе или в каком другом, но с такими людьми, как Фаллей, приходилось считаться.

Из дилижанса выходила девушка в сером, с утонченными чертами лица, хотя с чуть-чуть высоковатыми скулами. Рот для настоящей красавицы тоже великоват, и все же лишь придавал ей больше очарования. Все уставились на нее, а она поднялась на тротуар и что-то спросила. Ей указали на Мэта Сабри. Она тут же повернулась к нему, и он ощутил воздействие ее глаз. Он шагнул вперед и снял шляпу.

— Вы искали меня? Я судебный исполнитель города.

Девушка улыбнулась ему быстрой, истинно женской улыбкой, которая давала понять, что она находит его привлекательным, что ей что-то нужно от него… И она видит, что он считает ее красивой.

Она принадлежит к числу тех женщин, при виде которых кровь в жилах мужчины начинает течь быстрее, подумал Сабри.

Как только он подошел к ней, на улице появился Фаллей и посмотрел в их сторону. Странно, как это он раньше не замечал. Похоже, Фаллей никогда не носит оружие.

Девушка в сером протянула ему руку. Глаза ее были ясными и очень-очень красивыми.

— Меня зовут Клер Галлатин. Я торопилась, как могла. Ужасно боялась, что будет уже поздно.

— Что поздно?

— Спасти моего брата, которого вы арестовали.

Мэт Сабри водрузил шляпу на голову, а когда опустил руку, глаза его снова стали спокойными.

— Понятно. Я арестовал вашего брата? Вероятно, он носит другую фамилию?

— Да. Его знают здесь как Рейфа Берри.

Каким-то образом Мэт Сабри уже знал, чего следует ожидать. Но на его лице ничего не отразилось.

— Я сожалею, мисс Галлатин, и сочувствую вам и вашей семье. Это весьма прискорбно, но, видите ли, послезавтра Рейфа Берри должны повесить.

— О нет! — Она коснулась его руки. — Он не должен быть казнен! Это ужасная ошибка! Рейф не мог сделать того, в чем его обвиняют! Я уверена в этом!

Ее лицо выражало страдание, потрясение и боль, которые она чувствовала. Он окинул взглядом толпу любопытных, собравшуюся вокруг. Никто не интересовался их разговором явно, но все прислушивались.

— Давайте лучше пройдем в дом. Мы можем побеседовать в столовой, — невозмутимо сказал он.

Когда они сидели за кофе, она посмотрела на него своими большими глазами. Потом наклонилась через стол и положила руку ему на рукав — легкое, и в то же время интимное прикосновение, и Мэт нашел, что ему это нравится.

— Рейф рос честным мальчиком, — быстро заговорила она. — Он просто неосторожен. Но никогда не причинял никому вреда, и я убеждена, что никогда и не сделал бы этого. Здесь какая-то ужасная ошибка.

— Доказательства совершенно неопровержимы, — спокойно возразил Мэт. — А я всего лишь судебный исполнитель. Я арестовал его, но не я его судил. И не могу освободить его.

Она пропустила его слова мимо ушей и продолжала говорить тихо и убедительно, рассказывая об их доме в Луизиане, о больной матери, о том, как Рейф нужен им.

— Я уверена, — добавила она, — что, если мы снова окажемся дома, он никогда не вернется сюда.

Он решил, что она в точности такая, какой и должна быть всякая образованная леди из Луизианы.

Он медленно покачал головой.

— К сожалению, мэм, — мягко убеждал он, — Рейфа уже приговорили. Ни я, ни кто-либо другой ничего не может с этим поделать.

Она закусила губу.

— Нет, — настаивала она, комкая платочек. — Видимо, нет. Но если я могу сделать что-нибудь — хоть что-нибудь — не имеет значения, сколько это может стоить… Вы ведь скажете мне? В конце концов, какую пользу принесет его смерть? Если он уедет и больше никогда не покажется в этих местах, разве это не будет то же самое?

— Боюсь, люди так не считают, мэм. Видите ли, присяжные вынесли Рейфу приговор за убийство, но они имели в виду не только это. Его казнь должна послужить примером остальным, мэм. В последнее время здесь произошло много убийств. Это нужно прекратить.

Тогда она оставила его и поднялась в свою комнату, а Мэт Сабри вернулся на улицу. В тот вечер там было спокойно. Спокойнее, чем обычно. Как будто весь город ждал, когда же повесят Рейфа Берри, и повесят ли его вовремя. Если же нет, этот котел вполне мог взорваться.

Не подчинявшаяся закону шайка абсолютно безнаказанно терроризировала город, и первый удар по этой вакханалии нанесли арест и осуждение Рейфа Берри. Сабри потребовал немедленного суда, и прежде чем успел остыть гнев, а дружкам Берри представилась возможность запугать присяжных, Рейфа судили, признали виновным и приговорили к повешению.

Первая попытка спасти его имела место непосредственно после суда, когда Сабри обнаружил у себя на кровати записку. В записке говорилось, что либо он устроит так, чтобы Берри избежал казни, либо умрет. Он не только проигнорировал это предупреждение, но и принял дополнительные меры предосторожности: поставил на дверь камеры второй замок и носил один ключ с собой.

Мэт остановился, зажег самокрутку и неторопливо обвел взглядом бездельников, которые к концу дня начали собираться на улице. Его взгляд чуть задержался на тротуаре перед «Гилберт-Пэлис». Там, прислонившись к столбу навеса, стоял Берт Брейденхарт.

Он занимал значительное пространство на тротуаре, и в самом Пэйнтед-Роке он тоже играл существенную роль. Сабри равнодушно наблюдал, как праздношатающиеся горожане, среди которых попадались и бандиты, переходили на другую сторону улицы, чтобы не встречаться с этим опасным человеком, безжалостным и мстительным. По-животному жестокий в кулачных боях, он совсем неважно стрелял. Но не слишком воинственных обывателей больше всего пугала его постоянная готовность драться и убивать. А ведь Брейденхарт появился в городе вместе с Рейфом Берри.

Мэт Сабри медленно двинулся вдоль по улице, намеренно подходя поближе к Брейденхарту. Когда он оказался совсем рядом, верзила неторопливо повернулся к нему и ухмыльнулся.

— Здорово, маршал! — произнес он мягко, но с некоторым вызовом. — Надеюсь, вы не очень-то готовитесь к этой казни.

Сабри остановился.

— В сущности, не имеет значения, готовлюсь я или нет, — спокойно парировал он. — Казнь назначена и состоится в положенное время.

— Не ставьте на это, — ухмыльнулся Брейденхарт, подтягивая джинсы. — Не надо на это ставить.

— Это беспроигрышная ставка, — невозмутимо ответил Сабри.

Он двинулся дальше, чувствуя, что Брейденхарт провожает его взглядом. Взгляды других людей тоже провожали его. А потом он чуть вздрогнул от неожиданности. На противоположной стороне улицы стояли три лошади. Ему были знакомы и сами лошади, и их владельцы. Джонни Колл в городе!

Из универсального магазина вышли Дариус Гилберт с Коббом и Фаллеем. Увидев Мэта, они остановились, и Кобб взволнованно обратился к нему:

— Мэт, кажется, дела принимают скверный оборот. Может, мы сделали неверную ставку?

Взгляд Сабри неторопливо переходил от одного к другому, пока наконец не остановился на Фаллее.

— Что, ребята, сдрейфили? Беспокоиться не о чем.

— Брейденхарт в городе и рвется в драку. — Гилберт посмотрел на Сабри поверх сигары. — Вы же понимаете, что он не блефует. Уж если он пришел, то не уйдет, пока не заварит какую-нибудь кашу.

— Я справлюсь.

— Это не так-то просто, — вдруг с раздражением произнес Фаллей. — Нам нужно думать о своей собственности. В данный момент у Рейфа Берри в городе пятьдесят друзей, и они все вооружены и готовы драться. Погибнут люди, и пострадает имущество. Если мы пойдем напролом с этим повешением, они разнесут город вдребезги.

— А если не сделаем этого, останемся в пролете, а это все, чего они и добиваются. Потом оберут город до нитки. Извините, но когда-то же нужно их остановить. Мы должны показать когти.

Гилберт откашлялся и озабоченно кивнул:

— Наверное, вы правы, но все-таки… Присяжные признали его виновным; судья приговорил.

Взгляд Мэта Сабри скользнул по улице.

— Извините, джентльмены, но дело обстоит именно так.

— Вам легко говорить! — взорвался Кобб. — А как же мы? Как же наша собственность?

— Вас защитят, — отрезал Сабри. — Извините, джентльмены, но на кон поставлено нечто большее, чем ваша собственность. Я имею в виду благополучие общества. Здесь и сейчас мы должны решить, будет ли это общество управляться правосудием и законом или насилием и преступлениями. — Сабри отступил на шаг. — Доброго вечера, джентльмены!

И все же, направившись прочь, он чувствовал себя неспокойно. Как необходима ему поддержка! Очень трудно противостоять толпе в одиночку. А эти трое олицетворяли богатство и власть города! Они втроем владели всем, кроме домов, где жили рабочие с приисков, и небольших горных участков. И уже готовы отступить. А как быть рабочим, у которых жены и дети, совсем мало собственности, а власти и вовсе нет?

К тому же в городе объявился Джонни Колл. Ни на секунду не забывай об этом, Мэт Сабри, сказал он себе. Если забудешь — ты труп.

Джонни Колл был заказным убийцей. Ему едва исполнилось девятнадцать, но он уже прославился крайней жестокостью, совершив девять убийств. Его дружки хвастали, что он управляется с оружием лучше Малыша Билли и что к тому времени, когда ему исполнится двадцать один год, на счету у него будет еще больше убийств, и он все-таки останется жив.

Джонни Колл тоже считался приятелем Рейфа Берри. Не то чтобы это имело какое-то значение. Мэт знал, что Джонни просто ищет повод сцепиться с ним. Но такие джонни коллы Запада вовсе не были в новинку для Мэта Сабри из Мобити. Для Мэта Сабри, перегонявшего скот на огромные расстояния; для Мэта Сабри, который в свое время имел звание майора, а потом полковника, причем не в одной армии.

Мэт, высокий, стройный, широкоплечий, остановился на углу, огляделся и направился обратно. Он тянул время. Вдруг резко пересек улицу. Когда-то давно он упражнялся в таких неожиданных отклонениях от курса, и очень вероятно, что именно это не однажды спасало ему жизнь. На бедре у него висел наган 44-го калибра, а еще один, скрытый от случайных глаз, торчал за поясом брюк под полой куртки.

Он знал Джонни Колла и раньше и был свидетелем того, как тот поднимался по лестнице бандитской славы. Джонни, тогда еще совсем мальчишка, совершил большую часть своих убийств в течение двух лет. Среди его жертв числились четыре судебных исполнителя в разных городах, последний как раз из Пэйнтед-Рока — на его место и пришел Мэт Сабри.

Огни уже погасли, и улица, на которой совсем недавно веселилась и шумела разноперая толпа, теперь почти опустела. Со странным чувством утраты он осознал, что те люди, которые постановили повесить Рейфа Берри, бросились в погоню за золотом, и подумал, что… А что, если это уловка?

Но что бы ни послужило причиной отъезда, они уехали, и теперь ему придется справляться одному. Он направился к «Эмпайер-Хаус» и вошел внутрь.

Взять тюрьму приступом не так-то легко. А тюремный надзиратель Джеб Кэннон никогда не шел на компромисс и всегда честно исполнял свой долг. Здание, в сущности, высечено из сплошной скалы. Его можно атаковать только спереди, а внутри находился Джеб с несколькими винтовками, двумя дробовиками и большим количеством боеприпасов.

И все-таки Брейденхарт казался очень уверенным в себе. Поразмыслив, Сабри пришел к выводу, что ему это не нравится. Верзила не остановится ни перед чем, но тюрьма неуязвима… разве что у них окажется пушка. Если взорвать дверь снарядом… Сабри охватило странное предчувствие, словно какой-то едва уловимый намек исходил от подсознания.

Порох!

Над чашкой кофе он быстро прикинул, где они могут его раздобыть. Магазин… Ему нужно повидаться с Фаллеем и другими и блокировать его. Или какой-нибудь из участков горнодобытчиков. Тут уж ничего сделать нельзя, но пороха там, скорее всего, окажется немного. Те, кто бросился в погоню за золотом, взяли свои запасы с собой.

Он вспомнил процесс против Рейфа Берри, который застрелил Плато Заппаса, старателя-грека, и украл его мешок и снаряжение. Берри видели на дороге перед гибелью Заппаса и схватили, когда он пытался продать лошадь и вьючных мулов старателя.

Нашлись свидетели, уличившие его в том, что он перед тем продал лошадь, которая когда-то принадлежала Райену, ирландскому горнодобытчику, тоже недавно убитому. Рейф держался до крайности цинично, смеялся, когда его арестовывали. Смеялся он и на суде, заявив во всеуслышание, что у него есть друзья, которые вытащат его на свободу. Он абсолютно верил в это.

Брейденхарт? Так или иначе, Мэт Сабри не находил в этом логики. И не Джонни Колл. Освободить бандита против воли всего города не так уж и легко. За этим наверняка стоит кто-то влиятельный…

Опять фантазия разыгралась! Слишком много он выдумывает! — рассердился на себя Мэт. Он поднял глаза и вдруг увидел, что рядом с ним стоит Клер Галлатин.

— Можно к вам присоединиться?

Она широко улыбнулась и села.

— Я все еще надеюсь убедить вас помочь нам.

Ее кошелек раскрылся так, чтобы ему стало видно толстую пачку банкнотов.

— Я должна освободить брата.

Мэт покачал головой:

— Извините. Ответ будет тот же, что и раньше.

Она внимательно посмотрела ему в глаза.

— Вы странный человек, Мэт. Расскажите мне о себе.

— Особенно нечего рассказывать. — Он посмотрел на нее с легкой насмешкой. — Мне за тридцать, не женат, есть ранчо к югу отсюда. Побывал во многих странах и городах. — При этих словах он улыбнулся. — И я повидал много женщин в Париже, Лондоне, Вене и Флоренции. Два раза женщины получали от меня то, что я не имел права им давать. Оба раза это произошло еще до того, как мне исполнилось восемнадцать.

Взгляд ее слегка похолодел.

— Вы хотите сказать, что сейчас вас нельзя убедить? Неужели это так замечательно — быть безжалостным и равнодушным? Вы полагаете, что достойно восхищения отказывать девушке, которая хочет помочь своему единственному брату избежать смерти? Неужели этим можно гордиться? — Ее губы задрожали, а подбородок гордо поднялся. — Я признаю, у меня почти иссякла надежда, но я слышала, что западные мужчины любезны и что, если… если им не хватает любезности, их можно… убедить другими способами.

Она коснулась пачки денег.

— А если это не получится?

— Мэт Сабри, — вымолвила она тихо и умоляюще, — неужели вы не понимаете? Я предлагаю вам все, что у меня есть! Все! Я знаю, что это очень мало, но…

Он улыбнулся ей. Глаза его слегка заблестели.

— Очень мало? Мне кажется, достаточно много. В этой пачке, должно быть, две тысячи долларов!

— Три тысячи.

— И вы… Вы такая красивая, такая волнующая, и играете свою роль даже лучше, чем в тот раз, когда я видел вас в «Ист-Линни». Это было в прошлом году, в Эль-Пасо.

Ее лицо застыло от гнева.

— Вы смеялись надо мной! Вы

Мэт Сабри быстро встал и сделал шаг назад.

— Смеялся над вами? Конечно же нет! Но это представление просто нелепо. Два дня назад я стал судебным исполнителем. Мое первое дело по службе — арест Рейфа Берри и представление его суду. Его осудили. Почти тут же появляетесь вы и заявляете, что вы его сестра.

— Но это так и есть! Я в самом деле его сестра!

Ее лицо стало суровым, губы утончились, но он не мог не признать, что она все-таки оставалась красивой.

— Его сестра? И вы даже не попросили о свидании с ним? — Мэт усмехнулся. — Не сердитесь. Мне это доставило удовольствие. Вот только… — Он наклонился к ней через стол. — Кто вам заплатил, чтобы вы сюда приехали?

Она встала и быстро пошла к лестнице. Он смотрел ей вслед, задумчиво нахмурившись.

Три тысячи долларов — это слишком много, чтобы защищать Рейфа Берри. Или они предназначались, чтобы защитить кого-то другого? Кого-то, кто мог позволить себе потратить три тысячи, чтобы Рейф молчал.

Вошел Нэт Фаллей и посмотрел на девушку, поднимавшуюся по лестнице.

— Тебе повезло, — сухо заметил он. — Она очень красива.

Сабри кивнул.

— Да, — с сожалением согласился он. — Но, наверное, слишком дорога для меня. На некоторые вещи цена всегда слишком высока.

Фаллей посмотрел, как он выходит в дверь, и озадаченно нахмурился. Он в нерешительности посмотрел на лестницу, потом пожал плечами и удалился.

Джеб открыл Сабри дверь тюрьмы.

— Город битком набит крутыми парнями, — заметил Джеб. — Как думаешь, будет заварушка?

— Возможно.

Мэт взял со стола потрепанную книгу. В эту книгу заносились сведения об арестах и постановлениях суда. Джеб подавленно смотрел, как он открывает книгу.

— Тут мало что записано. Что ты ищешь? — спросил он.

— Точно не знаю, — признался Сабри, — но Берри не единственный, кто заслуживает повешения. За всем этим кто-то стоит.

Джеб ничего не сказал, глядя на верзилу, слонявшегося по улице перед тюрьмой. Подходили и другие. Они начинали действовать.

— Ты в порядке? — спросил его Сабри.

— Ага. — Джеб повернул голову. — Уж тут получше, чем снаружи. Тебе надо остаться здесь до утра.

— У меня много дел. Во всяком случае, снаружи я смогу сделать больше. Не подходи близко к двери. У меня такое предчувствие, что они применят взрывчатку.

— Им придется бросать ее, — откликнулся Джеб. — Так просто не получится.

Он закрыл за Мэтом дверь. Люди снова уходили в тень, когда Сабри проходил мимо. Стараясь не торопить события, он делал вид, что не замечает их. Однако он понимал, что нужно спешить. Времени оставалось мало.

Дариус Гилберт, один из владельцев универсального магазина, сидел в большом кресле из шкуры бизона. Он казался бледным и встревоженным. Его обычно румяные щеки потеряли цвет, а брови сошлись на переносице. Когда Мэт вошел в «Эмпайер-Хаус», он поспешно встал и сунул ему в руки записку. Мэт взглянул на нее. На дешевой бумаге карандашом нацарапано: «Отзовите вашего судебного исполнителя, или мы подожжем вас». Подпись отсутствовала.

— Они не сделают этого.

Сабри сложил записку и сунул ее в карман. Судя по ее виду, это был не целый лист из блокнота. Клочок оторвали от большого листа. Так выглядела и записка, адресованная ему. Текст в каждой из них располагался в нижней части листка. Стало быть, если он найдет этот блокнот и оторванные листы будут соответствовать…

— Где Оуэн Кобб? — спросил он.

— В магазине. Он беспокоится, сидит там с винтовкой.

Сабри похлопал себя по карману.

— Вы продаете такую бумагу, как эта?

— Не знаю. Покупкой и продажей занимается Кобб. Я только вложил деньги, как и Нэт Фаллей.

Мэт Сабри сел и открыл книгу, которую принес с собой. Снова и снова одни и те же имена. Главным образом завсегдатаи тюрьмы обвинялись в пьянстве и нарушении общественного порядка, но он отыскал и ряд арестов за ограбление. В большинстве случаев арестованных выпускали за недостатком улик.

— Вам никогда не приходило в голову, Гилберт, что кто-то защищает здешних проходимцев?

Гилберт повернул свою большую голову, уставился на Сабри и захлопал глазами.

— Вы хотите сказать, что за ними кто-то стоит? Я в этом сомневаюсь.

— Взгляните сюда: Берри выпутывался три раза. Всегда не хватало доказательств, чтобы привлечь его к суду. И этот Дикерт. Его штрафы уплачивались, а свидетели не желали давать показания. Одних подкупали, других запугивали. — К ним присоединился Фаллей, и Сабри постучал по книге. — Я просмотрел эту книгу и еще одну прошлой ночью и обнаружил, что Брейденхарт вносил за некоторых из них залог, а за других уплачивал штрафы. Это составило больше тысячи долларов за последние три месяца.

Гилберт потер подбородок.

— Большие деньги!

— Вот именно. А Брейденхарт когда-нибудь производил на вас впечатление филантропа? Откуда он берет такие деньги? На мой взгляд, Берт всего лишь посредник, а за всем этим стоит кто-то другой, кто забирает основную часть награбленного для защиты и за наводку. — Сабри постучал по сложенной бумаге. — Вот список ограбленных. У всех были деньги. По самой природе вещей воры должны время от времени ошибаться в выборе жертвы. Но эти парни не ошибаются. Значит, им сообщают, у кого есть деньги, а у кого нет.

— Что вы собираетесь делать? — спросил Фаллей.

Сабри поднялся, посмотрел на Нэта Фаллея и пожал плечами.

— Ответ ясен. Если взять главного, преступления сойдут на нет. Он-то нам и необходим. И я должен попросить вас, джентльмены, о помощи.

Нужно повидать Оуэна Кобба. Мэт быстро шел по улице, отметив, что праздношатающихся становится все больше. Но время еще есть. Он нашел Кобба в его комнате и в одном сапоге.

— Да, — признал Кобб, — я действительно продал сегодня порох. Дикерту.

Сабри поднялся.

— Спасибо. Этот все, что я хотел узнать.

Кобб посмотрел на него, потирая ногу.

— Мэт, забудьте об этом. Для нас это слишком чревато. Пусть Берри уходит. Если мы не дадим ему уйти, за это придется чересчур дорого заплатить. Я вот сижу тут и не решаюсь лечь спать.

— Ложитесь спать.

В отраженном свете лампы лицо Сабри казалось мрачным.

— Это мои проблемы.

В дверях он помедлил, снова обдумывая стоявшую перед ним задачу. Он должен поговорить с Нэтом Фаллеем. Это всего лишь подозрение, но Фаллею наверняка известно об участках старателей.

Выйдя на улицу, он остановился и прислушался. Происходило какое-то неясное движение, и он понял, что время истекает. Пока что они собирались; потом они будут толпиться кучками и переговариваться, прежде чем двинутся на тюрьму. Он свернул в темный переулок и быстро пошел по нему. В хижине, находившейся в квартале от главной улицы, горел свет. Сабри ускорил шаг и коснулся рукой револьвера, чтобы убедиться, что он в полной готовности. У хижины он не остановился и не стал стучать; он просто поднял щеколду и вошел.

Дикерт сидел за столом, подрезая и без того короткий запал. На полу рядом с ним стояла жестяная коробка с порохом. При виде Сабри он начал вставать, потянувшись за револьвером. Мэт нанес ему быстрый удар, и Дикерт упал навзничь, опрокинув стол. Но горнорабочий был большим, сильным и крепким. Он тут же вскочил и размахнулся. Мэт нетерпеливо сделал шаг вперед и тут же получил по скуле. Бросившись на него, Дикерт нарвался на опасный для жизни апперкот справа. Он задохнулся, отступил и, схватившись за живот, повернулся боком. Тогда Сабри быстро нанес ему немилосердный удар кулаком в ухо.

Дикерт свалился на пол лицом вниз и остался лежать неподвижно. Мэт Сабри торопливо связал его. Затем взял порох и, потрогав ссадину на скуле, вышел из хижины.

Снова вернувшись на главную улицу, он спокойно направился к толпе мужчин. С краю толпы околачивался какой-то человек. Мэт легонько похлопал его по плечу и увлек в сторону. В слабом свете, падающем из окна, он узнал одного из горнорабочих, которого видел в городе и раньше.

— Привет, Джек, — спокойно произнес он. — Вроде как уже поздно бродить по улицам, а?

Горнорабочий смущенно переминался с ноги на ногу. Он явно не ожидал увидеть Сабри и, очевидно, рассчитывал затеряться в толпе. А теперь его вдруг узнали и разоблачили. Ему это пришлось не по вкусу.

— Видишь ли, Джек, — продолжал Сабри, — до сих пор ты не попадался мне ни в каких заварушках. Но я останусь здесь и, если заварушка все-таки случится, буду знать хотя бы одного человека, которого нужно арестовать. Тебе хочется быть козлом отпущения?

— Эй, Мэт, послушай, — запротестовал Джек, — я пришел посмотреть, что будет. Я ничего не сделал!

— Тогда почему бы тебе не отправиться домой, чтобы ни во что не ввязываться? — предложил ему Сабри.

Горнорабочий пожал плечами:

— Наверное, ты прав. До скорого.

Он повернулся и быстро пошел прочь. Сабри проводил его взглядом и стал высматривать Брейденхарта. Пока что его не было видно. Прекрасно зная психологию толпы, Сабри ходил взад и вперед среди людей, долго вглядываясь то в одно, то в другое лицо и время от времени предлагая людям уйти. То тут, то там из толпы выскальзывал человек и исчезал в темноте. Толпа, размышлял он, должна быть анонимной. Большинство из тех, кто составляет толпу, действуют просто под влиянием эмоций большого скопления людей. Когда же они вдруг оказываются в одиночестве, вне толпы, то смущаются и теряют всякую уверенность в себе. Он намеренно давал понять многим, что знает их. Он намеренно расхаживал там, заставляя каждого человека почувствовать себя узнанным и обособленным.

Немного погодя Сабри вернулся к хижине, отпер дверь и поставил связанного Дикерта на ноги. Потом перерезал веревки, которые спутывали его лодыжки.

— Иди со мной, и у тебя не будет никаких неприятностей.

— Не выйдет! — возразил Дикерт. — Я ничего не сделал!

— И не сделаешь. Ты арестован, а порох конфискован до тех пор, пока все не успокоится. Я всего лишь избавлю тебя от неприятностей.

Когда они появились на освещенном пятачке перед дверью тюрьмы, в толпе раздался крик. Темная масса двинулась вперед.

— Это Дикерт! Что случилось? Почему его арестовали?

Сабри взглянул на них и крикнул:

— Заключенный, Джеб!

Он втолкнул Дикерта внутрь и повернулся к рассерженной толпе. Один за другим он встречал их злобные взгляды, кивая каждый раз, как узнавал чье-нибудь лицо.

— Я арестовал Дикерта для того, чтобы уберечь его от беды. Ходили какие-то идиотские разговоры о взрыве тюрьмы, а у него оказалось много пороха. Он останется в камере, пока не будет в безопасности. — Сабри улыбнулся. — Я так полагаю, вы собрались здесь, чтобы удостовериться, что заключенный никуда не денется. Ну так знайте, он в надежных руках. Так что казнь вы увидите. Не стоит беспокоиться.

Он остановил взгляд на одном из мужчин:

— Привет, Билл. В тюремных книгах записано, что тебя выпустили под залог. Не уезжай из города, потому что через пару дней я тебя заберу. Сегодня здесь находятся восемь или десять человек, которые в следующие несколько недель должны предстать перед судом. Я собираюсь побыстрее очистить книги. Я знаю, что вам не нравится ждать суда. А те из вас… — он повысил голос, — кто заслуживает повешения, будут повешены. Всякая попытка коллективных хулиганских действий здесь и сегодня будет караться повешением. У меня есть свидетель, который скажет все, чтобы спасти собственную шкуру, так что доказательств будет сколько угодно.

Желудок у него сжался, во рту пересохло. Он стоял на ярко освещенном пространстве, внешне спокойный и уверенный в себе, понимая, что должен разбить скорлупу мышления толпы и заставить каждого человека задуматься о своем собственном положении и последствиях для самого себя, убедить в том, что его узнали. Всей кучей они думали одной головой и представляли опасность, но если бы каждый начал беспокоиться…

— Рад видеть тебя, Шроер. Я заберу тебя завтра. И тебя, Свид. Никакого покровительства больше не будет, ребята; с этим покончено.

В толпе произошло внезапное движение, и вперед протолкался ухмылявшийся Брейденхарт.

— Ну ладно, ребятишки! Давайте-ка взломаем эту дверь и вытащим Рейфа!

Говоря это, Брейденхарт немного повернул голову. Мэт быстро шагнул вперед, схватил его за воротник рубашки и дернул назад, так что тот потерял равновесие. Верзила опрокинулся на спину, и Сабри быстро закрутил воротник, туго стянув ему горло. Другой рукой он молниеносно выхватил наган.

— Все назад! Не надо искать неприятностей на свою голову!

Брейденхарт яростно сопротивлялся, брыкаясь и дергаясь, пока его лицо не посинело.

— Он задыхается! — воскликнул Шроер.

— Очень жаль, — коротко отозвался Сабри. — Если человек ищет неприятностей, он их обычно получает.

— Возьмите его! — прокричал голос из задних рядов. — Бросайтесь на него, идиоты! Он же один! Не дайте ему провернуть все это!

Голос показался Сабри странно знакомым. Напрягая зрение, он всматривался поверх голов хлынувших вперед людей. Во главе толпы шел Шроер, хоотя и не вполне по собственно воле. Сабри бросил Брейденхарта и отпихнул его ногой. Затем прострелил Шроеру колено. Тот пронзительно завопил, упал, и тот вопль остановил нападавших.

— Следующий выстрел будет смертельным, — громко предупредил Сабри. — Если тот парень из задних рядов хочет получить на орехи, пропустите его сюда. Ему страшно не терпится, чтобы вас всех поубивали, но я почему-то не вижу его впереди!

За его спиной, из забранного решеткой окошка тюремной двери, раздался ленивый протяжный голос Джеба Кэннона:

— Пусть они подходят, Мэт. У меня тут приготовлены два бочонка крупной дроби, а на стуле разложено достаточно патронов, чтобы расправиться с целой армией. Пусть подходят.

Брейденхарт, все еще задыхаясь, дергал себя за воротник. Он начал было подниматься, но Сабри, едва взглянув на него, резко опустил ему на голову ствол револьвера. Берт свалился, как бревно, и остался лежать без движения. На земле стонал Шроер. Сабри ждал, держа наготове пушку.

Люди из задних рядов начали потихоньку скрываться в темноте, а те, кто стоял впереди, почувствовали за спиной пустоту и, оглядываясь, увидели, что толпа рассыпается и тает.

Когда последние отступили и исчезли, Джеб открыл дверь. Он взял Брейденхарта за шиворот и затащил внутрь. Сабри подобрал Шроера и тоже отнес его в здание. Кость оказалась раздроблена, и рана сильно кровоточила. Сабри быстро обработал ее, сделав все, что мог.

— Я схожу за доктором, — пообещал он.

Мэт Сабри завтракал, когда в комнату вошла Клер Каллатин. Он быстро поднялся и пригласил ее составить ему компанию. Они остановилась в нерешительности, затем пересекла комнату и села напротив него.

— Что произошло прошлой ночью? Я просто умираю от любопытства.

Он коротко рассказал ей все и добавил:

— Я ничего против вас не имею, но скажите мне, кто вам заплатил за то, чтобы вы сюда приехали?

— Понятия не имею.

Она достала из сумочки письмо, написанное на уже знакомом ему листке из блокнота. В нем предлагалось пятьсот долларов за то, чтобы она назвалась сестрой заключенного и испробовала на судебном исполнителе все свои ухищрения. Если это не пройдет, она должна предложить ему взятку.

— Мне это не слишком-то удалось, — развела она руками. — Или же вы не слишком впечатлительный.

Сабри усмехнулся:

— Я впечатлительный, но в театре у вас лучше получается. Я видел вас в Новом Орлеане, а также в Эль-Пасо. Вы действительно хорошо играете.

Она улыбнулась сияющей улыбкой.

— Я уже чувствую себя лучше! Но… — Ее лицо стало несчастным. — Что же нам теперь делать? В Эль-Пасо наша труппа прогорела, а я теперь не получу остальные деньги. Я рассчитывала, что на них мы вернемся на Восток.

— А те деньги, что предназначались для подкупа, еще при вас?

Она кивнула.

— Ну так оставьте их себе. — Он пожал плечами: — В конце концов, кому их возвращать? Поезжайте в Эль-Пасо и собирайте свою компанию в путь.

Не успела она возразить, как дверь открылась, и вошел Нэт Фаллей с Гилбертом и Коббом. Фаллей коротко улыбнулся, окинув взглядом девушку и Сабри. Гилберт казался встревоженным, а Кобб хмурился. Когда они сели, Сабри объяснил им, как намерен поступить с деньгами.

— Вы согласны? — спросил он.

Гилберт колебался, затем пожал плечами:

— Наверное.

Кобб тоже выразил свое согласие, а потом и Фаллей.

— Кажется, вы неплохо справились в сложной ситуации, — заметил Фаллей. — Кто пострадал от выстрела?

— Шроер. Он в тюрьме с перебитой ногой.

— Вы будете судить его за то давнишнее убийство? — требовательно спросил Фаллей.

Сабри покачал головой, снова посмотрев на горнопромышленника.

— Нет, я пообещал ему неприкосновенность.

— Что? Вы его отпустите? — воскликнул Кобб. — Но вы же знаете, что он один из самых опасных!

— Он говорил со мной, — спокойно произнес Сабри. — Он сделал заявление под присягой. Теперь я собираю улики.

— Улики?

Фаллей выпрямился. Один только Кобб, казалось, почувствовал облегчение. Он смотрел на Сабри, и взгляд его вдруг стал внимательным. Нэт Фаллей положил ногу на ногу, потом поменял их. Он начал говорить, но тут же замолчал. Он не сводил глаз с Сабри. Гилберт придвинул свой стул поближе.

— Какие улики? — требовательно спросил Гилберт. — Что вы обнаружили?

— Теперь нам нужны только присяжные. Мы можем сегодня же провести суд. Это единственное благо, — серьезно сказал он, — когда сам исполняешь закон и не нужно считаться со списком дел, предназначенных к слушанию.

— Но кто это? Кто стоял за этим преступлением?

Мэт Сабри посмотрел в напряженное, вытянутое лицо сидевшего перед ним человека.

— Не пытайся выкинуть какую-нибудь штуку, Фаллей, — спокойно предупредил он. — Я держу тебя под столом на прицеле с того самого момента, как ты вошел. — Остальным он объяснил: — Тут произошло нечто большее, чем простой грабеж. Фаллей пытался захватить все ценные горные отводы, уничтожая их владельцев. Когда я проверял список, то заметил очевидное совпадение: все жертвы не только имели деньги, но и владели ценными участками. Убийцы получали деньги, а Фаллей прибирал к рукам участки. Рейф Берри и Брейденхарт — его основные помощники. — Левой рукой он достал из кармана куртки блокнот. — Вы когда-нибудь видели это?

Кобб наклонился вперед:

— Это же блокнот Фаллея! Вот его записи. Я бы их где угодно узнал!

— Отогните страницы, Гилберт, и вы увидите, что полученная вами записка отлично подходит к одному из оборванных листов. Как и та записка, которую получил я.

Кобб посмотрел на Фаллея:

— Что скажешь, Нэт? Он раскусил тебя.

— Я скажу только то, что он не уйдет отсюда живым. — Глаза Фаллея извергали злобу. — Я позаботился об этом.

Кобб обезоружил Фаллея, и тут все повернули головы, услышав за дверями какое-то движение. На пороге стоял Джонни Колл.

Мэт Сабри кивнул ему:

— Я надеялся, что ты заглянешь к нам, Джонни. Хотел попрощаться с тобой.

— Попрощаться? — глупо заморгал Джонни. — Что за чушь?

— Ну как же, ведь ты уезжаешь из города, Джонни. Уезжаешь в течение часа — и никогда больше не вернешься.

— Это кто решил? — Джонни плавно шагнул в комнату. Его руки зависли над револьверами.

— Джонни… — начал Сабри, демонстрируя колоссальное терпение. — Ты прекрасно справляешься с пушками, когда стреляешь в стариков и бедолаг-ковбоев, но держись подальше от искусных стрелков. Не вздумай соревноваться с такими мастерами, как Джефф Милтон, Бат Мастерсон или Люк Шорт. Любой из них догадается, когда ты соберешься достать пушку, по тому, как ты перебираешь ногами.

— Ногами?

Джонни глянул вниз и тут же поднял глаза, но теперь на него смотрел наган Сабри.

— Вот то-то и оно, Джонни, — тихо внушал Мэт. — Ты не умеешь обращаться с оружием и связался с компанией слабаков. К тому же слишком медленно соображаешь, парень. А теперь отстегни револьверы.

Джонни Колл долго колебался. Он хвастал, что убьет Мэта Сабри, и пообещал Нэту Фаллею сделать это. Но Мэт Сабри — меткий стрелок, а между ними было меньше двадцати футов. Он осторожно отстегнул револьверы, и они упали на пол.

— А теперь выметайся из города, Джонни. Если через час ты еще будешь болтаться здесь, я убью тебя. — Он смотрел Коллу прямо в глаза. — И помни: лучше быть живым ковбоем, чем мертвым бандитом.

Колл повернулся и вышел, не оглядываясь. Мэт встал.

— Пойдем, Фаллей.

Тот тяжело поднялся. Он посмотрел на своих бывших друзей и хотел что-то сказать, но затем молча вышел. Сабри — вслед за ним.

Клер Галлатин смотрела Мэту вслед.

— Он… он настоящий мужчина, правда? — задумчиво и с некоторым сожалением произнесла она.

— Кто угодно может управлять городом, убивая людей, если он достаточно скор на руку, — медленно кивнул Гилберт. — Но очистить город от бандитов, никого при этом не убив, может только настоящий мужчина!

СХВАТКА В ГОРНОЙ ДОЛИНЕ

Джим Росситер поднял голову, когда в комнату вошел мальчик, и улыбнулся почти ностальгической улыбкой, ибо этот паренек напоминал ему его самого, каким он был пятнадцать… нет, двадцать лет назад.

— В чем дело, Майк?

В глазах мальчика была тревога. Он помешкал: очень уж не хотелось говорить то, что он должен был сказать, и тем не менее мальчишеская мудрость подсказывала ему, что Росситеру лучше услышать это от него и сейчас.

— Лонни Паркер вышел из тюрьмы.

Джим Росситер долго сидел неподвижно.

— Понятно. Спасибо, Майк.

Мальчик ушел, а он поднялся и подошел к окну, следя, как тот пересекает улицу. Нелегко расти в западном городке, когда имеешь такие пристрастия, как у Майка Хэмлина.

Майк Хэмлин не хотел пасти скот, править грузовым или почтовым фургоном. Не хотел он быть владельцем ранчо и даже начальником полицейского участка. Майк был мечтателем и мыслителем. Из него мог бы получиться новый Шелли или Калхоун. Это был мальчик, рожденный для мысли, но рожденный там, где почиталось дело, а не мысль.

Джим Росситер понимал, что чувствует Майк, так как в свое время прошел через это. Он вел ту же битву и в какой-то степени выиграл ее.

Да, он пас коров. И водил грузовой фургон. И служил начальником полицейского участка в ковбойском городке, но не расставался с книгой. Сначала это был Плутарх — сколько раз он прочитал его? Потом Платон, Фукидид, Шекспир и Шелли. Книгами его снабжал пьяница-эмигрант, и он, в свою очередь, отдавал их Майку. Пьяница-англичанин и Джим Росситер — хранители огня знаний! Он усмехнулся своим мыслям.

Но Джим победил… Уехал на восток, стал адвокатом с обширной практикой. И все же воспоминания о земле, когда-то им покинутой, навсегда остались с ним, — бескрайние просторы, зубчатые вершины гор, одинокие облака высоко в небе, сосны на опушке леса и пустыня, такая щедрая на краски и необозримая.

И поэтому он вернулся.

Ученый и мыслитель в стране дела. Мечтатель в стране насилия. Он вернулся, потому что любил эту землю. Остался здесь, потому что полюбил Магду Лэйн. Эта любовь была одной из немногих вещей, придававших смысл его жизни.

А теперь Лонни Паркер вернулся.

Лонни, который дал Магде так много веселья и смеха, когда она в этом нуждалась. Лонни Паркер, который носился на лошади как дьявол и дрался словно сумасшедший. Лонни, который умел танцевать, смеяться и веселиться и был слабым, — так говорила Магда.

Росситер знал, что женской натуре свойственно находить притягательность в слабости. Тем, кто из тщеславия ведет себя как счастливейшие люди на свете, хотя на самом деле одинок и несчастен, приходится дорого платить за стремление казаться сильными. Вряд ли кто-либо осознал это — у немногих найдется время поразмыслить над подобной проблемой. Слабым нужна помощь… а сильным? Сильным не нужно ничего. И платой за силу становилось одиночество и горе, тогда как слабость вознаграждалась любовью, нежностью и состраданием.

Сейчас Джим Росситер смотрел на пыльную улицу, на унылые фасады старых зданий, на которых время оставило глубокие следы, видел далекие равнины и горы за ними и понимал всю глубину этого одиночества.

Возвращение Лонни означало для него конец всему и все же несло облегчение. Во всяком случае, исчезнет неопределенность. Он никогда не видел Лонни Паркера, но слышал о нем. «Лонни? — бывало, переспрашивали собеседники, слегка улыбаясь. — Он безобидный, беспечный и, уж конечно, безвредный».

Росситер оглядел пустой офис суда. Три года. Он полюбил это тихое, зачастую даже слишком тихое место, где вершил правосудие. Подошел к своему столу и сел. Предполагалось, что он придет к ней сегодня вечером… но нужно ли это делать?

Лонни вернулся, а Магда сама сказала однажды: «Не знаю, Джим. Возможно, я люблю его. Не знаю. Мне было так одиноко, а он понимал меня и нуждался во мне. Возможно, дело только в этом, не знаю… «

Джим Росситер, высокий спокойный мужчина с широкими плечами и узкими бедрами, любил людей и легко обзаводился друзьями. Возвратившись на Запад, он приехал в этот городок, где никто его не знал, и привез с собой новое правосудие.

В прошлом здешнее правосудие было в услужении у богатых скотоводов. Маленькие люди не могли позволить себе нанять тех адвокатов, которые взялись бы отстаивать их права в суде против толстосумов. Джим Росситер брался за их дела, и они платили ему — иногда наличными, иногда скотом, иногда обещаниями. Случалось, он проигрывал. Чаще побеждал.

Скоро у него появился собственный скот, и он перегнал его к Тому Фрисби — одному из тех, чье дело когда-то выиграл в суде. Росситер наживал себе врагов, но появлялись у него и друзья. Он мог проехать несколько миль, чтобы поговорить с незнакомыми людьми, брался за дела даже за пределами своего округа. Он умел слушать людей, и всегда был честен. Когда их территория получила статус штата, о нем заговорили как о кандидате в парламент.

Он увидел Магду в то самое утро, когда прибыл в этот город, и замер посреди улицы.

Прелестная девушка с темными волосами и серо-зелеными глазами шла навстречу. Вскинув голову, она увидела его — высокого молодого мужчину в сером костюме и черной шляпе. Их взгляды встретились, Джим Росситер быстро отвел глаза и пошел дальше с пересохшим ртом и сильно бьющимся сердцем.

Даже в таком маленьком городке снова встретиться им довелось лишь через три недели. Росситер увидел, как на благотворительном вечере она передала коробку с приготовленным ею ужином молоденькой девушке, чтобы та выставила его на аукцион, и запомнил цвет бумаги, в. которую была обернута коробка. Он потратил последние четыре доллара, когда за нее стали предлагать цену, но все-таки выиграл.

В тот день они разговорились и, сам не зная, как это случилось, он принялся рассказывать ей о своем детстве, мечтах и о том, почему вернулся на Запад.

Прошел почти месяц, прежде чем она рассказала ему о Лонни. Это вышло у нее легко, как бы невзначай. Но он уже слышал эту историю раньше. Говорили, что Лонни, одержимый мальчишеским азартом, ограбил почтовый фургон.

«Но Лонни не хотел ничего дурного, — сказала она Джиму. — Он неплохой парень».

Позднее узнав, что Лонни было уже двадцать семь лет, когда его отправили за решетку, Росситер был потрясен.

Однако местные жители соглашались с ней. Да, необузданный… но неплохой. Разве назовешь Лонни плохим? Может, выпил лишнего, говорили они, просадил же он большую часть украденных денег в покер. Один лишь Фрисби не соглашался с этим мнением.

«Возможно, Лонни парень и неплохой, — сказал он с раздражением, — но в том фургоне были мои деньги, заработанные за весь сезон. Выходит, я работал, чтобы он смог сыграть в покер с Джорджем Спрэгом».

Оказывается, украденные деньги были даны вознице фургона для того, чтобы купить одежду, домашнюю утварь и всякую всячину для десятка поселенцев вокруг Джентри. Мальчишеская выходка, как говорили некоторые, для потерпевших обернулась бедой — они лишились вещей, в которых очень нуждались и для покупки которых откладывали каждый цент.

И все же в те вечера, когда Джим встречался с Магдой, он совсем не думал о Лонни. Тот был далеко, а Магда рядом. Они вместе гуляли и ездили верхом. Она была вдовой — мужа ее убили индейцы через несколько недель после свадьбы. В трудное для нее время появился Лонни — такой внимательный, готовый помочь.

Теперь Лонни вернулся, а он, Джим Росситер, должен был вечером встретиться с Магдой.

Еще не совсем стемнело, когда Джим отворил калитку в белом заборе и зашагал к крыльцу. До него донеслись приглушенные голоса, потом смех. Он почувствовал, как кровь прилила к лицу, и на миг подумал, не повернуть ли обратно. И все же пошел дальше и уже занес ногу на первую ступеньку крыльца, как вдруг увидел их.

Лонни обнимал Магду.

Росситер резко повернулся и зашагал по дорожке. Он услышал, как позади открылась дверь, и Магда позвала его:

— Джим! О Джим, не уходи!

Он остановился у калитки.

— Извини, я не хотел вам мешать, — сказал он и услышал, как Лонни негромко засмеялся.

Магда окликнула его снова, но Джим не остановился. Зашагал по улице, направляясь к окраине городка. На горизонте ясно виднелся гребень горы. Росситер долго стоял в темноте.

На следующий день, выйдя из ресторана, он увидел Лонни Паркера, Джорджа Спрэга и Эда Блика, сидевших на скамье неподалеку от двери. Они взглянули на Росситера, когда он проходил мимо, и тут Джим впервые разглядел Лонни Паркера.

Это был высокий, розовощекий, улыбчивый парень с ласковыми и какими-то слишком уж невинными глазами, однако, увидев Росситера, дерзко ухмыльнулся. Лонни носил при себе два револьвера, закрепленные на тонких ремешках.

Спрэг был невозмутимым молчаливым человеком, на лице которого редко появлялась улыбка. Эд Блик прослыл в здешних краях неплохим стрелком.

— Это он, — сказал Блик. — Тот самый тип, который заботился о твоей девушке, пока тебя не было, Лон.

— Премного благодарен, — сострил Лонни и обернулся к Эду Блику. — Я видел его прошлой ночью. Он как раз уходил…

Росситер пошел дальше с пылающим лицом. Когда он вошел в свой офис, Майк Хэмлин уже ждал его.

— Джим! — Майк вскочил с места. — Вы обещали найти -для меня работу, как только мне исполнится четырнадцать лет. Это произойдет на следующей неделе, и я хотел бы зарабатывать деньги.

Росситер сел. У него действительно была такая задумка, и он уже обсуждал ее с матерью Майка. Если парень собирался поступать в колледж, ему пора откладывать деньги.

— Хорошо, Майк. Садись на лошадь и поезжай к Фрисби. Скажешь ему, что тебя послал я. Начнешь завтра утром. Будешь получать тридцать долларов в месяц.

Тридцать долларов в месяц не зарабатывал ни один мальчишка в долине Спринг-Велли. Только первоклассные рабочие получали по сорок долларов! Майк был на седьмом небе от счастья.

— Ты заработаешь деньги, — сухо произнес Джим, — и, когда докажешь, что в состоянии разумно их тратить, я подниму твою зарплату до сорока долларов. — Внезапно он усмехнулся. — А теперь за работу… и копи деньги!

Всю следующую неделю Росситер не пытался увидеть Магду и намеренно держался подальше от мест, где она могла появиться, скажем, избегал заходить на почту во время доставки и, по возможности, старался есть дома. Но не закрыть же ему было глаза и заткнуть уши, а вокруг уже начались разговоры.

«Лонни женится на Магде», — услышал Джим пару раз. Он видел их, радостных, смеющихся, на улице. Работы набралось по горло, и Росситер с головой ушел в нее. А в округе было неспокойно. Эд Блик вернулся из Чикаго, где убил человека.

Лонни большую часть времени проводил со Спрэгом и Бликом. Он и не пытался искать работу, но деньги, похоже, у него водились. Однажды Джим видел, как Лонни покупал спиртное у Келли и, расплачиваясь, отсчитывал банкноты из толстой пачки.

Росситер засиделся в офисе, работая над кратким изложением очередного дела, когда к нему зашел Фрисби. Это был крепкий хозяин и трудяга. Его небритое лицо выглядело усталым.

— Джим, — с порога перешел он к делу, — мы теряем коров. Несколько животных пропало у тебя, у меня и еще у нескольких людей…

Ночью Майк Хэмлин услышал стук копыт. Он вскочил с койки в палатке и оседлал лошадь. Прискакав на пастбище, мальчишка почувствовал запах пыли, а на рассвете обнаружил следы и недосчитался по меньшей мере тридцати коров, которых увели четверо людей.

— Они скрылись в зарослях к востоку от моего ранчо. А когда мы попытались их преследовать, нас кто-то обстрелял…

К востоку от ранчо Фрисби простирались на двадцать квадратных миль густые заросли черного чапараля 1 — уродливое скопище колючих кустарников, через которые пролегало несколько троп. По этим тропам не ходил никто, за исключением диких зверей или отбившихся от стада животных. В любое время дня всадник, заехавший в заросли, мог различить что-либо лишь на расстоянии нескольких метров. Это место не подходило для верховой езды, особенно если кто-нибудь, затаившись, поджидал тебя здесь с ружьем.

— Я бы забрал Майка оттуда, — сказал Джим. — Не хочу, чтобы он пострадал.

— Не делай этого, Джим, — посоветовал Фрисби. — Ты разобьешь его сердце. Мальчишка твердо решил доказать тебе, на что способен. Он ночи напролет просиживает за книгами, а днем старается вовсю, считая, что должен зарабатывать деньги. Из него получится хороший работник, Джим.

Конечно, Фрисби был прав. Забрать мальчика домой означало нанести удар по его самолюбию и лишить денег, которые потребуются для учебы в колледже. А что касается скота… Росситер пересек улицу и направился в офис шерифа.

Перед лавкой Келли стоял Джордж Спрэг и курил сигару. Джим сразу почувствовал, что тот заметил его. Он недолюбливал Спрэга и никогда с ним не знался. Деньги у этого человека не переводились, хотя он играл на них, но, кажется, помногу не выигрывал. Временами он уезжал из городка на несколько дней, а то и на пару недель. В этих поездках его обычно сопровождал Блик. В последнее время к ним присоединился и Лонни Паркер.

Шериф Малкехи, плотный серьезный трудолюбивый человек, был поглощен своим делом.

— Третья жалоба за эту неделю, — сказал он. — Люди здорово пострадали. Что ты об этом думаешь?

Росситер мгновение помедлил с ответом.

— Нет, — наконец произнес он, — пока ничего.

Выходя из офиса шерифа, он столкнулся с Магдой Лэйн.

— Джим! — Глаза девушки были серьезны. — Что случилось? Почему ты не приходишь ко мне.

— Когда я приходил в прошлый раз, ты, кажется, была очень занята, — тихо ответил Росситер.

— Джим, — девушка ухватилась за его рукав, — я хотела поговорить с тобой о том вечере. Ты ошибся, ты…

— Думаю, я ошибся не в тот вечер, а гораздо раньше… — Слова давались ему с трудом. — На том благотворительном ужине. — Он резко повернулся и зашагал по улице.

Через мгновение Росситер уже негодовал на себя. Следовало выслушать ее… может быть, есть объяснение происшедшему. Ведь мы многое воспринимаем искаженно. Впрочем, какого объяснения мог он ждать? Да и весь городок уже гудел, что она выходит замуж за Лонни Паркера.

Оседлав лошадь, Джим выехал из городка. Буря эмоций от встречи с Магдой требовала действия, и он помчался вперед, пересекая равнину в направлении ранчо Фрисби. И вдруг далеко на востоке, за зарослями чапараля, Росситер увидел столб дыма. Он осадил лошадь и стал всматриваться в даль. Дым столбом поднимался в небо, потом появились клубы, затем дым снова взметнулся вверх.

Что это? Дымовые сигналы?.. Но времена индейских набегов давно прошли. Он повернулся в седле и увидел другой сигнал — с гребня горы Джентри. Не успел Джим приглядеться к нему, как дым растаял в воздухе. Кто-то в городке сигналил тому, кто скрывался сейчас в чапарале.

Джим поскакал в том направлении, где увидел первый сигнал. Дорогу к Фрисби он проехал, не сворачивая. Для дымового сигнала, подумал он, могла быть единственная причина. Некто в городке извещал угонщиков скота о том, что шериф предупрежден о краже, или о том, что в их сторону едет Джим. Скорее всего, размышлял Росситер, верно первое предположение. Он ведь всего-навсего адвокат из ковбойского городка, и его вряд ли станут бояться.

Росситер въехал в каньон Юкка и направился на север, потом поднялся вверх и, обогнув гору, снова двинулся на восток. Здесь, на вершине, чапараль рос не так густо, перемежаясь с кустами можжевельника. Петляя в кустарнике, Джим почти перебрался на другую сторону, как вдруг увидел коровьи следы.

Большое стадо не так давно вышло из чапараля. По лепешкам навоза он определил, что коровы прошли здесь четыре или пять часов назад.

Местность стала труднопроходимой. Никогда раньше он не осмеливался забираться сюда — в эту дикую, вздыбленную страну каньонов и гор с редкими озерцами. К закату он был уже слишком далеко, чтобы повернуть назад, и при этом без спального мешка, без кофе и, что хуже всего, без оружия.

И все-таки отправиться в обратный путь было бы огромной глупостью. Несомненно, здесь прошел угнанный скот. Джим должен узнать, куда направляется стадо, прежде чем вернуться. До наступления темноты еще оставалось немного времени, и Росситер пришпорил лошадь. Справа от него виднелся длинный язык окаменелого потока лавы, слева — неровный, зазубренный край коричневой скалы. Впереди вздымалась стена горного массива, и казалось, что скот загнали в какой-то тупик. Прохлада коснулась лица, и дорога пошла вниз.

Появились редкие кустики бизоновой травы, постепенно они сливались в густой покров. Поток лавы был уже над головой, тропа спускалась, огибая его край. Джим оказался в длинной пологой долине, лежавшей между потоком лавы и поросшим соснами горным хребтом. На дне долины паслось более сотни коров.

Росситер резко свернул вправо, чтобы укрыться за гребнем окаменелой лавы, спешился и повел лошадь в поводу. Вскоре он увидел тонкую струйку дыма от костра. Привязав лошадь в укромном месте, стал спускаться по склону, пробираясь между деревьями.

Джим почти приблизился к лагерю, когда дым исчез, однако костер весело горел. Крупный мужчина уверенно и спокойно хлопотал подле огня. На нем были кожаные ковбойские штаны, выцветшая красная фланелевая рубашка и мятая шляпа. И еще у него имелся револьвер.

Росситер повернул назад. Если он поскачет напрямик, то шериф с отрядом полиции будет здесь уже завтра после восхода. Его остановил стук копыт, Джим затаился, прижавшись к сосне. В просвете между деревьями он разглядел троих всадников. Двоих мужчин и мальчика.

Мальчика…

Внутри у Джима все сжалось. Он тут же развернулся и крадучись пошел к лагерю. Да, это были Блик, Джордж Спрэг… и Майк Хэмлин.

Мальчишка, руки которого были привязаны к луке седла, выглядел бледным, но держался мужественно. Мужчина в красной рубашке поднял голову.

— Что происходит? — спросил он, переводя взгляд с мальчика на Спрэга.

— Он шел по нашему следу, как индеец.

Человек в красной рубашке выпрямился и опустил сковородку.

— Не по нутру мне это, Джордж. Совсем не по нутру.

— А что еще мы можем сделать?

— Можем убраться отсюда.

— Из-за парнишки? — Спрэг принялся ворошить костер, чтобы пошел дым. — Не будь дураком.

— Лонни сказал, что Фрисби ходил к Росситеру, а Росситер — к шерифу, — заговорил Билл. — Мне это не нравится, Джордж.

— Боишься Росситера?

— Этого адвокатишки? — В голосе Билла звучало неприкрытое презрение. — Меня беспокоит Малкехи. Это же сущий бульдог.

— Предоставь его мне.

Нетрудно было догадаться, что они задумали. Майк напал на их след, а теперь еще и увидел их. Они должны или уехать отсюда, или убить мальчика. А, судя по всему, уезжать они не собираются.

Мужчина в красной рубашке не двигался, и Росситер видел нерешительность на его лице. Джим понял, что, кем бы ни был этот человек, он не убийца. Ему не нравилась эта затея, но он не мог решить, что же делать дальше.

У Росситера не было оружия. Он ведь всего лишь хотел съездить к Фрисби, поговорить о Майке и разузнать обстановку на месте. И уж никак не собирался сам охотиться на воров, однако в жизни каждого мужчины рано или поздно наступает момент, когда он должен решиться на поступок.

Эти люди наверняка выполнят свой грязный замысел немедленно. Ехать за помощью времени не было. Блик стащил Хэмлина с седла и уложил на землю. Человек в красной рубашке наблюдал за ним с напряженным лицом. Помедлив, Блик и Спрэг ушли расседлывать и привязывать лошадей. Росситер пробрался сквозь кусты поближе к костру. Джим знал, что времени у него немного и придется рискнуть.

— Ты позволишь им убить мальчика? — спросил он тихо.

Мужчина вскинул голову.

— Кто здесь?

— Я спрашиваю, позволишь ли ты им убить этого парнишку?

Теперь мужчина увидел Росситера и смерил его холодным взглядом.

— Хотите остановить их? Так сделайте это.

— Я не ожидал такого поворота. У меня нет оружия.

Сейчас он рисковал и своей собственной жизнью, и жизнью Майка, и все же надеялся, что знает людей, а в этом человеке еще оставалась мужественность, гордость и честность. У каждого человека есть свой кодекс чести независимо от того, как низко он пал.

Мужчина встал, направился к своему вещевому мешку и достал старенький кольт.

— Ловите! — воскликнул он и вернулся к костру.

С револьвером в руке Джим отступил в тень. Майк наблюдал за ним, и в глазах у него было сомнение. Росситер хороший человек, но мечтатель и философ… А сейчас настало время решительных действий.

Спрэг и Блик вернулись к костру. Спрэг настороженно огляделся.

— Ты вроде с кем-то разговаривал?

— С парнишкой. Спросил, не хочет ли он поесть.

Спрэг поглядел на него долгим изучающим взглядом, полным подозрения.

— Не трать зря еду.

Он уже собрался сесть, как вдруг увидел открытый вещевой мешок, одним махом подскочил к мальчику и перевернул его. Взглянул на кожаный кнут, которым тот был связан и посмотрел по сторонам.

Блик был в недоумении, но настороже. Человек в красной рубашке застыл на месте с побелевшим лицом.

Спрэг выпрямился и медленно обернулся к нему.

— Билл, где твой кольт?

— Я не видел его.

Росситер ощутил едкий запах дыма. Из низины тянуло прохладой и пахло мокрой травой. Где-то в лугах закричал перепел.

— Ты засунул его в мешок вчера вечером. А сейчас его там нет.

— Разве?

Билл знал, что его загнали в угол, но был не из пугливых. Он в одиночку выступил против двоих, и даже не знал, встанет ли на его сторону человек, скрывавшийся в тени, да и там ли он еще.

— Я не шучу, Билл. Обмана не потерплю!

— А я не потерплю убийства мальчишки.

Спрэг решился. Эд Блик почувствовал это и шагнул влево. Билл заметил его движение и понял, что оно означает. Он облизнул языком пересохшие губы и бросил взгляд на сосны.

Росситер неторопливо шагнул вперед, входя в круг света.

— Если ты ищешь револьвер, Спрэг, то он у меня.

Кольт удобно лежал в руке. Блик уловил это и забеспокоился — ни один адвокат не держит оружия таким образом. Он попытался сказать что-то, предупредить Спрэга, но в этот момент заговорил Росситер.

— Билл, развяжи парнишку.

Спрэг поджал губы. Кончики рта опустились, желваки натянули кожу на скулах.

— Не трогай его! Я не уступлю какому-то коровьему адвокату.

— Берегись, Джордж. Мне это не нравится, — предостерег Блик.

— Он не посмеет выстрелить. А один из нас попадет в него…

— Развяжи мальчика, Билл, — повторил Росситер.

Он глядел на Спрэга, но краем глаза следил и за Бликом, чувствуя, что в подобных делах тот опытнее Спрэга. Блик был опасен, однако он не решится выстрелить. Именно Спрэг, скорее всего, начнет действовать первым.

Мужчина в красной рубашке подошел к Майку и, опустившись на колени, принялся развязывать ему руки.

— А ну отойди, Билл, — прокричал Спрэг, — а то и тебя пристрелю! — Он слегка присел, согнув колени. — Приготовься, Эд!

— Джордж! — В голосе Блика слышался испуг. — Не надо!

Спрэг бросился влево и выхватил оружие. Но его рука с револьвером еще до конца не поднялась, когда Росситер выстрелил. Он спустил курок, и пуля попала Спрэгу прямо в полуоткрытый рот. Росситер снова вскинул кольт, почувствовал, как пуля Блика обожгла его, но быстро прицелился и выстрелил. Блик сделал пару шагов назад и осел на землю. Потом судорожно схватился за живот, повалился на бок и затих.

— Для адвоката вы стреляете неплохо, — искренне заметил Билл.

Росситер опустил револьвер. Майк сидел на земле, растирая онемевшие руки. Джим подошел к лежавшему на земле вещевому мешку и швырнул кольт на одеяло.

— Спасибо, Билл. А теперь оседлай свою лошадь и уезжай отсюда.

— Да, конечно. — Билл собрался было уйти, но остановился. — Этот револьвер… Он у меня, правда, подержанный… — Мужчина вытер ладони о штаны. — Мне понадобятся деньги в дороге. Не дали бы за него долларов двадцать?

Росситер достал из кармана монету и бросил Биллу. Она золотом сверкнула в пламени костра.

— По рукам, Билл! Неплохая покупка для меня.

Билл помялся, потом тихо произнес:

— Я никогда не убивал детей, мистер…

Ранним утром они ехали по пустынной улице городка. Где-то прокукарекал петух, звякнуло ведро с водой, взвизгнул насос. Сидя верхом, Росситер держал в руке поводья двух других лошадей, на которых лежали тела Спрэга и Блика.

Майк уже поворачивал своего коня к дому, как вдруг обратился к Росситеру:

— Вы никогда не говорили, что умеете так хорошо стрелять, Джим.

— В жизни, Майк, человеку приходится делать очень много разных вещей…

Аккуратно причесанный Малкехи показался из дверей своего дома.

— Приятное зрелище для человека, который собрался позавтракать, верно, Джим? — Шериф взглянул на мертвецов. — Хотите, чтобы я выдал ордер на арест этого парня, Билла?

— Нет оснований, — ответил Росситер. — Бог с ним. Последний из их компании — Лонни Паркер. И я хочу, чтобы вы взяли меня с собой.

— Завтра, — сказал шериф.

Был полдень, когда Росситер поднялся с кровати. Он принял душ, побрился, тщательно оделся, стараясь не думать о том, что может произойти. Положив кольт Билла на кухонный стол, он подошел к шкафу в углу и достал оттуда пояс, кобуру и револьвер. Это была русская модель шестизарядного «смит-и-вессона» 44-го калибра. Джим проверил патроны в барабане, спусковой механизм и вышел на улицу.

Магда как раз выходила из своей калитки. Она задержалась, поджидая его. Взглянула на оружие, потом посмотрела ему в глаза.

— В чем дело, Джим? — изумленно спросила она.

Росситер неспешно рассказал ей обо всем, что произошло, о том, что Билл уехал.

— Но если эти двое мертвы, а Билл уехал, то…

— Угонщиков было четверо, Магда, — мягко произнес он. — И я не знаю, как поведет себя четвертый.

До молодой женщины дошел смысл этих слов, и ее лицо побледнело. Ухватившись рукой за калитку, она не отводила от него глаз.

— Джим, — прошептала она. — О Джим!

— Я не хочу неприятностей, Мэг. И собираюсь позаботиться о нем от твоего имени. В конце концов, — добавил он с мрачной усмешкой, — ему еще может понадобиться адвокат.

Шериф Малкехи ждал его на улице перед своим офисом. Время пришло.

Росситер успел сделать три шага, прежде чем Магда окликнула его, бросилась вдогонку и схватила за руку.

— Слушай меня, Джим Росситер. Позаботься лучше о себе! Что бы ни случилось, Джим! Поверь, у меня не было другого мужчины — ни одного! — после того, как я встретила тебя. В тот вечер, когда он приехал в город, я… я просто была рада видеть его, а ты все не так понял и не захотел поговорить со мной. Он слишком многое принимал как должное, но и ты вел себя точно так же.

Росситер долго глядел ей в глаза. Где-то на улице хлопнула дверь и послышались шаги. Он улыбнулся и сжал ее руку.

— Хорошо, Мэг, я тебе верю.

Джим повернулся и ощутил солнечное тепло на своих плечах, почувствовал, как пыль взлетает под каблуками. Он шел по улице и видел Лонни Паркера, который ждал их. Джим был спокоен.

Совсем спокоен.

ПАРЕНЬ С ХАРАКТЕРОМ

Он шел уже час, когда взошло солнце. Воздух прогрелся, слышался шум бегущей воды. Солнечные лучи пробивались сквозь листья, и лесная тропинка пестрела пятнами света. Тропа сделала поворот, и он увидел девушку, набиравшую ведром воду из горного ручья.

Парень был высок, совсем недавно ему исполнилось восемнадцать. Прошло четыре месяца с тех пор, как он уехал со своей лесопилки в Восточном Техасе. Он посмотрел на девушку и сглотнул слюну, кадык заходил у него под подбородком. Шея, выглядывавшая из широко распахнутого ворота домотканой рубашки, казалась необычно длинной.

Он снова сглотнул слюну и кашлянул. Девушка вскинула голову, удивленная его появлением, и выпрямилась. Губы ее сжались, быстрым движением руки она убрала темный локон с зарумянившейся щеки.

— Здравствуйте, мэм! — сказал незнакомец с мягким мелодичным восточно-техасским акцентом. — Я вовсе не хотел вас напугать.

— Все… все в порядке. — Настороженность в ней начала уступать место любопытству. — Вы идете на золотые прииски?

— Думаю, да. — В голосе парня слышались гордость и мужская уверенность в себе. — Хочу скопить денег, чтобы, вернувшись домой, купить ферму.

Они смотрели друг на друга с противоположных берегов ручья. Юноша снова нервно сглотнул — тишина плохо на него действовала.

— Вы… Ваш отец моет здесь золото?

— Да… Знаете, он… Он ушел в поселок. Три недели, как ушел…

Юноша мрачно кивнул. Он проделал путь из лагеря Энджел за два дня и мог сказать с уверенностью, присущей тем, кто много ходит пешком, что ее отец не вернется. Плохое время настало для людей, путешествующих с золотом в заплечном мешке.

— А у вас все в порядке? — спросил он. — У вас и у вашей матери?

Джени задумалась, вытерла ладони о передник. Она была стеснительной девушкой, но, чтобы незнакомец уходил, не хотела, так как скучала без сверстников, и даже соседей у них не было, если не брать в расчет Рихтера.

— Мама только что ушла домой. Хотите кофе? Мы как раз сварили.

Он пересек по камням ручей и взял ее деревянное ведро.

— Позвольте мне понести. Ведро слишком велико для такой маленькой девушки.

Глаза Джени сверкнули.

— Я не… Я хочу сказать, что не такая уж маленькая! Мне шестнадцать лет!

Парень улыбнулся ей:

— Почти шестнадцать.

Миссис Питере оторвала взгляд от костра, в котором поддерживала огонь, и увидела, как двое молодых людей спускаются по тропе. Сердце екнуло от внезапного озарения, и она с облегчением вздохнула. Глаз уловил серьезное выражение лица парня, а когда тот поставил ведро на плоский камень, от нее не укрылось, как он смотрит на Джени и какими быстрыми кокетливыми взглядами отвечает дочь этому сильному молодому мужчине с покатыми плечами и открытым лицом.

— Здравствуйте, мэм. — С женщинами постарше он чувствовал себя более уверенно. — Меня зовут Мидоус, а домашние кличут Тэнди.

— Рада познакомиться с тобой, Тэнди. Я — миссис Питере. Джейн, принеси чашку для молодого человека. Кофе горячий. — Она доброжелательно посмотрела на парня: ей нравилось его чистое мальчишеское лицо и обаятельная улыбка. — Далеко идешь?

— К истоку ручья. — Парень стащил со спины и положил на землю ранец, а рядом с ним — четырехзарядный дробовик «роупер». — Хочу застолбить участок.

Под громадными арками деревьев царила приятная прохлада. На отмели в широкой излучине ручья раньше уже промывали песок. В тени густой листвы стояла хижина. От ее угла к ближайшему дереву была протянута веревка для сушки белья.

Тэнди украдкой посмотрел на девушку и поймал ее взгляд. Она улыбнулась и отвела глаза, слегка зардевшись. Он тоже покраснел.

Эм Питере налила кофе в принесенную Джени чашку, и парень с готовностью взял ее. Он отправился в путь, толком не поев, так как не хотел тратить время на плотный завтрак. Эм Питере задумчиво глядела на него. У парня были хорошие манеры, и внезапно она поняла, что он не должен уйти, нужно удержать его ради Джени.

В этих местах совсем не то, что на родине. Там хватало молодых людей — приятных юношей из знакомых семей. И работали они в приличных местах. Здесь же никто не знал, что за люди могут появиться в округе. Дэйва она не назвала бы надежным защитником, и все же было приятно чувствовать, что рядом есть мужчина.

Конечно, Дэйву не следовало приезжать на Запад, это Рой Бэкон уговорил его. Они продали свой участок и отправились сюда. Большая часть денег ушла на покупку фургона и упряжки лошадей, а в Калифорнию они прибыли почти без гроша в кармане. Дэйв был спокойным серьезным мужчиной, и ему как нельзя лучше подходила постоянная работа в маленьком городке, где они прежде жили. Она знала это, но не пыталась разубедить мужа, когда он заговорил о поездке в Калифорнию. Это решение стало событием в жизни Дэйва, и независимо от того, был ли он пригоден для этой работы или нет, ему хотелось ею заняться. Когда они ехали по равнине, Дэйв был счастлив и только в конце пути, добравшись до места, испугался.

Эм Питере сердцем чувствовала, что муж с прииска не вернется. Она поняла это, когда после условленного срока прошло два дня. Дэйв всегда был пунктуален, много не пил, не увлекался карточной игрой. Ее дурное предчувствие было небеспричинным. Первый приступ золотой лихорадки прошел, и некоторые крутые ребята, не найдя хорошего участка или не обладая достаточной энергией, чтобы разрабатывать его, вышли на большую дорогу. Убийства стали обычным делом там, где промывали золото, а уж в городках старателей все обстояло хуже некуда.

Миссис Питере волновалась не из-за себя. Она-то справится, как это бывало и раньше. Ее беспокоила Джейн.

Эм Питере замечала, как многие мужчины из тех, кто шел по дороге или останавливался передохнуть, бросали на дочь заинтересованные взгляды. Хуже всех был Рихтер. С самого начала она боялась его. Предупреждала Дэйва, что этому человеку нельзя доверять, но муж отмахнулся от ее предостережений, потому что Рихтер показал ему, как соорудить лоток для промывки золотого песка и вообще много помогал в работе.

Не далее как пару дней назад Рихтер заявился к ней.

— Мэм, — сказал он, — мне неприятно говорить об этом, но, похоже, с Дэйвом что-то случилось.

— Я тоже так считаю.

— Вы остались вдвоем. Это опасно. Думаю, мне лучше бы переехать сюда…

У Эм перехватило дыхание, когда она заметила, что его глаза устремлены на Джени.

— С нами все будет в порядке.

Он склонил голову набок.

— Возможно, однако у вас есть дочь, способная свести с ума любого мужчину. На вашем месте, я бы скоренько нашел ей мужа.

— Джени незачем спешить замуж. — Эм заставила себя держаться хладнокровно и отвечать ему не так резко, как ей хотелось. — И ничего с нами не случится, — добавила она жестче. — Мужчины с золотых приисков не позволят себе оскорбить порядочных женщин. Я слышала, что некоторых наглецов вешали всего лишь за то, что они неуважительно разговаривали с женщинами.

Рихтер тоже знал об этом, и ему не понравилось подобное напоминание.

— Ну конечно! Только всего не предугадаешь, — заметил он, почесывая небритый подбородок. — Дело в том, что я и сам могу жениться на ней.

У Эм Питере лопнуло терпение.

— В жизни не слышала ничего подобного! — воскликнула она. — Да я предпочту видеть Джени мертвой, чем замужем за тобой, Карл Рихтер! Такая девушка, как Джени, не для тебя!

Рихтер побагровел от злости.

— Подумаешь, какая цаца! — вскипел он. — Жить одной не так уж легко. Попробуй и увидишь сама!

Он ушел вне себя от ярости, но Эм ничего не сказала дочери, только предупредила, чтобы та избегала Рихтера. Впрочем, Джени и не нуждалась в предупреждении. Карл был грубым, грязным мужчиной лет пятидесяти, чья хижина, затхлая, провонявшая нестираной одеждой, напоминала логово кабана.

Тэнди понравился кофе. Он бережно держал чашку, растягивая удовольствие, и не испытывал желания уйти. Джени вдруг захлопотала по хозяйству — стала ворошить дрова в костре, заглядывать в кастрюльки, снимать белье с веревки.

Эм Питере посмотрела на Тэнди и перевела взгляд на ручей, на то место, где парень вышел из тени деревьев на солнечный свет. Мысль о том, что ее Дэйв не вернется, пряталась в глубине сознания, ожидая ночи, когда Эм сможет остаться одна и прижать к себе свое горе. Сейчас было не время горевать, да и не могла она сказать дочери, что надеяться не на что — слишком Джени юна для этого. Она еще не переживала утрат, не знала жестокой истины, что все проходит и ничто не остается неизменным. Со временем она все узнает, но пока это время не пришло.

— Ты сейчас уйдешь? — мягко спросила она парня. — У тебя есть какие-то планы?

— Нет, мэм. Просто хотел найти где-нибудь участок и начать работать. Будьте уверены, я умею работать. Тэнди взглянул на нее. — Моя тетя Эстер всегда говорила, что я самый сильный из ребят, которых она знает. Конечно, моих ровесников, — добавил он скромно.

Эм Питере размышляла, как деликатнее подступиться к беспокоившей ее теме. Она мучительно искала слова, надеясь, что они найдутся, непременно должны найтись. Это был хороший парень из благопристойной, работящей семьи. Он…

Женщина мгновенно забыла, о чем думала, увидев идущего по тропинке Рихтера.

Он был погружен в собственные мысли и не замечал Тэнди. Было бы глупо, решил он, позволить этой женщине отделаться от него! С какой стати? На двадцать миль окрест не найти другого мужчины.

— Эй, ты! — еще издали обратился он к Эм. — Передумала насчет моей женитьбы на Джени? Если не передумала, то зря! Я твердо решил — нечего простаивать этому участку. И этой девице незачем болтаться здесь, соблазняя мужчин, и действовать мне на нервы…

Все замерли, изумленно глядя на грубого верзилу.

— Карл Рихтер, — ровным голосом произнесла Эм Питерс, — убирайся отсюда! Уходи и не возвращайся, а не то я напущу на тебя мужчин с приисков, как только они появятся здесь.

Рихтер расхохотался.

— Что, что?.. — Тут он запнулся и умолк, увидев рослого парня, спокойно глядевшего на него. — А ты кто такой, черт побери?

— Вы слышали, что сказала леди? Она хочет, чтобы вы ушли.

В глазах Рихтера вспыхнула злоба. Сначала он был ошеломлен, но потом понял, что перед ним всего лишь мальчишка, да еще и деревенский.

— Заткнись, щенок! Проваливай отсюда. Если не уберешься, всыплю тебе как следует!

— И не подумаю, — спокойно ответил Тэнди, вставая между женщиной и Карлом Рихтером.

Тот остановился в нерешительности. Юнец оказался опаснее, чем полагал Рихтер. У него были большие руки, а в худом молодом теле чувствовалась настораживающая небрежность. Как знать, чего стоит этот парень, но, похоже, он достаточно дрался в школе и на фермах, чтобы суметь защитить себя. Сейчас мальчишеская стеснительность исчезла и Тэнди был уверен в себе.

— Тебе нечего здесь делать! — прорычал Рихтер. — Убирайся отсюда, пока цел. Я вернусь — и чтоб тебя здесь не было! Если не уберешься, — добавил он, — быть стрельбе! — И, резко повернувшись, пошел прочь.

Тэнди смотрел ему вслед с легкой тревогой. Джени тут же подбежала к нему.

— Спасибо тебе. Понять не могу, что это на него нашло. — Она покраснела от смущения. — Рихтер вел себя как сумасшедший.

— Согласен. — Парень нервно сглотнул и посмотрел на мать девушки. Эм Питере была напугана. Во что она втянула бедного мальчика! Рихтер убивал людей, она знала это. Один человек в городке рассказывал Дэйву. Нескольких людей Карл застрелил, а одного насмерть забил хомутом. Это был злобный и мстительный тип.

Тэнди протянул чашку.

— У вас не осталось еще кофе, мэм? — спросил он мягко.

Эм Питере налила кофе и сказала:

— Тэнди, тебе лучше уйти. Мы сами справимся. Я не хочу неприятностей…

Мидоус был еще мальчишкой, однако в нем чувствовался характер. В его невозмутимых глазах таилась удивительная зрелость.

— Я останусь, мэм. Там, откуда я родом, мужчины не отступают ни перед кем. Думаю, — добавил он, — мне лучше держаться поблизости, пока ваш муж не вернется с припасами. А пока могу немного поработать с лотком. Никогда не пробовал этого делать, так что тренировка не повредит…

Он трудился уже два часа, когда Джени сошла к нему с тропинки, неся кружку кофе и два больших сандвича. Девушка переоделась в чистое свежевыглаженное платье. Ей очень хотелось показаться Тэнди хорошенькой, а взглянув на юношу, она обнаружила, что его изумление было даже большим, чем она ожидала.

— Нашел золото? Папа говорил, что наш участок — один из лучших на этом ручье.

— Похоже на то, — ответил он, забирая кофе и еду. Откусив от сандвича, посмотрел на нее. — Ты встречаешься с кем-нибудь?

Она вздернула подбородок.

— А кому какое дело?

Парень промолчал, и Джени взглянула на него.

— Ты считаешь, что я не знакома с парнями? Думаешь, не могу им понравиться?

На много миль вокруг не было никаких парней, и Джени в течение четырех месяцев не видела ни одного сверстника. Но Тэнди не следовало об этом знать.

— Нет, конечно, я так не считаю.

— Тогда почему говоришь, что я не знаю никаких парней? Я знаю!

Парень смотрел на нее в замешательстве.

— Что? Я не говорил этого!

— Нет, говорил! Говорил! — Глаза девушки наполнились слезами, и испуг перехватил ему горло.

— Нет, мэм, — в отчаянии запротестовал он, — я не говорил так! То есть… ну я не это имел в виду!

— Не думай, что ты можешь прийти сюда и… и… И не называй меня «мэм»!

Тэнди поднялся.

— Пожалуй, мне лучше пойти поработать, — промолвил он неуверенно. — О, женщины! Кто может понять их? Что бы мужчина ни говорил, он всегда оказывается не прав. У них нет никакой логики.

Джени надула губы, изредка бросая на Тэнди осторожные взгляды, чтобы удостовериться, в самом ли деле тот чувствует себя несчастным. Но вскоре она сама показалась себе несчастной и повернулась к парню, однако тот избегал ее взгляда. Тогда девушка ступила ногой на песок, и он покосился на ее лодыжки. Вдруг, вспомнив о своих потертых туфлях, она покраснела и быстро спрятала их под юбкой.

Тэнди этого не заметил. Он зачерпнул воду деревянным ведром и отлил немного в лоток. Потом, придерживая ведро рукой, стал трясти лоток, одновременно тонкой струйкой сливая воду через край. Вода смывала мелкие песчинки через решето в «фартук». При каждом взмахе песок скрежетал, ударяясь о стенки лотка.

Поставив ведро на землю, Тэнди размял несколько комьев глины и смешал их с водой, не забывая встряхивать лоток. Когда мелкие песчинки проскочили сквозь ячейки решета, он поискал в оставшемся крупнозернистом песке самородки. Затем выбросил остатки песка и вновь наполнил лоток.

Рубашка потемнела от пота, капли его катились по щекам. Остро ощущая присутствие Джени за спиной, Тэнди не проронил ни слова. Он был уверен, что смертельно обидел девушку, но та вдруг склонилась над решетом.

— Ой, смотри, у тебя золото! — воскликнула она. — Да как много!

Юноша выгреб из лотка остатки песка, потом сдул более легкие песчинки. Неплохой улов, решил он про себя…

Несколько раз Эм Питере подходила к обрыву и смотрела вниз на отмель. Там уже не было слышно разговоров, Тэнди работал не разгибаясь, а возбужденная Джени вертелась вокруг. В какой-то момент им попался самородок размером с мужской ноготь, и от радости она заплясала.

Когда спустя еще пару часов работы Тэнди почистил желоб и «фартук», у него набралось почти полторы унции золота, которое можно было насыпать в кожаный мешочек.

Участок и в самом деле был хорош. Неудивительно, что Рихтер околачивался вокруг. Наверняка он думал и о Джени, и о золоте. Тэнди стал чуть лучше разбираться в тонкостях женской натуры, и решил, что лучше не говорить девушке об этих своих подозрениях. На закате, когда молодой человек устало брел по тропинке к хижине, у него уже было целых две унции золота.

Эм улыбнулась ему.

— Боже! Ты здорово поработал! Как все прошло? Джени мешала тебе?

— Нет. Я даже не знал, что она там.

Джени вспыхнула.

— О, так ты не знал!

В сердцах она вскочила и стала греметь кастрюлями.

Тэнди озадаченно посмотрел на нее. Эм положила руку ему на плечо.

— Все в порядке, Тэнди. Все девушки такие…

— Давай, давай! — сердито откликнулась дочь. — Защищай его! — Она вдруг расплакалась и побежала к опушке леса.

Тэнди беспомощно посмотрел ей вслед, потом вытер руки и пошел за ней.

— Послушай, я не хотел…

— Уходи! — Джени стояла вполоборота к юноше и не глядела на него. — Не смей со мной разговаривать!

Он посмотрел на ее шею. Мелкие завитки волос оттеняли белизну кожи, не тронутой солнечными лучами. Тэнди захотелось поцеловать Джени в шею, но одна мысль об этом заставила его покраснеть. И все-таки он осторожно положил руку ей на плечо. Мгновение она не реагировала, потом сбросила его ладонь.

— Не трогай меня!

Тэнди посмотрел на нее, потом медленно повернулся и пошел обратно к костру. Эм, ласково улыбаясь, протянула тарелку и чашку. Парень сел и, внезапно почувствовав, как голоден, принялся есть. Он уплетал ужин за обе щеки, когда Джени вернулась к костру; ее лицо было залито слезами.

— Ешь? — гневно воскликнула она. — Только еда тебя интересует!

Тэнди ошеломленно взглянул на нее. В его душе все протестовало. Сердитые слова готовы были сорваться с языка, но он сдержал себя. Посмотрел на остатки еды и вдруг понял, что аппетит пропал. Возмущенный, он поднялся на ноги. Кто поймет эту девчонку? С чего это она взбеленилась? Он повернулся к Эм, в глазах его читалось отчаяние.

— Мэм, я причиняю вам одни неприятности. Джени злится на меня, поэтому вы лучше возьмите это золото. А я пойду…

— На самом деле она не злится. Просто девушки так устроены. Им надо пошуметь, иначе будет не по себе.

— Я не знал об этом, — с сомнением произнес он. — Салли, она…

Джени резко обернулась.

— Ах, вот как! У тебя есть… — Слезы опять брызнули у нее из глаз. — У тебя есть девушка.

— Да ничего подобного, — возразил он.

— Ну что ж! — Джени вскинула голову и сверкнула глазами. — Мне нет никакого дела до этого! — И она отвернулась, высоко вздернув подбородок.

Тэнди вложил мешочек с золотом в руку Эм Питере, поднял с земли ранец, дробовик и зашагал прочь. Мать беспомощно смотрела вслед, а Джени, услышав, как затихают его шаги, резко обернулась. В ее глазах было неподдельное страдание. Невольно она сделала шаг ему вдогонку, потом остановилась. Тэнди Мидоус вошел в заросли кустарника, и женщины услышали, как он направляется к главной тропе.

Эм принялась устало соскребать остатки еды с тарелок.

Ни одна из женщин не заметила Рихтера, пока тот не подошел совсем близко.

— Парень-то удрал, а? Я так и думал.

Эм Питере взглянула ему прямо в лицо.

— Уходи отсюда, Карл Рихтер! Не желаю, чтобы ты или кто-либо другой вроде тебя появлялся здесь.

— Не глупи, — рассмеялся Рихтер, — я остаюсь. Ты ко мне привыкнешь. Джени, налей-ка мне вашего кофейку!

— И не подумаю!

Лицо Рихтера исказила уродливая гримаса. Он подскочил к Джени и схватил ее за руку.

— Я бы не вел себя так!

Тэнди Мидоус бесшумно подошел к ним, и все обернулись на его голос.

Карл Рихтер стоял неподвижно, его душила ярость. Он-то полагал, что парень ушел. Ах ты, дьявол! Ну, он ему покажет! Мужчина резко потянулся за винтовкой.

— Давай, давай! — Тэнди оставался спокоен. — Бери ружье. Именно этого я и хочу…

— Я убью тебя! — заорал Рихтер.

— Думаю, не убьешь. — Тони Мидоус взвел курок своего «роупера».

Их разделяло не более пятнадцати метров. Рихтер подумал об этом, о четырех зарядах картечи в барабане дробовика у мальчишки, и, почувствовав себя очень неуютно, отступил.

— Мне не нужны неприятности, — хрипло проговорил он.

— Тогда трогайся в путь, мистер. И если я еще раз повстречаю тебя на этом ручье, изрешечу дробью твою мерзкую шкуру. Давай двигай к Хэнгтауну, слышишь?

— У меня здесь участок…

— Найдешь себе новый! — Тони Мидоус приехал из тех краев, где не хватало девушек, но зато драк было в избытке. И недостаток сведений в одной области он с лихвой возмещал богатыми познаниями в другой. — У тебя не будет другого шанса, запомни! В следующий раз я сразу начну стрелять!

Тэнди наблюдал, как Рихтер уходил прочь. Чья-то рука легонько тронула его рукав. Джени молчала, следя глазами за темной фигурой на вечерней тропе.

— А тебе очень нравилась эта Салли? — спросила она негромко.

— Ну…

— Она… она нравилась тебе больше, чем я?

— Совсем не так.

Джени приблизилась к парню и склонила голову к нему на плечо. Салли была его сестра, но Джени он об этом конечно же сообщать не собирался.

Тэнди начал понимать, что такое женщина.

ПОДАЛЬШЕ ОТ НЕПРИЯТНОСТЕЙ

Лэнс Килкенни посмотрел через прилавок на стоящего напротив узколицего мужчину со шрамом на скуле.

— Будь осторожен, — произнес Хиллман. — Это город Тома Страуда. Он у нас начальник полиции и ненавидит задир и драчунов.

— Со мной все будет в полном порядке.

Килкенни заплатил за патроны и направился к двери. Высокий сухощавый мужчина, он, казалось, весил куда меньше своих восьмидесяти килограммов. Узкое гамлетовское лицо с высокими скулами и зелеными глазами. У него была скорее походка лесоруба, чем наездника, но Хиллман сразу понял, что свои два кольта он носит не напоказ.

Самого Килкенни беспокоило, что его тут сразу определили как драчуна, а не по имени. Он-то собирался побыть в городе, отдохнуть, может, найти работу и держаться подальше от неприятностей.

О начальнике полицейского участка Страуде он не знал ничего, кроме того, что два месяца назад тот убил Джима Дентона в перестрелке на главной улице города. Но Килкенни не было необходимости знакомиться с полицейскими, заботящимися о своей репутации. Он знал старину Джона Селмана и других таких же, как он, которые зарабатывали себе награды, убивая забияк.

Выйдя наружу, Килкенни поглядел на свои потертые длинные лосины из оленьей кожи. Его лошадь очень устала, ей требовался отдых. Приходилось выбирать между возможными неприятностями и состоянием коня. После некоторого раздумья Лэнс выбрал коня.

Он направился к конюшне. Обернулся и еще раз посмотрел на магазин: в дверях стоял темноволосый и темноглазый мужчина с покатыми плечами и смотрел Лэнсу вслед. Что-то в облике этого человека, в том, как он стоял, опираясь одной рукой о стену, подсказало Килкенни, что он калека.

Хиллман так и не узнал его имени. Тут Килкенни повезло. Такой тип может вычислить его, если дать ему время… такой тип… откуда появилась эта мысль?

Одернув свои кожаные штаны, Килкенни задумался. Так что же за тип этот Хиллман?

Что-то в облике хозяина магазина застряло в памяти у Килкенни, продолжало его беспокоить, заставляло внутренне насторожиться, хотя он не мог определить, что же именно. Скорее это была интуиция. На вид Хиллману было за тридцать, он такого же высокого роста, как и Лэнс, чуть погрузнее. Взгляд недоверчивый, изучающий.

От ворот конюшни Килкенни окинул глазами улицу, продолжая думать о Хиллмане и Страуде. Обычно хозяева магазинов стараются избегать неприятностей в городе. Может, он полагал, что его предупреждение вынудит Килкенни ехать дальше.

Как и многие небольшие западные городки, этот делился на две части. В одной — вдоль железной дороги — были расположены салуны, пивные, публичные дома, окруженные лабиринтом загонов для скота и амбарами: в загонах скотоводы держали гурты перед отправкой на восток. Это был старый город, построенный много пьющими дорожными рабочими и скупщиками крупного и мелкого рогатого скота в те дикие времена, когда в городе еще не думали ни о церкви, ни о школе.

Под углом к старой части города тянулась новая главная улица, застроенная торговцами, поселявшимися здесь по мере того, Как город рос. Мало-помалу появились бревенчатые и кирпичные дома, соединяемые широкими пешеходными дорожками — чтобы покупатели и бизнесмены не пачкали ноги в непролазной грязи. Здесь был только один салун, этакое претенциозное заведение, расположенное на первом этаже новой двухэтажной гостиницы. Позади домов находились земельные участки горожан, площадью от одного до пяти акров. У большинства хозяев были сады и огороды, где росли помидоры и кукуруза, и у каждого непременно каретный сарай, конюшня и амбар. Платная общественная конюшня находилась в конце улицы, тут и стоял сейчас Килкенни, а напротив располагался полицейский участок… мост или скорее барьер, отделяющий один мир от другого.

Килкенни потушил сигарету. На поясе его штанов закреплены были по бокам полосы черной кожи для защиты от колючек кактусов; на голове плоская черная шляпа с прямыми полями; под черной кожаной курткой испанского стиля надета серая фланелевая рубаха. Цвета одежды сливались с любой тенью. Лэнс очень устал, каждый мускул тела болел от бесконечно долгих часов езды верхом. В горле пересохло, желудок свело от голода. Сознание туманилось от усталости, и это злило и раздражало. Вообще-то он был человеком спокойным и терпимым, с нормальным чувством юмора, но сейчас опасался самого себя, зная, что порой его охватывают внезапные приступы ярости.

В долинах между горами сгустилась тьма, постепенно сползая в молчаливые проулки в ожидании того часа, когда двинется дальше на опустевшие к вечеру улицы города. Килкенни снова закурил, стараясь расслабиться. Он был голоден, но хотел немного успокоиться, прежде чем попасть в компанию чужих людей.

Пробежала бродячая собака… где-то хлопнула дверь. Город успокаивался после ужина, а он еще ничего не ел. Бросив сигарету, он затоптал ее в пыль.

Послышался скрип подошв по гравию. До Лэнса донеслись чьи-то слова со скамейки у ворот:

— Думаешь, Страуд знает?

— Кто может сказать, что он знает? Но его наняли, чтобы в городе был порядок, и порядок он навел.

— Так, как сам его понимает.

— Может, других путей не было.

— Однажды было иначе. Страуд запретил игорный бизнес и уничтожил в городе воровство, но он окоротил и комитет бдительности 2, этих линчевателей. Это они сожгли до основания старый город. А нам, как говорится, пора сваливать.

Переходя улицу, Килкенни не повернул головы в сторону говоривших, но почувствовал возникшее напряжение. Все замерло в ожидании бед. Чувствительный к такого рода вещам, к легким дуновениям, которые могут нести с собой смерть, он не хотел здесь оставаться, но в то же время ему не хотелось и двигаться дальше. В этой части страны города встречались редко.

Он вошел в дом и оказался, к своему удивлению, не в обычных занюханных меблирашках, а в светлом, хорошо обставленном помещении, которое сделало бы честь любому городу. На столах были постелены полотняные скатерти, стояли стеклянные стаканы и серебро, а не обычная для подобных мест выщербленная деревянная и глиняная посуда. Навстречу ему вышла молодая женщина с меню в руках. У нее было приятное спокойное лицо и красивые темные глаза. Он заметил, что женщина остановила взгляд на его запыленной одежде и висевших низко револьверах. Она провела его к угловому столику и положила меню так, что Лэнс должен был сесть спиной к стене и лицом к залу.

Лэнс улыбнулся ей, и в углах его глаз набежали морщинки.

— Это так заметно?

Глаза женщины смотрели открыто и приветливо.

— Боюсь, что заметно.

— Это для меня сюрприз, — сказал Лэнс, указывая на комнату.

— Зарабатываем на жизнь.

— Хороший способ. Не всем он доступен.

У женщины между бровей появилась небольшая складка.

— Меня всегда удивляло, почему задиры в большинстве своем выглядят как джентльмены.

— Некоторые такими родились. А некоторые такими стали. Мужчины ведут себя грубо, когда не уверены в себе.

Лэнс уже приступил к десерту, когда дверь открылась и вошел мужчина. Килкенни сразу понял, что это и есть Том Страуд. Широкоплечий, с квадратным лицом и могучей грудью горца. Одет он был неброско, держался без видимой заносчивости, солидно и уверенно. Глаза синие, необычного темного оттенка, в каштановых усах пробивалась седина.

Страуд сел и вначале заглянул в меню, потом поднял глаза, встретился взглядом с Килкенни, и мгновенно его признал… не имя вспомнил, а понял, что перед ним крутой парень. Он внимательно вгляделся в Килкенни, а в комнату тем временем вошел, прихрамывая, человек с покатыми плечами, которого Килкенни видел давеча у магазина Хиллмана, и направился к столу Страуда. По выражению лица Страуда было ясно, что человек этот ему неприятен, но тот сел без приглашения и доверительно наклонился через стол. Заговорил очень тихо. На мгновение глаза Страуда вновь остановились на Килкенни. Килкенни продолжал пить кофе.

Лори Арчер — так звали женщину — снова подошла к его столику:

— Вы собираетесь долго пробыть у нас?

— День или два.

— Будет разумнее уехать сегодня ночью.

— Нет.

— Может, вам стоит найти себе работу за городом? У меня есть скот, и мне нужен старший пастух.

— Сколько еще у вас людей?

— Сейчас только двое.

В ответ на его незаданный вопрос, она спокойно добавила:

— У меня был старший пастух — Джим Дентон.

В течение нескольких мгновений никто не произнес ни звука, затем, понимая, насколько ему нужна работа, Килкенни сказал:

— Я бы нанялся только пасти коров. Дентон меня совершенно не касается.

— Меня это вполне устраивает.

— Меня зовут Лэнс. Кстати, как насчет него? — Он кивнул в сторону Страуда. — Что он подумает, если вы меня наймете?

— Не имею ни малейшего понятия, — пожала она плечами.

На ранчо его ждали двое. Сильный мужчина мрачного вида, лет за пятьдесят, по имени Пайк Тейлор, и неуклюжий парнишка лет семнадцати, Кори Хэтч. Когда сама Лори Арчер бывала на ранчо, она жила в небольшом домике. Был здесь и еще дом, где спали остальные, а также конюшни и загоны для скота. Сено лежало аккуратными тюками под крышей, кругом простиралось несколько тысяч акров пастбищ — настоящая целина.

Целую неделю Килкенни работал в полную силу. Объезжая изгородь, он ставил новые столбы и чинил штакетник, прочистил несколько старых колодцев и вырыл один новый в том месте, где свежий покров травы указывал, что здесь близко к поверхности земли есть вода. Он нашел пятьдесят голов неклейменых бродячих телят и пригнал их в стадо, которое потом перевел на пастбище с более сочной травой, расположенное в низине. И все это время думал о Лори Арчер.

Кори Хэтч любил поговорить.

— Некоторые люди не слишком любят Страуда, — сказал он. — Хиллман и другие такие же. Они наняли Страуда, чтобы очистить город, но кое-кому теперь кажется, что он слишком старательно выполнил свою работу. Игроки и прочая публика, они бы хотели его убрать.

Когда Килкенни приехал в город, то привязал лошадь и зашел в магазин. Хиллман выполнил его заказ и затем негромко произнес:

— Будь осторожен. Тут прошел слух.

— Какой слух?

— Ты же занял место Дентона. Страуд своего шанса не упустит.

Это предупреждение разозлило Лэнса. Почему его наконец не оставят в покое? Несомненно, Страуд, ясное дело, тоже слышит подобные разговоры… Может, так оно и запланировано? Специально, чтобы втянуть его в неприятности? Но ведь Хиллман и был тем самым человеком, который нанял Страуда, тогда в чем же смысл происходящего? Сам он не хотел никаких неприятностей. У него хорошая работа на ранчо, он наконец зарабатывает необходимые деньги. Нет, неприятности ему не нужны. Он стал обдумывать, не пойти ли к Страуду, чтобы выяснить все самому. Но это может оказаться опрометчивым шагом и вызвать именно те неприятности, которых он так старался избежать.

Он снова отправился в ресторан, и вскоре в зал вошел Страуд. Двое мужчин, сидевших за соседним столиком, встали и вышли, не закончив есть.

После ужина Килкенни спустился вниз по улице и зашел в салун, сел за столик и, делая вид, что погружен в собственные мысли, стал прислушиваться к тому, что говорили вокруг.

— До того как они наняли Страуда, это был живой город, — сказал кто-то.

— Почему же они его не уволят?

— Его наняли Хиллман и владельцы других магазинов. Они хотят его сохранить.

Встревоженный и обеспокоенный тем, что происходит в городе, Килкенни снова вышел на улицу. Внезапно в тишине раздался выстрел, дикий крик и послышался приближающийся топот копыт. По улице проскакал всадник и, остановившись, спешился недалеко от Килкенни. Он был явно пьян, его шатало, и он размахивал револьвером. Это был Пайк Тейлор.

— Где этот чертов сукин сын? Я убью его!..

Внезапно из темного переулка рядом с салуном материализовался Том Страуд. Пайк стоял боком к Страуду. Он выстрелил первым и продолжал сжимать в кулаке револьвер, угрожая убить. Страуду оставалось только окликнуть его и выстрелить. Это будет хладнокровное, жестокое и умелое убийство. Килкенни ступил из тьмы на улицу и остановился в ожидании. Во рту у него пересохло, руки были готовы к действию. Страуд его не видел, однако Лэнс знал, что если Страуд сделает движение, чтобы убить старого человека, то он убьет Страуда.

Страуд колебался лишь секунду, потом двинулся навстречу Пайку. Тейлор начал поворачиваться, но полицейский двигался быстрее, у него была мгновенная реакция. Его левая рука с железной силой схватила Пайка за запястье, в то время как правая опустила рукоятку револьвера на большой палец руки Пайка.

Через секунду Пайк уже стоял разоруженный и беспомощный. Схватив старика за руку, Страуд потащил его по направлению к тюрьме и тут, повернувшись, увидел Килкенни. Между ними было ярдов тридцать, и глаза их встретились. Рука Страуда с револьвером крепко держала Тейлора. До Килкенни доносилось их тяжелое дыхание, потом он услышал из темноты чей-то голос:

— Вот он твой шанс — воспользуйся им!

— У вас неприятности, маршал? — произнес Килкенни, медленно направляясь к Страуду.

В настороженном взгляде того промелькнуло удивление.

— Неосторожная стрельба. Возьмете его с собой на ранчо или он будет сегодня ночевать в тюрьме?

— Лучше в тюрьме. По крайней мере, так он избежит новых неприятностей.

Кивнув, Страуд повернулся, чтобы уйти.

— Вы могли его убить, маршал, — неожиданно произнес Килкенни.

— Я никогда никого не убиваю, — резко повернувшись, холодно произнес Страуд, — пока в этом не возникает необходимости.

Килкенни вернулся в салун и заказал себе порцию виски. Бармен лениво прошел за прилавок бара, со стуком поставил перед ним стакан и плеснул в него виски. Он нагло посмотрел на Лэнса. Не меняя выражения лица, Килкенни произнес:

— Выпей это сам. Потом налей мне в чистый стакан и постарайся ничего не пролить.

Бармен секунду колебался, ему не хотелось этого делать, но ему не нравилось и то, что может последовать, если не выполнить этот приказ. Неожиданно он выпил виски и подчинился. Вдоль прилавка бара шел хромой человек с покатыми плечами. В его взгляде явно читалось презрение.

— Убей его. Иначе он тебя подловит, — произнес он.

— Чего ради мне его убивать? Он для меня ничего не значит.

— Он ждет, когда тебя убьют. Все это знают.

— Я этого не заметил. А я умею замечать подобные вещи. Вокруг полно следов разных вонючек.

Килкенни выжидал, пока человек ответит, но тот молча стоял с напряженным и встревоженным лицом. События явно разворачивались не так, как хотелось хромому. Секунду помолчав, он пожал плечами и, повернувшись, прохромал к заваленному бумагами столику в дальнем конце комнаты. Сев, он взял в руки карандаш и стал что-то черкать в длинной колонке цифр. И снова у Килкенни возникло чувство, что он уже раньше встречал этого человека, и этот человек теперь сделал такое, что должно было напомнить ему, где это было.

— Я никогда не встречал Джима Дентона. У него были свои собственные неприятности. Каждый, кто надеется продолжить его борьбу, лишь понапрасну теряет время. Я веду собственные войны, и эта явно не моя.

Крайне раздраженный, Килкенни направился в гостиницу, снял комнату и заперся. Проспал он не больше часа. Проснувшись, сел на край кровати и закурил. Было совершенно очевидно, что кто-то выбрал именно его в качестве убийцы Тома Страуда, но кто же именно? Кто бы это ни был, он не хочет менять свои планы из-за разговора в салуне. Им нужен козел отпущения, ведь ясно, что в городе был достигнут определенный баланс сил и именно Хиллман… Что же такое было в этом человеке и почему оно продолжает волновать Килкенни? А как же Лори? На чьей она стороне? Несмотря на ее замечание, что он не должен продолжать ссору, которую завел Дентон, Килкенни не был в ней уверен. Она человек уравновешенный, умный. Похоже, ее интересы совпадают с интересами тех, кто владеет магазинами, но не кажется ли она несколько безжалостной? Да, ему определенно удалось уловить в ее отношении к Страуду нечто особенное.

Может, он слишком подозрителен? Может, и так, но если он убьет Страуда или они убьют друг друга, это будет расценено как обыкновенная ссора между полицейским и бандитом. И тогда определенная группа людей в городе найдет маршала, более снисходительного к коррупции.

Каким будет их следующий шаг? Размышляя об этом, Лэнс заснул. Во второй раз он проснулся от едва слышного звука за окном. Опустив ноги на пол, он быстро очутился у того места, откуда ему был виден переулок. Кругом пусто. Луна спряталась за облако, но, прижавшись к стене, он внезапно уловил какое-то легкое движение. Кто-то прятался в тени в конце проулка. Женщина. Лори Арчер. Он узнал рукав ее серого плаща… Она подавала Лэнсу знаки.

Он поднес часы к слабому свету — четвертый час ночи. Что она там делает в такой поздний час? Лэнс быстро оделся. Пристегнул пояс с револьверами и спустился из окна в проулок. Быстро и бесшумно продвинулся в конец проулка, где только что видел Лори, но она исчезла. Потом он все же разглядел ее вдалеке. Он поспешил к ней, но она снова исчезла. Лэнс прислонился к стволу старого тополя, обдумывая создавшееся положение. Внезапно он услышал топот копыт. Повернув голову, увидел стоящую неподалеку лошадь. Поводья висели свободно… Значит, на лошади недавно ехали и вскоре поедут опять. Он подошел к лошади; бока у нее были влажные от пота. Он ощупал клеймо — Л. А. Лори Арчер!

У нее не было времени добраться до ранчо и вернуться обратно. Однако Кори Хэтч должен быть в городе.

Зачем?

Совсем мальчишка… гордый, дерзкий, но верный… мальчишка, скачущий за клеймом, арестованный Пайк Тейлор. Вспомнив себя в этом возрасте, Килкенни понял, что должен был чувствовать Кори. Он верил, что Пайка освободят, но каким образом он вообще узнал о Пайке? Кто-то ему об этом сообщил. Это означало, что находящийся за сценой человек создавал определенную, нужную ему ситуацию, которая, несомненно, должна была привести к новому взрыву насилия, и тут-то в общей суматохе Страуд будет убит.

Только Страуд?

Очень похоже на то, что он, Килкенни, тоже будет убит. Они хотят выманить его на арену борьбы, а Лори каким-то образом принимает в этом участие. Но она никуда его не привела, она… Спохватившись, он осмотрелся.

Несколько ив возле дома, несколько тополей… это кузница. А дальше что за дом? Внезапно он вскочил на ноги, напряженный, готовый ринуться в бой.

Им все-таки это удалось! Они заманили его в ловушку. Они привели его совсем близко к Страуду, и, когда они убьют их обоих, это будет расценено всеми как обыкновенная перестрелка. Разве не было всем известно, что они охотятся друг за другом!

Потому что здание дома рядом с кузницей — это городская тюрьма, а Том Страуд живет прямо напротив тюрьмы.

Время было дорого. Вероятно, остаются считанные секунды, ведь они не надеются продержать его здесь долго.

Со стороны тюрьмы послышался шум. Лэнс побежал и спрятался за кузницей. В дверях своего дома показался Страуд. Луна вышла из-за облака, ярко осветив его. На углу возле дома была ясно видна фигура Кори Хэтча, державшего в руках револьвер!

Килкенни открыл было рот, чтобы закричать и предупредить Страуда, но так и не успел. Тишину ночи взорвали револьверные выстрелы. Том Страуд сделал шаг и упал головой вперед на ступеньки крыльца.

Килкенни нацелил револьвер на то место, откуда в темноте прозвучали выстрелы, пригнулся и побежал к упавшему. Кори остался там, где стоял, с разинутым от удивления ртом. Через несколько секунд, опомнившись, он бросился на землю.

Страуд был ранен несколько раз, но тем не менее жив.

— Кори! Скорее сюда! — крикнул Килкенни.

Ошеломленный, но сразу узнавший его голос парень бросился к Лэнсу. Вместе им удалось поднять маршала и внести в дом. Они положили его на кровать.

Сняв со стены карабин, Килкенни протянул его парню:

— Возьми это и охраняй дверь. Никого сюда не пускай! Ты понял? Никого!

Килкенни снял со Страуда рубашку. Он был ранен в грудь и в ногу. Еще одна пуля задела бок. Рубашка была порвана в нескольких местах.

Килкенни быстро приступил к делу. Он издавна знал, как обращаться с пулевыми ранениями. Через полчаса он присоединился к Кори у входа в тюрьму.

— Никто не появлялся, — сообщил Кори. — Что случилось, босс?

— Я тебе потом объясню. Пошли за Пайком.

Тейлор стоял у дверей своей камеры. Как он объяснил, он получил записку на ранчо и тут же собрался в город.

Записка? Он вынул ее из кармана рубашки. На куске грубой оберточной бумаги было написано:

«Эту бутылку нес тебе Джим Дентон, когда он был убит Страудом. Думаю, она тебе пригодится. Страуд собирается убрать твоего нового босса тем же способом.

Друг».

Простота, с которой это было проделано, обозлила Килкенни. Тот, кто писал, точно знал, что старик наверняка выпьет не один стаканчик виски и вспомнит убитого Дентона и своего нового босса, которого тоже скоро могут убить. Вот он и схватится за револьвер и устремится в город.

— Ну а что там у тебя? — повернулся Килкенни к Кори.

Кори вытащил из кармана джинсов такой же грубый листок бумаги, написанный тем же карандашом и в том же стиле.

«Страуд упрятал Пайка в тюрьму. Отогни решетку на окне, пока я разберусь со Страудом.

Лэнс».

Килкенни объяснил положение. Совершенно очевидно, что тот, кто шел против Страуда, надеялся, что он будет убит, а вместе с ним и Килкенни или один из работающих на ранчо мужчин. Все подумают, что это месть за Дентона и поэтому убийство не вызовет ни споров среди горожан, ни подозрений в преднамеренном убийстве.

Килкенни вновь подошел к двери. Жалюзи были опущены. Никто с улицы не мог увидеть, что происходит внутри. Они, вероятно, знают, что Килкенни находится здесь, а если это так, то скоро начнут действовать.

Когда Килкенни подошел к кровати, Страуд уже пришел в себя и тяжело дышал. Килкенни встал рядом с ним на колени, и Страуд посмотрел на него. Килкенни стал ему рассказывать, что, по его мнению, произошло на самом деле.

— Теперь, — сказал он, — вы сделаете меня своим заместителем.

— Что? — удивленно поднял брови Страуд.

— Не волнуйтесь. Я буду выполнять ваши обязанности до тех пор, пока вы не почувствуете себя лучше. Просто объявите меня своим заместителем.

Хриплым шепотом Страуд привел его к присяге в присутствии Пайка Тейлора и Кори Хэтча.

Оставив обоих охранять раненого, Килкенни вышел из дома через черный ход. Скоро рассветет. У него почти нет надежды найти хоть что-нибудь, что привело бы его к зачинщикам, но все-таки есть некоторый шанс. Они наверняка откуда-то наблюдают. С другой стороны, скоро наступит день и они, возможно, вернулись домой и будут теперь сидеть тихо, ожидая утренних новостей. Что бы ни произошло, к утру все станет известно каждому…

Килкенни внимательно осмотрел то место в начале проулка, где сидели в засаде нападающие. На траве не осталось ни одной гильзы, никаких следов. Он прошел вниз по улице и пересек ее у дома, где спала Лори Арчер. Небо на востоке уже посветлело. Он начал было подниматься к дому, но внезапно остановился, нахмурив брови. Дворик был накануне вечером полит из ручного разбрызгивателя, и водяные струйки промыли в песке ложбинку к входной двери. Воды вылили много, и песок был совершенно мокрый, гладкий. Никаких следов!

Обойдя вокруг дома, он не обнаружил черного хода. Окна были расположены достаточно высоко, слишком высоко, чтобы ими воспользоваться.

Он стоял и все еще оглядывался по сторонам, когда неожиданно она заговорила с ним через окно.

— Что ты там ищешь?

— Мне надо с тобой поговорить. Это очень важно! — сказал он, подходя к окну.

Волосы у нее были растрепаны и на плечи что-то накинуто, но и так она выглядела не менее привлекательно, чем всегда.

— Хорошо. Я сейчас открою дверь.

Войдя внутрь, он осмотрелся. Это оказалась уютная гостиная, не перегруженная ненужными мелочами, как бывает обычно в подобных комнатах. Обставлена она была скорее в испанском стиле, но с индейскими одеялами и несколькими картинами по стенам. Совершенно в стиле Лори и похоже на нее: простота и очарование.

— Где твой серый плащ? — резко спросил он. — И серая шляпа?

Она несколько секунд молчала, глядя на него:

— Ну… я оставила их в ресторане. Это важно?

— Да… Прошлой ночью ты покидала этот дом? Или сегодня рано утром?

Она покачала головой.

— У меня была сильная головная боль. Я пришла домой с работы пораньше и легла в постель. Когда ты пришел, я только что встала.

Он снова посмотрел вокруг. Все сияло чистотой, и во всем был порядок. Может, прошлой ночью ее вещи надевал кто-то другой? Она заметила на его груди звезду шерифа и нахмурилась.

— Где ты это взял? Где Том Страуд?

Он коротко рассказал ей обо всем и крайне удивился, когда она смертельно побледнела.

— Он… он будет жить? Я хочу сказать…

— Думаю, что будет.

— Я должна пойти к нему.

— Нет.

Резкость его ответа поразила ее. Она быстро на него посмотрела, но прежде, чем успела что-то вымолвить, он произнес почти грубо:

— Пока все это не выяснится, его не увидит никто, кроме меня и моих двух помощников. О нем позаботятся.

— Но…

— Нет, — твердо ответил он. — Слишком многие желают ему смерти.

Выйдя из дома, он направился вдоль улицы. Хромой… Пайк упоминал, что его фамилия была Тернер, он даже сказал, где его можно разыскать.

Он нашел этот дом и, не постучав, распахнул настежь дверь и вошел.

За столом сидели двое и чистили ружья. Они взглянули на Килкенни, увидели звезду шерифа, и сидящий ближе схватился за револьвер. Килкенни выстрелил в него и попал в горло, его кольт мгновенно повернулся в сторону второго, который тотчас встал из-за стола с поднятыми руками и побелевшим лицом.

— Ну ты и скор, Лэнс, — произнес мужчина.

— Приходится. — Лэнс посмотрел на него и сказал: — Моя фамилия Килкенни.

Мужчина подскочил, словно его ударили ножом.

— Килкенни!

— Кто вас нанял? Скажи мне, и можешь отсюда убираться.

— Никто. — Он хотел продолжить фразу, но дуло револьвера Килкенни поднялось, и парень сразу смолк.

— У тебя есть всего минута, потом ты получишь пулю в ухо. Не думаю, что я промахнусь.

Мужчина с трудом проглотил комок в горле.

— Хорошо. Это был Тернер.

Килкенни понаблюдал за тем, как парень сел в седло, потом вернулся в дом и сел. Тело убитого перенесли в сарай. Килкенни осмотрелся и увидел на стене фотографию. Выцветшее фото главной улицы Доджа. Он встал, чтобы рассмотреть снимок получше, и тут его словно что-то толкнуло. Он сделал пол-оборота и замер. В дверях с револьвером в руке стоял хромой.

— Как поживаешь, Лэнс? — Во взгляде его горела злобная насмешка. — Как тебе нравится картинка?

Килкенни медленно поднял руку и сбросил пепел с сигареты, потом так же медленно взял ее в рот.

— Я несколько раз выходил на след, — ровным голосом произнес он. — Это был неплохой городок, верно?

Очевидно, те двое, которых он неожиданно застал в доме, и напали на Страуда. Тернер был третьим. Трое могли совершить это дело, но, скорее всего, был и четвертый.

— Где парни? — Тернер двинулся от двери, не спуская глаз с Килкенни.

— Один лежит в сарае. Он мертв, — ответил Килкенни, не повышая голоса. — У второго была возможность улизнуть, и он ею воспользовался.

Тернер молча смотрел на Килкенни изучающим взглядом. Он был явно ошарашен. Килкенни отлично владел собой. Этот человек, который называет себя Лэнсом, во многих отношениях загадка. Он…

— Когда ты бывал в Додже, ты посещал «Канзас-Хаус»? — спросил Килкенни.

У Тернера сразу напряглось лицо и глаза сделались пустыми.

— Помню это место.

— Я тоже.

Килкенни глубоко затянулся:

— Лучше опусти револьвер, Тернер. Здесь с тобой кончено. Страуд жив, и я теперь заместитель маршала. Люди там, — он кивнул головой в сторону города, — знают об этом. Только попробуй что-то предпринять, и они придут и выкурят тебя отсюда. Должен тебе заметить, что они рассматривали такую возможность.

Тернер заколебался. Он бросил быстрый взгляд на дверь. Килкенни не попытался выхватить у него револьвер. Он просто ждал.

— Говорю тебе, Тернер, с тобой все кончено!

Слова Килкенни, повторенные дважды, застряли в голове у Тернера. В глубине души он боялся этих людей. Он знал, что многие из них ненавидят игорные дома и салуны и живут ожиданием того дня, когда их город снова станет чистым.

— Твоим парням следовало бы знать, чем ты занимаешься, — продолжал Килкенни. — Ты просто не понимаешь, что ты жив, пока жив Страуд. Как только его не станет, они явятся и сами наведут порядок. Они держатся подальше, пока он сохраняет здесь мир. Но ты оказался жадным. Не понял, что прошли те времена. Ты не можешь повернуть часы назад.

— Хорошо, — неожиданно произнес Тернер. — Дай мне шанс, и я уеду.

— Нет, — отрезал Килкенни, и в ту же секунду дуло его кольта оказалось прижатым к уху Тернера прежде, чем хромой успел поднять свой револьвер. Левой рукой Лэнс вырвал револьвер у Тернера и толкнул его в одно из кресел.

— Эта фотография кое-что напомнила мне. Я тебя знаю еще с Канзаса… с давних пор. Ты жил под другим именем. Барни Хаусмен. Ты и твоя семья освободили многих хороших людей от их денег. Некоторых просто убили. Вставай.

Килкенни слегка отошел в сторону и свободной рукой сделал жест в сторону Тернера.

— Лэнс. — Хромой шевельнулся в кресле. — Дай мне возможность уехать. Я сделаю так, что ты об этом не пожалеешь.

— Ошибаешься. Страуд принял от меня присягу, когда я надел его звезду. Если бы он не сделал этого, то ты был бы сейчас мертв.

Барни Хаусмен тупо уставился на него. Лэнс продолжал:

— Мы никогда раньше не встречались, но я о тебе слышал. Я Килкенни.

Глаза Хаусмена сузились, и косточки пальцев там, где он держался за стул, побелели.

— Ладно, — прохрипел он и начал медленно вставать, но ему мешала хромая нога.

Вроде бы помогая себе, он неловко наклонился, и внезапно выхватил из потайной кобуры короткоствольный кольт-молнию. Килкенни успел отступить, и пуля только задела плечо. Уже падая, он выстрелил и не попал. Хаусмен еще три раза нажал на спуск, пока Килкенни успел спрятаться за дубовый стол. Еще одна пуля попала ему в бедро. Комната наполнилась пороховым дымом. Хаусмен выскочил за дверь и почти вывалился на дорогу. Бросившись бежать вдоль главной улицы, он успел перезарядить свой револьвер. Килкенни был ранен, может быть, даже умирал. Надо действовать быстро, успокаивал себя он. И раньше приходилось попадать в подобные переделки. Это была неплохая игра, но он чуял, когда приходило время уходить. Он всегда это чувствовал. Другие остались в Бенноке и Додже. В других местах тоже.

Он срывал куш до того, как комитеты бдительности или федеральные маршалы добирались до него. Он всегда смывался, когда приходило время. Теперь оно пришло.

Хиллман только что открыл свой магазин, когда Хаусмен прохромал через главную улицу и вслед за хозяином вошел в помещение.

— Открой сейф, Хилл, — сказал Тернер. — Мы уходим. У меня только что была перестрелка с Килкенни.

Хиллман ошарашенно смотрел на него. Хромой пожал плечами:

— Я не спятил. Этот бандит Лэнс оказался тем самым Килкенни. Мне следовало его помнить. Он и раньше пользовался этим именем. Нам надо смываться. Открой сейф! Люди слышали выстрелы и придут ему на помощь.

Его остановил взгляд Хиллмана. Тот смотрел не на него, а на что-то у него за спиной.

Хаусмен повернулся и уставился на стоящего в дверях Килкенни, грудь которого была залита кровью, все еще сочившейся из раны в плече. Молча стоя в дверях, он являл собой воплощенное отмщение,

Хиллман сделал шаг назад:

— Нет, Килкенни. Не меня. Я в этом не участвую. Это Барни превратил нашу жизнь в ад. Заставляя нас делать грязную работу. Но я больше не стану грабить ни один город.

Килкенни не произнес ни звука. Он слегка зажмурился от боли. Он чувствовал, как кровь тонкой струйкой сочится по животу. Он потерял слишком много крови и у него оставалось слишком мало времени.

Барни Хаусмен был многократным убийцей. Он был вором, карточным шулером, но всегда подставлял своего брата и дядю. Подозрение всегда падало на них. Тогда, в Додже, все считали, что это он всадил нож в спину напарнику Килкенни.

Килкенни давно уже прекратил за ним погоню, но никогда не забывал о случившемся.

Хромой… Барни Хаусмен.

— Я только что с тобой справился. Я снова это сделаю, — произнес Хаусмен.

Он опустил руку и ухватился за рукоятку револьвера, но Килкенни сделал шаг вперед, в руке у него появился револьвер, и что-то ударило Барни по карману. Он пришел в бешенство от этой помехи. Попытался поднять руку с револьвером, и снова его что-то ударило. Он почувствовал мгновенную слабость и опустился на колени, увидел перед глазами край стола. Потом упал на спину и теперь уже видел только трещину в потолке, потом она исчезла и он умер.

Хиллман стиснул большие костлявые руки:

— Он был моим племянником. И настоящим дьяволом. Я плохой человек, но он был еще хуже меня.

— А кто такая Лори Арчер? — спросил Килкенни.

— Моя дочь.

Килкенни шел по улице, и люди смотрели на него, оглядывались, когда он проходил мимо, глядели ему вслед. Он шел к тюрьме, и Лори ждала его на ступеньках, измученная и бледная.

— Теперь я могу его увидеть?

— Да. Барни мертв.

Она резко повернулась, глаза ее засверкали:

— Как я рада! Рада!

— Прекрасно.

Он очень устал. Голова раскалывалась от боли. Ему хотелось вернуться назад в гостиницу, принять душ и спать потом целую неделю. Потом скорее на коня и…

Он показал ей на лежащего на постели мужчину:

— Ты любишь Страуда?

— Да.

— Тогда иди к нему. Он хороший человек.

Повернувшись, Килкенни зашагал вверх по улице, и утреннее солнце горячими лучами пригревало ему спину, а из ворот на улицу выбегали куры, с лужайки у ручья доносился запах свежескошенного сена. Он так устал, очень устал… отдыхать… и потом снова на коня.

В ЛОВУШКЕ

Людям свойственно ошибаться, а Билл Маклэри был только человеком, именно поэтому гордость Биг-Бенда по стрельбе из шестизарядного револьвера сейчас лежал, уткнувшись носом в песок с дыркой в голове.

Маклэри был честолюбивый и беззаботный молодой человек, которого от Мескаля до Мьюлшоу считали скорым на руку. Он понял, что перегоном скота много не заработаешь, — на такие деньги поддержишь уровень жизни, к которому привык, поэтому у него появилась склонность погашать чеки под дулом своего револьвера во многих банках сельскохозяйственных штатов. Эта практика, ясное дело, не могла прийтись по душе трудолюбивым сынам Полынного штата 3, и на помощь был призван рейнджер Джонни Саттон, чтобы слегка поправить создавшееся у Маклэри впечатление от жизни, что штат должен его содержать.

В эти дни Биг-Бенд на Рио-Гранде буквально кишел наехавшими сюда крутыми личностями, и в течение того часа, что Маклэри лежал на солнце, все признали его одним из самых отпетых и крутых.

Билл Маклэри давно уже слышал о Саттоне и запомнил описание его внешности настолько, что сразу мог его узнать. Он давно носился с мыслью, что Джонни Саттон — дутая величина, и собирался это доказать на практике.

Он спешился в небольшой лощине к югу от Найн-Пойнт-Мейсы и стал ждать, покуривая сигарету в предвкушении скорой смерти одного из техасских рейнджеров.

Саттон появился верхом на скакуне серовато-коричневой масти, и Маклэри, с горящими от нетерпения глазами, сразу сообщил, что он собирается прострелить ему голову. Не хочет ли Саттон слезть с седла и провести поединок на земле?

Джонни, пребывая в покладистом настроении и уразумев, что этот дурак ведет себя в соответствии со своей природой, слез с лошади.

Билл Маклэри бросил сигарету, втоптал ее в землю носком ботинка и тут же с приветливой улыбкой, которой он славился, потянулся за револьвером.

Спор был недолог и весьма определенен. Револьвер Джонни Саттона быстро установил мир и прекратил возникшую дискуссию. Билл Маклэри заплатил за свою ошибку, и в его угасающей памяти осталось видение появившегося неизвестно откуда кольта и слишком позднее осознание, что быть самым быстрым стрелком в Биг-Бенде еще не значит быть самым быстрым во всем Техасе.

В результате происшедшего в лощине рейнджер Саттон неожиданно оказался владельцем двух седельных сумок, наполненных золотыми монетами и бумажными деньгами на сумму в семь тысяч долларов, а звон золота, как известно, самая прекрасная мелодия для любого инструмента. Это была сумма, за сотую часть которой человека здесь убивали на каждой версте между Рио-Гранде и Дэвис-Маунтинд.

Более того, в округе водилось несколько серьезных личностей, которые знали, что Маклэри держал в своих седельных сумках, и догадались, что именно привез Саттон. На север отсюда располагался город бежавших от тяжелой руки закона под названием Пейзано. Все они с нетерпением ждали приезда незнакомца. Каждому ясно, что, если выбирать между возможностью вкусно поесть горячей пищи в Пейзано и холодной ночью среди колючих кактусов, Пейзано должен победить. К вечеру Джонни Саттон появился на пыльной главной улице городка.

Для Джорджа Табачного Носа, хозяина салуна «Мустанг», приезд Джонни Саттона создал своего рода проблему. Табачный Нос считался неофициальным боссом Пейзано, официальный босс, Пинк Лукас, находился сейчас в набеге по другую сторону границы. Табачный Нос был крайне обеспокоен. Он узнал Саттона сразу, как тот остановил своего коня у входа в салун. Ему стало ясно, что тот везет. Все боялись револьверов рейнджера, но семь тысяч долларов явно пересиливали этот страх, они могли превратить желтую полоску в красный цвет битвы. Табачный Нос хорошо понимал это, и у него возникли дурные предчувствия.

Он отлично знал, что сам городок Пейзано существует исключительно потому, что рейнджерам некогда в него заглянуть, пока они решают свои проблемы. И еще ему было ясно: если в Пейзано убьют рейнджера, то городок немедленно возглавит этот список проблем. Не надо обладать сверхъестественным воображением, чтобы понять, что убийство рейнджера принесет одни неприятности. Джонни Саттон вошел в салун вместе со своими сумками. Едва взглянув на окружающих, он подошел к бару.

— Привет, Джордж! Как там насчет ржаного хлеба, горячей еды и постели?

— Все в порядке! Сию минуту, мистер Саттон!

Джордж намеренно произнес имя Саттона как можно громче, так, чтобы все находившиеся в комнате поняли, кто приехал, и воздержались бы от перепалки. Табачный Нос больше всего на свете хотел сейчас, чтобы Джонни Саттон как можно скорее уехал из города, несмотря на его семь тысяч.

Джордж быстро поставил на прилавок бутылку и рядом стакан.

— У меня есть для вас наверху хорошая комната, — прошептал он доверительно. — Вам понравится.

Любопытство боролось в нем со здравым смыслом — и пересилило: он спросил:

— Вы… вы не встречали Билла Маклэри?

Темные внимательные глаза Джона Саттона остановились на Табачном Носе, и хозяин салуна почувствовал, как у него по спине побежали мурашки. Он слышал о том, что у многих этот взгляд вызывал подобную реакцию, и сейчас почувствовал это на себе.

— Да. Я его видел, — ответил Джонни.

— Он… он ехал на юг? — с надеждой спросил Джордж.

Лично ему Маклэри нравился, он был самым приветливым из того скопища бандитов, которые проживали здесь, у большинства из них вообще отсутствовало чувство юмора.

— Куда же он направлялся?

— Когда я видел его в последний раз, у меня не создалось впечатления, что он куда-то направлялся. Скорее всего, он и сейчас там, где я его оставил.

— Стало быть, ты и есть тот самый молодчик с револьвером, — произнес с восхищением Перк Джонсон, подходя к бару. — Билл только и твердил, что хотел бы с тобой потягаться.

Саттон бросил на него ледяной взгляд:

— Билл Маклэри был сильным и неплохим парнем, но чертовски слабо разумел кой-какие вещи. Надеюсь, что это его качество не слишком заразительно.

В этот момент распахнулась вертящаяся дверь, и в салун влетело какое-то загорелое существо, оказавшееся при ближайшем рассмотрении девчонкой. Серые глаза так и сверкали на темнокожем лице. Платье у девчонки было драное, а на плечи наброшено подобие шали.

— Вы рейнджер? — обратилась она к Саттону. — Если так и есть, пошли со мной и помогите мне! Тут по соседству жулики облапошили моего отца, обыграли его в карты, а один лезет ко мне в фургон!

У девчонки не было ни капли застенчивости, обычно присущей особам ее возраста.

— Пошли скорее! Чего вы застряли?

— Если твой отец игрок в покер, то он влез в эту игру по своему собственному желанию, а раз он твой отец, то мне сдается, что он сумеет сам за себя постоять. Дикая кошка не родится у койота.

Глаза у девчонки засверкали еще яростней.

— Вы кто, рейнджер или один из этих ничтожеств? Они напоили моего па, он и карт в руках держать не может. Я пришла, чтобы его забрать, а они разодрали на мне платье. Помогите мне, не то я сама отправлюсь туда с кнутом!

Саттон отодвинул свой стакан.

— Держи это пойло, Джордж, и давай открой мне свой сейф. Надо положить туда эти сумки. — Он добавил, заметив, что у Джорджа глаза вылезли из орбит: — И без глупостей! Я точно знаю, сколько там, и ты мне лично ответишь за каждый цент!

Сердце у Джорджа бешено заколотилось. Семь тысяч долларов были той суммой, о которой мог только мечтать любой бандит. Сам он был известным трусом, живя в вечном страхе и перед законом и перед бандитами из шайки Пинка Лукаса, но на сей раз искушение было слишком велико.

Саттон наблюдал, как Джордж осторожно укладывает сумки в сейф, потом дверца закрылась, и Саттон вышел вслед за девчонкой. Она не произнесла больше ни слова и направилась к соседнему дому, из которого через вращающиеся двери пробивался свет. Девочка толкнула дверь, и навстречу им понеслись крики:

— Ребята, она вернулась! Проучим паршивку!

Шум смолк внезапно, а один из проходимцев чуть не упал от неожиданности: Джонни Саттон вошел в комнату вслед за девчонкой.

— Все по местам! — рявкнул он.

Четверо мужчин сели за карточный столик. Определить, кто отец девочки, было не так уж сложно. Он был не просто в доску пьян — двое поддерживали его, чтобы он сидел на стуле прямо, а еще один играл его картами.

Джонни пересек комнату и оглядел всех с жесткой усмешкой. Рыжий парень позади пьяного выглядел слегка смущенным.

— Он выигрывает? — сухо спросил Джонни.

Рыжий покраснел.

— Ну, как сказать. Сейчас он проигрывает.

— Сколько же он проиграл?

Рыжий колебался, говорить или нет, потом проглотил комок в горле.

— Около тысячи долларов, может, немного больше.

Правая бровь у Джонни поднялась вверх: было непохоже, что у этого человека есть хотя бы тысяча центов, куда там доллары.

— Были у него такие деньги, маленькая леди?

— Пари держу, что были! — бросила она на него быстрый взгляд. — И даже больше, если эти поганые карманные воры не украли их у него!

Рыжий явно выглядел обиженным. Он отпустил плечи пьяного, и тот сразу упал головой на стол.

— Чья сейчас игра? — неожиданно задал вопрос Джонни.

Все глаза настороженно уставились на него.

— Моя, — ответил длиннолицый парень с жуликоватой рожей.

— Ладно, вам, мальчики, нравится эта игра, — спокойно сказал Джонни. — По рукам, играем дальше и не сваливайте свои ошибки на него, если он вдруг начнет выигрывать.

— Погоди…

Высокий парень поднялся из-за стола, но ему на плечо тут же опустилась рука Джонни и вдавила его в стул.

— Играем! — настаивал Джонни.

Если он вступит с ними в борьбу, результат может привести к снижению преступлений в этой части Техаса.

Мужчина неохотно начал играть. Примечательно, что начиная с этой партии пьяный начал выигрывать. Рыжий ликовал и явно получал удовольствие оттого, что ситуация изменилась полностью до наоборот. Прошло тридцать минут, и высокий посмотрел на Саттона.

— Ну, вот. Он все отыграл обратно! — Он опустил руки на стол и откинулся назад.

— Играем дальше. — В голосе у Джонни прозвучала угроза. — Теми же картами. Рыжий, мне нравится, как ты играешь в покер.

— Говорю вам, он заберет все деньги, — по-волчьи оскалился высокий. — Будь я проклят, если…

Джонни Саттон остановил на нем свой взгляд — холодный и без блеска. Свободной рукой он подвинул все деньги, лежавшие перед игроками, на середину стола.

— Раздавай карты, шустрый парень. Ты этого хотел. Раздавай же, потом играй с ним до самой крупной карты. Выигравший забирает все!

— Не делай этого, Чив! — Это выкрикнул бородатый мужчина. — Нельзя отдавать ему все.

— Только открой пасть еще раз, и в ней полно будет выбитых зубов! — спокойно заметил Джонни. — Сдавай, Чив, этот урок вы запомните надолго! Будете знать, как обманывать безобидного старого человека, который просто потерял сознание. Сдавай!

Мужчина с внезапным отвращением взглянул на карты, потом перевел взгляд на Саттона, но теперь в нем горела злоба:

— На этот раз я буду сдавать как хочу. Нечего мне указывать, — сказал он. — Если старик выиграет, все деньги будут его, а если выиграю я…

Девчонка бросилась было к столу с воплем протеста, но Саттон остановил ее решительным жестом.

— Ладно, — согласился Саттон, — но, с твоего позволения, я сам за него сыграю.

— Само собой. Почему бы нет? Играй за него, — и в жестком взгляде игрока вспыхнула угроза.

Он собрал со стола карты, быстро их перемешал и хлопнул колодой по столу, прижав ее средним и большим пальцем.

— Все о'кей? — спросил он и по кивку Джонни открыл колоду на середине и показал даму червей.

Наклонившись над столом, Джонни подровнял карты, потом слегка постучал ими по столу и разделил колоду.

Лицо игрока побелело от гнева, и он вцепился в подлокотники стула, глядя на туза, вытащенного Джонни.

— Это твоя собственная колода, — спокойно произнес Саттон и вдруг встал. — Леди, соберите все деньги, — предложил он. — Сложите их во что-нибудь, и мы с вами уйдем. А ты, — обратился он к высокому, — в следующий раз не будешь пользоваться краплеными картами.

Игрок с ненавистью уставился на него.

Пока девушка шла к двери, Саттон медленно обвел всех тяжелым взглядом, давая почувствовать каждому находящемуся в комнате цену своего внимания.

— Если кто-нибудь еще раз обидит девушку или, пока я в городе, вы затеете новое мошенничество, я сожгу ваше логово, а те, кому повезет, сядут в тюрьму.

Демонстративно повернувшись ко всем спиной, он спокойно вышел за дверь. У фургона девушка повернулась к нему:

— Меня зовут Сторми. Мы с папой очень вам благодарны.

— Рад был помочь. Если еще вам понадоблюсь, только позовите. Я вон там, наверху. — Саттон показал на окно своей комнаты.

Луна лениво плыла над зазубренными вершинами горных хребтов. Койот, завывая, жаловался на свои неприятности и, как только луна спустилась к горизонту, потрусил на поиски пищи. Первые лучи утреннего света осветили хребты, и Джордж Табачный Нос с трудом пробудился. Вспомнив о семи тысячах долларов в сейфе и о тех трех тысячах или, по слухам, и того больше, что были у старика в повозке, он проснулся окончательно. Большинство своих денег старик получал от продажи крупного рогатого скота, да еще и выигрывал в покер.

Десять тысяч долларов была сумма невероятная, по понятиям Табачного Носа. Здесь никогда не видели такой.

И тут он услышал топот конских копыт. Лошади шли по улице, их было больше двух. Сразу заподозрив, что в город возвращается банда Пинка Лукаса, Джордж, очень обеспокоенный, сел на постель и принялся нашаривать босыми ногами свои ботинки.

Насмерть перепуганный, он знал, что ему надо немедленно сообщить Лукасу о присутствии рейнджера в городе. Он знал также, что Пинк сразу попытается украсть деньги, а это означало, что он убьет Саттона, и тогда бизнесу Джорджа конец. Где-то в глубине сознания застряла мысль, что он должен сам наложить руки на эти десять тысяч долларов, если только сумеет сообразить, как при этом не быть пойманным ни рейнджером, ни Лукасом.

Он нашел наконец свои ботинки, натянул брюки и кинулся к двери. И тут же замер на месте: фургон исчез!

Минуту он стоял, оторопев, не слыша приближения всадников, думая только об исчезновении фургона старика и, значит, его денег. Потом он подумал о Чиве Понтиусе. Сколько у него было?

Он повернул к лестнице и стал подниматься по ней к комнате рейнджера, подхватив одной рукой брюки, в которые не успел вдеть ремень. Дверь в комнату рейнджера была распахнута, а на смятой постели лежала записка:

«Извини, что пришлось так неожиданно уехать. Свои деньги я забрал».

Взял свои деньги? Но как же?.. Повернувшись, Табачный Нос бросился вниз, в свой салун. Там было темно и тихо, и сейф был закрыт. Он быстро набрал шифр и открыл сейф. Вместо денег внутри лежала записка:

«Вам следует быть осторожнее. Я запомнил комбинацию цифр, когда вы открывали сейф. Я взял свои деньги, и лучше бы вам держать своих парней дома».

Раздался нетерпеливый стук в дверь. Он пошел открывать. Его тут же оттолкнули в сторону, и в зал вошел Пинк Лукас. Этот крупный мужик прошел прямо к бару, взял с прилавка бутылку, которую оставил Саттон. Налив себе полный стакан, он повернулся к Джорджу:

— Ладно, так где же это?

— Где — что?

В комнату за спиной Лукаса вошел Чив Понтиус. Он улыбался.

— Пинк, я же говорил тебе, что он насмерть перепуган. Деньги в сейфе.

— Их там нет. — С этими словами Джордж протянул им записку.

— Саттон взял их и исчез, фургон вместе с ним.

— Это же десять тысяч долларов! — заорал Чив. — Ты только подумай об этом, Пинк!

— Десять тысяч!

Пинк со стуком поставил стакан на стойку.

— Свежих лошадей, и побыстрее! Мы добудем эти деньги! Он не может уехать далеко с этой повозкой!

Где-то вдалеке прогремел гром.

Лукавый взгляд Табачного Носа изучал Лукаса из-под тяжелых век.

— Пинки, ты прав. Они поехали в сторону холмов. Догоним их.

— Ну не ты же будешь этим заниматься, толстяк. Ты останешься здесь и будешь держать рот на замке. Пошли, ребята.

В шести милях к западу Джонни Саттон вел за собой фургон по горной дороге вдоль Торнилло-Крик. Эту местность пересекало множество лощин, которые в дождливую погоду наполнялись ревущими потоками воды, да и сейчас множество мелких ручейков бежали там, где Саттон ехал верхом. Над пиком Лост-Майн тяжелые тучи изливали потоки воды на крутые склоны гор. Джонни Саттон знал, какую игру он затеял и какому риску подвергается, но, чтобы попасть туда, куда хотел попасть, ему надо было пересечь еще две глубокие лощины, которые врезались в склон, идущий вниз, к подножию Торнилло-Флэт. Там шел высокий земляной вал, за которым они будут в безопасности, и если его план сработает, то там не только он и Найты будут в безопасности, но и их преследователи окажутся в ловушке.

Дождь лил все сильнее. Все время сверкали молнии. Повернув лошадь, Саттон поскакал обратно, крича:

— Погоняй, па! Нам надо перейти еще две лощины!

Побледневший от страха старик уставился на него:

— Нам никогда туда не добраться! Посмотрите, какой дождь идет в горах!

— Мы должны! — только и ответил Саттон. — Поехали!

Лошади напряглись в упряжке и начали понемногу набирать скорость. Повозка не была тяжелой. По дороге они уже выбросили из нее несколько предметов мебели, причем каждый раз приходилось воевать со Сторми, но каждый раз битву выигрывал Саттон.

Впереди перед ними лежала равнина, прорезанная глубоким оврагом. Ни минуты не колеблясь, Саттон направил своего коня прямо в овраг. По дну тонкой струйкой бежал ручей, но он, скорее всего, образовался из потоков пролившегося здесь дождя. Позади, со стороны скалистых гор, надвигался настоящий водяной потоп, и ничто не могло бы остановить его. Издавая пронзительные крики, они пересекли лощину, и лошади стремительно вынесли их на противоположную сторону. Где-то позади раздался низкий рокот. Сторми быстро взглянула на Саттона:

— Может, нам здесь остановиться? — умоляюще спросила она.

— Это бесполезно. От дюжины бандитов не отобьешься! — ответил он. — Погоняй, старина!

Лошади упорно тащили повозку вперед. Оставалось еще около полумили до следующей лощины. Джонни Саттон криками подбадривал лошадей и нахлестывал их веревкой.

Теперь перед ними смутно вырисовывалась новая лощина, шириной не менее шестидесяти ярдов, дальний конец ее едва был виден в полутьме. Их уши заполнил надвигающийся низкий грохот, но Саттон продолжал нахлестывать лошадей в упряжке и свою кобылу. В конце крутой насыпи он добрался до тупика, повозка грохотала вслед за ним. Лощина круто поворачивала на запад и продолжалась еще ярдов на двести, и когда они достигли ее дна, то увидели перед собой воду.

Это был катящийся навстречу черно-серый вал высотой не менее трех метров! Он несся вниз прямо на них со скоростью пассажирского экспресса.

Испуганные лошади понесли по колее и выскочили вверх на крутой склон, а фургон подпрыгнул, наскочив на камень. В следующее мгновение они были уже на другой стороне и почти в тот же миг водяной вал с грохотом пронесся мимо них.

— Все в порядке! — закричал Саттон. — Натяните вожжи, остановитесь!

Найт послушно натянул вожжи, и лошади развернулись на скаку. Лощина до краев заполнилась водой. Тут Саттон, стоя в стременах, показал пальцем вниз, где небольшой отряд всадников был захвачен водной стихией в ловушке между двумя лощинами.

— Попались! — заорал Саттон; дождь заливал его лицо. — Я знал, что они где-то близко!

Он подъехал к фургону.

— Езжайте дальше, но теперь можете не спешить. Направляйтесь на ранчо в Пейнт-Гэп. Там бы будете в полной безопасности.

— А как же ты? — требовательно спросила Сторми.

— Я побуду здесь. Хочу понаблюдать за этими парнями. Особенно за одним, с которым хотел бы потолковать!

Он развернул своего коня и поскакал прочь сквозь дождь. Сторми долго смотрела ему вслед, потом вдруг села. Взгляд ее был мрачен.

Джонни Саттон любил дождь. Вот и сейчас, хотя на нем был непромокаемый плащ, он все-таки вымок с головы до ног и получал от этого удовольствие. Он поехал обратно к лощине. Увидев, что всадники повернули лошадей и пытаются ехать вверх по течению, он засмеялся от удовольствия, предвидя заранее, что ждет их дальше. Однажды, когда ему было шестнадцать лет, он пас в этих местах скот и точно так же, как эти бандиты, попал в ловушку. Теперь он повернул коня и последовал за ними. Внезапно они остановились на небольшой площадке, которая оказалась островом, зажатым между потоками воды, устремившимися по двум глубоким лощинам. Дождь шел такой стеной, что у них не было другого выбора, как оставаться там и переждать, пока вода в лощинах начнет спадать, а на это должно было уйти часов пять при условии, что дождь стихнет.

Они остановились у подножия крутого склона красноватой горы, который был совершенно лишен травяного покрова. Он вел вверх к столовой горе. Последние двадцать футов представляли собой гладкую скалу, протянувшуюся от одной лощины к другой. Лошадь, пожалуй, могла вскарабкаться по склону, но никто не мог бы добраться до вершины отвесного утеса. Джонни Саттон, сидя в седле, только посмеивался.

С того места, где они находились, он был им хорошо виден, и он им помахал. Один из бандитов спустил с плеча ружье и выстрелил в него, но расстояние было слишком велико и, конечно, он не попал. Саттон подъехал поближе, не совсем уверенный в том, найдет ли то, что нужно, но когда он подъехал к каменному мосту, то засмеялся от удовольствия.

Сам он теперь далеко отъехал от холма, который загораживал бандитам выход с западной стороны, а каменный выступ, под которым проносились потоки воды, на самом деле был частью того же склона. Здесь поток подмыл большую скалу и тем самым образовал естественный мост шириной не менее пятидесяти футов и длиной, по крайней мере, в двадцать ярдов — вполне достаточно, чтобы перейти через лощину в этом месте.

Джонни проехал по каменному мосту и направил лошадь под дождем к вершине горы. Она здесь, с северной стороны, круто обрывалась вниз и была доступна для пешехода, но недосягаема для всадника ни с юга, ни с востока.

Джонни Саттон стоял теперь у края, а прямо под ним в сорока ярдах находились попавшие в западню бандиты. Вынув из чехла свое ружье, он спрятал его от дождя под плащ, потом вскарабкался повыше и спрятался за валунами, не переставая следить за всадниками.

Усмехнувшись, он сделал первый выстрел в землю, метя под ноги их лошадям. Несколько животных испуганно взбрыкнули, пытаясь сбросить седоков. Все головы повернулись, и дула револьверов направились в его сторону.

— Брось оружие, Пинк! — крикнул Джонни. — Все бросайте оружие! Вы все у меня на мушке, и я могу убрать каждого поодиночке, как диких гусей. Ты там, — Саттон показал на одного из мужчин, — собери все оружие. И я имею в виду действительно все!

Они не пошевельнулись, уставившись на него. Перед ними и за их спинами рокотали две реки, которые невозможно будет перейти еще в течение многих часов. На востоке отвалился целый пласт земли и перегородил проход. Спешившись, они могли бы вскарабкаться по каменной стене, возвышавшейся перед ними. Другого пути не было, но избежать направленного на них оружия они тоже не могли. Они были пойманы в ловушку.

— Чего ждете? Соберите оружие! — снова приказал Саттон.

Один из бандитов стал неохотно собирать оружие, переходя от одного к другому. Саттон вытащил веревку и стал спускать ее вдоль по стене.

— Обвяжите его веревкой, — велел он.

Когда все было выполнено, он вытянул веревку наверх, так что теперь все оружие бандитов оказалось у него. Развязав веревку и сложив оружие, он снова вернулся к краю пропасти.

— Ладно. Теперь оставьте своих лошадей и по одному карабкайтесь наверх! — крикнул он.

— Как можно оставлять лошадей? Что с ними будет? — запротестовал Лукас. — Как мы будем дальше двигаться?

— Пешком.

В ответ ему послышался поток самых отвратительных ругательств, и один из бандитов прокричал отказ. Повернув свою лошадь, он опустился низко в седле и пришпорил ее, направляясь в сторону обвала. Но лошадь успела сделать лишь два прыжка, как Саттон выстрелил. Мужчина сполз с седла и упал на землю. Тут же вскочив на ноги, он схватился за окровавленное плечо, громко ругаясь.

— Давайте по одному! — повторил Саттон. — Начинайте!

Один за другим они стали послушно карабкаться вверх и так же одному за другим он последовательно связывал за спиной руки, а потом похлопывал по телу в поисках спрятанных ножей и другого оружия. Последним поднялся Пинк Лукас. Его всегда красное лицо стало от злости и усилий еще краснее, а полные ярости глаза чуть не вылезали из орбит.

— Я тебя уничтожу! — сказал он Саттону.

Лишь пожав плечами в ответ на эту реплику, Джонни Саттон заставил их идти на северо-запад. Примерно через час ходу он разрешил им пятнадцатиминутный отдых. К этому времени дождь лишь слегка моросил, и небо стало медленно очищаться. Затем они снова двинулись в путь. Часа через четыре, насквозь промокшие, заляпанные грязью и бесконечно усталые, они ввалились во двор ранчо Пейнт-Гэп и были там встречены пастухами во главе с хозяином ранчо Чарли Уорнером, а также Сторми и Па Найтами.

— Будь я проклят! — воскликнул Уорнер. — И Пинк Лукас тоже в этой компании! Как, черт возьми, тебе удалось собрать этот букет?

Джонни только устало пожал плечами:

— Им просто надоело жить по-старому. Решили сдаться. Разве не так, Пинк?

Пинк Лукас ответил ему только потоком ругательств. Чив Понтиус молча смотрел на Саттона, и в глазах его читалось одно только желание — иметь оружие.

Джонни Саттон посмотрел на Сторми, и взгляды их встретились.

— Тебе бы надо поесть. Посмотри, ты промок и замерз.

— Это еще не самое страшное, — угрожающе произнес Пинк Лукас. — Скоро он навсегда останется холодным и мокрым.

Джонни Саттон отвел всю банду в сарай и оставил одного из пастухов присматривать за ними. Рыжего шулера нигде не было видно, и в глубине души Саттон был этому рад. Ему понравилось, как рыжий вел себя предыдущей ночью и помог Найтам.

Саттон вошел в дом и сбросил мешки с деньгами у стены.

— Мне нужен Лукас, — сказал он, глядя на Уорнера. — Он со своей бандой промышлял у границы. Я искал его след, когда наткнулся на Маклэри. И этот тип Понтиус, его разыскивают в Новом Орлеане и Далласе за убийства.

— Дождь прекратился, — неожиданно заявила Сторми. — Может, мы завтра сможем двинуться дальше.

Дождь действительно перестал. Джонни прислушался и не услышал знакомого шороха, зато до него донесся отдаленный топот копыт.

— Кто-то к нам едет. Может, кто-то из твоих парней?

— Может быть. Двоих еще нет. Сейчас я посмотрю, — поднялся Уорнер.

С этими словами хозяин ранчо подошел к двери, но тут она распахнулась, и он отпрянул: на пороге с ружьем в руке стоял Джордж Табачный Нос. У него было целых два шестизарядных револьвера, но Джонни Саттона остановила направленная на него двустволка.

— Не валяй дурака, Джордж, — только и сказал он, — тебе не надо в это ввязываться.

— Я это знаю. Я и не ввязывался, пока мне не пришло в голову, что десять тысяч долларов — это огромная сумма! На нее можно очень долго продержаться, если использовать ее с умом, особенно где-нибудь в Южной Америке. Я старался не думать об этом, но не мог себя заставить, вот я и спросил сам себя: а куда мог направиться Саттон? И отгадал правильно.

— Джордж, — терпеливо повторил Саттон, — если ты немедленно отсюда уберешься, то я обо всем забуду.

— Это справедливо. Не правда ли, мистер Уорнер? Не часто человеку выпадает такой шанс. Однако я не собираюсь им воспользоваться. Десять тысяч долларов! Боже, я никогда не видел такого количества денег! И никогда уже в своей жизни больше не увижу. Я не такой нервный, как этот Пинк Лукас и его шайка, но почему я должен сидеть в этом чертовом баре, когда я могу сидеть на широкой площади где-то в Гватемале? Я знаю тут одного, что приехал из Гватемалы. Он говорит…

Его голос постепенно стих, и он замолчал.

— Эй, ты! — Он показал на Сторми. — Я же знаю, что деньги, которые ты унесла, в этом вьюке. Поставь его сюда. Потом перенеси вон те вьюки. Сейчас я вас свяжу и заберу их. Я так и знал, что вы поедете сюда, поэтому я и не поехал в Торнилло-Флэт. Я поехал сразу прямо на запад, не поворачивая на север, а потом повернул на юг и пересек ручей.

— Подумай еще раз, Джордж, — мягко предложил ему Саттон. Мы все равно тебя поймаем.

— Я уже давно все обдумал. Я беру двух вороных лошадей Уорнера. Ни одна другая лошадь с ними не сравнится. Сменяя их, я доскачу до границы. Это не так уж далеко, и, как только я пересеку границу, я сяду на поезд и отправлюсь в Гватемалу или куда-то еще. И ты никогда больше меня не увидишь.

Левой рукой он собрал вместе все мешки. Его двустволка лежала на спинке стула, ярдах в трех от Саттона.

— Ну а теперь свяжи этих джентльменов, — сказал он, обращаясь к Сторми. — Свяжи их получше и покрепче, я потом проверю. Конечно, мне неловко брать твои деньги, юная леди, но они мне понадобятся, а ты еще молода.

Джонни Саттона связали последним. Девушка обвязала его веревкой, потом завязала узел и, раскрыв ладонь Джонни, вложила в нее конец веревки. В ту же секунду он понял, что она сделала. Она рисковала и завязала свободную петлю. Табачный Нос позвал ее и собственноручно связал ей руки. Потом он подобрал все вьюки и, перекинув двустволку через плечо, вышел во двор.

Как только за ним закрылась дверь, Саттон рванул веревку. Так как его запястья были туго перетянуты, он мог тянуть лишь понемногу. От натуги он весь вспотел, но продолжал бороться, стараясь развязать узел.

Он услышал ржание, потом цоканье копыт сначала одной, потом другой лошади. Он слышал, как один из бандитов позвал из сарая и Джордж ему ответил.

Внезапно петля поддалась, и ему удалось ослабить узел на руках и на запястьях; он быстро развязал ноги и схватил пояс с револьверами. Надев его, выскочил за дверь. Джордж уже оседлал вороных, приторочил к седлу одной все мешки с деньгами, а сам взобрался на вторую.

Джонни услышал, как в сарае ругается Лукас и как Джордж отказывается им помочь. Потом Джонни вышел во двор, громко хлопнув дверью. Табачный Нос резко повернулся, в руках у него была двустволка. Он стоял где-то в пятидесяти ярдах, и его рот был широко раскрыт, а в глазах застыл ужас.

Внезапно он закричал:

— Нет! Нет! Ты же не собираешься меня остановить!

Потом он сделал шаг вперед и выстрелил, Саттон тоже сделал несколько выстрелов. Джордж пошатнулся и выронил ружье. Саттон видел его толстый, нависший над кожаным ремнем живот. Видел внезапную бледность, разлившуюся по лицу. Видел, как он сделал шаг вперед, неловко шаря рукой на поясе в поисках револьвера. Он успел его вытащить, глаза его были широко раскрыты.

— Брось его! — закричал Саттон. — Брось его, Джордж!

— Нет! — Толстяк с трудом глотал воздух. — Нет, я его не…

Он поднял револьвер и стал стрелять. Сначала он промахнулся, следующая пуля ушла в землю у ног Саттона, и тут он увидел дуло, направленное прямо на него. Джонни Саттон выстрелил в третий раз. Джордж сделал короткий шаг вперед и начал падать лицом вниз, потом перекатился и остался лежать на спине, глядя в небо, на его носу осталось пятно грязи.

Саттон подбежал к нему. Тот был еще жив. Глаза их встретились.

— Мне следовало понять, что мне никогда это не удастся сделать, — прошептал Джордж. — Меня как собаку убивает рейнджер, Джонни Саттон! Пусть они вспомнят меня! Пусть помнят, что я сразился с Джонни Саттоном. Пусть они помнят, я умираю… игра кончена.

Джонни Саттон не мог отвести от него глаз, от этого толстого, неряшливого человека, который сейчас лежал в грязи у его ног. Черты его лица заострились, но, несмотря на грязь, он не казался нелепым. Просто в эти последние минуты, в это мгновение смерти, по крайней мере, по его собственным понятиям, он обрел известное благородство.

Сторми Найт вышла из дома, остановилась рядом с Саттоном и взяла его за руку. Он положил ладонь на ее руку и отвернулся. Почему такие люди за всю жизнь не могут осознать, что главное все-таки не деньги. Главное — это удовлетворенность. Или Джордж Табачный Нос нашел удовлетворение в эти последние мгновения своей жизни, когда он знал, что ему придется стоять перед дулом револьвера, и он не дрогнул?

— Как ты думаешь, ничего, если мы уедем завтра? — спросил Сторми.

— Конечно, — ответил Саттон, — думаю, нормально. Когда вы доберетесь до ранчо, ты мне, может быть, напишешь. Я приеду.

— Я бы этого хотела, — ответила Сторми, и, когда она улыбнулась, Джонни понял, что она именно так и думала.

СМЕРТЬ ИДЕТ ПО ПЯТАМ

Когда повалил снег, Харлей был уже в тридцати шести часах езды от той кучки жалких хижин, которую с трудом можно было назвать городком. Впереди до самого горизонта расстилалась плоская, пустынная прерия.

Хмурые облака сыпали крупу на бурую землю, поросшую короткой, пыльной, серой травой. Снегопад усиливался, горизонта уже не было видно, Харлей был один во всем этом белом безмолвном мире.

Если бы он только осмелился, то повернул бы назад, но за ним следовала сама смерть. Харлей был напуган. Прибыв в тот городок, он тут же увидел, как какой-то мужчина слезает с лошади, которую украли с его ранчо всего месяц назад.

Он прошел за этим человеком в салун и потребовал вернуть ему лошадь, а тот сразу же потянулся за револьвером. В панике Харлей судорожно схватился за свой.

Его первый выстрел выбил щепки из пола, второй угодил прямо в грудь вора. Он убил его.

Харлей неуклюже убрал револьвер в кобуру. Потрясенный тем, что сделал, невидящим взором окинул салун, словно внезапно проснулся в незнакомой обстановке. Смутно понял, что окружающие от него чего-то ожидают.

— Сам напросился, — проговорил он уверенным тоном, который должен был убедить каждого: он не из тех, кто обращает внимание на всякие мелочи. Но внутри его трясло от ужаса. Понемногу стал соображать, что все же сумел с успехом постоять за себя в перестрелке. От этого ощутил чувство подъема и возбуждения.

Харлею еще ни разу не приходилось прибегать к оружию, хотя при себе всегда имел револьвер. Потому что так было принято и потому что порой приходилось иметь дело с полудикими лошадьми, но он никогда и мысли не допускал, что может убить человека.

Время от времени в магазинчике или на почте он слышал всякие истории о перестрелках, но для него подобное происходило словно в каком-то другом мире. Он, вероятно, мог бы припомнить некоторые имена героев этих историй, но уж никак не подробности.

Харлей приехал на запад из Огайо, где занимался хозяйством и перебивался случайными плотницкими работами. Сначала взялся за сезонные перевозки грузов. Но как-то раз его караван атаковали индейцы. Все кончилось прежде, чем он успел сделать хотя бы один выстрел. Тогда он бросил перевозки, купил стадо скота и обосновался на месте, где был хороший источник. Следуя своим огайским привычкам, посеял несколько акров пшеницы, ячменя, развел огород, наверное, первый в этом краю. Косил траву в соседних с ранчо лугах, заготавливал на зиму сено.

Он не хотел неприятностей, да и не ожидал их, потому что был тихим, работящим человеком, который никогда в жизни никому не причинил зла.

— Сам напросился, — повторил Харлей.

— С этим никто не собирается спорить, — сказал Пирсон, бармен, которого владелец ранчо часто видел, но с которым никогда раньше не разговаривал. — Но что вы скажете насчет его братьев?

Пирсон посмотрел на него холодным оценивающим взглядом, так, как смотрел на многих мужчин, чтобы понять, чего они стоят. А поскольку не нашел ничего особенного, одним из первых находящихся в салуне мужчин догадался, что этот успех был порожден чистой паникой и неправдоподобным везением.

Слова бармена сначала не дошли до сознания Харлея, но он, когда уяснил сказанное, заволновался.

— Братья? Что еще за братья?

— Вы застрелили Джека Тэлбота, а у него четверо братьев. Все знают, какие это крутые парни. Они сейчас здесь, вниз по улице, у Рейнольда. Они будут мстить за смерть брата.

Возбуждение от удивительной победы моментально улетучилось, Харлей сразу же потерял всю свою амбицию и уставился на Пирсона, словно перепуганное, угодившее в западню животное.

— Этот человек украл мою лошадь. — Он попытался еще протестовать. — Я могу доказать это.

— Никто не спрашивает про доказательства. Вам предстоит выбор, мистер. Ввязаться в драку или удрать.

— Лучше поговорю с шерифом.

Пирсон посмотрел на него безо всякого сожаления. Человек, стоящий за стойкой бара, не может позволить себе принимать чью-то сторону. Он просто наблюдатель, зритель. Пирсон не собирался нарушать это правило, поэтому отстраненно взирал на жизнь, если только что-то не касалось его лично.

— Шериф никогда не покидает Спрингфилда, — пояснил. — Здесь люди сами решают свои проблемы.

Харлей подошел к стойке бара, оперся на нее. Тэлбот… Братья Тэлбота… В этом городке кругом свои. Кажется, слышанные истории о стрельбе и поножовщине крутились вокруг этих имен. Он не помнил подробностей, но все было связано с насилием.

Их четверо… Как сражаться сразу с четырьмя мужчинами? Харлей вовсе не был смелым человеком, никогда даже не старался таким казаться. Его обдало страхом, подвело живот. Быстро повернувшись, он вышел и какое-то время -постоял на пороге, глядя вдоль стоярдовой пыльной улицы на открытую прерию. Против четверых Тэлботов у него не было никаких шансов. Он много работал, приехав сюда, но так и не приобрел друзей, которые могли бы помочь или посоветовать.

Если братья не найдут его сейчас в городе, то поедут к нему на ранчо, прикончат его там. Харлей сел в седло и направился на запад, прочь от города и от своего ранчо.

Все это случилось тридцать шесть часов назад. И вот повалил снег. Уже тридцать часов он в седле. Его гнедой мерин был отличным конем, но выбился из сил и очень нуждался в передышке.

Харлей слез с коня, пошел рядом, перекинув поводья через руку. Пусть он мало знал об оружии и схватках, зато хорошо разбирался в погоде. Он понимал, что попал в опасную ситуацию. В это время года буран может закончиться через несколько часов и ясное солнышко в момент расправится со снегом. Но может продолжаться и несколько дней, тогда снег останется на недели.

До этого момента он не думал ни о чем, только о том, как бы уйти подальше, скрыться от безжалостных пуль, готовых пролить его кровь, и из-за чего?

Харлей вспомнил мертвое лицо Тэлбота, вообразил себя на его месте. То, что он попал в него вторым выстрелом, было чистейшей случайностью, потому что и в этот раз целился ничуть не лучше, чем в первый.

А снег все падал и падал. Дорога, по которой он ехал, уже не была видна, только время от времени он спотыкался о замерзшие колеи от колес. Это была не узкая дорога, а настоящий тракт шириной в несколько сотен ярдов или даже больше, проложенный бесчисленными повозками. По сторонам, где они не ездили, прерия была ровной. Но пока можно было нащупывать верный путь ногами…

Ночь спустилась безо всякого предупреждения, потому что в этом белом крутящемся мире снега не было ни постепенно сгущающихся теней, ни угасающего света, долго вообще казалось, что не темнело. Только вдруг наступила ночь — и все.

От слабого порыва ветра его охватила дрожь. Если поднимется ветер, то будет снежная буря, а он одет так, что нет ни малейшего шанса выжить. Харлей никогда не бывал западнее того городка, да и в городок заезжал редко с тех пор, как купил ранчо. Однако по обрывкам разговоров в магазинчике и платных конюшнях знал — в этом направлении нет ничего на расстоянии нескольких дней пути верхом.

Но вот он качнулся раз, потом другой. Устало повернулся к коню, вытер седло, сел верхом. Больше не было смысла отыскивать ногами колею, ее занесло глубоким снегом, и он решил просто положиться на своего гнедого.

Может, прошел час, может, два, когда конь вдруг остановился, что заставило Харлея очнуться от дремы. Он вгляделся в падающую пелену снега. Сначала ничего не увидел, но потом рассмотрел ворота и кучку строений за ними. Не дома — просто занесенные снегом крыши.

Его ноги настолько онемели, что, спустившись с седла, Харлей чуть не упал. Однако собрал силы, открыл ворота, провел коня, снова их закрыл. Он пробыл фермером и владельцем ранчо достаточно долго, поэтому инстинктивно закрывал за собой ворота.

Домик, перед прочной дверью которого оказался Харлей, был построен на склоне небольшого холма, что обеспечивало хороший сток воды. Сквозь два замерзших окна просматривалось слабое мерцание огня. Он поднял руку, постучал кулаком.

Внутри заскрипел пол, дверь открылась, в ее проеме возник высокий пожилой мужчина с винтовкой наготове. За ним на столе была видна керосиновая лампа с привернутым фитилем.

— Можете приютить меня? Я заблудился.

Старик смерил его холодным оценивающим взглядом.

— Как можно прогнать человека в такой буран? Заводите свою лошадь.

Дверь захлопнулась перед его носом, Харлей оглянулся вокруг. Увидел рядом жалкий сарай, врытый в склон холма, прошел к нему, отгреб снег от двери, с трудом ее открыл, створки громко заскрипели на промерзших заржавленных петлях. Потом завел гнедого, зажег фонарь.

Внутри сарай оказался вполне приличным. Его фермерскому взгляду понравились хорошо построенные стойла, крепкие закрома и ясли, а также то, что здесь было тепло. Харлей привязал гнедого, расседлал его, снял уздечку, пучком сена обтер с крупа влагу и снег. Потом, задав сена и овса в ясли, пошел к дому.

Он состоял из хорошо построенной единственной квадратной комнаты. Чисто подметенный деревянный пол выглядел непривычным для такой хижины. На вбитых в стену гвоздях рядами висела одежда, на другой стороне виднелись две двухъярусные деревянные койки, но только одна из них была застелена. В очаге пылал огонь, на котором стоял чайник.

Старик был очень высоким, со слегка покатыми широкими худыми плечами. Лицо с выдающимися скулами избороздили морщины, придававшие ему угрюмый вид. Старик разогревал еду.

— Негодная погода для поездок, — сказал Харлей, принимая от него в обе руки чашку кофе. — Такая неожиданная метель.

— Дурацкий разговор! В это время года можно ожидать любую погоду.

Харлей подвинул стул к столу, сел. Стул плотно стоял на полу, так же как и стол. Оба были хорошо сработаны. Ему нечего было ответить на замечание старика, поскольку оно было абсолютно правильным. Тогда он произнес:

— Меня зовут Харлей.

Старик налил себе кофе, посмотрел на него поверх чашки.

— Я — Бентон. И от чего ты спасаешься?

Харлей онемел, немного рассердившись. Начал было отнекиваться, но Бентон пропустил его возражения мимо ушей.

— Ни один человек не заедет так далеко от поселений без необходимого снаряжения, если только не бежит от чего-то или от кого-то.

Харлей промолчал. Без слов принял предложенное стариком тушеное мясо. Ему не понравилось, что его назвали беглецом.

— Я застрелил человека, — выговорил это так, чтобы придать происшедшему большее значение. Хотел потрясти хозяина, непременно получить кров.

— Если он мертв, то какой смысл бежать? А если не мертв, то тебе надо поучиться стрелять.

— Это был Тэлбот… У него четверо братьев.

— Знаю этих Тэлботов, — ответил Бентон. — Стая койотов.

Несколько минут они ели в тишине. Харлей мрачно уставился в свою чашку кофе. Бентон сказал обо всем этом походя, будто ничего не случилось. То, что Харлей убил человека, не произвело на него впечатления, да и Тэлботы тоже.

— А ты что-нибудь оставил там?

— Да, — признался Харлей. — Бросил ранчо, у меня там хорошая пшеница и овес. Несколько голов скота.

— И куда же ты бежишь?

— Сам не знаю, — признался Харлей. — Их четверо, все крутые парни.

— Куда же ты теперь направишься?

Харлей отложил нож и вилку.

— Послушайте, вы…

Бентон даже не поднял глаз.

— Когда человек бросается бежать, он уже не останавливается. Если ты убежал один раз, убежишь снова. Может, в жизни больше никогда столько не заработаешь, сколько оставил там, но ты все бросил, удрал. Отлично… Случись еще что-нибудь, побежишь снова.

Щеки Харлея вспыхнули от гнева. За кого этот старый дурак его принимает? Если бы не буран, сейчас же оседлал бы коня и уехал.

— Их четверо, — повторил он тихо.

— Ты уже это говорил, но это не играет никакой роли. Ведь ты даже не встретился с ними. Поверь мне, выйдешь на четверых — один из них должен будет получить пулю, только никто не захочет им быть. Я предпочитаю четверых одному тертому парню.

— Легко сказать…

Бентон пошел к очагу за кофейником.

— Достань ружье. Возвращайся туда и выходи на них. Не дай им рта раскрыть. Говори сам: если хотят иметь неприятности, то с лихвой их получат. Увидишь, они смоются так быстро, что у тебя голова пойдет кругом.

— А если нет?

— Тогда стреляй.

Харлей презрительно хмыкнул. Старик живет здесь как отшельник, что он может знать?

— Мужчина, который не дерется за свое добро, не много стоит, — продолжил Бентон. — Можешь мне поверить.

Харлей, возмущенный, начал подниматься из-за стола.

Бентон поднял на него твердый и холодный взгляд.

— Ну-ка, сядьте, мистер Харлей. Давай садись! Меня не испугает человек, который может вот так бежать, бросив все из-за какой-то пустой угрозы. — Старик язвительно ухмыльнулся. — Да и как ты оставишь теплое местечко у очага в такую метель?

Харлей снова сел, беспомощный и злой. Бентон собрал посуду, отнес ее в лоханку, налил туда горячей воды из чайника, принялся мыть.

Тепло и усталость сказывались — Харлей клюнул носом. Он изо всех сил старался держать глаза открытыми. Так заманчиво отдохнуть после такой продолжительной борьбы с бураном! Было слышно, как за стенами домика завывал ветер. Он понял: если бы не нашел этого убежища, то к утру был бы мертв.

Бентон указал на выдвижной ящик в старинном шкафу:

— Там одеяла. Занимай вторую нижнюю койку.

Бентон все еще суетился по комнате, когда Харлей провалился в сон. Последней его мыслью было: «На рассвете… Когда настанет рассвет, я отсюда уеду».

Его разбудил порыв ледяного ветра, и мгновение он лежал, стараясь сообразить, где находится. Было темно, по комнате кружились снежные вихри, все казалось незнакомым. Потом вспомнил, вскочил с койки, захлопнул дверь.

— Что случилось? — задал вопрос в пустоту, но не получил ответа. Тихо постоял, вслушиваясь, но ничего не смог расслышать, кроме шума ветра.

Нащупав свою рубашку, нашел спички, зажег лампу.

Койка Бентона была пуста, но было видно, что на ней спали.

Харлей поспешно натянул брюки и сапоги, накинул куртку. Потом надел пояс с револьвером, открыл стоящий у дверей фонарь, зажег его. На какой-то момент вдруг заколебался.

Братья Тэлботы могут быть здесь, снаружи. Могут быть… Но здравый смысл подсказывал, что их нет. Где-нибудь затаились, пережидая бурю.

Харлей открыл дверь, шагнул в темноту, задохнулся от сильного порыва ветра. Опустив голову, сделал шаг вперед и чуть не споткнулся о тело, наполовину занесенное крутящимся снегом.

Харлей наклонился, потащил человека к двери, толкнул ее одной рукой, занес его внутрь. Потом вернулся за фонарем.

Это был Бентон. И одного взгляда было достаточно, чтобы понять — старик сломал ногу.

Положив его на койку и прикрыв одеялами, Харлей подошел к очагу, который погас за долгие ночные часы. Убрал уголь, добавил дров, разжег сильный огонь, чтобы согреть комнату. Он работал быстро, понимая, что для пострадавшего сейчас самое главное — тепло. Затем прошел к нему, разрезал штанину брюк, вправил сломанную ногу. Уже перевязывал наложенную на перелом дранку, когда Бентон пришел в себя, попытался сесть.

— Лежите спокойно… Вы сломали ногу.

Старик откинулся назад, его лицо посерело от боли. Поискав в шкафу, Харлей нашел бутылку виски. Налил немного в стакан, подал ему.

— Вот, выпейте. Вам нужно согреться. Сейчас вас прогреет изнутри.

Бентон выпил виски, вернул стакан Харлею. Потом снова прилег, оглядываясь вокруг.

— Последнее, что я помню, это какой-то шум в сарае. Вышел и поскользнулся на пороге. Упал. Это все.

Харлей рассказал, как он проснулся и обнаружил, что дверь открыта, а по комнате кружит снег. Только потом замечание старика дошло до его сознания.

— Вы сказали, что слышали шум в сарае?

Тот кивнул.

— Тебе лучше было бы сходить и посмотреть, что там не так.

Тэлботы… Они могут быть там. Понимают, что он придет за лошадью, а в сарае тепло. Ждут утра, чтобы застрелить его, как только войдет. Или даже нарочно шумели, чтобы выманить в конюшню.

— Это подождет, — угрюмо ответил Харлей. — Дверь закрыта, я вижу.

Он достал кофе и кофейник. Совершенно не представлял себе, сколько времени спал, но теперь почувствовал, что окончательно проснулся. Если они на самом деле здесь…

Бентон с язвительным удивлением следил за тем, как Харлей готовит кофе. Принимая из его рук кружку, проворчал:

— Ты не знаешь, там эти Тэлботы или нет. Будешь здесь сидеть и ждать или выйдешь и все узнаешь. Будь мужчиной!

— Заткнитесь! — раздраженно ответил Харлей.

Он стоял у очага, подкладывая дрова в огонь, пытаясь все обдумать. Даже если метель не утихла, человек, идущий пешком, все равно оставляет следы, которые трудно не заметить.

Взял старую винтовку старика, проверил, заряжена ли. В ней оказалось семь патронов. Харлей много стрелял из винтовок, охотясь на кроликов и на белок в Огайо. Расстояние до сарая — не более шестидесяти или семидесяти футов, хорошая дистанция для стрельбы. Потом погасил фонарь, растянулся на койке. Услышав глубокое дыхание старика, решил, что тот заснул.

И вдруг вскочил так резко, что ударился головой о верхнюю койку. А что же будет с Бентоном?

Беспокоясь, не прячутся ли Тэлботы в сарае, будучи в крайнем возбуждении, Харлей совсем о нем и не подумал.

Но он не может бросить его со сломанной ногой. Должен здесь остаться, остаться и встретиться с Тэлботами, независимо от того, в сарае они сейчас или нет… Неужели удалось избежать смерти в пургу только для того, чтобы попасть в ловушку и превратиться в подсадную утку, которую братья Тэлботы сразу убьют, как только увидят? Неужели у него нет никаких шансов?

Он встал с койки, подошел к окошку. Ветер стих, в облаках тут и там появились разрывы. Сарай, внешне напоминающий лачугу, почти полностью засыпало снегом. Не было следов ни входящих, ни выходящих людей, хотя их уже могло занести.

Харлей сердито смотрел на сарай. И неожиданно в голову пришла простая мысль. Ему вообще здесь нечего делать. Предположим, старик мог упасть, когда был один. Выбрался бы сам? А если бы не оказалось никого, кто бы вытащил его из снега? Теперь уже был бы мертв. Оказав Бентону помощь, Харлей сполна рассчитался с ним за предоставленное ему укрытие. Теперь они квиты, можно отсюда уезжать.

Взял было винтовку, но опять положил. Если кто-то сидит в сарае, длинную винтовку заметит скорее, это даст тому, кто в засаде, некоторое преимущество. Что ему нужно — так это револьвер!

Харлей задержался за дверью, сделал глубокий вдох. Зачем выходить! Чтобы взять своего коня и удрать?

Он не был бойцом, он был фермером, и все, что хотел, это остаться им. И вдруг понял, почему надо выйти, все очень просто. Выйдет, чтобы покормить скотину, как сделал бы каждый фермер в такое зимнее утро.

Скотину?

В первый раз он подумал об оставленных на ранчо животных. Коровы были на свободе, они привыкли к плохой погоде, а снег не так уж глубок, чтобы не смогли докопаться до травы. Есть несколько стогов сена, к которым всегда был открыт доступ, когда Харлей уезжал. Конечно, вероятность, что коровы доберутся до стогов, невелика — они стоят довольно далеко, но если найдут, поедят.

А вот лошади — в конюшне, в стойлах. Он сказал Андерсону, что едет в город, тот напоит их, когда увидит, что хозяин не вернулся до темноты. Андерсон — толковый мужчина, сразу поймет, что дело плохо, а потом все услышит. Он позаботится о лошадях.

Стоя за дверью, Харлей вспомнил дом, который построил своими руками, коров, лошадей и все брошенное добро. Бентон прав — такого ему больше не добыть никогда.

Открыв дверь, вышел на холод.

Небо очистилось, на востоке покраснело, через несколько минут наступит рассвет. Повернувшись к сараю, Харлей направился прямо к нему, сжимая под курткой свой револьвер 44-го калибра, согревая руку теплом тела.

Перед дверью сарая остановился.

Она была завалена снегом. Никаких признаков, что кто-то открывал ее с того момента, как сам он был здесь вчера вечером. Потянул задвижку, широко распахнул дверь, вытащил револьвер, быстро вошел.

Сделав шаг, подумал, что все это выглядит очень театрально. И очень глупо, потому что на фоне белого снега его силуэт в дверном проеме был прекрасной мишенью. Быстро нырнул в сторону.

Ничего не случилось.

Харлей шел от стойла к стойлу — нигде никого не было. Спрятал револьвер в кобуру, принялся поить и кормить животных. Закончив, вышел наружу, закрыл за собой дверь. С минуту постоял в тишине на холодном воздухе, вспоминая, как долго мучился сомнениями, как томительно смотрел на сарай, опасаясь, что там засели Тэлботы.

Может, все страхи таковы? Только от одного воображения? А Бентон, в конце концов, прав: чтобы побороть страх, нужно выйти ему навстречу.

Он вернулся к домику. На пороге остановился отряхнуть снег с сапог. Как только сделал это, дверь распахнулась, за ней показался старик с винтовкой на изготовку. Винтовка была направлена во двор.

Увидев мрачное лицо хозяина дома, Харлей вначале подумал, что тот кое-как сполз с койки, чтобы прикрыть дверь, пока он кормил скотину. Но тут же понял, здесь что-то другое. Бентон, глядя мимо него, тихо проговорил:

— Осторожно! Там, сзади!

Харлей ясно осознал — это смерть. За его спиной Тэлботы, их четверо. Они его поймали.

Но остался спокойным.

Вот это было самым удивительным! Теперь он знал: есть вещи похуже смерти, и кое-что пострашнее, чем страх сам по себе.

Харлей медленно повернулся.

— Это мое дело. Ложитесь обратно в постель.

И спустился по ступеням. Он боялся. Действительно боялся, но не так сильно, как ожидал. Посмотрел на четырех замерзших мужчин на лошадях, улыбнулся:

— Что, ребята, ищете меня?

Они колебались. Продрогли и дрожали, проведя ночь в каком-то жалком сарае, который отыскали в прерии. А этот человек убил Джека, всадив ему пулю в сердце. Гнались за жалким беглецом, но увидели готового к борьбе мужчину, смело вышедшего им навстречу.

— Джек Тэлбот ехал на лошади, которую у меня украли, — громко произнес Харлей в морозном воздухе. — Когда я потребовал вернуть ее, полез за револьвером. Сам напросился, вот и получил свое. А теперь, ребята, если вам есть что сказать, давайте!

Джой Тэлбот внимательно посмотрел на него. Они думали, что запросто расправятся с убийцей, но тот не выглядел испуганным. Вовсе нет.

Конечно, его легко взять, все-таки четыре револьвера против одного. Или против двух, если считать винтовку старика. Но этот дурак Харлей обязательно подстрелит кого-нибудь из них, может, даже двоих. В конце концов, ехали, чтобы ухлопать этого человека, а не самим быть убитыми. Каждый понимал — первым падет тот из них, кто попытается достать револьвер.

В тихом морозном воздухе повисло молчание. Кони нетерпеливо били копытами.

— Джек мог купить твою лошадь у вора, — ответил наконец Джой Тэлбот. — Мы о ней ничего не знаем.

Это было отступление. Харлей был достаточно умен, он понял. Сделал шаг по направлению к ним и неожиданно для самого себя приказал:

— Отведите ту лошадь ко мне на ранчо в понедельник утром и будем в расчете. Ясно?

Тэлботам его слова не понравились. Они сознавали, что с ними случилось, всем четверым было очень неприятно. После такого они просто потеряют лицо, опустятся на самое дно, люди перестанут обращать на них внимание. Каждый знал это, но никто не хотел умирать.

— Какой смысл соседям враждовать? — проговорил Джой Тэлбот. — Какой смысл? — Потом Джой Тэлбот шевельнулся… Повернул коня к воротам. Вслед за ним остальные проделали то же.

— Джой!

Джой обернулся, посмотрел на Харлея.

— Загляни к Андерсону, попроси его покормить мой скот, ладно? А мне надо позаботиться здесь о моем друге.

Когда они проехали ворота, один из Тэлботов спешился и аккуратно закрыл их за собой. Похоже, они были не очень-то склонны к разговорам.

— Харлей! — Это уже крикнул Бентон. — Заходи в дом и закрой дверь! Выморозил всю комнату. Кроме того, пора бы позавтракать.

Харлей снова обил снег с сапог, подошел к двери. Оглянулся, посмотрел на небо. Облака бежали к северу, солнце играло на сосульках. Об этой стране можно сказать только одно — здесь быстро проясняется погода.

ПОБЕЖДАЕТ СИЛЬНЕЙШИЙ

Когда Спек добрался наконец до воды, минуло уже двое суток, как он должен был умереть.

Его растрескавшиеся губы шуршали, словно папиросная бумага, стоило лишь ими пошевелить. Темно-коричневое от загара лицо приобрело красноватый оттенок. Но разум и дух были живы, даже прерия не смогла их сломить.

Без сомнений, Росс и Флорен считали, что он уже мертв. Это забавляло и побуждало странное чувство юмора.

Неожиданно щебетание птиц подсказало, что где-то поблизости есть вода. Словно во сне, пошел он, спотыкаясь, в том направлении, но вскоре остановился и, покачнувшись, медленно повернул голову на затекшей шее.

Крошечное, похожее на лужу, озерцо, в котором оказалось совсем немного воды, занимало лишь маленькую часть громадной впадины, окаймленной справа острыми как нож скалами, не очень давнего геологического выброса.

Спек видел не одну дюжину подобных скал во время своих скитаний, но эти выглядели как-то по другому. Чахлая сероватая растительность прерий здесь была яркого зеленого цвета. Впрочем, если бы не птицы, мог бы этого и не заметить, как и то, что рядом вода.

В затуманенном от жары мозгу мелькнула озорная мысль. Флорен и Росс думают, что, украв золото и взяв оружие, инструменты, флягу, пищу, отобрали у него все, дабы он не мог выжить, ничего не оставили. Как бы не так!

Он знал, что ему предстоит, лучше, чем кто-либо иной. Когда они ушли, он не сразу двинулся с места, а остался спокойно лежать в тени от выступа скалы, где раньше был его тайник с добытым золотом, но потом он сделал все, чтобы освободиться от веревок. В путь отправился, когда солнце стало садиться, — зашагал вперед по бескрайней земле, покрытой вечерними тенями.

У него осталось только два предмета, которые Флорен и Росс, по-видимому, посчитали просто-напросто хламом в разграбленном лагере — старательский лоток для промывки золота и квадратный кусок парусины от палатки.

До того как окончательно стемнело и стало невозможно идти, Спек проделал восемь миль. Остановившись, прежде всего вырыл в песке углубление, положил в него лоток, накрыл его парусиной и придавил сверху несколькими крупными камнями. Лишь приготовив такую ловушку для росы, лег спать.

Наградой за все эти старания была ложка воды, которую он с наслаждением проглотил. А прежде чем солнце поднялось над вершинами, оставил за собой еще три мили. Потом остановился у двух валунов, сделал между ними укрытие от палящих лучей из высохшего кедра, заполз в этот островок прохлады и улегся там.

К вечеру второго дня ему попался кактус-бочка. Спек срезал верхушку, выжал немного влаги из бледно-зеленоватой массы. Во вторую и третью ночь опять сооружал ловушки для росы, каждый раз добывая немного воды. Когда же услышал пение птиц, то сразу даже не понял, что это означает. Быстро повернувшись, споткнулся об острые камни. Внизу, среди ивовых кустов, блеснуло озерцо шириной не более четырех футов. Но в нем лежал… подохший койот.

Качаясь как пьяный, он стоял и смотрел невидящими глазами на этого койота и ядовитую воду. Знал: дальше не сможет идти — сначала должен напиться. Но и понимал: если подхватит дизентерию, в его ослабленном состоянии она наверняка его убьет. Однако не собирался сдаваться. Спек прекрасно усвоил законы дикой страны, помнил все ее уроки. И не зря же, в конце концов, собрав всю свою волю, шел через прерии целых сорок миль.

Он вытащил останки койота на сушу, собрал сухие ветки, разжег костер. Когда набралось немного углей, целый слой их толщиной в пару дюймов высыпал на воду в лотке, установил его на огне, потом подбросил еще веток и стал ждать.

На пустыню опустилась черная ночь. Пламя костра отражалось на скалах и ветвях ивы, дым и искры, поднимаясь вверх, исчезали в темноте.

Когда вода закипела, Спек плоской палочкой снял толстый слой накипи и грязи, добавил угля. Еще раз снял накипь и только тогда отставил лоток в сторону — остывать.

Казалось, ему помогал уже один вид воды. Голова просветлела, и он мог спокойно обдумать возникшую ситуацию. Он преодолел половину пути. А шел к тому месту, которое хорошо знал, где можно вдоволь напиться и где живет человек, который одолжит ему коня. Коня и револьвер.

Заставив себя не думать о мучившей его жажде, Спек откинулся назад и прислонился спиной к скале. Губы у него пересохли, язык во рту превратился в деревяшку. Он прикрыл воспаленные глаза и прислушался, будто заключенный в камере, как тихонько и редко-редко в озерцо падали капли.

Только через час позволил себе попить в первый раз. Набрал немного воды в рот и держал ее там, чувствуя, как драгоценная жидкость возвращает его к жизни. Затем медленно проглотил. Испекшееся нутро охватила спасительная прохлада. Словно этот маленький глоток проник в каждую клеточку усталого тела.

Он смочил водой губы, лицо, затем разрешил себе второй глоток. Немного погодя отыскал в скале углубление примерно с фут шириной, положил на него лоток, ударами круглого камня придал железу форму ведра. Вернувшись к огню, вскипятил новую порцию питья с углем, вылил ее в то каменное углубление и проделал это несколько раз. Туда тоже бросил угли, лег на землю и почти сразу же уснул, зная, что к восходу солнца вода сделается прозрачной и сладкой.

Спек давно выработал привычку просыпаться по желанию в нужное время. Теперь, несмотря на вымотанность, встал задолго до наступления зари. Открыв глаза, почувствовал, что изрядно продрог от ночной прохлады и поспешно развел костер, чтобы согреться. Затем вволю напился. Спустя немного времени снова попил. И наконец, огляделся вокруг.

У озерца росла мясистая юкка. Он сорвал ее длинные плоды. Один поглотил сырым, остальные поджарил вместе с луковицами лилии. Когда поел, нашел плоский пористый камень из песчаника и стал черпать им оставшуюся в водоеме воду. И хотя ее было мало, потребовался целый час, чтобы полностью его осушить.

Время от времени он делал перерыв, отдыхал. Один раз из оставшегося табака свернул цигарку. Лично ему не требовалось воды больше, чем было теперь в его ведре, но ведь другие люди, которые тут пройдут, не будут знать о койоте, о том, что озерцо отравлено. Спек не был до конца уверен, поможет ли то, что он собирался сделать, но хотел как-то обезвредить водоем для тех, кто, возможно, захочет из него напиться.

Когда вычерпал все, плоским камнем выгреб со дна грязь и расширил отверстие, из которого по капельке поступала вода. Потом сел, доел плоды юкки с луковицами лилии, попил еще.

Озерцо медленно наполнялось — к вечеру воды наберется достаточно, а он с первыми лучами солнца отправится в путь.

Через три дня Спек уже сидел на лошади. Ко взятому в долг седлу был прикреплен винчестер, а к поясу — старенький, но вполне пригодный для дела кольт.

Хозяева ранчо настаивали, чтобы он остался и отдохнул, но Спек не согласился. Флорен и Росс забрали золото, бросили его на верную смерть, однако вовсе не из чувства мести он отправлялся теперь на их поиски. Не потому, что так пострадал из-за этих воров, которых приютил в своем лагере, когда они почти умирали от жажды. Он принял выпавшие на его долю страдания как должное, как принимал многое другое, просто как часть жизни в пустыне. Но вот украденное золото принадлежало только ему и он должен его вернуть!

Спек не выглядел сильным мужчиной, но упорства ему было не занимать. Годы и условия жизни выжали из него всю мягкость, которая могла быть, а взамен дали эластичность сыромятной плети. Не задира, он умело пользовался оружием, как солдат в войне с апачами, как охотник на бизонов. Не раз применял его в стычках с индейцами племен мохаве и пима.

Ему не требовалось никакой подсказки, чтобы разгадать план Флорена и Росса. Первым делом они поедут в Тусон. Это довольно далеко. Но там виски, женщины, для города в этом необжитом крае на редкость хорошая еда.

И вот ясным утром, едва рассвело, Том Спек въехал на своей лошаденке на главную улицу Тусона, где бродили свиньи, ослики, лаяли собаки, крутились голозадые мексиканские мальчишки. Том был худощавым, невысоким — не выше шести футов, чуть старше тридцати лет. Он только что прошел школу прерий, поэтому выглядел невзрачно — в выцветших брюках, куртке из оленьей кожи и потрепанной шляпе с узкими полями.

Вскоре, спешившись, зашел в салун «Шу-Флай» — длинное, окрашенное в желтый цвет строение из саманного кирпича, с утрамбованным земляным полом. Сосновые столы здесь покрывались дешевыми скатертями. Но для Тома Спека, который за столом-то сидел четыре раза за два года, «Шу-Флай» был вершиной культуры и гастрономического вкуса. Тут не подавали меню и люди не привередничали — ели то, что подавали. На этот раз из-за нескольких нападений апачей на караваны с продуктами из Эрмосильо, еда была скромной — вяленое мясо, томаты, тушеный чернослив и кофе. Все, кроме кофе и чернослива, оказалось обильно сдобренным красным перцем. Но можно было полакомиться медом, поставляемым с ранчо «Тиахуана», расположенного недалеко от границы.

Том Спек целиком отдался еде, однако не переставал слушать, о чем говорилось вокруг. «Шу-Флай», как всегда в это время, был переполнен, и разговоров велось немало. У парня, убирающего со столов, он спросил, не объявлялись ли здесь золотоискатели, которым сильно пофартило. Парень не знал, но сидящий рядом мужчина поднял голову и положил вилку.

— Да, в «Конгресс-холле» какой-то пижон платил за выпивку песком. Хвалился, что добыл целую кучу в Джиле.

— Здоровенный такой? Блондин? — поинтересовался другой мужчина, сидящий у стойки бара. — Видел его. Сильно смахивает на конокрада из Санта-Фе. За ним охотились.

Том Спек поддел вилкой кусок вяленого мяса и задумчиво разжевал его. Собрал остатки с тарелки горбушкой хлеба. Проглотил кофе, положил доллар на стол, поднялся. Описание точно совпадало с Флореном.

Солнце ослепило его на выходе, пришлось подождать, пока глаза привыкнут к яркому свету, затем направился к «Конгрессу».

Немного замедлив шаг, проверил, легко ли выхватить кольт, только тогда открыл дверь.

Несмотря на ранний час, салун был забит людьми. За одним из столов, похоже, играли всю ночь напролет. Несколько мужчин стояли у бара. Один из них — настоящий гигант, в высокой шляпе и черной куртке. Спек знал, что его зовут Маркусом Даффилдом, одно время он был начальником городской полиции, теперь служил почтовым инспектором, но по-прежнему оставался главным авторитетом в делах, связанных с оружием.

Спек осмотрелся. Не было никаких признаков присутствия Росса, но большую светлую голову Флорена он заметил сразу же. Тот сидел за игрой в покер и, судя по виду, крупно выигрывал.

Спек подошел к бару, встал рядом с Даффилдом, заказал выпивку, кивком головы указал на соседа.

— И одну для Маркуса.

Даффилд выразительно посмотрел на него.

— Собираюсь немного пострелять, — тихо пояснил Спек. — Хочу предупредить, что к вам это не относится. — Показал на Флорена. — Вон тот тип и его дружок пришли ко мне в лагерь, оба полуживые. Я дал им жратвы и воды. А на другой день они набросились на меня, связали, украли все мое добро, включая три мешочка с золотом.

— Видел золото, — сказал Даффилд. — Да он и не похож на старателя. — Маркус оглянулся через плечо. — Подожди немного, пусть закончат игру. У него на руках четыре одинаковые карты.

Спек приподнял стакан, Даффилд ответил тем же. Они выпили, Том отошел к концу стойки и остановился там в ожидании. По его внешнему виду нельзя было сказать, чтобы он нервничал.

Флорен, благодаря четырем дамам на руках, взял банк и принялся собирать со стола деньги, но, подняв глаза, увидел Спека. Начал было подниматься с места, однако передумал. Взгляд его остановился, лицо стало болезненно желтым.

Один из карточных партнеров заметил эту перемену во Флорене, глянул на Спека и осторожно отодвинулся от стола. Остальные тут же последовали его примеру.

— Все это ты выиграл на мои деньги, Флорен, — спокойно произнес Спек. — Поэтому оставь их там, где лежат.

Флорен быстро осмотрелся. Его большие руки упирались на подлокотники кресла, всего в нескольких дюймах от револьвера. Один из игроков попытался было вмешаться, но прямой взгляд черных глаз Даффилда пригвоздил его к месту.

— Это его дело, — бросил Даффилд. — А тот тип — вор.

Флорен облизнул губы кончиком языка.

— Послушай, — забормотал он, — мы…

— Не собираюсь убивать ни тебя, ни Росса, — так же спокойно объяснил Спек. — Вы украли все мое добро, оставили меня подыхать, но все, что я хочу, — это вернуть мои деньги и вещи. Не дергайся и выворачивай карманы.

Флорен посмотрел на деньги, потом на Спека. Лицо его исказилось, в глазах вспыхнул гнев. Он начал подниматься.

— Да будь я дважды проклят! — И схватился за револьвер.

Никто не заметил, как в дверь вошел Росс. Он мгновенно оценил ситуацию, выхватил револьвер и выстрелил. Спек только успел взвести курок, как его что-то ударило в спину. Он споткнулся и рухнул ничком.

Флорен стоял с револьвером в руке и смотрел вниз, на Спека. Росс держал под прицелом всех в комнате. Флорен начал поднимать дуло револьвера, направляя его на лежащего перед ним человека.

— Не делай этого, — остановил его Даффилд. — Или тебе придется убить всех в этой комнате.

Флорен взглянул на него и заколебался.

— Не будь дураком! — крикнул Росс. — Забирай деньги и уходим!

Прошло две недели, прежде чем Спек встал с кровати, благодаря заботе Семига, венского врача, служившего в армии. И только через месяц смог ездить верхом.

Даффилд наблюдал, как он садился на лошадь.

— В следующий раз, — посоветовал, — не разговаривай. Стреляй!

Том Спек отыскал следы Флорена и Росса в Хассаямпе и ехал за ними до Кэмп-Дейт-Крик. Капитан Дуайер из пятого кавалерийского полка выслушал его и кивнул:

— Да, они были здесь. Я приказал им убираться. Стало известно, что Росс продавал апачам спиртное у Кэмп-Гранта. Нам такие люди не нужны.

Сменив свою усталую лошаденку на мустанга, Спек отправился дальше.

У Дриппинг-Спрингс слез с коня. К нему навстречу с улыбкой вышел из хижины чероки Таунсенд. Они как-то вместе путешествовали по штату Нью-Мексико. Выслушав вопрос Тома, Таунсенд кивнул.

— Проезжали две недели назад. Большой парень — на гнедой лошади с белыми чулочками на трех ногах. Другой — на серой с белой отметиной на правом плече. Направились в Прескотт. — И предупредил: — Остерегайся апачей, они тут повсюду. Я похоронил двадцать семь человек прямо здесь.

Спек поехал дальше. Он берег коня, но иногда переходил на рысь. И повсюду видел множество следов от прохода индейцев.

Оказалось, в Прескотте эти двое пробыли больше недели. Уехали из города в западном направлении. Повсюду Тома предупреждали об индейцах. Вышли апачи, а вместе с ними уалапам и мохаве. Прошли слухи об угрозе, нависшей над Дейт-Криком, туда поехал генерал Крук.

Ни Флорен, ни Росс не имели большого опыта жизни на Западе. Он увидел это сразу, когда они появились у него в лагере. Говорили, что приехали из Болд-Ноба, штата Миссури. Крутые парни, ничего не скажешь, очень опасные, но не приспособленные к жизни в прериях.

На второй день пути от Прескотта Спек нашел двух истощенных пони. Скорее всего, их бросили индейцы, а сами ушли на свежих, более сильных лошадях. Том поймал обоих пони, повел их с собой, у него зародилась интересная идея.

На третий день он увидел Флоренса и Росса впереди и умышленно поднял вокруг себя побольше пыли. А ночью со всеми своими лошадьми объехал вокруг их лагеря, сделал четыре разных следа, которые должны были отсечь им завтрашний путь.

Затем, двигаясь бесшумно, как кошка, подкрался к ним поближе. На стоянке горел маленький костер. Флорен спал, Росс сидел рядом. Прождав с чисто индейским терпением больше часа, Спек, изловчившись, подцепил дулом винтовки лямку фляги и осторожно подтянул ее к себе. Мог вытащить и вторую флягу, но не стал. Тихонько отошел, нарочно поддев ногой мелкий гравий. Оглянувшись, увидел, что Росс вскочил на ноги и отпрыгнул от огня.

Это было началом его плана. Утром он наблюдал, как они доехали до следов, которые ночью оставили неподкованные пони. Для любого такой знак означал присутствие индейцев. Индейцы ездят на подкованных лошадях, украденных у белых поселенцев, но белые почти никогда не ездят на неподкованных. Следы вели на юг и на запад. Желая избегнуть опасных встреч, Флорен и Росс направились на север. Спек был удовлетворен, потому что знал, какая местность лежит перед ними.

В последующие четыре ночи он добился больших успехов, тревожа бандитов таинственными шумами. И опять рассчитанно оставлял следы пони, заставляя воров отклоняться к северу. Те так и поступали, стараясь избавиться от невидимых индейцев.

Они нервничали, думая, что их преследуют индейцы. У них оставалась лишь одна фляга на двоих. Спали беспокойно, если им вообще удавалось уснуть. Спек вел с ними расчетливую войну нервов. Два раза подбирался совсем близко и, лежа за скалой, слышал, как парни зло переругивались между собой.

Как-то утром он зажег неподалеку от них огонь, использовав для этого одеяло, чтобы было похоже на индейский сигнал. Потом, отъехав на несколько миль к югу, сделал второй такой же. С наступлением сумерек устроил еще две дымовые завесы ближе к лагерю.

Теперь они находились на порядочном расстоянии от Эренберга к северу, направляясь к Хардвиллу.

За минувшие дни Флорен заметно похудел, лицо стало изможденным, глаза ввалились. Росс был посильнее, более умелый и хитрый.

В ту ночь Спек выждал, когда они разведут небольшой огонь, чтобы сварить кофе. Как только Росс приблизился к котелку, быстро выстрелил три раза.

Первая пуля попала в костер, вышибла из него сноп искр, вторая — пробила котелок, вызвав клуб пара и дыма от попавшей на угли воды, третья вошла в бревно, на котором сидел Флорен.

Затем воцарилась тишина. Стрельба застала обоих, когда под руками у них не было винтовок. Спек немного отодвинулся в сторону и наблюдал. Он настрадался от этих людей. Теперь хотел получить обратно свое золото, по возможности никого не убивая, несмотря на то, что они не задумываясь пристрелили бы его. Тогда только присутствие Даффилда да других мужчин в салуне и спасло его от смерти. Томом руководила вовсе не жалость, а полное безразличие к судьбе этих двоих. Он получит обратно свое золото! Заберет и то, что Флорен выиграл на его деньги, пусть это будет платой за столь долгое путешествие.

Наступил хмурый день с низкими облаками, предвещающими дождь. Спек видел, как медленно двигались те двое, знал, что они провели беспокойную ночь, не ложась под одеяла. Еще дважды он обстреливал их из-за кустов, не стараясь попасть в кого-нибудь. Кроме того, они чуть не подрались из-за фляги с водой. И тогда ему в голову пришла новая идея.

Он знал, что золото они держат на себе, добраться до него, не убив кого-либо из них, едва ли возможно, зато не так уж трудно сделать кое-что другое.

В следующую ночь увел одну из их лошадей.

После спокойного сна Том Спек поднялся на заре. Собрал четырех лошадей, поставил их под укрытие скалы, а сам придвинулся поближе к лагерю, чтобы видеть все своими глазами. Не торопясь свернул цигарку. Теперь он знал — у него все получилось, представлял, что сейчас произойдет.

Они были до предела напуганы, нервы натянуты от постоянных нападений, бессонных ночей и еще оттого, что не знали, сколько у них врагов. Теперь они должны подраться друг с другом. Ведь на двоих остались одна фляга воды, одна лошадь и тридцать фунтов золота. Каждый думает — успех и благополучный побег возможен только для одного.

Флорен возился у лошади. Мешок с золотом он привязал позади седла. Вид у него был озабоченный. Росс схватился за револьвер, но не учел, что все его движения видны по тени. Флорен мгновенно повернулся и выстрелил.

Росс споткнулся, сделал шаг назад, выкрикнул что-то бессвязное, затем упал на четвереньки, а Флорен быстро впрыгнул в седло и поскакал прочь.

Глубоко затянувшись цигаркой, Спек наблюдал, как он удаляется, двигаясь на северо-восток. Затем улыбнулся, поднялся и пошел к своим лошадям. Взяв их, приблизился к Россу. Тот, хрипло дыша, лежал на земле.

Действуя быстро и уверенно, Спек отнес Росса в тень кедра, разорвал рубаху и осмотрел рану. Пуля попала ему в бок, прошла через мягкие ткани, сбила с ног, вызвав временный паралич, кровотечение было сильным.

Согрев воду, он обмыл рану. Сделал отвар из листьев кустарника, применил его как антисептическое средство. Перевязал рану, грубовато, но надежно. Тут Росс пришел в себя и уставился на него.

— Вы… Это вы?

— Угу.

— Я думал, мы ушли от вас.

— Как видишь, я здесь.

— Почему вы помогаете мне?

Спек опустился на корточки. Потом кивнул на лошадь, которую увел у них.

— Оставляю тебе этого коня и флягу. Уезжай отсюда. Если еще хоть раз увижу тебя, пристрелю.

Затем встал и пошел к своим лошадям. Росс крикнул ему вслед, приподнявшись на локте:

— А револьвер?

— Нет.

— Тогда я просто мишень для индейцев.

Спек ухмыльнулся:

— Может, повезет!

Он поехал по следу Флорена, но не очень спешил. Впереди были отвесные скалы Колорадо. Скоро Флорен упрется в каньон. Спек долго жил в пустыне, а она учит терпению. Там, в каньоне, ему просто некуда деться.

В последние дни Том устраивал дымовые завесы, чтобы загонять этих негодяев все дальше и дальше на север. И вот один из них в тупике, из которого можно выбраться только по тому пути, по которому туда попал. Флорен не мог этого знать. Поэтому попусту терял время, ища спасение на севере.

Был тихий жаркий день, когда Спек достиг наконец своей цели. Высокое солнце отражалось от поверхности скал, играло на ветвях кедров, покрывающих склоны холмов. Даже ящерицы попрятались в тень и, широко раскрыв рты, раздувая бока, тяжело дышали горячим воздухом.

Флорен был напуган, у него провалились глаза. Он подъехал к обрыву каньона. Во фляге оставалось несколько капель воды, лошадь измучена. Он вылез из седла, каблуки стукнулись о твердую землю. Заглянул вниз за край каньона. Вода была далеко внизу.

Пойман… Семь раз он пытался отыскать новый путь и каждый раз натыкался на скалу. Семь раз терпел поражение. Теперь знал: нет другого пути, он должен повернуть назад. Посмотрел на лошадь, она, будто ожидая этого, упала сначала на колени, потом легла на бок. Флорен в отчаянии выругался. Ударил лошадь ногой. Но она не поднялась, просто не смогла подняться. Может быть, теперь можно обойтись без него? Забрать золото, найти тропинку вниз по скалам. А потом плот… Флорен подскочил к лошади, отвязал мешок с золотом. Хотел было взять винтовку, но передумал. К чему она теперь?

Взвалив золото на плечо, подошел к краю скального обрыва. В этом месте не было спуска. Повернулся, но тут же остановился как вкопанный. В сотне ярдов от себя он увидел Спека. У золотоискателя на сгибе руки лежал винчестер.

Том ничего не говорил. Просто молча стоял, один.

Флорен облизал пересохшие губы кончиком языка. Мешок с песком был в его правой руке. А винтовка… Он посмотрел на нее. Лежит чересчур далеко.

Спек выстрелил с бедра, мешок дернулся в руке Флорена. Еще один выстрел и одновременно шаг вперед. Выпустив из руки мешок, Флорен выхватил из-за пояса револьвер. Поспешно спустил курок, но промахнулся.

Спек выстрелил вновь, на этот раз зацепив рубашку Флорена. Тот поспешно отступил, выстрелил. Но опять промахнулся. А Спек, подняв винтовку, прицелился и выпустил новую пулю. Осколки скалы впились в щеку Флорена, заставив откинуть голову и попятиться.

Спек молчал. Передернув затвор, просто выжидал. Флорен шагнул вперед, и тут же еще одна пуля подняла фонтанчик песка прямо перед ним. Он сделал шаг назад.

Обрыв… сзади. Уже совсем близко. Оглянулся, но Спек тут же трижды выстрелил. Пули раздробили скалу у Флорена под ногами, осколки рикошетом опалили лицо. До края обрыва осталось не более шести футов.

— Ты не заставишь меня прыгнуть! — зло закричал он, поднял револьвер и выстрелил.

Спек немного подождал, потом медленно шагнул вперед, поднял мешок с золотом. Вновь отошел назад, отпустил мешок и выстрелил. Винчестер имел одиннадцать зарядов, выстрелы он считал. И свои, и его.

Пуля коснулась лица Флорена, на нем выступила кровь. Он испугался по-настоящему. Лицо исказилось, побледнело, глаза широко раскрылись, рот дергался. Спек поднял мешок с золотом и подошел к лошади. Привязал его к седлу, впрыгнул в него сам. Сделав это, отпустил поводья одного из индейских пони.

— Вот, бери! — сказал и не торопясь отъехал.

Флорен с криком бросился за ним. Том Спек не повернул головы, не оглянулся. Он просто ехал, вспоминая Тусон и «Шу-Флай». Вот теперь уж всласть там поест! Может быть, через неделю или около того…

У него прорва времени. Теперь.

ОДИНОКАЯ И БЕЗЗАЩИТНАЯ

Туда, откуда падали большие капли, мы подставили деревянное ведро, которое разыскали в углу старой бревенчатой хижины. Воздух в ее единственной продолговатой комнате с земляным полом пропитался запахом мокрой одежды, дровяным дымом и сыростью от непрерывного дождя. Но дров было достаточно, и огонь в очаге пылал ярко, постепенно просушивая влажное помещение и наполняя его теплом и уютом.

Нас было семеро. Хэйвен, управляющий дилижансом; Рок Вилсон, управляющий шахтами из Хэнгтауна; Генри, бандит из Чероки-Стрип; незнакомый мне худой человек со светло-каштановыми волосами, болезненно-желтым лицом и холодным взглядом; сидевшая поодаль парочка и я сам.

Шестеро мужчин и одна женщина.

Вернее, совсем еще девушка — ей было лет восемнадцать — девятнадцать, не больше, и она обещала стать редкой красавицей. Худенькая, она была вместе с тем прекрасно сложена, и во всех ее движениях присутствовала неслышная музыка, а в каждой ее улыбке сквозило что-то сокровенное, глубоко личное, адресованное только тебе. Каким образом она очутилась здесь с этим типом, которого мы все знали? А знали мы его потому, что он любил поговорить, и говорил много и громко. Я сразу же проникся к ней жалостью, а ее манера держаться — спокойно и с достоинством — вызвала у меня восхищение.

Ей предстояло стать его женой. Она была одной из многочисленных девушек и женщин, приехавших на Запад, чтобы подыскать себе мужа, но я недоумевал, почему она-то среди них очутилась. Такая девушка была рождена для жизни в довольстве и роскоши, в каждом ее слове и движении чувствовалась культура и хорошее воспитание. И все же она оказалась здесь, угодив каким-то образом в лапы Сэму Толмену.

Это был здоровенный парень — широкоплечий, с мощным торсом, большими руками и вызывающей манерой держаться. Он обладал своего рода агрессивной привлекательностью, а когда ему это было удобно, мог даже казаться нежным и задумчивым, но это была лишь поза, не имевшая никакого отношения к его внутренней сущности. Он являлся полной противоположностью девушке: грубый, неопрятный и готовый слишком откровенно поведать первому встречному подробности своей личной жизни.

Эта Кэрол Хьюстон явно расставалась со своими иллюзиями. Если, конечно, они у нее когда-то были. Время от времени она бросала на него недоумевающий взгляд, такой, каким обычно награждают докучливых незнакомцев. И неловкость ее все росла.

Дилижанс направлялся на север и должен был высадить кое-кого из нас здесь, оставив дожидаться другого дилижанса, идущего на Запад. Однако мы опоздали на день, поскольку за три мили отсюда повозка перевернулась и упала в грязь.

Потрепанные и помятые, мы под проливным дождем поставили дилижанс на колеса и ухитрились добраться до этой хижины. Продолжать путь ночью мы не могли, а здесь было, по крайней мере, тепло и сухо, чем мы и воспользовались.

Дождю не видно было конца, и в редкие минуты затишья слышалось, как размеренно падают капли в ведро, которому скоро предстояло наполниться.

В подобных случаях всегда рано или поздно наступает момент, когда разговор медленно замирает. Мы произнесли все обычные банальности, обсудили ливень, сравнив его с другими ливнями и грозами, поцокали языком по поводу происшедшего и высказали предположения насчет длительности нашего пребывания в хижине. Еще мы успели поведать друг другу о том, кто куда направляется, и, привирая не больше обычного, обменяться рассказами о своем прошлом.

Голландец Генри извлек откуда-то кофе, а я, обследовав неприветливые закоулки хижины, раздобыл кофейник и кружки. И густой аромат крепкого кофе разнесся по комнате, наполнив ее атмосферой доброго домашнего уюта.

Добавлю, кстати, что мое имя — Генри Дюваль. Я родился на Мартинике, этом чудесном далеком острове, горы и женщины которого известны своей склонностью к вулканическому извержению. Я происхожу из старой, уважаемой и, пока дело не дошло до меня, состоятельной семьи. Я — профессиональный картежник.

Эта профессия на протяжении почти целого столетия была не редкостью для молодого человека из хорошей семьи, но без средств. И все же, отложив карты, я взялся за оружие, точнее, посвятил свое время обоим этим занятиям. К первому меня подтолкнули речные пароходы, а ко второму — начавшиеся в Латинской Америке революции и освободительные войны. Теперь, к тридцати пяти годам, я бросил и то и другое, сколотив небольшое состояние на горных разработках.

Но давайте посмотрим правде в глаза. Разве я, скажем так, не подыгрывал судьбе в дни моего картежного прошлого? Человек неглупый и с хорошей памятью, неплохо разбирающийся в картах и в людях, обычно выигрывает даже по-честному, если к нему идет карта — но без приличных карт ему, разумеется, не обойтись. Поэтому, если они сами ко мне не шли, я, как уже сказал, их слегка подталкивал.

С Хэйвеном, возничим дилижанса, я был немного знаком. Он представлялся мне человеком надежным и основательным, бесстрашным и честным. Такого же плана был и Рок Вилсон — оба они являлись лучшими представителями той породы сильных, храбрых и зачастую малообразованных переселенцев, тех, что, подобно мне, отправились на Запад в растущие здесь как грибы города.

Голландец Генри? Вы, возможно, о нем слыхали. По-моему, его в конце концов повесили. Как я уже сказал, он был не в ладах с законом. Воровал лошадей, уводил скот, иногда грабил банки и дилижансы, но все это проделывал беззлобно и без необходимости не стрелял. Этакий добродушный гуляка, способный сегодня украсть сотню долларов, а на следующий день ее растратить.

Мужчина с болезненно-желтым лицом представился сам. В его голосе ясно слышался южный акцент.

— При рождении меня нарекли Джоном. Когда-то я занимался медицинской практикой. — Он достал серый от грязи носовой платок и закашлялся глухим надсадным кашлем туберкулезника. — Но мое… м-м-м… состояние превратило это занятие в насмешку, которую я не в силах более был выносить. — Он смахнул пятнышко корпии с потертой манжеты своего выцветшего сюртука. — Теперь я — джентльмен удачи, понимайте это как хотите.

Генри сварил кофе. Крепкий, ароматный ковбойский кофе — что может быть лучше в дождливый вечер? Он наполнил наши чашки, самую большую порцию оставив для дамы. Она наградила его быстрой улыбкой, и этот отчаянный джентльмен с весьма сомнительной репутацией вспыхнул, как мальчишка.

Толмен громко рассказывал:

— Я, можно сказать, сорвал банк! Из всех этих женщин мне досталась лучшая. Их там, наверное, человек двадцать было, одна краше другой. Они сказали, что мне там нечего делать, но я говорю, ладно, если найдется среди вас какая-нибудь лишняя, то я и на нее согласен. И вот она оказалась лишней!

Будущая миссис Толмен зарделась и опустила глаза на свои руки.

— Как это случилось, мисс Хьюстон? — спросил я. — Почему они вас к себе не приняли?

Она с благодарностью подняла на меня глаза, радуясь возможности оправдаться и объясниться. Она имела на это право.

— Я ехала отдельно от них — сначала. Мы с отцом направлялись на Запад — в том же обозе, но он умер от холеры, а те небольшие деньги, что он имел, куда-то делись. У меня ничего не было, кроме долгов… ну, и что мне оставалось делать?

— Совершенно верно, — согласился я. — Я знаю немало благовоспитанных женщин, которые таким образом приехали на Запад и здесь удачно вышли замуж.

Мне не следовало говорить про удачное замужество. При этих словах она изменилась в лице и снова опустила глаза.

— Слышали бы вы, как взвыли остальные, когда увидели, что мне досталось! — ликующе воскликнул Толмен. — Мы тут, на Западе, ребята неотесанные, она к этому, ясное дело, не привыкла, да и работать, как я слышал, не умеет, но ничего — научится! Уж я об этом позабочусь!

Хэйвен сердито заерзал на скамеечке, а Рок Вилсон помрачнел и, сверкнув глазами, спросил:

— Ты, говоришь, еще на ней не женился? Я бы на твоем месте глядел в оба. Дама может передумать.

Лицо Толмена скривилось в безобразной усмешке. Его маленькие глазки сузились, а подбородок напрягся.

— Передумать? Навряд ли. Вы что думаете — я это допущу? Я же заплатил ее долги. Тут один щенок было сунулся, так я быстро выбил из него эту блажь! А вздумай он схватиться за револьвер, так я бы его тут же пришлепнул. — Толмен похлопал по своему шестизарядному. — Я — не снайпер, — объявил он, — но с оружием обращаться умею.

Произнося последнюю фразу, он свирепо обвел глазами присутствующих.

Скорее для того, чтобы отвлечь внимание от девушки, чем с какой-либо другой целью, я предложил сыграть в покер.

Джон, неудавшийся доктор с желтыми щеками, резко вскинул голову, и его губы скривились в легкой усмешке. Остальные придвинулись к столу, а девушка отсела в сторону. Но наши глаза все же встретились поверх их голов. В ее взгляде была робкая просьба о помощи, отчаянная мольба сделать что-нибудь… что угодно… чтобы вызволить ее. Проговори мы друг с другом целый час, она не могла бы яснее высказать своего желания.

В ту же минуту я принял решение. Когда Джон взял свои карты, я положил руку на стол ладонью вниз, подавая старый, общепринятый знак того, что я с картами в ладах. Легким наклоном головы я указал на Толмена — предполагаемый объект — и краешком глаза уловил его согласие.

Толмен играл в той же напористой манере, что и разговаривал, и зорко следил за картами. Мы то открывали карты без торговли, то немного повышали ставку, и Толмен поначалу оставался в выигрыше.

Когда у него была хорошая карта, он старался выжать из нее, сколько можно, и ставки шли высокие. И в то же время его не покидали подозрительность и настороженность. Вначале он пристально наблюдал за каждым движением, но по мере того, как игра все больше и больше захватывала его, бдительность Сэма ослабела. И все же он внимательно изучал свои карты и долго раздумывал.

Для меня теперь не существовало других игроков, кроме Джона и Толмена. Один раз, выйдя из торговли, я подошел к очагу, подкинул туда несколько поленьев, затем добавил в кофейник кофе и поставил его на огонь. Повернув голову, я заметил, что Кэрол Хьюстон следит за мной. Сняв со стула свою теплую куртку, я принес ее девушке.

— Если вам станет холодно… — прошептал я.

Она благодарно улыбнулась и поглядела на пляшущие в очаге языки пламени.

— Не хочу вмешиваться не в свое дело, — произнес я, словно обращаясь к огню, — но мне кажется, что, освободившись от этого человека, вы, возможно, чувствовали бы себя лучше.

На ее губах появилась печальная улыбка.

— Вы еще в этом сомневаетесь? Но он оплатил мои векселя. Я должна ему деньги, и я подписала обязательство, что выйду за него замуж.

— Никто не сможет заставить вас выполнить это обязательство.

— Он сможет. К тому же я должна выплатить свои долги тем или иным способом. Пока я другого выхода не вижу.

— Поживем — увидим. Не бойтесь, подождите немного. — Подложив в огонь еще одно полено, я вернулся к столу. Толмен бросил на меня подозрительный взгляд, поскольку до него, видимо, донесся наш разговор, хотя слов он, скорее всего, не разобрал.

Была моя очередь сдавать, и, собирая сброшенные карты, я запомнил их, положив вниз колоды, и перемешал колоду, не трогая нижних карт. Я протянул колоду Генри, чтобы тот снял, затем аккуратно сдвинул снятые карты обратно и начал раздачу. Джон поднял со стола карты, взглянул на них и снова положил перед собой. Толмен внимательно изучил свои и начал отсчитывать деньги. Я сделал первую ставку, и мы взялись за Толмена. Мы знали, что, когда к нему приходит хорошая карта, он выжимает из нее все, что можно, и не стали ему мешать. Наконец я вышел из торговли, предоставив действовать доктору.

С этого момента мы стали медленно, но верно делать Толмена. Хэйвен и Вилсон вскоре сообразили, что происходит. Когда к ним приходило что-нибудь приличное, мы с Джоном быстро выходили из игры, однако и он, и я пасли Толмена. Первым вышел из игры Хэйвен, затем Вилсон. Генри продолжал играть, и мы время от времени подкидывали ему небольшой банк. Толмен тоже иногда выигрывал, но ровно столько, чтобы удержаться на плаву.

Как-то раз, подняв голову, я встретился глазами с Кэрол. Я слегка улыбнулся ей, а она продолжала наблюдать за мной с серьезным и сосредоточенным видом. Догадывалась ли она о том, что происходит?

— Ваше слово, миста-ар Дюваль, — это был мягкий южный выговор Джона. Я поднял карты, поглядел в них и повысил ставку. Толмен метнул взгляд в мою сторону и сравнял. Генри, увидев, что ему сдали, пожал плечами и сбросил карты.

— Это мне не по зубам, — с улыбкой произнес он.

Джон снова накинул, а за ним и Толмен. Его прошиб пот. Я заметил, как он провел языком по губам и как в его взгляде, брошенном на Джона, мелькнула паника, когда он решил, что тот не блефует. Теперь он напряженно ждал, что же сделаю я, и я дал ему хорошенько пропотеть. Я держал на руках три туза и пару шестерок, и этого, по моим соображениям, было явно недостаточно. Карты сдавал Джон.

Доктор немедленно ответил на мой сигнал. Его ладонь опустилась на стол, из чего я понял, что у него на руках туз.

Толмен нетерпеливо заерзал. Неуверенным движением, словно колеблясь, я добавил еще двадцать долларов. Южанин сбросил карты, а Толмен, увидев, что я повысил, полез в карман за деньгами и ничего там не обнаружил. На мгновение оцепенев от испуга, он открыл свои карты.

У него на руках были четыре дамы и тройка.

Мгновение помешкав, я собрал карты в стопку и положил их на стол.

— Покажите, что там! — нетерпеливо потребовал Джон и, потянувшись рукой через стол, открыл мои карты — незаметно добавив в них туза, чтобы у меня получились четыре туза и шестерка.

Глаза Толмена выкатились из орбит. Он тяжело сглотнул, и его лицо налилось кровью. Он так уставился на карты, словно это могло что-то изменить. Потом в сердцах выругался.

Я спокойно сгреб банк, добавив попутно спрятанную в ладони шестерку в сброшенные карты, и начал тщательно составлять из монет стопку. Джон тем временем собрал карты в колоду.

— Все, проигрался вчистую! — Толмен положил свои большие руки на стол ладонями книзу и обвел глазами комнату. — Кто мне одолжит денег? Я отыграюсь и расплачусь.

Никто не ответил. Хэйвен, судя по всему, задремал. Рок Вилсон, покуривая, глядел в огонь. Генри, зевнув, бросил взгляд на единственное окно, сквозь которое что-то было видно. За ним начинал брезжить грязно-серый рассвет.

Собравшаяся на потолке капля звучно шлепнулась в ведро. Никто не произнес ни слова, и в наступившей тишине мы только сейчас осознали, что дождь почти прекратился.

— Что это на вас вдруг нашло? — возмущенно спросил Толмен. — Мои денежки вы быстро прибрали к рукам. Дайте мне шанс отыграться.

— Кто же будет играть против собственных денег? — резонно возразил Вилсон.

Часть выигрыша я убрал, но то, что оставалось на столе, шестьсот долларов — ни много ни мало, — мы вытащили из Толмена.

— Верно, и впрямь рановато кончать игру, — небрежно заметил я. — У вас найдется, что поставить вместо денег?

Он пребывал в нерешительности.

— У меня найдется!.. — Он схватился было за револьвер, но вдруг передумал. Я похолодел при мысли о том, что ему могло прийти в голову.

Толмен окинул нас хмурым взглядом.

— У меня, наверное, ничего…

Вот, наконец, настал момент — теперь или никогда. Я сам удивился тому, как у меня засосало под ложечкой от волнения.

— Она ведь вам должна? — Я показал на Кэрол Хьюстон. — Да и брачное соглашение тоже кое-чего стоит.

Произнося эти слова, я чувствовал себя последним подонком, но ведь ради этого я все и затеял. Толмен злобно воззрился на меня налившимися кровью глазами. Он собрался было что-то сказать, и тогда я пропустил сквозь пальцы поток золотых орлов — их металлический звон остановил слова у него в горле. Его взгляд опустился на золото. Он облизал губы.

— Только в качестве залога, — предложил я.

— Нет! — Он снова опустился на скамью. — Будь я проклят, если пойду на это.

— Как пожелаете. — Я пожал плечами с видом полнейшего безразличия. Достав кошелек из козлиной кожи, я начал медленно сгребать монеты. — Вы просили дать вам шанс отыграться. Я вам его предоставил. — Я играл всю ночь в ожидании этого момента, но, сдается мне, я свой шанс тоже упустил.

И все же звук падающих монет растревожил его. Он опять собрался было заговорить, но не успел открыть рот, как Кэрол Хьюстон вдруг поднялась на ноги и направилась к столу.

— Если он не хочет играть с вами на эту ставку, то, может, согласится сыграть со мной. — Она с обворожительнейшей улыбкой поглядела на Толмена. — Сыграешь, Сэм?

Он гневно сверкнул на нее глазами.

— Сядь! Не лезь не в свое дело! — рявкнул он. — Все равно у тебя нет денег! Что бы ты сейчас делала, если б я тебя не выкупил!

Голландец Генри, плотно сжав челюсти, начал подниматься на ноги. Джон вдруг переместился на краешек стула и тяжело, с присвистом, задышал, давая понять, что воспринимает сказанное как личное оскорбление.

— Сэр! Ну и мерзавец же вы!..

— Подождите! — остановил нас голос Кэрол Хьюстон.

Она обратилась к Джону:

— Будьте так любезны, одолжите мне шестьсот долларов.

Мы с голландцем Генри кинулись рыться в карманах, но она, проигнорировав нас, приняла деньги от доктора.

— Ну же, Сэм, откроем по карте. Сотня долларов против брачного контракта и моих долговых обязательств. Или у тебя духу не хватит?

Он издал было угрожающее рычание, но тут заговорил Джон:

— Если вы выиграете, сможете снова сразиться с Дювалем. — Он произносил слова медленно, слегка растягивая их. — А то он вам хорошую трепку задал.

Говоря это, Джон так же, как и я, не отрывал глаз от лица Кэрол Хьюстон. Что произошло с этой малышкой? Уж очень чудно она себя вела.

Толмен нерешительно пожал плечами.

— Да? Ну ладно, только предупреждаю вас. — Он погрозил Джону пальцем. — Я больше за свою жену долги не плачу. Если она проиграет, то плакали ваши денежки. Давай сюда эти проклятые карты.

Она протянула ему колоду, и он поднял карту — дама.

Толмен хихикнул.

— Кажись, я на сотню разбогател, — сказал он. — Ты меня вряд ли перебьешь.

Кэрол Хьюстон взяла в руки карты. Они рассыпались сквозь ее пальцы по столу, и мы помогли ей собрать их. Она неловкими движениями перемешала их, положила колоду на стол, сняла карту — туз!

Толмен, выругавшись, начал подниматься с места.

— Сэм, подожди! — Она взяла его за плечо. Он сдвинул брови, но все-таки снова опустился на стул и вперил в меня взгляд.

Кэрол Хьюстон повернулась ко мне; судя по ее глазам, она что-то спокойно прикидывала. В комнате стало очень тихо. На потолке снова собралась капля дождя и упала в ведро, звонко шлепнув. За окном стояла молочная белизна… наступил новый день.

— Сколько вы выиграли у Сэма, мистер Дюваль?

Лицо ее ничего не выражало.

— Шестьсот долларов, — ответил я. — Не больше.

Она собрала карты, неуклюже пытаясь их перетасовать.

— Сыграете со мной на эти деньги?

Джон откинулся на спинку стула, прижимая ко рту носовой платок. Но даже кашляя, он не сводил с девушки глаз. Голландец Генри, не скрывая своего изумления, наклонился вперед. Вилсон с Хэйвеном не произнесли ни слова. Казалось, это была совсем другая девушка, совершенно непохожая на ту, что мы…

— Если хотите. — Я изо всех сил напряг голос, чтобы не выдать своего удивления. Я начинал понимать, что нас всех обвели вокруг пальца.

Она сдвинула все шестьсот долларов, которые заняла у Джона, на середину стола.

— Откроем по карте, мистер Дюваль?

Я вытащил карту и перевернул ее — девятка бубен.

Она взяла в руки колоду, подровняла ее, слегка похлопала по ней большим пальцем, вытаскивая и переворачивая карту — там быль король!

Пораженный не столько тем, что вытащила Кэрол Хьюстон, сколько профессионализмом, с которым она это проделала, я глядел, как она собирает со стола свой выигрыш. Она тщательно отсчитала шестьсот долларов и вернула их Джону.

— Спасибо, — поблагодарила она с улыбкой.

Джон положил деньги в карман, сохраняя на лице выражение глубокой задумчивости.

В дверь просунулась голова Хэйвена, который незадолго до того вышел из хижины.

— А ну, поднимайся, народ! Пошевеливайтесь. Мы отправляемся.

— Мистер Хэйвен, — быстро обратилась к нему Кэрол, — сюда ведь должен прибыть западный дилижанс?

— Где-то через часик, если не опоздает.

Выигранные у меня шестьсот долларов она подтолкнула к Сэму Толмену. Он удивленно воззрился сначала на деньги, а потом — на нее.

— Э-это мне?

— Тебе. И между нами все кончено. Верни мне долговые расписки и брачный контракт.

— Погоди-ка минутку! — рявкнул Толмен, вскакивая со стула.

Он потянулся к ней через стол, но я остановил его.

— Эти деньги — даже больше, чем вы заслуживаете, Толмен. На вашем месте я бы взял их и убирался.

Он прищурил глаза, и его упавшая рука обхватила рукоятку револьвера.

— Она поедет со мной! И чтоб мне пусто было, если я позволю вам мне помешать.

— Нет, сэ-эр. — Это был плавный голос Джона. — Вам в любом случае пусто будет. Если вы сейчас же не отправитесь в дилижансе.

Толмен свирепо обернулся к худышке доктору, готовый, очевидно, излить весь свой гнев на эту более доступную цель.

Не успел он заговорить, как с порога раздался голос голландца Генри:

— Оставь его в покое, Толмен, если тебе жизнь дорога. Это же Док Холлидей.

Толмен с дурацким видом замер на месте. Док стоял не двигаясь, держась правой рукой за отворот куртки и глядя прямо перед собой холодным взглядом серых глаз. Толмен ошарашенно повернулся и заковылял к двери.

— Генри Дюваль, ведь вы когда-то бросили играть в карты?

Она глядела мне прямо в лицо. Ее глаза были ясными, милыми, серьезными.

— Ну… да. Давно уже… Не играл много лет… до сегодняшней ночи.

— И снова взялись за карты из-за меня. Так ведь?

У меня загорелись уши.

— Так. Ну и болван же я.

До той минуты я и не подозревал, как может озариться лицо женщины и как много на нем можно увидеть.

— Не болван, — нежно проговорила она. — Там, у очага, я сказала то, что и вправду думала — в тот момент.

Мы услышали, как загромыхал, отходя, дилижанс, и тогда я поглядел на Кэрол.

По ее губам пробежала улыбка, а затем она взяла со стола карты. Сначала она развернула их пышным веером, затем снова собрала, разделила пополам, перетасовала на столе так, чтобы одна половина входила в другую, и протянула колоду мне.

— Откройте карту, — предложила она.

Я открыл туза, потом еще и еще раз того же самого туза. Она взяла в руки карты, снова перемешала их и, положив колоду на стол, открыла красного короля.

Взяв в руки колоду, я повертел в руках короля и туза.

— Скользкий король и подрезанный туз, — сказал я. — Если слегка постукивать пальцем по колоде, то всякий раз будет выпадать король. Но откуда вы их взяли?

— Из своей сумочки. — Она слегка сжала мои ладони. — Генри, вы помните Тома Теннисона из Натчиза?

— Конечно. Мы с ним не раз вместе промышляли на пароходах. Хороший был человек.

— Это был мой отец, и это он научил меня тому, что я сегодня проделала. И тому и другому.

— Тому и другому?

— Как обращаться с картами и всегда отдавать долги. Я не хотела ничем быть обязанной Сэму Толмену, даже теми деньгами, что вы у него отобрали; и быть девушкой, которую вы выиграли в покер, мне тоже не хотелось.

Голландец Генри, бандит из Чероки-Стрип, хлопнул себя по бедру.

— Вот бабы! — воскликнул он. — Любого, черт возьми, облапошат!

До прибытия дилижанса на Запад прошло еще почти два часа, но ожидание почему-то не показалось нам таким уж долгим.

НАСЛЕДСТВО ТОМА КИРБИ

В усадьбу на Пайнон-Хилл они прибыли в июне. С тех пор как Энн Кирби приезжала сюда в последний раз, почти ничего не изменилось… Деревья, посаженные Томом Кирби за год до смерти, чуть подросли, а на месте лужайки пробивались пучки травы.

Энн Кирби выбралась из джипа и поглядела на Боба. Дорога утомила его… Тяжелое ранение и год пребывания в плену в красном Китае подорвали его здоровье. Ему нужно солнце, сказали ему, а также покой и отдых. Ну что ж, возможно, он все это здесь найдет. Возможно, это единственное, что здесь можно найти.

— Теперь у нас есть крыша над головой, милая, — тихо произнес Боб. — Как-нибудь устроимся. — Он взял ее за руку, и они поднялись на вершину холма.

— Мне всегда здесь нравилось, — сказала она.

Перед ними раскинулась широкая долина, пятнистая от теней плывших по небу облаков, за долиной вставала неровная каменистая гряда, за ней — еще холмы, еще долины, еще вершины и хребты.

— Том обосновался здесь из-за вида, — сказала Энн Кирби. — И можешь себе представить? Когда его объявили ненормальным, это послужило одним из аргументов. Он, видите ли, построил дорогой дом в уединенном месте, а потом не разрешал, чтобы к нему подвели дорогу.

— Добрый был старик, — ответил Боб. — Он мне нравился.

Боб давно уже заснул, а Энн все лежала и вспоминала. Эта постройка досталась ей от двоюродного дедушки Тома. Он внес ее в свое завещание до того, как внуки объявили его невменяемым и взяли дела в свои руки.

Они захватили его городской дом, сад, который он насадил собственными руками, ранчо и рудник. На самом деле они охотились за серебром, и его старший внук, Блейк, считал, что оно было найдено на давно заброшенном серебряном руднике Кирби на окраине города.

Из-за усадьбы споров никогда не возникало. Никому не нужен был дом в таком уединенном месте. И все-таки, в первый раз приехав сюда, она обнаружила, что они и здесь тоже успели побывать, переломали весь двор и искорежили взрывами каменистый склон холма в лихорадочных поисках серебряной жилы. В поисках места, где был добыт замечательный дар земных недр — серебряный слиток, который он продал банку в Тоне.

После похорон Блейк Бидвелл был вне себя от ярости.

— Старый осел! Его давным-давно уже нужно было признать невменяемым!

— У него всегда было не в порядке с головой, — уныло подтвердил Арчи Мултон, — но я и подумать не мог, что он умрет, не рассказав нам…

— Он даже Энн не сказал ни слова! — негодовала Эстер. Эстер вечно негодовала. — А она для него так много сделала!

Энн Кирби тогда молча сидела перед чашкой остывающего кофе. Хоть бы один из них что-нибудь хорошее сказал о несчастном старике, умершем в этой пропахшей дезинфекцией тесной комнате без окон, умершем с мыслями о горячо любимых им холмах и долинах.

Он так много всем им дал! Блейку — его первый автомобиль. Арчи и Эстер — ресторанное дело. Джейку — начало банковской карьеры.

Не говоря уже о других, не столь осязаемых вещах, которые он попытался им передать. Свою любовь к дикой природе, деревьям, цветам, одиноким просторам и волшебным холмам. Она единственная из всех разделяла с ним эту любовь. Поэтому он и пожелал, чтобы усадьба досталась ей.

Он мог без устали говорить об этой пустынной местности. Только к концу жизни его мысли стали все чаще обращаться к горнорудным разработкам. Он снова и снова втолковывал ей, как нужно застолбить участок, поставить ограждения, послать заявку и зарегистрироваться.

— Когда пошлешь заявку на участок, он — твоя собственность, Энн Кирби, — говорил он ей, подмигивая. — К счастью, я не успел этого сделать, а то бы они и его отобрали. Ну вот, не забудь, о чем я тебе сказал. Ты так же, как и я, любишь эту пустыню. Может, наступит день, и ты кое-что обнаружишь… Наступит день, когда это тебе пригодится больше, чем сейчас.

На что он тогда намекал? Вот теперь, кажется, это «кое-что» пригодилось бы ей, как никогда. Тех денег, что Боб получит от государства, хватит ненадолго. А до того, как он снова сможет работать, еще ждать и ждать. Она снова и снова перебирала в памяти их разговоры, но не находила в них ничего, кроме ностальгических воспоминаний старика, стоящего на пороге смерти.

Он любил свою пустыню, ему знакомы были очертания древних рельефов, где раньше находились моря и озера. Он знал, где залегают богатейшие месторождения агата, яшмы и граната. Он прошел по старым, таинственным тропам доисторических индейцев, отмеченным забытыми нагромождениями отшлифованных временем камней. Он изучил все разнообразие растущих здесь кактусов, цветов и трав.

Она вспомнила, какой ажиотаж поднялся в городе, когда он впервые принес туда руду, пласты и слитки серебра высочайшей пробы. После того как попытки проследить за ним не увенчались успехом, а его собственным внукам не удалось вытащить из него эту тайну, начали думать, что он напал на богатую жилу в давно заброшенном серебряном руднике Кирби… и он никого не стал в этом разубеждать. Вскоре после того близнецы Блейк и Джейк, вкупе с Эстер и ее мужем Арчи, затеяли эту историю с признанием его невменяемым.

Захватив рудник, они потратили не одну тысячу на инженеров, обшаривших и исследовавших его вдоль и поперек, — и все без толку. А разговаривать по-хорошему старик с ними больше не желал.

Когда ей передали акт на право владения домом, в тот же конверт оказалась вложена записка. Вспомнив о ней, Энн Кирби достала ее из сумки, чтобы утром показать Бобу.

«Ты была добра ко мне, Энн Кирби, и терпелива с больным стариком. Выходи замуж за Боба и приезжайте в июне в усадьбу, чтобы провести здесь медовый месяц, — не продавай ее и не отдавай никому. Смотри на цветы и помни, чему я тебя учил. Им нужна лишь забота, и тогда они откроют тебе свою красоту и богатства несметные».

Они сидели на кухне у окна за завтраком.

— «Знатный вид», как любил говорить дядя Том, — сказала она Бобу. — «Приезжай, дорогая, в июне — вид отсюда знатнейший».

— Были бы у нас только деньги, чтобы привести здесь все в порядок, — согласился Боб. — Я, конечно, возьмусь за работу, но поначалу сильно вкалывать не смогу.

Боб поднял кружку с кофе, кивком указывая на отдаленный склон холма.

— Дорогая, что это там такое желтеет?

Кирби Энн выглянула в окно.

— Это гречиха. Она цветет в конце июня… Боб, — прищурившись, произнесла Кирби Энн, — мы никогда здесь в июне не были! Мы отложили свадьбу, и медовый месяц пришелся на сентябрь.

Он усмехнулся.

— Знаю. В июне у нас было плохо с деньгами, но и в сентябре лучше не стало.

Она поднялась на ноги.

— Боб, заводи джип. Едем туда.

Через двадцать минут они стояли, погруженные в золотящуюся под утренним солнцем гречиху. Она окружала их со всех сторон, а у них под ногами ее густой и плотный ковер скрывал старую шахту. Боб взял в ладонь кусок руды, пронизанный прожилками серебра.

— Он же рассказывал мне, когда я была еще маленькой, — вспомнила она. — У старателей есть такая примета: «Гляди, где растет гречиха, — она притягивает серебро».

КОВАРНЫЙ ЗАМЫСЕЛ

Ранним вечером нестерпимо холодного дня он вернулся в гостиницу и прошел к себе в номер. Там стояла узкая кровать с соломенным тюфяком, старый письменный стол, белый таз и кувшин а на полу валялся обрывок циновки. Если не считать стакана для питья, больше здесь мебели не было.

Бургард — сокращенно Бур — стянул сапоги со стоптанными каблуками и со вздохом вытянулся на кровати. Он устал как собака, и ему было очень тоскливо — ему было нечем заняться, разве что ждать, пока утихнет снежная буря. Тогда он выберется куда-нибудь из города и снова подыщет себе работу.

Два дня назад на Семьдесят седьмой ему сказали, что в его услугах больше не нуждаются. Он вкалывал все лето, и теперь у него на руках было всего шестьдесят три доллара, а работников в такой холод никто не нанимает. Либо отправляйся на юг, либо помирай с голоду.

Буру Хэтчу было двадцать два года, в четырнадцать он остался сиротой, и в течение последних восьми лет главным образом занимался тем, что пас скот. Зверски тяжелая работа, которая к тому же ничего не принесла ему, кроме седла, уздечки, старого кольта и винчестера 44-го калибра. У него даже лошади своей не было.

«Спенсер-Хаус» был второй по счету лучшей гостиницей города. По классу он занимал место где-то между роскошным «Метрополем» и сеновалом на постоялом дворе, где можно было переночевать, если поставить в конюшню лошадь.

Если тебе нечем заняться в Карсон-Кроссинге, то можно убить время в «Метрополе», но если ты там околачиваешься, то будь любезен сидеть за карточным столом и покупать выпивку. Так что Бур, проведя там несколько дней, остался бы на мели в преддверии холодной зимы. Скомкав подушку над головой, он натянул на себя еще одно одеяло. Даже в комнате — холодина.

Когда он заснул под завывание ветра за окнами, еще только начинало вечереть, а когда проснулся — уже стемнело. По звукам за дверью он догадался, что наступил вечер, а желудок сообщил ему, что пора ужинать; и все же он не решался выбраться из теплой постели в промозглую комнату.

Несколько минут за тонкой перегородкой раздавалось приглушенное бормотание, которое затем преобразилось в ясно различимые слова, и он прислушался.

— До Сухого Ручья не больно-то и далеко, — говорил мужской голос, — иначе бы я и не предлагал туда отправиться в такую погоду. Закутаемся хорошенько, и будет тепло.

— А почему мы не можем подождать, пока погода изменится? — Это спрашивала девушка. — Не понимаю, зачем нам торопиться.

В голосе мужчины послышалось явное раздражение.

— Эта гостиница — не место для благовоспитанной девушки, в Сухом Ручье тебе будет гораздо удобнее. Там прекрасный дом, большой, хорошо обставленный.

Бур Хэтч сел на кровати и задымил сигаретой. До Сухого Ручья нужно проехать добрых двадцать миль под вой урагана… а говоря про удобный дом в Сухом Ручье, этот человек безбожно лгал.

Бур все лето гонял скот мимо Сухого Ручья и его окрестностей и знал, что на тридцать миль там всего два здания. Одно из них — пограничная хижина на Семьдесят седьмой, в которой он пару раз ночевал с другими наемниками, а другое — дом старого Поллока.

Ранчо Поллока пустовало уже шесть или семь лет, окна были заколочены. Можно было, конечно, заглянуть внутрь и увидеть, что вся обстановка сохранилась в том же виде, в каком она была до того, как старик Поллок отправился на восток и нашел там свою смерть. Но все покрылось пылью, и сейчас в заброшенном доме холодно, как в могиле.

Колодец там в порядке — Бур всего лишь три дня назад у него останавливался, чтобы напоить лошадей, — но топить нечем, а до ближайших соседей — пятнадцать миль.

Не такое это место, чтобы посреди зимы везти туда девушку, наврав ей с три короба… если, конечно, — и при этой мысли он вздрогнул — он не рассчитывает, что она оттуда не вернется.

— Но зачем нам ехать прямо сейчас? — возражала она. — И почему ты хочешь, чтобы я ни с кем не говорила? Когда я продам ранчо, люди все равно об этом узнают.

— Да я ведь уже все объяснил! — Мужской голос сделался хриплым от гнева. — На это ранчо есть претенденты, и лучше все быстренько уладить, пока они не подали на тебя в суд. А то если начнется тяжба, так она может и на несколько лет затянуться. А ты ж ведь говоришь, что тебе нужны деньги.

— Да, деньги мне нужны. У меня, кроме этого ранчо, ничего нет, и родственников тоже не осталось.

— Тогда собирайся. Я вернусь через полчаса.

Дверь закрылась, и надолго наступила тишина, а потом он услышал, как девушка двигается по комнате, наверное, одеваясь в дорогу.

Бур докурил сигарету и загасил окурок. Это не его дело, но надо быть идиотом, чтобы отправиться на ранчо старого Поллока в полночь, в такой снегопад и при таком ветрище. Если, конечно, взять хорошие сани и надежных попутчиков, то, может быть… но зачем это надо?

Бур поднялся на ноги и причесался. Это был поджарый, широкоплечий юноша с узким торсом наездника. Он натянул поношенные сапоги, накинул овечий тулуп. Взявшись за шляпу, он уже принял решение.

Задержавшись на минуту у ее двери, он постучал. В номере мгновенно воцарилась тишина.

— Это ты, кузен Хью?

— Нет, мэм, это Бургард Хэтч, мэм, мне бы с вами поговорить надо.

Дверь открылась, и за ней оказалась хрупкая девушка с большими серыми глазами и треугольным личиком. Каштановые волосы отливали золотом в свете лампы.

— Мэм, я тут в соседней с вами комнате и, так уж получилось, подслушал ваш разговор. Про дом старого Поллока. Мэм, не стоит вам ездить туда, да еще и в такую погоду. На ранчо уже несколько лет никого не было, и дом, ясное дело, зарос грязью. И топить его нечем. Да ведь, мэм, этот старый домище и за неделю не протопишь.

Она улыбнулась, как, наверное, улыбнулась бы ребенку.

— Вы, должно быть, ошибаетесь. Кузен Хью говорит, что там все в порядке, как и было, и в доме, разумеется, есть экономка и прислуга. Благодарю вас, но мы там найдем все, что нужно.

— Мэм, — настаивал он, — это ведь явно неправда. Я сам там давеча останавливался и заглянул в окно — они там все досками заколочены. Там все было пылью докрыто, и крысы бегали. Не мое это, конечно, дело, мэм, но, будь я на вашем месте, я бы уж точно разузнал все как следует или подождал, пока погода не прояснится. Не надо вам туда ехать.

Улыбка исчезла с ее лица, и она, казалось, не могла дождаться, пока он закончит.

— Я не сомневаюсь, что у вас добрые намерения, мистер Хэтч, но вы, должно быть, ошибаетесь. Если вам больше нечего сказать, то у меня дела.

Она закрыла дверь у него перед носом, и он остался стоять, как дурак, в коридоре.

Он мрачно прошел к лестнице и спустился вниз. Горевший в очаге огонь тепла не давал. Спенсеру явно не хватало такой большой толстопузой никелированной печки, как в «Метрополе». И солидности бы прибавилось заведению, и теплее бы стало.

На улице стоял лютый холод, и снег скрипел под ногами. Когда мороз защипал ему щеки, Бур закрыл лицо отворотом тулупа. Заметив вывеску Абрама Теббеца, он понял, что ему нужно делать.

Абрам, откинувшись на спинку вращающегося кресла, читал Тацита. Он взглянул на Бургарда поверх очков в металлической оправе и опустил ноги на пол.

— Уж не хотите ли вы сообщить мне, молодой человек, что не поладили с законом?

— Нет, сэр. — Бур мял в руках свою шляпу. — Сдается мне, я могу у вас кое-что разузнать. Я тут скопил немного деньжат и думаю, не купить ли мне на них какое-нибудь жилье.

— Похвальное желание. — Абрам Теббец взял с пыльного подноса трубку и начал тщательно запихивать в нее бурое зелье. — Молодой человек должен обладать честолюбием.

— Я решил, что, может, вы знаете кой-чего про дом старого Поллока.

Абрам Теббец, не отвечая, продолжал набивать трубку. Он дважды взглянул на Бура поверх очков, а когда вновь откинулся на спинку кресла, в нем произошла едва ощутимая перемена. Бур, разбиравшийся в языке знаков не хуже апачи, заметил ее. С Теббецем он был знаком уже больше года, у адвоката он и грамоте выучился.

— Высоко ты метишь, Бур. Это ранчо Поллока в любую минуту могут продать за двадцать тысяч долларов. Его и на Семьдесят седьмой хотят заполучить, да и кое-кто еще тоже.

— А кто им сейчас владеет?

— Наследники старого Джима Поллока. В завещании была указана его внучка, но она несколько лет назад исчезла из поля зрения, и ходят слухи, что ее уже нет в живых. Если она в течение нескольких недель не появится, то оно отойдет к Лену Мейсону, а затем — к Хьюго Нейли.

Бур видел и того и другого, а Нейли знал даже чуточку лучше. Мейсон жил в небольшой хижине у Чистой Воды. У них были общие дела с Джимом Поллоком, когда тот впервые появился на Западе. Хьюго работал старшим погонщиком на Пятой вырубке. Внучку, как сообщил ему Теббец, звали Норой Рэнд.

Если бы он рассказал Теббецу о случайно подслушанном разговоре, тот посоветовал бы ему — и правильно бы сделал — не вмешиваться в то, что его не касается. Но все-таки, может быть, старик ему чем-нибудь и поможет.

Этой девушке никак не следует отправляться туда одной, и он не собирается стоять в стороне и смотреть, как она это делает. Он припомнил, что видел Хьюго Нейли во время клеймения. Крепкий мужчина с низким голосом, державшийся резко и грубовато, он был у ковбоев на плохом счету, с ним связываться не советовали.

На улице послышался звон колокольчиков, и Бур быстро обернулся, чтобы посмотреть в окно, что не ускользнуло от внимания Абрама Теббеца. При свете, падающем на снег из окон, Бур увидел, что это — сани, в которых сидят два человека. Бур ринулся вниз по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки.

Абрам Теббец, обойдя кресло, прошел в гостиную и выглянул в окно как раз вовремя, чтобы увидеть, как сани с двумя пассажирами исчезают на заснеженной дороге. На таком расстоянии и при таком свете разглядеть их было невозможно. Лошади и сани, видимо, были взяты напрокат на постоялом дворе.

Под карнизом завывал ветер, а по опустевшей улице кружилась поземка. Не надо вылезать из дома в такую погоду… Бур Хэтч направлялся к платной конюшне.

Теббец со вздохом отложил трубку и надел свою куртку из бизоновой кожи. Вполне естественно, что Бур подумывает о том, чтобы обзавестись собственностью — такая мысль многим ковбоям приходит в голову, а Бур сообразительнее многих других. Но смешно думать, что он мог накопить денег — при его-то жалованье.

Зайдя в «Метрополь», Теббец заказал выпивку.

— Лен Мейсон здесь не появлялся?

— Лен? Уже с неделю не показывался. И вряд ли покажется в такую метель.

Бур Хэтч был скромным юношей, работал не хуже других, никаких странностей за ним не замечали. Теббец отхлебнул виски и, нахмурившись, уставился на свой стакан.

— Да и кому в такую погоду захочется приезжать в город?

— Заглядывал тут Нейли с Пятой. Ненадолго задержался.

Хьюго Нейли… Не переставая хмуриться, Теббец подошел к шашечному столу. Дикерсон, работавший конюхом на постоялом дворе, уже много лет каждый вечер заходил в «Метрополь» поиграть в шашки.

— Спокойно, — ответил он на вопрос Теббеца. — Сегодня вообще не было пассажиров, а вчера — только трое. Двое наемников возвращались из Денвера да какая-то девушка… симпатичная малышка.

Большому рыжему, которого Бур взял напрокат в конюшне, метель пришлась не по вкусу, но все же он ринулся вперед, очевидно, надеясь, что в конце пути его ждет теплое стойло и добрая порция кукурузы.

За городом ветер сделался крепче. Местами он расчистил дорогу от снега, но сугробы все-таки намело. Сани, взяв хорошую скорость, ушли далеко вперед. Бур, достав кашне, обвязал его вокруг шляпы и подбородка и поднял воротник до ушей — так ему стало немного теплее.

Через некоторое время он спешился и повел коня за собой. Ноги пощипывало от холода. Следы полозьев видны были только там, где сани проезжали через большие сугробы. А что, если они вообще не к Поллоку поехали? Буру, как он ни напрягался, не приходило в голову, куда еще можно было отправиться по этой дороге.

Бур вытер рыжему глаза, чтобы убрать скопившийся на веках снег. Стоял лютый мороз, и ночь сгустилась сплошной чернотой, в которой завывал ветер, а заледеневший снег покалывал кожу крошечными иголочками.

Если Хьюго Нейли задумал расправиться с девушкой — а другого объяснения его лжи Бур придумать не мог, — то время для этого он выбрал самое подходящее. Девушку, конечно, видели и в конюшне, и в гостинице, но вряд ли кто-нибудь о ней вспомнит.

Она собрала свои пожитки, и в такую метель никто не заметил, как они выехали из города. Если девушка больше не вернется, то кто же об этом узнает?

Но на что рассчитывает Нейли? Ведь до него во владение наследством вступает Лен Мейсон. Если только с Мейсоном тоже что-нибудь не произойдет… Притом Мейсон живет один, пока об этом узнают, тоже пройдет немало времени. Мейсону было почти восемьдесят лет, и он жил один далеко от города, на окраине пастбища. Друзья несколько раз безуспешно пытались уговорить его переселиться в город. Девушку считали мертвой, а смерть Мейсона тоже никого не удивит.

Теперь уже и речи не было о том, чтобы что-то разглядеть. Со всех сторон кружил снег, и Бур потерял всякую ориентацию. Должно быть, он уже часа два в пути, и в течение первого часа он развил неплохую скорость. Он отъехал от Карсон-Кроссинга миль на десять, а это значит, что сейчас он находится посреди широкой равнины. Где-то через милю должны появиться первые деревья. Добраться до них, а через лес дорогу уже легко найти.

Он повернулся к ветру левым боком и направил коня вперед, так, чтобы ветер все время дул ему в левую щеку. Вдруг за сугробами замаячила опушка леса, и Бур узнал огромный старый тополь, в который когда-то попала молния. Отсюда до дома Поллока оставалось не больше мили. Повернув лошадь по ветру, он поехал вдоль опушки. Хоть и сбился с дороги, но, несмотря на метель, добрался довольно быстро. Увидев впереди темное строение, он направил лошадь в лес.

Здесь, под деревьями, ветер дул не так яростно, снег не слепил глаза, и заносов было меньше.

Бур натянул поводья и прижался щекой к воротнику тулупа. Вот он и приехал, но понятия не имел, что ему теперь делать. Они уже здесь? Свет не горел.

Он просунул руку за отворот и, нащупав свой шестизарядный, провел ладонью по рукоятке. К тому же в чехле у седла висел винчестер, обмотанный от снега старым платком. Бур не имел никакого желания обнажать его против Хьюго Нейли, но допустить, чтобы с этой девушкой что-нибудь случилось, он тоже никак не мог.

Сидя в седле и глядя на дом Поллока, он вдруг почувствовал себя дураком. А что, если он ошибся? Что, если Хьюго подготовил дом к их приезду? И даже огонь разжег?

Он вглядывался в даль сквозь пургу. Дымом не пахло, но на таком ветру запаха можно было и не почувствовать.

Нейли, безусловно, направится в центральное каменное здание. А немного поодаль находился старый глинобитный сарай, куда ковбои, если им случалось оказаться поблизости, иногда ставили лошадей, а то и ночевали сами. Может, за его прочными стенами еще осталось немного сена.

Под прикрытием деревьев Бур Хэтч поскакал к сараю. Он пересек открытое пространство и, открыв дверь, ввел внутрь своего рыжего.

Его обступила тишина. Он зажег спичку и огляделся. В маленьком помещении было темно и спокойно. В углу, рядом с четырьмя стойлами, лежало наваленное кучей сено. Он завел лошадей в стойло, ослабил подпругу и положил сена в кормушку.

Взяв пучок сухой травы, он насухо вытер животное, а затем выглянул за дверь. Дом стоял, погруженный в темноту.

Может, они сюда и не собирались? Может, Нейли повез ее к себе? У него был небольшой участок с хижиной в верхней части Зубчатого каньона. Но как только это предположение пришло Буру в голову, оно сразу же было отвергнуто, потому что в такую погоду даже и думать нечего туда поехать.

Ему уже несколько минут не давал покоя какой-то странный запах, и он зажег еще одну спичку, чтобы хорошенько осмотреться. Зашел в соседнее стойло. Там ничего не было. И в двух других — тоже ничего. И все-таки чем-то пахло. Вдруг он понял чем — свежей землей.

Бур быстро прошел в угол сарая, где находилась дверь, ведущая в пристройку под навесом. Только туда он еще не заглядывал.

Открыв дверь, он сделал шаг внутрь и чиркнул спичкой. Перед ним зияла яма. Свежевырытая яма, шести футов в длину и, наверное, столько же в глубину. Замерзшую землю вырубали киркой — она стояла тут же, рядом с лопатой. Бур узнал инструменты с первого взгляда. Он не раз видел их в доме Лена Мейсона. Он, собственно, одалживал иногда эту лопату, чтобы помочь выбраться из болота попавшим туда молодым бычкам. Сначала он освобождал их ноги из трясины, а потом вытаскивал за веревку. Ему знакома была эта испещренная зазубринами рукоять, помеченная красным пятном, которое Мейсон ставил на все свои инструменты, чтобы их не своровали.

Спичка обожгла Буру пальцы, и он разжал их, выронив ее в могилу, — ибо перед ним была могила самая настоящая.

Молодой ковбой в темноте вернулся к окну и вгляделся в окутанный метелью дом. Пока он здесь ждет, может произойти убийство.

Но как же Лен Мейсон? Неужели он тоже в этом замешан?

Бур вынул из-за пазухи револьвер и, проведя языком по холодным губам, проверил его. Он — чего уж там притворяться — оробел не на шутку. Раньше ему никогда не приходилось обнажать оружие против человека. Палил только по кроликам забавы ради, да как-то раз пристрелил бешеного койота.

Засунув револьвер обратно в кобуру, он застегнул тулуп и вышел за дверь.

На него тут же налетел ветер, забираясь под одежду и больно хлеща по лицу заледеневшим снегом. Сугробы, наметенные к стене дома, вдоль которой он пробирался, были ему по колено. Он никогда не бывал внутри и не имел понятия, как лучше… и как вообще туда проникнуть.

Завернув за угол дома, он остановился. На белом фоне заметенной снегом громады выделялось темное квадратное пятно. Дверь открывали! Теперь она была закрыта, но, когда ее двигали, наметенный на доски снег слетел вниз.

Из глубины старого дома донесся неясный звук. Быстро развернувшись, Бур побежал на задворки. Дверь, ведущая в подвал, накренилась под тяжестью снега, и ему пришлось немного приподнять ее, чтобы войти внутрь и спуститься по крутым ступенькам.

Над головой у него скрипнул пол. Нащупывая в незнакомой темноте дорогу, он добрался до лестницы и вскарабкался по ней наверх. Осторожно взялся за ручку ведущей в дом двери. Она была не заперта, но разбухла от сырости и подалась с трудом.

— Меня предупреждали, чтобы я сюда не ехала.

— Ты врешь — кто мог тебя предупредить?

— Какой-то ковбой… он подслушал наш разговор через стену. Он был в номере рядом с моим, и он сказал мне, что этот дом давным-давно заброшен.

— Ты меня за дурака держишь? Начнем с того, что ковбои в гостиницах не останавливаются. Если они заезжают в город, то спят на постоялом дворе.

Бур услышал хруст разламываемого дерева. Хьюго Нейли разводит огонь. Если он собирается убить ее, то чего же он ждет? И зачем вообще топить в доме?

Ответом ему послужила пробежавшая по спине от холода дрожь. Пальцы его не гнулись, а лицо огрубело от мороза. Он попытался согреть лицо руками, затем сообразил, что для того, чтобы воспользоваться револьвером, ему понадобятся теплые, податливые пальцы, и сунул обе руки под одежду.

— Никто не знает о том, что ты жива, Нора, в гостинице Спенсера давно уже не регистрируют постояльцев. Если бы ты остановилась в «Метрополе», тогда меня ждали бы неприятности.

Сучья продолжали хрустеть. Чтобы разломать те, что покрупнее, он, наверное, наступал на них ногой, и Бур подумал, что надо бы толкнуть дверь во время одной из таких попыток, но он не знал, когда будет следующая, и боялся рисковать.

— Если ты выйдешь из дому, то попросту замерзнешь, — говорил Нейли, — так что сиди тихо и радуйся. Я к тебе не приставал и приставать не намерен. Когда я стану владельцем ранчо, у меня будут женщины, все женщины, каких я только пожелаю… Ты все равно не в моем вкусе — слишком тощая.

Бур рассердился. Никакая она не тощая! На самом деле малышка очень даже хорошо сложена. Может, хрупкая немного, но никак не тощая.

Скрипнули сапоги, и раздался щелчок открываемого складного ножа. Нора завизжала, и Бур что было сил навалился на дверь.

Она вдруг подалась под его весом, и он, споткнувшись, влетел в комнату и упал на колени. Схватился за отворот тулупа, но, услышав, как щелкнул оружейный затвор, поднял глаза и уперся взглядом в круглое дуло револьвера.

— Так… ведь это же Хэтч, верно? Что ты здесь делаешь? — не спуская Бура с прицела, Хьюго Нейли сложил нож и засунул его в карман.

Бур осторожно поднялся на ноги. Нора, широко раскрыв от страха глаза, распутывала только что разрезанную веревку, стягивавшую её запястья. Он, должно быть, выглядел круглым идиотом, вот так ворвавшись в комнату, и уж никак не подходил на роль спасителя.

— Поджидаю Голландца, — ответил он. — Я тут разыскивал топливо, хотел развести огонь и согреться до его прихода. Рейли послал нас с Голландцем вытащить коров из Туманной лощины, пока их там не занесло.

Бур сам себе диву давался. Пока что эта ложь была самым разумным, на что он сподобился за последнее время. И как складно у него получилось. Вполне правдоподобно.

Нейли не опускал револьвера.

— Рейли говорил мне, что с Семьдесят седьмой почти все уволены, — сказал он.

Бур не знал, как ему быть. Если он не сумеет достать оружие, ему надеяться не на что.

Врукопашную ему Хьюго не одолеть. Нейли слыл на Семьдесят седьмой беспощадным драчуном, а Бур ни разу не дрался после той стычки с погонщиком мулов в Жиллетте, штат Вайоминг, три года назад. Нейли весит фунтов на сорок больше.

— Я дорабатываю до конца недели. — Именно так он и собирался сделать, но Рейли всех их распустил без предупреждения. — Мы с Голландцем договорились здесь встретиться.

Голландца он тоже приплел очень удачно. Голландец Спунер был крутым парнем, шутить не любит, на Семьдесят седьмой с ним все считались. Бур вовсе не был уверен, что Голландец встал бы на его сторону, но работалось им вместе неплохо.

— Ладно, — проворчал Нейли, — дождемся его. Но по-моему, ты все врешь.

Нора следила за ним настороженным взглядом. Она наверняка вспоминала об их встрече в гостинице и недоумевала, с какой целью он здесь появился. Да он и сам бы желал получить на это толковый ответ.

— Слушайте, — произнес он невинным тоном, — а что это вы здесь делаете и чего она тут визжала? — Двинувшись к огню, чтобы согреть руки, он небрежным движением начал расстегивать тулуп. Но Нейли отгадал его намерение и внезапно рванулся в сторону Бура, подняв свой шестизарядный. Тот увидел, как рукоятка револьвера опускается ему на голову, и попытался увернуться, но пришедшийся по касательной удар повалил его на колени. Не успел Бур осознать, что произошло, как Нейли, наступив ему ногой между лопаток, поднял выскользнувший из кобуры револьвер.

— Какая подлость! — Лицо Норы Рэнд побелело от гнева. — Ты… ты — трусливый подонок!

— Заткнись, — раздраженно бросил Нейли. — Замолчи, Нора, мне нужно подумать.

Бур, после удара тяжело осевший на пол рядом с очагом, лежал там, чувствуя, как тело его пропитывается теплом от огня. Пускай разогреются скованные холодом мышцы, а он тем временем пораскинет мозгами. Пока что он вел себя как круглый дурак. Эта мысль с беспощадной ясностью пробивалась сквозь пульсирующую боль в висках.

— Он нас убьет, — прошептала Нора. — Он хочет получить это ранчо, которое мне досталось от дедушки, и вы тоже впутались в эту историю.

Она была права, и, что самое паршивое, никто ничего не мог поделать. Никому не известно про то, что девушка здесь, и про Бура тоже. Он получил жалованье и со всеми распрощался, поэтому, если он исчезнет из виду, никому и в голову не придет разыскивать ни его, ни девушку.

Он, приподняв голову, краешком глаза взглянул на Нейли и был поражен его размерами. Отсюда, с пола, Хьюго казался настоящим гигантом.

Нейли раздумывал, как ему поступить. Бур знал, что Нейли не очень-то поверил его выдумке про Голландца, но она была вполне похожа на правду, так как всей округе было известно, что на Семьдесят седьмой пропало много скота, забившегося в узкие лощины, доверху заметенные снегом. Чтобы сохранить скот, надо было перегнать его на открытые долины и в каньоны, где снег лежал не такой глубокий.

Голландец слыл среди ковбоев упрямым и несговорчивым. Замкнутый и молчаливый, честный и прямолинейный, он был лишен как чувства юмора, так и чувства страха. К тому же ходили слухи, что Голландец не в ладах с Хьюго Нейли.

Если бы он мог что-нибудь сделать! Нейли такой устрашающе огромный и беспощадный, и оба револьвера у него.

Завывание ветра за окнами навело Бура на мысли о свежевырытой могиле под навесом. Нейли может похоронить в ней их обоих, засыпать землей, набросать сверху соломы, а когда наступит весна, никто ничего и не заметит. Да к тому же в пристройку все равно мало кто заглядывает.

Размышляя таким образом, Бур грелся у огня. Они попали в ловушку, но и Нейли тоже. В такую погоду никто не отважится на долгий переезд, а если он попросит убежища на каком-нибудь ранчо, то там наверняка заинтересуются, почему он у них оказался. Сюда вряд ли кто-нибудь заглянет в такую погоду, но Нейли все равно придется от них обоих избавиться.

— Допустим, ты меня убьешь, — поинтересовалась Нора. — А как же Лен Мейсон?

Нейли бросил на нее ледяной взгляд, но не произнес ни слова. У Бура возникло ощущение, что у Нейли есть свои причины не беспокоиться насчет Мейсона.

Конюх с постоялого двора… Еще день-два он о своей лошади волноваться не будет, а если она вернется без седока, если Нейли просто привяжет стремена к седлу, чтобы не болтались, отпустит ее, то конюх, вероятно, помянет Бура недобрым словом за то, что он пустил лошадь вот так добираться обратно, но вряд ли заподозрит, что дело здесь нечисто.

Бур выпрямился и сел на полу.

— Хотел бы я посмотреть, как ты померяешься силами с Голландцем, — сказал он. — Просто хочется посмотреть, что из этого выйдет.

Нейли подошел к окну, за которым метель разгулялась не на шутку. Бур, глядя на его широкую спину, подумал, не прыгнуть ли на него сзади, но сообразил, что Нейли, услышав скрип половицы, обернется, и тогда ему не поздоровится.

Нейли все-таки беспокоился. Из-за бурана? Или он купился на историю с Голландцем?

— Брось-ка ты лучше эту игру, Нейли. Если ты нас убьешь, тебя вздернут на виселицу. Я тебя с ней сегодня видел в городе, и другие тоже.

Нейли, не обращая внимания на него, беспокойно шагал от одного окна к другому. Он явно не опасался, что Бур может на него кинуться. Его волновала метель: ветер усиливался, мороз — тоже.

Бур прикинул, как обстоит дело с дровами, и понял, почему Нейли беспокоится. Если буря продлится еще дня три, то придется топить самим домом. В лесу должны лежать поваленные деревья, но отыскать и разрубить их в такую погоду невозможно, даже если найдется топор.

Бур оценил ситуацию, и она ему пришлась не по вкусу. Нейли может, конечно, разломать старую конюшню. Но там, кроме как в пристройке, дерева почти нет.

Наклонившись к огню, Нейли подкинул в него кусок разломанной доски.

— Похоже, что скоро здесь появится Голландец, — рассудительно заметил Бур. — Другого убежища в округе не найти.

Нейли в ярости обернулся.

— Закрой рот! — Рука его сжимала револьвер. Бур почувствовал, как у него по спине пробежали мурашки, вызванные отнюдь не зимним холодом. Нейли сам, как револьвер, весь на взводе, в любую минуту может сорваться и прикончить его.

Нора поднялась на ноги.

Нейли, привлеченный ее движением, поглядел в ее сторону, затем быстро перевел взгляд на Бура, который и не тронулся с места.

— Ночь будет холодная, — сказал Бур. — Стоит об этом задуматься.

Было по меньшей мере десять градусов ниже нуля. Он вспомнил о лошади, что стояла в стойле. Ей сейчас теплее, чем им, в добротно построенном старом сарае с глиняными стенами и тяжелой кровлей. Теперь еще на крышу навалило снегу и вдоль стен сугробы намело. Лошадь там не замерзнет.

А в большом доме слишком высокие потолки и комнаты такие огромные, что не протопить.

Звук был едва различим… но они все его услышали. Порыв ветра донес до них чей-то голос.

Нейли, выругавшись, быстро повернулся к окну и вгляделся во тьму.

— Там кто-то есть, — объявил он, обращаясь к ним. — Если явился этот проклятый Голландец, то я его…

Бура охватила паника. Кто это мог быть? Кто бы это ни был, войдя с мороза в дом, он попадет прямо под прицел Нейли, а с Нейли, как вдруг понял Бур, теперь не поговоришь, он как порох, готовый взорваться. Случайный прохожий, заглянувший в дом в поисках убежища, мог бы явиться для них долгожданным спасением — не может же Нейли, в конце концов, убивать всех подряд, — но теперь Бур внушил ему мысль, что сейчас порог переступит самый несговорчивый в округе парень. И того, кто на самом деле стоит за дверью, Нейли, похоже, пристрелит без всяких церемоний.

Бур, сам того не желая, подстроил запоздалому путнику ловушку. Тот рассчитывает получить приют, а схлопочет пулю.

Нейли ждал, повернувшись к двери.

У Бура засосало под ложечкой. Надо было соображать, что его выдумкам про Голландца поверят. Такого, скорее всего, и послали бы вытаскивать скот из Туманной лощины; в этом на него можно положиться. Он поглядел на Нору и встретил ее взгляд. Потом снова на Нейли. Надо попытаться. Может, ему придется поплатиться жизнью, но другого шанса у них не будет.

Нейли сделал шаг по направлению к двери и встал наготове. Вдруг с крыльца послышался топот, словно кто-то стряхивал снег с сапог.

Щелчок взводимого курка прозвучал в тишине оглушительно. В то же мгновение начала поворачиваться дверная ручка и Бур бросился на Нейли.

Тот, несмотря на свои гигантские размеры, обернулся с кошачьей ловкостью и, оборачиваясь, выстрелил. Поскольку курок был на взводе, оружие выстрелило от малейшего прикосновения — мгновением раньше, чем его нацелили на Бура Хэтча. И тут Бур нанес удар.

Он достал его в длинном броске, вытянув руки вперед. Нейли, потеряв равновесие, упал навзничь. Не успел он снова прицелиться в Бура, как молодой ковбой прыгнул на него, обеими руками схватив за запястье и что было силы ударив о стену.

Револьвер упал, и оба они вскочили на ноги. Нейли кинулся поднимать оружие, и Бур, пытаясь ему помешать, получил сокрушительный удар в бровь. К его удивлению, это оказалось совсем не так больно, как он ожидал. В ответ Бур, размахнувшись, влепил Нейли кулаком в челюсть. Тот дернул головой, а Бур, пошире расставив ноги, еще два раза ударил его со всего размаха.

Нейли пошатнулся, и тогда Бур, сблизившись с ним, пустил в ход уже оба кулака сразу.

— Хватит, Бур. Оставь его.

Это был Абрам Теббец с револьвером в руке, направленным на Хьюго Нейли.

Бур отступил, тяжело дыша и слизывая кровь с кулака.

Теббец, наклонившись, поднял с пола револьвер Нейли.

— У него под курткой мой кольт, — сказал Бур. Теббец сделал шаг вперед, распахнул куртку Нейли левой рукой и достал револьвер, добрый, надежный старый кольт Бура.

— А вы знаете, как обращаться с оружием, — заметил Бур.

Теббец смерил его взглядом.

— Я изучал право шерифом в ковбойском городе, — сказал он, — а до этого шесть лет воевал с индейцами.

Бур подошел к Норе.

— Как вы себя чувствуете?

— Простите, что я вас не послушалась. — Она взяла его за рукав. — Я вам столько хлопот причинила.

— Да ладно, мэм. Я рад, что все хорошо кончилось. Я боялся, что из-за того, что я тут наговорил про Голландца, он может убить мистера Теббеца. Я просто хотел его немного припугнуть.

— Вы все сделали правильно, — успокоила его Нора.

— А знаешь, забавно, что ты приплел сюда Голландца, — отозвался Теббец. — Он сегодня утром сломал ногу и теперь всю зиму не встанет с постели. Старший погонщик с Семьдесят седьмой был в городе и разыскивал тебя. Теперь, если хочешь, у тебя есть работа.

Бур опустился на колени и подкинул в огонь дров. Похоже, что все-таки придется разломать пристройку.

— Я останусь, — сказал он, оглядываясь на Нору. — Я здесь еще не со всеми познакомился.

Бур осторожно ощупал лицо в том месте, где оно раздулось от удара.

— Забавно, однако, — заметил он. — Нейли и в подметки не годится тому погонщику мулов из Жиллетта.

ЧЕТЫРНАДЦАТЬ ЗАРУБОК НА РУКОЯТКЕ

Он спустился утром в город с холмов — высокий худощавый парень, уверенный в себе, как всякий человек, привыкший к тяжелому труду и ответственности за свои поступки. У него была копна рыжевато-каштановых волос, серые глаза и скупые — ни одного лишнего — движения.

Я сидел на солнышке на главной улице Кэньон-Гэпа, с неудовольствием наблюдая за его появлением. По его виду можно было определить, что он давно находится в дороге. И еще, глядя на него, становилось ясно, что он готов сразиться со всяким, кто встанет у него на пути, а мне меньше всего на свете нужны всякие неприятности — такой уж я человек.

Он въехал в город на своей тощей коняге и спешился у коновязи, что у лавки Бэкона. Привязывая лошадь, он все время наблюдал за улицей, делая вид, что не может справиться с узлом.

К тому времени как лошадь была наконец привязана, он точно знал, кто находится на улице и где именно, и заметил расположение всех окон. Мне не приходилось до этого встречаться с Джимом Мелеттом, но было сразу видно, что он не новичок, который лишь недавно высадился на этих благословенных берегах. Когда служишь маршалом в ковбойском городке целых десять лет, то невольно привыкаешь оценивать каждого вновь прибывшего, главным образом, с точки зрения его потенциальных способностей мутить воду.

Он ступил на тротуар — высокий человек в кожаной куртке с бахромой, синей шерстяной рубашке и в шляпе с прямыми полями. На мгновение его внимательный взгляд остановился на мне, но потом он отвернулся и вошел в лавку.

Лавка не слишком меня тревожила. Гораздо больше я беспокоился по поводу салуна — там как раз находились Брэд Нолан, Пит Джексон и Лед Мурри.

Брэд Нолан, смутьян и упрямец, имел обыкновение задирать всех и каждого — воображал себя значительной персоной. Беда в том, что до сих пор он еще ничего не сделал, чтобы доказать справедливость высокого мнения о себе, однако мечтал получить такую возможность. Брэд ожидал случая, чтобы себя показать, и я вот уже лет пять, наблюдая, как в нем копятся сила и наглость, думал о том, когда мне наконец придется вмешаться.

В последнее время он совсем распоясался, и я знал, что он прикидывает, насколько еще хватит моего терпения, однако он достаточно часто видел, как я попадаю, в туза, а не всякий способен тягаться с таким стрелком.

Пит Джексон был еще хуже, потому что он был болтун. Он не понимал, когда следует промолчать, и никогда не задумывался, к чему может привести его болтовня, а такой человек способен натворить бед больше, чем целых три адвоката из Мемфиса.

Лед Мурри был для меня величиной неизвестной. Он прибыл в наш город недавно, и я еще не понимал, как к нему следует относиться… тут у нас недавно кое-что произошло, и я стал подозревать, что он самый опасный из всех, однако полной уверенности у меня не было. Я только знал, что он предпочитает помалкивать и что у него дикие глаза, и это меня беспокоило.

Брэд Нолан, похоже, что-то затевал, к чему-то готовился, но ему случалось видеть, как я подбрасываю карту, спускаю курок и делаю дырку в самом центре, прежде чем карта упадет на землю. Это удерживало его — и многих других тоже, — и они вели себя смирно.

Пожалуй, стоило зайти в лавку за табаком. Не то чтобы он у меня кончился, но Мелетт покупал там разные вещи, и мне не мешало получше с ним познакомиться. К тому же он был видный мужчина, а нынче утром Джинни Бэкон помогала отцу в лавке.

Когда я вошел, Джим Мелетт выбирал брюки, а что касается Джинни, то она смотрела на Джима.

Была там и Лиззи Портер, она разговаривала с Джинни, словно обсуждая какую-то важную проблему.

— С кем ты пойдешь на пирожную вечеринку, Джинни?

— Еще не знаю, — ответила Джинни. — Жду, когда меня пригласят.

— А как же Брэд? Разве ты не с ним?

— Брэд? Ах, Брэд… Я еще не знаю.

— Все, что я могу сказать… — Лиззи так и не сказала всего, что могла бы, хотя и очень старалась. — Я надеюсь, что эта Росс туда не явится.

По Мелетту почти не было заметно, что он обратил внимание на слова Лиззи, но я-то достаточно повидал на своем веку и сразу заметил, как он насторожился.

— Да она и не придет. Кто ее пригласит? В особенности после того, как ее встретили в прошлый раз. — Джинни посмотрела на Мелетта, который разглядывал выставленные сапоги. — Она довольно хорошенькая, если человеку нравятся воображалы — как же, мы слишком хороши, чтобы обращать внимание на разных там… Ей, наверное, лет тридцать, не меньше.

Джим Мелетт подошел к прилавку и достал из кармана список, а Джинни одарила его ослепительной улыбкой.

— Что это за пирожная вечеринка? — спросил он.

— Она будет завтра вечером. — Ресницы у Джинни порхали, словно у совы на ветру, она ведь у нас настоящая красотка. — Мы все там соберемся. Устраиваем аукцион, будут продавать пироги, и если кто купит у девушки пирог, то и получит право сидеть рядом с ней. Будут и танцы. Вы танцуете?

— Случается… Могу держаться за девушку, когда она танцует. А кто такая эта Росс, о которой вы говорили?

— Росс? — Джинни сморщила носик. — Да никто. Несколько месяцев назад она поселилась в доме на Коттонвуд-Хилл, и если у нее кто-нибудь бывает, то только приезжают верхом и по ночам, по крайней мере, у ее калитки всегда видны следы копыт. С ней никто не хочет знаться, но последний раз, когда мы собирались, она тоже пришла, нагло так заявилась.

Ох уж эта Джинни… она способна, не прилагая к этому ни малейших усилий, просеять правду, чтобы получить именно то, что ей хочется. А правда заключалась в том, что с Ханной Росс никто не хотел знаться… кроме мужчин. Женщины смотрели на нее свысока, потому что она приехала недавно и жила одна, но я что-то не замечал, чтобы кто-нибудь из них по-соседски приветливо с ней заговорил.

Джинни говорит, ей тридцать, а ведь Ханне Росс никак не больше двадцати четырех, и она самая красивая девушка, которую мне случалось встречать, а уж я повидал их достаточно, можете мне поверить.

Джинни увидела, как я подошел к прилавку за табаком, давно пора было — я уж рассматривал это седло Бог знает сколько времени, вертел его да щупал чуть ли не до дыр.

— Ах, это вы, маршал! Вы знакомы с мистером Мелеттом?

Он обернулся, обратив на меня прямой твердый взгляд.

— Мы с маршалом не встречались, — сказал Мелетт, — но я о нем слышал.

— Меня зовут Маклейн, — сказал я, — а люди кличут просто Маком.

— Мне кажется, я вас помню, — сказал Мелетт. — Вы, похоже, уже давно подвизаетесь на подмостках этого города, маршал?

У меня внутри все сжалось. Возможно, слова «на подмостках» — простая случайность. Однако, судя по улыбке, которую я заметил в его глазах, за ними что-то крылось.

— Десять лет, — сказал я, — и у нас в городе гораздо спокойнее, чем в других — меньше всяких ссор и драк. Я так считаю, нужно принимать меры заранее, стараться предупредить неприятности, не дожидаясь, пока они возникнут.

— Отличная мысль. — Джим Мелетт собрал свои покупки. — А что вы делаете в том случае, когда вам не удается избежать неприятностей и они все-таки случаются?

Когда он это сказал, меня бросило в дрожь… Все десять лет меня преследовала кошмарная мысль: «Что я стану делать, если не смогу отвести беду, не смогу перехитрить смутьянов, — ведь я уж не молод?»

— Об этом не беспокойтесь, — сказала Лиззи. — Бен Маклейн, до того как приехал к нам в Кэньон-Гэп, убил четырнадцать человек — все они были бандиты. Я сколько раз видела, как он подбрасывает в воздух карту и пробивает ее в самое очко.

— Вот это, я понимаю, стрелок, — согласился Мелетт. — Я только раз в жизни видел человека, который умел так стрелять. Понятно, я был тогда мальчишкой. Это было лет тринадцать — четырнадцать тому назад.

Он собрал остальные свои покупки и вышел из лавки, а я стоял и смотрел на него, предвидя неожиданные осложнения. После всех этих лет, когда дела шли хорошо, я считал, что останусь в Кэньон-Гэпе до конца дней. В городе меня любили, я тоже полюбил этот город, и мне удавалось так или иначе поддерживать в нем мир и покой. А теперь у меня возникло опасение, что пьеса вот-вот провалится.

Подойдя к двери, я стал смотреть, как Мелетт укладывает свои покупки в седельные сумки и в мешок, привязанный позади седла. Потом от отряхнул пыль с рук и направился на другую сторону улицы.

Если хочешь сохранить мир и спокойствие, нужно принять к этому меры, поэтому я вышел из лавки на тротуар.

— Мелетт! — Он медленно обернулся, когда я назвал его по имени. — Я бы на твоем месте не стал туда заходить, там тебя ждут неприятности.

Я было подумал, он скажет, чтобы я не лез не в свое дело, но вместо этого он пошел назад, ко мне, и тут я действительно испугался: решил, что он начнет говорить о чем-то личном, а мне меньше всего хотелось говорить о себе, в особенности с ним.

— Ладно, Маклейн, не пойду, — сказал он. — Ты не можешь мне сказать, где живет Ханна Росс?

Он назвал ее Ханной, хотя ее имя при нем не упоминали, и я окончательно уверился в том, что в лице Джима Мелетта в Кэньон-Гэп пришла беда. Он знал гораздо больше, чем показывал. Я указал ему дорогу к ее дому.

— Для постороннего человека, — сказал я, — ты хорошо осведомлен о наших делах. Зачем тебе нужна Ханна Росс?

Он уже садился в седло.

— Видишь ли, Мак, я ее знаю, мы с ней встречались раньше, и я хочу возобновить знакомство. Вот услышал про эту пирожную вечеринку и хочу пригласить Ханну Росс, если она согласится со мной пойти. А ты следи за порядком, Мак. — И он направил свою лошадь в сторону Коттонвуд-Хилл.

Я остался стоять на улице, чувствуя, как меня охватывает страх. Вот уже десять лет в Кэньон-Гэпе не появлялся никто из тех людей, кто меня знает, и я начал надеяться, что так будет всегда. Дни, когда все решалось с помощью перестрелки, отошли в прошлое, стали забываться, и я начал воображать, что в этом есть и моя «доля», как мы, бывало, говорили на золотых приисках.

У меня было подозрение, что беда может прийти с двух сторон, если я не буду предельно осторожен. Джинни Бэкон уже несколько месяцев подряд флиртовала с Брэдом Ноланом, одному Богу известно, какие неприятности могут из-за этого произойти! Он так и рвется в драку, а судя по тому, как она вела себя сегодня в лавке с Джимом Мелеттом, вполне возможно, что она не прочь стравить их между собой.

Второе, что меня беспокоило, были следы вокруг дома Ханны Росс — я знал, кто их оставляет… Лед Мурри, у которого бешеные глаза. Я не знал, что это означает, но все равно было страшно. Нолан и Мури, каждый по отдельности, и то представляли определенную опасность, но вот оба вместе — в этом случае опасность становилась поистине серьезной.

Подобное случалось и раньше — раз или два — но мне всякий раз удавалось разрушить комбинацию, прежде чем опасная ситуация превращалась в реальность. Разделяй и властвуй — вот мой девиз, и я всегда старался разузнать побольше о людях, и когда видел, что двое объединяются и начинают шушукаться, затевая какую-нибудь пакость, я подсовывал им, к примеру, девицу или еще какой-нибудь предмет для соперничества, и, как правило, мне удавалось их разъединить.

Много есть разных способов сохранить мир, не прибегая к оружию, и я доказал это в Кэньон-Гэпе, где за последние десять лет не было ни одной заварушки со стрельбой, хотя за месяц до того, как я появился в городе в качестве маршала, там палили друг в друга три раза. За годы службы сам я ни разу не поднимал револьвера, чтобы выстрелить в человека.

Коттонвуд-Хилл находится на окраине, на открытом месте, каждому, кто находится в городе, прекрасно видно, кто входит в дом и кто оттуда выходит, так что Лиззи Портер видела, как Джим Мелетт въехал в ворота, и тут же вернулась в лавку, чтобы сообщить об этом Джинни.

Нет нужды читать вам весь сценарий — вы и так поймете, что Джинни страшно разозлилась. Она ведь, можно сказать, напрашивалась на то, чтобы Мелетт пригласил ее на пирожную вечеринку, а он взял да отправился к Ханне Росс.

Атмосфера начинала сгущаться.

Десять лет прошли спокойно, а я очень люблю покой, такой уж я человек.

Когда я прибыл на дилижансе в этот городок и увидел покрытые снегом горные вершины, которые его окружали, тенистые улицы и сосновые леса на склонах гор, ручей, несущий свои воды через весь город, я тут же решил, что именно здесь мне хотелось бы провести остаток своих дней. То обстоятельство, что они по ошибке приняли меня за любителя перестрелки и назначили маршалом, дало мне возможность зарабатывать себе на хлеб.

И вот теперь я видел, что в результате комбинации из Ханны Росс, Нолана с его компанией и Джима Мелетта все это может полететь к чертям. Я был уже слишком стар, чтобы искать другой город, а к этому успел привязаться. К тому же мне никогда не удавалось скопить хоть немного денег.

А хуже всего было другое: что, если Джим Мелетт начнет рассказывать в городе о том, что ему обо мне известно?

В зале местной школы все было приготовлено для пирожной вечеринки с последующими танцами: горело десять керосиновых ламп с яркими рефлекторами, играл маленький оркестр из двух скрипачей и гитариста.

Пит Джексон, Брэд Нолан и Джинни были уже там, стояли тесной кучкой, словно заговорщики; мужчины то и дело передавали друг другу фляжки со спиртным, Джинни что-то быстро говорила, сверкая глазами. Лед Мурри тоже был там, он стоял, привалившись к стене, и внимательно наблюдал, не упуская ни одной подробности, за всем, что происходило вокруг.

Я находился снаружи, возле коновязи, чтобы попытаться как-то предотвратить назревающее столкновение. Я чувствовал, что собирается гроза, и думал не столько о себе, сколько о городе. Там я и стоял, когда во двор въехала наемная бричка; из нее вышел Джим Мелетт и помог сойти Ханне Росс.

— Джим! — Я стоял, засунув большой палец за пояс, в позе заправского ковбоя-забияки. — Мне нужно с тобой поговорить.

Извинившись, Джим подошел ко мне.

— Не ходи туда, — сказал я, — сделай мне такое одолжение. Там Брэд Нолан, он только и мечтает затеять драку. И Мурри тоже.

— Прости меня, Мак, — сказал Мелетт, — я ничего против тебя не имею, но нам с Ханной непременно нужно туда войти. Мы собираемся обосноваться в этом городе и жить здесь всю жизнь, и поэтому должны раз и навсегда выяснить, что к чему.

— Это, конечно, способ, — сказал я, — но он неправильный. Вам лучше какое-то время побыть у себя, не показываться на людях, постепенно все и образуется. А если вы сейчас туда войдете, неприятностей никак не избежать.

— И все-таки мы войдем. Ты не разобрался в ситуации, — сказал он.

— Но послушай, — настало время проявить твердость. — Я…

— Мак, — Джим понизил голос. — Оставь-ка ты свои актерские штучки. Мне, конечно, было не больше тринадцати, но я же видел тебя на сцене в «Досрочно освобожденном», а потом еще через год в «Даме из Лиона».

— Ну и что же, что я был актером. Был, не спорю, но был и еще кое-кем, помимо этого. Посмотри-ка! — Я достал из кармана туза червей. — Смотри, парень, я тебе что-то покажу.

Настало время показать мой фокус, это был хороший фокус, он не раз помогал мне удерживать крутых парней от кровавых разборок.

Мелетт меня остановил.

— Позволь и мне кое-что показать тебе, — сказал он и, взяв карту у меня из рук, подбросил ее в воздух. Он не стал в нее стрелять, как это обычно делал я, но, когда она упала на пол, он вдруг схватил меня за руку. Я начал было сопротивляться, но потом перестал, зная, что это бесполезно. Ему был известен мой секрет, и он был готов мне это доказать. Он засунул руку в рукав моей куртки и вытащил из специального карманчика спрятанную там карту. — Поначалу, увидев, как ты на глазах у зрителей пробиваешь выстрелом карту, подброшенную вверх, я решил, что ты самый лучший стрелок на свете, но потом каждый кучер, работавший в театре, показывал, как это делается. Ты просто отправляешься на холмы и делаешь дырки в пятидесяти картах с расстояния в три фута, а потом суешь эти карты в рукав, и когда поднимаешь брошенную и якобы простреленную карту, то прячешь ее и достаешь заранее приготовленную.

— Здесь никто об этом не догадывался, — с горечью сказал я. — Много лет я этого опасался, и вот теперь, до чертиков некстати, беда меня наконец настигла. Что ты собираешься делать, Мелетт?

— Я собираюсь пойти на эту вечеринку и выяснить отношения с Ледом Мурри. А если кто еще пожелает присоединиться, ну что же, дело хозяйское.

Выяснить отношения с Ледом Мурри… Я-то думал, что самой трудной проблемой будет Брэд Нолан.

— Ты сказал, что я чего-то не понимаю. Что же это такое, чего я не понимаю?

— Джим мой муж, — сказала, подходя к нам, Ханна Росс. — Мы с ним поженились три года назад.

— Мы жили возле Денвера, но мне пришлось по делам поехать в Мексику. Там, в одной маленькой горной деревушке, со мной произошел несчастный случай и я довольно долго был прикован к постели.

— А я не знала, что случилось, думала, что он погиб, — прошептала Ханна, вглядываясь в черное небо.

Они поведали мне свою историю. Понизив голос, который иногда делался хриплым от злости, Джим рассказал, что Лед Мурри увидел однажды Ханну в Денвере и начал ее преследовать. Он просил разрешения ухаживать за ней, и даже когда узнал, что она замужем, все равно от нее не отстал. Бродил вокруг дома, шпионил за ней по ночам. Она жаловалась полицейским, и он на время оставлял ее в покое, но потом все начиналось сначала. Все это время Джим Мелетт беспомощно лежал в постели по южную сторону от границы, медленно поправляясь. Он посылал ей письма, однако не удивился тому, что ни одно из них не было получено.

Однажды ночью Лед Мурри ворвался к Ханне в дом и попытался силой овладеть ею. Ей удалось убежать, и, думая, что муж ее умер, она снова стала называться своей девичьей фамилией. В конце концов она оказалась в нашем городе — таинственная женщина, которую мы знали как Ханну Росс.

В этой истории были все элементы, необходимые для отличной пьесы, и, когда в нашем городе появился Лед Мурри, стало очевидно, что эта пьеса не что иное, как трагедия. Подобно персонажу из одной шекспировской пьесы, Лед играл роль одержимого.

— Прошло довольно долгое время, и я, наконец, возвратился из Соноры. Денверский почтмейстер помог мне узнать, куда направилась Ханна. И вот я здесь и намерен положить конец этой истории. Лед — скверный парень. Он бандит, человек вне закона, однако в руки закона попал всего раз и отсидел свое в тюрьме. Он, не задумываясь, хватается за оружие, весьма скор в обращении с револьвером. Вот сегодня я и хочу посмотреть, насколько он скор. Я скажу ему, чтобы он оставил нас в покое, а нет, так будем стрелять.

— Нет! — решительно заявил я. — Актер там или не актер, но здесь, в этом городе я маршал. Пусть я всего-навсего старый обманщик, но если ты затеешь здесь стрельбу, то попадешь в тюрьму. Предоставь Леда Мурри мне. Он своими домогательствами оскорбил порядочную женщину и за это предстанет перед судом. Первое же заседание суда присяжных будет рассматривать его дело, и его вышлют отсюда навсегда.

Мелетт посмотрел на меня как на сумасшедшего, да я и сам понимал: в том, что я собирался сделать, не было ни малейшего смысла, ни здравого, ни какого другого. Когда человек в течение десяти лет получает жалованье маршала, он имеет право уклониться, когда в первый раз возникает угроза настоящей разборки. Вся моя жизнь основывалась на том, что я не тот, за кого себя выдаю; вполне возможно, что я дурак, но вот трусом, надеюсь, не был никогда.

— Ты просто сошел с ума, Маклейн. Ты не сможешь его арестовать, он будет стрелять, защищаться.

— Маршал, — вмешалась в наш разговор Ханна Росс. — Он знает… Лед Мурри знает, что ты… ну, что в этих соревнованиях в Буффало ты стрелял не по-настоящему, это был просто фокус, жульничество. Когда он стал ко мне приставать и я пригрозила, что пожалуюсь тебе, он сказал, что ты обманщик.

— Мурри тебя убьет, — сказал Джим Мелетт. — Предоставь его мне.

Я не стал слушать, что он еще мне скажет, повернулся к нему спиной и пошел к коновязи, чтобы побыть одному.

Это мой город. Конечно, я стал маршалом только потому, что сумел сыграть эту роль, но за те десять лет, что прошли с тех пор, я купил себе дом с тенистой верандой, садиком и цветочными клумбами возле садового забора. Когда я иду по улице, люди почтительно со мной здороваются и часто останавливаются поболтать.

Когда я впервые появился в этом городе, я был простым актером, к тому же не слишком молодым, и мне некуда было деваться, и передо мной был единственный путь: вниз. Большая часть моей жизни прошла в театре — я переодевался в холодных уборных, где гуляли сквозняки, играл какие-то затасканные роли в низкопробных труппах, а в перспективе были только еще худшие роли и еще меньше работы. И вот я оказался в Кэньон-Гэпе.

В жизни у меня было время, когда я работал в труппе, состоящей из отличных актеров, и в антрактах между действиями я показывал карточные фокусы, жонглировал восемью мячами или восемью тарелками, пел популярные песенки. Умение жонглировать сохранилось у меня до сих пор. Для того чтобы сохранить свое место в жизни, человеку приходится постоянно тренироваться, иначе утратишь ловкость рук и верность глаза. Даже городской маршал вынужден порой поступиться истиной и обратиться к тому, что он умеет делать лучше всего.

Когда я приехал в этот город, мальчик, которому велели отнести багаж ко мне в номер, увидел у меня кольт, на котором было четырнадцать зарубок. Это положило начало легенде — я, оказывается, знаменитый стрелок; а кольт-то использовался в качестве бутафории, я с ним выступал в рекламном шоу.

Что бы там ни было в прошлом, теперь я был городским маршалом и находился в этом качестве слишком долго, чтобы отказаться от своей роли. Есть такая поговорка в театре: что бы там ни было, а спектакль должен состояться. Разумеется, эту поговорку придумала какая-нибудь прима, которая боялась, как бы ее дублерша не позарилась на ее роль, но вот этот спектакль непременно должен состояться, я не могу подвести людей, которые мне доверились.

В том, что долго играешь одну и ту же роль, определенно что-то есть. Человек постепенно начинает верить, что он на самом деле тот самый персонаж, которого играет, и на протяжении десяти лет я был хорошим маршалом, потому что я поверил в ту роль, которую играл. И только сегодня я больше не мог себя обманывать. Мне предстояло сразиться с человеком, обмануть которого я не мог рассчитывать.

И вот я поднялся по ступенькам и вошел в помещение школы. И пошел прямо к тому месту, где сидел, привалившись к стене, Лед Мурри. В тот момент, когда я проходил через зал, я сообразил, что одна из моих проблем будет разрешена.

Джим Мелетт направлялся ко мне, и я понял его намерения. Он сделал всего пару шагов, когда дорогу ему преградил Брэд Нолан.

— Послушай, ты, Мелетт, я…

Джим Мелетт ударил его. Он ударил Брэда в живот, а потом еще раз — в подбородок. Брэд Нолан упал и не шевелился, даже не пытался подняться. Все эти годы Брэд на это нарывался и наконец получил, да так, что мало не было — весь боевой дух из него выбили начисто.

— Лед, — громко и ясно сказал я. — Встань! Ты арестован.

Он посмотрел на меня, и на губах у него появилась улыбка. Скверная это была улыбка, ничего приятного.

— Арестован? Да неужели? За что, маршал? И почему я?

— Ты нанес оскорбление Ханне Росс, жительнице этого города. Такого я у себя в Кэньон-Гэпе терпеть не намерен. Встань и брось на пол свой револьвер.

Он не двинулся с места, продолжая улыбаться.

— Маршал, — сказал он. — Ты самый обыкновенный жулик. И я сейчас покажу это всему городу.

В зале царила мертвая тишина. По лицу у меня катился пот, в животе образовалась пустота. Почему я не остался в стороне, зачем мне понадобилось вмешиваться? Разбирались бы сами со своими делами!

— После того как я покончу с тобой, я поговорю со стариной Джимом и миссис Ханной. Но сначала я убью тебя.

Все они видели, что происходит, эти жители Кэньон-Гэпа, жители моего города. Для них я был грозным, справедливым и непобедимым. Пусть я старик, но я был их маршалом, который, как они считали, застрелил четырнадцать бандитов. А сам по себе я был просто миролюбивым человеком, который ни разу в жизни не обнажил оружия во гневе, которому и вообще-то не часто приходилось прибегать к его помощи и которому вдруг пришлось встать лицом к лицу с тем, к чему обязывала взятая им на себя роль.

Зрители — это были именно зрители — ожидали моего ответа. Прошла всего одна секунда, и я уже знал, как все это будет, ибо мне часто приходилось представлять нечто подобное на сцене. Только на сей раз у пьесы будет настоящий конец. И тем не менее я должен был исполнить долг по отношению в самому себе, а также по отношению к людям, которые сделали меня своим маршалом, то есть должен был сыграть роль до конца.

— Лед Мурри, — спокойно сказал я. — Встань.

Он смотрел на меня так, словно готов был рассмеяться, но на лице его появилось некоторое удивление, смешанное с уважением. Он встал и потянулся к револьверу.

В животе у меня все сжалось от страха, и я услышал звук выстрела. Лед Мурри удивленно шагнул вперед и рухнул на пол, а потом перевернулся на спину. Пуля прошла через горло и пробила позвоночник.

Потом кто-то похлопал меня по спине, я опустил глаза и увидел у себя в руках револьвер. Револьвер с четырнадцатью зарубками на рукоятке, револьвер, из которого было сделано гораздо больше фальшивых выстрелов, чем настоящих.

Однако сцена была еще не закончена. Я спокойно вложил револьвер в кобуру на поясе и повернулся спиной к Леду Мурри. Все мои внутренности дрожали, словно превратившись в желе. Верно, что он находился всего в десяти футах от меня. Но верно также и то, что всю свою жизнь я был жонглером, всю жизнь тренировался, чтобы не утратить ловкость рук. У меня была пятидесятилетняя практика.

— Маршал! — Это была Лиззи Портер. — Вы были великолепны!

— Этот человек представлял опасность для общества, — сказал я. — Мне очень жаль, что я был вынужден это сделать.

Внутри у меня все тряслось, я был напуган, как никогда в жизни, но держался… по крайней мере, так мне казалось.

Не выдержал Джим Мелетт.

— Маклейн! — закричал он. — Ты же актер, ты играл в театре! Ты же не…

— Ах, театр! — перебил я его со всей возможной быстротой и выдал ему цитату из пьесы, в которой я играл сподвижника Буффало Билла. — «Я ездил курьером-охранником на дилижансах у Баттерфильда, был следопытом в армии Джорджа Армстронга Картера, кучером на линии Пони-Экспресс». — Я крепко сжал ему руку и сказал: — Не надо об этом, Джим. Пожалуйста, не надо.

А потом я вышел под ночное небо и направился к дому — мои каблуки слишком крепко стучали по земле, а голова тряслась, как у пьяного. Только сейчас я все осознал и испугался так, как не пугался еще ни разу в жизни. Я не помнил, как вытащил револьвер, не помнил, как стрелял… А что, если бы мне не повезло?

Нет, все совершенно ясно, я уже слишком стар для подобных штучек. Пора уходить на покой.

Впрочем, я всегда могу баллотироваться на пост мэра.

МЕСТЬ

Даже те, кто хорошо знали Билла Тэнемана, вряд ли могли бы заподозрить его в каких-либо человеческих чувствах.

Если он брался за револьвер, то исключительно для того, чтобы убить, а если уж вынимал его из кобуры, то стрелял наверняка.

Первого человека он убил четырнадцатилетним мальчишкой — ездил на лошади, не спросив разрешения у хозяина, и тот погнался за ним с хлыстом.

Благодаря молодости и тому обстоятельству, что хозяин лошади прослыл смутьяном и задирой, Билл остался безнаказанным, однако с той поры к нему стали относиться настороженно.

Билл бросил школу и стал работать на скотоводов, причем, надо отдать ему должное, работал не покладая рук. Ни тогда, ни впоследствии никто не мог бы упрекнуть его в лени. А он был очень чувствителен к отношению окружающих, этот спокойный, замкнутый и необщительный паренек, который охотно брался за самую тяжелую работу в наиболее отдаленных концах хозяйства.

Во второй раз он убил человека, который крал скот и ставил на животных свое клеймо. Вора застали на месте преступления трое ковбоев, которые ехали под началом старшего. Рядом с ним лежал связанный теленок, а в руках он держал зажатое двумя щепками раскаленное кольцо от подпруги. Бросив щепки, он схватился было за револьвер, но юный Билл, которому едва сровнялось пятнадцать лет, уложил его на месте.

— В жизни не видел ничего подобного, — говорил потом старший. — Этот ворюга непременно убил бы кого-нибудь из нас.

А месяц спустя Билл Тэнеман убил третьего, причем на глазах многочисленных свидетелей. Тот человек, чужак в их городе, жестоко избивал свою лошадь. Билл, чья любовь к животным была так же хорошо известна, как и его искусство в обращении с револьвером, отнял у него кнут и сбил его с ног. Незнакомец вскочил на ноги с револьвером в руке, выстрелил и промахнулся. А вот Билл не промахнулся. Билл Тэнеман всегда стрелял наверняка.

Все три случая можно было расценить как самозащиту, и все-таки люди начали сторониться Тэнемана. Билл целиком отдался своей работе. Вполне возможно, что его любовь к животным, так же как и их ответная привязанность, помогали ему найти выход чувствам, которые ему не удавалось обратить на людей.

Когда ковбойской работы не стало, он нашел себе место маршала в крутом ковбойском городке и оставался на этой должности в течение двух лет. Много раз ему случалось ехать по пыльной улице городка навстречу ворам и хулиганам. Всякий раз, приближаясь к нарушителям спокойствия, он чувствовал, как в нем нарастает какая-то непонятная мощная энергия. Одного взгляда на него, на воинственный блеск в его глазах было, как правило, достаточно для того, чтобы противник ретировался. Как ни странно, за этот период он не убил ни одного человека, но, поскольку за эти два года город был усмирен — полностью прекратились ссоры и драки, — Билл оказался без работы.

Сейчас тридцатилетний, шести футов и трех дюймов роста и ста тридцати фунтов веса, Тэнеман, казалось, состоял из одних мускулов. На его счету было одиннадцать человек, однако народная молва приписывала ему вдвое больше подвигов. Денег у него было мало, будущего — никакого, и все, на что он мог рассчитывать, это пуля в спину и одинокая могила где-нибудь на Бут-Хилл.

Кирк Бливин, юный красавец, только что побывал в баре, где пропустил пару-другую стопок. Этому девятнадцатилетнему повесе предстояло унаследовать огромное состояние Бливина-старшего, земли и скот. Он привык к грубым выходкам, и в то мгновение, когда он увидел всадника в шляпе с плоскими полями, его охватило желание пошутить.

В глазах мальчишки запрыгали веселые искорки. Он выхватил револьвер, раздался выстрел, на полях шляпы появилась дырка от пули… и Билл Тэнеман мгновенно, не слезая с седла, выстрелил в ответ.

Тэнеман держал под дулом револьвера остальных всадников, потрясенных неожиданным происшествием. Лежа на земле у ног лошади Тэнемана, Кирк успел прошептать:

— Прости меня, незнакомец, я не хотел… ничего плохого.

Эти слова произвели на Билла странное впечатление. Глядя на мальчика с непонятным ему самому сожалением, он впервые в жизни снизошел до того, чтобы объяснить свои действия, пробормотав:

— Думал, это хвастун — палит направо и налево, чтобы его считали крутым.

Милиган, который был вторым человеком после старика Бливина, кивнул.

— Он, конечно, сопливый дурак, а вот тебе советую немедленно мотать отсюда. На Бливина работают семьдесят ковбоев, и он души не чаял в своем сыне.

Тэнеман имел все основания для ответного выстрела, но это не стоило и выеденного яйца, когда речь шла о скорби отца, потерявшего ребенка. Любопытно отметить, что Тэнеман сожалел о своем поступке по двум причинам: во-первых, Кирк не таил на него злобы, а во-вторых, он был любимым сыном.

Дело в том, что за гранитным фасадом, защищающим душу этого убийцы, таилось страстное желание: ему безумно хотелось иметь сына.

Вид юного красавца, умирающего на дороге, потряс его до глубины души. Скверной была и сама ситуация — он не имел ни малейшего желания сражаться против человека, у которого по чистой случайности убил сына. Он подумал было поговорить со стариком, однако решил, что ему совсем не хочется расставаться с жизнью, а при мысли о том, как после этого свидания ему придется под пулями спасаться бегством, его пробирала дрожь. С этим мальчиком у него не было выбора, но вот дальнейших трагических событий следовало избежать любой ценой.

Билл Тэнеман сразу же направился в горы, пробираясь в самое сердце дикой пустынной Гваделупы, не оставляя за собой следов, как всякий путник, привыкший к глухим уединенным тропам. У него было достаточно провизии, воды и патронов — пускаясь в путь, он всегда заботился о том, чтобы иметь все необходимое на тот случай, если придется спасаться от преследования. Когда человек зарабатывает себе на жизнь с помощью револьвера, он знает, что врагов у него не счесть, и ждать от них пощады не приходится. Но на этот раз Билл скрывался с тяжелым сердцем. Как бы ни был оправдан его выстрел, он понимал, что убил ни в чем не повинного, хотя и безрассудного молодого человека, который был единственной отрадой в жизни старого владельца ранчо.

Много недель он скитался по пустыне, выбирая самые нехоженые тропы, питаясь тем, что давала земля, и лишь изредка отваживаясь заглянуть на какую-нибудь одинокую ферму или прииск, чтобы наскоро перекусить и перекинуться словечком с живым человеком.

Вскоре осень сменила лето, и однажды, ближе к вечеру, Билл стал лагерем на желтом ковре из опавших листьев осиновой рощи, в долине, расположенной между двумя горными отрогами. С окруженной вершинами площадки, которая, словно смотровая башня, высилась на самом краю горного кряжа, он осмотрел окрестность. Крутой склон, прямо под ним заканчивался покрытой травой котловиной несколько миль шириной. В дальнем конце этой котловины, под низкой цепочкой холмов, вился дымок и поблескивали огоньки. Это, очевидно, был город. Тут и там были разбросаны группки строений — фермы и ранчо. Отметив про себя, что человеческое жилье близко и в то же время на безопасном расстоянии, он вернулся к костру и безмолвию своего убежища.

Уже далеко за полночь Билл услышал звук копыт — где-то поблизости шла лошадь. Он быстро выскользнул из-под одеяла и прислушался, держа наготове револьвер.

Ночь была холодная. Вдоль долины тянул ветерок, чуть слышно шелестя в осиновых ветвях. Ярко сияли звезды, и под этим звездным небом единственным звуком был усталый шаг лошади, бредущей неизвестно куда.

Топот приближался, а потом лошадь, почувствовав присутствие человека, фыркнула. Тэнеман осторожно поднялся на ноги. Он видел смутные очертания всадника — человек припал к шее лошади — и еще кого-то у него за спиной… похоже, это был ребенок.

— Что случилось? — спросил Тэнеман, выходя из глубокой тени.

— Отец… — послышался дрожащий голосок. — В него стреляли.

Очень осторожно Билл Тэнеман снял раненого с седла и уложил на одеяла.

Он нагрел воды из своей фляги и промыл рану, в то время как ребенок, не отрывая глаз, смотрел на отца. Рана находилась с левой стороны, судя по ее виду, пуля попала в человека рикошетом, и была скверная — рваная. Тэнеман приготовил припарку из колючей груши и крепко перевязал рану, понимая, что хлопоты бесполезны. Прошло слишком много времени, и человек потерял много крови.

Глаза раненого наконец открылись, он посмотрел сначала на каменную стену, по которой плясали тени, а потом на Тэнемана.

— Ребенок?..

— Все в порядке. — После недолгого колебания Тэнеман решительно спросил: — Нужно кому-нибудь сообщить?

— Я боялся… Нет, сообщать некому. О ребенке… о ребенке позаботишься?

— А что случилось?

Несколько минут человек только тяжело дышал, но потом все-таки собрался с силами.

— Меня зовут Джек Таун. Ферма на Сентерфайр, я получил там участок. Они сожгли мой дом, в меня стреляли. Люди из Компании. У меня ничего не осталось

Тэнеман разжег костер, сварил похлебку и накормил ребенка. Потом внимательно оглядел умирающего, отметив про себя стоптанные сапоги, старые заплатанные джинсы. Заметил, как худ и бледен ребенок.

— Я верну назад твою ферму. — Голос Билла прозвучал хрипло. — Для ребенка.

— Лучше не пытайся. — Мужчина улыбнулся, собрав последние силы. — Но в любом случае спасибо.

— А что это за Компания?

— Люди Тома Бэнинга. А стрелял в меня Рэд Пикет.

Рэд Пикет… Наемный убийца. Очень опасный человек. А Бэннинг — в прошлом охотник, промышлявший пушным зверем. Теперь промышляет скотом и гребет все, на что упадет глаз.

— Твой ребенок получит свое ранчо. Я Билл Тэнеман.

— Тэнеман! В глазах человека мелькнула тревога, когда он посмотрел сначала на Билла, а потом на ребенка.

Билл мучительно покраснел.

— Не волнуйся, с ним все будет в порядке. — Он замялся, стесняясь признаться даже умирающему человеку. — Мне всегда хотелось иметь сына.

Джек Таун с удивлением смотрел на незнакомого ему высокого человека. Глаза его потеплели. Он пытался что-то сказать, но слова не шли.

Билл Тэнеман медленно повернулся к ребенку.

— Ложись-ка спать, сынок.

— Какой я вам сынок! — раздался негодующий голос. — Я девочка!

Тэнеман глядел на ребенка со все возрастающим страхом. Что ему делать? С девочкой нужно обращаться по-особому, а он понятия не имеет, с чего начинать. Мальчишка… ну, это куда ни шло, а вот девочка… Как, например, с ней нужно разговаривать? Он вообще редко с кем-нибудь разговаривал, и голос у него был грубый. Ситуацию следовало обмозговать.

В Томсонс-Крик, городишко с населением в двести пятьдесят человек, с двумя салунами, несколькими лавчонками в конце улицы и платной конюшней, Бетти Таун и Билл Тэнеман приехали вечером следующего дня. Тэнеман по-прежнему соблюдал крайнюю осторожность, однако все его мысли занимали проблемы, связанные с девочкой. Поместив лошадей в конюшню, он почистил куртку и шляпу, в то время как девочка с серьезным видом расчесывала волосы, и они вместе подошли к поилке для лошадей, чтобы вымыть руки.

— Пойдем поедим, — сказал Билл, когда девочка закончила вытираться.

Ее ручка доверчиво скользнула в руку Билла, и он ощутил странный трепет и теплоту в том месте, где находилось сердце. Чуть более горделиво, чем обычно, он пошел по деревянному тротуару улицы — высокий человек в черном и крошечная белокурая девочка с голубыми глазами.

Это был город ее отца, и где-то в окрестностях этого города его подстрелили, выгнали с фермы, на которой он думал обосноваться, которую хотел сделать своим домом. И в этом городе жили люди, которые без колебаний убили бы Тэнемана, знай они, зачем он здесь появился.

Жизнь оставила Биллу Тэнеману не слишком много иллюзий. Он знал, какую силу имеет богатство, знал, сколько ковбоев работает на Тома Бэнинга. Не было для него секретом, что представляет собой Рэд Пикет. Но ведь Тэнеман привык избегать опасности, ничего другого он не знал, но сегодня впервые у него была вполне осознанная цель.

Возле коновязи у кафе стояло несколько лошадей, все с клеймом Бэнинга. Секунду поколебавшись, Тэнеман решительно повел девочку к двери. Когда они вошли в кафе, он сразу заметил испуганный взгляд женщины, которая расставляла посуду на столе. Она посмотрела сначала на девочку, а потом на загорелого мужчину с обветренным лицом и выгоревшими на солнце волосами, который сидел во главе стола. Мужчина даже не поднял глаз.

В комнате, кроме него, были три ковбоя, еще один мужчина, по виду которого было трудно определить, кто он таков, и хорошенькая девушка в изящном дорожном платье.

При виде мужчины, сидевшего во главе стола, Бетти отпрянула, ее пальцы судорожно сжали руку Билла. Она подняла глаза на Билла, и он увидел, что они полны ужаса. Билл спокойно обошел вокруг стола и отодвинул два стула справа от Бэнинга.

Тот раздраженно посмотрел на вновь пришедших.

— Прошу прощения, это место занято.

Его взгляд скользнул на девочку, а потом снова на Тэнемана. Глаза злобно сузились…

Не обращая на Бэнинга внимания, Тэнеман усадил Бетти, а потом уселся на стул, стоявший ближе к владельцу ранчо. На мгновение их взгляды встретились, и Том Бэнинг ощутил нечто вроде шока: все внутри похолодело.

Успокоенная присутствием Тэнемана, Бетти принялась за еду. Вскоре она уже весело болтала. Глядя в красивые серые глаза девушки, сидевшей напротив нее, она сообщила:

— Это мой дядя Билл. Он провожает меня домой — ну, туда, где мы жили раньше. А дом наш сожгли. — И она беспокойно взглянула на узкий край стола, опасаясь, не сболтнула ли чего лишнего.

Чувство юмора было не чуждо Тэнеману.

— Не беспокойся, детка, — сказал он. — Люди, которые его сожгли, построят новый дом, гораздо больше и лучше прежнего. И он будет принадлежать тебе.

Один из ковбоев отложил в сторону вилку и посмотрел в сторону Бэнинга. Его взгляд по-прежнему был прикован к Тэнеману — похоже, он узнал этого человека. Ковбой начал подниматься на ноги.

— Ты работаешь на Бэнинга?

— Да.

— Тогда садись на место. Если собираешься искать Рэда Пикета, не трудись. Я сам его найду. — Тенеман хладнокровно положил еду себе на тарелку и стал есть. — Я презираю человека, — спокойно сказал он, — который нанимает убийцу, когда хочет сделать дело. Презираю человека, который убивает отца у детей. Так может себя вести только трусливый негодяй.

Лицо Тома Бэнинга побелело. Он начал было подниматься на ноги, но раздумал и сел на место.

— У меня нет при себе револьвера, — сказал он.

— А такие, как ты, его и не носят. — Тэнеман не давал ему передышки. — Ты прячешься за спину наемных убийц. А теперь послушай меня. Я здесь для того, чтобы защищать интересы дочери Тауна. Ты заново построишь сожженный тобою дом и вернешь его скот. А когда все это сделаешь, выходи на улицу с револьвером, и мы с тобой встретимся. Но выходи сам, Том Бэнинг, а не подсылай убийцу.

Он нацепил на вилку кусок мяса, отправил его в рот и стал молча жевать. Через несколько минут, подняв глаза, он увидел, что взгляды людей, находившихся в кафе, сосредоточены на нем.

— Отца вот этой маленькой девочки убили ковбои по приказанию Тома Бэнинга. Доказать это будет нелегко, да я и не собираюсь этого делать. Мне, как и всем остальным, известно, кто находится здесь. Он ограбил эту девочку, лишил ее отца, украл у нее дом. Отца я ей возвратить не могу, а вот вернуть дом — могу.

Лицо Тома Бэнинга налилось кровью. Сидевшая за столом девушка смотрела на него с ужасом, и он похолодел от страха при мысли о том, что она может о нем подумать. С самых юношеских лет драчун и забияка Бэнинг привык полагаться на наемную силу, и вот теперь этот человек бросает вызов лично ему, причем в такой форме, что избежать поединка невозможно. Очевидно, что незнакомец заранее все это обдумал.

— Мэм, — обратился Тэнеман к той женщине, что постарше, — дайте этому человеку еще кофе. — Он указал на ковбоя, который хотел встать со своего места. — Насколько я понимаю, он уже достаточно давно работает на Бэнинга, и имеет право убедиться, на кого работает: на смельчака или на труса.

Эта прямая атака застала Бэнинга врасплох, а когда его удивление прошло, он не на шутку встревожился. Ему бросал вызов не какой-нибудь нахальный юнец, а зрелый мужчина, опасный противник. Попытайся он уйти, этот человек может заставить его сесть на место, и тогда он должен будет либо подчиниться, либо ввязаться в драку.

Тэнеман обернулся к девочке, чтобы разрезать ей мясо. Он говорил с ней ласково и спокойно, и девушку, сидевшую напротив, тронуло то, как изменился его тон.

Кейт Риерсон, хозяйка ресторана, предложила уложить девочку спать. Соскользнув со своего стула, Бетти обняла Билла за шею и поцеловала в обветренную щеку.

— Спокойной ночи, дядя Билл.

Стройная девушка за столом посмотрела на него и улыбнулась:

— Вы, по-видимому, умеете обращаться с детьми.

Билл Тэнеман почувствовал, что краснеет.

— Да нет, мэм, вы ошибаетесь. Это малышка знает, как со мной обращаться.

Когда девочка ушла, девушка с серыми глазами налила себе в чашку кофе.

— Я считаю, что это дело в компетенции маршала, и, если предъявленные вами обвинения справедливы, виновного будут судить за воровство и убийство.

Том Бэнинг хотел что-то сказать, но передумал. Теперь он по-настоящему испугался. Револьверы, даже если они направлены на него, — дело знакомое, против этого он может принять свои меры. А вот объяснить присяжным, как это он без всякой жалости убил человека, подвергнуться допросу прокурора — совсем другое дело.

Закончив есть, он спокойно встал — Билл Тэнеман не обратил на него никакого внимания — и в сопровождении своих ковбоев спокойно вышел из кафе.

Пенелопа Грей внимательно рассматривала крупного мужчину с суровым обветренным лицом. С теплым чувством она вспомнила, как он смотрел на девочку, словно самому себе удивляясь. Она инстинктивно поняла, что этот человек долгое время, а возможно, всю жизнь, был одинок.

— У вас когда-нибудь была жена?

— Ни одна женщина, я думаю, не захочет иметь дело с таким, как я.

— А мне кажется, вы очень хороший. — Она коснулась кончиками пальцев его рукава. — Человек, готовый защищать права чужого ребенка, рискуя при этом своей головой, не может быть плохим. Это прекрасный человек.

После того как девушка ушла, Билл Тэнеман еще долго сидел за столом. Маленькая деталь привлекла его внимание. Он был очень наблюдателен, прекрасно разбирался в людях и заметил, что слова Пенни и связанная с ними опасность оказаться к руках правосудия испугали Бэнинга гораздо больше, чем его собственные угрозы. Спросив перо и бумаги, он принялся сочинять письмо Дэну Куперу.

С Дэном Купером он не встречался уже давно. Когда-то Дэн, будучи шерифом, гнался за Биллом после очередного убийства; его лошадь сломала ногу, оступившись в какой-то норе. Происходило все в дикой пустынной стране, где повсюду рыскали команчи. Тэнеман вернулся, забрал у Купера револьвер, посадил его себе за спину и довез почти до самого города — ссадил на землю за милю от окраины. Теперь Купер был судьей и играл весьма заметную роль в политической жизни.

На рассвете Тэнеман поднял с постели хозяина лавки, чтобы купить особый револьвер и пятьдесят патронов к нему. Он зарядил револьвер, рассовал по карманам патроны, а потом оседлал лошадь и отправился в путь.

Было еще очень рано… В мескитовых 4 зарослях кричал перепел, когда он быстрой рысью ехал в сторону фермы Тауна. Он нашел это место по описанию Кейт Риерсон — спокойная речушка, небольшой прудок, огород, заросший сорняками, и остатки сгоревшей хижины.

Наметанным взглядом Билл оглядел местность. Вот в той яме, где любят валяться бизоны, может скрываться засада… Вон за той грудой камней… Однако думать следует не о защите, а о нападении. Он привязывал лошадь в кустарнике за речкой, когда услышал топот копыт. Мгновенно обернулся, подняв револьвер. Это была Пенни Грей.

— Зачем вы приехали? — Голос его звучал хрипло. — Этого не нужно было делать. Здесь не место для женщины — могут случиться всякие неприятности.

— А по-моему, самое место, Билл. Сейчас сюда явятся люди Бэнинга. Во всяком случае, — на ее губах заиграла улыбка, — женщина вам нужна… гораздо больше, чем вы думаете.

Эти слова задели его за живое, и он сердито отвернулся. Откуда эти женщины знают, куда именно направить удар, чтобы ранить поглубже? Даже когда не собираются причинить боль?

И тут он услышал, топот скачущих лошадей. Многих лошадей.

В маленькой долине показались всадники — их было не меньше дюжины — с Томом Бэнингом во главе. С чувством, сильно смахивающим на панику, Билл увидел, как Пенни вынула револьвер из кобуры.

— Вы в это дело не вмешивайтесь, — сказал он.

В этот момент подъехал Бэнинг. Присутствие девушки его немало озадачило. Он никогда еще не убивал женщин и знал, что его головорезы, если, конечно, не считать Рэда Пикета, не одобрят подобного поступка.

— Отошли девчонку в город, — раздраженно потребовал он. — Я воюю с мужчинами, а не с бабами.

— Значит, не надо воевать, мистер Бэнинг, — серьезно проговорила Пенни. — Хотя, как мне кажется, ваши моральные принципы не столь уж безукоризненны, как вы хотите показать. Вы отняли у девочки все, что у нее было. — Она посмотрела на Тэнемана. — Я приехала сюда сама, по своей собственной воле. Так что делайте то, за чем приехали.

Бэнинг молча жевал свой ус, и тогда заговорил Тэнеман:

— Только попробуй открыть здесь стрельбу, Бэнинг, и ты никогда не увидишь, к чему это приведет. Я всажу тебе пулю в самое сердце. — Он поднял револьвер и снял с предохранителя. — Возможно, он мне не верит, Таскоза, — сказал Билл, обращаясь к долговязому ковбою за спиной Бэнинга. — Скажи ему, кто я.

Таскоза ерзал в седле, предвкушая эффект, который произведут его слова.

— Послушайте, хозяин, этот парень — Билл Тэнеман.

Том Бэнинг ощутил всю силу этого удара. Тэнеман… стреляет без осечки, убивает с первого выстрела. Не удивительно, что он не испугался, услышав про Рэда Пикета.

Том Бэнинг неподвижно сидел в седле, чувствуя как холодная рука смерти сжимает ему горло. Больше всего на свете он любил жизнь, а этот человек обязательно его убьет. Ни его люди, ни власть, ни деньги, ни огромные стада — ничто не сможет остановить смертоносную пулю.

Он проиграл и понимал это. Повернув лошадь, Бэнинг крикнул:

— Поехали, ребята.

— Бэнинг! — Тот натянул поводья, не поворачивая головы. — Даю тебе неделю на то, чтобы начать строительство дома в шесть комнат с двумя печами, загоном для скота и амбаром. Советую не мешкать и приступить к делу немедленно.

Всадники поехали прочь, подняв облачко пыли.

— Вы победили.

Тэнеман покачал головой.

— Бэнинг непременно попытал бы счастья, если бы здесь не было вас.

Одна неделя… Он тянул время, чтобы Дэн Купер успел получить его письмо, тянул, потому что больше не хотел убивать.

Тэнемана волновала эта высокая женщина с твердым взглядом, что ехала рядом с ним по направлению к городу. В чем ее интерес? Почему она занимается этим делом? Кто она, в конце концов? И что здесь делает?

Город знал о противостоянии и выжидал. Ждали Рэда Пикета. Ковбои Бэнинга обязательно расправятся с Тэнеманом. Зрелище обещало быть интересным.

Тэнеман привык к опасности — это был его образ жизни.

На второй день в салун явились четверо ковбоев Бэнинга. Тэнеман вошел вслед за ними и спросил себе виски. Всадники, увидев его, прониклись уважением. Он дал им понять, что, если его ищут, далеко ходить не нужно.

Наступил пятый день. Было сухо и жарко, в воздухе — ни ветерка. От жары во рту все время держался металлический вкус. Стоило чуть пошевелиться, и все тело покрывалось потом. Люди предпочитали сидеть в помещении, несмотря на жару, а если и выходили, то ненадолго и спешили как можно скорее вернуться.

В полдень в город явился Том Бэнинг в сопровождении пятнадцати всадников. Они оставили лошадей в загоне платной конюшни и не спеша разгуливали по улицам, болтая и покуривая.

Тэнеман услышал об их появлении и заказал себе еще чашку кофе. Кофе принесла ему Кейт Риерсон, а Пенни наблюдала, крепко сжав побледневшие губы.

Отставив стул, Тэнеман поднялся на ноги. Бетти тоже вскочила.

— Куда ты идешь, дядя Билл? Можно мне с тобой?

— Нет, нельзя. — Он погладил ее мягкие белокурые волосы. — Побудь здесь, вместе с Пенни.

В первый раз он назвал девушку по имени и, взглянув на нее, увидел, что она улыбается. Билл быстро повернулся и вышел, ругаясь про себя.

Нужно было делать дело, но на этот раз ему совсем не хотелось этим заниматься. Выйдя в застывший зной улицы, он не почувствовал в себе прежней удали, желания бросить вызов противнику, заглянуть в лицо смерти и рассмеяться. Когда, как давно это случилось? Когда покинула его эта страсть к борьбе, это желание вступить в смертельную схватку ради самой схватки? Что с ним произошло? Когда любишь драку, когда готов сразиться с любым противником, на смерть этого противника смотришь как на что-то неизбежное. А вот теперь он не находил в себе этой готовности примириться со смертью противника. Билл Тэнеман знал, что нужно сделать, он был готов, но никакого удовольствия при этом не ощущал. Единственное, на что он был способен, это сделать вид, притвориться, дабы не обмануть ожидания зрителей.

Сотни глаз смотрели на него. Перед ними был Билл Тэнеман, живая легенда. Никто не желал бы оказаться на его месте, и тем не менее ему немного завидовали. Каждому хотелось бы вот так выйти на улицу, полную врагов, с таким грозным, решительным видом, как у него.

Том Бэнинг ожидал в салуне. Рядом с ним сидел Рэд Пикет. Они с точностью до минуты могли рассчитать, когда Тэнеман появится на улице. И вот его тень заслонила свет в двери салуна.

Снаружи возникла суета, послышалось шарканье ног, и салун наполнился людьми Бэнинга.

Билл Тэнеман посмотрел на них, взглянул на Бэнинга и Пикета, которые повернули головы в его сторону. Он стоял абсолютно спокойно, двигались только его глаза, настороженные и внимательные. Эти двое и еще не меньше десятка. Вступят ли эти десять в бой, если убрать тех двоих? Если вступят, то он, Тэнеман, наверняка последует за своими жертвами в могилу. Мрачная улыбка скользнула по его лицу.

— Ну что же, Том, — спокойно сказал Тэнеман. — Ты, я вижу, как обычно, прячешься за спину наемного убийцы.

Рэд Пикет чуть отодвинулся от бара. Он был готов вытащить револьвер… однако этого не сделал. Он смотрел в холодные серые глаза Билла Тэнемана, а секунды летели одна за другой.

— В любое время, Рэд.

Вот оно. Сейчас… Но тот словно застыл. Хотел вытащить револьвер, намеревался это сделать… но не делал.

У дверей возникло движение, и на пороге показался высокий седоусый человек. Голос у него был резкий и решительный.

— Немедленно прекратить!

Крупные капли пота выступили на лице Рэда Пикета. Не отрывая широко раскрытых глаз от лица Тэнемана, он отступил. Собираясь повернуться, заметил презрительный взгляд бармена. Бэнинг на него не смотрел.

Седоусый человек направился к бару, пройдя между Бэнингом и Тэнеманом.

— Я — судья Дэн Купер, — сказал он. — Давайте решать это дело без оружия.

Том Бэнинг кашлянул, прочищая горло. Он был бледен и испуган. Купер стал неторопливо объяснять ситуацию. Старым временам наступил конец. Бэнингу придется предстать перед судом. Купер предложил: если Бэнинг выполнит требования Тэнемана, он, Билл, станет просить для него снисхождения, но, так или иначе, его будут судить за убийство.

— Для того чтобы тебя арестовать, нужно будет вызвать шерифа. Ты, конечно, можешь попытаться бежать, однако, принимая во внимание твои возможности, думаю, предпочтешь предстать перед судом и защищаться.

Бэнинг, выходя из комнаты, столкнулся на пороге с Рэдом Пикетом.

— Ты уволен, — бросил он, не останавливаясь.

Рэд Пикет посмотрел на него, словно не понимая, а потом повернулся и, спотыкаясь, пошел из салуна. Солнце жарило ему спину, когда он медленно брел по улице. Он ни о чем не думал, ничего не чувствовал, просто шел и шел.

Открылась дверь, и в салун вошла Пенни.

— Билл? С тобой все в порядке?

Напряжение медленно отпускало этого крупного сильного человека.

— Все в порядке. Хочу пойти к себе и как следует отоспаться. Я бы… я бы хотел завтра встретиться с вами. Может, прогуляемся верхом, если вам захочется.

— С большим удовольствием, Билл. Только скажите когда.

Он устало улыбнулся и направился к лестнице.

Купер задумчиво смотрел то на одного, то на другую.

— У этого парня в жизни было много всякого, мисс, но он хороший человек. Я всегда это знал.

— И я тоже, — серьезно отозвалась она. — Я это поняла, увидев его рядом с Бетти… и еще поняла, что это мой человек.

На следующее утро тишину спокойной долины нарушил стук топоров, сопровождаемый проклятиями. Пятнадцать крутых ковбоев трудились над постройкой нового шестикомнатного дома для Бетти Таун.

ВЕРНОЕ РУЖЬЕ

Когда к рассвету Джим Торн преодолел перевал и, сгибаясь под шквалом проливного дождя, выехал из сосновой рощицы на горную террасу, он увидел сквозь серую завесу, как внизу, на равнине, пляшет яркий столб пламени.

«Великовато для походного костра, да и кто в такую непогоду стал бы разводить костер под открытым небом?» Горела станция Пересохший Ручей, с которой двадцать минут назад должен был отправиться дилижанс Анджелы.

Торн свернул с наезженной тропы и, рискуя свернуть себе шею, направил коня меж сосенками по склону, устланному скользким ковром хвои. Опасный спуск он закончил вскачь и тут же понесся напрямик по прерии, в стороне от дороги.

Жадные языки пламени еще лизали обуглившуюся древесину, но станция Пересохший Ручей прекратила существование. В дымящейся груде золы с той стороны, где был фасад здания, виднелись почерневшие ободья и ступицы колес.

От волнения пересохло в горле. Джим Торн остановил коня и осмотрелся, затем объехал пожарище кругом. Труп был всего один — мужчины, подпоясанного широким ремнем. Торну хватило одного беглого взгляда, чтобы узнать в нем станционного смотрителя Фреда Барлоу. Но где же Анджела? И где Эд Хантер, который должен был править лошадьми?

Неровная цепочка следов, отпечатавшихся в грязи, привела его в конюшню к телу Хантера. Бедняга был убит двумя выстрелами — первую пулю он получил в спину, когда побежал, вторую выпустили, добивая раненого.

Следов Анджелы пока не было.

По-прежнему в седле, он повернул назад. Покопавшись черенком вил в груде золы, оставшейся от повозки, Торн извлек на свет саквояж, из которого посыпались обгоревшие лоскуты женской одежды. Вещи принадлежали Анджеле.

Значит, все-таки она была здесь.

Он выпрямился в седле, не обращая внимания на потоки дождя. Анджела добралась до станции и погрузила багаж. Когда случилась беда, она, должно быть, уже сидела в дилижансе или вставала на подножку.

Апачи? Маловероятно. Вот уже почти год они не доставляли неприятностей, и к тому же труп Эда Хантера не был изуродован.

За подмогой ближе всего было ехать в Уайтуотер — пятнадцать миль к северу. Но с каждой минутой Анджелу увозили все дальше.

Развернув жеребца, Торн снова въехал в конюшню. Лошадей не было. Он нагнулся и стал разглядывать пол. С тех пор как начался дождь, здесь побывал, по крайней мере, один человек: на полу остались следы не успевшей высохнуть грязи.

Обычно в конюшне находились четыре лошади, но он мог с уверенностью сказать, что ночью здесь было оставлено восемь животных. Зная, что четыре из них принадлежали Барлоу и что подковы, которые тот ставил, имели характерную форму, Торн стал рассматривать следы.

Опознать по ним четырех ломовиков не составило труда. Три из четырех оставшихся лошадей оказались нездешними, но у последней на одном из копыт стояла подкова Барлоу. Стойла чужаков были чисты; это означало, что хозяева завели их сюда до грозы.

Барлоу нередко предоставлял свою конюшню проезжим незнакомцам, но раз у этой лошади была его подкова, значит, кто-то из его последних гостей бывал здесь и прежде.

Джим Торн подъехал к воротам и стал набивать трубку. Срываться с места и мчаться на помощь к Анджеле не имело смысла. Сперва нужно поразмыслить.

Те четверо приехали накануне. Анджела добралась сюда чуть раньше и, скорее всего, сразу легла спать. Очевидно, все было спокойно до прибытия утреннего дилижанса.

И Фред Барлоу, и Эд Хантер знали Анджелу. Оба были его давними приятелями и порядочными людьми. Оба были готовы в случае чего за нее вступиться. «Вот в этом-то и разгадка», — осенило Торна.

Его жена была не какой-нибудь там легкомысленной красоткой — она была надежна, чиста и верна. Но ее тело всегда притягивало взгляды мужчин. А что, если один из незнакомцев стал к ней приставать? Барлоу никому не позволил бы оскорблять женщину в его присутствии, равно как и Хантер, славившийся незаурядной храбростью.

Внезапно Джим Торн увидел полную картину происшедшего. В его душе не было и тени сомнения. Оттены и Фрейзер!

Полгода назад они пришли с гор Теннесси и обосновались на плато Полумесяца. Угрюмые, опасные люди, никогда не заводившие друзей, они вечно искали ссор и рыскали в поисках женщин.

«Серьезные ребята, — заметил однажды Барлоу. — Не знаю, откуда они взялись, но такие нигде не приживутся. А коли уйдут, оставят за собой не один труп».

Джим Торн представил их себе. Сухощавые, мускулистые мужчины со впалыми щеками и смуглой кожей; Фрейзер сбит поплотнее. Главенствовал над ними Бен Оттен, человек с тонкими, холодными губами и шрамом на скуле.

Они не разводили скот, питались мясом с бобами, по ночам перегоняли табуны, получая за это виски, которым приторговывали.

Уже через месяц после появления в этих краях на их счету было убийство в Санта-Рита. Они напали на человека все втроем и пристрелили его. Поговаривали, что это они заварили кашу у Круглой скалы, но охотников до выяснения не нашлось, так что их просто оставили в покое.

Когда Анджела ушла из дома, она отправилась на станцию, о чем было сказано в записке, которую она оставила на столе. Оттены и Фрейзер заехали переждать здесь непогоду, хотя как гостей их скорее терпели, чем приветствовали. Кто-то из них затеял перепалку, и Барлоу был застрелен. Затем они убили Хантера, подпалили станцию и скрылись, забрав Анджелу с собой.

Вырвав лист из блокнота, Джим послюнявил огрызок карандаша и записал свои догадки. Дверь в конюшню открывалась вовнутрь, и к ней можно было прикрепить листок, не боясь, что его замочит дождь. Подойдя с угла к кузне, Джим ощупал старую накидку, висевшую на гвозде, и вытащил из-под нее запасное оружие Барлоу.

Это был четырехзарядный дробовик барабанного типа со спиленным на несколько дюймов стволом. Проверив заряды, Торн сунул его под плащ и пошел к коню. Эд Хантер, несомненно, бросился за этим ружьем, когда его ранили.

Поколебавшись, Джим Торн повернул обратно к стойлам, где насыпал немного зерна в походный мешок и привязал его к седлу под свернутым одеялом. Затем он вывел коня наружу и вскочил в седло.

От плато Полумесяца его отделяло двадцать миль, но те, кого он преследовал, должны были двигаться по тридцатимильному маршруту. Торн был уверен, что Оттены, осевшие здесь совсем недавно, не могли знать кратчайший путь через Дождевой ручей и седловину к Западной Вилке.

Станция сгорела дотла, двое его друзей убиты, а жена похищена. В сердце у Торна не осталось места для жалости.

Анджела выросла на востоке — эта милая домашняя девушка стала ему хорошей женой, только ей не нравилось, что он не расстается с оружием. Она слышала, что однажды он убил человека, какого-то грабителя. Но то было еще в Техасе, задолго до их свадьбы. И они жили душа в душу до тех самых пор, пока не появился Лонни Мейсон.

Джим Торн сразу его раскусил. Застенчивый, довольно смазливый, на вид не старше двадцати, Лонни казался Анджеле тихим и безобидным пареньком, но Джиму достаточно было увидеть его лишь раз, чтобы разглядеть в нем прирожденного убийцу.

Не единожды Лонни заглядывал на ранчо поболтать с Анджелой, и всякий раз в его глазах чувствовалась едва скрытая насмешка над Джимом. Лонни слыхал про Джима, и, хотя Торн на своем веку убил всего одного человека, он когда-то был рейнджером в Техасе, где завоевал внушительную репутацию. И его репутация была для Лонни что наживка.

Все произошло неожиданно. Часть скота отбилась от стада, и Торн с Фредом Барлоу отправились на поиски. По дороге они наскочили на Лонни в компании незнакомого мужчины — те свежевали тушу теленка… из стада Барлоу.

Лонни выхватил револьвер с невероятной быстротой, но Джим Торн еще не забыл уроки, которые дала ему жизнь в Техасе. Лонни упал навзничь с простреленным сердцем, но одна из пуль незнакомца успела вспороть Фреду пояс, прежде чем выстрелы Торна спасли старика.

Анджела была глубоко потрясена. Джиму навсегда запомнился ужас в ее глазах, когда он по дороге к шерифу заезжал на ранчо с двумя трупами, перекинутыми через седла коней убитых.

Она выслушивала его объяснения, но казалось, слова не оставляли отзвука в ее сознании. Она не верила, что Лонни был способен на кражу, не говоря уже об убийстве. Джим Торн слишком поспешно делал выводы и был слишком скор на руку. Она знала, что рано или поздно этим кончится, если он не прекратит носить с собой оружие. Фред Барлоу тоже пытался ей втолковать, как было дело, но она могла осмыслить лишь то, что ее муж пролил кровь двух человек, одним из которых был юноша с мягким голосом и женственным лицом…

Они спорили об этом несколько раз, и в конце концов Джим вышел из себя. Он наговорил кучу лишнего — сказал, что она не может быть женой человеку из здешних мест, и, если ей угодно, пусть убирается с Запада в родные края. Все это было сказано в порыве гнева, и он был ошарашен, когда, вернувшись в один прекрасный день, не застал ее дома.

Низкие тучи, налившись тяжестью дождя, нависли над прерией, когда он обогнул гору у входа в каньон Дождей. Свернув на тропинку над ревущей водой, Торн снова начал подъем. Послушный конь был давно к этому привычен. Раскаты грома в глубине каньонов отражались от скал, словно гигантские валуны катились по неровному мраморному коридору, стены которого отзывались гулким эхом.

Сосны уже не были зелены, они потемнели от дождя. Качаясь в седле в такт неторопливому шагу коня, Торн щурился, стараясь разглядеть впереди седловину, через которую лежал путь к Западной Вилке.

Когда Джим Торн добрался до уступа, дождь снова усилился. По обе стороны виднелись пики, каждый выше десяти тысяч футов; сама седловина находилась на восьмитысячной отметке. Кругом почти не было деревьев; дождь сплошным потоком падал на голые камни.

Не останавливаясь ни на миг, Джим смотрел, как молнии перескакивают с пика на пик и с треском вонзаются в скалистые склоны. Дождь исхлестал его плечи до тупой боли; конь несколько раз пытался свернуть с пути, но Торн упрямо гнал его вперед, и вскоре, оставив седловину позади, они начали спуск.

Из перелеска Джим Торн взглянул в сторону нагорья. Прямо перед ними лежал причудливый лабиринт, путаница изломанных каньонов среди вздымавшихся в небо пиков. Красные скалы увенчивались стройными рядами сосен, которые были похожи на орудийные батареи, ощетинившие стволы на фоне темно-серого неба. Джим пустил коня под гору, и тот перешел на уверенную рысь.

Оттены наверняка отстали, поскольку они пошли в обход и, не зная местности, были вынуждены двигаться с осторожностью. Торн вдруг увидел глубокую трещину по правую руку; повернув коня, он направился через сосновую рощицу и нашел узкую тропинку, что вела ко дну каньона.

Под ними с ревом неслась масса пенящейся воды: тропа огибала реку, едва ее не касаясь. Конь зафыркал, подал влево, но, повинуясь настойчивому седоку, боязливо тронулся вниз. Через полчаса дорога повела вокруг горы в сторону от ущелья, вышла на ровный пятачок высокогорья, и, когда Торн снова дал коню передышку, они уже были в густом сосновом бору над нагорьем Полумесяца.

Найдя несколько сосен, кроны которых соприкасались, надежно защищали от дождя, Джим Торн устало сполз наземь и чуть погодя, сняв с коня удила, привесил ему на морду торбу с зерном. Оставив его, Торн пробрался сквозь деревья и окинул взглядом лощину.

Он увидел все ту же старую хижину, какой она запечатлелась в памяти в последний раз — приземистое строение с конюшней сбоку и загонами в двадцати шагах. Торн сел на корточки, прислонившись к стволу дерева, и набил трубку. Из бушующей лавины дождь перешел в ленивую изморось. Теперь, в сгущавшихся сумерках, Торну оставалось только ждать.

Было уже совсем темно, когда он их увидел. Шестеро всадников и несколько краденых лошадей спускались в лощину. В бинокль он стал вглядываться в лица, начав с Анджелы. Она была бледна, но держалась с вызовом. Один из мужчин ссадил ее с коня и повел в дом. Остальные расседлали лошадей и погнали их в корраль.

У лачуги была единственная дверь, а вместо окон — лишь узкие бойницы, чтобы держать оборону, но сквозь них невозможно было разглядеть, что происходит внутри. Итак, у Торна был всего один путь в хижину.

Присев на обрыве холма, он изучал обстановку холодным, бесстрастным взглядом. Он уже знал, что делать. Иного выбора нет: нужно проникнуть внутрь через дверь. И действовать без промедления…

Анджела Торн растерла запястья и огляделась.

В противоположном конце помещения по обеим сторонам стояли широкие двухъярусные нары, на которых валялись скомканные грязные одеяла. У стены лежала перевернутая скамейка, повсюду были разбросаны драные сапоги, обрывки уздечек и прочая дребедень. Воздух был спертый и тяжело отдавал потом.

Фрейзер нагнулся к очагу и начал разогревать бобы в засаленном горшке. Дейв Оттен, смуглый красавчик с черными как смоль волосами, которые свисали на глаза, стянул ботинки и, ухмыляясь Анджеле в лицо, завалился на ближайшую койку, закинув руки за голову.

Это Дейв попытался ее сграбастать, когда она отказалась отвечать на его недвусмысленные знаки внимания, и Фред Барлоу отпихнул его руку.

Кто-то из спутников Дейва сшиб Барлоу с ног, и они стали его пинать. Дейв оставил ее и подключился к избиению. Расправа была неспешной, методичной, предельно жестокой. Эд Хантер прибежал на крик Анджелы, но тут же развернулся и бросился в сторону конюшни… Бен Оттен подошел к двери, поднял револьвер и, тщательно прицелившись, спустил курок.

Потом он вышел и спустя мгновение раздался еще один выстрел.

К тому времени жизнь уже покинула распростертое на полу тело Барлоу; на месте его лица было сплошное кровавое месиво.

Они насильно усадили ее в седло. Дверь станции была приоткрыта, и Анджела видела, как двое из них выгребли золу из печи и стали разбрасывать ее ногами по всему полу, загоняя под шторы. Когда Джуд выгнал лошадей из конюшни, крыша здания, несмотря на дождь, вспыхнула, словно факел. По пути к своему коню Джуд поднял головешку и швырнул в дилижанс.

Глядя на зарево, Дейв смеялся. Он продолжал посмеиваться, когда они уже встали на тропу, ведущую в горы.

Теперь Бен Оттен неспешно скручивал сигарету, глядя на брата, вытянувшегося на нарах.

— Дейв, — медленно проговорил он, — как рассветет, седлай лошадей. Надо отсюда смываться.

Дейв приподнялся на локте.

— К чему, Бен? — запротестовал он. — Кому придет в голову, что это наших рук дело? А хоть бы кто и догадался: тут ведь ничего не докажешь.

Джуд перетер зубами табак и сплюнул жвачку в очаг.

— А кому тут что доказывать? — рассудил он. — Всяк поймет, что это мы, и за нами погонятся. Бен прав.

— Если вы еще в здравом уме, — вдруг сказала Анджела, — то дадите мне лошадь и сейчас же отпустите, пока с вами не расправился мой муж.

Дейв повернул голову и окинул ее медленным взглядом.

— А я и не знал, что ты замужем.

— Лучше отпустите по-хорошему, — тихо повторила она.

Бен Оттен раскурил самокрутку.

— Бояться-то мы никого не боимся. Но здешним парням будет не по нраву, когда они прознают, что кто-то взялся ихних баб уволакивать. А с ребятами из Уайтуотера шутки плохи.

Анджела застыла в оцепенении. Бен Оттен, без сомнения, был толковей остальных. Только бы ей найти правильные слова…

— Муж найдет меня. Он уже побывал на станции и наверняка смекнул, что к чему.

Дейв издал зловещий смешок.

— Это вряд ли. Ты ж его бросила, верно? Слышал я, как вы с Барлоу шушукались, только ни черта не понимал, пока ты не сказала, что замужем.

— Я оставила ему письмо.

Бен Оттен пристально наблюдал за ней. Похоже, он понял, что она говорит правду.

— Лучше ему за нами не гоняться.

В отчаянии она выговорила:

— Он может за себя постоять. Он был рейнджером в Техасе.

Напрягши спину, Оттен развернулся к ней лицом.

— Как его звать?

Анджела вздернула подбородок и гордо бросила:

— Джим Торн.

На каменном приступке зазвенела оброненная вилка. Фрейзер поставил горшок и вытянулся во весь рост. У него был жалкий вид.

— Бен, это он. Тот парень, про которого я тебе говорил. Это он ухлопал Лонни Мейсона.

Наступила тишина. Было видно, что известие о том, кто ее муж, сильно подействовало на всех пятерых. Несмотря на худшие опасения, в Анджеле теплилась надежда. Если бы только они ее отпустили! Дали бы уехать, прежде чем здесь появится Джим… Потому что внезапно, испытывая смутное чувство вины, она поняла, что он без колебаний пойдет по ее следу.

Она отчетливо представила его спокойное, задумчивое лицо, увидела маленькие смешливые морщинки у глаз и скупую улыбку, ощутила нежность и тепло его больших, заскорузлых от работы рук.

— Молодчина! — Голос подал Оттен по прозвищу Молчун. Он был старше всех, кроме Бена, и слов попусту не тратил.

— Лонни был маленький паршивый головорез.

— Но стрелял метко, — заметил Фрейзер. — И чертовски быстро. К тому же с ним был Бейкер.

Он снова присел на корточки у печи.

Бен Оттен затянулся.

— Может, она и права, — пробормотал он. — Может, взять да и отпустить ее?

Дейв соскочил со своего ложа, сверкая глазами.

— Спятил? — захрипел он. — Она моя! И я ее не отпущу, слышишь!

Бен повернулся и с минуту разглядывал Дейва. Затем спокойно произнес:

— Ты никак забыл кто втянул нас в эту передрягу? Ты самый, Дэйв. Не позарься ты на нее, мы бы здесь горя не знали. И знаешь, мне это уже начинает надоедать. Это из-за тебя нам пришлось убраться из Мобетти. Все из-за твоей охоты до девок.

— Она все про нас расскажет, — забеспокоился Джуд Оттен. — Надо ее прикончить на рассвете, и тогда точно никто ничего не докажет.

Бен Оттен раздраженно нахмурился. Его злила эта глупая болтовня. Никто и не станет искать доказательств. Докопаться до истины можно и так, а там, коли схватят, наденут каждому по тугому галстуку. Он сделал последнюю затяжку. Нет, девчонке все равно не…

Сквозняк едва не задул лампу, рванувшись через распахнутую дверь, и, когда та закрылась, они увидели перед собой высокого мужчину в кожаных нарукавниках и со скрещенными на груди ремнями. Из-под его накидки выглядывало дуло; левой рукой он слегка приподнял шляпу, и Анджела ощутила в горле легкий дрожащий спазм.

— Вы, ребята, сваляли дурака, — негромко сказал Джим Торн.

— Это ты свалял дурака, — ответил Бен, — что сюда заявился.

— Как сказать.

Голос Джима звучал все так же тихо, только обрезанное дуло четырехзарядного ружья слегка подалось вверх.

— Дроби не хотите отведать?

Фрейзер стоял на коленях. Он находился в радиусе разлета дроби, равно как Бен и Джуд. Фрейзера лихорадило; Джуд сидел без движения, держа руки на виду.

— Ну так что дальше? — вполголоса спросил Бен.

— А дальше, — по-прежнему тихо проговорил Торн, — я заберу жену домой. Остальное решите с ребятами из Уайтуотера.

— Никуда ты ее отсюда не заберешь. — Дейв присел на койке, держа в руке магнум 44-го калибра. — Положи-ка свое ружье.

Джим Торн, слегка улыбнувшись, покачал головой.

У Бена Оттена сузились глаза.

— Дейв, убери пушку.

Дейв засмеялся.

— Не будь кретином, Бен. Не видишь, у нас мужской разговор.

— Три за одного, — сказал Торн. — Цена подходящая.

— Убери пушку, Дейв! — Голос Бена странно изменился.

Дейв ответил новым смешком.

— Я ж тебе надоел! Забыл, что ли?

— Дейв! — плаксиво взмолился Фрейзер. — Не надо.

Анджела сидела не шевелясь и смотрела на Дейва. Она знала, что он не опустит револьвер, что, рискуя жизнью своих братьев и Фрейзера, он собирается выстрелить.

Бен тоже знал. Это было видно по его лицу, по тому, как у него натянулась кожа на скулах.

Джим Торн спокойно произнес:

— Я видел, как из парня вытряхивали свинец сорок четвертого калибра, но каково ловить грудью крупную дробь, я даже не знаю. У меня четыре выстрела, Дейв, потом идут револьверы. Ты готов к этому?

— Готов. — Улыбка еще не сошла у Дейва с лица, но казалось, губы удерживали ее с трудом.

Анджела сидела чуть позади Бена и прямо напротив Дейва. А сбоку, буквально на расстоянии локтя, сидел Молчун.

Анджела пошевелила пальцами. Револьвер… если бы она… Молчун взял в руку шестизарядный кольт.

— Брось оружие, Дейв, — сказал он. — Из-за тебя нас всех порешат.

Глаза у Дейва вспыхнули от бешенства. Он привстал и начал было переводить дуло на Анджелу, но тут Молчун прострелил брату грудь.

Дейв выпустил револьвер, кровь заструилась по руке. Он обвел комнату непонимающим взглядом, словно только что пробудился от глубокого сна.

Джим Торн так и не выстрелил. Он стоял, широко расставив ноги.

— Так-то лучше, ребята. Теперь не дергайтесь. — Он не сводил с них глаз и не повышал голоса. — Анджела, встань и подойди. Только смотри, их собой не загораживай. Я никого не хочу убивать, если без этого можно обойтись.

Анджела встала, с трудом разогнув дрожащие колени. Никто не шевельнулся. Бен злобно уставился на Джима и просипел:

— Кабы не твое ружье…

Она прошла мимо Бена, боясь, что он вздумает ее схватить, но этого не произошло. Оказавшись возле мужа, она услышала тихое:

— Открой дверь и выходи — быстро!

Дробовик полностью высунулся из-под плаща; теперь Джим Торн сжимал его обеими руками.

— Вам здесь конец. Советую смываться поодиночке, причем немедля. За вами несется целая орава.

— Не к спеху, — прорычал Бен Оттен, — мы еще на тебя поохотимся. У тебя ведь не было времени сгонять в Уайтуотер.

— Через час после того, как я побывал на станции, мимо нее к Уайтуотеру должен был проезжать дилижанс. К двери в конюшню я приколол записку. Сейчас сюда направляется не меньше чем полсотни человек. Вам, ясное дело, не уйти, но кто мешает попытаться.

Анджела открыла дверь, пламя лампы снова затрепетало. Джим выскочил на улицу, захлопнул за собой дверь и схватил Анджелу за руку. Они обогнули домик и побежали к лесу. Остановившись у ворот в загон, он выбил их ногой и начал выгонять испуганных лошадей, поглядывая на хижину.

Дверь громыхнула, послышались крики и топот ног. У входа в конюшню вспыхнул огонек. Вскинув ружье, Торн сделал три выстрела в ту сторону. Спичка погасла, и в полной тьме теперь не было слышно ни звука.

Вскоре Джим Торн подошел с Анджелой к выступу, на котором оставил коня. Оседлав его вдвоем, они повели на привязи свежую лошадь по дороге к седловине между двумя грядами. Анджела прошептала:

— А они за нами не погонятся?

— Нет. — Он достал пончо и накинул ей на плечи. — Только если поймают хоть одну из лошадей.

— Значит, их найдут?

— Скорее всего.

Несколько минут они ехали молча. Откуда-то из-за холмов послышался гулкий топот копыт. Наступила долгая тишина; вслед за этим раздался выстрел, потом много-много выстрелов… снова тишина… и еще один выстрел.

Уровень воды в каньоне понизился. Часа два спустя они выехали на равнину. Анджела обессиленно прильнула к мужу.

— Поедешь в Уайтуотер? — спросил Торн. — Ты еще успеешь на дилижанс.

— Я хочу домой, Джим.

— Ладно.

В холодном стальном сиянии дождливого рассвета они неслись по прерии. Джим накрыл ладонью Анджелину руку, которая лежала у него на поясе. Так они проехали мимо обуглившихся руин станции, преодолели крутой подъем и углубились в сосновую чащу.

СМЕРТЬ ШЕРИФА

Мужчина среднего роста, с небольшими ступнями и красивой формы руками, сойдя с дилижанса, отошел в сторонку, и закурил маленькую испанскую сигарку. Под серой фетровой шляпой виднелось загорелое лицо с правильными чертами, спокойные серые глаза. Поверх серой шерстяной рубахи у него был надет неопределенного цвета сюртук, а вокруг шеи повязан ношеный темно-красный платок, ботинки заново подбиты. Легкостью походки он напоминал скорее охотника, чем ковбоя. Револьвер в изящной старомодной кобуре прятался в боковом разрезе сюртука.

Выходя к повозке, Кунз сразу обратил на этого мужчину внимание, и сейчас, чуть нахмурившись, окинул взглядом снова. Что-то в его облике казалось до боли знакомым, хотя Кунз был убежден, что видит его впервые.

Эвери стоял рядом с дилижансом, наблюдая за погрузкой багажа, и Кунза это очень обрадовало. Они везли небольшую партию золота, и присутствие надежного человека с ружьем в руках внушало спокойствие.

Внутри должны были ехать пять пассажиров, и еще шестеро наверху. Все местные знали Пег Фултон. Ей едва исполнилось шестнадцать, когда она осиротела и вышла замуж за нищего шулера, который вскоре от нее сбежал. Она подала на развод, что в те годы отнюдь не считалось обычным делом, и с тех пор окружающие смотрели на нее как на падшую женщину, хотя тому не было никаких доказательств. Кунз всегда чувствовал себя виноватым перед ней. Он, помнится, счел себя слишком старым, чтобы брать ее в жены, а картежник одного с ним возраста сделал это не задумываясь. Пег была хорошей девушкой; ее отец, работящий фермер по имени Гиллис, за всю жизнь не взял в рот ни капли спиртного.

Белл, маленький крепыш, последние восемь лет проводил в разъездах: он работал коммивояжером фирмы, торговавшей оружием. Ганьон владел парой скважин в Неваде, поэтому держался надменно, словно преуспевающий делец, не понимая, что своим богатством на сто процентов обязан везению. На крыше ехал один незнакомец, неряшливый мужчина с глазами-щелочками и жиденькой растительностью на подбородке, которая тщилась стать бородой. В руках он держал «спенсер» 56-го калибра, а из кобуры торчал кольт морского образца.

Последняя пассажирка вышла из станционного здания, и Кунз не смог отвести от нее глаз, сраженный ее красотой. Девушка с густыми темными волосами и нежной кожей явно была из хорошей, состоятельной семьи. Такой вывод напрашивался при взгляде на ее дорогой элегантный наряд и жест, каким она подбирала юбку, садясь в дилижанс. Настоящая леди.

Белл придвинулся к Кунзу.

— Видишь парня в серой шляпе?

— Кто это?

— Скотт Раунди, тот самый рейнджер, что перебрался в Мехико после того, как разделался с Чато.

— Вот этот?

Кунз недоверчиво поглядел в его сторону. Любопытство заставило Армодель Чейз задержаться на подножке в ожидании продолжения диалога.

— Ну, теперь-то никакой он не рейнджер, но, говорят, в свое время положил добрый десяток молодцов. Интересно, знает ли он про Тода Бойси?

— Наверно. А что его сюда понесло?

— А вот Бойси у него и выспросит.

Ганьон слышал их разговор и решил поделиться мнением:

— А на вид хлипковат.

Белл смерил его презрительным взглядом.

— Чато тоже так полагал. Мексикашка сам убил человек десять в честных перестрелках, и еще дюжину прихлопнул со спины. Раунди погнался за ним в Эрмосильо, нашел в какой-то забегаловке и пристрелил.

— Я слыхал, за это сам Руралес точил на него зуб.

— Чушь! — бросил Белл. — Они были так рады избавиться от Чато, что сделали вид, точно его и не существовало вовсе.

Армодель стала снова подбирать подол, как вдруг услышала: «Вы позволите?» — и, опершись на предложенную руку без всякого жеманства, поднялась на подножку и лишь затем взглянула на того, кто оказался столь галантен. Это был Скотт Раунди.

Он взошел вслед за ней и сел напротив, рядом с Пег Фултон. Щелкнул хлыст, дилижанс качнулся и покатил, поднимая за собой облако пыли. Погода была приветливой, солнце слегка припекало, но за несколько минут в тени становилось зябко, и путники чувствовали, что где-то за горизонтом их поджидает зима. Дорога лежала через холмистую местность, поросшую реденькой травой и окруженную далекими островерхими скалами. В низинах тут и там росли одинокие дубы.

Пег Фултон стала клевать носом, и через минуту ее голова упала на плечо Раунди. Встрепенувшись, девушка принялась извиняться, и он невозмутимо ответил:

— Ну что вы, мэм. Вы меня вовсе не побеспокоили.

Армодель задумчиво посмотрела на него, не говоря ни слова, и отвернулась. Ее тоже клонило в сон, но, прежде чем задремать, она заметила, что Раунди искоса на нее поглядывает.

Казалось, прошел не один час, когда она проснулась и обнаружила, что дилижанс стоит на месте. Дорожная пыль просочилась внутрь и осела на одежде пассажиров. Кунз подошел к двери.

— Можно выйти на несколько минут. Один из мулов хворает, хочу дать ему передышку.

Эвери отошел к краю оврага, и, бросив на него взгляд, Раунди обратился к Армодели.

— Не желаете присесть, мэм? Видите камень под дубом?

Усевшись, Армодель заметила, что Пег Фултон беспомощно смотрит по сторонам, и поспешно предложила:

— Садитесь. Тут хватит места.

Женщина поблагодарила и села рядом с Армоделью. Ганьон недовольно скосился на них и что-то пробормотал Беллу, который не удостоил его ответом. Мужчина со «спенсером» курил на корточках, прислонившись спиной к колесу.

— Вам далеко ехать, мистер Раунди? — Сине-зеленые глаза встретили его взгляд. — Меня зовут Армодель Чейз, и я направляюсь в Уиллоу-Спрингс.

— Не очень… Там я тоже ненадолго задержусь. Так что, если могу быть полезен, смело обращайтесь.

Ганьон встал напротив и без лишних церемоний заговорил:

— Леди, вы здесь новенькая и, должно быть, не знаете, какой репутацией пользуется эта молодая особа, что сидит рядом с вами. Думаю, вам лучше воздержаться…

— Это вам лучше воздержаться! — Сине-зеленые глаза источали холод и неприязнь. — Нам с мисс Фултон здесь вполне удобно вдвоем, а что касается ее неудачного брака, так, по-моему, это не повод, чтобы отказывать ей в симпатии или вежливости.

Пег закусила губу и потупила взор, но украдкой благодарно стиснула своей защитнице руку.

Армодель заметила, как на лице Раунди заиграла легкая улыбка, когда Ганьон повернулся к ним спиной, дрожа от праведного негодования.

Позже, в дороге, Армодель стала вкрадчиво изучать Раунди. Его лицо было задумчивым и спокойным, а улыбка почти застенчива. Казалось немыслимым, что этот человек когда-то лишил жизни десятерых.

Ганьон нарушил тишину, обращаясь к Раунди:

— Что думаешь делать, когда Бойси тебя прижмет?

— Простите, не понимаю, о чем вы.

Армодель услышала в его голосе нотки холодного гнева.

— Да ну, ты конечно же слыхал про Тода Бойси! Он шериф в Уиллоу-Спрингс. Собственноручно прикончил семнадцать — нет, даже восемнадцать человек! Говорят, шесть зарядов за секунду выпускает. Он убил Лью Коула.

— Коул сам давно напрашивался на пулю.

— Может, Бойси про тебя то же самое скажет.

Голос Раунди звучал ровно и неприветливо.

— Друг мой, к чему этот разговор? У Тода Бойси свои дела, у меня — свои. Он вряд ли станет искать неприятностей, если можно обойтись и без них.

Ганьон не мог не оставить за собой последнее слово:

— Он нас встретит. — И хмуро усмехнулся: — Тогда и поглядим.

Белл открыл глаза.

— Пусть треплет, что хочет, Раунди. Бойси — человек неплохой. А если он кого и убил, так они сами нарывались. Но вот чужих, особенно с оружием, он не любит — это верно.

Разговор прекратился. Они услышали, как наверху засуетился незнакомец со «спенсером». К тому времени заметно похолодало, и ветер усиливался. Внезапный его порыв едва не приподнял дилижанс.

— Северный, — сказал Белл, — и застал нас в неудачном месте: впереди еще несколько миль — ни холмика.

Скотт Раунди поднял шторку и глянул в окно. Уже стемнело, но было видно, как вихрем кружится мелкий снег и стелется поземка.

Он откинулся на сиденье и закрыл глаза. Всегда один и тот же сказ. Стоит раз пустить в дело кольт, и тебя уже не оставят в покое. Сколько ребят зря погибло в перестрелках, начавшихся из-за пустой болтовни глупцов, из-за их садистского любопытства к кровопролитию и мальчишеского желания увидеть, как состязаются сильнейшие. Он слышал бесконечные споры о том, кто бы вышел из схватки победителем: Хикок или Бен Томпсон, Уайт Эрп или Джон Ринго, Бун Мей или Сет Буллок. Люди взахлеб обсуждали их бойцовские качества, сравнивали их победы, вечно завышая число убийств на их счету.

И вот все начиналось опять.

— Чарли Стормс, — сказал Ганьон, — этот, пожалуй, самый быстрый. И спины никому не покажет. Не думаю, что у Эрпа был бы хоть один шанс.

Белл, который внимательно его слушал, снова открыл глаза.

— Нет больше Чарли, — сообщил он. — Его Люк Шорт в Тумбстоне прикончил.

— Шорт? — с презрением обронил Ганьон. — Ты это брось.

— Я тоже слышала, — тихо заметила Пег Фултон.

Армодель взглянула на Скотта Раунди. Он сидел с закрытыми глазами, откинувшись на спинку сиденья, и как будто ничего не слышал. Она знала, что он не спит, — заметила, как с минуту назад он приоткрыл веки. Каково ему это слушать? Будет ли тот человек искать с ним встречи? И, если да, чем это кончится? В испуге она вновь посмотрела на Раунди. Подумать только, ведь его вскоре могут убить!

— Понасочиняли про них небылиц, — возгласил Ганьон, глядя на Раунди. — А попадись им на пути кто покрепче, так они другие песни поют.

У того открылись глаза.

— А ты бывал под дулом?

— Я-то нет, но…

— Вот погоди. Посмотрим, что ты споешь.

Раунди повернулся к Ганьону плечом. Сквозь трещину в шторке он видел, как падает снег — стремительный и нескончаемый. Уже некоторое время дилижанс тащился со скоростью черепашьего шага.

Белл не спал. Скотт Раунди и Тод Бойси… Будет на что посмотреть и о чем потом рассказать. Он помнил, с какой жадностью все слушали истории о знаменитых схватках. Конкэннон видел перестрелку между Биллом Бруксом и четырьмя братьями, которые пришли за ним следом в Додж. Он глядел в окно ресторана, когда Брукс подошел к двери и уложил всех четверых прямо на улице. Дело было давнее, но Конкэннон своим рассказом до сих пор мог собрать вокруг себя толпу. Белл много лет жил на Западе, знал наперечет все великие имена, но увидеть, как дерутся лучшие из лучших, ему еще не доводилось.

Этот Раунди — парень не промах. В Форт-Гриффине он пристрелил Кона Байглоу, а Байглоу слыл опаснейшим головорезом. Но Раунди оказался резвее и всадил ему в сердце две порции свинца. Байглоу давно был в розыске, но только потешался над рейнджерами, уходя у них из-под самого носа, пока в тот день его не накрыл Скотт Раунди.

Раунди сутулился в углу, досадуя на попутчиков. Никак не угомонятся, лишь бы других лбами сталкивать.

Тод Бойси… Это имя произносят с почтением и страхом. Но что он за человек? Если он такой, как Джефф Мильтон или Джим Жиллетт, то стреляет лишь в случае крайней необходимости. Но вдруг он тот же охотник за дешевой славой, что, скажем, старый Джон Селман, который сделал пару зарубок на рукоятке при самых что ни на есть сомнительных обстоятельствах? Ведь многие шерифы полагали, что простейший способ сохранить авторитет — убивать всякого, кто ему угрожает, всего лишь своим присутствием.

Раунди не хотел лишней крови, но миролюбие могло оказаться ему не по карману. Он знал: стоит прославиться и покоя не жди до гроба.

Дилижанс лениво тащился в ночи. Во время случайной остановки Раунди достал одеяла и накинул их на колени Армодели и Пег, а сам задумался, прислонясь к стене. Что ж, дуэль так дуэль, но он только порадуется, если ему дадут спокойно проехать через городишко. Он вдруг понял, что уже не хочет там задерживаться. Нет, сразу уезжать нельзя, а то разлетится слух, что Раунди дал деру, и ему придется убить еще с полдюжины дураков, которые захотят завоевать почет ценой его жизни.

Он устроился поудобнее, чтобы хоть немного поспать. За окном падал снег, и ветер покачивал дилижанс, который медленно тащился по запорошенной дороге.

Тод Бойси был уже немолод. Когда он стал здешним шерифом, Уиллоу-Спрингс представлял собой бурлящую клоаку, в которой за ночь совершалось по два-три убийства. В первый месяц службы он застрелил четверых и еще двоих до конца того же года. После этого беспорядков поубавилось, разве изредка ему приходилось стучать револьверной рукояткой по черепу какого-нибудь выскочки, возомнившего себя главой городка, и однажды он в одиночку утихомирил разъяренную толпу, намеревавшуюся линчевать арестанта.

Однако в последнее время становилось все трудней. В прошлом году за его головой в Уиллоу-Спрингс дважды пожаловали непрошенные гости. Один из них — розовощекий юнец, считавший себя опасным человеком; другой — горластый выродок, который заявлял во всеуслышание, что Тод Бойси уже стар для своей работы.

Обоих закопали на холме за городом: мальчишка был слишком дерзок при таких навыках стрельбы, а крикун, пожалевший в последнюю минуту о своем бахвальстве, мог потом вернуться и напасть из-за угла. Тод Бойси не дожил бы до своих пятидесяти четырех, позволяй он себе так рисковать. В самом деле, для шерифа он по здешним меркам староват, но его рука была все так же тверда, а глаз верен.

На улице падал легкий снежок и дул ветер, когда он зашел в «Золотую звезду». У стойки наливал себе виски человек в вымокшей от снега одежде для верховой езды. Увидев Бойси, он обрадовался:

— А вот и он сам. Спроси его.

Мясистый скотовод с выпадающей вставной челюстью повернулся к Бойси.

— Тод, — прошамкал он, — мы тут пошпорили, кто лучше штреляет: Уайт Эрп или Шкотт Раунди?

Бойси потянул кончик седого уса и смерил скотовода холодным взглядом. Он не любил болтунов.

— Понятия не имею.

Тонконогий человечишка с невероятно узким тазом и длинным скошенным подбородком пояснил:

— Раунди едет сюда. Джесс видел, как он садился в колымагу.

Хозяин ранчо уставился на Бойси с горящими любопытством глазами.

— И чего это он решил к нам нагрянуть? Он же был рейнджером, а здесь ему не Техас.

Бойси молчал, дожидаясь, пока бармен нальет ему вечернюю рюмку. Сидеть бы дома этим пустобрехам. Тод Бойси не забыл, что видел толстяка в той самой толпе, жаждавшей расправы, — тогда тот был смел, но однажды, застукав конокрада, предпочел сбегать за подмогой вместо того, чтобы сразиться с преступником один на один.

И все же за какой надобностью Скотт Раунди направляется в Уиллоу-Спрингс? Его визит не поддавался объяснению, а между тем Тод Бойси всегда считал своим долгом вычислять, что у таких, как Раунди, на уме. У рейнджера была хорошая репутация: он убивал только во исполнение службы, хотя его вечно носило по самым горячим местам. Пару раз он даже выждал, пока начнут стрелять в него, а уж потом сам открыл огонь. В глазах Бойси, это свидетельствовало о слабости: кто рискует, того рано или поздно убьют; стрелять надо первым и разить насмерть.

— Ты все-таки пойдешь встречать дилижанс? — поинтересовался Джесс.

Это «все-таки» вывело Бойси из себя. Его холодные голубые глаза сверкнули льдом.

— Пойду.

Он налил себе из бутылки и решил, что в тот вечер больше за ней не потянется.

Едва Бойси закрыл за собой дверь салуна, внутри поднялся оживленный гвалт. Дурачье! Что они знают!

С досадой он вглядывался в темноту. Ох и горек был его хлеб, но ведь ничего другого он не умел. Теперь уже он слишком стар, чтобы пасти коров, да и кто даст ему работу? Денег он так и не скопил, и все его имущество — неказистый домик да сад. Будь жива Мери, он бы, может, еще и решился что-либо изменить, — она ведь хотела другой жизни.

Хотя какой другой? Уж не милостыню ли просить? Да все равно отставка ничего не решала. Он мог снять звезду шерифа и уехать, но куда скроешься от собственного имени? Нет, следом помчатся охотники за его головой, наивно полагая, что, если они убьют Тода Бойси, их станут бояться и почитать. Эх, знать бы им цену этой славе…

Семнадцати лет он охотился на бизонов, в девятнадцать был в армии разведчиком, в двадцать сопровождал почтовые кареты, не выпуская из рук ружье. В двадцать пять он стал городским шерифом, и с тех пор не брался за другое ремесло, меняя лишь города, пока не осел в Уиллоу-Спрингс.

Одаренный от природы меткостью и быстротой, он отточил свое мастерство постоянными упражнениями. Некоторое время он упивался завоеванным за счет этого признанием, но пьянящая слава вдруг песком заскрипела на зубах, когда, переоценив опасность, он совершил напрасное убийство. С годами боль раскаяния притупилась, и он продолжал убивать, чтобы выжить.

Так уж сложилось, что из каждой группы заезжих людей, подряжавшихся гнать скот через его округ, хоть один мнил себя великим стрелком и жаждал помериться силами, и всякий раз Тоду Бойси приходилось действовать упреждающе. Он вновь с тоской подумал о том, как рано его оставила Мери. Сколько лет прошло без нее; сейчас ему было пятьдесят четыре, но он выглядел и ощущал себя лет на десять старше.

Так зачем же направляется к ним этот Раунди, что забыл он в Уиллоу-Спрингс? Ведь глупо было думать, что рейнджер взаправду едет за его жизнью. Хотя… У тех болванов в салуне не возникло на этот счет и тени сомнения.

Бойси шагал по улице, высокий, с гордо расправленными плечами. В этом городке он был сам Закон. Это все, что осталось на его долю. Пока здесь не появлялись чужаки, ему не было нужды притрагиваться к оружию: своим хватало двух слов, произнесенных тихо и твердо. Он достал из кармана большие серебряные часы — подарок Мери на его день рождения. Он был тогда так счастлив. Ему всегда хотелось иметь часы. Шериф остановился на углу, слушая, как завывает ветер. Небо было абсолютно черным, без единой звезды. На равнины опускалась студеная ночь.

Дилижанс стоял, когда Армодель открыла глаза. Скотта Раунди не было, хотя она не слышала, как он выходил. Напротив сидел Белл; видно было, что ему не до сна.

— Что случилось? — спросила она.

— Мы сбились с пути и стали петлять.

— Как же так? А дорога?

— А что «дорога»? Ни тебе изгородей, ни телеграфных столбов по бокам, только колеи от колес, поросшие травою. Это случается во второй раз с тех пор, как индейцы спалили станцию Белого Ручья, — то было еще прошлым летом.

Снаружи Кунз совещался с Эвери и Раунди.

— Если мы проехали Три Дуба, — говорил Раунди, — то сейчас находимся к югу от гряды.

— А ты, оказывается, знаешь эти места. Гряда-то осталась справа, но, сделав такую петлю, мы должны были в нее упереться.

— Мы к югу, как ни крути. Надо проехать дальше, к каньону Северной Вилки.

— Не знаю такого, — удивился Кунз.

— Я найду дорогу, — успокоил его Раунди и предложил Эвери: — Давай поскачем вперед, а Кунз поедет за нами. Тогда точно не запетляем.

Казалось, с тех пор канула вечность. Ветер выл, взметая снег над пожелтевшей травой… Он не забыл эти места, знал, что, сколько бы лет ни прошло, всегда будет их помнить. У него было другое имя, но он остался тем же.

— Ну хорошо, мы доедем, и что там?

— Каменный дом, где можно обогреться. Во всяком случае, был там лет пятнадцать назад, а камни вроде не гниют. Так что у нас хоть будет крыша над головой.

Кунз повернулся и кивнул:

— Годится.

Дилижанс снова двинулся на юг, держась боком к ветру. Примерно через час дорога пошла под гору, и Раунди остановил лошадь, дожидаясь Эвери, чтобы вместе на спуске показывать путь вознице.

Колеса громыхали по мерзлой земле и изредка попадавшимся булыжникам; едва за спиной вырос темный холм, впереди показалось каменное строение, чуть заметное на фоне отвесной стены.

— Ведите мулов внутрь, — прокричал Раунди. — Позади дома — пещера, там хватит места.

Первый мул поначалу упрямился, но когда все же ступил в кромешную мглу, остальные послушно потянулись следом. Внутри Кунз привязал их к шесту, и, когда вернулся, Раунди уже стоял у разведенного огня, а рядом с ним — Армодель Чейз.

Кунз смотрел на него с удивлением.

— А я и не знал про это место.

Раунди кивнул в сторону нижней койки двухъярусных нар.

— Вот на этой кровати я родился. В пору золотой лихорадки.

Армодель перевела взгляд с него на деревянные полати, потом обвела глазами комнату, где все добро составляли две пары нар в два этажа, две скамьи, стул и чугунный горшок у камина. Потом ее мысли унеслись в светлый, просторный дом, в котором она жила совсем недавно, но который теперь уже был чужим.

— Мать похоронена в роще за ручьем, — сказал Раунди. — Она не протянула и нескольких дней.

Кунз принес еще дров и побросал их в огонь, полено за поленом.

— Тогда, кажется, это все были индейские земли, — заметил он.

— Да, индейцев теснили, и я родился во время короткого затишья в боях, — сказал Раунди. — Наш фургон по дороге сломался, а все отправились дальше — за золотом.

Эвери принес мешочек кофе из дилижанса, и они стали кипятить воду. Ганьон молчал, но Белл явно заинтересовался. Он всегда слушал с охотой, хотя знал уже много таких историй — пожалуй, за все эти годы разъездов он насобирал их больше, чем кто-либо другой, и подчас был не прочь кое-что пересказать.

— Что же было дальше? — Армодель смотрела Раунди в лицо, пытаясь представить, что могла чувствовать его умирающая мать, не зная, выживет ли ее малыш, станет ли когда-нибудь взрослым. Внезапно девушка осознала, что, пусть ему и приходилось убивать, мать бы им сейчас гордилась.

— А потом отец и те, кто с ним остался, основали Уиллоу-Спрингс.

Кунз резко выпрямил ноги.

Тогда, — сказал он взволнованно, вынув трубку изо рта, — не племянник ли ты Клита Райана?

— Да, — ответил тот.

Пег Фултон посмотрела на Кунза и хотела что-то сказать, но помешала робость. Кунз встал и пошел к пещере. Пег должна была знать. Она сама была из семьи Гиллисов, а те всегда жили в соседстве с Райанами. Старик Гиллис время от времени работал у Клита, да и у Дейва тоже, до того как Мери вышла замуж, а Дейв подался на восток.

Раунди он не помнил, но слышал эту историю. Отец мальчонки, армейский офицер, увез его в Форт-Браун, что в Техасе, и с тех пор от них не было вестей.

Человек со «спенсером» принес новую охапку дров и, сев у огня, чуть-чуть отклонился, оставляя место другим. У дома были крепкие стены, и, несмотря на лютую стужу за окном, становилось теплее.

Пег придвинулась к очагу и, сменив Эвери, занялась приготовлением кофе. Кунз наблюдал за ней, мысленно сетуя на людскую несправедливость. Хорошая ведь девушка! Но нужно же ей было как-то прокормиться, когда ее бросил карточный игрок? Люди поговаривали… да мало ли что они болтают!

— Тут уже совсем тепло, Пег, — сказал он неожиданно. — Дай-ка мне свое пальто.

Она вздрогнула, но испуг мгновенно сменился благодарностью.

— Спасибо, Алекс. Мне и правда жарко.

Кунз принял пальто, отворачивая лицо от света. Он с изумлением почувствовал, как зарделся. Такого с ним не случалось уже несколько лет. Когда он снова подошел к огню, Ганьон понимающе ухмыльнулся. Кунз ощутил, как в нем всколыхнулась смертельная ярость. «Попробуй скажи что-нибудь, — подумал он, — и я тебе все кости переломаю!»

Кофе был готов. Армодель сидела рядом с Раунди. Кунз нагнулся к Пег Фултон и взял чашку из ее рук. Он слышал, как в пещере фыркают мулы. Животные поедали бобы из торб и были вполне довольны жизнью: как мало нужно мулу для счастья — да и человеку, если на то пошло.

Час спустя уже дремали все, кроме Кунза и Пег. Он подкладывал поленья в огонь, чувствуя, что вот-вот и ее сморит сон. Кунз робко улыбнулся ей, с трудом подбирая первые слова, потом кашлянул и, опустив глаза, произнес:

— Пег, я хотел спросить еще четыре года назад, но решил, что слишком для тебя стар. Теперь я, конечно, еще старше, но… ведь и ты тоже. Одним словом… — Наступила долгая пауза, и он выдавил: — Пойдешь за меня замуж?

Наконец Кунз поднял на нее взгляд. Она нашла его руку и крепко ее сжала.

— Конечно, Алекс. Я давно этого хотела, но мне казалось, ты считаешь, что я тебе не пара. Я буду гордиться, если ты возьмешь меня в жены.

Не прошло и получаса, как она заснула в его объятиях.

Дилижанс громыхал по улице, опоздав в Уиллоу-Спрингс на двенадцать часов. Ветер стих, из-за облаков выглядывало солнце, на площади кружился мелкий снежок… падая на толпу встречающих.

Кунз направил мулов к зданию станции и стал натягивать поводья. Тод Бойси стоял в стороне от зевак, высокий и подтянутый, в своем поношенном черном пальто.

Кунз начал было слезать — хотел подойти к Тоду, — но что-то заставило его взглянуть наверх. Человек со «спенсером», словно застыв, сидел наверху, наполовину скрытый дорожным сундуком Армодели, сжимая обеими руками ружье. Он улыбался.

Скотт Раунди сошел на землю и помог Армодели спуститься с подножки. Он почувствовал, как за его спиной толпа подалась назад, и, повернувшись, прямо напротив увидел Тода Бойси.

— Раунди! — Тон Бойси был резок. — Ты приехал по мою Душу?

Скотт шагнул навстречу, поднимая руку.

— Нет, я…

Рука Бойси дернулась к кобуре. Скотт отчетливо услышал, как, повинуясь инстинкту, его ладонь шлепнулась на деревянную рукоятку.

Стены домов отозвались гулким эхом, и Тод Бойси понял, что это конец. Он отшатнулся. Но револьвер Скотта Раунди по-прежнему оставался в кобуре. Бойси ощутил жар в животе. Что-то сильно толкнуло его в грудь, и в ушах загудело. Он увидел, как Раунди стреляет — но не в него. Лежа на спине, Бойси поднял оружие. Его глаза с трудом сфокусировались на мишени.

Из-за сундуков на крыше выглядывал ствол «спенсера», а за ним, чуть правее, виднелось бледное пятно чьего-то лица, бровь, глаз… Тод Бойси спустил курок: над бровью возникла темная точка, через мгновение пятно заалело. Раунди выстрелил еще раз; незнакомец перевалился через поручень и упал, распластавшись в пыли мостовой.

Тод Бойси знал, что умирает. К чему было себя дурачить? Слишком многих он застрелил сам, слишком многие скончались на его глазах от пуль.

— Кто… кто это?

— Джонни Коул, — сказал кто-то из толпы. — Видать, приехал поквитаться за Лью.

— Бойси, — Раунди сунул руку ему под плечи, — я тут и впрямь по твою душу. Ты ведь мне дядя. Моя мать была сестрой Мери Райан.

Бойси вдруг почувствовал, что умирать ему не так паршиво, как он ожидал. Он-то думал, что встретит смерть в одиночестве. Но с племянником было как-то легче. И эта девушка рядом с ним… Чем-то она смахивала на Мери. Действительно очень похожа.

Бойси перевел на нее взгляд и схватил ее за запястье.

— Ты любишь этого парня?

Сознание плыло, он будто пятился в большой мрачный коридор со стенами, от которых веяло холодом.

— Ты его держись, что бы ни случилось. Ты — все, что у него есть в этой жизни.

Скотт Раунди поднялся и встал рядом с Армоделью. Тода Бойси унесли прочь. На булыжниках темнела кровь.

— Куда вы ехали? — спросил Раунди, глядя ей в лицо.

— На запад… куда глаза глядят.

— Хотите отправиться дальше?

— Теперь уже это ни к чему… Он оставил мне здесь поручение.

— Вот я и решил спросить. Только…

— Знаю, — тихо произнесла девушка, и она действительно знала — прочла это в глазах одинокого умирающего старика, да и собственное сердце подсказало прошлой ночью, в домике с очагом. Сколько лет пролетит, сколько еще будет изведано страха, тревоги и горя… но, что бы ни случилось, они больше никогда не будут одиноки.

ЦЕНА ЖИЗНИ

Этот пятидесятилетний полковник был на вид приятный малый, а верхом на гнедом жеребце смотрелся просто великолепно. И вот, картинно повернувшись в седле к сопровождавшим его людям, он по-генеральски скомандовал:

— Спешиться, джентльмены! Устроим здесь бивуак. Наш дружок не мог далеко уйти, так что нечего зря лошадей изматывать.

Полковника Эндрю Меткафа я видел не впервые и клянусь вам, ни о ком в Уиллоу-Спрингс не говорили столько, сколько о нем. Надо сказать, о своем коне он мог не беспокоиться: один из его помощников вел на поводу теннессийского красавца, и полковник дважды в день менял коней, чтобы те, понимаешь, не уставали. Ух, эти его кони — жилось им, скажу я вам, получше, чем кой-кому из нашего брата: хозяин даже во время погони давал им отдыхать.

Зовут меня Райан Тайлер; я оказался чужаком в этих краях, а освоиться уж явно времени не оставалось. Полковника сопровождали девять ребят, и у всех было одно на уме — догнать меня и подвесить на высоком суку.

Правда, побаивался я только двоих. Полковник был известен в наших краях как страшный упрямец со своими понятиями о том, что хорошо, а что плохо. А еще меня беспокоил Шайлоу Джонсон.

За три недели до того мы с Шайлоу малость повздорили в лагере Дикой Лошади. Он всегда и везде вел себя как хотел, потому что все его боялись, а со мной он просто вконец обнаглел — мол, с чужими все можно. Но можно или нельзя — это он потом сообразил.

Джонни Мекс Палмер видел, как все было, и сказал после, что я свалял дурака.

— Зря ты, — говорит, — Райан! Надо было его прикончить, а то ведь он теперь не успокоится до тех пор, пока твои поминки не справит.

Джонни видел, как я измордовал Шайлоу, так что тот подняться не мог, а у меня — ни синяка, только костяшки ободраны. Раньше все считали, что круче Шайлоу не дерется никто, и револьвер быстрее не достает никто — дескать, вообще нет ему равных от Уиллоу-Спрингс до самых гор. Шайлоу, понятно, гордился своей репутацией, а тут его побил какой-то мальчишка, да еще не шибко напрягаясь.

Ну вот, а полковник — он был упрям, ох упрям! Он ведь если за кем погонится, то пока не изловит, ни за что назад не повернет. А Шайлоу, этот умел идти по следу, что индеец, — он кого хочешь мог вынюхать, хотя бы из вредности. Словом, невесело мне было в скалах одному, да на таком холоде.

Полковник спрыгнул с коня — молодцевато, точно на параде. У него были темные волосы до самых плеч, а плечи широкие — так и выступали под синим кавалерийским кителем.

Они стали разводить костер; все, кроме Шайлоу. Этот — нет, он принялся рыскать вокруг, выискивая след, будто меня учуял. Он догадался, что я где-то рядом, вот и начал водить носом, как гончая.

Полковник Меткаф смотрел на него, смотрел да и сказал недовольно:

— Хватит, Джонсон. На рассвете время будет.

Шайлоу не унимается:

— Он рядом, полковник! Я точно знаю: лошадка-то на последнем издыхании.

Полковник едва сдержался, чтобы его не обругать:

— Потерпите до утра. — Потом повернулся, подошел к костру и стал греть руки. Шайлоу, понятное дело, закусил губу, но полковник был в Уиллоу-Спрингс первый авторитет, и, если он что говорил, ему не перечили.

А насчет лошадки Шайлоу угадал. Этот индейский пони был, конечно, покладист, только больше к его чести сказать нечего. Он старался для меня, как мог, но выбился из сил и сдох, бедняга, в тех самых скалах неподалеку от дороги. Я знал, что с утра они его найдут, — пусть тогда увидят, как близко я был. Пусть узнают, что еще через пять минут они могли догнать того, кто убил Тейта Липмэна на его собственном ранчо. Застрелил на глазах его ковбоев.

Только они не слышали, что я сказал перед тем, как всадил в него пулю. Никто не слышал, кроме него самого, а мне так и нужно было. Я решил, пусть знает, за что умрет, — иначе я бы рта не раскрыл. Я сказал:

— Роза Киллин — хорошая девушка, Тейт. Она вовсе не такая, как ты о ней говорил. Но больше ты ее не потревожишь.

В следующую секунду он уже лежал на земле мертвый, промочив кровью всю рубаху. Я тут же показал дуло револьвера его ковбоям, пока они не опомнились. Загнал их всех в сарай и запер, а сам — ногу в стремя и ходу.

Что моя жизнь? За нее, наверно, никто и цента не даст. Ношусь везде как перекати-поле. Нет, меня, конечно, уважают — в любой компании держат за коновода, только слишком уж хорошо я управляюсь с оружием, чтоб мне спокойно жилось. Двадцать два года, а уже шестерых отправил на тот свет, и ни дома своего, ни угла, где бы приткнуться.

Но Роза Киллин была хорошая девушка. Кому было это знать, как не мне: ведь я любил ее.

Она жила одна в старом каменном домике у леса. У нее были куры, пара-другая коров, так что житье можно было считать королевским.

Однажды я нашел и привел ее заблудившуюся корову, и за это она пару раз давала мне яйца. Я иногда заезжал к ней, вешал седло на стену и рассказывал про родителей, про то, как мы жили в Техасе. Вообще-то я из хорошей семьи, только к десяти годам у меня не осталось ни родных, ни денег. Не знаю, кем бы я вырос, будь отец жив; но один-одинешенек я в шестнадцать лет был уже озлоблен, как собака, и стрелять умел всем на зависть.

Роза была самым светлым пятном в моей бестолковой жизни, и вскоре мне стало казаться, будто и она меня приметила. Только она была образованная, и хотя жила одна, но все равно вела себя как леди.

Люди поговаривали, что к ней захаживают ночные гости… Конечно, каждый имеет право на свое мнение, до тех пор пока его вдруг не начнут высказывать вслух, а когда дурные слухи гуляют вокруг такой хорошей девушки, как Роза, — в общем, меня от этого коробит. Вот и Шайлоу знал, что мне это не по душе, оттого он и решил поговорить о Розе вслух. Я велел ему заткнуться и напрямую сказал, что о нем думаю, а он скривил свою отвратительную ухмылку и потянулся за кольтом — тут я ему и вдарил. Он-то думал, дело кончится пальбой, и не был готов к такому разговору — так и лег наземь. Я тут же схватил его револьвер и зашвырнул подальше к лошадям.

Он поднялся, и мы подрались на славу. Я сбивал его с ног до тех пор, пока у него не осталось сил вставать. А потом я сказал громко:

— Роза Киллин — леди, и не дай Бог кому-нибудь сказать про нее дурное слово, уж тогда я с ним разберусь. Ты понял, Шайлоу?

Ему, конечно, не позавидуешь: четыре человека видели, как я его отделал, а он к тому же дрался нечестно. Но Джонни Мекс Палмер был прав, это я и сам знал. Надо было вытащить револьвер и укокошить его на том же месте. Поэтому Шайлоу ждал возможности свести со мной счеты, и теперь он ее получил.

Но не один Шайлоу знал, что к Розе кто-то наведывается. Я ведь тоже это знал. Как-то ночью я подъехал к домику и стал издали смотреть на ее светящееся окно, мечтая… о чем, вам знать не следует. Вдруг я увидел, как к дому кто-то подъезжает, и в дом вошел мужчина в шляпе с широкими полями. Он пробыл там не меньше двух часов, а потом уехал… я видел все это своими глазами. Но Роза была хорошая девушка, и никто меня не мог разубедить в обратном.

Я спросил ее об этом. Может, не надо было спрашивать. Может, я и лез не в свое дело, но она мне нравилась, и если б я не спросил, то, наверное, сошел бы с ума. Она мне не ответила прямо — по крайней мере, сказала не то, что я хотел услышать.

— Я, — говорит, — не могу тебе все сказать, Райан, прости. Но клянусь, это… это не роман, — покраснела и отвела глаза. — Ты должен мне верить. А больше я тебе ничего сказать не могу.

Не то чтобы меня устроил ответ, но мне как-то полегчало. Я ей верил, потому что любил ее, а остальное мало что значило.

Только я был не единственный, кто видел. Тейт Липмэн тоже видел его и вроде даже знал, кто этот парень. А я не знал и знать не хотел — я верил ей, и все тут.

Ох, не скоро я забуду то утро, когда в наш лагерь примчался Джонни. Он соскочил с лошади, и говорит:

— Райан! Роза просила тебя к ней приехать. Говорит, она попала в беду, и ты очень нужен.

Тот индейский пони был самым свежим в табуне, потому что мы объезжали дикарей. Когда я был в седле, я обернулся к остальным и сказал, все больше поглядывая в сторону Шайлоу:

— Увидимся. — Оно вроде бы ничего и не значило, но слова прозвучали с угрозой — это чтобы они не трепали языком, пока меня нет.

Когда я прискакал, Роза ждала у ворот, и на ней лица не было.

— Наверное, Райан, не следовало тебя звать, но я не знала, что мне делать, а ты однажды сказал…

— Мадам, — ответил я, — я горжусь, что вы меня позвали, что вспомнили обо мне.

Как мне было не верить ее глазам, этим прекрасным глазам, которые во мне все переворачивали, так, что слова застревали в горле.

— Я много о тебе думаю, Райан, правда. Райан, Тейт Липман видел его… человека, который ко мне ездит. Но, Райан, это совсем не то, что они думают. Я не могу заставить их думать по-другому, только бы ты мне верил! Я порядочная девушка, но у меня есть секреты, которые я должна хранить, иначе пострадают хорошие люди. Тот, кто у меня бывает, — хороший человек, и я не хочу, чтобы ему было плохо.

— Ладно, — сказал я, я не мог не поверить этим чистым голубым глазам.

— Тейт Липмэн видел его, и он слышал, что обо мне кругом говорят. Сегодня он приезжал сюда. Он… он сказал, что такая, как я, не вправе выбирать себе мужчин. Если б не ружье, он бы… — Тут она схватила меня за рукав, чтобы удержать. — Нет, подожди, Райан. Дай мне все рассказать.

— Я загляну к Тейту, — пообещал я. — Насчет него можно уже не беспокоиться.

— Я еще хочу сказать, Райан. Тейт видел этого человека и пригрозил, что, если я ему откажу, он всем скажет, что я шлюха. Он только рассмеялся, когда я попыталась ему объяснить, что это совсем не то, за что люди меня осудили бы. Райан, если он всем расскажет, то погубит доброе имя того мужчины и еще одной женщины, а мне придется уехать отсюда, от тех немногих людей, которых я люблю… Я буду переживать, ведь пострадает человек, который делал мне только добро.

— Я поговорю с Тейтом.

— Да, но послушает ли он? — Тут она будто испугалась. — Райан, только я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Умоляю тебя, я…

Индейский пони проскакал еще несколько миль, и когда я приехал к Тейту Липмэну, тот стоял перед домом. Его ковбои трудились у сарая и не могли слышать, о чем мы говорим.

Этот Тейт был здоровенный малый, с краснющей физиономией. Он считал себя ужасно важной персоной, владея сотнями акров земли, да лошадьми, и десятком ковбоев. Я таких, как он, не переваривал. Однажды я слышал, как он сказал, что нет на свете женщины, которой не нашлось бы цены.

Меня Тейт всерьез не принимал. Я был довольно высок, но слишком худощав, и с безобидным мальчишеским лицом. Борода у меня почти не росла, хотя мне исполнилось двадцать два и я был на два года старше Розы. У меня светло-каштановые волосы, и они слегка вьются — это из-за примеси ирландской крови. Одевался я бедновато — в штаны, сшитые у старины Леви, и порядком истрепавшуюся куртку из оленьей кожи.

Короче говоря, я тихо и спокойно растолковал Тейту, зачем приехал. У него от злости потемнело лицо, и он потянулся было к кобуре — думал, тут же меня и пристрелит, но мой кольт выскочил, будто сам собой, и в это мгновение я увидал страх в глазах Тейта: он понял, что сейчас умрет. Моя пуля прошила его насквозь, он вытянулся на носках и рухнул лицом вниз, а я сразу взялся за тех, что были у сарая.

Вот так оно все и случилось, и уж коли я вступился за Розу Киллин, то, понятно, не допускал и мысли, что дело обстояло иначе, чем она сказала. Она-то надеялась, что я сумею Тейта урезонить, но я знал, что это бесполезно — уж больно он был твердолобый. Так что его уделом были теперь крест да могила, а моим — дорога да резвый конь.

Вот только конь мой не был резвым. Мой индейский малыш проскакал добрых двадцать миль к тому времени, как началась погоня…

Ночь была холодная, ветер — злющий. Я ежился среди камней, согревая ладони в подмышках, и смотрел, как трепыхается огонь костерка, на котором варился кофе — у тех, что внизу.

Наконец они улеглись, Шайлоу — со страшной неохотой. Ненависть в таких людях со временем вскипает все сильней, и я знал, что в один прекрасный день мы с ним будем глядеть друг на друга сквозь прорезь прицела.

В ночи все стало черным. А ветер все выл, сгибая деревья, и гнал сухие листья по мерзлой земле.

У них там была разложена веревка с петлей, которую они думали накинуть мне на шею. Я знал, как все будет, если меня схватят: полковник Меткаф скомандует, как на полевом суде, и встанет напротив, похлопывая себя хлыстом по ноге, пока они затягивают узел, а Шайлоу — этот будет смотреть с улыбочкой, от души радуясь тому, что на веревке будет болтаться единственный, кто взял над ним верх.

Чуть ли не час ушел у меня на то, чтобы найти дорогу вокруг лагеря и незаметно подобраться к лошадям. Десять из них держались вместе, грея друг друга своим теплом, и только гнедой полковника стоял чуть в стороне, как и подобало аристократу.

Сидя в кустах, я снова спрятал пальцы в подмышках, чтобы согреть их, прежде чем отвязать коня. В каньоне завывал ветер, мимо проносились листья, а сухие ветви, похрустывая надо мной, как руки скелетов, тянулись в черное небо.

Когда я уже был готов выйти к коновязи, из-за деревьев показался человек. Это был полковник Меткаф.

Он подошел к гнедому и стал гладить ему шею, пока тот хрумкал морковкой из другой руки, — я слышал все до малейшего шороха, настолько близко я был. Потом я увидел, как полковник что-то подвесил ему на холку, постоял с минуту, и быстро зашагал обратно к лагерю.

Не успел он уйти, как из кустов, тихо, словно индеец, выскользнул Шайлоу, и тут же, озираясь, замер. Было совсем темно, но я живо его себе представил. Шайлоу был высок и широк в плечах, но сутул; на его вытянутом скуластом лице темнели глубоко посаженные глаза. На такое лицо обычно оглядываешься, думая, что с ним что-то неладно. Со второго раза, конечно, тоже не понять что, но неприятное впечатление остается. Ох и противный был он тип, этот Шайлоу Джонсон.

Через минуту он последовал за полковником, но к гнедому подходить не стал. Скрываясь в темноте, я видел, как Шайлоу закутался в свое одеяло, разложенное рядом с большим бревном так, чтобы спрятаться от ветра, и, когда шевеление под одеялом стихло, я вышел из засады.

Перед конем лежал огрызок морковки, который я тут же подобрал, и вскоре гнедой решился принять от меня угощение. Я размотал веревку и повел его по усыпанному сосновыми иголками склону на песчаную тропу. Добравшись до того места, где у меня было спрятано седло, я стал готовить его к дороге и вставил ему в зубы удила.

Только после этого я осмотрел мешочек, который оставил полковник. Там были бобы — хватило бы на пять покормок. Странно: зачем ему понадобилось вешать коню на холку мешок с бобами посреди ночи.

Подо мной наконец-то был хороший конь. Я обращался с ним как с джентльменом, позволяя выбирать свой темп, и направлял его в темную страну, к высоким лугам и голым скалам. Местность была мне незнакома, и это меня тревожило: Шайлоу знал ее как свои пять пальцев, да и полковник Меткаф — не намного хуже. Я ехал по холмам и низинам, через сосновые перелески и поросшие осиной овраги, время от времени останавливаясь напоить коня водой.

Через четыре часа я слез и пошел пешком, давая ему отдохнуть. Чуть погодя я устроился на привал и сварил себе кофе — из того небольшого запаса, что всегда водится у ковбоя, а коня пустил на сочную, зеленую траву.

Когда я снова отправился в дорогу, то стал водить коня зигзагами, и мы взобрались на гору по крутому гравиевому склону. С полмили я шел поверху горной гряды, потом вскочил в седло и спустился в рощу.

Заметив на пастбище десяток волов, спугнул их и некоторое время гнал прямо, а потом заехал вперед и заставил повернуть. Убедившись, что они затопчут все следы на тридцати — сорока ярдах моего пути, я завел коня в ручей, так, чтобы вода была ему по колено, и мы шли так долго вверх по течению.

Я запутывал следы двое суток и догадывался, что отыскать меня будет трудно даже такому следопыту, как Шайлоу. И все же мне было неспокойно. Шайлоу знал местность, чего не скажешь обо мне, а тот, кто не знает, всегда теряет много времени.

В первый день я убил двух кроликов, следующим утром — куропатку, и под самый вечер еще одну. В маленькой ложбине среди деревьев развел индейский костер — выкопал ямку и заслонил ее по краям так, чтобы огонь не отбрасывал свет на стволы. По дороге заметил кустики хлебного корня и, накопав десяток, запек на горячих камнях, пока жарилась куропатка, а потом заварил чай из эфедры.

Когда я поел, вывел гнедого на свежую траву, привязал его и вернулся к костру. Хоть я и опасался, что преследователи идут за мной по пятам, спать хотелось, хоть убей, и я решил, что волнуюсь напрасно.

Когда я открыл глаза, полковник Меткаф сидел на камне, держа меня на мушке револьвера.

— Ты, значит, Тайлер? — На вопрос это не было похоже, и мне показалось, будто полковник смотрит на меня как-то оценивающе.

Я осторожно сел. Рядом с седлом у меня лежал револьвер, прямо под рукой.

— Ты знаешь, кто я такой?

— Вы — полковник Меткаф. Кто ж вас не знает?!

Он не сводил с меня глаз.

— А что еще знаешь?

Малость удивившись, я мотнул головой. И он сказал вполголоса:

— Тайлер, я тот, кто должен был убить Тейта Липмэна.

До меня смысл его слов дошел не сразу, но и тогда я не был до конца уверен.

— Что это значит?

— Говорят, содеянное нами остается жить после нас, а иногда, Тайлер, оно живет с нами. Ты заслуживаешь узнать то, что я тебе скажу. Но кроме нас об этом будет знать еще один человек, и больше никто.

Все это было для меня полной околесицей, но я не шелохнулся. А волноваться мне было о чем, уж поверьте. Раз здесь был полковник, значит, где-то неподалеку находился и Шайлоу. И с ним — все остальные, кто припас для меня веревку.

Он был выбрит, его одежда вычищена. Он выглядел как и всегда, полковник Эндрю Меткаф, главный человек в городе, слово которого — закон… и то был чаще всего хороший закон. Человек он был жесткий, но справедливый — во всяком случае, так о нем говорили.

Тут он опустил голову, и я осторожно потянулся к револьверу. А он говорит так тихо-тихо:

— Тайлер, я отец Розы Киллин.

Это меня остановило, да что там! Я так и застыл, глядя на него разинув рот.

— Ее мать была хорошая женщина… прекрасная женщина. Перед войной она с мужем вместе ехали сюда через равнины. По дороге ее муж умер. Я был тогда молодым лейтенантом, сопровождал с отрядом их обоз… Мужа она никогда не любила. Он был… нет, он был неплохой, но очень уж недалекий. После его смерти мы много времени проводили вместе. Слишком много, и мы оба были молоды.

Она была из хорошей семьи — девушка благородных кровей. У нее в роду были испанские переселенцы, обосновавшиеся в Калифорнии, и ирландцы.

Меня вызвали в Санта-Фе, потом перебросили на восток, а затем началась Гражданская война. Прошло несколько лет, когда я получил от нее письмо. Она писала, что тяжело больна и умирает, и что у нее остается дочь… наша дочь.

Во время войны я женился. Я должен был позаботиться о девочке, но делать это следовало негласно… Если бы я признался, что Роза моя дочь, я не только разрушил бы свой брак, но и навлек позор на семью ее матери.

Я дал девочке хорошее образование и далеко от себя не отпускал. Это все, что я мог для нее сделать. Роза все знала и понимала ситуацию и принимала все как есть. Разумеется, ни она, ни я не могли предвидеть, что наш покой нарушит Тейт Липмэн.

Я не мог понять, зачем он мне все это рассказывает. В любую минуту Шайлоу со своими дружками мог появиться здесь, и, несмотря на весь свой авторитет, Меткаф не сумел бы вытащить мою голову из петли. Среди тех, кто за мной гнался, были двое дружков Липмэна — оба матерые и злые, — а Шайлоу, этот уж точно не упустил бы свой шанс.

Но я сидел, слушал… и меня не покидала мысль о том, что хочу жить, а чтобы выжить, мне нужно поскорее схватить револьвер. Никто не готов умирать в двадцать два года — и я тоже. Тем более из-за какого-то мерзавца вроде Тейта.

— Все это не моего ума дело, — сказал я полковнику. — Я убил Тейта Липмэна, потому что он того заслуживал. И кто бы ни был ее отец, Роза — девушка хорошая.

— Ты любишь ее? — удивился полковник. Резко так спросил и смотрит на меня испытующе.

— Люблю, — отвечаю и, видит Бог, я не врал.

Он поднялся.

— Тогда, — шепотом проговорил он, — бери револьвер, а то, вижу, у тебя уже мочи нет терпеть, и давай…

Тут из-за деревьев вышел Шайлоу.

— Только попробуй, — говорит, — возьми, и я тебя тут же продырявлю.

Вот оно и случилось — то, чего я больше всего боялся: Шайлоу меня таки выследил.

— Шайлоу, ты должен понять, что есть причины… — проговорил полковник, но тот его осек.

— Слышал, о чем вы тут болтали, но мне на это наплевать. Тайлер убил Липмэна. Свидетелей много, так что висеть ему на дереве. — Сказано было коротко и ясно, и никакие слова полковника уже не могли его вразумить. Шайлоу продолжал: — А я ведь тебе с самого начала не доверял, Меткаф. — Вот так он и сказал, давая понять, что полковник ему не указ. — Я видел ночью, как ты подошел к коню и оставил мешок. Тогда-то не понял зачем, а утром смотрю: коня-то нет. Тут я кое-что и смекнул.

Все это время он не сводил с меня глаз, и револьвер в его руке ни разу не дрогнул. Будь на его месте кто другой, у меня бы оставалась хоть какая-то надежда, но Шайлоу нельзя было провести.

— Правда, я теперь никак решить не могу, — сказал он, медленно смакуя каждое слово, — то ли здесь тебя пристрелить, то ли посмотреть, как ты на суку повиснешь.

— Я тоже вооружен, Шайлоу, — прервал его Меткаф. — Если ты его застрелишь, я убью тебя.

Тон полковника был непринужденным, и с этими словами он наставил дуло револьвера на Шайлоу. Тот помолчал немного, но потом усмехнулся.

— Не станешь ты в меня стрелять, Меткаф. Кое-кто из ребят почуял неладное еще вчера, когда ты не дал нам его схватить. Так что если ты меня убьешь, тебя повесят вместе с ним.

Полковник Меткаф сидел не шевелясь. Шайлоу ухмылялся, а я все никак не мог собраться с духом, чтобы взять револьвер. Для этого нужно было, не глядя, точно схватиться за рукоятку. А дальше — кто быстрей — два-три выстрела сделает.

Слегка улыбаясь, полковник встал во весь рост.

— Шайлоу, — говорит, — я всегда получал удовольствие от таких ситуаций. Мне всегда было любопытно, как ведут себя люди, когда им некуда деваться… вот как сейчас!

Шайлоу Джонсон призадумался. Он не решался отвести от меня взгляд, но полковник был справа, так что тот видел его только краем глаза. Шайлоу стоял, широко расставив ноги, и сверлил меня своими злыми глазенками. Он хотел глянуть на полковника, но не осмеливался.

— Убив Липмэна, Тайлер принял на себя мою ответственность, и я не позволю, чтобы он за это поплатился. Поэтому, будь уверен, я выстрелю.

Тут-то Шайлоу почувствовал, что его зажали в угол, и ему это нисколечки не понравилось. Он понял, чем пахнет дело.

— Выстрелишь мне в спину, да?

— Нет, не в спину. Я подойду и встану напротив, и тогда ты не промахнешься — может, даже в обоих попадешь, но одно тебе скажу наверняка: вдвоем мы тебя уложим.

Теперь я понял, что за ситуации нравились полковнику, и это как раз была одна из них. Да, в покер я бы с ним играть не сел… Шайлоу сник: его глаза сузились, а лицо скривилось от злобы. Убивать-то он был готов, а вот самому умирать не хотелось.

Сделать то, что сказал полковник, мог не всякий — встать перед человеком, готовым спустить курок, — но тогда хоть от одного из нас Шайлоу получил бы пулю. Он замялся и хотел было что-то сказать, но тут опять заговорил полковник своим командирским тоном:

— У тебя есть еще одна возможность: сбрось ремни, сядь на лошадь и убирайся куда подальше. А нет, так умрешь на этом самом месте.

Когда полковник закончил, он уже стоял прямо перед Шайлоу. По голосу Джонсона было ясно, что тот запаниковал.

— Ладно, ладно!

Он сунул револьвер в кобуру и расстегнул ремни. Когда он посмотрел на меня, на его лице не было ничего, кроме лютой ненависти.

— Но это еще не конец!

Он сделал шаг в сторону от ремней и поплелся к тому месту, где, услышав наши голоса, вогнал в землю колышек и привязал кобылу.

Полковник Меткаф посмотрел ему вслед, потом повернулся и протянул мне руку. Я ее будто не замечал.

— Тайлер, ты что… — сказал полковник, оскорбившись.

В это время Шайлоу Джонсон как раз подошел к лошади, но вместо того, чтобы вскочить в седло, резко развернулся с револьвером в руке. Он был проворен, ничего не скажешь, но я стоял, держа его на мушке, и как только он сделал поворот, я вогнал в него пулю. Он выстрелил… тогда я дважды нажал на спусковой крючок, Шайло перегнулся пополам, и лошадь шарахнулась, когда он упал к ее копытам.

— В лагере Дикой Лошади, — сказал я, — я приметил, что у него всегда есть запасные револьверы.

Полковник был бледен.

— Мальчик мой. — Его голос звучал странно, очень странно, как-то по-стариковски. — Я послал ее в Форт-Уорт. Езжай к ней.

— Но…

— Скачи! — приказал он генеральским тоном. — Они слышали выстрелы!

Когда я был в седле, он добавил:

— Форт-Уорт, сынок. Она ждет. Роза любит тебя.

Клянусь, в тот момент на глазах у него блестели слезы, и я так этому поразился, что успел отмахать несколько миль, прежде чем вспомнил кое-что еще: у него на рубахе было темное пятно. Та шальная пуля, которую выпустил Шайлоу, — она все-таки задела его.

Но полковник не подал виду из страха, что я останусь…

И он держался молодцом еще десять лет и не подавал виду на нашем ранчо в Техасе, когда держал на коленях внука.

1

Чапараль — вечнозеленый жестколистный кустарник, произрастающий в Северной Америке.

2

Комитеты бдительности — добровольные организации, исполнявшие роль законодательных властей во вновь осваиваемых регионах США.

3

Полынный штат — шуточное прозвание штата Невада.

4

Мескит — колючий кустарник, произрастающий на юго-западе США и в Мексике.