Вторая кожа

      Пока она поднималась на 36-й этаж, у нее было время собраться с мыслями. Эта передышка, хотя и очень короткая, была для Маргариты благословением, за последние пятнадцать месяцев у нее совсем не было времени на то, чтобы заняться своими личными делами. С тех пор как был зверски убит ее брат, Доминик Гольдони, она оказалась вовлеченной в водоворот совершенно незнакомых и чуждых ей дел, так что у женщины просто закружилась голова. Даже несмотря на то, что Дом старался ввести ее в курс дела, знакомя со своими наиболее важными деловыми контактами в Нью-Йорке и Вашингтоне, она все еще была не готова к требующей поистине макиавеллиевского ума миссии - занять место брата - капо всех семей Восточного побережья. Ее прикрытием являлся муж, весьма преуспевающий в сфере шоу-бизнеса адвокат Тони де Камилло. Формально Дом сделал Тони своим наследником, но именно Маргарита, как скрывающийся за кулисами кукловод, держала в руках все нити власти. Она должна была не только поддерживать спокойствие в своем кусте семей, но и постоянно отражать все посягательства главного врага брата, Бэда Клэмса Леонфорте, который после гибели Дома начал предпринимать попытки распространить свое влияние с Западного побережья на восток. За последние несколько месяцев он, невзирая на протесты и сопротивление Маргариты, изо всех сил старался захватить в свои руки контроль над Чикаго и всеми семьями Среднего Востока. Она понимала, что Клэмс никогда бы не рискнул на подобную узурпацию власти - тем более не смог бы добиться успеха, - если бы Дом был жив. И каждый раз, когда она была вынуждена признаваться самой себе в том, что не справляется с делом, которому брат и все семьи посвятили себя целиком, во рту у нее появлялся металлический привкус желчи.
      Лифт замедлил свое движение, послышался тихий звон колокольчика, и дверь открылась. Когда они с Рокко шли через выдержанный в серо-бежевых тонах холл к помещениям, где располагалась "Серениссима", принадлежащая ей преуспевающая косметическая компания, женщина физически ощущала тяжесть ответственности, возложенной Домом на ее плечи. Ей так не хватало того чувства увлеченности, которое она раньше испытывала к своему бизнесу, к ежедневному нескончаемому потоку вопросов, требующих незамедлительных действий, к триумфам и, увы, неудачам, поскольку они тоже являлись неотъемлемой частью процесса.
      Со своим компаньоном, Ричем Купером, Маргарита и Рокко превратили "Серениссиму", маленькую фирму всего с двумя служащими, которая занималась рассылкой парфюмерии по почте, в процветающую, международных масштабов организацию. Ныне компания обслуживала отделения у Барнея, Блумиса, Бердорфа и в Галерее Лафайета в Нью-Йорке, а также по всей стране через сеть недавно образованных дочерних компаний, пользующихся налоговыми льготами. Их продукция нравилась французам так же, впрочем, как и итальянцам и японцам. Позднее в этом году Рич планировал предпринять массированную атаку на германский рынок, были также разговоры и о том, чтобы попробовать рынки стран бывшего восточного блока.
      "Слава Богу, что есть Рич", - подумала Маргарита. Пока она вела борьбу с Бэдом Клэмсом и продолжала деловое партнерство Дома с Микио Оками, он управлялся с делами.
      Офис "Серениссимы" был выдержан в приглушенных и элегантных тонах. Преобладали светло-коричневые и розовые. Обстановка в приемной была весьма комфортабельной - на этом настояла Маргарита. По стенам висели огромные фотографии всемирно известной модели, выбранной ей и Ричем в качестве единственной звезды своей рекламы. Эта модель была с ними с самого начала, и ее внешность превратилась в сразу узнаваемый фирменный знак их продукции. Подобно "Ланкому", они решили не придерживаться общепринятых тенденций в рекламе. Одно время среди моделей был в моде загадочный взгляд, затем вперед вышли золушки. В "Серениссиме" не обращали внимания на все эти новые веяния, но общая прибыль росла на двадцать пять процентов в год.
      Рич поджидал Маргариту в тихой, с плотно занавешенными окнами комнате для совещаний, кубическая форма которой маскировалась располагающимися от пола до потолка книжными полками, старомодными карнизами и лепниной. Почти всю площадь комнаты занимал стол из полированного тикового дерева в форме бумеранга, позади располагался маленький буфет, на котором стояли кофемолка и кофеварка, графин с ледяной водой и бутылка ликера. За резными дверцами буфета скрывался маленький холодильник, в котором хранился запас продуктов. На всякий случай. Рич и Маргарита по опыту знали, что, когда они приходили сюда решать какую-либо насущную проблему, встреча могла продлиться весь день и затянуться далеко за полночь. Когда она вошла в двойные, с тамбуром, двери, Рич поднялся ей навстречу. Напоследок она бросила взгляд на своего телохранителя, который занял свой пост за дверью комнаты для совещаний, и женщине захотелось, чтобы поскорей настал день, когда охранники станут ей не нужны.
      - Красавица, сколько лет сколько зим! - Рич обнял ее и по-европейски расцеловал в обе щеки. - Я уже начал о тебе беспокоиться. Ты как сквозь землю провалилась. Мне так надоело беседовать с твоим автоответчиком, что в последний раз я сказал ему какую-то чушь.
      - Знаю, - смеясь ответила Маргарита, - я прослушала это, когда вернулась вечером домой. - Она освободилась из его объятий. - Прости, что я совсем отошла от дел, но...
      - Понимаю, понимаю, - сказал Рич, поднимая вверх руки. - У тебя было столько хлопот с Фрэнси.
      Она сама придумала это оправдание для своего прикрытия, потому что в нем, как во всякой хорошо продуманной лжи, была немалая толика правды. У ее юной дочери, Франсины, в обстановке обостренных отношений, сложившихся между Маргаритой и Тони де Камилло, развилась психическая депрессия и булимия. Знакомство Фрэнси с Лью Кроукером, бывшим нью-йоркским полицейским и лучшим другом Николаса Линнера, казалось, перевернуло отношение девочки к миру. Глубоко запрятанный гнев на родителей по-прежнему сохранялся, но влияние Кроукера подняло его из глубин подсознания на поверхность. Фрэнси любила Кроукера так самозабвенно, что иногда это заставляло Маргариту ревновать. Сама она любила Кроукера любовью, которая была полна горечи и иронии, так как раз и навсегда сложившиеся представления Лью о добре и зле она изменить не могла, но его гармоничные отношения с Фрэнси иногда доводили женщину до того, что она плакала по ночам. Ей самой очень хотелось иметь с Фрэнси нормальные, теплые отношения. Станет ли это когда-нибудь возможным, спрашивала себя она.
      - Ей лучше, Рич, действительно лучше, - ответила Маргарита, усаживаясь в пододвинутое им кресло.
      Купер всегда выглядел элегантно. Он свободно говорил на всех языках романской группы, а теперь брал уроки японского и прекрасно адаптировался к различным культурам и точкам зрения, что другие часто принимали за поверхностность. Но те, кто недопонимал его, давали ему таким образом преимущество, которым он прекрасно умел пользоваться. Ричу было уже за сорок, но взлохмаченные светлые волосы и живые голубые глаза придавали ему мальчишеский вид. Низенький и плотный, он обладал поистине неиссякаемой энергией - Маргарита не знала другого человека, который был бы способен провести пять дней на демонстрации мод в Милане, слетать в Токио, затем на неделю в Париж и вернуться в офис в полностью работоспособном состоянии. Больше всего на свете он любил путешествовать, встречаться с новыми людьми и завоевывать их доверие.
      Рич был влюблен в "Серениссиму" с самого начала и очень гордился ее огромными успехами. Время от времени он поднимал вопрос об акционировании компании, но Маргарита была категорически против этого.
      - Только подумай, какие дополнительные средства можно было бы привлечь! - возбужденно восклицал он. - Целую кучу, красавица!
      Но она продолжала говорить "нет". Акционирование означало совет директоров и угрозу захвата контроля над компанией, если не полное овладение ею посторонними лицами. Маргарита уже сталкивалась с подобными вещами. "Что наше, то наше, - твердо говорила она ему. - И я хочу, чтобы и впредь все оставалось по-прежнему".
      - Ну что ж, введи меня в курс дела, - сказала Маргарита, открывая кейс, битком набитый бумагами.
      Весь следующий час Рич рассказывал: о доходах, которые за последний квартал выросли на тридцать процентов; о новой научно-исследовательской разработке - ночном креме, снимающем последствия неумеренного употребления алкоголя и недосыпания; о пользующихся налоговыми льготами отделениях - их было уже семьдесят пять, и это число все время росло; о германском направлении - два опытных парфюмерных отдела, открытых у Кауфгофа и Карштадта, имели ошеломляющий успех, и этой весной в Берлине и Мюнхене должны были открыться два первых модных магазинчика. Рич как раз только что закончил переговоры с немецкими партнерами, которые намеревались построить и эксплуатировать эти магазины.
      В панегирике Рича не было ни одной грустной нотки, и все же, наблюдая за ним, Маргарита никак не могла избавиться от впечатления, что он чего-то недоговаривает. Купер все время нервно вертел в руках свою серебряную авторучку фирмы "Пеликан" - подарок немцев - и, казалось, торопился выложить все новости вместо того, чтобы посмаковать их, на что имел полное право.
      Когда он закончил свою речь и Маргарита подписала контракты, которые он перед ней выложил, она пристально посмотрела на него и сказала своим обычным, ничего не выражающим голосом:
      - Ну, ладно, что случилось? Рассказывай!
      Некоторое время Рич молча вертел свой "Пеликан" между пальцев на манер девушек-барабанщиц на парадах. Затем резко отодвинул от стола свое кресло, раздвинул тяжелые занавеси и выглянул в окно, из которого открывался вид на реку Хадсон и окутанный туманной дымкой индустриальный Нью-Джерси.
      - Рич?..
      - Лучше бы ты сегодня не приходила.
      - Что?
      Он повернулся к ней лицом.
      - Я написал письмо. Сегодня утром его должны были напечатать и отправить в офис Тони.
      Маргарита поднялась с кресла, сердце ее учащенно забилось.
      - Какое еще письмо? - Она заметила, что он глубоко вздохнул, чтобы собраться с духом, и от нехорошего предчувствия у нее пересохло в горле.
      - Я продал свою долю, красавица.
      Совершенно ошарашенная, Маргарита взглянула на своего компаньона и сказала первое пришедшее на ум слово:
      - Черт!
      Это слово слетело у нее машинально, как случается с водителем, навстречу машине которого неожиданно вылетает другая и который понимает, что ничего не может уже сделать, кроме как приготовиться к столкновению и надеяться, что ремней безопасности и надувной подушки окажется достаточно, чтобы спасти ему жизнь. Что же теперь сможет спасти ее? - подумала Маргарита.
      Наконец шок прошел, и женщина обрела дар речи.
      - Ублюдок, зачем ты это сделал?
      Оробев от вида охватившей ее ярости, он пожал плечами:
      - Из-за денег. Зачем же еще?
      - Из-за денег? - Маргарита не могла поверить своим ушам. - Ты хочешь сказать, у тебя мало денег, ты мало зарабатываешь?
      Рич снова пожал плечами:
      - Достаточно денег никогда не бывает, красавица.
      - Перестань! - выкрикнула она. - У тебя больше нет права называть меня так.
      Он побледнел от обиды и отвернулся к окну.
      - Теперь ты видишь, что лучше бы тебе было прочитать письмо.
      Маргарита потерла кончиками пальцев пульсирующие виски, потом подошла к буфету, налила себе стакан воды и, поискав в сумочке успокоительное, проглотила его, запив глотком воды. Потом вытерла губы и повернулась к нему.
      - Почему же ты не сказал мне об этом раньше?..
      - Потому, что ты не была здесь уже несколько месяцев!
      Теперь они стояли лицом друг к другу, как два животных, попавших в перекрестие прожекторных лучей, перепуганные, не знающие, что им предпринять дальше.
      - Рич, - она протянула к нему руку, - давай поговорим об этом сейчас. Еще не поздно...
      - Уже слишком поздно, Маргарита. Вчера вечером я подписал все документы. Дело сделано.
      Она заглянула в его голубые глаза, пытаясь понять в чем тут дело. Это было на него не похоже. Как будто перед ней стоял абсолютно другой человек, а не тот Рич, с которым ее связывали двадцать лет партнерства. Сколько раз он бывал в ее доме, присутствовал на первом причастии Фрэнси, купил ей лохматого игрушечного медведя в рост человека, которого она до сих пор любит, а в прошлом году подарил девочке громадную систему мультимедиа - со стереодинамиками и всем прочим - к ее новейшей модели "Макинтоша". И вдруг это предательство. Почему? Неужели из-за денег?
      - И кому же ты продал?
      - Ради Бога, послушай, красавица, ничего изменить нельзя. Я останусь работать здесь, подписал рабочий контракт...
      - Контракт! - В ее голосе звучала презрительная насмешка. - Наемный работник в своей собственной компании. - Она затрясла головой и вцепилась руками в свои густые темные волосы. - Мадонна, послушай сам, что ты говоришь. Ты что, не понимаешь? Эти недоноски, кем бы они ни были, владеют тобой. В тот момент, когда они будут несогласны с твоими решениями, или им не понравится то, как ты работаешь, или даже костюм, который ты носишь, а может быть, то, как от тебя пахнет, тебя вышвырнут отсюда даже без выходного пособия. Все, над чем ты работал более десяти лет, будет похерено. - Маргарита опять взглянула на него. - Рич, что же ты наделал!
      - Поверь мне, - ответил он отвернувшись, - я сделал то, что было нужно.
      - Сейчас я уже не верю ничему и никому. - Она допила воду и налила себе еще; в горле было сухо. - Так кто это? Перельман? Теперь моим совладельцем станет "Ревлон"?
      - Нет, нет, ничего подобного, - сказал Купер, покусывая губы. Собственно говоря, эта компания первый раз вторглась в косметический бизнес. Она называется "Вольто Энтерпрайзес Лимитед". Базируется в Палм-Бич во Флориде, но имеет отделения по всему миру. Они возили меня в Палм-Бич, продолжил Рич патетическим тоном, стараясь заразить ее своим энтузиазмом. Бог мой, видела бы ты их главное здание! Огромный белый особняк - просто дух захватывает.
      - Так, значит, их люди пудрили тебе мозги, может быть, даже подсунули кого-нибудь тебе в постель, пока ты совсем не очумел, а потом купили тебя, - сказала Маргарита с отвращением в голосе. - И что же из себя представляет хозяин этого "Вольто"?
      - Не знаю. Я с ним не встречался. Только с группой высокопоставленных служащих - вероятно, с советом директоров - ну и, действительно, с кое-какими людьми, э... для развлечений. - Купер был бисексуалом, что кое-где в Европе считалось признаком хорошего тона. - И, конечно, с юристами. Это было незабываемое время.
      - Дух захватывает... незабываемое время, - с горечью повторила она. Я вся горю желанием встретиться со своими новыми партнерами.
      - Все останется по-прежнему. - Но при этих словах Рич опять отвернулся, словно сам в них не верил. - Люди из "Вольто" будут здесь завтра, чтобы встретиться с нами. Тогда ты увидишь, что это не такая уж трагедия, как тебе кажется.
      - Мадонна, на какой капустной грядке тебя нашли? - Маргарита вдруг обнаружила, что вот-вот рассмеется, и это, к счастью, остановило готовые навернуться на глаза слезы. Она допила воду и налила себе ликера. - Ты предал меня, предал все, чего мы достигли вместе.
      В комнате повисло тяжелое молчание. Кондиционер гудел, как провод под напряжением, как пульсирующая на ее висках жилка.
      - Я тебе верила, а ты продал меня. - Маргарита запустила пустой стакан Куперу в голову. - Ублюдок!
      Каждую пятницу в пять часов Тони де Камилло делали массаж. Даже когда он уезжал из города, все равно в этот день и час работа прекращалась, чтобы он мог расслабиться. Подобная релаксация была для него одной из жизненно необходимых вещей. Он считал, что без этого не сможет заниматься делами. Ясность головы позволяла ему придумывать новые способы того, как с помощью не допускающих двоякого толкования параграфов законов закладывать под своих соперников такие бомбы замедленного действия, которые позволяли впоследствии, спустя один, два или даже пять лет, вязать из них узлы.
      Если же, как в настоящий момент, он работал в своем нью-йоркском офисе, то точно в 4.45 удалялся в заднюю комнату, которая сообщалась с гимнастическим залом, построенным во время недавней реконструкции.
      Сейчас было ровно 4.30, и Тони говорил по телефону с главой студии "Трайдент" в Лос-Анджелесе.
      - Послушай, Стенли, у моего клиента вполне законная жалоба. - Он кивнул своей головой патриция. - Разумеется, я об этом знаю. Я согласовывал этот сволочной контракт с твоим юридическим отделом. Они три месяца портили мне кровь, и поэтому-то я и говорю тебе, что так не пойдет. Почему? Я скажу тебе почему, Стенли. Этот говнюк продюсер берет моего клиента за глотку. Хочет, чтобы тот ушел. Да, да, оттуда. Хорошо, Стенли, можешь кричать сколько угодно, но это дело ты уладишь. Потому что если ты не сделаешь то, о чем просит мой клиент, я позабочусь, чтобы твоя студия закрылась плотнее, чем утиная гузка. Профсоюзы захотят... Угроза, Стенли? Ты шутишь? - Он переложил зубочистку в другой угол рта. - Ты что, меня не знаешь? Меня многие называют метеорологом. Да, да, верно. И начиная с этого момента оттуда, где я сейчас сижу, в твоем направлении двинулся шторм, так что советую тебе сворачивать паруса - все до единого, - пока твой корабль не перевернулся.
      - Подонок, - сказал Тони, отшвырнув телефонную трубку. Потом нажал кнопку интеркома: - Мери, если меня будет спрашивать Стенли Фридмен, скажи, что я уехал. И позвони в Лос-Анджелес Мику. Передай ему - три дня на "Трайдент", он поймет, что это значит. - Пора научить уму-разуму мистера Стенли, решил Тони. Во сколько ему обойдется трехдневный простой студии? В кругленькую сумму.
      Он взглянул на свои плоские золотые часы. Четыре сорок пять. Тони потянулся, встал с кресла, и скидывая на ходу кожаные туфли ручной работы, направился к двери в задней стене комнаты. Несмотря ни на что, день прошел удачно.
      Пройдя через гимнастический зал, он вошел в комнату для массажа и, подойдя к окну, постоял там, глядя на Манхэттен невидящими глазами. Потом задернул тяжелые шторы, разделся, снял с себя ювелирные украшения и лег лицом вниз на обитый мягким материалом стол, прикрыв свежим полотенцем волосатые ягодицы.
      Массажистку, которая обслуживала де Камилло вот уже пять лет, секретарь направил в приемную личного офиса Тони, где ее и все оборудование тщательно обыскали два телохранителя. Только после этого женщину проводили в комнату для массажа.
      Она вошла, как всегда, молча и вставила кассету в стереомагнитофон. Что это будет сегодня, Китаро или Эниа? Он услышал звук льющейся из крана воды, она мыла руки, а затем почувствовал успокаивающий запах розмарина, когда массажистка, энергично потерев ладонями друг о друга, чтобы разогреть их, откупорила флакон с маслом и приступила к работе. Спокойная музыка обволакивала его, а сильные и искусные руки женщины начали снимать напряжение с шеи и плеч. Как всегда, стоило ему глубже погрузиться в расслабленное состояние, в памяти всплыли воспоминания, как появляются на свет божий давным-давно захороненные вещи при археологических раскопках. Уютный запах домашнего хлеба, который пекла его мать, напевая вполголоса сицилианскую мелодию, ее белые, как у привидения, от муки и сахарной пудры полные руки.
      Резкий запах розмарина будил также воспоминания о едком дыме кривых сигар, которые отец сам крутил из листьев кубинского табака в сыром подвале. Когда мальчик однажды спустился вниз, чтобы взглянуть, что там делается, отец избил его до полусмерти. И правильно сделал: подросток поступил глупо, влезая в мужской мир, сам еще не будучи мужчиной. Его молчаливый отец, изредка говоривший на спортивные темы, никогда, однако, не распространялся о своей работе на грязной фабрике в Вихокене по ту сторону реки, где он ежедневно подвергался воздействию химикалий, однажды убивших его в одночасье. Мальчик слышал, как на похоронах сосед сказал матери, что это лучше чем десятилетиями мучаться от эмфиземы или год или два умирать от рака легких. Позднее, уже поступив в Принстон, Тони понял, что отец никогда не говорил о работе, потому что стыдился ее, стыдился, что был недостаточно образован. И когда Тони окончил юридический факультет, он очень горевал о том, что отец не стал свидетелем его триумфа.
      Он довольно замычал, когда пальцы массажистки начали разминать нервный узел у основания шеи, дыхание стало еще глубже, а тело расслабилось еще больше.
      Запах розмарина напомнил ему также воскресные обеды у брата. Мэри знала толк в готовке, достаточно было взглянуть на нее, чтобы это понять. Она была хорошей женщиной и родила Фрэнку двух крепких сыновей. Больше, чем ему принесла Маргарита. Кроме того, Мэри не умела огрызаться. Она знала свое место, не вмешиваясь в мужские дела, предоставляя Фрэнку добиваться успеха в жизни. Тогда как он сам был всего лишь высокопоставленным мальчиком на посылках, марионеткой в руках жены, ее прикрытием. Черт бы побрал Доминика и его приверженность к женщинам!
      - Расслабьтесь, мистер де Камилло, - прошептала массажистка. - Вы снова напряглись.
      Конечно, а кто бы не напрягся, подумал Тони, чувствуя, как ее пальцы все глубже погружаются в его тело. Боже всемогущий, все эти унижения, которые он должен терпеть. Властная жена, которая ведет себя как мужчина, которая не смогла - или, что еще хуже, не хочет - родить ему сына. Дочь, которая чувствует себя более счастливой вдали от дома, где-то в Коннектикуте, куда ее, даже не сказав ему адреса, услала Маргарита. И, помимо всего прочего, ее отношения с этим засранцем, бывшим фараоном Лью Кроукером. Вполне достаточно для того, чтобы вывести из себя любого.
      Но Тони де Камилло знал, что ему необходимо соблюдать хладнокровие. От него требовалось только терпение, избытком которого, правда, он никогда не обладал. Но если он будет так же терпелив с Маргаритой и Фрэнси, как при заключении контрактов, все образуется. В конце концов эти суки вынуждены будут уважать его. Наступит время примирения. Маргарита поймет, какой глупостью была эта интрижка с Кроукером, и он снова заполучит ее в свою постель и, может быть, даже сможет сделать ей сына, которого так страстно желает. "Пока у тебя нет сына, ты не мужчина" - так говорил ему отец с почерневшими от химикалий руками, и он был прав.
      У Тони затекла шея, он повернулся лицом в другую сторону и именно в этот момент заметил, что тяжелые шторы шелохнулись. Он остался совершенно неподвижен, сердце билось тяжело и замедленно, потом сморгнул и присмотрелся пристальнее. Занавеси по-прежнему колыхались. Но этого не могло быть. Здание ничем не отличалось от всех современных небоскребов окна в нем не открывались. Но он ясно почувствовал дуновение прохладного воздуха, запахло копотью и автомобильными выхлопами. Тони протянул руку, так медленно, что массажистка ничего не заметила.
      - Дорис, - тихо сказал он, - мне кажется, что я предпочел бы лаванду.
      - Конечно, мистер де Камилло, - ответила массажистка и молча подошла к сумке, где стояли перетянутые толстой лентой флаконы с различными маслами.
      Когда женщина наклонилась над сумкой, занавеси распахнулись, обнажив большую круглую дыру в оконном стекле.
      Аккуратно вырезанное стекло, как огромная линза, лежало на деревянной люльке, которой обычно пользуются мойщики стекол. Мужчина, который его вырезал, шагнул в комнату. Он был одет в форму мойщика стекол без фирменных знаков. В правой руке у него был пистолет тридцать восьмого калибра, снабженный глушителем. При виде голого Тони он улыбнулся, показав кривые желтые зубы.
      - Бэд Клэмс говорит тебе: "Прощай, Тони".
      Пух! Пух! Звуки казались совершенно невинными, как будто Тони просто выпустил газы, но произведенный ими эффект был далеко не безобидным. Незнакомец откинулся назад, на губах его по-прежнему играла усмешка, но в широко открытых глазах, которыми он вперился в кольт Тони, застыло выражение удивления. Он схватился за занавеси, почти сорвал их, и рухнул на пол. Из груди "мойщика" хлынула кровь.
      - Жаль, что ты ничего уже не сможешь передать Бэду Клэмсу, - сказал Тони и взглянул на человека, который хоте убить его. Глаза мужчины уже закатились.
      Дорис в ужасе закрыла себе рот, ее пальцы судорожно вцепились во что-то белое, вероятно, это был флакон с ароматическим маслом, который она только что вынула из своей сумки.
      - Все в порядке, - проговорил Тони успокаивающим голосом. - Все кончено. Вы вне опасности. - Он постарался улыбнуться, но женщина, оцепенев от страха, все еще не могла оторвать взгляда от кольта. Все женщины одинаковы. Однако не стоит привлекать к себе внимание охраны здания. Его бизнес абсолютно легальный, и любое происшествие, говорящее об обратном, могло разрушить эту репутацию. Поэтому де Камилло всегда использовал оружие с глушителем.
      Бизнесмен осторожно положил кольт на массажный стол и, подняв руки, снова направился к женщине.
      - Видите? Никаких проблем. Все кончено.
      Приблизившись, он заметил, что женщина дышит спокойно. Дорис отняла руку ото рта, на коже ладони, там, где она прикусила ее почти до крови, остались белые отпечатки.
      - Дорис? - Он коснулся ее рукой. - В чем дело? С вами все в порядке?
      - Я думаю не о себе, - ответила массажистка и вонзила в грудь хозяина десятисантиметровое лезвие стилета.
      - О черт! Что... - Он навалился на нее, хотел было закричать, но женщина закрыла его рот рукой.
      - Бэд Клэмс передает, что вам следовало бы получше о себе заботиться, мистер де Камилло, - сказала она и посмотрела на него как на лягушку, которую собралась препарировать.
      Тони попытался выругаться, дотянуться до оружия, но не смог сделать ни того, ни другого. Ноги были как ватные, внутри все похолодело. Он только застонал, а массажистка опытной рукой провела маленькое, но острое как бритва лезвие через легкие к сердцу. Тони навалился на нее уже всем телом.
      "Мертв", - подумала Дорис, сбрасывая хозяина на пол, затем вытерла рукоятку стилета и, подтащив "мойщика стекол" поближе, сунула лезвие в его еще теплую руку. Оглядевшись по сторонам, взяла кольт полотенцем, чтобы не оставить на нем отпечатки своих пальцев, и бросила между убитыми. Потом подняла ватный тампон, в котором прятала стилет, засунула его в сумку и собрала все свои причиндалы. Закинув сумку за плечо, она нырнула в аккуратную дыру в оконном стекле, залезла в люльку и исчезла.
      ТОКИО - ПАЛМ-БИЧ - НЬЮ-ЙОРК
      - Значит, вы выследили его?
      - Да, - ответил Николас.
      - Ну и куда же вошел этот ваш таинственный вьетнамец?
      Николас взглянул на расположенное в центре туристического района Роппонжи здание из стекла и железобетона, по форме напоминающее крыло летучей мыши.
      - Видите выступающую остекленную террасу на втором этаже? Он вошел во французский ресторан под названием "Услада моряка". Мне сказали, что это новое, сверхфешенебельное, с соответствующими ценами заведение.
      Тандзан Нанги не повернулся к Николасу, он продолжал сидеть на кожаном сиденье своего лимузина, глядя сквозь затемненное стекло на серо-стальное небо Токио, нависающее над крышами Роппонжи.
      Пятью минутами раньше "мерседес" бесшумно остановился возле черного мотоцикла Николаса. Рано утром Коуи отвезла его к пристани возле Цукиджи, где он его оставил. Из автомобиля он позвонил в госпиталь, где ему сказали, что Ватанабе тщательно охраняют, он вне опасности, но все еще находится в бессознательном состоянии. Николас понимал, что когда инженер придет в себя, его надо будет допросить.
      Нанги прибыл после того, как Николас связался с ним через "Ками" и вкратце рассказал о случившемся. Он догадывался, что, если бы не украденные данные Киберсети, ему вряд ли удалось бы выманить бизнесмена из его таинственного убежища.
      Интересно, что Нанги видит там, в затуманенном дождем городском пейзаже Токио? Отдельные надписи и рисунки, сливающиеся в одно гигантское расплывчатое полотно, буйство цветов рекламы - все это лишь приближение к реальности, чем в действительности и являлся этот город символов.
      - С кем он здесь вступил в контакт?
      - С женщиной, - ответил Николас. - Ее имя Хоннико.
      - Данные сейчас у нее? - спросил Т'Рин.
      - Да.
      Нанги приехал не один, и это удивило Линнера. Его сопровождал новый вице-президент. В его присутствии Николас не мог обсуждать с Тандзаном то, что ему хотелось. Кроме того, Линнер снова почувствовал перемену в особых отношениях с другом и наставником.
      После столь долгой разлуки с ним он не мог избавиться от чувства беспокойства. Нанги уже не был столь энергичен, как прежде. Прошлогодние молниеносные поездки на Украину, в Россию, Сингапур, Китай и Гонконг дали себя знать. Может быть, из-за них он и получил инфаркт. Но оставался еще вопрос, связанный с его поведением.
      Разумеется, Нанги волновался, думая о том, как спасти "Сато", и, следовательно, был кровно заинтересован в успехе Киберсети. Но именно то, что Тандзан так волновался, заставляло Николаса еще сильнее чувствовать свою вину, ведь он оставил его одного во время кризиса.
      Нанги неловко повернулся, и свет реклам отразился от поверхности его искусственного глаза. Тандзану пришлось многое пережить в войну, и не последним из этих переживаний была смерть лучшего друга, человека, который завещал ему "Сато Интернэшнл".
      - Последствия этого могут быть непредсказуемы, - сказал он, медленно покачивая головой. - Мы должны любой ценой заполучить назад данные Киберсети.
      - Я все-таки не могу понять, как во время презентации выкрали данные, - сказал Т'Рин. - Это говорит о том, что в системе безопасности имеются большие дыры. - "Ему, конечно, легко было критиковать область, которая в настоящее время не находилась под его контролем. А может быть, ему нужен и этот кусок пирога", - подумал Николас. - Это уже вторая утечка за последние восемнадцать месяцев. Тогда другой программист, Масамото Гоэй, попался на продаже секретов "Сато". Я предлагаю начать крупномасштабное расследование.
      - Линнер-сан хорошо сделал, что спас Ватанабе жизнь, - без энтузиазма произнес Нанги, вздохнул и поднял руку, как бы соглашаясь на предложение молодого вице-президента. - Может быть, Т'Рин, мы совершили ошибку и слишком рано ввели в действие Трансокеаническую киберсеть.
      Т'Рин молчал. Он был не такой дурак, чтобы отвечать на этот весьма непростой вопрос. Как бы он ни ответил, все было бы не в его пользу. Но Николас воспользовался его замешательством и спросил о том, что не выходило из его головы с самой презентации: