Моника Маккелл была помолвлена много раз, но в последний момент разрывала помолвку. Отец топал ногами, мать закатывала истерики, но бесполезно. Они возлагали большие надежды на ее последнюю помолвку — казалось, Моника и впрямь собирается замуж за венгерского графа, — но помешал Кот.
      — В метро, — добавил Эллери.
      — Представь себе, Моника Маккелл была горячей поклонницей нью-йоркского метрополитена. Она пользовалась им при каждой возможности и говорила Эльзе Максуэлл , что это единственное место, где девушка может чувствовать себя находящейся среди людей. Ей нравилось втаскивать туда своих кавалеров, особенно когда они были во фраках. Там она и встретила свою кончину. В ту ночь Моника шаталась по клубам с графом Себо — ее женихом — и компанией друзей. В итоге они оказались в каком-то ресторанчике в Гринвич-Виллидж, а приблизительно без четверти пять, когда Моника устала трудиться вместо бармена, решили отправляться по домам. Все залезли в такси, но Моника заявила, что если они действительно верят в американский образ жизни, то должны возвращаться домой на метро. Друзья были готовы согласиться, но в графе взыграл венгерский гонор — он также нагрузился водкой и коктейлями и заявил, что если бы хотел нюхать крестьян, то оставался бы в Венгрии. Она, если хочет, может ехать домой на метро, а он не станет себя унижать, спускаясь под землю.
      Инспектор облизнул губы.
      — Ну, Моника поехала на метро, и ее нашли в начале седьмого утра на скамейке в заднем конце платформы станции «Шеридан-сквер». Труп обнаружил путевой обходчик. Он позвал копа, и тот позеленел, увидев вокруг шеи оранжево-розовый шелковый шнур.
      Старик вышел в кухню и вернулся с графином лимонада. Они молча выпили, и инспектор унес графин в холодильник.
      — А граф не мог успеть... — начал Эллери.
      — Нет, — прервал его отец. — Моника была мертва около двух часов. Значит, убийство произошло в четыре или немного позже — ей как раз хватило времени дойти до «Шеридан сквер» от ночного клуба и, может быть, подождать несколько минут — ты же знаешь, как ходят поезда в эти часы. Но граф Себо был вместе с остальными по меньшей мере до половины шестого. Они зашли в ночную закусочную на углу Мэдисон-авеню и Сорок восьмой улицы. Так что на время убийства у него твердое алиби. Да и зачем графу убивать невесту? Старик Маккелл отписал ему по контракту целый миллион, когда их связь завязалась в узел... прости за скверную метафору. Я хочу сказать, что граф скорее задушил бы самого себя, чем наложил руку на столь драгоценную шею. У него за душой ни гроша.
      В деле Моники Маккелл, — продолжал инспектор, — мы смогли отследить ее передвижения вплоть до прихода на станцию «Шеридан-сквер». Ночной таксист увидел ее примерно на полпути от клуба к станции и затормозил. Моника шла одна, но она засмеялась и сказала водителю: «Вы меня не за ту приняли. Я бедная труженица, и у меня всего десять центов на дорогу домой». Она показала ему раскрытую сумочку, в которой были только губная помада, пудреница и монета в десять центов. Потом Моника пошла дальше, сверкая бриллиантовым браслетом при свете фонарей. Шофер говорит, что она выглядела как кинозвезда. На ней было платье из золотой парчи, скроенное как индийское сари, и норковый жакет.
      Другой водитель, дежуривший у станции, видел, как Моника пересекла площадь и вошла внутрь. Она по-прежнему была одна.
      В кассе тогда не было никого. Очевидно, Моника опустила монету в турникет и прошла по платформе к последней скамье. Спустя несколько минут она была мертва. Драгоценности, сумочка и жакет остались нетронутыми.
      Мы не обнаружили доказательств, что кто-то был с ней на платформе. Второй водитель подобрал пассажира сразу после того, как видел Монику входящей на станцию. По-видимому, больше вблизи никого не было. Кот мог поджидать на платформе, мог следовать за Моникой по улице, оставшись не замеченным двумя таксистами, или мог прибыть на «Шеридан-сквер» поездом и застать там Монику. Если она сопротивлялась, то признаков борьбы не было, а если кричала, то никто ее не слышал.
      — Такая девушка наверняка участвовала в тысяче скандальных историй, — заметил Эллери. — Я сам слышал о нескольких.
      — Теперь я лучший авторитет в области тайн Моники, — вздохнул его отец. — Например, могу тебе сообщить, что у нее под левой грудью шрам от ожога, который она заработала отнюдь не потому, что упала на горящую плиту. Я знаю, где и с кем была Моника в феврале сорок шестого года, когда она исчезла, а ее отец поднял на ноги и нас, и ФБР. Вопреки тому, что писали газеты, ее младший брат Джимми не имел к этому никакого отношения — он только что вернулся из армии, и у него были свои проблемы, связанные с адаптацией к гражданской жизни. Я знаю, как Моника заполучила фото Легса Дайамонда с автографом, которое до сих пор висит на стене в ее спальне, и это произошло не по той причине, о которой ты думаешь. Я знаю, кто и почему просил ее уехать из Нассау в том году, когда был убит сэр Харри Оукс . Я знаю даже то, что неизвестно самому Дж. Парнеллу Томасу , — что она с 1938-го по 1941 год была членом коммунистической партии после того, как вышла из Христианского фронта и занялась йогой под руководством свами Лала Дхайаны Джексона.
      Да, сэр, мне все известно о Попрыгунье Лине, или Монике Сорвиголове, — продолжал инспектор, — кроме того, каким образом ее задушил Кот. Не сомневаюсь, Эллери, что если бы Кот подошел к ней на платформе и сказал: «Извините, мисс Маккелл, я Кот и намерен задушить вас», то она бы отодвинулась и воскликнула: «Как интересно! Садитесь и расскажите о себе».
      Эллери встал и быстро прошелся по гостиной. Инспектор Квин смотрел на его мокрую спину.
      — Вот на этом мы и застряли, — сказал он.
      — И больше ничего?
      — Абсолютно ничего. Не могу порицать Маккелла-старшего за предложенное вознаграждение в сто тысяч долларов, но это только дает газетам повод для зубоскальства, а десяти тысячам чокнутых — для приставания к нам с «информацией об убийце». К тому же нам не пойдет на пользу, если у нас под ногами будут путаться нанятые Маккеллом высокооплачиваемые частные детективы.
      — А как насчет следующей мыши?
      — Номера пять? — Инспектор хрустнул суставами пальцев, которые загибал в мрачном подсчете. — Симона Филлипс, тридцать пять лет, жила с младшей сестрой в квартире без горячей воды на Восточной Сто второй улице. — Он скорчил гримасу. — Эта мышка не смогла бы украсть даже кусочек сыра. У Симоны что-то в детстве произошло с позвоночником, она была парализована ниже пояса и большую часть времени проводила в постели. Так что противник из нее был никакой.
      — Да-а. — Эллери поморщился, посасывая лимон. — Это игра не по правилам даже для Кота.
      — Убийство произошло поздно вечером в пятницу 19 августа — спустя десять дней после гибели Моники Маккелл. Селеста — младшая сестра — около девяти часов поправила Симоне постель, включила ей радио и ушла в соседний кинотеатр.
      — Так поздно?
      — Она пошла только на художественный фильм. Селеста говорит, что Симона очень не любила оставаться одна, но ей нужно было хоть раз в неделю выбираться из дому.
      — Так это был заведенный порядок?
      — Да. Селеста уходила каждую пятницу — и это был единственный отдых, который она себе позволяла. Симона была беспомощна, а кроме Селесты, у нее никого не было. Короче говоря, Селеста вернулась в начале двенадцатого и обнаружила сестру задушенной оранжево-розовым шелковым шнуром, завязанным на шее.
      — Калека едва ли могла сама кого-то впустить. Не было никаких признаков взлома?
      — Селеста, уходя, никогда не запирала входную дверь. Симона смертельно боялась утечки газа и пожара, боялась оказаться беспомощной в отсутствие сестры. Незапертая дверь ее успокаивала. По той же причине они держали телефон, который был им явно не по карману.
      — Вечером в прошлую пятницу было почти так же жарко, как сейчас, — пробормотал Эллери. — Люди наверняка толпились у подъездов, высовывались из окон. Неужели никто ничего не видел?
      — У нас есть столько показаний, что ни один посторонний не входил в дом через парадную дверь между девятью и одиннадцатью, что я убежден: Кот вошел черным ходом. Задняя дверь выходит во двор, куда можно попасть из других домов и двух переулков. Квартира сестер Филлипс находится сзади на первом этаже. В подъезде темно — там только лампочка в двадцать пять ватт. Так что убийца вошел и вышел через черный ход. Но мы все обыскали внутри и снаружи и ничего не нашли.
      — Криков не было?
      — Если она и кричала, то никто не обратил на это внимания. Ты же знаешь, что представляет собой жилой район мутной ночью — на улицах полно детей, которые вопят не переставая. Но я думаю, она не издала ни звука. Никогда не видел такого ужаса на человеческом лице. Вдобавок к парализованной нижней части тела ее парализовал страх. Симона не могла оказать никакого сопротивления. Не удивлюсь, если она просто сидела открыв рот и выпучив глаза, пока Кот вынимал шнур, обматывал его вокруг ее шеи и натягивал. Эта работа была для него самой легкой. Инспектор с трудом поднялся на ноги.
      — Выше пояса Симона была очень толстая. У нее словно отсутствовали кости и мускулы.
      — Musculus , — произнес Эллери, посасывая лимон. — Маленькая беспомощная мышка.
      — Ну, она была прикована к постели больше двадцати пяти лет. — Старик поплелся к окну. — Ну и духота!
      — Симона, Селеста...
      — Что-что? — рассеянно переспросил инспектор.
      — В этих именах есть нечто галльское. Фантазия матери? А если нет, то откуда фамилия Филлипс?
      — Их отец был французом и носил фамилию Филлипп, но англизировал ее, прибыв в Америку.
      — А мать тоже была француженкой?
      — Думаю, да, но они поженились в Нью-Йорке. Филлипс занимался экспортом-импортом и заработал состояние во время Первой мировой войны, но все потерял из-за краха 1929 года и пустил себе пулю в лоб, оставив миссис Филлипс без единого цента.
      — С парализованной дочерью. Ей пришлось туго.
      — Миссис Филлипс зарабатывала шитьем, и, по словам Селесты, они отлично справлялись. Селеста даже поступила в университет, но миссис Филлипс умерла от плевропневмонии пять лет назад.
      — Воображаю, каково пришлось Селесте.
      — Да, ее жизнь не походила на персиковое мороженое. Симона нуждалась в постоянном внимании, и Селеста была вынуждена бросить учебу.
      — Ну и как же она устроилась?
      — Стала работать манекенщицей в магазине одежды, с которым сотрудничала ее мать. У девушки прекрасная фигура, и вообще Селеста очень хороша собой. Она сказала мне, что могла бы зарабатывать гораздо больше где-нибудь еще, но магазин находился неподалеку от их дома, а ей нельзя было надолго оставлять Симону. У меня сложилось впечатление, что Селеста была под каблуком у сестры, и это подтверждают соседи. Они говорили мне, что Симона постоянно хныкала, жаловалась и цеплялась к младшей сестре, которую все считали святой.
      — Скажи-ка, — осведомился Эллери, — в прошлую пятницу эта святая отправилась в кино одна?
      — Да.
      — Она всегда так делала?
      Инспектор казался удивленным.
      — Не знаю.
      — Мог бы постараться узнать. — Эллери наклонился, чтобы разгладить морщинку на ковре. — У нее есть приятель?
      — Не думаю. По-моему, ей просто не представлялась возможность встречаться с мужчинами.
      — Сколько ей лет?
      — Двадцать три.
      — Закат юности... Шнур был из индийского шелка?
      — Да.
      Ковер вновь стал гладким.
      — И это все, что ты можешь мне сообщить?
      — Есть еще много всего — особенно насчет Абернети, Вайолет Смит и Моники Маккелл.
      — Что именно?
      — Хочешь знать все подробности? С удовольствием сообщу тебе.
      Эллери немного помолчал.
      — Ты не обнаружил никакой связи между кем-нибудь из пяти жертв? — спросил он.
      — Ни малейшей.
      — Никто из них не знал друг друга?
      — Насколько нам известно, нет.
      — У них не было общих друзей, знакомых, родственников?
      — Пока что мы их не обнаружили.
      — А как насчет их религиозных убеждений? — неожиданно поинтересовался Эллери.
      — Абернети принадлежал к епископальной церкви — до смерти отца он даже учился на священника, но бросил занятия, чтобы ухаживать за матерью, и нет данных, что он возобновил их после ее смерти. Вайолет Смит происходила из лютеранской семьи. Насколько мы знаем, она не посещала церковь. Семья изгнала ее много лет назад. Моника Маккелл была пресвитерианкой , как и все Маккеллы. Ее родители исправно ходили в церковь, и сама она, как ни странно, тоже была религиозной. Райан О'Райли был глубоко верующим католиком. Родители Симоны Филлипс были французскими протестантами, но сама она интересовалась «Христианской наукой» .
      — Их пристрастия, неприязни, привычки, хобби?
      Инспектор отвернулся от окна:
      — Что-что?
      — Я ищу общий знаменатель. Жертвы относятся к самым различным социальным группам. Но между ними должно быть нечто общее.
      — Нет ни малейших указаний на то, что эти бедняги были хоть как-то связаны друг с другом.
      — Да, насколько тебе известно.
      Инспектор рассмеялся:
      — Эллери, я верчусь на этой карусели с первого круга и уверяю тебя, что в этих убийствах столько же здравого смысла, сколько в нацистском крематории. Они не происходили по какому-либо графику. Интервалы между ними составляют девятнадцать, двадцать шесть, двадцать два и десять дней. Правда, все произошли в ночное время, но ведь коты бродят по ночам, не так ли?
      Все жертвы — жители Нью-Йорка. Восточная Девятнадцатая улица возле Грамерси-парка, Западная Сорок четвертая между Бродвеем и Шестой авеню, Западная Двадцатая около Девятой авеню, угол Парк-авеню и Пятьдесят третьей (в этом случае жертва погибла под Шеридан-сквер в Гринвич-Виллидж) и Восточная Сто вторая.
      Экономическое положение? От миллионера до бедняка. Социальное? То же самое — разнообразное. Мотив? Не деньги, не ревность и не что-либо личное. Нет никаких указаний на преступления на почве секса.
      Эллери, это убийства ради самих убийств. Враги Кота — все человечество. Каждый, кто ходит на двух ногах. Вот что варится в нью-йоркском котле, если хочешь знать мое мнение. И если мы не прикроем это варево крышкой, оно закипит и выльется наружу.
      — Все же, — заметил Эллери, — я должен сказать, что для неразборчивого в жертвах, кровожадного и ненавидящего все человечество злодея Кот демонстрирует уважение к определенным ценностям.
      — К ценностям?
      — Ну, возьмем время. Кот использует его на манер Торо — как поток, в котором ловят рыбу. Чтобы поймать Абернети в его холостяцкой квартире, он шел на риск, ведь его могли увидеть или услышать при входе или выходе, так как Абернети рано ложился спать. Более того, у Абернети редко бывали посетители, поэтому появление кого бы то ни было у его двери в обычные часы могло возбудить любопытство соседей. Что же делает Кот? Он умудряется договориться с Абернети о свидании в такое время, когда жильцы дома уже спят. Чтобы добиться этого, требовалось совершить настоящий подвиг — заставить закоренелого холостяка изменить многолетней привычке. Как ему это удалось — непонятно.
      В случае Вайолет Смит ты не можешь отрицать, что Кот либо снова назначил свидание, либо тщательно изучил ее деловой график и выбрал время, когда очень занятая леди находилась в квартире одна.
      О'Райли был наиболее уязвим, когда возвращался домой после вечерней работы в Бруклине. Именно тогда Кот и поджидал его в подъезде. Снова удачный выбор времени, верно?
      Инспектор Квин слушал без комментариев.
      — Моника Маккелл — женщина, очевидно спасавшаяся от самой себя. А такие женщины любят теряться в толпе. Моника постоянно окружала себя людьми. Она не случайно любила метро. И в этом смысле представляла для Кота проблему, но он все же настиг ее одну в том месте и в то время, когда смог осуществить свой ужасный замысел. Интересно, сколько ночей он выслеживал ее, выбирая удобный момент?
      И парализованная Симона. Легкая добыча, если только добраться до нее. Но как это сделать незаметно? Дом, полный жильцов, лето... Дневное время отпадало, даже когда Селеста была на работе. А по ночам сестры всегда были вместе. Всегда? Ну, не совсем. В пятницу вечером Селеста ходила в кино. А когда задушили Симону? В пятницу вечером.
      — Ты закончил?
      — Да.
      — Весьма убедительно и правдоподобно, — вздохнул инспектор. — Но ты исходишь из предпосылки, что Кот подбирает жертвы заранее. А если я буду исходить из того, что его жертвы случайны? Эту теорию подтверждает полное отсутствие связи между ними.
      В таком случае Кот, случайно бродя поздно вечером по Западной Сорок четвертой улице, выбрал наугад один из домов, квартиру на верхнем этаже из-за близости выхода на крышу, представился торговцем нейлоновыми чулками или французскими духами и задушил Вайолет Смит, девушку по вызову.
      Вечером 18 июля Кот вновь почувствовал жажду убийства, и случай привел его в Челси. Было около полуночи — его излюбленное охотничье время. Он последовал в подъезд за маленьким усталым человечком — и это явилось концом труженика-ирландца по фамилии О'Райли. С таким же успехом это мог оказаться Уильям Миллер, служащий конторы по отправке грузов, который возвращался домой после свидания с девушкой из Бронкса около двух часов ночи и поднимался по лестнице, под которой лежало еще теплое тело О'Райли.
      Рано утром 9 августа Кот бродил по Гринвич-Виллидж. Заметив одинокую женщину, он последовал за ней на станцию метро «Шеридан-сквер», и это явилось концом дамы из нью-йоркского высшего общества, любившей исполнять обязанности бармена.
      Вечером 19 августа Кот шлялся в районе Сто второй улицы в поисках очередной подходящей шеи, забрел в темный двор и увидел в одном из окон первого этажа толстую молодую женщину, лежащую в кровати в одиночестве. Это был конец Симоны Филлипс.
      Теперь скажи — есть хоть что-нибудь, не укладывающееся в эту теорию? Абернети?
      — Ты вынес Абернети за скобки, — промолвил Эллери. — С таким пустым местом это неудивительно. Но он мертв — задушен одним из шелковых шнуров, — и разве ты сам не сказал, что у него была назначена встреча с убийцей?
      — Я сказал, что на это указывает ситуация. Но возможно, что это не так... Что-то могло заставить Абернети засидеться позже обычного времени — быть может, он слушал радио или задремал в кресле, а Кот в это время бродил по дому, увидел свет под дверью, постучал...
      — И Абернети его впустил?
      — Ему было достаточно только отпереть дверь.
      — В полночь?
      — Может быть, Абернети просто забыл защелкнуть замок, и Кот вошел, а уходя, освободил пружину.
      — Тогда почему Абернети не кричал и не спасался бегством? Как он позволил Коту, сидя в кресле, зайти ему за спину?
      — Он мог... ну, как Симона Филлипс, окаменеть от испуга.
      — Да, — согласился Эллери. — Полагаю, это возможно.
      — Я тебя понимаю, — сказал инспектор. — Конечно, случай с Абернети в мою теорию не вписывается. — Он пожал плечами. — Я не говорю, что ты не прав, Эл. Но ты сам видишь, с чем мы столкнулись, и какое дело свалилось на мои плечи. Даже если все на этом и закончится, то, что уже произошло, — достаточно скверно. Но ты же понимаешь, что Кот на этом не остановится. Будут новые жертвы до тех пор, пока мы его не поймаем или он не умрет от переутомления. Как нам это предотвратить? Во всех Соединенных Штатах не хватит копов, чтобы обезопасить каждую щель и уголок такого города, как Нью-Йорк. Мы даже не можем быть уверены, что Кот ограничит свою деятельность Манхэттеном. В других районах тоже это понимают. Публика аналогично реагирует в Бронксе, Бруклине, Куинсе, Ричмонде. Черт побери, это ощутимо даже на Лонг-Айленде, в Уэстчестере, Коннектикуте, Нью-Джерси... Иногда мне кажется, что это дурной сон!
      Эллери открыл рот, но отец не дал ему заговорить.
      — Позволь мне закончить. Ты считаешь, что потерпел неудачу в деле Ван Хорна и что из-за этого погибли два человека. Видит Бог, я пытался помочь тебе выбросить это из головы. Но очевидно, нельзя успокоить чужую совесть. Мне оставалось только сидеть и слушать, как ты клянешься бородой всех пророков, что никогда больше не будешь вмешиваться ни в одно расследование.
      Но, сынок, это особое дело. Оно сложно не только само по себе, но и из-за создаваемой им атмосферы. Ведь наша задача не ограничивается раскрытием нескольких убийств — нужно предотвратить катастрофу общегородского масштаба. Не хмурь брови, Эл, — я знаю, что она приближается. Это только вопрос времени. Достаточно одного убийства в неподходящем месте... Все мои коллеги с радостью уступят мне всю славу этого сенсационного расследования — хотя они жалеют старика, но сами не жаждут за него браться. — Инспектор посмотрел в окно на Восемьдесят седьмую улицу. — Я уже говорил, что мне показалось, будто у комиссара имелись какие-то особые соображения, когда он поручил мне руководство группой по охоте на Кота. Босс считает тебя чокнутым, но часто спрашивает у меня, когда ты наконец выйдешь из депрессии и снова начнешь использовать талант, которым наградил тебя Бог. По-моему, Эллери, он потому и дал мне это поручение.
      — Почему?
      — Чтобы заставить тебя принять участие в расследовании.
      — Ты шутишь!
      Отец старался не смотреть на него.
      — Комиссар не мог так поступить! — сердито воскликнул Эллери. — Неужели он решился на такую грязную уловку?
      — Чтобы остановить этот кошмар, сынок, я бы решился и на большее. Да и что в этом такого? Ты не супермен, и никто не ждет от тебя чудес. В какой-то мере это даже вызов твоим способностям. А в случае крайней необходимости люди используют любой шанс — даже самый сомнительный, и такая старая развалина, как комиссар, — не исключение.
      — Спасибо за комплимент, — усмехнулся Эллери.
      — Шутки в сторону, Эл. Для меня было бы тяжелым ударом, если бы ты отказал мне в помощи, когда я более всего в ней нуждаюсь. Как насчет того, чтобы поучаствовать в деле?
      — Знаешь, — заметил его сын, — ты очень умный и хитрый старикан.
      Инспектор ухмыльнулся.
      — Естественно, папа, если бы я думал, что могу тебе помочь в таком серьезном деле, то... Но, черт возьми, мне, как девушке, и хочется, и колется. Дай мне выспаться и подумать. В моем теперешнем состоянии от меня никакой пользы ни тебе, ни кому бы то ни было.
      — Конечно, — заторопился инспектор. — Господи, я произнес целую речь! И как только политики могут такое проделывать? Что скажешь еще об одной порции лимонада с глотком джина, чтобы уменьшить горечь?
      — Мне для этого понадобится больше чем глоток.
      — Предложение принято.
      Но оба думали о другом.
 
      Инспектор сидел за кухонным столом, размышляя о том, что обычная психология — пустая трата времени, когда имеешь дело с Эллери. У инспектора одинаково трещала голова от того и другого.
      Он прислонился к кафельным плиткам стены. Чертова жара!..
      Открыв глаза, инспектор увидел склонившегося над ним комиссара нью-йоркской полиции.
      — Проснитесь, Дик, — тормошил его комиссар.
      Эллери, все еще в шортах, стоял в дверях кухни. Комиссар был без шляпы, а его габардиновый пиджак под мышками промок от пота. Инспектор, моргая, смотрел на него.
      — Я сказал им, что уведомлю вас лично.
      — О чем уведомите, комиссар?
      — Кот приобрел еще один хвост.
      — Когда? — Старик облизнул губы.
      — Прошедшим вечером — между половиной одиннадцатого и полуночью.
      — Где? — Инспектор помчался в гостиную, схватив туфли.
      — В Центральном парке, неподалеку от входа со Сто десятой улицы. В кустах за камнем.
      — Кто?
      — Битрис Уилликинс, тридцать два года, не замужем, единственная опора пожилого отца. Она привела его в парк подышать воздухом и, оставив на скамейке, отошла за водой. Битрис так и не вернулась, и старик наконец позвал полицейского. Тот обнаружил ее в паре сотен футов, задушенную оранжево-розовым шелковым шнуром. Кошелек не тронут. Ее ударили по голове сзади, оттащили в кусты и там задушили, очевидно когда она была без сознания. Внешние признаки изнасилования отсутствуют.
      — Нет, папа, — остановил отца Эллери. — Эта рубашка вся промокла. Вот свежая.
      — Кусты, парк... — пробормотал инспектор. — Тут есть надежда, что... На земле есть следы ног?
      — Пока их не нашли. Но, Дик, — промолвил комиссар, — есть проблема...
      Инспектор смотрел на шефа, пытаясь застегнуть рубашку. Эллери сделал это за него.
      — Битрис Уилликинс жила на Западной Сто двадцать восьмой улице.
      — На Западной... — машинально повторил инспектор, залезая в рукава пиджака, который держал за его спиной Эллери, не сводивший глаз с комиссара.
      — Возле Ленокс-авеню.
      — В Гарлеме?!
      Комиссар вытер шею.
      — На сей раз это может произойти, Дик. Если кто-нибудь потеряет голову...
      Смертельно побледнев, инспектор Квин бросился к двери:
      — Это на всю ночь, Эллери. Иди спать.
      Но Эллери спросил:
      — Что может произойти, если кто-нибудь потеряет голову, комиссар?
      — Взрыв, который разнесет Нью-Йорк почище, чем Хиросиму.
      — Пошли, комиссар, — нетерпеливо позвал из прихожей инспектор.
      — Подождите. — Эллери почтительно смотрел на комиссара, а тот так же почтительно смотрел на него. — Если вы дадите мне три минуты, я пойду с вами.

Глава 3