ШАМАНСКОН КАПИЩЕ.ПРИКЛЮЧЕНИЯ КОЛЮЧКИ КИДА

Колючка Кид пребывал на редкость в благодушном настроении, и даже недавняя кончина сеньора Фернандеса, известного под кличкой Туз, не омрачала его мыслей, представляясь чем-то очень далеким. Конечно, если бы это его револьверы проложили тому дорогу в ад, он бы, пожалуй, поостерегся — ему-то был хорошо знаком нрав четырех братьев Фернандесов.

Но не он стрелял в Туза. В тот роковой момент он попросту сыграл роль перста судьбы, и если бы не та его шалость, проворные пальцы старшего Фернандеса, возможно, и по сей день тасовали бы карточную колоду, и он, как всегда, стриг бы всех подряд, сидя за карточным столом в «Кантике».

Никто из тех, кто знал Кида, не сомневался: юмора у него хватало. Это помогало Киду проще относиться ко многим вещам, даже таким серьезным, как игра в покер. Но вот о чувстве юмора у Мартина Джима (его называли так потому, что он был вторым из двух Джимов Мартинов, обосновавшихся в Арагоне) следовало бы рассказать особо. Вообще-то с чувством юмора у него было все в порядке, но только на покер оно никоим образом не распространялось. Мартин Джим был рослым, мускулистым парнем, который никогда и нигде не появлялся без револьвера.

В тот памятный день, незадолго до своей смерти, Туз сидел за карточным столом, играя по маленькой с Мартином Джимом, Колючкой Кидом, Патом Груеном и странствующим старателем по прозвищу Шкура. Будучи по натуре человеком наблюдательным, Кид подметил, с какой ловкостью руки сеньора Туза тасуют карты, он также принял во внимание результаты последних партий и, когда очередь сдавать дошла до Туза, под благовидным предлогом выскользнул из-за стола. Прочие же, менее искушенные и более доверчивые, остались в игре, в результате которой горка фишек перед Тузом выросла до неприличных размеров.

В конце концов Пат Груен и Шкура просадили практически все, что у них было, и выбыли из игры, за столом остались двое — Туз Фернандес и Мартин Джим. Когда в центре стола оказалось двенадцать тысяч долларов, заработанных нелегким трудом (в месяц ковбой получает не больше сорока!), чувства юмора у Мартина Джима здорово поубавилось.

Колючка Кид, все это время безучастно следивший за игрой со стороны, видел, как паршивая овца ведет на заклание большого агнца; к тому же ему удалось мельком заглянуть в карты Туза Фернандеса. Тот держал пару четверок, девятку, десятку и даму. Несколько минут спустя Кид снова скосил глаза на руку Фернандеса — ни девятки, ни десятки, ни дамы там уже не было, вместо них жались друг к другу три туза, составившие компанию первоначальной паре четверок.

Само собой разумеется, этот феномен не мог не заинтересовать Кида, особенно теперь, когда он заметил довольно странное положение руки Туза.

Когда пришло время открывать карты, Мартин Джим выложил две пары, а Туз Фернандес с большим самодовольством предъявил свой «фул-хаус».

Подавшись вперед, словно бы для того, чтобы получше разглядеть карты, Колючка Кид как бы ненароком прижал к столу край манжеты белой рубахи Туза, насадив ее на шляпку гвоздя, торчащего из столешницы.

Сочувственно улыбаясь, Туз Фернандес сделал жест, которому суждено было оказаться предпоследним в его впустую растраченной жизни. Он потянулся к банку.

Но стоило только его загребущим рукам сделать это движение, как послышался звук рвущейся ткани, белый рукав старшего Фернандеса лопнул с громким треском, и из-под него показалось то, что на языке людей, знакомых с подобными вещами, именуется не иначе как «заначкой в рукаве». У Туза в «заначке» оказалось несколько карт, и среди них исчезнувшие девятка, десятка и дама.

Сцена получилась совершенно безобразная, на какое-то мгновение Туз Фернандес замер, и, наверное, сердце у него ушло в пятки. Но затем он сделал свой второй и последний жест — потянулся за револьвером.

А что ему еще оставалось делать? Любой на его месте, от Мексиканского залива до просторов Колорадо, поступил бы точно так же. Как уже упоминалось выше, Мартин Джим никогда не расставался со своим шестизарядником, к тому же, когда дело касалось таких деликатных вещей, как покер, он придерживался чрезвычайно строгих принципов.

Мартин Джим взглянул, увидел, понял и выхватил револьвер. Было бы большой ошибкой рассматривать эти все действия как отдельные. Они были одним единым действом.

Его револьвер уже был на уровне груди сеньора Фернандеса, а тот еще только вытаскивал свой. Мартин Джим выстрелил дважды через стол.

Свинец, принятый внутрь в столь больших дозах и с такого расстояния, как доподлинно известно, совершенно не усваивается организмом.

Любая теория подтверждается практикой, это можно считать доказанным. Сеньора Туза Фернандеса похоронили в полном соответствии с подобающей данному случаю церемонией — с роковым «фул-хаусом», приколотым поверх большого кровавого пятна, и в той же рубахе с разорванным рукавом в доказательство спрятанной в него «заначки». Если когда-нибудь в отдаленном будущем его тело эксгумируют с научной целью, любой игрок в покер с первого же взгляда безошибочно установит причину смерти.

Итак, как мы уже сказали, Колючка Кид и думать забыл о внезапной кончине Туза Фернандеса и о причине его ухода в мир иной. Он даже помыслить не мог, что кому-то придет в голову возложить на него ответственность за эту смерть. Кида в основном занимали всякие мысли о красоте и грации Бесс О'Нил, очаровательной дочери ранчеро-ирландца О'Нила, чьи земли простирались по другую сторону Пекоса.

В здании школы городка Рок-Крик намечались грандиозные танцы, и Бесс благосклонно отнеслась к его предложению увидеться на танцах и к тому же разрешила проводить ее домой. Но его надеждам, возлагаемым на совместную поездку обратно, не суждено было сбыться. Поэтому достаточно сказать, что в данный момент Кид наслаждался предвкушением будущего.

Он уже дважды назначал Бесс свидания, и оба раза обстоятельства оказывались сильнее его. В первый раз Кид случайно наткнулся на ограбление почтовой станции и в результате обмена любезностями получил пулю в ягодицу. Рана пустяковая, но болезненная; болезненная настолько, что он пропустил танцы и чуть не пропустил похороны тех двоих бандитов, участвовавших в ограблении.

Во второй раз кто-то из приятелей, шутки ради, подбил Кида на то, чтобы заарканить кугуара. Колючке Киду никогда еще не доводилось заниматься этим, и, движимый чисто научным интересом, он согласился. К тому же Кид никогда не отказывался рискнуть. Ему удалось набросить лассо на огромную кошку, но та перевернулась в воздухе, коснулась лапами земли, совершила головокружительный прыжок и в мгновение ока приземлилась точно на спину его коня.

Наукой доказано, что два тела не могут одновременно находиться в одной и той же точке, и пока испуганный конь, сорвавшись с места, во весь опор несся к зарослям, возникла потасовка, из которой Кид, хоть и изрядно потрепанный, вышел победителем.

Рубаха его превратилась в лохмотья, он весь, с ног до головы, был перепачкан кровью кугуара, смешавшейся с его собственной кровью. Киду пришлось полоснуть огромную кошку острым как бритва охотничьим ножом, так что, несмотря на несомненную успешность действия обоих, вид у них был не очень аккуратный.

Как и следовало ожидать, Бесс О'Нил, с истинно ирландским темпераментом и пылающим взглядом, топнув изящной ножкой, объявила: или он явится вовремя и сохранив при себе все части тела, или больше никаких свиданий. Если он и на сей раз не сможет с ней танцевать, пусть идет на все четыре стороны.

Итак, Колючка Кид отправился в Рок-Крик на танцы. На нем была черная куртка из оленьей шкуры, богато украшенная серебром, черный инкрустированный перламутром пояс, на котором висели кобуры, черные отутюженные брюки, ярко начищенные сапоги и черное же, украшенное серебряным орнаментом сомбреро.

Его конь — великолепный пегий мерин с темной мордой и единственным голубым глазом — горделиво ступал по тропе, изо всех сил стараясь быть достойным своего разряженного в пух и прах хозяина, а также тех замечательных седла и уздечки, что были на нем в тот вечер.

И седло и уздечка делались на заказ для дона Педро Бедойи, одного из членов семейства Бедойя из Соноры, и затем были украдены у него Сэмом Моусоном, известным среди подельников под кличкой Моусон Одинокий Револьвер.

Моусон подумал, что дорогая упряжь будет лучше смотреться на коне Кида и, решив произвести обмен, попытался в качестве компенсации всадить ему пулю в голову. Однако он недооценил мастерства ирландца, и пуля лишь поцарапала Кида, который пришел в себя как раз в тот момент, когда Моусон закончил менять седла и уже собирался уезжать. Колючка Кид окликнул его, Моусон резко обернулся, выхватывая револьвер… Одного револьвера ему оказалось явно недостаточно.

Вкуса у этого парня было больше, чем благоразумия, решил Кид и покинул поле боя, сидя в седле, стоившем целую тысячу долларов.

До школы в Рок-Крик оставалось еще каких-нибудь шесть миль. Бесс О'Нил будет выглядеть чудесно, думал Кид, а он сам — просто картинка, пример для подражания — так должен одеться всякий молодой ковбой, будь у него достаточно денег. На сердце у Кида было легко, песня его взлетала к самому небу.

Койот Фернандес был огромен, груб и безобразен. Он обожал своего брата Туза, хотя играть с ним в покер никогда не садился. Вместе с младшим братом Мигелем он поджидал Кида у дороги. Кто-то все же заметил и упомянул в разговоре то проворное движение пальцев Кида, что обрекло Туза на смерть. К тому же Койот всегда недолюбливал Кида.

Но и на Западе люди остаются людьми, язык оружия понятен здесь всем, и даже самые отчаянные смельчаки застывают на месте, когда противник имеет явное преимущество. Смелости Киду было не занимать, но Койот и Мигель Фернандесы, возникшие по обеим сторонам дороги, находились куда в более выгодном положении.

Кид осадил коня, и сердце его екнуло, когда он осознал, что это был третий, и последний, шанс, предоставленный ему Бесс О'Нил.

— Buenas noches, senores! 11 — вежливо поздоровался он. — Тоже собираетесь на танцы?

— Нет! — Ответ Койота прозвучал гораздо эмоциональнее, чем того требовали обстоятельства. — Мы тебя ждем. У нас тут вышел небольшой спор: Мигель утверждает, что муравьи сожрут тебя раньше, чем канюки. А я считаю, что канюки управятся быстрее муравьев.

Колючка Кид настороженно разглядывал их. Никто пока что оружием не размахивал. Но одно движение с его стороны, и две большие свинцовые пули прошьют ему грудь.

— Давайте все забудем, а? На танцах все же повеселее будет. К тому же я не выношу муравьев.

С чувством юмора в клане Фернандесов было довольно туго. И вот со связанными за спиной руками и под конвоем братьев Фернандесов — один в шести футах слева от него, другой в дюжине футов позади — Колючка Кид отправился совсем в другую сторону.

Он знал, что они замышляют — достаточно было одного только упоминания о муравьях. Это был старинный обычай племени яки — привязывать жертву к муравьиной куче, и братья Фернандесы подозревались в том, что по крайней мере дважды ставили подобные опыты. Один раз Кид помогал снимать с муравейника то, что осталось от тела. Очень неприятное и впечатляющее зрелище.

Появившаяся на небе полная луна, та луна, под которой он собирался провести вечер с Бесс (по предварительной с ней договоренности), была поистине великолепна, а одинокие скалы и валуны, усеявшие пустыню, казались частью зловещего и фантастического пейзажа какой-то далекой планеты. Колючка Кид ехал вслед за Койотом по едва различимой тропе. Однажды, когда они были на вершине пригорка, мелькнули далекие огни Рок-Крик, и ему даже показалось, что оттуда доносятся звуки музыки.

Тропа, по которой они ехали, спустилась в каньон Агуа-Приета, минуя стороной темные воды ручья. Колючка Кид знал, куда его везут — в той стороне находилось старое капище племени индейцев яки. И тут ему в голову пришла одна мысль.

Мигель внезапно чихнул, и его голова непроизвольно качнулась влево.

— Ой! — сказал Кид. — Это не к добру! Очень плохая примета.

— Что? — уставился на него Мигель.

— Чихать влево — к несчастью, — напомнил Кид.

Оба брата дружно промолчали, но ему показалось, что упоминание о старом поверье, бытовавшем среди яки, произвело на них сильное впечатление. Кид знал, во многих племенах юго-запада считалось, что, если при чихании человек склоняет голову влево, значит, жди беды. Похоже, обоим братьям это поверье тоже известно.

— Ай-яй-яй, — тихо вздохнул он.

Мигель беспокойно заерзал в седле. Перед ними возвышались огромные каменные скалы каньона. Кид не сомневался: оба брата хорошо знали эти места. Будучи до некоторой степени потомками яки, они наверняка побаивались злых духов, которые, как считалось, обитали в древнем шаманском капище.

Кид безуспешно шевелил затекшими пальцами, пытаясь ослабить сыромятный шнур, связывавший его руки. Где-то со стуком упал камешек. Он вздрогнул и испуганно спросил:

— Что это?

Койот Фернандес взглянул вверх, потом на него, затем тревожно огляделся по сторонам. Свет луны не достигал до дна каньона, и в кромешной тьме нельзя было ничего разглядеть. Принадлежавший Киду пояс с револьверами Койот повесил на луку своего седла. Вот бы высвободить руку, тогда бы они у него поплясали!

— Погодите! — вдруг окликнул он их.

Братья натянули поводья, и Кид почувствовал на себе их хмурые взгляды.

— Слушайте! — резко сказал он.

Оба, как по команде, задрали головы вверх. Когда человек посреди ночи начинает вдруг к чему-то прислушиваться, он обязательно что-нибудь услышит.

Где-то осыпались мелкие камешки — казалось, что каньон дышит. Койот заерзал в седле и быстро забормотал что-то по-испански, Мигель неуверенно хмыкнул в ответ.

— Ну что я говорил? — сказал Колючка Кид. — Вы оба скоро умрете.

— А? — обернулся в его сторону Койот.

— Вы скоро умрете, — повторил Кид. — Древние боги гневаются, что вы везете меня сюда. Это земля яки, здесь живут их духи, а я не из их племени.

Койот Фернандес проигнорировал его заявление, но Мигелю, похоже, стало не по себе. Он взглянул на брата, как будто собираясь что-то сказать, но потом лишь молча пожал плечами. Кид по-прежнему пытался освободиться от пут, от напряжения его запястья стали влажными от пота. Будь у него хотя бы немного больше времени, ему бы удалось отделаться от них.

Неожиданно тропа сделалась заметно шире, и они оказались на ровной площадке недалеко от ручья. Когда-то давным-давно сюда приходили индейцы яки. Некоторое время назад, преследуя табун диких лошадей, Кид проезжал это место. Там, в пещере, образованной нависающим над землей скальным выступом, стоял древний жертвенник, сохранившийся, как говорили, еще от ацтеков. Его напарник-мексиканец тут же начал проявлять признаки беспокойства и все порывался побыстрее уехать оттуда.

— Наверное, вы здесь умрете, — сказал Кид. — Мои духи говорят, что это случится очень скоро.

Койот закричал на него, и вскоре они остановились. Где-то здесь, вспомнил Кид, был большой муравейник. Что ж, место они выбрали правильно — сюда уж точно никто не придет, чтобы освободить его. Возможно, за все время тут побывало всего два или три белых, хотя отсюда до Рок-Крик не больше пятнадцати миль.

Койот спешился, затем подошел к Киду и, ухватив его за шиворот огромной ручищей, потащил с коня. Кид навалился на него всеми своими ста сорока фунтами.

Это было настолько неожиданно, что Койот не устоял на ногах и упал, на чем свет проклиная его. Мигель выскочил из-за лошади, Кид с силой ударил обеими ногами, и младший Фернандес тоже растянулся на земле. Однако успех Кида был скоротечен.

Койот вскочил на ноги и злобно пнул Кида под ребра, после чего, ругаясь последними словами, братья поволокли его к муравейнику. Его бросили на муравейник, под спиной у него был мягкий холмик. Затем они связали ему ноги, и Мигель принялся вгонять в землю колышки. Койот вытащил нож и, склонившись к нему, сделал два быстрых неглубоких надреза по обеим сторонам шеи Кида. Потом провел острием ножа по его животу, слегка надрезав кожу, а затем чиркнул ножом и по лодыжкам, предварительно стащив с Кида сапоги. Запах крови должен привлечь муравьев. А дальше уж они управятся самостоятельно.

Сделав свое дело, братья отошли, о чем-то тихо переговариваясь. Кид знал, после разговоров о злых духах им было не по себе, время от времени они поглядывали в сторону пещеры, где стоял каменный жертвенник. Похоже, у них была еще какая-то причина для беспокойства. Поговорив немного, братья отошли, словно вмиг потеряв к нему всякий интерес. Но одно слово ему все же удалось расслышать отчетливо: сеньорита.

Что еще за сеньорита? Кид нахмурился, по-прежнему не оставляя попыток освободиться от пут, связывающих его лодыжки. Они стали скользкими от пота и, возможно, от крови. Муравьи его еще не обнаружили, вероятно, это случится тогда, когда утро выманит их из муравейника.

Кид лежал на боку поперек муравейника. Колышки, вбитые в землю по обеим сторонам, но на некотором расстоянии от него, надежно удерживали его в таком положении, чтобы он не мог пошевельнуться. Сыромятные шнуры, привязывающие его к кольям, были тугими и прочными. Еще несколько колышков братья загнали в землю над его головой и в ногах. На колышек в изголовье была накинута петля, пропущенная у него под челюстью и затянутая так, чтобы он не смог поднять голову. Его лодыжки они крепко привязали к колышку, вбитому у ног.

Колючка Кид мрачно размышлял о своем незавидном положении. И все-таки две вещи не давали ему покоя: о какой такой сеньорите говорили братья и почему они не спешили оседлать коней и уехать из каньона?

Свое дело здесь они уже сделали. Ни один из братьев не был свободен от предрассудков, оба они люди невежественные, выросли на этом странном переплетении реальных фактов и вымысла, что называется фольклором яки. А у этого места была своя зловещая история, уходившая корнями в глубь веков, к тому времени, когда сюда еще не пришел краснокожий, когда совсем другие люди населяли эти земли.

В пещерах то и дело находили различные предметы, сохранившиеся с тех далеких пор, а недалеко от того места, где под скальным навесом стоял идол, находились каменные развалины какой-то храмовой постройки. Заезжий профессор, обследовавший каньон, как-то раз сказал Киду, что основание идола, предположительно воздвигнутого здесь ацтеками, еще раньше служило опорой для другой статуи и было высечено из такого камня, каких нет поблизости.

Но все это вряд ли ему поможет. Он ни на что особо и не надеялся, просто считал, что любое замешательство с их стороны может оказаться в его пользу, поэтому-то он и решил сыграть на их суеверном страхе перед неизвестным, который появляется у людей, оказавшихся ночью в столь глухом и уединенном месте. Но это ни к чему не привело. Его все равно привязали к муравьиной куче, в которой с восходом солнца закипит жизнь; учуяв кровь, муравьи примутся за дело, и тысячи насекомых облепят его с ног до головы.

Отчаянно, остервенело, почти безо всякой надежды, Кид пытался освободиться от пут. Опасаясь какой-нибудь выходки с его стороны и боясь хоть на мгновение оставить пленника на свободе, братья Фернандесы так и не развязали ему рук. Натертые веревками запястья стали мокрыми от пота и крови, но прочные сыромятные ремни не поддавались. Однако, подавляя отчаяние и боль, Кид не сдавался.

И вдруг, в горький момент просветления, он понял, о какой сеньорите толковали братья. Они имели в виду Бесс!

И в то самое мгновение, когда эта догадка осенила его, он понял, что не ошибся.

Около недели назад, когда, подъехав к ее дому, он только-только слез с коня, она заговорила о Койоте Фернандесе и его брате, красавце по имени Хуан. Они остановили ее у магазина и попытались затеять разговор. Хуан схватил ее за руку, но она вырвалась, а потом из лавки вышел Эрни Кейбл и поинтересовался, в чем дело. Они засмеялись и ушли. И еще она заметила, что они следят за ее домом.

Итак, они говорили о Бесс О'Нил. Но что? Что именно они сказали?

И где остальные братья — Хуан и Педро?

Кид по-прежнему лежал на невысоком холме, до его слуха доносились их приглушенные голоса, и виднелись в темноте огоньки сигарет. Они сидели на земле недалеко от изваяния. И дожидались кого-то.

Собравшись с силами, Кид снова принялся дергать свои путы. Ремни оказались на редкость прочными, при каждом движении они, словно стальная проволока, врезались в его тело. Он снова расслабился, чувствуя, что с него ручьями льет пот. Черт знает что! Даже если ему и удастся освободиться, он должен еще заполучить оружие, и даже тогда их будет четверо против одного.

Четверо? Пока что их только двое. Но ему никак не удавалось отделаться от той мысли, что засела у него в голове. Хуан Фернандес далеко не дурак. У них появилась отличная возможность убить одним выстрелом двух зайцев. Хуану нужна Бесс О'Нил. Если Колючка Кид и Бесс исчезнут одновременно, то люди лишь посмеются и пожмут плечами. Все будут уверены, что они сбежали, только и всего. Никому даже не придет в голову усомниться в этом. Дело-то самое естественное.

Итак, сразу и месть за смерть брата и девушка. Они увезут ее в Сонору или куда-нибудь в горы, и никто не подумает отправиться на поиски.

Затем он услышал на тропе перестук копыт. Кид попытался приподнять голову и прислушаться, но путы оказались слишком тугими. Он лежал, ненавидя себя за свою беспомощность, и прислушивался. Должен же быть какой-то выход! Он снова напряг мускулы, пытаясь ослабить связывавшие его сыромятные ремни, но добился лишь того, что руки зарылись в песок. Путы оставались такими же прочными, как и прежде. От пота и крови запястья сделались скользкими, теперь их можно было немного повернуть, но и только.

И вдруг пальцы его коснулись чего-то. Какой-то предмет — маленький, холодный и гладкий на ощупь. Сначала — все еще прислушиваясь к перестуку копыт, который стал теперь как будто ближе, — он не обратил на него внимания, не сразу определив, что это такое. Затем вдруг понял, и пальцы его принялись остервенело шарить по земле.

Маленький, легкий, с гладкой поверхностью, треугольной формы — наконечник стрелы!

Как он забыл! Их же здесь множество! Старательно выточенные из кремня, они валялись по всему шаманскому капищу индейского племени яки.

Зажав в пальцах наконечник, Кид попробовал дотянуться им до сыромятных ремней, которыми были связаны его запястья.

Бандиты скрестили ему запястья, а затем крепко-накрепко связали их вместе, сделав по несколько витков вокруг каждой кисти, но в конце концов, изгибая пальцы, ему все же удалось протолкнуть острую грань кремниевого наконечника повыше, так, чтобы она коснулась ремней.

Лошади приближались. Прислушавшись к гулкому эху каньона, Кид сообразил, что всадники находятся примерно в получасе езды отсюда. Крутая тропа была слишком узкой, быстро по ней не поедешь.

Шли минуты. Режущая боль в запястьях стала теперь невыносимой, а соленый пот еще больше усиливал мучения. Но Кид продолжал бороться. Пальцы с трудом удерживали кремний как раз напротив пут, но наконец он справился с этим и стал потихоньку давить наконечником на ремень.

Из темноты прозвучал чей-то голос, к нему присоединился другой. Лошади въехали в расщелину, и он услышал вопрос, заданный по-испански и сопровождаемый смехом ответ. Затем вспыхнула спичка и загорелся костер. При свете костра, там, где были сложены заранее собранные ветки, он увидел четверых братьев и Бесс О'Нил.

Она стояла к нему спиной, руки у нее были связаны, и Хуан крепко держал ее за локоть. Койот жадно смотрел на девушку. Затем Хуан снова что-то спросил, и они повели Бесс к муравейнику, на котором лежал Колючка Кид.

Увидев его, девушка вскрикнула:

— Ты! Когда они мне сказали, что ты здесь, я не поверила. Они говорили, что ты ранен… что ты… А потом они вызвали меня на улицу, и я вдруг поняла — что-то неладно, и хотела убежать, позвать кого-нибудь на помощь, но они схватили меня, связали и привезли сюда.

— Успокойся, дорогая, — мрачно сказал Колючка Кид. — Еще не вечер!

Хуан рассмеялся и, наклонившись, ударил его по лицу.

— Свинья! — зарычал он. — Мне следовало бы убить тебя прямо сейчас. Изрезать на мелкие кусочки, но муравьи справятся с этим получше меня. К тому же, если ты подохнешь, то не услышишь, как мы будем забавляться с твоей сеньоритой. А послушать не мешает!

Хуан выпрямился, и вся шайка прошествовала обратно к костру. Испуганный, отчаянный взгляд девушки придал Киду уверенности. Не сводя глаз с костра, он продолжал пилить, водя кремнем по веревкам.

Братья не торопились. Им удалось заполучить девушку. Он тоже у них в руках, совершенно беспомощный, и никому не придет в голову заподозрить их. Место глухое, никто сюда не сунется. Так что торопиться некуда.

Собравшись с силами, Кид снова напряг мускулы. Внезапно ему показалось, что путы несколько ослабли, и затем его натруженные пальцы ухватились за перетертый конец ремня. Он свободен!

Своими отекшими, неловкими пальцами он продолжал распутывать веревки и наконец стряхнул ременные петли со своих рук. Свободен! Кид еще некоторое время лежал неподвижно, стараясь отдышаться и собираясь с силами, затем поднял руки и принялся снимать петлю, обвивающую его голову и шею. Через несколько минут и с этим тоже было покончено, настал черед ремней, стягивающих лодыжки.

Кид видел костер, разложенный примерно в сотне ярдов от него, но сам был невидим. Какое-то время он разминал опухшие суставы и тер ладони. Затем подобрал с земли несколько обрывков сыромятного ремня и рассовал их по карманам. Все, кроме одного, длиной около восемнадцати дюймов.

Колючка Кид медленно встал на ноги и потянулся, пытаясь размять онемевшие мускулы. В огромном пустынном безмолвии каньона, погруженного в темноту, горел, пламенел красным небольшой костерок, и звучавшие над ним голоса, приглушенные безмерным пространством вокруг, казались всего лишь невнятным шепотом.

Спустившись потихоньку к ручью, Кид принялся шарить руками по земле в поисках подходящего камня. Наконец нашел то, что ему было нужно, — гладкий, около двух дюймов длиной и не слишком тяжелый. Он надежно привязал камень к припасенному заранее кожаному ремню и взвесил в руке.

Отступив затем в темноту и оставив свои сапоги лежать там, куда их бросил Койот, Кид стал подбираться к костру.

Он не любил убивать, и ему не нравилось то, что сейчас нужно будет сделать, но он хорошо знал, что представляли собой братья Фернандесы — жестокие, мстительные, не подчиняющиеся никаким законам, склонные к насилию. Он знал, что ожидает девушку, в каком кошмаре ей предстоит прожить несколько дней или даже недель, прежде чем ее убьют. Они не осмелятся оставить ее в живых, побоятся, что она вернется в Арагон.