Титус Кроу (№1) - Беспощадная война

Словно тонкая нить соединила нас еще в тот день, когда вы, мальчиком, сошли с парохода, доставившего вас из Америки в Лондон. Почему? Мы связаны вместе даже этими часами, которыми когда-то владел ваш отец! — Он показал на странное чудовище с четырьмя стрелками тикающее в углу. — К тому же мы с вами одного рода. Как я могу объяснить незнакомцу те фантастические вещи, которые порою открываются мне. И даже если бы я это сделал, не оказавшись потом в палате, обитой мягкими подушками, кто бы мне поверил? Даже вы, друг мой, можете посчитать мой рассказ слишком фантастическим.

— Пожалуйста, продолжайте, Титус. — Я почувствовал, что обязан прервать его. — Неужели существует что-то еще более необъяснимое, чем тот случай с Камнем Викингов, в который вы втянули меня! А как насчет Зеркала Нитокриса? Помнится, я о нем вам рассказывал раньше? Незабываемый кошмар! Знаете, просто нечестно сомневаться в верности уже не раз проверенного компаньона, друг мой.

— Я и не сомневался в вас, Анри — наоборот — но даже если так, то вещь, которой я занимаюсь… фантастическая! Это не просто нечто связанное с оккультизмом — если здесь вообще уместно о нем говорить — это миф и легенда, иначе не скажешь, порождения древних эпох!

— Древних эпох?

— Да, я так считаю. Но позвольте мне рассказать все по-порядку, и не прерывайте меня. Когда я закончу, вы сможете задать мне все вопросы. Согласны?

Я неохотно кивнул.

— Я назвал их порождением древних эпох, — продолжал Титус Кроу. — Но скорее это призраки темных безымянных эпох. Посмотрите сюда, на эту окаменелость, — он потянулся к ящику в столе и вынул аммонит. — Это создание, обитало в теплых морях, когда на Земле уже появились предки человека. Это было задолго до первого допотопного Адама, который ходил, а может быть ползал по сухой земле! Но за миллионы лет до него, предок этого раннего ископаемого, мюнстероцерас — ранний аммонит, обитал в морях нижнего каменноугольного периода… Если говорить о порождениях древних эпох, то мюнстероцерас имел более подвижного и более высокоразвитого современника в этом древнем океане, рыбу целакантус. И вот, живой целакант, которого мы считали вымершим в Триасский период, был выловлен неподалеку от Мадагаскара в 1938 году! Мы знаем о существовании чудовища Лох-Несса и читали сообщения о гигантском ящере в озере Тасек Бера, в Малайе. Впрочем, почему бы подобным созданиям не жить в мире, где сохранились драконы Комодо, даже если они, по мнению многих, чисто мифические — вроде йети и западно-германских «Лесных Страхов». Благоденствуют и поныне меньшие, примитивные животные формы. Их множество. И все они прошли сквозь столетия без изменений, не тронутые эволюцией… Так вот, эти реальные и нереальные создания, которых вы, де Мариньи, можете назвать «порождением древних эпох», в том числе целакантус, «Несси», и все прочие — просто дети, с точки зрения геологии, по сравнению с заинтересовавшими меня существами!

Здесь Кроу сделал паузу, поднявшись с места, чтобы усталой походкой пройти по покрытому книгами и бумагами полу и налить мне еще бренди. Потом, вернувшись к своему столу, он продолжил свой рассказ.

— Впервые я увидел этих тварей во сне и счел их плодом своего воображения. Теперь я полагаю, что мои сновидения были навеяны этими существами. Давным-давно я обнаружил у себя паранормальные способности… Вы, конечно, знаете об этом, потому что сами обладаете чем-то подобным, — это, по мнению Титуса Кроу, означало высокую похвалу! — Однако лишь совсем недавно я понял, что мои паронормальные способности проявляются особенно эффективно когда я сплю. Но, де Мариньи, в отличие от вашего отца, Рендольфа Картера — моего друга, пропавшего много лет назад, я никогда не считал себя великим мечтателем. Обычно мои сны, которые я видел далеко не каждую ночь, были очень туманными и обрывистыми. Раньше я считал, что они — результат поздних ужинов и усталости. Но некоторые сновидения были… другими! Вначале я не задумывался об истинных причинах, вызывающих столь странные и яркие образы, но я обладаю хорошей памятью, которая — к худу ли, к добру ли — с годами становится все острее. Я же усердно дополнял ее тем, что всегда тщательно записывал все сны с необычным или живым содержанием, которые в состоянии вспомнить. Не спрашивайте меня, почему! Пожалуй, склонность записывать события — это общая черта у всех оккультистов. Но какая бы ни была тому причина, я старался записывать почти все, даже ничтожные, происшествия, когда-либо случавшиеся со мной. Ну а сны всегда будоражили меня. — Он помахал рукой, показывая на заваленный книгами пол. — Под этими папками вы найдете книги Фрейда, Шраха, Юнга и полдюжины других. Особенно на меня произвел впечатление тот факт, что все мои наиболее необычные сны — добрых лет тридцать или более — происходили одновременно с весьма серьезными и имеющими далеко идущие последствия событиями в реальном мире!.. Позвольте мне привести несколько примеров. — Тут Титус Кроу вытащил старый потрепанный дневник, сшитый из дюжины толстых тетрадей, и тот раскрылся на странице, которую по-видимому неоднократно открывали. — В ноябре и декабре 1965 года я видел повторяющиеся сны о неких скрытных существах, крылатых и безликих, наподобие летучих мышей, переносивших меня ночью через фантастические горные пики, острые как игла. Все это происходило в каком-то невообразимом измерении, прежде недоступном мне. В этом месте я слышал странные песнопения, которые я потом нашел в «Ктхаат Аквадинген» и которые, я думаю, должны входить в «Некрономикона». Смертельно опасная книга этот «Некрономикон», де Мариньи! Там на поляне был огромный неровный круг гнилой земли, посередине которого… Тварь, в желчно-зеленой мантии, крутилась на одном месте. Его мантия жила своей чудовищной жизнью. Воздух там казался пропитан безумием, миазмами душевной болезни! Я до сих пор не смог расшифровать многие из зашифрованных разделов в «Ктхаат Аквадинген» — и, благодаря Богу, не собираюсь это делать. Но песнопения, которые я слышал в своих снах, описаны в нем, и только небеса знают, в чем их смысл!

— А что же в это время случилось в реальном мире? — Я чувствовал, что обязан спросить об этом, хотя и помнил, что следовало подождать окончания рассказа. — Какие события потревожили человечество в то время как вы видели странные сны?

— Да, — медленно ответил Кроу. — Трагедия разразилась в канун Нового года в больнице Оукдин, возле Глазго. Пятеро пациентов умерли этой ночью в своих комнатах, и еще служитель санатория, скончался на пустынной дороге, совсем рядом с санаторием. На последнего, без сомнения, напал какой-то хищник… Несчастный был разорван на куски! Помимо этих смертей — а все они совершенно необъяснимы — еще один служитель сошел с ума. А самое удивительное, что еще пять пациентов, считавшихся «безнадежными», были позднее выпущены как вполне отвечающие за себя граждане! Вы можете прочитать об этом случае в газетных вырезках в папке за тот период, если пожелаете… Конечно, я не в состоянии объяснить, как события в санатории связаны с моими кошмарами. Но тем не менее, после Нового года эти сны меня больше не беспокоили!.. Но это еще не все. Оказывается, ходили слухи, что перед дьявольскими событиями той ночи безнадежные пациенты Оукдина затянули какие-то дикие песнопения. Пожалуй, я рискну предположить, какую мелодию они распевали, хотя у меня нет никаких доказательств…

— Прошу вас, продолжайте!

— В течение тридцати лет или более, меня посетило не более двух дюжин подобных снов, — вновь заговорил Титус Кроу, закрыв первую тетрадь и вытащив новую. — Все они, конечно, были записаны, но на них особенно запал в мою память. Мы еще вернемся его. Тогда же, в конце 1983 года, начиная с 10-го ноября, в мои сны снова произошло варварское вторжение. Мне снилась огромная подводная крепость, населенная тварями, которых я бы не хотел видеть снова, ни во сне, ни наяву! Эти кошмарные существа в своей цитадели на дне моря напоминали ужасных липких тварей из самых жутких мифов доантичного периода. Нечто подобное описано только в циклах Ктхултху и Йог-Согот. Большинство тварей было занято какими-то магическими — или даже научными — опытами, и им помогали в этом неописуемые кощунстве, существа более похожие на кучи движущегося ила, чем на органические существа… отдаленно напоминающие шогготхов из «Некрономикона» из цикла мифов Ктхулху. Так вот эти шогготхи — я называю их морскими шогготхами — были, очевидно, слугами. Я видел, как они сторожили — или охраняли — некое древнее создание, порождение еще более архаичных времен. И тут у меня появилось безумное впечатление, что это… эта — странная и абсолютно чуждая нам сумасшедшая тварь разумна. Словно человеческий разум поместили в тело одного из глубоководных чудовищ! И в то время как мне снились эти кошмары, реальный мир сотрясали необычные, пугающие явления: например, жуткие восстания в сумасшедших домах по всей стране, культовые сборища в Средней Англии и на Северо-Востоке острова, непонятные самоубийства среди богемной публики. Но все закончилось, когда остров Суртси поднялся из моря вблизи островов Вестманна на Атлантическом хребте… Вы конечно знаете, де Мариньи, главную тему цикла мифов Ктулху: придет время, и бог Кхултху поднимется со своего липкого трона в Глубоком Эрлиехе, на дне моря, и объявит себя хозяином суши. Видите, как пугающе все складывается? Я неистово принялся собирать вырезки и статьи, относящиеся к подъему Суртси. Но больше ничего не происходило. Суртси постепенно остыл, превратившись из вулкана в новый безжизненный остров. У меня ощущение, Анри, что Суртси только первый шаг. Эти липкие существа из моих снов на самом деле реальны и собираются поднять на поверхность целые цепи островов и странных городов — земель, утонувших в далеких туманах прошлого — с тем, чтобы начать планомерное наступление на здравый смысл… наступление, возглавляемое отвратительным богом Ктулху, его «братьями» и их слугами, которые когда-то царствовали там, где теперь живут люди.

Пока мой друг рассказывал, я — после его самого первого упоминания о цикле мифов Ктулху — использовал одну из странных особенностей моей психики — способность одновременно думать о нескольких вещах. С одной стороны я следил за рассказом Титуса Кроу, сдругой — стал вспоминать все, что знал о цикле Ктулху. Об этих древних легендах мне было известно больше, чем подозревал мой усталый друг. Действительно, страдая от некоторых переживаний и обладая злополучным Зеркалом Королевы Нитокрис, я проводил большую часть своего времени сопоставляя легенды и доисторические мифы, окружающие Ктулху и его современников, пользуясь древнейшими рукописными текстами.

Среди «запрещенных» книг я читал не уничтоженную часть фотокопий манускрипта «Пнакотик», сделанных Британским Музеем. В этой рукописи имелись ссылки на фрагментарные записи о потерянной Великой Расе, безмерно древней даже в те доисторические времена. Кроме того я просматривал фотокопии текста «Эрлиеха», предположительно написанного слугами самого Великого Ктулху. На какое-то время мне в руки попали «Благодарные Культы» фон Юнца, к тому же у меня был собственный экземпляр трактата Людвига Принна «О таинственных червях», хотя и с множеством вычеркнутых мест. Еще я читал «Культы Гулов» графа д’Эрлета, местами забавные «Записки о Некрономиконе» Фиири, ужасные и поэтому вызывающие тревогу «Открытия Глааки» и незашифрованные части бесценной, принадлежащей Титусу Кроу, книги — «Ктхаат Аквадинген».

С большим скептицизмом знакомился я с силами и богами невероятно древней мифологии: с добрыми Старшими Богами, мирно проживающими на Орионе, но всегда осведемленными о борьбе между людьми Земли и Силами Зла. Я много узнал об этих богах и о Великих Древних, которыми правил, создавший их, неизвестно для чего, слепой идиот бог Азатотх — «Пузырь на Пупе», как его еще называли — аморфный паразит. С содроганием читал я об Йог-Соготе, существующим во все времена и одновременно находящемся во всех измерениях; о Ньярлатхотепом — Посланце; о Великом Ктулху, «жителе Глубин», дом которого — Эрлиех; о Хастуре Невыразимым, первичным элементом межзвездного пространства и воздуха, единоутробном брате Ктулху; о Шуб-Ниггурате, «черным козле лесов вечной молодости», символом плодородия.

Были там и другие существа и создания — такие, как Дагон — рыба-бог финикийцев, правитель Живущих в Глубинах, союзник и слуга Ктулху; Псы Тиндлосы; Иб-Тстл, Ниогтха и Цатхогуа; Лойгор, Жар и Итаквау; Шудде-Мьелл, Глааки и Даолотх — еще много-много других. Об одних рассказывалось в древних книгах, другие только упоминались мельком, смутно и неопределенно.

Одна из легенд гласила: в эпоху, столь давнюю, что к ней вполне уместным было определение Кроу о «древних эпохах», Старшие Боги наказали Великих Древних за поднятое ими восстание и сослали их в различные места заточения: Хастура — на озеро Хали в Каркозе; Ктулху — в Эрлиех на дне Тихого океана; Итаквау — в ледяные пустыни Арктики; Азатотха, Йог-Согота и Иб-Тстла — в измерение хаоса за пределы нашей Вселенной. Мы знаем лишь то, что формы этих богов были бесконечно разнообразны… И лишь Цатхогуа сослали в кхтонианские норы Гипербореи, точно так же как Шудде-Мьелла. На свободе остался один Ньярлахотеп — Посланец. В своей бесконечной мудрости и милосердии Старшие Боги оставили Ньярлахотепа, чтобы он, подгоняя потоки эфира между небесными сферами и мог отнести к богам заточенным поодиночке, слова Высших Сил Зла.

Разнообразные магические печати, знаки и барьеры держали Великих Старых в заточении с незапамятных времен. Многие книги, в особенности, «Некрономикон» сумасшедшего араба Абдула Альхазреда, пестрят запретами. Людям нельзя касаться знаков заточения Древних. Хотя боги могут попытаться обмануть или силой заставить смертных восстановить поверженных богов — хозяев их прежних владений.

Легенда захватывающая, но как и многие другие великие примитивные выдумки, казалась сказкой, в которой нет ничего страшного и реального. Только очень наивные люди могли предположить, что в основе этой легенды лежали реальные факты. Именно так я и думал, несмотря на те странные события, о которых давным-давно мне рассказывал Титус Кроу, и ряд фактов, с которыми я столкнулся.

Все эти мысли пронеслись в моей голове очень быстро, но благодаря способности думать одновременно о нескольких вещах, я не пропустил ничего из рассказа Титуса Кроу о его снах и их связи с событиями в реальном мире. Например несколько лет назад, когда Титусу Кроу стали сниться кошмары, разразилась катастрофа и погибла океанская буровая установка…

А потом Титус Кроу попытался связать случившееся совсем недавно со своими новыми кошмарами, которые он видел всего несколько недель назад.

— Но вначале мы вернемся к снам, о которых я не стал рассказывать раньше, — сказал Тутус Кроу, в то время как я отбросив воспоминания, вернулся к реальности. — Просто я не хотел утомлять вас бесконечными повторениями. Видите ли, впервые один из этих кошмаров приснился мне в августе 1963 года, и хотя эти сны не отличались обилием деталей, они как две капли воды походили на те, которые я видел совсем недавно. Да! Не удивляйтесь, эти кошмары до сих пор снятся мне, и если я опишу один из них, считайте, что я описал почти все. Различий между ними немного! В этих кошмарах в видел подземных тварей, напоминающих осьминогов. Но, вроде бы, у них не было ни голов, ни глаз. Эти существа могут прокладывать туннели сквозь гранитные скалы той же легкостью, как нагретый нож разрезает масло. Я пока не знаю, кто они, эти подземные жители. Однако я склонен считать их неизвестным видом, в отличие от существ сверхъестественных — выживших с древних времен. По-моему эти твари отвратительны! Конечно, это может оказаться лишь моим ошибочным впечатлением. И если я не ошибаюсь, то мир людей находится в ужасной опасности!

Кроу смежил веки, откинулся на спинку кресла и прикрыл ладонями изборожденный морщинами лоб. Мой друг откровенно рассказал все, что собирался, без всяких там недомолвок. И я обнаружил, что не хочу терзать его вопросами. Передо мной открылся совершенно другой Титус Кроу — не такой, каким я знал его прежде. Его дотошность, глубина знаний и фантастические результаты исследований самых темных углков различных наук всегда поражали меня, но я не мог припомнить его таким встревоженным.

Я с беспокойством, сочувствием и пониманием подождал пока он сам не открыл глаза. Заметив мою запоздалую попытку скрыть смущение Титус Кроу улыбнулся.

— Я… мне жаль, Титус, я…

— Помнится, вы, де Мариньи, упрекали меня, что я сомневаюсь в человеке, не испытав его, — ехидно прервал он меня. — Я предупреждал вас, что мой рассказ трудно будет проглотить, и ничуть не осуждаю вас за сомнения. Но у меня есть неопровержимые доказательства того, что сны мои — вещие, пусть даже эти доказательства, выглядет немного странно…

— Титус, пожалуйста, простите меня, — отвечал я подавленно. — Вы выглядите таким усталым и опустошенным… Но вы говорите — у вас есть доказательства! Что вы имеете в виду?

Он выдвинул ящик стола, на этот раз, чтобы вынуть пачку писем, рукопись и картонную коробку.

— Сначала письма, — сказал он, подавая мне тонкую пачку, — затем рукопись. Прочитайте их, де Мариньи, а я пока подремлю. Когда же вы сможете высказать свое мнение, я покажу вам, что в этой коробке. Тогда вам все станет ясно. Согласны?

Я кивнул, сделал большой глоток бренди и начал читать. С письмами я справился довольно быстро. Тут все выглядело предельно ясно. Затем настал черед рукописи.

Глава 3

Рукопись Пола Уэнди-Смита

1

Никогда не устану удивляться, как некоторые набожные христиане извращенно радуются несчастьям других. Доказательством могут стать слухи, которые расползлись после катастрофическим падением моего ближайшего родственника.

Некоторые и вовсе решили, что вызывающая приливы и медленное движение земной коры — коварная луна каким-то образом повлияла на поведение сэра Эмери Уэнди-Смита после его возвращения из Африки. Доказательством своих выводов они считали внезапное увлечение моего дяди сейсмографией — изучением землетрясений — предметом, который настолько захватил его, что он соорудил прибор собственной конструкции без бетонного основания. Это позволяло регистрировать даже самые незначительные подземные толчки, постоянно сотрясающие землю. Вот и сейчас передо мной стоит изобретенный дядей сейсмограф, найденный в руинах его коттеджа.

Перед исчезновением мой дядя проводил целые часы, изучая движение пера, вычерчивающего график вибрации земной коры. Подобное времяпрепровождение выглядело совершенно бессмысленным.

Я тоже подмечал некие странности в его поведении — например, после возвращения из Африки сэр Эмери, приезжая по делам в Лондон, остерегался пользоваться подземкой и платил вымогателям-таксистам любые деньги, лишь бы не спускаться в «черные туннели». Необычно, конечно. Но, на мой взгляд, вряд ли это относится к признакам душевной болезни.

Тем не менее, даже немногие, по-настоящему близкие друзья были убеждены в том, что сэр Эмери сошел с ума, объясняя этот прискорбный факт его чрезмерным увлечением мертвыми, давно забытыми цивилизациями. Но в этом заключался смысл его жизни! Мой дядя занимался археологией и коллекционировал раритеты. Не тщеславие, а искренний интерес стал причиной его путешествий в далекие страны. Жизнь скитальца-исследователя пришлась ему по вкусу, а сопутствующая слава — непременный атрибут искренней увлеченности — часто вызывала у его коллег лишь недоуменное пожатие плечами.

Так называемые соратники моего дяди завидовали ему, хотели соперничать с ним, но, увы, не обладали предвидением и любознательностью, которыми он был одарен в полной мере — и потому, как я теперь начинаю думать, проклинали его. Презрение и ненависть к ним с моей стороны вызвала их реакция на гибель последней экспедиции моего дяди. В предыдущие годы многие из них сделали себе имя, пользуясь его открытиями, но отправляясь в свое последнее путешествие мой дядя не пригласил охотников до чужой славы. И они стали мстить ему самыми постыдными средствами, объявив его сумасшедшим.

Безусловно, гибель почти всех участников последней экспедиции, окончательно подкосила силы моего дяди. Прежде это был сильный улыбчивый человек с горделивой осанкой и блестящими темными волосами. Вернулся же он страшно исхудавшим. Ходил он теперь постоянно сутулясь. Волосы его поседели. Улыбаться стал редко и улыбка его стала какой-то нервной, а уголки рта подергивались от нервного тика.

Перед тем как отправиться в роковую экспедицию, сэр Эмери расшифровал или перевел (я плохо разбираясь в этих вещах) надписи на горстке старинных черепков, известных в археологических кругах как «Фрагменты Гхарне». Хотя он никогда подробно не рассказывал о своих находках, я знал, что из-за этих записей он и уехал в Африку.

Мой дядя с несколькими близкими друзьями, весьма образованными джентльмены, отправился на поиски легендарного города, который — по убеждению сэра Эмери — существовал за много столетий до того, как были вырублены из каменные блоки, послужившие фундаментом пирамид. По его расчетам, задолго до появления прародителей человека, башни крепостей Гхарне уже устремили свои монолитные шпили к доисторическим небесам. Впрочем, проверить утверждения моего дяди не представлялось возможным, даже если бы экспедиция и добралась бы до того самого места, поскольку исследования «Фрагментов Гхарне» показали, что их можно отнести к до-Триасскому периоду, и, в лучшем случае, на месте легендарного города осталась лишь вековая пыль.

Через пять недель после того, когда экспедиция вышла из далекой африканской деревни, разорвав последнюю связь с цивилизацией, в охотничьем лагере одного из племен дикарей появился сэр Эмери. Он был один и находился в ужасном состоянии. Нет сомнения, что жестокие аборигены убили бы его из-за своих суеверий. Но вид безумца и странные слова, которые выкрикивал мой дядя, вдобавок к тому факту, что он пришел из мест, считающимися табу в их племени, остановило их. В конце концов дикари стали заботиться о нем и, дождавшись первых признаков выздоровления, переправили в более цивилизованное место… О других членах экспедиции никто ничего не слышал. Только я знаю, что же случилось на самом деле, да и то из письма, которое дядя оставил мне, но об этом позже…

Добравшись, наконец, до Англии, сэр Эмери превратился в крайне эксцентричного человека. А при малейшем намеке его оппонентов на бесславный конец экспедиции несчастный начинал рассказывать о таких вещах, как «погребенная земля, где Шудде-Мьелл составляет планы уничтожения человеческой расы и освобождения из подводной тюрьмы Великого Ктулху…» Когда на официальном дознании моего дядю спросили о пропавших товарищах, он ответил, что все погибли во время землетрясения, но никаких подробностей сообщить не смог.

Опасаясь непредсказуемой реакции на вопросы о последнем путешествии, я не расспрашивал его. Однако в тех редких случаях, когда сэр Эмери вдруг принимался рассказывать о событиях в Африке, я слушал его очень внимательно, поскольку эта тайна сильно занимала меня.

Прожив в Лондоне несколько месяцев, мой дядя неожиданно покинул город и поселился, в уединенном коттедже, посреди йоркширских болот. Вскоре дядя пригласил меня составить ему компанию. Это удивило меня, поскольку он, скитаясь по забытым Богом местам и проведя полжизни в одиночестве, считал себя кем-то вроде отшельника. Я принял приглашение, надеясь окунуться в мирную тишину, которая особенно благотворна для моего литературного творчества.

2

Однажды, вскоре после моего приезда, сэр Эмери показал мне пару прекрасных жемчужных шаров примерно по 4 дюйма в диаметре каждый. Он не знал из чего сделаны эти удивительные драгоценности, но предполагаю, что сходного результата можно добиться, смешивая соли кальция, толченый хризолит и алмазную пыль. История находки оказалась проста: дядя обнаружил шары в мертвом Гхарне, точнее говоря, на том месте где некогда находился мифический город. Кстати, это было первое упоминание о том, что сэр Эмери достиг-таки цели своего путешествия. Странные жемчужины были обнаружены под землей в каменном ящике без крышки, стенки которого, распологались под странными углами, и оказались покрыты искусно вырезанными рисунками. Вначале дядя отказывался описывать эти изображения, объясняя, что их содержание отвратительно, а подробности вызывают тошноту. И только потом, отвечая на мои хитро составленные наводящие вопросы, он поведал, что на рисунках были запечатлены картины чудовищных жертвоприношений какому-то невообразимому кхтонианскому божеству. Уточнять что-либо сэр Эмери не стал, заметив только, что если мое любопытство сильнее разума, то я могу отыскать подробности в трудах Коммодуса и трактатами Каракаллы.

Помимо картинок, стенки каменного ящика густо заполняли надписи — строчки букв, очень похожих на клинопись и странные знаки, состоящие из групп точек — отрывки «Фрагментов Гхарне». Все вместе имело почти пугающее сходство с «Манускриптом Пнакотика». Упомянув этот труд сэр Эмери заметно смутился, и заметил, что, возможно, он наткнулся на своего рода ящик для игрушек, а шары, скорее всего, принадлежали какому-то ребенку древнего города. К такому выводу дядя пришел, расшифровав часть странных записей на стенках этого ящика.

Рассказывая о ящике, сэр Эмери неожиданно разнервничался, глаза его засверкали, язык начал заплетаться — словно он внезапно опьянел. Без предупреждения, подобно человеку неожиданно впавшему в гипнотический транс, он заговорил о Шудде-Мьелле и Ктулху, Иог-Соготе и Иб-Тстле; «о чужих Богах, не поддающихся описанию»; о мифологических местах с фантастическими названиями; об Сарнатхе и Гипербореи, Эрлиехе и Эфиротхе.

Хотя мне хотелось узнать побольше о трагической экспедиции, я вынудил сэра Эмери закончить рассказ. Слушая его бормотания, я старался всеми силами скрыть охватившие меня жалость и беспокойство, но, видимо, по напряженному выражению моего лица он все понял, поспешно извинился и удалился в свою комнату.

Позднее, заглянув в его комнату, я увидел, что он возится с сейсмографом, сопоставляя свои данные с атласом мира. Я не на шутку встревожился, когда заметил, что дядя хриплым шепотом яростно спорит сам с собой.

Впрочем, эксцентричность поведения сэра Эмери не слишком беспокоила меня, а вот странные издания, дополнившие его библиотеку, заставили поволноваться. Естественно, будучи археологом и интересуясь проблемами становления древних этносов, мой дядя собирал не только специальную литературу, но и разнообразные, увы, часто написанные дилетантами, труды, посвященные древним знаниям и примитивным сомнительным религиям. Я имею в виду такие книги, как «Золотой Лук» и «Культ ведьм» мисс Муррей. Но если бы только это! На полках его домашней библиотеки я нашел еще, по крайней мере, девять увесистых томов, о возмутительном содержании которых, в течение многих лет разнообразные авторитетные специалисты отзывались не иначе, как о проклятом, кощунственном, гнусном, паршивом. Их содержание больше всего напоминало фантазии сумасшедшего. Теперь сэру Эмери принадлежали «Ктхаат Аквадинген» неизвестного автора, «Записки о Некрономиконе» Фиири, «Либер Миракулорем», «Историю Магии» Элиа Леви и древний, переплетенный в кожу, фолиант «Культы Гулов». Но самое худшее, что я увидел, был истрепанный томик Коммодуса, написанный «кровавым безумцем» в 183… году. Страницы старой книги были ламинированы для защиты прикосновений времени.

Но даже не эти книги — загадочные, порождающие смутную тревогу — пугали меня…

Но, что же означало это неописуемое гудящее пение, которое по ночам частенько доносилось из комнаты сэра Эмери? Впервые я услышал его через неделю после моего прибытия. Тогда меня отвлекли от тяжелого забытья убийственные звуки языка, которые, казалось, невозможно воспроизвести голосовыми связками человека. Тем не менее, дядя самым таинственным образом мог бегло произносить целые фразы, и вскоре я сумел записать часто повторяющиеся последовательности звуков, своеобразные транскрипции, того что я считал отдельными словами. Эти слова — или по крайней мере звуки — составляли такую последовательность:

Се хайе еп-нгх флхур Гхарне фхтагн,

Се хайе фхтагн нгх Шудде-Мьелл.

Хай гхарне орре эп флхур,

Шудде-Мьелл икан-иканикас флхур орре Гхарне.

В то время я искренне считал все это практически непроизносимым, и чрезвычайно удивился, заметив, что мне день ото дня все легче и легче повторять таинственные слова. Казалось, меня затягивает в чудовищный омут, и, опускаясь в его неописуемые глубины, я нахожу какое-то непристойное удовлетворение, самовыражаясь в этих жутких фразах. Хотя, вполне возможно, я бессознательно бормотал весь этот бред во сне, и приобретенная во сне беглость произношения сохранялась и в часы бодрствования.

Тягостное ожидание чего-то неведомого наполняло коттедж моего дяди. Я чувствовал это, заглядывая в сверкающие глаза дяди и прислушиваясь к дьявольским ночным песнопениям. Но никакой расстроенной психикой нельзя было объяснить странные события, а именно — толчки, те самые толчки, которые так пугали моего дядю. Что заставляло иглу сейсмографа дергаться, дергаться непрестанно: отголоски каких-то обширных подземных катаклизмов, происходивших в безмерных глубинах земли на противоположной стороне земного шара или нечто другое? Настолько чуждое и пугающее, что мой разум леденел, когда я пытался задуматься над этим.

3

Наступило время — я прожил в коттедже дяди уже несколько недель — когда стало ясно, что сэр Эмери быстро поправляется. Правда, сутулость его сохранилась. Мне она уже не казалась такой заметной, так же как и его так называемая «эксцентричность». Мой дядя снова становился самим собой. Нервный тик полностью исчез, щеки порозовели. Улучшение его состояния, на мой взгляд, в значительной мере было обусловлено его бесконечной возней с сейсмографом. К тому времени я уже понял, что существует определенная связь между показаниями этого прибора и здоровьем дяди. Тем не менее, я терялся в догадках, почему внутренние движения Земли способны влиять на психическое состояние человека. Именно в те дни дядя рассказал мне еще кое-что о мертвом Гхарне. Конечно, мне очень хотелось узнать побольше о печально закончившейся экспедиции, хотя и следовало попытаться отвлечь дядю от этой темы.