Библейская учительная литература — вклад Израиля в обширное собрание письменных и устных высказываний, которые составили мудрые наблюдения о жизни и в запоминающейся форме правила достижения успеха и счастья. Поучения глубоко уходят корнями в древность. "Египетские наставления" визиря Птах-хотепа были написаны около 2450 г. до Р.Х., а «Наставления» для царя Мерие-ка-ре — ок.2180 г. Древняя Месопотамия располагала богатством и разнообразием учительных писаний задолго до времени Авраама. С.Н. Крамер различает пять категорий шумерских изречений: притчи; миниатюрные очерки; поучения и наставления; очерки, относящиеся к месопотамской школе и письменности; и диспуты и споры.
      Таким образом, библейской учительной литературе, имеющей свое формальное начало в десятом веке, предшествовали полтора тысячелетия письменных поучений на древнем Ближнем Востоке, а также бесчисленные века, во время которых советы и наблюдения мудрецов устно передавались из поколения в поколение. Поскольку по форме, даже если не всегда по содержанию, библейские учительные писания схожи с неизраильскими писаниями, полезно в общих чертах обрисовать основные темы и формы небиблейской учительной литературы.

ВИДЫ УЧИТЕЛЬНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

      Обычно выделяются два основных вида учительных писаний: притчи — краткие, лаконичные высказывания, излагающие правила личного счастья и благополучия или на основании мудрого опыта делающие точные наблюдения о жизни; и созерцательные или умозрительные поучения — монологи, диалоги или очерки, которые углубляются в основополагающие вопросы человеческого существования, такие как смысл жизни или проблема страданий. Не следует вкладывать в термины «созерцательный» или «умозрительный» слишком много мистицизма или философии. Древние мудрецы не теоретизировали, а имели дело с практическим и эмпирическим; они обсуждали не абстрактные проблемы, а конкретные примеры: "Был человек в земле Уц, имя его Иов".
       Поучения в притчах.С незапамятных времен люди, наделенные мудростью и разумом, сознавали и собирали мудрые изречения о жизни. Эти учители, образованный класс древних обществ, использовали эти высказывания как нити, на которые они нанизывали поучения для своих учеников, и как указатели для тех, кто искал совета. Одним из признаков великой личности была способность облечь мудрость в форму притчи или перехитрить врага умным высказыванием. Например, цари пользовались техникой изречений в официальных посланиях (напр., "Пусть не хвалится подпоясывающийся, как распоясывающийся", 3 Цар.20.11).
      Происхождение притч теряется в долитературном тумане древности, однако многие области жизни, вероятно, способствовали их развитию. Самые ранние притчи были рассчитаны на устную, а не письменную передачу, и многие писания мудрости сохраняют этот устный акцент. Книга Притчей, например, делает гораздо большее ударение на слушании поучений, а не чтении их (см. Притч. 1.8; 4.1, и т. д.). С древнейших времен мудрые изречения, особенно в Месопотамии, видимо, были связаны с религиозными и магическими обрядами. В.Г. Ламберт указывает, что в Вавилоне вместо нравственного содержания "изречения в основном относились к культовому искусству и магическим знаниям, а учители были посвященными", т. е. способными получить от богов то, что они хотели. Некоторые исследователи прослеживают происхождение мудрых изречений исключительно к культовым обрядам, однако другие факторы, такие как торговля, коммерция и политика, по-видимому, также внесли большой вклад. Имея дело с явлением столь широко распространенным и древним, следует остерегаться упрощений, поскольку представляется, что попытки систематизировать наблюдения за жизнью — общечеловеческая черта.
      Наиболее ранние литературные документы свидетельствуют об усложненных формах дидактических высказываний, особенно в Египте, где вместо кратких, взаимонезависимых и часто метафорических утверждений мудрецы были склонны использовать целые абзацы, посвященные одной теме. Обратите внимание на Наставления визиря Птах-хотёпа:
      "Пусть не набухает сердце твое знаниями твоими; не полагайся на то, что ты мудрец. Ищи совета не только у мудрых, но и у невежественных. Пределов знания добиться нельзя, и нет такого мудреца, который имел бы достаточно знаний. Хорошая речь сокрыта более нежели изумруд, однако ее можно найти у рабыни, работающей у жерновов…"
 
 
       Фигура египетского писца из Саккара, Пятая династия (ок. 2494-2 345 до Р.Х.).
 
      По смыслу эти «наставления» следовало бы, вероятно, отнести к категории поучений и наставлений, а не притч. Этим поучениям соответствуют вавилонские "Советы мудрости", которые Ламберт датирует периодом касситов (1500–1100 гг.). В них советуется избегать дурной компании, проявлять доброту к тем, кто в нужде, избегать жениться на рабыне и даны наставления об обязанностях и пользе религии:
      Владей устами своими и охраняй речь свою:
      В них богатство человека — да будут губы драгоценны.
      Дерзость и богохульство да будут тебе отвратительны;
      Не произноси скверны или лжесвидетельства. Сплетник да будет проклят.
      Не воздавай злом спорящему с тобой; Отплачивай добром причиняющему тебе зло, Будь справедлив к врагу своему, Улыбайся противнику своему.
      "Дом, управляемый рабыней, разрушается".
      Поклоняйся богу твоему каждый день.
      Жертвоприношение и молитва — должное сопровождение фимиама.
      Добровольно воздавай приношения богу твоему.
      Ибо так должно поступать по отношению к богам.
      Эти отрывки лучше всего иллюстрируют практический, нравственный и религиозный характер ближневосточной учительной литературы. В определенном смысле они схожи с дидактическими очерками Притч. 1–9 и предупреждают против попыток датировать эти более длинные и целостные главы более поздним периодом, чем остальные части книги.
      Краткие, независимые притчи и народные поговорки часто встречаются в шумерских, вавилонских и ассирийских текстах. Народные поговорки распространялись среди простых людей и иногда были рассчитаны больше на развлечение, чем на нравственное назидание. Многие из них, очевидно, позднеассирийские (ок.700 г.), схожи с баснями, в которых приводятся поступки и разговоры животных и насекомых. Например:
      Паук сплел паутину для мухи. К несчастью для паука, в нее попалась ящерица!
      Комар уселся на слона и сказал: "Брат, я не придавил тебе бок? Я сойду у водопоя". Слон ответил комару: "Что мне за дело, что ты сел — что ты для меня? — и что мне за дело, что ты сойдешь".
      Более длинная и развитая аккадская басня передает спор между финиковой пальмой и тамариском. Каждая утверждает, что она полезнее царю: пальма дает ему день и плоды, тамариск — древесину и листву.
      Различие между народной поговоркой и притчей провести нелегко. Обе используют наблюдения за природой и содержат наставление или мораль. В настоящей работе термин «притча» использован по отношению к кратким резко очерченным афоризмам, которые находятся в рядах, однако являются взаимонезависимыми. В месопотамской литературе притчи обычно встречаются в двуязычной форме, параллельными столбцами, на шумерском и аккадском языках. Например:
      Кого ты любишь — того бремя ты носишь.
      Видя, что ты сделал зло своему другу, что же ты сделаешь своему врагу?
      Народ без царя, как овцы без пастуха.
      Положишь ли ты кусок глины в руку бросающего?
      Она забеременела без сношения? Она потолстела без еды?
      В прошлом году я ел чеснок; в этом году у меня изжога.
      Эти высказывания древней Месопотамии иллюстрируют конкретную природу восточной мысли. Наблюдения о жизни изложены на примере земных объектов, существ, переживаний, с очень малой долей абстрагирования и теоретизации. Притчи и народные поговорки обладают непосредственностью и жизненностью, позволяющими им быстро и прямо достичь цели. Для примера, сравните английскую пословицу "в единстве сила" с арабской "две собаки убили льва", или "чем больше знаешь, тем меньше ценишь" — с еврейской поговоркой "бедняк голодает и не знает об этом". "По заслугам и честь" бледнеет по сравнению с гораздо более острым наблюдением:
      Добродетельная жена — венец для мужа своего; а позорная — как гниль в костях его. (Притч. 12.4)
      или
      Что золотое кольцо в носу у свиньи, то женщина красивая и безрассудная (1 1.22).
      Еврейский эквивалент пословицы "Для мудрого и одного слова хватит" — "На разумного сильнее действует выговор, нежели на глупого — сто ударов". Действительно, английские пословицы могут быть конкретными ("Птица в руке стоит двух на дереве"; "Живущие в стеклянных домах не должны бросать камни"), однако еврейские и семитские пословицы почти всегда таковы.
      Что же необходимо для того, чтобы пословица (притча) была действенной? Почему одни остаются на века, а другие забываются? Архиепископ Р.К. Тренч, выдающийся библеист прошлого века, привел несколько условий, необходимых для того, чтобы пословица (притча) имела успех: (1) краткость — громоздкие высказывания не сохранятся в памяти, а притчи должны быть запоминающимися; (2) понятность — смысл должен схватываться мгновенно; (3) остроумие — лишь острые пословицы оседают в памяти; и (4) употребляемость — даже хорошая пословица отомрет, если ее часто не повторять и не передавать из поколения в поколение.
       Умозрительные поучения.Древние были так же озабочены насущными проблемами жизни, как и современные люди. Имеет ли жизнь какой-либо истинный смысл? Почему иногда страдают праведные, а нечестивые остаются безнаказанными? Такие вопросы рассматривались в древних учительных писаниях в Месопотамии и Египте.
      Из периода Касситов в Месопотамии исходит монолог страдальца, который чувствует, что вся жизнь обернулась против него. Этот текст назван по первой строке "Ludlul Bel Nemeqi"{"5{восславлю Господа мудрости" — Мардука — верховного бога вавилонян). Первоначальная поэма, похоже, имела четыреста — пятьсот строк, сохраненных в трех таблицах, возможно, в четырех, если материал этой четвертой связан с первоначальным текстом. Когда текст впервые становится разборчивым, рассказчик жалуется на то, что его боги покинули его:
      Мой бог покинул меня и исчез,
      Моя богиня подвела меня и держится вдали.
      Мой благосклонный ангел, который (ходил) подле [меня], отошел,
      Мой охранительный дух отлетел и ищет другого.
      Моя сила исчезла; мой вид стал мрачным;
      Мое достоинство улетело, моя защита бежала. (1, 43–48)
      За божественным отвержением последовало равнодушие и враждебность его друзей, доброжелателей и рабов:
       Я,который шествовал как знатный, научился проскальзывать незаметно.
      Хотя и сановник, я стал рабом.
      Для моих многочисленных родственников я стал как отшельник.
      Если я иду по улице, уши насторожены;
      Если я вхожу во дворец, глаза моргают.
      Мой друг стал врагом,
      Мой товарищ стал злым негодяем.
      Мой близкий друг подверг мою жизнь опасности, Мой раб общенародно проклинает меня в собрании. (1, 77–81, 84–85, 88–89)
      Отверженного теми, кому он доверял и «а небе, и на земле, страдальца преследуют еще и физические болезни. Традиционные ритуалы и магические приемы лечения не дают облегчения, и он спрашивает, почему боги обошлись с ним, как с грешником:
      Ни маг-прорицатель взглядом своим в горе мое не проник,
      Ни снов толкователь не дал облегченья мне ни на миг.
      И духи подземные не дали мне просвещенья.
      И жрец-заклинатель от божьего гнева не дал облегченья.
      Кто волю неба познает?
      Кто вникнет в подземных богов намерения?
      О смертный, тебе ли изведать тайные бога пути?
      Вчера еще живший, сейчас в царство мертвых ты должен идти.
      Мгновение горя сменяется радости бурной волной.
      То в миг один песни звучат, то рыданья в другой.
      Меня ж, изнуренного, буря уносит прочь!
      И свора болезней терзает меня день и ночь:
      Мой стан величавый, как ветхую стену, они сокрушили,
      И тело, здоровия полное, словно тростник, подрубили.
      Повержен я ниц, как растенья болотного жалкий пучок (II, 6–9, 36–42, 49–50, 68–70).
      Текст завершается рядом снов, которые повторяют трагическое состояние страдальца и показывают, что гнев Мардука умиротворен:
      Как тяжела его рука на мне, не мог я выдержать ее.
      Я в страхе трепетал пред ним…
      И в третий раз я видел сон,
      И в этом сне жена младая, ликом ясная,
      Царица… равная богам..
      Сказала мне: "Избавлен будь от горести твоей.
      Кто б ни был ты, увидевший виденье это".
      И ветер по велению его унес мои обиды (III, 1–2, 29–32, 37–38, 50–51, 60). Хотя это произведение часто называет "Вавилонской Книгой Иова", ее автор не пытается разобраться в том, почему праведные страдают. Кроме того, акцент на культе и магии, демонах как орудиях несчастий, на видимых посланниках исцеления делает эту поэму далекой от Книги Иова, где Бог принимает на Себя всю ответственность и за страдание, и за исцеление. В то время как Иов в конце Книги предстает пред лицом живого Бога и, таким образом, научается принимать свое положение, автор Ludlulдолго описывает ступени своего исцеления. Его действительные отношения с Мардуком остаются неисследованными, в то время как отношения между Богом и Иовом стоят в центре библейского произведения.
      Древние учительные писания мудрости иногда принимают форму диалога, как, например, "Вавилонская теодиция" — акростих, состоящий из двадцати семи строф, каждая из которых имеет одиннадцать строк. Датированная Ламбертом ок. 1000 г., эта поэма — разговор между страдальцем, который жалуется на социальную несправедливость, и другом, который пытается согласовать это с традиционными взглядами на божественную справедливость.
      Оставшись в раннем детстве сиротой, страдалец недоумевает, почему боги оставили его без защиты, вместо того, чтобы оказывать несравнимо большую поддержку и защиту первенцу его родителей. Друг отвечает, что благочестие принесет благополучие:
      Тот, кто надеется на бога своего, имеет ангела-хранителя,
      Смиренный человек, боящийся своей богини, богатство получает. Страдалец оспаривает это примерами из природы и общества, где этот принцип нарушается. Однако друг убежден, что все нарушения справедливости будут исправлены, и призывает страдальца сохранять благочестие и терпение. Страдалец продолжает взывать о несправедливости, виня в своем ужасном состоянии даже свою набожность:
      Людей я наблюдал, свидетельства обратны.
      Бог не мешает дьявола путям.
      Отец влачит ладью,
      Сын нежится в постели.
      Наследник татем рыщет на дороге,
      А младший сын питает бедняков.
      Что за награда мне от поклоненья богу моему?
      Иль, может, должен я склониться до земли пред встречным нечестивцем?
      Людская нечисть с кошельком тугим презренье изливает на меня (243–246, 249–253).
      Друг, теперь уже несколько впечатленный приведенными аргументами, прибегает к мысли о том, что пути богов неисповедимы:
      Как глубина небес, божественное разуменье далеко нам; и его познанье людям не дано (256–257).
      Наконец, и друг, и страдалец, похоже, согласились на том, что, в конечном итоге, боги ответственны за человеческую несправедливость, поскольку они сотворили людей, склонными к этому. Друг признает, что божества:
      Речь извращенную в уста вложили человекам.
      Ложь и неправда — вечный их удел.
      Приветствуют богатого: Он царь.
      И всякое богатство на стороне его!"
      Однако обокрасть готовы бедняка,
      Клевещут на него, убийство замышляя,
      Страданьям подвергают, как преступника, и нет ему защиты,
      Безжалостно приводят жизнь его к концу и гасят, как огонек светильника (279–286). Страдалец заканчивает, подтверждая свою мольбу о передышке.
      Собственно, диалог заканчивается, оставляя вопрос без решения. Ответственность за порочное поведение людей полностью перекладывается на богов. При этом несколько важных моментов смазываются. Является ли окончательным ответом то, что боги несправедливы? Если да, то какую ответственность несут люди за свои действия? Отличие от подхода Иова к проблеме страданий и несправедливости очевидно. В библейском рассказе Божественное вмешательство решает проблему, и, хотя Его праведность могла вызывать сомнения, она восстановлена в конце диалога.
      К позднему периоду относится вавилонский "Диалог о пессимизме", обычно датируемый первой половиной первого тысячелетия. Этот диалог между хозяином и его рабом построен по простой модели: вельможа рассказывает своему рабу о своих планах развлечься и получить определенное удовольствие. Раб отвечает, описывая достоинства данного предложения. Затем хозяин неожиданно решает не осуществлять данный план. Раб безотлагательно находит убедительные причины отказаться от этого плана:
      "Раб, слушай меня". "Я здесь, господин мой, я здесь".
      "Быстро достань колесницу мне и запряги ее,
      чтобы мог я выехать в чистое поле".
      "Езжай, господин, езжай. Охотник всегда имеет полный желудок.
      Охотничьи собаки раздробят кости добычи,
      Охотничий сокол сядет,
      И быстрый дикий осел… (.)"
      "Нет, раб, я ни в коем случае не поеду в чистое поле".
      "Не езжай, господин, не езжай.
      Охотничье счастье переменчиво:
      Зубы охотничьи собаки сломаются,
      Дом охотничьего сокола в […] стене,
      А логовище быстрого дикого осла высоко в горах" (17–28)
      "Раб, слушай меня"."Я здесь, господин, я здесь". "Я собираюсь полюбить женщину". "Полюби, господин, полюби. Мужчина, который любит женщину, забывает скорбь и страх" "Нет, раб, я ни в коем случае не полюблю женщину".
      ["Не] люби, господин, не люби.
      Женщина — это волчья яма — волчья яма, дыра, канава.
      Женщина — это острый железный кинжал, который режет горло мужчины" (46–52).
      Как и у Екклесиаста, перебираются, а затем отбрасываются различные возможности получения удовольствия и общественной службы. Ничто не представляется стоящим господину, который потерял вкус к жизни. Заключение, однако, полярно противоположно заключению скептического ветхозаветного проповедника:
      "Раб, слушай меня". "Я здесь, господин, я здесь".
      "Что же тогда хорошо?"
      "Приказать сломать шею мне и тебе, и выбросить нас в реку — хорошо".
      "Кто настолько высок, чтобы взойти на небо?
      Кто настолько велик, чтобы вместить подземный мир?"
      "Нет, раб, я убью тебя и пошлю тебя первым".
      "И мой господин не переживет меня и на три дня" (79–86).

ШИРОТА БИБЛЕЙСКОЙ УЧИТЕЛЬНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

       Роль мудреца.Как и их вавилонские, хананейские, едомитские и египетские соседи, израильтяне с самого начала своего национального самосознания имели людей, знаменитых своей мудростью. Искусство давать мудрые советы не ограничивалось мужчинами, поскольку уже в начале израильской истории есть несколько указаний на мудрых женщин. Песнь Деворы упоминает ответ "умных из ее женщин", у которых мать Сисарина просила совета (Суд-5.29). Аналогичным образом в 2 Цар. 14.2-20 говорится об "Умной женщине" из Фекои, которая была не просто профессиональной плакальщицей. Ее слова в ст. 14 говорят о том, что она была знакома с приточными высказываниями мудрецов: "Мы умрем, и будем как вода, вылитая на землю, которую нельзя собрать". Другие ранние примеры включают советника Давида Ахитофела: "Советы же Ахитофела, которые он давал, в то время считались, как если бы кто спрашивал наставления у Бога. Таков был всякий совет Ахитофела как для Давида, так и для Авессалома" (2 Цар. 16.23); и умную женщину из Авела (места, знаменитого своими мудрецами), которая "пошла… ко всему народу со своим умным словом" (20.22).
      Израильское учительство, несомненно, началось в родовом строе, где оно использовалось для подготовки каждого поколения для принятия ответственности за семью, землю и общественное руководство. Однако, учительство получило новое значение при Соломоне, при дворе которого оно пользовалось особой поддержкой и престижем. Литературные аспекты поучений уходят корнями в этот период, когда богатство, международные связи и занятия культурой Соломона соединились в движение, которое произвело библейские учительные писания. Оценка центральной роли Соломона в развитии этого официального учительства дана в 3 Цар.4.29–34 (Мф.5.9-14):
      "И дал Бог Соломону мудрость, и весьма великий разум, и обширный ум, как песок на берегу моря. И была мудрость Соломона выше мудрости всех сынов востока и всей мудрости Египтян… И изрек он три тысячи притчей, и песней его было тысяча и пять… И приходили от всех народов послушать мудрости Соломона, от всех царей земных, которые слышали о мудрости его". (См. такжеПрит.1.1; 10.1; 25.1).
      Непосредственный источник, из которого проистекало это движение, является спорным вопросом. Общепризнанно, что Соломон и его преемники учреждали школы, построенные по образцу египетских, для подготовки управителей, писцов и других чиновников для целей централизованного управления. Хотя и не лишенное здравого смысла, это предположение не имеет библейских доказательств. Первое упоминание о школе в еврейской литературе относится ко временам Сираха (ок. 180 г.; Сир.51.23). Таким образом, несмотря на традиционное толкование Иер.18.18, которое указывает на наличие трех служений — пророка, священника и мудреца, Р.Н.Уайбрей поставил под сомнение то, что учители занимали какое-либо особое место или составляли какой-либо особый класс. Напротив, он заключает, что они были интеллигенцией, независимо от профессий и должностей.
      Притч.25.1 указывает на то, что Езекия также покровительствовал мудрецам. Ко временам Иеремии (ок.600 г.) по престижу и влиянию учители, временами, были сравнимы с пророками и священниками. Как и другие религиозные вожди, мудрецы подвергались осуждению пророками за пренебрежение к своим обязанностям по послушанию Богу и Его слову: "Посрамились мудрецы, смутились и запутались в сеть: вот, они отвергли слово Господне; в чем же их мудрость?" (Иер.8.9)
      Враги Иеремии признавали значение мудрецов, когда они пытались опровергнуть пророчество Иеремии о том, что закон исчезнет у священника, совет — у мудреца и слово — у пророка (18.18). По-видимому, наибольшее признание важного положения мудрецов в этот период — это частое использование пророками изречений и приемов поучения в своих писаниях. Писания Амоса пронизаны приемами поучений, например, композиционная схема три-четыре гл. 1–2 (см. Притч.30.15, 18, 21, 24, 29; ср. Иов.5.19) и риторические вопросы в 3.3–8; 6.12. Использование пророками приемов поучений также указывает на то, что разделение между этими служениями не было твердым;
      В обязанности учителей входило предоставление советов людям, которые сталкивались с принятием трудных решений или которые нуждались в совете по поводу соответствующего образа действий, включая руководителей правительства. Большая часть этих советов давалась, по-видимому, в форме притч. Истинный мудрец свободно находил изречения, которые метко и точно отвечали на вопрос просителя. (Обратите внимание на Екк. 12.9: "Кроме того, что Екклесиаст был мудр, он учил еще народ знанию. Он все испытывал, исследовал и составил много притчей"; также ст. 11: "Слова мудрых — как иглы и как вбитые гвозди, и составители их — от единого пастыря"). Мудрецы также должны исследовать жизненные вопросы и давать соответствующие заключения и замечания. Наиболее знаменательные примеры — Кн. Иова и Екклесиаста. Эти виды поучений — самое близкое приближение евреев к тому, что греки называли «философией», хотя различия существенны.
       Характеристика библейских поучений.Собирая свои мудрые изречения, мудрецы не знали никаких культурных или национальных ограничений. Одна из отличительных черт учительной литературы — ее интернациональный характер. Притчи одного общества могут легко заимствоваться другим, потому что сам их характер как наблюдений, основанных на изучении или размышлениях о жизни, придает им универсальность, не встречающуюся ни в эпических, ни в исторических писаниях Библии.
      Соответственно, поучения на древнем Востоке и в Ветхом Завете склонны делать акцент на успехе и благополучии отдельного человека. Этот индивидуализм сильно отличается от акцента на национальной и корпоративной религиозной жизни, который делают пророки. Великие вопросы израильской веры — участь избранников в Египте, заветные отношения с Господом, официальное богослужение, день Господень — играют незначительную роль в учительных писаниях. Кроме того, в них практически не встречается указаний на израильскую историю. Это, однако, ни в коем случае не следует толковать в том смысле, что учительство в Израиле было светским делом или что израильские учительные писания не отличались от писаний соседних народов. Напротив! Читая Кн. Иова, Притчей или Екклесиаста, нельзя не услышать намеки на отличительную веру Израиля. Для истинного израильтянина всякая мудрость восходит к Богу и была доступна людям лишь потому, что они творения Божий, способные получить Его откровение. Более того, лишь глубоко верующий человек, боящийся Бога, может стать мудрым. Мудрость, основанная на человеческом умении или искусности, — дар Божий, часть установленного Им миропорядка. Но без страха Божиего и послушания Ему мудрость обречена на поражение из-за гордости и самонадеянности. Частью страха Божиего у израильских мудрецов было почитание установленного Богом миропорядка, который царит в жизни, награждая разумные суждения и поведение и налагая наказание на глупость.
       Библейские учительные писания.К «поучениям» в самом широком смысле, то есть как "дидактическЬй или поучительной литературе", относятся Кн. Иова, Притчей и Екклесиаста — три великие Книги, появлению которых Ветхий Завет обязан израильским мудрецам. Кроме того, некоторые Псалмы отражают темы поучений (см.1, 31, 33, 36, 48, 72, III, 126-27, 132) см. выше стр.484. Они либо содержат определенные понятия или наставления (вместо гимнов или молитв) или рассматривают такие сложные вопросы, как благоденствие нечестивых и горести праведных. Как Песнь Песней Соломона, так и Плач Иеремии содержат много поучительного в своих ярких оборотах речи и в высотах стиля. Это, в частности, относится к аккростиховой структуре Плача. Кроме того. Кн. Иова и Екклесиаста, хотя и являясь примерами созерцательной мудрости, содержат множество притч.
      В Новом Завете школа мудрости отражена во многих поучениях Христа, особенно в Его притчах, основанных на природе и Его способности ставить и решать сложные вопросы. Будучи "больше Соломона" (Мф. 12.42), Христос был Мастером поучения, исполняя и это ветхозаветное служение, наряду со служениями пророка, священника и царя. Послание Иакова, которое подчеркивает мудрость, нисходящую свыше (3.15), и использует аналогии с природой и притчи, — выдающийся пример новозаветной учительной литературы.

ДЛЯ ДАЛЬНЕЙШЕГО ЧТЕНИЯ:

      Crenshaw, J.L. Old testament Wisdom: an Introduction.Atlanta: 1981. (Хороший широкий обзор.)
      Emerton, J.A. «Wisdom». Pp.214–237 in G.W. Anderson, ed, Tradition and Interptetation.(Особ. рр.221–231, "The Wisdom Literature and Other Parts of the Old Testament".)
      Gammie J.G. et ai., eds. Israelite Wisdom.Festschrift S.L. Tettien. New York: 1978. (Богословские и литературные очерки.)
      Hubbard, D.A. «Wisdom». IBD,pp 1650f. (Часть приведенного выше материала заимствована из этой статьи.)
      _____ "Wisdom Literature". IBD,pp. 165 If, (Часть приведенного выше материала заимствована из этой статьи.)
      Mack. 13. L. "Wisdom Myth and Mythology". Inter?24 (1970): 46–60. (Рассматривает творчество школ мудрости в истолковании послепленной обстановки.)
      Morgan, D.F. Wisdom in the Old Testament Traditions.Atlanta: 1981. (Обзор роли мудрости в различные периоды библейской литературы.)
      Murphy, R.E. Wisdom Literature.Form of the Old Testament Literature 13. Grand Rapids: 1981.
      Scott, R.B.Y. The Way of Wisdom in the Old Testament.New York: 1971. (В частности, содержит взгляды на различия между ветхозаветной и древней ближневосточной мудростью.)
      Wilken, R.L. Aspects of Wisdomin Judaism and Early Christianity.Norte Dame: 1975. (Межкультурные очерки по мудрости в период поздней древности.)

      КНИГА Притчей — это по сути собрание собраний. Разнообразие литературных стилей иллюстрирует широкий спектр значений еврейского слова masal,которое, очевидно, происходит от корня со значением "быть похожим" или "по сравнению с". Таким образом, притча могла первоначально быть сравнением по типу тех, которые часто встречаются в Ветхом Завете:
      "Приятная речь — сотовый мед, сладка для души и целебна для костей" (Притч. 16.24).
      или:
      "Лучше блюдо зелени и при нем любовь, нежели откормленный бык, и при нем ненависть" (15.17).
      Однако, часто даже в наиболее древних притчах не встречается никакого сравнения (напр., "…от беззаконных исходит беззаконие"; 1 Цар.24.14). Эти изречения представляют собой сжатые, краткие фразы, в которые сведена мудрость жизненного опыта. В Притч. 1–9 masalтакже означает более длинные, похожие на проповедь высказывания, не являющиеся притчами в строгом смысле слова (ср. речи Иова,27.1; 29.1). В других местах оно может означать присловье (Втор.28.37; Иер.24.9; Иез.14.8) или насмешливую песню (Ис.14.4 и далее), в которых судьба пострадавшего выставляется уроком.