Патрульные апокалипсиса

      — Так.
      — Что получилось? Антинеос, так? Антинеонацисты. Вот кто мы!
      — Почему же вы скрываетесь под таким непонятным названием?
      — А почему они скрываются под именем «Братство»?
      — Да как это связано?
      — Скрытности должна противостоять скрытность!
      — Но почему? Вы же легальная организация.
      — Мы сражаемся с нашими врагами на земле и под землей.
      — Я был среди них, — сказал Гарри Лэтем, откидываясь на спинку сиденья. — И все равно я вас не понимаю.

* * *

      — Почему вы ушли? — спросил Дру у Карин де Фрис, узнав номер ее телефона в службе безопасности.
      — Мы ведь обо всем поговорили, — ответила она.
      — Осталось много неясного, и вы это знаете.
      — Проверьте, пожалуйста, мое досье, и если вас что-то смутит, сообщите об этом.
      — Не мелите ерунду! Гарри жив! Пробыв три года в мышеловке, он вырвался на свободу и возвращается!
      — Mon Dieu! Вы и представить себе не можете, как я рада, какое это для меня облегчение!
      — Вы ведь все время знали, чем занимался мой брат, верно?
      — Не стоит обсуждать это по телефону, мсье Лэтем. Приходите ко мне домой на рю Мадлен. Дом двадцать шесть, квартира пять.
      Дру сообщил адрес Дурбейну, накинул пиджак и помчался к машине Второго бюро без опознавательных знаков, теперь постоянно сопровождавшей его.
      — Рю Мадлен, — сказал он. — Номер двадцать шесть.
      — Неплохое место, — отозвался шофер.

* * *

      Когда Лэтем увидел квартиру на рю Мадлен, облик Карин показался ему еще более загадочным. Эта большая, со вкусом обставленная квартира с прекрасной мебелью, драпировками и картинами явно превышала возможности сотрудницы посольства.
      — Мой муж был человеком состоятельным, — сказала Карин, заметив удивление Дру. — Он не только прикидывался торговцем бриллиантами, но действительно занимался этим со свойственным ему elan .
      — Видимо, он был незаурядным человеком.
      — Не просто незаурядным, а одаренным, — сказала де Фрис. — Садитесь, пожалуйста, мсье Лэтем. Не хотите ли чего-нибудь выпить?
      — Поскольку в том кафе, куда вы пригласили меня, давали только кислятину, я с благодарностью принимаю ваше приглашение.
      — У меня есть шотландское виски.
      — Тогда я принимаю ваше приглашение с восторгом.
      — Очень рада. — Де Фрис подошла к зеркальному бару. — Фредди всегда говорил, что в доме должно быть четыре вида напитков. — Она сняла крышку с ведерка со льдом и достала бутылку. — Красное вино комнатной температуры, белое охлажденное вино — крепленое и сухое хорошего качества, а также шотландское виски для англичан и бурбон для американцев.
      — А как насчет немцев?
      — Любое пиво — они, говорил он, пьют всякое. Но Фредди, как я упоминала, был крайне пристрастен.
      — Но он наверняка знал и других немцев.
      — Naturlich. Он утверждал, что они лезут из кожи вон, подражая англичанам. Виски — подразумевается шотландское, безо льда, хотя немцы предпочитают со льдом. — Она подала Дру стакан и указала на кресло. — Садитесь же, мсье Лэтем, нам надо кое-что обсудить.
      — Вы узурпируете мои права, — сказал Дру, опускаясь в мягкое кожаное кресло напротив светло-зеленого бархатного диванчика, на который села Карин. — А вы не составите мне компанию? — спросил он, слегка приподнимая свой стакан.
      — Возможно, потом, если это «потом» будет.
      — Вы говорите загадками, леди.
      — Все зависит от точки зрения. Вам я кажусь загадкой, так же как вы мне. Вы — и американская разведка. А я — само простодушие.
      — Мне кажется, это требует пояснения, миссис де Фрис.
      — Конечно, и вы его получите. Вы отправляетесь с секретным заданием необычайно талантливого агента, свободно владеющего пятью или шестью языками, и храните его пребывание в Европе в такой тайне, что он остается без всякого прикрытия. У него нет куратора, и значит, никто не несет за него ответственности, никто ничего не может ему посоветовать.
      — Гарри всегда имел право выйти из игры, — возразил Лэтем. — Он разъезжал по всей Европе и по Ближнему Востоку. Он мог в любой момент позвонить в Вашингтон и сказать: «Все. Больше не могу». Он был бы не первым глубоко засекреченным агентом, вышедшим из игры. ...
      — В таком случае вы не знаете собственного брата.
      — Что вы хотите этим сказать? Черт побери, я же рос с ним.
      — Профессионально?
      — Нет, не в этом смысле. Мы работаем в разных подразделениях.
      — Тогда вы понятия не имеете, что это за гончая.
      — Гончая?..
      — Он такой же фанатик-преследователь, как и те, кого он преследует.
      — Он не любил нацистов. А кто их любит?
      — Не в этом дело, мсье. Когда Гарри был куратором, активисты в Восточной Германии, оплачиваемые американцами, поставляли ему информацию, на основе которой он давалпоручения своим агентам, таким, как мой муж. Впоследствии же ваш брат не имел такого преимущества. Он остался совсем один.
      — Это было предусмотрено характером операции — полная изоляция. Он не мог оставить ни малейшего следа — даже я не знал его конспиративного имени, так в чем же проблема?
      — У Гарри здесь не было людей, а у его врагов были свои люди в Вашингтоне. -
      — Что вы, черт подери, несете?
      — Вы правильно заподозрили, что я знала, чем занят ваш брат, — кстати, его конспиративное имя Лесситер, Александр Лесситер.
      — Что? — Потрясенный Дру даже подпрыгнул в кресле. — Откуда у вас эта информация?
      — Откуда же, как не от врагов? От одного из членов Братства — так они теперь себя называют.
      — Это чертовски дурно пахнет, леди. Нет ли у вас другого объяснения?
      — В какой-то мере. Некоторые вещи вам придется принять на веру — для моей безопасности.
      — Веры у меня немного, а теперь стало еще меньше, так что перейдем к другому объяснению. А после этого я скажу вам, остаетесь вы на работе или нет.
      — Учитывая мой вклад, это едва ли справедливо...
      — Попытайтесь пройти испытание, — резко прервал ее Дру.
      — У нас с Фредди была квартира в Амстердаме, купленная на его имя и, конечно, соответствовавшая положению богатого молодого торговца бриллиантами. Когда время позволяло, мы жили там вместе, и там я всегда была совсем другой, чем в НАТО... или чем здесь, в посольстве. Я модно, даже экстравагантно одевалась, носила светлый парик, драгоценности...
      — Словом, вели двойную жизнь, — снова нетерпеливо прервал ее Лэтем.
      — Это было необходимо.
      — Согласен.
      — Мы принимали гостей — не часто и только очень нужных Фредди, — и меня прекрасно знали как его жену. — Здесь я остановлюсь и кое-что вам объясню, хотя вы наверняка это и сами знаете. Когда влиятельную правительственную организацию кто-то обводит вокруг пальца, она, понятно, избавляется от него. Этого человека убивают или компрометируют, чтобы хозяева ликвидировали его, как двойного агента, не так ли?
      — Я слышал об этом.
      — Но могущественная организация никогда не признается, что в нее проникли, ибо это подрывает ее авторитет. Случаи подобного рода держатся в глубочайшей тайне и не выходят за пределы организации.
      — Об этом я тоже слышал.
      — Вот это и случилось в Штази. После того как Фредерик был убит, а Стена рухнула, на нашем автоответчике появились записи телефонных звонков от важных особ из Восточной Германии, настаивавших на встрече с Фредди. С несколькими из них я говорила сама, как жена Фредди. Двое из этих людей (один — четвертый по рангу офицер Штази, другой — дешифровщик, осужденный за насилие и вытащенный из тюрьмы своими начальниками) были завербованы Братством. Они приходили к Фредерику и приносили ему на продажу бриллианты. Я устраивала для них ужины с вином, куда подсыпала порошки, которые, по настоянию Фредди, держала в сахарнице, и когда эти двое стали приставать ко мне, пытаясь соблазнить, каждый спьяну похвалялся, какая он важная персона.
      — Тут на сцену выходит мой брат Гарри, — заметил Дру.
      — Да. Порошки развязали им языки, и каждый из них рассказал мне о том, что с его подачи Братство узнало об американском агенте по имени Лесситер и готовится к его приему.
      — А как вы узнали, что речь шла о Гарри?
      — Проще простого. Сначала я задавала вполне невинные, вопросы, а потом более конкретные — Фредди всегда считал это самым правильным, особенно когда человек находится по действием алкоголя и порошков. И вот со временем эти бывшие сотрудники Штази, перекочевавшие к неонацистам, сказали мне одно и то же. А именно: "Его настоящее имя — Гарри Лэтем, он из ЦРУ; отдел тайных операций, время на выполнение задания — два года, кличка — Шмель, вся информация о нем изъята из компьютеров ниже уровня «АА-ноль».
      — Бог ты мой! Ведь эта информация поступила сверху, с самого верху! Уровень «АА-ноль» — это директорский кабинет, не ниже... Это уж чересчур, миссис де Фрис!
      — Поскольку я не имела и не имею ни малейшего понятия, что значит уровень «АА-ноль», полагаюсь на ваши знания. Я сообщила вам то, что слышала, и, надеюсь, объяснила, почему попросилась в Париж... Так что же, я остаюсь сотрудницей посольства, мсье?
      — Несомненно. Только теперь появится одна новация.
      — Новация? Не понимаю, в каком смысле вы употребляете это слово.
      — Вы остаетесь в отделе документации и справок, но входите теперь и в консульские операции.
      — Зачем?
      — Помимо всего прочего, вы подпишете клятвенное обязательство не распространять только что сообщенную мне информацию; если вы нарушите клятву, это грозит вам тридцатью годами американской тюрьмы.
      — А если я откажусь подписать этот документ?
      — Тогда вы становитесь врагом.
      — Прекрасно! Вот это мне нравится. Точно и ясно.
      — Будем еще точнее, — сказал Лэтем, глядя прямо в глаза Карин де Фрис. — Если вы перейдете на другую сторону или вас заставят перейти, не надейтесь на снисхождение, понятно?
      — Принимаю это умом и сердцем, мсье.
      — Теперь моя очередь спрашивать. Почему?
      — Все довольно просто. На протяжении нескольких лет мой брак был даром судьбы: человек, которого я любила, отвечал мне взаимностью. А потом этого человека искалечила ненависть, не слепая, а осознанная. Он смотрел открытыми глазами на возрождающееся чудовище, которое уничтожило его семью — родителей и деда с бабкой. Этот чудесный, вдохновенный молодой человек заслуживал совсем иной участи. Так что теперь моя очередь сражаться с его врагами, нашими врагами.
      — Меня это радует, миссис де Фрис. Приветствую вас как союзника.
      — Вот теперь я присоединюсь к вам и выпью с вами, мсье. «Потом» все-таки наступило.

* * *

      Американский реактивный самолет «П-16» приземлился в аэропорту Альтейн. Пилот, полковник авиации, проверенный ЦРУ, запросил о немедленном вылете, как только «пакет» будет доставлен на борт. Гарри Лэтема провезли по полю, помогли сесть во вторую кабину, закрыли крышку, и через несколько минут самолет уже направлялся назад, в Англию. Спустя три часа после прилета в Соединенное Королевство измученного агента доставили под охраной в американское посольство на Гровенор-сквер, где его ждала комиссия из трех высших чинов — представители ЦРУ, английской МИ-6 и французской Сервис этранже.
      — Эй, до чего же здорово видеть вас снова, Гарри! — сказал американец.
      — Чертовски приятно! — воскликнул англичанин.
      — Magnifique! — добавил француз.
      — Благодарю вас, джентльмены, но не могли бы мы отложить встречу — мне надо хоть немного поспать!
      — Эта долина, — сказал американец, — где она, черт подери, находится? Это не терпит отлагательств, Гарри.
      — Долина больше не имеет значения. Там уже ничего нет — два дня назад начались пожары. Все уничтожено, и люди вывезены.
      — Что вы несете? — не отступался цэрэушник. — Долина — ключ ко всему.
      — Мой американский коллега совершенно прав, старина, — заметил представитель МИ-6.
      — Absolument! — согласился представитель Второго бюро. — Мы должны уничтожить эту долину!
      — Подождите, подождите же! — воскликнул Лэтем, устало глядя на матерых разведчиков. — Может, это и ключ, но замка больше нет. Да это и не важно. — К изумлению присутствующих, Лэтем принялся отдирать подкладку от своего пиджака, затем встал, снял брюки, вывернул их и выдрал подшивку. Оставшись в пиджаке и трусах, он не спеша вытряхнул на стол десятки исписанных полосок бумаги. — Я принес все, что нужно. Имена, занимаемые должности, названия учреждений и организаций, — словом, весь джентльменский набор, как выразился бы мой брат... Кстати, я был бы очень благодарен...
      — Уже сделано, — прервал его шеф резидентуры ЦРУ. — Соренсон из отдела консульских операций сообщил ему, что вы выбрались. Ваш брат в Париже.
      — Спасибо... Если у кого-либо из вас есть абсолютно надежное машинописное бюро, велите все это распечатать, но так, чтобы ни одна машинистка не знала, что печатает другая. Закодированные места я расшифрую позже.
      — А что это? — спросил англичанин, глядя на разбросанные, а иногда и порванные клочки бумаги.
      — Список влиятельных людей, поддерживающих Братство в каждой из наших стран, — тех, кто либо из корысти, либо из идейных заблуждений помогают неофашистам. Предупреждаю: вас ждет немало сюрпризов как среди членов наших правительств, так и в частном секторе... А теперь, если бы кто-то из вас подыскал мне приличную гостиницу и купил одежду, я хотел бы поспать день-другой.
      — Гарри, — сказал человек из ЦРУ, — наденьте брюки, прежде чем выходить отсюда.
      — Хорошо замечено, Джек. Вы всегда отличались наблюдательностью.

* * *

      Гарри Лэтем лежал в постели. Он уже поговорил по телефону с братом, который в шутку изругал его, хотя всерьез о нем тревожился. Они встретятся в Париже в конце недели, а то и раньше, как только Гарри выложит всю информацию и расшифрует то, что привез из Германии. Старший брат не сообщал, что ему предстоит сделать, да это и не требовалось, ибо младший и так все знал. Дру сказал только одно:
      — Теперь, когда ты вернулся целый и невредимый, мы можем включить полную скорость. У нас есть все данные о машине, которую ведут два подонка. Кстати, звони мне в посольство или в отель «Мёрис» на рю Риволи.
      — А что с твоей квартирой? Управляющий выставил тебя за непристойное поведение?
      — Нет, но чье-то непристойное поведение сделало ее временно нежилой.
      — В самом деле? А «Мёрис» не слишком накладно, братишка?
      — За это платит Бонн.
      — О Господи, мне не терпится все узнать. Я позвоню тебе перед вылетом. Кстати, я живу в отеле «Глостер» под именем Мосс, Уэнделл Мосс.
      — Классно... Рад, что ты вернулся, брат.
      — Я тоже.
      Гарри закрыл глаза и уже погружался в сон, когда раздался негромкий, но упорный стук в дверь. Раздраженно покачав головой, он откинул одеяло, вылез из постели, накинул халат и, с трудом передвигая ноги, подошел к двери.
      — Кто там?
      — Это Дрозд из Лэнгли, — послышался тихий ответ. — Мне надо поговорить с вами. Шмель.
      — Вот как? — Зная, в какой тайне хранится его кличка, крайне удивленный Гарри открыл дверь.
      В коридоре стоял невысокий мужчина с приятным, несколько бледным лицом. Он был в темном костюме и очках в стальной оправе.
      — Что это еще за Дрозд? — спросил Лэтем, жестом приглашая эмиссара ЦРУ войти.
      — Наши клички меняются, а ваша не изменилась, — сказал незнакомец, входя в номер и протягивая руку. Гарри, все еще не вполне понимая, что происходит, пожал ее. — Я и сказать не могу, как мы рады, что вам удалось вернуться из этого холодного места.
      — Что все это значит — инсценировка Джона ле Карре? Если так, то у него это лучше получается. Кличка Шмель — это понятно, а вот Дрозд звучит банально, не так ли? И почему вас не было в посольстве? Я до смерти устал, мистер Дрозд. Мне действительно необходимо поспать.
      — Понимаю и прошу меня простить. Однако, я уверен, вы знаете, что есть инстанции повыше посольства.
      — Конечно. Есть директор ЦРУ, госсекретарь и президент. И все же, кто такой Дрозд?
      — Я отниму у вас лишь несколько минут. — Не ответив на вопрос Гарри, мужчина вынул из кармана пиджака часы. — Это семейная реликвия, зрение у меня стало слабым, а на них легче разобрать время. Две минуты, мистер Лэтем, и я уйду.
      — Но раньше покажите мне ваши документы, и надеюсь, что они настоящие.
      — Разумеется. — Незнакомец поднес карманные часы к лицу Гарри и, нажав на головку, отчетливо произнес: — Здравствуйте, Александр Лесситер. Я ваш друг, доктор Герхард Крёгер, нам надо поговорить.
      Глаза Гарри внезапно потеряли фокус, зрачки расширились, он уставился в пустоту.
      — Привет, Герхард, — сказал он, овладев собой, — как мой любимый косторез?
      — Отлично, Алекс. Как вы себя чувствуете, вы уже гуляли сегодня по нашим лугам?
      — Да что с вами, док, ведь сейчас ночь. Вы что, хотите, чтоб меня сожрали доберманы? О чем вы думаете?
      — Извините, Александр, вы правы; я почти весь день оперировал и чувствую себя не менее усталым, чем вы... Но расскажите мне, Алекс: когда вы в воображении встречались с теми людьми из американского посольства, что происходило?
      — Да, собственно, ничего. Я отдал им все, что принес, и теперь мы несколько дней будем это разматывать.
      — Отлично. А что еще произошло?
      — Мой брат звонил из Парижа. Они выслеживают подозрительную машину. Мой младший брат — славный малый, он вам понравится, Герхард.
      — Не сомневаюсь. Это он работает в отделе консульских операций, верно?
      — Да... А почему вы меня об этом спрашиваете?
      Его собеседник снова приподнял карманные часы, дважды нажал на головку, и глаза Гарри Лэтема прояснились и на сей раз окончательно.
      — Вам действительно надо поспать, Гарри, — сказал человек, назвавшийся Дроздом. — Вы меня просто не понимаете. Попытаемся поговорить завтра, о'кей?
      — Что?..
      — Я свяжусь с вами завтра.
      — Зачем?
      — Разве вы не помните? Господи, вы действительно совсем измочалены. Я называл вам директора ЦРУ, госсекретаря... президента, Гарри. Я имею от всех них полномочия — ведь вы этого хотели, так?
      — Несомненно... о'кей. Я именно этого и хотел.
      — Поспите, Шмель. Вы это заслужили.
      Дрозд поспешно вылетел, закрыв за собой дверь, а Гарри Лэтем как робот прошагал к кровати и рухнул на нее.

* * *

      — Кто такой Дрозд? — спросил Гарри. Было утро, и трое ответственных сотрудников разведки сидели, как и накануне, за большим столом для совещаний.
      — Вы звонили мне два часа назад, — сказал шеф американской резидентуры. — Я разбудил самого директора, но он никогда не слышал о человеке с такой кличкой. Ему, как и вам, Лэтем, она показалась весьма глупой.
      — Но он же приходил ко мне! Я видел его, говорил с ним. Он был у меня!
      — О чем вы говорили, мсье? — спросил представитель французской разведки.
      — Я не помню... собственно, я просто не знаю. Держался он вполне нормально, задал мне несколько ничего не значащих вопросов... а потом... я просто ничего не помню.
      — С моей точки зрения, Лэтем, — вмешался бригадный генерал из британской МИ-6, — вы прожили чрезвычайно напряженные — да нет, черт подери, — немыслимо трудные три года. А вдруг — я говорю это, ничуть не умаляя вашего выдающегося интеллекта, — у вас появились галлюцинации? Я видел, как у оперативных агентов, живших двойной жизнью, возникали болезненные фантазий и они ломались, испытав лишь половину того, через что прошли вы.
      — Я не сломался, генерал, и у меня нет фантазий.
      — Давайте вернемся назад, мсье Лэтем, — сказал француз. — Что произошло, когда вы прибыли в долину Братства?
      — А-а. — Гарри несколько минут не мог собраться с мыслями, потом вдруг все прояснилось. — Вы имеете в виду аварию. Ей-богу, это было страшно. Многое затянуто туманом, но я помню крики, истерические вопли. Я понял, что лежу под грузовиком и на голову мне давит что-то тяжелое, металлическое — я в жизни не чувствовал такойболи... — И Лэтем произнес, все, что запрограммировал доктор Герхард Крёгер; окончив, он поднял голову и посмотрел на собеседников ясными глазами. — Все остальное я вам уже рассказывал, джентльмены.
      Сидевшие за столом переглянулись, и каждый с явным смущением покачал головой.
      — Послушайте, Гарри, — мягко начал американец, — в течение нескольких ближайших дней мы вместе с вами просмотрим все, что вы нам принесли, о'кей? А затем вы получите долгий отпуск. Вы его заслужили, о'кей?
      — Я хотел бы слетать в Париж повидать брата...
      — Конечно, никаких проблем, хотя он и работает в отделе консульских операций, а это не самый любимый мною отдел.
      — Как мне известно, он неплохо справляется.
      — Черт побери, он отлично справлялся, — вставил резидент ЦРУ, — когда играл в хоккей в команде «Айлендер» в Манитобе, Я тогда работал в резидентуре в Канаде, и, сказу я вам, этот крепыш прибивал к стенке спортсменов посильнее себя — такого я никогда не видел. Он мог бы стать знаменитостью в Нью-Йорке.
      — К счастью, — сказал Гарри Лэтем, — я уговорил его бросить это жестокое занятие.

* * *

      Дру Лэтем проснулся в своей мягкой постели в номере люкс отеля «Мёрис» на рю де-Риволи. Поморгав, чтобы прогнать сон, он посмотрел на телефон и набрал номер обслуживания в номерах. Раз уж немцы платят за все, надо заказать бифштекс с двумя яйцами и овсяную кашу со сливками. Завтрак обещали подать через полчаса. Дру вытянулся, почувствовав под левым плечом выпуклость пистолета, затем снова закрыл глаза, решив отдохнуть еще несколько минут.
      По двери царапнуло что-то металлическое. Странный звук... очень странный! Внезапно внизу, на улице, послышался треск отбойного молотка — однако как рано ремонтники начали работу... Необычно... ненормальнорано! Ведь еще не совсем рассвело! Дру схватил оружие и, соскользнув с кровати вжался в дальнюю стену. Дверь распахнулась, и сноп пуль прошил постель, разорвав в клочья матрас и подушки под оглушительный грохот за окнами. Лэтем прицелился и сделал пять выстрелов по фигуре, черневшей в проеме двери. Человек рухнул лицом вниз; отбойный молоток на улице умолк. Дру выпрямился и кинулся к убийце. Тот был мертв, но, падая, видимо, схватился за грудь и разорвал плотно облегавший его черный свитер. На груди у него была татуировка — три маленькие молнии. Блицкриг. Братство.

Глава 6

      Жан-Пьер Виллье стоически выслушал обвинения Клода Моро.
      — Это был очень мужественный поступок, мсье, и можете не сомневаться, мы занимаемся этим автомобилем, но поймите: случись что-нибудь с вами, и вся Франция ополчилась бы на нас.
      — Я думаю, это весьма преувеличено, — заметил актер. — Однако я рад, что внес свою лепту.
      — Очень значительную. Но надеюсь, теперь мы друг друга поняли, не так ли? Больше никаких затей, хорошо?
      — Как вам угодно, но, кстати, играя такую простую роль, я мог бы добыть для вас информацию...
      — Хватит, Жан-Пьер! — воскликнула Жизель. — Я этого не допущу!
      — И Второе бюро этого не допустит, мадам, — сказал Моро. — Вы, несомненно, узнаёте об этом в течение дня, так что я вполне могу рассказать вам все сейчас. Три часа тому назад было совершено второе покушение на американца Дру Лэтема.
      — О Боже!..
      — Он в порядке? — спросил, нагнувшись вперед, Виллье.
      — Ему везет: он остался жив. Лэтем — человек наблюдательный. Это самое малое, что можно о нем сказать, и он усвоил некоторые негласные правила парижской жизни.
      — Простите?
      — Нападение было приурочено к началу очень шумных ремонтных работ на улице. В этот ранний час большинство приезжих только ложатся в постель после ночных развлечений, которыми так богат наш город. Особенно те, кто живет в дорогих отелях. Наш друг Лэтем инстинктивно почувствовал что-то неладное. Никакой ремонтной бригады не было, под окном Лэтема стоял всего один рабочий с отбойным молотком. Все произошло, как в одном из ваших фильмов, мсье Виллье, в «Прелюдии к роковому поцелую», если не ошибаюсь, — это один из любимых фильмов моей жены.
      — Его не следовало показывать по телевидению, — заметил актер. — Знаете ли вы, кто покушался на жизнь Дру Лэтема?
      — Мсье Лэтем убил его.
      — При нем были бумаги?
      — Нет, ничего, что могло бы установить его личность. Кроме татуировки на правой стороне груди — трех молний, — символа нацистского блицкрига. Лэтем правильно определил их происхождение, но он не знает, что теперь они означают. А мы знаем... Эту татуировку делают только высоко тренированной элитарной группе людей в неонацистской организации. По нашим данным, здесь, в Европе, в Южной Америке и в Соединенных Штатах их всего две сотни. Их называют мейхельмёрден, то есть убийцы, обученные убивать самыми разными способами. Отбирая их, учитывают преданность, физические данные, а главное, желание, даже потребность убивать.
      — Психопаты, — закончила Жизель, опираясь на свой адвокатский опыт. — Психопаты, завербованные психопатами.
      — Совершенно верно.
      — Таких людей без труда находят организации фанатиков или секты, поощряя их врожденную склонность к жестокости.
      — Согласен с вами, мадам.
      — И вы не рассказали американцам, англичанам или кому бы то ни было об этом — как бы его назвать — батальоне убийц?
      — Высшие чины, конечно, информированы. Но кроме них — никто.
      — Почему? Почему об этом не знают такие, как Дру Лэтем?
      — У нас есть на то основания. Мы опасаемся утечки информации.
      — Тогда почему же вы рассказываете это нам?
      — Вы французы, и люди знаменитые. А знаменитости — всегда на поверхности. Если произойдет утечка, мы будем знать...
      — И?
      — Мы взываем к вашему патриотизму.
      — Это глупо, если только вы не хотите погубить моего мужа.
      — Подожди минутку, Жизель...
      — Помолчи, Жан-Пьер, этот человек пришел к нам по какой-то другой причине.
      — Что?
      — Вы, очевидно, были выдающимся адвокатом, мадам Виллье.
      — Ваши прямые вопросы вперемежку с туманными не оставляют сомнений, мсье. Вы запрещаете моему мужу предпринимать определенные шаги, которые, учитывая его талант, как даже я понимаю, не грозят его жизни. Затем делитесь с ним секретной — чрезвычайно секретной информацией, которая может стоить ему карьеры и жизни, если просочится.
      — Я прав, — заметил Моро, — вы блестящий адвокат.
      — Не понимаю, а чем вы говорите! — воскликнул актер.
      — А ты и не должен понимать, милый, предоставь все мне. — Жизель гневно посмотрела на Моро. — Вы же спускаете нас со ступеньки на ступеньку, не так ли?
      — Не могу этого отрицать.
      — А теперь, когда он, услышав ваши откровения, стал крайне уязвим, скажите, чего вы от нас хотите. Разве не это главный вопрос?
      — Думаю, что да.
      — Так чего жевы хотите?
      — Прекратите спектакли, снимите с репертуара «Кориолана», частично рассказав правду. Ваш муж не может играть после того, что узнал про Жоделя. Он переполнен раскаянием, а главное — ненавистью к тем, кто довел старика до самоубийства. Мы будем охранять вас двадцать четыре часа в сутки.
      — А как быть с моими родителями? — вырвалось у Виллье. — Разве я могу так поступить с ними!
       — Яговорил с ними час назад, мсье Виллье. Я сказал им все, что мог, не утаив, что в Германии пробуждается нацизм. Они считают, что решение должны принимать вы. Они также надеются, что вы отомстите за своих настоящих родителей. Что еще вам сказать?
      — Итак, я прекращаю спектакли и, ничего не сказав публично, становлюсь мишенью для нацистов, как и моя дорогая жена. Вы об этом нас просите?
      — Повторяю: вы никогда, ни на секундуне останетесь без нашей защиты. Наши люди будут всюду — на улицах, на крышах домов, в бронированных машинах, в ресторанах. Их будет больше, чем нужно для вашей безопасности. Нам необходимо схватить всего одного мейхельмёрдена, чтобы выяснить, кто ими руководит. Существуют препараты, а также и другие средства, которые заставят убийцу заговорить.
      — Вам ни разу не удалось никого из них поймать? — спросила Жизель.
      — Нет, удалось. Несколько месяцев назад мы захватили двоих, но они повесились в своих камерах, прежде чем мы успели ввести им препараты. Так поступают все психопаты-фанатики. Смерть — их профессия, даже собственная смерть.

* * *

      Уэсли Соренсон, шеф отдела консульских операций, изучал в Вашингтоне секретные списки, присланные из Лондона.
      — Даже не верится, — сказал он. — Это просто невероятно!
      — И мне тоже, — согласился молодой начальник аппарата Соренсона. — Но едва ли можно от этого отмахнуться. Имена эти пришли от Шмеля, единственного агента, сумевшего проникнуть в Братство. Ведь для этого мы его туда и посылали; и он выполнил задание.
      — Но Бог ты мой, многие из этого списка вне всяких подозрений, а список к тому же неполный — некоторые фамилии из него изъяты! Два сенатора, шесть конгрессменов, главы четырех крупнейших корпораций, полдюжины известных людей из средств массовой информации, кого мы каждый день видим по телевидению, слышим по радио, читаем в газетах... Вот, смотри:двое ведущих, женщина, помогающая вести программу, и трое комментаторов...
      — Толстяка я бы не исключил, — заметил начальник аппарата. — Он нападает без разбора на все, что осталось от гунна Атиллы.
      — Да нет, едва ли, уж слишком явный. Третьеразрядный умишко, минимум образования; да, он так и пышет злобой, но это не настоящий нацист. Просто шут гороховый с хорошо подвешенным языком.
      — Имена поступили из долины Братства, сэр. Не откуда-то еще.
      — Боже, да тут же член кабинета министров.
       —Этот, признаюсь, меня сразил, — сказал начальник отдела консульских операций. — Он же чистейший доморощенный кукурузник, в нем нет и жилки политика... Однако такие люди умеют лихо обманывать. Если верить расследованиям по выявлению нелояльных, в конгрессе в конце тридцатых были нацисты, а в пятидесятых — засилье коммунистов.
      — В основном все эти подозрения оказались чистейшей ерундой, молодой человек, — горячо возразил Соренсон.