– Тогда об этом сможет рассказывать только Квинт, а его рассказы ничего не значат. Если не будет тебя, чтобы подтвердить его слова… – Она осеклась и посмотрела Исайе прямо в лицо. – Я дам тебе денег, их хватит, чтобы уехать отсюда далеко. А утром я съезжу в Уильямсберг и оформлю документы по закону. По этим документам ты будешь свободным человеком, и никто не сможет в этом усомниться. Ты больше не будешь рабом. Оставайся дома, пока я не вернусь из города. Я приду к тебе, когда стемнеет, будь готов уехать из «Малверна». Если ты пустишься в путь ночью, то к утру будешь далеко и вне опасности.
      Исайя, который с трудом верил в такую удачу, сказал:
      – Спасибо вам, миссис Вернер.
      Ханна уже направилась к двери. Открыв ее, молодая женщина внимательно посмотрела на Исайю и сказала с угрозой:
      – Слушай меня внимательно. Если ты нарушишь наш договор, если ты не уедешь из Виргинии, то сильно об этом пожалеешь! Это понятно?
      Исайя закивал, однако взгляд его был устремлен не на Ханну, а куда-то за ее спину.
      Она обернулась и увидела, что у двери стоит Генри. На лице его было написано удивление, рот раскрыт. Очевидно, он слышал ее последние слова.
      – Я все объясню потом, Генри. Сейчас я очень устала.
      Генри издал протестующий возглас, но Ханна жестом приказала ему молчать.
      – Проследи, чтобы Исайя… проследи, чтобы Леон вернулся домой, а на завтра освободи его от полевых работ. Я уже сказала, что все объясню потом.
      Совершенно сбитый с толку, не переставая качать головой, Генри увел Исайю.
      Ханна действительно очень устала. Так устала, что даже письмо Майкла не могло поднять настроение. Живот казался ей непомерно тяжелым, а на плечи как будто навалилась огромная тяжесть. Глаза жгло так, словно под веки попали песчинки, кожа лихорадочно горела, а горло саднило – слишком много в этот день ей пришлось кричать.
      Молодая женщина огляделась. Поблизости никого не было. И служанки, и даже Бесс и Андре покинули ее. Ханна раскрыла рот, чтобы позвать кого-нибудь, но тут же раздумала и тихонько засмеялась над собой. Неудивительно, что все ее избегают. Не так давно она вела себя как сумасшедшая. Если она опять закричит, слуги, чего доброго, вообще убегут в лес.
      Она с трудом поднялась по лестнице в свою комнату, сняла часть одежды и упала поперек кровати. Вскоре она погрузилась в беспокойный сон.
      Сновидения были беспорядочны – это были кошмары, в которых сверкали ножи, лилась кровь, ржали черные кони, и неизменно на этом мрачном фоне маячило лицо Майкла, и губы его повторяли снова и снова одно и то же: «Черный ублюдок! Черный ублюдок!»
      Раза два она слышала сквозь сон чьи-то успокаивающие голоса и чувствовала приятное прикосновение холодной влажной ткани к своему горячему лбу.
      Когда молодая женщина окончательно проснулась, комнату заливал солнечный свет. Она застонала и попыталась сесть.
      Над ней склонилась Бесс.
      – Ложиться, ложиться, детка. Не пытаться вставать. Ты, детка, заболеть. Всю ночь у тебя быть жар. Ты кричать и метаться и говорить безумные слова. Ты потеть, как лошадь.
      – Что со мной случилось?
      – Ты переутомиться, детка. Много кричать вчера, много беситься, потом письмо от маста Майкла. Слишком всего много.
      – Но я должна встать, мне нужно съездить в Уильямсберг! Это очень важно.
      И Ханна опять попыталась сесть, однако Бесс заставила ее снова улечься. Старая негритянка лишь слегка подтолкнула ее, но этого оказалось достаточно, чтобы Ханна упала на подушки. Только теперь она поняла, насколько ослабла.
      Тогда она испуганно ощупала свой живот.
      – Маленький… с ним все в порядке?
      Бесс устало улыбнулась:
      – Как я думать, с ним все хорошо. А если ты и дальше прыгать, быть плохо. Лихорадка твоя проходить, ты отдохнуть – и опять быть здорова. Вот… – Она повернулась к столику у кровати, на котором стояла миска, накрытая крышкой: – Дженни только что приносить тебе горячий бульон. Это полезно.
      Ханна, вздохнув, решила подчиниться, и Бесс принялась поить ее с ложечки бульоном. Ханна смутно помнила, что обещала сегодня оформить документы, освобождающие Исайю. И все же благополучие ребенка важнее. Днем раньше, днем позже – какая разница?
      Конечно, можно просто собственноручно написать бумагу, подтверждающую, что Исайе даруется свобода. Как правило, именно так все плантаторы и поступают в подобных случаях. Но для ее целей этого недостаточно. Она слышала, что иногда рабов, имеющих при себе письма бывших хозяев, письма, в которых свидетельствуется, что им дарована свобода, хватают. И бывает, что человек, поймавший такого раба, просто-напросто уничтожает письмо и снова обращает несчастного в рабство. Но если получить документ, составленный стряпчим в соответствии с законом в присутствии свидетелей, никто не посмеет усомниться в нем. Ханна боялась, что, если Исайя снова попадет в рабство, он попытается добыть себе свободу, рассказав то, что ему известно о хозяйке «Малверна».
      Ее размышления нарушила Бесс.
      – Детка, что тебя тревожить? Ты очень расстроенная. Это от того, что быть между тобой и этим Леоном, верно?
      – Это не твое дело, Бесс! – бросила Ханна, не подумав. – Ты часто позволяешь себе слишком многое и забываешь, кто ты такая!
      Бесс отпрянула, на лице ее отразилась боль. Она хотела уйти.
      – Бесс… – Ханна схватила ее за руку. – Прости меня. Я не хотела быть грубой. Ты же знаешь, я ни за что на свете не причинила бы тебе боль! Но это касается только меня. Об этом я ни с кем не могу говорить!
      Бесс смотрела на нее сверху, и ее широкое лицо смягчилось.
      – Ладно, золотко. Наверное, тебе лучше знать, что для тебя хорошо. Но этот Леон, – мрачно добавила она, – едва я его увидеть, как тут же и понять: от него быть одно беспокойство. Это плохой человек, я это печенками чувствовать! – Она вздохнула. – Я очень устать, золотко, ведь я просидеть с тобой почти всю ночь. Старая Бесс уже не так молода. Я пойти соснуть. Если тебе что-то нужно, звонить в звонок. Дженни тут же прибегать.
      – Бесс… – Ханна все еще не отпускала ее руку. – Не знаю, что бы я делала без тебя все это время. Я тебя люблю.
      – И я тебя любить, золотко. Ты мне как родная дочка. Ты это знать. – Глаза стряпухи были полны слез, она наклонилась и поцеловала Ханну в лоб. Затем выпрямилась и попыталась пошутить: – Глядеть-ка на меня – всю тебя закапать, ну прямо как… – И, проведя рукой по глазам, она быстро вышла.
      Ханна какое-то время смотрела ей вслед, ласково улыбаясь. Она все еще чувствовала сильную усталость и слабость. Вскоре Ханна задремала и проспала до самого вечера. Время от времени тихонько входила и выходила Дженни. Когда стало темнеть, служанка принесла поднос с ужином. Ханна, проснувшись, почувствовала себя значительно лучше, силы возвращались к ней, и она поела с большим аппетитом.
      Но Исайя ее беспокоил. Наверное, он знает, что она не ездила в Уильямсберг. Возможно, решил, что она его обманула. В таком случае он ведь может и убежать этой ночью? Ханна никого не могла послать за ним. Слишком все удивятся, если она велит привести в свою спальню раба, занятого на полевых работах, да еще останется с ним наедине. Своей тайны она никому не может доверить, даже Бесс и Андре. Дурные предчувствия не давали покоя Ханне. Ей непременно нужно поговорить с Исайей, рассеять его опасения.
      Она позвонила. Когда вошла Дженни, Ханна сказала:
      – Можешь унести поднос, Дженни. Я знаю, у тебя был тяжелый день, поэтому иди спать. Со мной ничего не случится. Я чувствую себя гораздо лучше. Буду спать всю мочь, и ты мне не понадобишься.
      Ханна выждала еще час, пока внизу не стихнут все шумы и не прекратится всякое движение. Потом встала и быстро оделась. Накинув на плечи шаль, она вышла из спальни, спустилась вниз и подошла к парадной двери, никем не замеченная.
      Месяц, похожий на ломтик дыни, бросал на поместье слабый свет.
      Ханна направилась туда, где стояли хижины рабов.
      Действительно, весь день Исайя высматривал, не отправилась ли хозяйская коляска в Уильямсберг. Когда настал полдень, а коляска не уехала, он понял, что хозяйка обманула его и что в голове у нее совсем другие планы. Он хотел было бежать прямо сейчас, днем, по всякий раз, когда выходил из хижины, где жил с другими рабами, он видел поблизости Генри, мрачно наблюдавшего за ним.
      В конце концов он смело двинулся к господскому дому. Видел, что Генри по-прежнему не спускает с него глаз, но подумал: пока он не направится к дороге или в сторону леса, его не станут задерживать. Так и оказалось. Генри смотрел на него внимательно, уперев руки в бока, но не делая к нему ни шага.
      Исайя, подойдя к кухне, увидел старую Бесс, бредущую по крытому переходу. Он поспешил к ней.
      – Миссис Вернер – с ней что-то случилось? Я не видеть ее целый день.
      Бесс остановилась, глаза ее сверкнули.
      – Какое ты иметь право интересоваться насчет хозяйки, а, Леон?
      Исайя почувствовал, что его охватывает гнев, и чуть не задохнулся. Он ведь может просто задушить эту старуху за ее слова. Неужели если она работает в доме, то думает, у нее есть право распоряжаться теми, кто гнет спину в поле, кто ниже ее? Но он запрятал свою злобу поглубже и спокойно произнес:
      – Я думать, может, она заболеть.
      – Заболеть или не заболеть, не твоего ума дело! – бросила ему Бесс. – Ступать заниматься своим делом и не мешать мне. Я очень занята.
      И Бесс прошествовала дальше, а Исайя повернулся и смотрел на ее широкую спину до тех пор, пока она не скрылась за дверью кухни. Потом он вернулся к хижинам, где жили рабы. Там он сел на корточки, прислонившись к стене, и бездельничал до конца дня. Коляска так и не выехала в Уильямсберг.
      Исайя думал о предстоящей встрече с Сайласом Квинтом. К этой встрече у него было двоякое отношение. Он знал, что этой ночью, когда все уснут, он убежит из «Малверна». Но ему нужны деньги, а Квинт обещал отдать ему сегодня его долю. Выбора не было – встретиться с этим человеком необходимо.
      Поскольку день был будний, полевые работники легли спать рано. Исайя подождал, пока все стихнет, выбрался из хижины и направился к рощице неподалеку от дороги, где у него была назначена встреча с Квинтом.
      Тот был уже на месте, нетерпеливо шагая взад-вперед.
      – Ты припоздал, Леон! Я уж решил, что ты не придешь!
      – Нужно подождать, пока все спать, а потом осторожно уходить.
      – Ладно, пришел и пришел. – Квинт выдохнул; на этот раз ромом от него пахло очень слабо – он был почти трезв. В его руке звякнули монеты. – Вот, я принес тебе твою долю. Не больно-то много. Девчонка сказала, дескать, это все, что у нее есть сейчас. Но мы еще получим, даю слово.
      Он отдал монеты Исайе, тот опустил их в карман, не пересчитав.
      – Теперь вот какое дело, – сказал Квинт бодрым голосом, вынимая из кармана несколько листков бумаги. – Я тут записал все, что ты мне рассказал об этой гордой леди, Ханне Вернер. Я человек малограмотный, писать-то не особенно мастер, ну да этого хватит. – Квинт фыркнул. – Ты, ясное дело, не можешь поставить свою подпись, так я сам ее написал: «Леон». Теперь нужно всего-навсего, чтобы ты поставил знак…
      – Нет! – Исайя попятился. – Я не поставить свой знак на такой…
      – Ну вот! – Квинт схватил Исайю за руку. – Да ведь эту бумагу никто не увидит, кроме меня. Но мне нужно иметь ее, чтобы подтвердить мои слова, если с тобой что-то случится. Чего тебе непонятно?
      – Нет, я не ставить свой знак ни на что, – твердо повторил Исайя.
      – Ты сделаешь так, как тебе говорят, понял? Я не позволю тебе пойти на попятную, черная задница! – При свете луны было видно, как Квинт осклабился. – Думаешь, я верю, что ты мне рассказал все? Старый Квинт не дурак. Я знаю, ты убил Роберта Маккембриджа. Моя супружница говорила мне, что ее первого мужа убил беглый раб. Как ты думаешь, что будет, если я расскажу об этом? Тебя повесят, парень, даю слово! Давай ставь свой знак на этом документе, и хватит трепаться!
      Исайя пришел в ужас. Страх причинить вред белому человеку исчез. Он протянул свои огромные ручищи к старческой шее Квинта и стал душить его. Квинт брыкался, сопротивлялся, но тщетно.
      Сжав руки посильнее, Исайя почувствовал, как Квинт обмяк. От удивления негр слегка разжал пальцы. И тут же что-то холодное, как лед, воткнулось ему в живот, мгновенно превратившись в нестерпимо горячее, и боль, как волна, окатила его. Он издал звук, похожий на хрюканье, и рухнул на землю.
      Падая, Исайя мысленно перенесся в хижину в Северной Каролине. Он снова был рядом с Робертом Маккембриджем, скончавшимся от удара ножом, который нанес он, Исайя. Потом видение исчезло, и он погрузился во тьму.
      Сайлас Квинт стоял над неподвижным телом раба и хватал воздух ртом. Подняв голову, он принюхался, точно животное, чующее опасность. Не услышав ни звука, ни крика, Квинт несколько успокоился. Раб еще не умер, но вот-вот умрет – живот у него распорот, кровь хлещет фонтаном, кишки вывалились, как огромные черви.
      Поначалу Квинт возгордился тем, что у него хватило смелости это сделать. Он в жизни ни на кого не замахивался ножом и всегда ускользал, если чуял опасность. С Мэри было по-другому, это был несчастный случай, кроме того, она была женщиной. Но, зная, что Леон когда-то убил человека, Квинт вооружился ножом, идя на встречу с ним. Особенного страха Квинт не испытывал – раб не посмеет напасть на белого. Но все-таки он подготовился, и теперь похвалил себя за предусмотрительность.
      Потом мысли его потекли по другому руслу. Как это скажется лично на нем? Он не опасался, что на него может пасть подозрение. Никто не знал об их встрече. А рабы на плантации то и дело дерутся друг с другом, поэтому убийство припишут кому-нибудь из здешних ниггеров.
      В его же делах смерть Леона ничего не меняет. Ханна понятия не имеет, кто именно из ее рабов снабдил Квинта сведениями о ее происхождении, а значит, он опять на коне. Письмо со знаком Леона могло бы в случае надобности стать доказательством, но Квинт был уверен, что ее сиятельство, миссис Ханна Вернер, так напугана, что не станет требовать новых доказательств.
      И теперь нужно сделать только одно – убраться отсюда. Он взял горсть сухих листьев и вытер кровь с ножа. Потом направился было к лошади, привязанной к дереву, но остановился, вспомнив о том, что у Леона в кармане лежат деньги. Этих денег хватит на бутылку-другую рома…
      Нет. лучше не рисковать. Чем дольше он будет здесь сшиваться, тем больше опасность, что его увидят.
      Он уселся на свою клячу и ударил каблуками по ее тощим бокам, пытаясь заставить ее двигаться хоть немного быстрее.
      Квинт сдавленно рассмеялся: теперь он сможет купить хорошую лошадь, может быть, даже собственный экипаж и раба, чтобы правил этим экипажем. У ее сиятельства рабов много, уж одного-то она может выделить своему бедному старенькому отчиму.
      Ханна, направляясь туда, где стояли хижины рабов, думала о том, как ей поступить. Не может же она явиться без сопровождающих в дом, где спит множество мужчин, и заявить, что ей нужно увидеть одного из них для разговора наедине. Шаги ее замедлились, и наконец она почти остановилась в нерешительности.
      Бросив взгляд на дом, где жил Генри с женой и тремя детьми, она увидела, что там темно. Не разбудить ли надсмотрщика, не попросить ли привести к ней Исайю? Но разве можно сделать это, не посвятив Генри в свои дела? Он и так уже сбит с толку ее отношением к рабу, которого тает под именем Леон.
      Молодая женщина вздохнула и повернула к дому. И тут с большака до нее донесся цокот копыт. Задумавшись, кто бы это мог уезжать из «Малверна» в такое позднее время, Ханна направилась к дороге. Стук копыт еще какое-то время доносился до нее, потом, когда она добралась до небольшой рощицы у дороги, совсем стих в ночной тьме.
      В рощице раздался какой-то звук. Ханна остановилась и прислушалась. Может быть, это крадется какое-то ночное животное? Звук повторился – это был стон.
      Глубоко вздохнув, Ханна пошла на звук и вступила в тень под деревьями. Пространство между деревьями освещала луна. Ханна остановилась на мгновение, но, ничего не услышав, двинулась дальше. Потом увидела, что на земле, залитой лунным светом, лежит нечто, похожее на человеческое тело.
      Ханна торопливо подошла. Действительно, то было человеческое тело – мужчина. Опустившись перед ним на одно колено, Ханна увидела кровь на его животе и груду вывалившихся кишок. Она вскрикнула. Это был Исайя – мертвый Исайя! Наверное, он только что еще стонал, но теперь жизнь покинула его.
      Поднявшись на ноги, Ханна, спотыкаясь, подошла к ближайшему дереву и прислонилась к нему. Она ощущала тяжесть в животе, ее тошнило. Прошло какое-то время, прежде чем она снова обрела способность соображать.
      Первым побуждением было побежать за помощью. Она даже сделала два шага, но потом в голове у нее совсем прояснилось, и она застыла на месте.
      Кто убил Исайю? Наверное, Сайлас Квинт. Но как она сможет доказать это? О встречах Исайи и Квинта она знала только со слов раба, а он мертв.
      И она вспомнила ясно и четко свои угрозы в адрес Исайи. Дважды она ему угрожала и оба раза при свидетелях. Обитатели имения будут молчать, уж Бесс и Андре точно. Но человек, привезший письмо от Майкла, тот незнакомец, – он тоже все слышал, и он, конечно же, при случае обо всем охотно расскажет. А позже, выйдя из кабинета, она опять угрожала Леону, а Генри случайно услышал ее угрозы. Проклятие! Теперь ее могут обвинить в убийстве. После того, что произошло накануне вечером, она не может заявить, что Леон пытался изнасиловать ее и она убила его, защищаясь. Если бы не та сцена, ее слова никто не мог бы подвергнуть сомнению. Но теперь… К тому же это дело с Сайласом Квинтом…
      Квинт, несомненно, уже знает все, в том числе и то, что Исайя убил ее отца. И если Квинт расскажет о том, что ему известно, это будет принято за мотив преступления. Но, разумеется, она вовсе не желает, чтобы Квинт рассказывал все, что знает.
      Сайлас Квинт. Теперь он будет являться сюда снова и снова, и у нее нет другого выхода – придется давать ему деньги опять и опять, пока он не высосет из нее все. А если вернется Майкл и она выйдет за него замуж, то как она сможет объяснить ему, куда девались деньги? А если она откажется давать деньги Квинту, то он может в конце концов пойти к Майклу со своим рассказом, и все будет кончено.
      И тут Ханна поняла, что ей нужно делать. Наверное, уже тогда, когда Квинт раскрыл ей тайну, Ханна знала – это единственный выход из положения.
      Однако ей не хотелось смотреть правде в глаза. Она уже давно решила защищать себя во что бы то ни стало. А теперь к тому же необходимо думать и о ребенке.
      Приняв решение, Ханна вернулась в господский дом. Разбудила Бесс, Андре, Дикки и велела позвать Джона.
      Через полчаса все собрались в столовой. Ханна приказала Бесс приготовить чай с бренди и, невесело улыбаясь, вымолвила:
      – Вам это понадобится.
      Подождав, пока всем подадут напиток, она отпила немного горячего крепкого чаю и сказала:
      – Как только рассветет, я уезжаю из «Малверна». Андре в изумлении отпрянул:
      – Mon Dieu! Дорогая леди, в чем дело?
      – Золотко, этого нельзя делать, – тревожно проговорила Бесс. – В твоем-то положении!
      – Как-нибудь обойдется, Бесс. Это необходимо.
      Джон молчал, храня на лице бесстрастное выражение.
      Дикки еще не совсем проснулся; он подался вперед, и его лицо просветлело.
      – Бесполезно задавать мне вопросы, – продолжала Ханна. – Я не могу раскрыть вам причины отъезда, по крайней мере не могу этого сделать сейчас. Но прошу вас, поверьте мне… Как бы горько это ни было, мне необходимо уехать из «Малверна» немедленно. А теперь я хочу знать, кто пожелает поехать со мной. Если кто-то из вас не захочет этого, неволить я не буду и обещаю, что не стану питать к этому человеку никаких враждебных чувств. А вам, Бесс, Дикки, и тебе, Джон, я обещаю дать свободу, если вы предпочтете остаться.
      – Куда же вы направляетесь, дорогая леди?
      – Еще не знаю, Андре, – просто ответила молодая женщина. – Вы поедете со мной?
      Француз пожал плечами и развел руками:
      – Naturellement. Если уж я вынужден пребывать в этой ужасной стране, мне все равно где жить. – Он улыбнулся своим мыслям. – И, признаюсь, я привязался к вам, дорогая Ханна. Oui, я еду с вами.
      – Бесс?
      – Золотко, для старухи ты – сплошное беспокойство. А я таки старуха. – Бесс тяжело вздохнула, а потом проговорила ворчливо: – Но, конечно, я идти туда, куда ты идти. Кто-то должен опекать тебя в твоем положении, кто-то должен принять дитятю, когда приходить срок.
      – Спасибо, Бесс. Дикки?
      – Если вы хотите, м'леди, чтобы я был рядом с вами, я, конечно, поеду с вами куда вам угодно.
      Хотя юноша говорил с очень грустным видом, Ханна почувствовала, что ему хочется уехать. Он уже предвкушал новые приключения. Она ласково улыбнулась Дикки, подавив желание потрепать его по волосам. Для такого жеста он уже слишком взрослый.
      – Джон… – Она стала напротив Джона. – Мне больше всего не по душе спрашивать тебя, потому что для тебя «Малверн» был родным домом в течение многих лет. Но я беру экипаж, и ты мне необходим.
      – Я поеду с вами, миссис Ханна, – серьезно ответил Джон.
      Напряженность, которую Ханна ощущала все это время, спала, и на глазах хозяйки поместья появились слезы.
      – Благодарю всех вас. Я не заслуживаю… – Она откашлялась. – До рассвета нам нужно многое успеть. Пусть каждый возьмет только самое необходимое. У нас и так будет много груза.
      Все вышли, Бесс задержалась. Она подошла к Ханне и тихо сказала:
      – Я как будто понимать, в чем дело. Во всяком случае, часть дела.
      – Может быть, и так, Бесс. – Ханна похлопала ее по руке. – Но я не хочу… я не могу говорить об этом сейчас! Потом я все тебе расскажу. Обещаю.
      Она встала и неспешно вышла из столовой, взяв с собой свечу, затем пересекла холл и вошла в кабинет.
      Там она достала лист бумаги, обмакнула перо в чернильницу и принялась писать:
      «Сэр, вам следовало бы как можно скорее вернуться в Виргинию. Сегодня я покидаю „Малверн“.
      Но не беспокойтесь: за плантацией будет по-прежнему смотреть Генри, так что поместье остается в надежных руках, не сомневайтесь…
      Нет необходимости объяснять причины моего отъезда, сэр. По возвращении вы все очень скоро узнаете…»
      Ханна остановилась, склонив лицо над письмом. Она плакала, и одна слезинка скатилась на бумагу.
      Потом она продолжила, и теперь уже не отвлекалась.
      «Я беру с собой небольшую сумму денег и драгоценности, которые мне подарил на свадьбу Малкольм. Те деньги, что я взяла, считаю платой – вы сами как-то об этом сказали – за управление поместьем во время вашего отсутствия. Я беру только это да еще экипаж. Оставшиеся деньги лежат в железной шкатулке. Я их не трогала.
      Прощение, о котором вы пишете в вашем письме… я прощаю вас, сэр, если здесь вообще есть за что прощать. Я не знаю, куда еду; вам я об этом, во всяком случае, сообщать не намерена».
      Ханна поставила свою подпись, запечатала письмо воском, сверху надписала имя Майкла и адрес в Новом Орлеане.
      Потом молодая женщина встала, стерла следы слез с лица и вышла, оставив письмо посредине стола. Она поднялась наверх, чтобы отобрать кое-что из одежды – то немногое, что поместится в один сундук. Потом переоделась в дорожное платье и, подойдя к окну, выглянула во двор. На востоке обозначилась слабая полоска света. Нужно торопиться; ей хотелось уехать из «Малверна» прежде, чем проснутся служанки и приступят к своим утренним обязанностям.
      Ханна сошла вниз, держа в руках шкатулку с драгоценностями, подаренными Малкольмом. Все уже ждали ее.
      Джон сказал:
      – Экипаж готов и ждет, миссис Ханна, все вещи уже погружены.
      – Спасибо, Джон. У меня наверху один сундучок. Не будешь ли так добр и не спустишь ли его вниз? Тебе поможет Андре. А ты, Дикки, беги и приведи сюда Генри. Постарайся больше никого не разбудить. Я буду ждать его в кабинете. И скажи ему, чтобы он поторопился.
      В кабинете Ханна отперла железную коробку, лежавшую в нижнем ящике стола, и тщательно отсчитала пятьдесят фунтов, после чего положила деньги в шкатулку с драгоценностями. Она собиралась запереть коробку, когда вошел Генри; вид у него был встревоженный и смущенный.
      Оставив ящик стола открытым, Ханна выпрямилась.
      – Генри, я сейчас уезжаю из «Малверна».
      – Но, миссис Ханна, я не понимать… – начал Генри.
      – А тебе и не нужно ничего понимать, и времени на объяснения у меня нет, – проговорила она как можно мягче. – Вот письмо к мистеру Майклу Вернеру. Сегодня же съезди с ним в Уильямсберг. Получив его, мистер Майкл вернется сюда, я уверена. А до той поры поместье остается в твоих надежных руках. Мистер Малкольм всегда гордился твоими способностями. Он часто говаривал, что ты мог бы управлять «Малверном» самостоятельно. Настало время доказать, что его гордость и вера в тебя имеют под собой основание. В этой жестяной коробке, – Ханна указала на открытый ящик, – лежат деньги, это на случай, если они тебе понадобятся до возвращения мистера Майкла. И кредитные письма на предъявителя. Если будешь что-то брать отсюда, отчитаешься перед мистером Майклом. Вот ключ. Носи его при себе, не снимая.
      Она положила ключ на ладонь Генри и сжала его пальцы. Потом печально улыбнулась:
      – Милый Генри, я понимаю, что все это не укладывается у тебя в голове. Но когда мистер Майкл вернется, все станет ясно… а может быть, и раньше.
      После этого она вышла, оставив Генри в смущении и сомнениях. Экипаж стоял у парадных дверей. Бесс и Дикки уже сидели там, и Джон занимал кучерское место. Андре стоял рядом, ожидая Ханну.
      – Дорогая леди… – Он насмешливо улыбнулся. – Мы все поверили вам и согласились сопровождать вас в этой немыслимой поездке. Но тем не менее сообщите нам, куда мы едем.
      Ханна смущенно взглянула на него.
      – Ну, я… я еще об этом не думала…
      – В таком случае, может быть, сейчас самое время подумать. Должен же знать Джон, в каком направлении ему ехать.
      – Я знаю только одно насчет того, что я буду делать, – найду где-нибудь постоялый двор и куплю его. – Она криво усмехнулась. – Это да еще управление поместьем – вот и все, чему я научилась в жизни. А купить новое поместье мне, конечно, не по средствам. – Она внимательно посмотрела на Андре. – Вы можете назвать какой-нибудь подходящий город, Андре? Где-нибудь подальше от Уильямсберга.
      Андре подумал немного и пожал плечами.
      – Насколько мне известно, в Бостоне множество постоялых дворов. Бостон находится в Массачусетсе. И это достаточно далеко, certainement .
      – Значит, Бостон, – сказала Ханна и добавила, обращаясь к Джону: – Выедешь на дорогу, поверни на север, Джон.
      Андре помог ей сесть в экипаж, Джон негромко щелкнул языком, и экипаж двинулся.
      Ханна покидала «Малверн», и, судя по всему, ей никогда уже больше не увидеть его.
      Когда они выехали на дорогу, Ханна в последний раз вернулась. Господский дом купался в неярком свете утра. Она смотрела на него до тех пор, пока он навсегда не отпечатался в ее памяти, и с трудом сдерживала слезы.
      Потом решительно обратила взгляд вперед, навстречу будущему.
      Выждав два дня после того, как убил раба, Сайлас Квинт осмелился вновь появиться в «Малверне». Эти два дня он опасливо прислушивался, не идут ли за ним, но поскольку все было спокойно, он решил, что его никто ни в чем не заподозрил.
      Квинт все еще ездил на своей жалкой кляче, но остаток от выданных Ханной двадцати фунтов истратил на новую одежду. А на этот раз он твердо решил получить с нее столько денег, чтобы хватило на покупку приличной лошади.
      Он смело проехал к коновязи, спешился и привязал лошадь. По пути он отметил, что в поместье стоит странная тишина, по не стал об этом задумываться, поскольку был весьма озабочен предстоящей встречей с Ханной.
      Квинт постоял немного у дверей, приглаживая рукава нового камзола. Панталоны на нем были бархатные, чулки белые, башмаки красные, с медными пряжками. Квинт в жизни не тратил столько денег на одежду; и теперь не сделал бы этого, не рассчитывай он на то, что уедет отсюда сегодня с полными карманами.
      Он надеялся, что ее сиятельство оцепит роскошный костюм, на который пошли ее деньги. Расправил плечи, изобразил на лице улыбку превосходства и властно постучал в дверь. Он был уверен, что в доме послышались шаги, но дверь не открылась. Квинт снова постучал. Ответа не последовало. Он хотел было сам отворить дверь и смело войти в дом, однако это, пожалуй, было уж чересчур.
      Квинт постучал в третий раз. Когда дверь не отворилась, он пробормотал ругательство и пустился в обход дома. Не успел он еще дойти до угла, когда из дверей вышел чернокожий и направился к Квинту.
      Негр встретил его взгляд равнодушно, но в глазах его читалась плохо скрытая враждебность.
      – Я приехал с визитом к Ханне Вернер, – надменно проговорил Сайлас.
      – Миссис здесь нет. Она уехать.
      – Уехала? Куда уехала? В Уильямсберг?
      – Она уехать вообще, уехать навсегда. А куда, она мне не сказать.
      Квинт в изумлении смотрел на негра.
      – Уехала навсегда! Я тебе не верю! Ты врешь! Эта сучка велела обмануть меня! Но так дело не пойдет, знаю, что она здесь!
      – Миссис Вернер не велеть Генри лгать. Она уехать в экипаже на рассвете два дня назад.
      У Квинта в голове все смешалось. Он был так ошеломлен, что прислонился к стене, чтобы не упасть.
      – С чего это я должен верить на слово рабу?
      – Я не раб. Я свободный человек. Меня звать Генри. – И надсмотрщик гордо выпрямился. – Миссис оставить меня управлять поместьем, пока не возвращаться маста Майкл. А вы уходить, Сайлас Квинт. Вас никто не ждать в «Малверне».
      И, повернувшись спиной к незваному гостю. Генри зашел за угол и исчез из виду.
      Квинт, охваченный яростью и отчаянием, колотил кулаками по стене до тех пор, пока не разбил их до крови. Злобно выругавшись, он повернулся и заковылял, шатаясь, точно пьяный, к лошади. Чего бы он сейчас не отдал за глоток рома! А в кармане нет ни гроша!