В конце концов только Митчел сумел определить ее место в этой жизни, потому что сама она не планировала больших и серьезных дел. Поездка в Малверн, предпринятая с целью немного улучшить состояние духа Мелиор Мэри, беспокоившее Елизавету и Джона, не принесла видимого результата. Правда, она снова нашла там тот магический источник, который впервые увидела с матерью, мистером Поупом и Амелией Фитсховард, и вскоре заметила, какое необыкновенное воздействие он оказывает на ее внешность, но, даже несмотря на это, вернулась домой в таком же плохом настроении, как всегда.

Теперь внимание Мелиор Мэри привлекло желание Джона восстановить семейное состояние, пошатнувшееся после банкротства компании «Южное море». Он стал заниматься продажей и покупкой частной собственности и вскоре обнаружил, что его девятнадцатилетняя дочь — очень активная и энергичная деловая женщина. Джон был несказанно рад, что хоть что-то вызывает в ней интерес, и позволил дочери во всем принять участие. Таким образом, в течение двух лет в замке Саттон возобновились восстановительные работы.

Но мать приходила в отчаяние, глядя на нее. Мелиор Мэри почти утратила женственность, ведя такой странный образ жизни. Ее интересовали только верховые прогулки и бизнес, а поклонники приходили в дом, только пока была жива Елизавета. Но она внезапно умерла. Это случилось в 1724 году, ей было всего сорок четыре. Однажды она почувствовала внезапную слабость, легла на диван, улыбнулась Джону и скончалась. При этом ее лицо сохранило печальное и немного удивленное и озадаченное выражение. Елизавета так и не дожила до полного восстановления своего любимого дома. Ее положили в семейном склепе Святой Троицы. Александр Поуп, который стал к тому времени лидером известной литературной школы и, по его словам, «сидел в своей изысканной пещере» дома в Твикенгеме, прислал Мелиор Мэри письмо. Она бросила его послание в огонь.

Через несколько месяцев работы по восстановлению замка Саттон были завершены. Длинная Галерея, столько лет назад испорченная огнем, наконец, снова была полностью открыта и сверкала во всем своем великолепии. Столовую и все лестницы отделали заново, а в Большой Зале сделали некоторые дополнения к витражам. Но Елизавета не дожила до этого. А у Мелиор Мэри не было мужа, который проехался бы вокруг дома в компании со своим тестем и полюбовался им. И не было внуков у Джона, которые наполнили бы своим смехом эти пустые гулкие комнаты. В неизвестность канул Джозеф Гейдж, давным-давно уехавший в незнакомую страну.

Джон стал налегать на выпивку и буквально помешался на верховой езде. Эти два увлечения навалились на него всей своей тяжестью, и однажды он упал с лошади, после чего стал сильно хромать. Он доживал свой век, мечтая лишь об одном — увидеть смерть человека, которого ненавидел больше всех на свете — Георга I, представителя династии Ганноверов, и умер, прожив три года при правлении Георга II. Последние слова Джона перед смертью были: «Поддерживай этого римского мальчика, Мелиор Мэри» — ведь принцесса Клементина, слава Богу, родила Джеймсу III наследника — Чарльза Стюарта.

И тогда дом совсем опустел. Мелиор Мэри, вернувшись с Митчелом со страшного, горестного холода после похорон Джона, остановилась в Большой Зале у камина и стала греть руки.

— Ну, — начал он, — теперь все это ваше. Вы теперь здесь хозяйка.

Она равнодушно посмотрела на него.

— Да.

— И что вы будете делать дальше?

— Что вы имеете в виду?

— Только то, что сказал, мисси. Вы собираетесь жить отшельницей или открыть двери для гостей? Вы собираетесь жить так, как подобает хозяйке поместья или хотите сгноить себя заживо?

Мелиор Мэри невидящим взором смотрела в глубины огня.

— Меня не очень интересуют люди, Митчел.

— Вы эгоистичны, как и всегда.

Она гневно обернулась, задетая его замечанием.

— Помните, что теперь вся власть в моих руках и я могу в любой момент уволить вас! Вы не имеете права так разговаривать со мной!

— Я имею право на все, потому что люблю вас. Кстати, и так, как мужчина любит женщину, — тоже. Миллионы раз я желал овладеть вашим телом, но меня останавливало положение, которое я занимал в доме вашего отца. О, не смотрите так удивленно. Вы наверняка знаете об этом.

— Даже не догадывалась. Гиацинт лишил меня девственности и вместе с ней забрал мою любовь — вот все, что я знаю. Вы должны немедленно покинуть Саттон. У вас нет ко мне уважения.

Митчел подошел ближе, и она впервые за многие годы по-настоящему разглядела его: щеку рассекал огромный синевато-багровый шрам, над которым сверкали все еще очень яркие глаза, хотя в черных волосах кое-где уже поблескивала седина. Годы не сильно изменили его. Он не набрал лишнего веса, и стройная сухощавая фигура по-прежнему оставалась такой же сильной и подтянутой, как всегда.

— Вы можете приказать мне уйти, и я уйду, — честно сказал он. — Но обдумайте свое решение хорошенько, мисси. Что у вас останется? Бриджет Клоппер, Сэм, Том? Горстка слуг, которые должны будут занимать умную молодую женщину, противопоставившую себя всем мужчинам? Вы погибнете. Лет через десять погибнет ваш ум, а может быть, и тело. И что тогда станет с Саттоном, если не будет твердой руки, управляющей им?

Митчел прекрасно знал, что попал в точку.

— Но я поклялась никогда не вступать в брак!

— Придется нарушить клятву. Вы должны снова выйти на люди. Посмотрите на себя! Вам уже двадцать семь, но каким-то чудесным образом вы умудряетесь выглядеть на десять лет моложе. Вы же можете покорить все общество!

Даже Митчел не знал о тайном источнике в Малверне, и глаза Мелиор Мэри засверкали.

— Покажите вашу красоту всему миру, повращайтесь при дворе. Говорят, что король так и не оправился от любви к вам с тех самых пор, когда был принцем Уэльса. Вы и сейчас можете сблизиться с ним. Вспомните предсмертные слова отца. Как еще вы сможете служить Чарльзу Стюарту?

Вот теперь она дрогнула.

— Что я должна делать?

— Сейчас же поехать в Бат. Сейчас как раз подходящий сезон, и вы доберетесь туда, пока не начались штормы. Если хотите, я могу поехать с вами в качестве управляющего хозяйством.

Мелиор Мэри протянула ему руку.

— Вы ведь никогда больше не будете говорить мне об этом? О том, что желаете меня?

— Никогда.

И Митчел выполнил свое обещание. Рано утром, сразу же после приезда, Мелиор Мэри в купальном костюме, на поясе которого висели носовой платок, пудреница и табакерка, приблизилась к ваннам и моментально вызвала некоторое оживление. Но когда она подошла павильону, в котором царило смешение звуков музыки и оживленных голосов респектабельных клиентов, все, включая и оркестрантов, остановились и замерли.

Позже Мелиор Мэри в траурном наряде из черной тафты и в черной соломенной шляпе подошла к хозяину этого заведения, чтобы поприветствовать его. Прервав свою беседу, хозяин, Ричард Нэш, от удивления даже приоткрыл рот. Владея столь знаменитым курортом, он повидал на своем веку много хорошеньких женщин. Но создание, стоящее сейчас перед ним, ни с кем не шло ни в какое сравнение. Ее глаза, похожие на прекрасные цветы, прямо смотрели на него. Когда она присела в реверансе, поля шляпки отбросили тень на нежные скулы. Ричард Нэш поклонился в ответ, взял протянутую к нему маленькую белую руку и дотронулся до нее губами.

— Дорогая мадам… — начал было он, но запнулся, не в силах продолжать. Он буквально потерял дар речи, но в конце концов выдавил из себя: — Я уверен, что на свете нет женщины красивее вас. — Ричард Нэш сказал это как раз в тот момент, когда стихли голоса и смолкла музыка. Все изысканное общество стояло, будто громом пораженное.

После того случая Красавица и ее Чудовище, как прозвали Мелиор Мэри и ее изуродованного слугу, стали известны всему городу. И каждая хозяйка, каждый щеголь, франт и денди, каждый директор театра, шарлатан, разбойник и вор невероятно расстраивались из-за того, что траур по отцу не позволяет ей ничего, кроме чая и скромного обеда. Карты, театры и балы были ей запрещены, и в результате, к большому удовлетворению шотландца, Мелиор Мэри оказалась во всех списках приглашенных — осталось подождать, когда откроется лондонский сезон, а ее траур подойдет к концу.

Вот так все и началось. Мелиор Мэри находилась на вершине великолепия и триумфа. Ее представили ко двору, и сам король что-то нежно шептал ей на ухо. Она стала объектом внимания и желания всех мужчин. Более того, в моду вошли широкополые шляпки со свисающими перьями, которые она так часто надевала, и родилось выражение «а-ля Уэстон». И, самое главное, замок Саттон наполнился весельем, чего не было с тех пор, как сэр Ричард подстилал огромный красный ковер под ноги Генри VIII. И хотя Георг II не мог похвастаться особой красотой и грацией, это не мешало ему бросать тяжелый взгляд в сторону очаровательной хозяйки дома.

Но король не должен был забывать, что в Риме ждет своего часа юный сын Стюарта, надежда всех якобитов. Поэтому ни одному католику, даже такой очаровательной особе, как Мелиор Мэри, не следовало доверять. А пока в голове короля Георга крутились подобные мысли, она выполняла предсмертное желание отца и, выуживая сведения из самых недосягаемых источников, передавала их вездесущим и всевидящим агентам Джеймса III, как делал прежде ее дядя.

А что же Джозеф? Последний раз Мелиор Мэри видела его, когда он схватил на руки Гарнета и выбежал из Большой Залы.

Затем произошло событие, взбудоражившее всех якобитов — молодых и старых. В глубине души каждый из них уже не надеялся, что это может быть воплощено в жизнь — принц Чарльз попросил разрешения попытаться восстановить династию.

В 1744 году всем якобитам, включая и Мелиор Мэри, стало известно, что Чарльз начал свой путь. Он уже проехал Италию под видом неаполитанского курьера, затем переоделся в одежду испанского офицера, чтобы проехать через Тоскану, а теперь скрывается во Франции, ожидая поездки в Швейцарию. В те дни тайные встречи стали обычным делом, и в напряженной темноте ночей хозяйка поместья принимала у себя лорда Джорджа Муррея, изгнанного из страны после восстания 1715 года, и сэра Гектора Мапклина, который, покинув Саттон, направился в Эдинбург, где его узнали и арестовали.

Но Лондон пытался сохранять спокойствие, предпочитая делать вид, что не замечает все более распространяющихся слухов о предполагаемом вторжении. Слышали даже, что сам король как-то воскликнул: «Ах, не говорите мне об этой гадости!»

Однажды Мелиор Мэри направлялась к одному из столиков, расположившихся в уютной нише из растений в садах Вексхолла; и ее обуревали всяческие интересные идеи. Это было в марте 1745 года, и она знала, что принц сейчас находится в Нанте. Ее внимание привлекло какое-то движение слева от ее стула. В тени деревьев она успела разглядеть мужчину, который тотчас же скрылся из виду, но тут же появился снова. Что-то в его внешности показалось ей знакомым: поворот головы, манера держаться — все было каким-то родным.

Мелиор Мэри повернулась и принялась рассматривать его. Мужчина поклонился, на его губах заиграла хитрая улыбка, и тут свет упал на его лицо. У нее невольно приоткрылся рот и расширились глаза. Возраст, конечно, прибавил ему морщин, под глазами появились мешки, и сам он немного пополнел, но все же у Мелиор Мэри не было никаких сомнений, что это ее дядя Джозеф.

Он приблизился к ней, что снова заставило ее удивиться. Джозеф Гейдж был одет во все красное, а на груди на голубой ленте сверкал бриллиантовый орден в серебряной оправе.

— Дорогая моя, — сказал он, подходя к ее столику. — Мне сказали, что сегодня вечером я смогу найти тебя здесь. Но я бы никогда в жизни не узнал тебя. Время, похоже, не властно над тобой. Я узнал тебя только благодаря твоим волосам.

— Но что же стало с вами? Последнее, что я слышала, будто вы ушли в солдаты, не имея при себе ничего, кроме десяти гиней, а теперь…

Она показала на его великолепный наряд. Джозеф засмеялся.

— О, ты имеешь в виду мое облачение? Ну да, я верой и правдой служил королю Филиппу и королеве Елизавете Фарнезе…

Мелиор Мэри улыбнулась. Елизавета Испанская и ее премьер-министр кардинал Альберони прослыли самыми честолюбивыми людьми в Европе, а кардинал, кроме того, был якобитом. Племянница явно заинтересовалась, и это обстоятельство доставило Джозефу удовольствие.

— Ну? — поторопила она его.

— …Она даровала мне серебряный рудник.

— Серебряный рудник?! — Мелиор Мэри не могла удержаться от смеха. — Дядя Джозеф, вы неисправимы! Держу пари, что никакие, даже самые горькие обстоятельства не способны сокрушить вас!

Он внезапно помрачнел:

— В свое время были способны. Когда утопилась Сибелла, а Гарнет на самом деле оказался не моим сыном, я думал, что мое сердце остановится от горя.

— Кстати, как Гарнет?

Настроение Джозефа сразу же улучшилось:

— О, сейчас он в Шотландии, дорогая моя. Собирает войска для принца. — Он понизил голос до шепота: — Говорю тебе, Мелиор Мэри, что когда он, наконец, придет, члены клана поднимутся тысячами.

Она слегка наклонилась вперед, глядя прямо в лицо Джозефу:

— А удастся ли все это принцу? Сможет ли он добраться до Лондона?

— Если у него и его советников выдержат нервы, доберется. Если он не отступит, то станет королем Стюартом на английском троне еще до конца года.

Мелиор Мэри откинула голову и засмеялась от радости, а Джозеф удивлялся, глядя на ее гладкую шею и маленькую упругую щеку. Он хорошо помнил все подробности ее детства и юности: ужасное привидение, которое так долго преследовало ее, странное, неукротимое стремление к независимости, приводившее в отчаяние его сестру, и порывы необдуманной смелости, из-за которой она однажды чуть не попала в тюрьму в Инсбруке. Джозеф очень любил ее тогда, но с тех пор, как она открыла всем правду об отце Гарнета, так по-настоящему и не простил ее. Где-то в подсознании притаилась мысль, что, возможно, племянница сделала это специально.

А теперь она стала совершенно другой. Эта красавица, на которую не действует время, разумно управляет поместьем Саттон, является эталоном красоты и моды для Лондона и Бата и держит оба города у себя под каблуком, работает агентом у якобитов и внимательно слушает все, что говорит король Георг, занимается бизнесом и вкладывает капитал в недвижимость, оставаясь тем не менее убежденной старой девой. Последнее обстоятельство никак не укладывалось в голове, оно как-то не соответствовало всему остальному. Или все-таки соответствовало? И Джозеф бездумно спросил:

— Ты с тех пор что-нибудь слышала о Бенистере?

Она вся переменилась — перестала смеяться и посмотрела на него печальным и далеким взглядом.

— Нет.

— Ничего?

— Ничего. Он уехал из Саттона утром перед похоронами Сибеллы. Я больше никогда его не видела. — Она словно о чем-то вспомнила и спросила: — Вы верите, что дом проклят? И потому не навещаете меня?

Неизвестно откуда взявшись, задул холодный ветер, и Джозеф ответил:

— Это место кажется мне довольно мрачным. Оно полно таинственных теней и невысказанных угроз. Я поклялся, что никогда больше не переступлю порог замка Саттон.

Племянница улыбнулась непонятной улыбкой:

— Он пользуется мной. Он требует, чтобы я никогда не покидала его.

— Ты поэтому не выходишь замуж?

— Может быть, отчасти и поэтому.

Джозеф попытался сменить тему разговора:

— Гарнет очень хороший сын. Я работаю на них только ради него. — Он дотронулся до своего ордена.

— Что это?

— Испанский эквивалент рыцарства. Я испанский вельможа первого класса.

Мелиор Мэри наклонилась к нему через стол и поцеловала в щеку.

— Я рада, что жизнь воздала вам за все, что вы пережили.

— Гарнет — вот лучшая награда, — задумчиво сказал Джозеф. — Мне жаль, что Мэтью Бенистер никогда не видел всей прелести своего сына.

Мелиор Мэри не ответила, и они перешли к обсуждению причины, побудившей его приехать в Англию. Речь шла о деньгах, которые Джозеф надеялся собрать с семей якобитов на поддержку армии принца Чарльза. И тогда она особенно остро пожалела, что отец не дожил до этого дня. Сейчас ему было бы семьдесят — он был всего на восемь лет старше Джозефа.

— Как порадовался бы отец! — воскликнула она.

Джозеф поцеловал ее руку.

— Будем молиться, чтобы эта затея закончилась коронацией.

И он ушел, и Мелиор Мэри не видела его до сегодняшнего дня, ее сорок девятого дня рождения. Она не знала, жив ли он и жив ли Гарнет, потому что многие погибли во время восстания 1745 года.

Все прошло точно так, как сказал Джозеф. Принц Чарльз Эдвард со своей армией дошел до Дерби, где лорд Джордж Муррей предложил отступать, а граф из Перта, напротив, настаивал на наступлении на Лондон. В тот декабрьский день принц был очень огорчен самой мыслью об отступлении. Он рвался вперед и думал только о победе. Мелиор Мэри было интересно, не рядом ли с ним Гарнет Гейдж, и если так, то что он мог сказать по этому поводу. Хотя догадаться было совсем нетрудно.

Но, скорее всего, его там не было, потому что Чарльз Эдвард повернул назад, упустив корону, которая уже почти была в его руках, а в Лондоне король Георг готовился к бегству, и все банки выплачивали деньги тем, кто собирался уехать из столицы.

Отворачиваясь от окна, чтобы одеться на бал, посвященный дню ее рождения, Мелиор Мэри подумала, что, если бы принц Чарльз принял другое решение, он, как сын правящего монарха, без сомнения, почтил бы ее сегодня своим присутствием, осыпал бы подарками от своего отца Джеймса III и от себя самого, вспомнил бы свою мать, королеву Клементину, которая умерла совсем молодой, прожив всего пятнадцать лет после побега из Инсбрука.

Но судьба распорядилась по-другому. Чарльз Эдвард приехал во Францию, бросив все и оставив себе только одежду, в которой был после бешеной травли неугодных, продолжавшейся в течение пяти месяцев. Сын короля Георга, герцог Кумберленда, без сомнения, держал зло на сына короля-соперника, думая, возможно, как он, принц Уильям, был близок к свержению. В поисках Чарльза Стюарта прочесали всю Шотландию, а его голова оценивалась в тридцать тысяч фунтов стерлингов. Но он сумел скрыться и, по слухам, теперь предавался радостям жизни в столицах европейских стран.

В дверь постучали — личная служанка Мелиор Мэри, Люкас, пришла помочь ей одеться. Но Мелиор Мэри, крикнув «подожди!», улучила момент, чтобы ополоснуть лицо и тело малвернской водой. Ведь могло случиться и так, что сегодня, в день ее рождения, к ней пожалует сын короля. Поэтому и она, и ее дом должны были выглядеть наилучшим образом, даже несмотря на то, что с тех пор, как брат Гиацинт покинул их, им оставалось только издалека любить друг друга.