Глава 1

Самым удивительным во всем этом было то, что именно тогда мне вспомнилась Анжелика. В тот вечер я был с женой и Фаулерами в театре. После спектакля Пол и Сандра зашли к нам пропустить по стаканчику, а потом я отвез их в Гринвич-Виллидж[1]. Понятия не имею, почему именно тогда, отвозя их, я подумал об Анжелике. Минули многие месяцы, может быть, даже годы, как я излечился от того, что было; к тому же сегодняшний вечер ничем не мог напомнить мне тот бурный «европейский» период моей жизни, когда Анжелика была моей женой и – как мне тогда казалось – единственной в моей жизни любовью. Пол и Сандра знали ее именно по тем временам, причем у Пола, как мне всегда казалось, несмотря на блестящую карьеру и важное положение, которого он добился, до сих пор сохранилось что-то от беззаботной веселости Анжелики. Но ведь с Полом я виделся часто, и он никогда не будил во мне мысли о моей первой жене. Скорее во всем была виновата атмосфера Гринвич-Виллиджа. Хотя мы никогда не жили здесь вместе, именно Виллидж был самым подходящим местом для Анжелики. Да, наверное, именно потому она так живо возникла перед моими глазами, как сети бы только вчера бросила меня и моего сына там, в Портофино[2], уехав с Кэролом Мейтлендом.

И вдруг – это уж совсем невероятно! – я увидел ее из окна автомобиля, словно духа, вызванного на спиритическом сеансе Она стояла на тротуаре возле серого, обшарпанного дома на Западной Десятой улице и расплачивалась с водителем такси.

Только глубокое изумление, потому что ничем иным это просто не могло быть, явилось причиной того, что я остановил машину и выскочил, чтобы поздороваться с ней. Такси как раз отъехало, а Анжелика стояла и что-то искала в своей сумочке.

– Хелло, Анжелика! – окликнул я ее.

Одной из характерных черт Анжелики было то, что она никогда не показывала удивления. Она только взглянула на меня своими огромными глазами и сказала:

– О, Билл... Билл...

Прежде, сразу же после развода и в начале моего второго супружества, я тысячи раз старался представить себе такую встречу, и мне всегда казалось, что это будет Великий Момент, исполненный драматического напряжения. Но теперь, когда Анжелика стояла передо мной, она не будила во мне никаких чувств.

– А я не предполагал, что ты в Нью-Йорке, – сказал я.

– Я приехала только неделю назад.

Я не допытывался, относится ли этот срок и к Кэролу Мейтленду.

– Ты вышла вторично замуж?

– Нет, не выходила.

Она повернулась, намереваясь уйти, и только тогда, в свете фонаря, я смог лучше рассмотреть ее. Она была так же прекрасна, как и прежде. Я всегда считал, что она самая красивая женщина, из всех, которых я встречал в жизни. Поразительным было то, что на ее лице отсутствовали столь типичные для Анжелики беззаботность и уверенность в том, что она лучше всех знает, что ей нужно. Она выглядела больной и встревоженной.

– Ты неважно себя чувствуешь? – спросил я.

– Да, мне не по себе. Я недавно перенесла грипп. Вообще-то мне не следовало еще выходить, но я была должна.

Наконец Анжелика обнаружила в сумочке ключ, который все время искала.

– Ты живешь в этом доме?

– И да и нет. В сущности, это квартира какого-то приятеля Джейми. Сейчас он отдыхает в Мексике и на это время сдал мне свое жилище.

– Ты живешь здесь одна?

– Да Джейми предпочитает жить в восточном районе, там он чувствует себя свободнее. – Анжелика старательно избегала моего взгляда. – Джейми – писатель, – пояснила она, – и переживает теперь неудачный период. Но я уверена, что это пройдет и он напишет что-нибудь по-настоящему стоящее.

Я подумал, что Анжелика, в сущности, ничуть не изменилась. Или она никогда не перерастет эту манию преклонения перед очередным литературным гением? Ведь даже я не вылечил ее от этого... И Кэрол Мейтленд тоже.

Я почувствовал легкую неприязнь к этому Джейми, хотя вообще-то мне до него не было никакого дела.

Анжелика стояла передо мной с ключами в руке. Она не приглашала меня зайти, но и не обнаруживала желания попрощаться. Сухим, безразличным тоном она спросила:

– Думаю, ты уже бросил писать?

– Угадала. Я действительно теперь ничего не пишу. Понял, что из меня никогда не получится хороший писатель.

Анжелика играла с ключами, легонько подбрасывая их. Я заметил на среднем пальце ее правой руки перстень с гранатами, уложенными в форме дельфина. Это было обручальное кольцо моей матери, которое я подарил Анжелике шесть лет назад, перед нашей свадьбой. Вид кольца и то, что она продолжает его носить, совершенно выбили меня из колеи. Анжелика продолжала говорить все тем же безучастным тоном:

– Я слышала, ты женился на Бетси Коллингхем, это правда? Кажется, я читала в газете о вашем обручении.

– Да. Это правда. Я руковожу отделом рекламы.

– Руководишь... чем?..

Анжелика покачнулась, и у меня мелькнула мысль, не пьяна ли она, но я помнил, что она никогда не пила больше одного коктейля – да и то в самых исключительных случаях.

– И ты счастлив, не так ли? Потому что это самое важное. То есть я хотела сказать, что...

Она покачнулась так сильно, что упала бы, если б я вовремя не подхватил ее. Тело ее было горячим и безвольным – я чувствовал это через рукав ее плаща.

– Но ты совсем больна! – воскликнул я обеспокоенно.

– Нет, это ничего, это сейчас пройдет. Просто недолеченный грипп. Извини меня, Билл.

– Ты должна немедленно лечь. Давай, я провожу тебя домой, – сказал я, вынимая из ее руки ключи.

– Нет... нет... В самом деле... Я сейчас...

Я помог ей подняться по лестнице и отпер застекленную входную дверь. Квартира находилась на четвертом этаже; прямо с лестничной площадки мы попали в маленькую прихожую, а оттуда – в гостиную со стенами цвета лососины. Там не было никакой мебели, кроме разболтанного стола и смешного викторианского кресла, украшенного оленьими рогами – довольно странная идея. Через открытую дверь видна была спальня и разбросанная одежда Анжелики.

Она тяжело опустилась в кресло, а я пошел в спальню и принес ей оттуда пижаму.

– Ты сможешь сама раздеться? – спросил я.

– Конечно... и прошу тебя, Билл... В самом деле в этом нет необходимости!

Из спальни я прошел в кухню, совмещенную с ванной. На столе валялись банки из-под джема и грязные тарелки. Когда мы расставались, Анжелика категорически отказалась взять у меня деньги. Однако, я знал, что незадолго до нашего развода она унаследовала что-то после смерти своего деда. Я подумал, что сейчас она скорее всего сидит без денег.

Когда я вернулся в спальню, Анжелика уже лежала в постели в пижаме, застегнутой под самый подбородок. Она была похожа на усталого, беспомощного ребенка... на нашего сына Рики.

– Может, вызвать врача? – спросил я.

– Нет, нет! Врач мне не нужен! Я чувствую себя нормально.

Она слабо улыбнулась и добавила:

– А теперь уходи, Билл, пожалуйста! Спасибо тебе за все, но нам не следует устанавливать дипломатические отношения...

Анжелика откинулась на подушки. При этом движении ее пижама приоткрылась. Я увидел шею, покрытую синяками. Подушки лежали неровно, неудобно, и я приподнял ее голову, чтобы их поправить. Когда я взялся за угол подушки, моя рука наткнулась на что-то холодное и твердое. Через секунду я уже держал в руке кольт сорок пятого калибра. Я не верил своим глазам. Пистолет у Анжелики! Она всегда была настолько лишена всякой театральности, что вид пистолета под подушкой удивил меня так же, как если бы я обнаружил в ее постели маленького леопарда.

– Зачем ты его здесь держишь? – спросил я.

Она не заметила, что я вынул пистолет. Услыхав вопрос, она повернулась в мою сторону и сделала слабое движение той рукой, на которой носила мое кольцо, как если бы хотела отобрать у меня оружие.

– Дай сюда, – сказала она.

– Зачем тебе пистолет?

– Тебя это не касается! – сказала она неприязненно. – Просто он мне нужен.

Я снова взглянул на ее шею. Анжелика поймала мой взгляд и подняла руку, чтобы застегнуть пуговицу, однако я опередил ее и сильнее распахнул пижаму. На всей шее Анжелики были видны огромные сине-черные синяки.

– Тебя кто-то хотел задушить? – спросил я.

– Билл, прошу тебя...

– Когда это было?

– Ах, я не помню... может, несколько дней назад. Ничего серьезного. Просто он был пьян. Видишь ли, он...

– Кто он? Этот твой Джейми?

– Да.

– И ты не обращалась в полицию?

– Разумеется, нет.

В этот момент в кухне раздался звонок. Звонивший не отрывал пальца от кнопки.

– Он будет так звонить всю ночь, – сказала Анжелика усталым голосом.

– Джейми?

Она кивнула.

– Я не хотела, чтобы он приходил сюда. Я вышла из дому, чтобы встретиться с ним в баре... Но он не пришел. Я могла бы догадаться, что он заявится сюда!

– Сейчас я избавлю тебя от него, – сказал я.

Маска, которую она с таким усилием старалась удержать на лице, внезапно исчезла. Ее гордость, ее неприязнь, чувства, которые она ко мне питала, – все это теперь не имело никакого значения.

– Умоляю тебя, Билл, объясни ему. Скажи, что я ждала его в баре, что я больна... что не могу с ним увидеться. Во всяком случае не сегодня.

Бьющий по нервам звонок на секунду прервался, но только для того, чтобы возобновиться снова. Положив пистолет на постель, я вернулся в гостиную. Голос Анжелики догнал меня:

– Не делай ему ничего плохого, Билл. Это не его вина. Ему вернули рукопись, над которой он работал два года. Поэтому, если он немного пьян, не обижайся на него. Он мне нужен! Он любит меня по-своему...

Любит ее по-своему! Я не хотел больше ничего слышать. Это было слишком пошло. Я спустился вниз. Через застекленную входную дверь я увидел мужчину; опершись о стену, он держал палец на кнопке звонка. Я отворил дверь, подошел к нему и оттолкнул в сторону. Он покачнулся, утратил на какой-то миг равновесие, но тут же снова выпрямился.

В свете маломощной лампочки над дверью ему можно было дать не более девятнадцати лет. И хотя он был пьян, я должен был признать, что передо мной один из самых красивых парней, каких я когда-либо видел. У него были вьющиеся черные волосы и такие же черные глаза. Я представил себе его вместе с Анжеликой, и во мне пробудились какие-то остатки дремлющей в неведомых уголках моей души абсурдной ревности.

– Я прошу вас немедленно уйти отсюда, – сказал я. Он продолжал смотреть на меня, хлопая глазами и покачиваясь. Потом он отодвинулся от меня и снова прижал пальцем кнопку звонка.

Я схватил его за плечо и резко развернул в свою сторону. Он бросился на меня и попытался ударить. Я отступил на шаг в сторону, а когда он хотел миновать меня и войти в квартиру, съездил ему по физиономии, от чего он тяжело повалился на порог.

Я смотрел на поверженного Джейми, а сердце в моей груди билось в триумфальном ритме победы.

Однако я тут же подумал, что не смогу его так оставить. Я вышел из холла на улицу. Как раз в эту минуту перед домом остановилось такси, из которого вышла какая-то женщина. Я махнул рукой водителю и вернулся к Джейми. Я вывернул карманы его плаща и обнаружил бумажник с более чем скромным содержимым – в нем было всего три доллара. Я вынул деньги, а бумажник сунул обратно в карман.

В это время приехавшая на такси женщина вошла в холл. Это была высокая блондинка с большими нагловатыми глазами.

– Ой!.. Мальчики... мальчики! – сказала она. – Это плохая игра.

Она вынула ключ и начала подниматься по лестнице, а я за это время успел поднять Джейми и поставить его на ноги. Он уже пришел в себя, но все еще был оглушен. Я усадил его в такси и, назвав водителю какой-то адрес в Бруклине, вручил ему десятидолларовый банкнот.

– Пожалуйста, не позволяйте ему вылезти, пока не доставите на место, – попросил я таксиста. – Дома его ждет старушка-мать.

Когда я снова вернулся в квартиру, Анжелика продолжала лежать в кровати, но пистолет исчез.

– Ты ничего ему не сделал? – спросила она.

– Нет, – сказал я. – Успокойся, я ничего ему не сделал.

Я рассказал ей немудреную историю, придуманную, когда я поднимался по лестнице, как мне удалось уговорить его перестать скандалить и вернуться домой. Не знаю, поверила ли она, но мне это было совершенно без разницы.

– Я не хотела вмешивать тебя во все это, – сказала она. – Правда, не хотела. Ни за что на свете. Но... если бы ты его знал! В сущности, он очень порядочный парень Просто он очень несчастлив. Да, просто несчастлив. Джейми...

Вдруг она начала плакать, уткнувшись лицом в подушку.

– Анжелика... – сказал я робко.

– Уходи, – ответила она, приподнимаясь. Ее лицо так переменилось, что мне показалось, будто я вижу совершенно чужую женщину – Возвращайся к яхтам Коллингхема, к его "кадиллакам"!

Чары рассеялись немедленно. Здесь не было ничего моего. Даже не оглянувшись, я вышел из спальни в гостиную, бросил на столик ключи и выбежал на улицу.

Я чувствовал себя так, словно чудом избежал катастрофы.

Глава 2

Когда я, наконец, вернулся домой на Бикмен-плейс, шел второй час ночи. Бетси в очках на носу лежала в постели. Увидев меня, она сняла очки и улыбнулась. Всю жизнь она считала себя безобразной и заявляла, что если кто-нибудь захочет жениться на ней, то исключительно ради ее состояния. Это просто было ее навязчивой идеей, от которой она страдала, пока на ней не женился я.

При виде Бетси и ее теплой улыбки, я ощутил внезапно захлестнувшую меня волну нежности.

Она не спросила меня о причине моего позднего возвращения. Бетси всегда подчеркивала мое право на полную независимость и свободу. Делала она это потому, что Коллингхемы были просто непристойно богаты, а я работал в их отделе. Она не хотела дать мне почувствовать, что она дочь моего шефа.

– Рики еще не спал, когда я вернулась из театра, – сказала она. – Элен никак не могла с ним справиться. Мне пришлось петь ему, пока он не заснул.

Возвращаясь на автомобиле домой, я решил рассказать ей все об Анжелике, потому что до этого я ничего не скрывал от Бетси. Однако теперь, когда я начал раздеваться, все это показалось мне далеко не столь простым. Я знал, что Бетси всегда чувствовала себя уязвленной красотой Анжелики, которую я когда-то так сильно любил. Знал я также, что в глубине души она все время боится, что Анжелика как мать Рики когда-нибудь захочет отобрать его. Бетси не могла иметь детей, Рики она любила столь же искренне, как и меня. В конце концов я убедил себя, что нет необходимости упоминать о моей встрече с Анжеликой, тем более, что я ее, по всей вероятности, никогда больше не увижу.

Я лег в постель, и мы начали говорить о завтрашней встрече с моим тестем и о Фонде борьбы с лейкемией имени Бетси Коллингхем, который Бетси основала после смерти матери, умершей от белокровия. Когда мать Бетси скончалась, ее отец решительно и безжалостно перенес всю свою любовь на младшую дочь, Дафну До замужества Фонд был единственной вещью на свете, интересовавшей Бетси; теперь же он уступил первое место мне и Рики.

Сейчас приближалось время весеннего отчета комитета Фонда, и наша завтрашняя встреча с Си Джей должна была иметь весьма существенное значение, поскольку Бетси и Пол Фаулер, выполняющий там обязанности директора, собирались начать новый финансовый год, рассчитывая на солидный чек Си Джей. Бетси отдавала себе отчет в том, что этот орешек будет не легко раскусить, поскольку ее отец, финансовый магнат, столь же капризный, сколь и деспотичный, умел выскальзывать из подобных ловушек. В глубине души Бетси была, однако, убеждена, что дело это удастся, и настроение у нее было отличное.

Ее радость была так заразительна, что вскоре я совершенно забыл об Анжелике и Западной Десятой улице. Я был у себя дома, а рядом со мной была жена, которую я любил... В прекрасном настроении я заснул.

Мне приснилась Анжелика. Это был какой-то жуткий кошмар, от которого я проснулся с неистово бьющимся сердцем. Рядом со мной спокойно спала Бетси. Но продолжение моего сна было очень реальным, и внезапно этот контраст между моим счастливым существованием и путанной жизнью Анжелики показался мне ужасным. Вопреки моей воле наши совместно прожитые годы, теперь снова стояли перед моими глазами, словно страницы забытой рукописи, найденной на дне старого сундука.

Все началось очень невинно, когда я после демобилизации закончил оплаченное ВМФ Соединенных Штатов обучение в университете. Билл и Анжелика! Прекрасная, темпераментная дочь овдовевшего профессора английского языка Клакстонского университета. Вся наша жизнь перевернулась благодаря "Жару Юга". Я написал этот первый роман меньше чем за шесть месяцев. Непонятно, каким чудом некое издательство выразило готовность выпустить "Жар Юга" в свет, после чего мы с Анжеликой поженились. Когда на меня посыпались еще менее ожидаемые восторги со стороны критики, когда роман был куплен для экранизации в Голливуде, мы отряхнули с ног своих пыль маленького Клакстона в штате Айова и отплыли завоевывать Европу. После фантастического шестимесячного путешествия по Испании, Италии и Франции мы сняли маленький домик в Провансе. Там должна была начаться наша богатая событиями новая жизнь.

Я уже много лет не думал об этом доме, однако сейчас, когда я лежал без сна, воображение каким-то образом перенесло мою кровать в тот прованский домик. Это не Бетси, а Анжелика, спокойно дыша, спала возле меня. Теплая рука лежала в моей руке. Я был уверен, что это рука Анжелики.

– Ты не спишь, дорогой? – спросила Бетси.

– Нет.

– Что-нибудь случилось?

– Нет, девочка.

Рука жены легонько сжала мои пальцы. Я продолжал вспоминать все, что произошло за первый год нашего пребывания в Провансе. Анжелика родила сына, нашего Рики, а я произвел на свет половину моего второго романа, которую затем изодрал в клочья. В течение следующих двух лет я с тем же результатом брался за новые книги и каждый раз в конце концов отправлял рукопись в корзину, переживая последовательно периоды озлобления, возвращения надежды и откровенной паники.

Наконец под предлогом того, что мне необходимы стимулы для работы, мы начали таскаться с места на место. Я просиживал до поздней ночи в различных бистро, а Анжелика терпеливо торчала там со мной. Рики в это время спал в отеле под опекой французской горничной. В тот год вокруг Анжелики крутилось несколько представителей международной золотой молодежи, из числа которых особо выделялся молодой литератор Кэрол Мейтленд. Он был еще больше, чем я, убежден в своем незаурядном писательском таланте. Анжелика, однако, игнорировала их заигрывания и вела себя так, словно всем миром для нее был я. Для меня же, не имевшего в жизни ничего, кроме ее любви, "она была столь же необходима, как воздух и вода.

И наступил день, когда все кончилось. Мы находились в то время вместе с Кэролом Мейтлендом в Портофино, когда туда явился на яхте мультимиллионера К. Дж. Коллингхема мой коллега по службе на флоте, очаровательный и богатый Пол Фаулер. С ним была Сандра – они только что вступили в брак. Никогда до того времени я не имел случая побывать в обществе столь богатых людей; невероятная самоуверенность американского набоба, покорителя мира, ужасно мне импонировала, но одновременно я еще глубже осознавал собственное ничтожество. Все это общество уже с неделю развлекалось в Портофино, когда однажды вечером я явился на яхту один, без Анжелики, которая осталась с Рики в отеле. Так случилось, что великий Си Джей выкопал где-то экземпляр моего романа "Жар Юга" и развлекался чтением его. С обычной для богатых людей бесцеремонностью он не дал себе труда узнать, что я являюсь автором этого романа, и начал достаточно крепко подшучивать и над автором, и над его творением. Это была последняя капля, переполнившая чашу. Покинув после обеда яхту Коллингхемов, я засел в каком-то портовом кабаке и основательно там надрался. В соответствующем настроении я, пошатываясь, добрел до отеля. Помню, как, взбираясь по крутой лестнице к двери нашего номера, я думал о том, что если бы на свете не было Анжелики, я охотно пустил бы себе пулю в лоб.

Я включил свет в нашей маленькой, скудно меблированной спальне; Рики лежал на своей кроватке, но Анжелики нигде не было. Я нашел только листок, на котором было написано несколько слов:

"Извини меня, Билл. Я уезжаю с Кэролом. Можешь начать дело о разводе. Рики оставляю тебе – я отказываюсь от всех прав на него.

Анжелика".

Даже сейчас, когда я лежал в темноте рядом с Бетси, горечь этой измены, совершенной несколько лет назад показалась мне такой же чудовищной и ничуть не притупленной, как тогда, в маленьком гостиничном номере в Портофино. И я чувствовал, как во мне угасает волнение, вызванное сегодняшней встречей с Анжеликой. Не было, разумеется, смысла винить ее в чем-то – просто она пошла своей дорогой, а я – своей. Счастливым случаем было то, что моя дорога пересеклась с дорогой Коллингхемов и что с их помощью – а особенно с помощью Бетси, – я совершенно вылечился от Анжелики.

Я повернулся на кровати, чтобы коснуться плеча моей жены. Она спала. Я осторожно поцеловал ее, обнял ее плечи и спокойно заснул.

В настоящее время мое положение в издательском комплексе Коллингхема было еще более сложным и деликатным, чем обычно. Оказалась вакантной должность вице-председателя по делам рекламы, и старый Си Джей обещал ее одновременно мне и Дейвиду Маннерсу, который работал в фирме дольше меня и, разумеется, от всего сердца меня ненавидел как любимчика шефа.

Однако в действительности я вовсе не был его любимчиком, а то, что Бетси была моей женой, только ухудшало дело. Несмотря на то, что Си Джей лишь частично отдавал себе в этом отчет, его постоянно злили независимость и самостоятельность Бетси и ее успехи как на почве "Фонда борьбы с лейкемией", так и в супружестве. Я был глубоко убежден, что если бы я сделал какой-нибудь опрометчивый шаг или допустил какую-нибудь ошибку, он немедленно заявил Бетси: "Вот видишь? Разве я не говорил тебе? Вот результаты того, что серьезную работу поручили какому-то бумагомарателю только потому, что он твой муж".

На следующее утро ситуация стала еще более напряженной. Дейвид Маннерс был вызван его величеством единожды, а я – даже два раза. Я был убежден, что Си Джей упомянет о вице-председательстве. Однако каждый раз он как-то откручивался от этого вопроса. В первый раз он вызвал меня, собственно говоря, без всякого повода; а когда я предстал перед ним вторично, он сидел, усмехаясь, за своим огромным письменным столом. У него был широкий рот и блестящие выпученные глаза, что придавало ему сходство с жабой.

– Я как раз вспомнил, – начал он, – что это вроде бы сегодня Бетси собирается зайти ко мне, чтобы подоить меня во благо ее проклятой благотворительности.

Он великолепно знал, как я отреагирую на его слова, так как Си Джей всегда знает, что и с какой целью он делает. Он разработал свою собственную систему испытания людей, держа их в состоянии неопределенности. Если бы я не знал его так хорошо, я охотно прикончил бы его в эту минуту.

– Я надеюсь, что и ты придешь, – сказал он. – Мне пригодится любая моральная поддержка. Ох, уж мне эти занудные бабы! Я боюсь их, как огня!

– А как же, – ответил я спокойно. – Мы собираемся прийти вдвоем.

– Это отлично, мой мальчик. И, Бога ради, скажи своей женушке, чтобы она воздержалась от всех этих возвышенных разговоров, пока я не съем обед. Такие вещи фатально действуют на мое пищеварение. Итак, точно в семь?

Мы явились в Ойстер-Бей точно в семь в полном параде, хотя до этого должны были еще заскочить за Полом и Сандрой, машина которых была в ремонте.

Меня очень радовало, что Пол тоже будет на этом обеде.

По странной иронии судьбы Бетси именно в те минуты, когда она больше всего зависела от поддержки отца, становилась удивительно неловкой и скованной, да и на меня чопорная, исполненная великолепия атмосфера этого дома действовала угнетающе. А Пол великолепно умел сочетать в себе легкий цинизм с детской беззаботностью и юмором – все это привлекало меня к нему еще во времена нашей совместной службы на флоте. Он являл собой великолепное противоядие в отношении Си Джей. Этот калифорниец, происходящий из очень старой и богатой семьи, был возможно, единственной особой, позволяющей себе подшучивать над старым Си Джей, который не только сносил такие шутки, но даже любил их. Кроме того, Си Джей питал слабость к Сандре, эффектной и очень красивой жене Пола. Это была симпатия старого знатока и женолюба.

– Скажу тебе, Билл, под большим секретом, – заявил мне Пол, – как старому другу и испытанному товарищу, что Сандра создана не из плоти и крови, а из самого дорогого пластика А кем? Коварной рекламной братией ваших журналов. С какой целью? Чтобы она являла собой самую совершенную и самую очаровательную вешалку для норок и драгоценностей, а также для перевозки всего этого в "кадиллаке". Я же, бедный, обычный смертный, должен ей все это доставлять. Пожалей меня, Билл, старина! Право же, следовало бы скорее создать Мехо – Бижу – Авто – Фонд имени Сандры Фаулер!

Этот вечер ничем не отличался от всех других вечеров у Си Джей: слишком много прислуги, слишком много еды, слишком много напитков и ужасно много... Дафны.

Дафна Коллингхем, младшая дочь Си Джей, девушка девятнадцати лет, была самой разболтанной соплячкой, какую мне только доводилось видеть. Разумеется, во всем был виноват Си Джей. Если бы он не обожал ее так слепо и некритично, если бы не вбивал ей постоянно в голову, что любой мужчина должен почитать за честь лечь перед ней ниц, она была бы вполне милой девушкой. Во всяком случае она была очень красива: у нее были огромные голубые глаза и грива рыжих волос. Может быть, она даже была по-своему добра и великодушна, но только "по-своему", то есть при условии, что это не требовало от нее какого-либо беспокойства.

В тот вечер за обедом она сидела рядом со мной, в силу чего именно я оказался мишенью для ее достаточно нелепых обольстительных трюков. Она всегда старалась очаровать меня, и я великолепно знал, что делает она это главным образом потому, что хочет досадить Бетси. Эта черта ее характера страшно раздражала меня. С первой минуты моего соприкосновения с Коллингхемами Дафна старалась подчеркнуть, что она красавица, а Бетси – скромная серая мышка. Я здорово злился на нее за это, так как даже сейчас Бетси была весьма чувствительна к подобным вещам.

Си Джей в минуты, свободные от ухаживания за Сандрой, мурлыкал, как кот, с немалым удовольствием поглядывая через широкий стол на свою любимицу Дафну. Но и Пол, искушенный политик, все время любезничал с ней, умело выставляя ее в самом выгодном свете. Все это отодвигало Бетси в тень. Временами я старался поднять ее настроение, посылая ей улыбку, на которую она с благодарностью отвечала. Однако я знал, что Бетси чувствует себя несчастной.

До сих пор никто ни словом не обмолвился о Фонде. Только позже, когда мы, мужчины, отдав должное старому портвейну и сигарам, присоединились к дамам в гостиной, Полу удалось блокировать Дафну и усесться с ней в отдаленном уголке, тогда как я расположился на софе рядом с Сандрой, в результате чего Бетси и ее отец оказались в какой-то мере изолированными от остального общества. Но даже и в этих условиях Си Джей старался затруднить ситуацию со всем коварством, на какое был способен. Однако Бетси мобилизовала всю свою отвагу и начала заранее подготовленную речь. Си Джей немедленно прервал ее.

– Дорогая Бетси, – сказал он, – прошу тебя избавить меня от этих возвышенно-занудных тирад... У меня нет никаких иллюзий относительно цели, которую ты перед собой поставила. Да и ты наверняка не думаешь, будто фейерверк твоего красноречия может склонить меня к благоприятному решению.

Си Джей построил свою речь свободно и аргументированно. При этом он усмехался широкими жабьими губами и вертел в пальцах ножку хрустальной рюмки. Он поведал Бетси, что в отношении финансов каждый человек должен рассчитывать только на себя. Он напомнил ей также, что с момента основания Фонда именно он, Си Джей, почти исключительно финансировал его развитие. Бетси, которая заслуженно гордится расцветом своего дела, должна однако понимать, что не может всегда рассчитывать на великодушие отца.

Я слушал эту лекцию с негодованием. Его доводы были не только неприятными, но и абсолютно лживыми. Бетси основала Фонд исключительно на деньги, полученные ею в наследство после смерти матери; она сама занималась его организацией. К отцу она обращалась только за ежегодной дотацией и соответствующей рекламой в каком-нибудь из журналов Коллингхема. Си Джей знал об этом так же хорошо, как и я.

В противоположном углу гостиной Пол, склонившись над Дафной, что-то шепнул ей на ухо. И почти сразу же они оба присоединились к нам. В этот момент Си Джей как раз закончил свою проповедь:

– Итак, дорогая, тщательно взвесив все обстоятельства, я пришел к выводу, что в этом году ты должна доказать, что великолепно сумеешь справиться с этим сама, без чьей-либо помощи!

Лицо Бетси не отражало никаких чувств, однако я в полной мере осознавал, как хитро нанес ей удар Си Джей. Я был так взбешен, что начал что-то говорить в защиту Бетси. В ответ на это Си Джей недовольно наморщил лоб. Во время моего выступления я перехватил отчаянный взгляд Пола и умолк, смущенный и сбитый с толку. Последовала долгая минута гнетущего молчания.

– Па! – воскликнула вдруг Дафна. – Неужели ты в самом деле не хочешь ничего дать бедной Бетси на ее Фонд?

– Нет, котеночек! Пусть справляется сама!

– Ах, но почему, мой старый котище? – Дафна хихикнула и, сев отцу на колени, обвила руками его шею. – В самом деле, – продолжала щебетать она, – я никогда в жизни не слышала ничего более бессмысленного! Бедная старая Бетси! Что она имеет в жизни, кроме этого своего занудного Фонда? А ведь ты знаешь, па, что без твоей помощи все это пойдет прахом и Фонд обанкротится! Как ты можешь быть таким жестоким?