Втроем с Гребенщиковым и Липницким мы попытались составить заявление для прессы, но дальше набросков дело не пошло. Всю ночь мы просидели в артистическом клубе “Сохо” на Красной Пресне, пили сухое вино, а потом по-дзенски решили: пусть все плывет по течению. Никаких заявлений, никаких интервью. И под утро разъехались по домам.

Видимо, этот мозговой штурм и какие-то мои идеи произвели определенное впечатление на Липницкого. Он организовал еще одну встречу, где от лица БГ предложил мне работать с московской прессой по “Аквариуму”. Тем более что скоро в продаже должен был появиться “Снежный лев”.

“Сколько это будет стоить?” – доброжелательно спросил Гребенщиков, чем сильно меня смутил. По нескольким причинам. Я, например, не очень представлял, как буду брать из рук БГ зеленые банкноты. Фантазии не хватало представить себе сцену: “Борис, вот эта купюра справа надорвана. Нельзя ли ее поменять?” Поэтому после короткой паузы я предложил следующую схему: “Давайте сделаем так. Я буду по мере сил вам помогать. А дальше посмотрим…”

Глядя на довольные лица собеседников, я понял, что угадал. Похоже, что в условиях фригидного российского шоу-бизнеса это был единственно правильный ответ.

Во время беседы я узнал несколько любопытных новостей. В частности, о том, что в “Аквариуме” поменялся директор. И что приглашенные на запись английские музыканты работали в долг. Что называется, “на доверии”. Знали, что БГ не подведет – когда будет возможность, обязательно рассчитается. “Со спонсорами „Навигатора“ мы получили такую головную боль, что больше возвращаться к этому вопросу мне не хочется, – признался Гребенщиков. – Это было одноразовое сотрудничество, и сегодня группа никому ничего не должна. Самое смешное, что за „Навигатор“ мы до сих пор не получили ни копейки...”

“Об этом лучше не говорить, – перебил его Липницкий. – Это не укрепляет имидж группы”.

“А как ты видишь концертную деятельность после ухода Тита?” – чтобы разрядить обстановку, я задал довольно невинный вопрос. Абсолютно не предполагая, какой взрыв эмоций за этим последует.

“После тяжелого концерта в Челябинске, когда я слег, скажем так, с нервным истощением, а нашему роуд-менеджеру вырезали половину желудка… – начал откуда-то сбоку свой монолог БГ. – Почему? От переутомления. Сейчас в России изменился климат. Для меня 18 декабря 1995 года, когда выбрали коммунистов… над Россией в небе что-то изменилось. То, что называется Небесная Россия. И то, в какую сторону это изменилось, – меня не то что перестало устраивать… Это вызывает физическое отвращение. И я, честно говоря, в такой России играть не хочу и не буду. До тех пор, пока не определится мое отношение к этой ситуации. А пока то, что я вижу – когда алкаш-президент в состоянии полного клинического запоя отдает приказы убивать собственных граждан, хладнокровно не замечая этого, – полностью подтверждает, что в Челябинске я был прав. Это случилось на следующий день после выборов – у меня прямо на сцене был сердечный приступ. После концерта меня унесли, хотя я постарался доиграть… Знаешь, Тит свалил очень вовремя. Вместе с нами он создавал новую главу – и вот она закончена. У нас был замечательный период – четыре года полного бардака. Сегодня этот этап для меня закончился абсолютно. Поэтому я не спешу с поисками новых музыкантов – поскольку хочу определиться со своим отношением к происходящему. А отношение будет не мира, но войны – наступает время окопной войны”.

“Как бы это цинично ни звучало, у нас сейчас происходит такая мини-репетиция пресс-конференции”, – грустно сказал я.

“Да-да, – задумчиво и чуточку растерянно пробормотал под нос лидер „Аквариума“. – Но пресс-конференция у нас будет не раньше чем в конце апреля. Через месяц-полтора уже многое выяснится. К этому времени я буду полностью готов”.

На следующее утро мы с БГ и Липницким направились на переговоры в “Триарий”. Договорились, что альбом выйдет 1 мая, а его концертная презентация состоится в “России”. Вскоре Гребенщиков улетел в Катманду – приводить в порядок свое душевное равновесие.

…Через несколько дней я вернулся в мыслях к теме эмиграции Титова. Лично для меня его стремительное исчезновение явилось ударом. Буквально за неделю до записи “Снежного льва” он сидел у меня дома и в течение целого дня давал развернутое интервью для “100 магнитоальбомов”. Вежливо отказался от угощений, зато непрерывно пил воду из литрового пластмассового бутыля. Говорил, что минералка очищает организм от шлаков.

В начале беседы басист “Аквариума” был не слишком разговорчив. “К прошлому я стараюсь не привязываться, – заявил он с эпохальным выражением лица. – Любая мысль о прошлом высасывает много сил. Это мешает жить сейчас. Думать нужно о том, что сегодня. Я стараюсь жить одним днем. Это было бы идеально”.

Затем Тит перестал “включать интроверта”, и беседа пошла повеселее. Я только успевал менять кассеты в диктофоне. В паузах между интервью мы слушали James и Ocean Colour Scene – внешне казалось, что ничто не предвещало радикальных метаморфоз. Тит выглядел умиротворенным и благостным, старательно вспоминая нюансы работы в “Аквариуме”, “Кино”, ранних “Колибри”. Как стало понятно позже, он не просто вспоминал, а сознательно подводил черту под питерским периодом жизни.

Параллельно эмиграции Тита в “Аквариуме” произошла смена барабанщика, что в последние годы стало чуть ли не фирменным знаком группы. При всем махровом непрофессионализме и неотточенности звучания ударники социалистического труда менялись у БГ со скоростью изношенных кроссовок. Другими словами, за месяц до презентации “Снежного льва” в концертном зале “Россия” “Аквариум” оказался без ритм-секции. Вообще.

В учебниках по менеджменту такую ситуацию принято называть кризисной. Но обошлось. С легкой руки Сакмарова в группу влились новые барабанщик и басист, которые буквально через несколько недель уверенно играли свои партии на сцене “России”. Конечно, назвать новичков “носителями аквариумного духа” было непросто (один играл у Капуро, второй – в кабаках на Невском), но как профессионалы они были выше всяких похвал.

“После этих выступлений я стал мистиком, – признавался мне спустя несколько месяцев Сакмаров. – Я не мог поверить, что „Аквариум“ может так ожить. По ощущениям наши лучшие концерты напоминали Grateful Dead. Я прекрасно понимал, что этого не может быть… Но это именно так и было”.

Если задуматься, то “Аквариум” окончательно превратился из супербэнда 80-х (Ляпин, Титов, Гаккель, Курехин) в некий супербренд 90-х. Порой на афишах можно было прочесть “Борис Гребенщиков” и, чуть пониже (и помельче), – группа “Аквариум”. Басист ушел, барабанщик ушел – какая на фиг разница? Есть сильная креативная идея, а все остальное – оркестр Сержанта Пеппера. Можно сказать и по-другому. “Аквариум” стал одним из костюмов, в которые был одет Гребенщиков 90-х. Внутри группы – никаких столкновений мнений, никаких противоречий, никаких конфликтов. Show must go on.

…Реакция прессы на очередную инкарнацию “Аквариума” была на удивление позитивной. Хочется верить, что не последнюю роль в этой благожелательности сыграл медийный прорыв “Навигатора”. В Интернете начали плодиться первые фанатские сайты. Мало того. В 96–97 годах Гребенщиков становится стабильной персоной на страницах новых глянцевых журналов – пусть не молодежно-кислотных типа “Птюча” и “ОМа”, но мэйнстримовых: “Медведь”, “Матадор”, “Стас”, “Алла”. Про консервативные издания типа “Огонька”, где лидер “Аквариума” всегда был одним из главных героев, не стоит даже упоминать.

Порой в статьях о БГ мелькали меткие наблюдения типа “ему до смерти надоели вопросы недалеких, но восторженных журналистов”, но это скорее были исключения из правил. Типичное глянцевое издание того времени писало об идеологе “Аквариума” примерно так:

“БГ записал новый альбом „Снежный лев“. Записал в Лондоне, но живет в Катманду. Все знакомые представляются менеджерами Гребенщикова и говорят: „Этот альбом – особенный“. Невероятно: двадцать лет публика разочарованно фыркает, но продолжает ждать откровений”.

Вспоминаю очередной пресс-день в московской квартире Гребенщикова. В то утро БГ был необычайно бодр и оптимистичен. В девять часов он уже давал первое интервью. Минувшей ночью Борис Борисович спал каких-нибудь сорок минут – почти до самого утра его “Аквариум” нарезал блюзы в одном из столичных клубов. Через несколько часов группа должна улетать в многодневный тур по Дальнему Востоку, и поэтому в московских апартаментах Гребенщикова царила предотъездная суета. Каждые пять минут безжалостно звонил телефон.

– Да, регистрация билетов начинается в семнадцать часов. Больше ничего не знаю… Лучше свяжись с ребятами.

– Привет. Жутко занят… Да, вчера сыграли нормально. Созвонимся сразу после Владивостока.

– Что сегодня будем пить? Наверное, виски. Извини, у меня интервью.

Живая очередь представителей прессы сидит в гостиной, тревожно поглядывая в телевизор. Интервью проходят в соседней комнате. Ведь не секрет, что интервью с Гребенщиковым долгие годы были мечтой, эдаким Эверестом для каждого вдумчивого журналиста. Неважно, музыкального или не музыкального… Такой пробный камень. Лакмусовая бумажка…

Журналисты волнуются, стараясь не смотреть друг на друга. Кто-то пришел сюда в погоне за сенсацией, кто-то – в поисках истины, кто-то – выполняя редакторское задание. Идет такой бесконечный конвейер – одни люди в комнату входят, другие выходят. Прямо живая очередь к Далай-Ламе. За просветлением. Кто-то после подобного терапевтического сеанса выглядит одухотворенным, кто-то – подавленным. Как сказал один из корреспондентов, “правильность и банальность ответов БГ обезоруживает: нет места для сумасшествия, ошибок и прозрений… Он благожелателен, но недоступен”.

…Пока суд да дело, мы с Гребенщиковым продолжали работать над “100 магнитоальбомами”, реставрируя историю создания культовых релизов 80-х: “Треугольник”, “Табу”, “День Серебра”, “Дети декабря”. Беседы проходили на квартире БГ на Пречистенке, в соседнем баре, в гримерке “Максидрома”, в моей квартире, за сценой “Юбилейного”, в офисах и клубах.

В какой-то момент меня наконец пробило на пресловутую “Радио Африку”, от которой я с такой нечеловеческой силой открещивался. До альбома 83-го года надо было созреть – Гребенщиков предложил пообщаться на эту волнующую тему по дороге на один из подмосковных концертов.

Сказано – сделано. На следующее утро после презентации “Снежного льва” мы с Сашей Липницким поехали с “Аквариумом” в Дубну. Акцию делала наша знакомая Наташа Янчук, дебютировавшая в 18 лет в роли регионального промоутера. С учетом рискованности эксперимента БГ согласился выступать по льготной цене – для поднятия культурологического уровня жителей Подмосковья.

В Дубне группа вместо положенных полутора часов неожиданно отыграла почти три. Не считая выходов “на бис” и, кажется, незапланированного исполнения песни “Китай”. Было ощущение, что после нервной и неровной презентации “Снежного льва” в “России” я наконец-то увидел подлинный “Аквариум” – раскованный, нелогичный и в чем-то действительно мистический. После такого концерта можно было смело оторваться, что мы с чистым сердцем и сделали.

Всех подробностей этой ночи в Дубне я уже не помню. Какие-то полуподпольные сауны без вывесок, которые мы с Липницким искали по закоулкам с громким московским матом. Массовое курение травы. Какие-то восторженные девушки, которые самозабвенно входили в контакт с живыми культуртрегерами. Водка. Интеллектуальные беседы. Бассейн. Опять беседы. Водка.

В паузах между этими вспышкамипамяти Гребенщиков поведал мне авантюрную повесть о том, как в 83 году записывался альбом “Радио Африка”. В самом центре Невского проспекта музыкантам “Аквариума” удавалось по ночам проникать в суперсовременную мобильную студию “MCI”, где по всем правилам конспирации с ними работал московский звукорежиссер Виктор Глазков.

Это был не просто блестящий монолог БГ, а настоящий детектив. С подвигами промоутера Андрея Тропилло, с ворованным электричеством из здания близлежащей филармонии, с взятками коньяком якобы непьющему начальнику звукозаписывающего вагона, с бессонными ночами и бдительными ментами из гостиницы “Европейская”.

Почему об этом никто не писал раньше? Почему БГ об этом никому не говорил? Вопрос. У меня создалось твердое ощущение, что я держу в руках заповедную жар-птицу. Для полноты впечатлений Гребенщиков посоветовал мне пообщаться со звукорежиссером “Радио Африка” Виктором Глазковым. Разбудив телефонными звонками несколько знакомых, я узнал координаты легендарного звукорежиссера. Дело оставалось за малым – застать его на рабочем месте и откровенно поговорить с включенным диктофоном.

…Как мне удалось не проспать утренний визит к Глазкову, не понимаю. Уезжая на рассвете из коттеджа, я увидел в синеватой дымке силуэт БГ, который сидел на берегу реки, задумчиво сжимая в руках бутылку водки. По-моему, в тот момент он находился в состоянии полного душевного равновесия с окружающим миром. В который раз я решил не рушить идиллию – может, человек с богами общается…

В Москву добирался на электричке. Народу было мало – в такое время все еще спят. Во рту пылало, в мозгу пылало, но цель оправдывала средства. История “Радио Африки” того стоила.

Саундпродюсер Виктор Глазков трудился на студии фирмы “Мелодия”, расположенной в стенах древнего костела, находившегося невдалеке от Большой Никитской. Я назвал условный пароль, и теперь Глазкова можно было брать голыми руками. Что я и сделал.

“Когда запись „Радио Африка“ была закончена и все находились в состоянии легкой эйфории, Борис неожиданно попросил еще раз включить фонограмму, – вспоминал события лета 83 года жизнерадостный и словоохотливый Глазков. – И пока все хохотали, БГ с внезапно посерьезневшим лицом сказал в микрофон: „Чуки-чуки банана-куки“. Непонятно, что Гребенщиков имел в виду, но в этом был такой шарм, что одна из находившихся в студии девушек устроила „танцы без одежды“ прямо у входа в вагон. Было шесть часов утра”.

Я сразу же вспомнил, как впервые услышал эти пресловутые “чуки-чуки”. Затем сработала фантомная память – в мозгу всплыло, как я посылал из глухой воронежской деревушки поздравительную телеграмму знакомой студентке-аквариумистке, текст которой полностью состоял из этого шаманского заклинания БГ. Описать взгляд пожилой телеграфистки, принимавшей эту простенькую мантру для отправки в глубь территории России, у меня, пожалуй, не хватит литературного таланта. Работница сельской почты посмотрела на меня тяжелым взглядом из-под век – как на Кашпировского, цинично изнасиловавшего с экрана черно-белого телевизора ее трепетное подсознание. Что творилось у нее в душе, можно было только догадываться.

…Когда после беседы с Глазковым я вышел на залитую солнцем улицу, первое, что бросилось в глаза, – сиротливо стоящий рядом с костелом звукозаписывающий вагон “MCI”. В нем, собственно говоря, и писалась по ночам вся “Радио Африка”. Сгорая от любопытства, я заглянул внутрь. Картина была предсказуема. Все техническое оборудование давным-давно было распродано или разворовано. Краска облупилась, а от самой студии остался только покрытый многовековой ржавчиной корпус. Под воздействием солнца, дождей и снега вагон “MCI” медленно терял неприступный вид, постепенно превращаясь в металлолом – с гордой красно-синей надписью “Mobile Recording Unit” на поцарапанном от времени фюзеляже.

6. Эффект саке

Мое дело провокатора и подрывника – взрывать сложившиеся пласты общественного сознания. Чем больше, тем лучше.

Борис Гребенщиков

Тем временем “Аквариум” продолжал жить своей неритмичной жизнью. Опять распадался, опять собирался. Переиздавал бэк-каталог, менял студии, звукорежиссеров и звукозаписывающие компании. БГ выпускал сольные работы, экспериментировал со стилистикой, эстетикой, саундом.

“Мы попали в ситуацию битловской пластинки „Revolver“ – наконец записали альбом, который на сцене сыграть невозможно”, – не без гордости заявил лидер “Аквариума” после записи “Гипербореи”. Для 97 года этот тезис звучал безумно концептуально.

Какие-то из альбомов “Аквариума” конца 90-х я заслушивал до дыр, какие-то недолюбливал, смутно догадываясь, что уровень Гребенщикова-продюсера не всегда дотягивает до уровня Гребенщикова-поэта. Правда, на все его пресс-конференции я ходил, словно прилежный школьник. Зачем? Возможно, в ожидании новых откровений и ярких фраз. Чтобы услышать что-нибудь из серии “рокер, настроенный на конфронтацию, устарел, как бивень мамонта”. Для 97 года это была целая философия, которая звучала действительно актуально. Правда, очень скоро Борис Борисович свою точку зрения поменял.

Дело было на совместной пресс-конференции БГ с группой “Deadушки”. Акция проходила в пресс-центре издательского дома “Аргументы и факты”, в стенах которого всегда витала грозная оруэлловско-андроповская энергетика 1984 года. Мало света, давящая на психику тишина, красные коврики на полу, подозрительно озирающиеся по сторонам государственные служащие. Тяжелое место. Но, несмотря на неблагоприятные условия, духовно свободный и по-буддистски просветленный Гребенщиков сообщает прессе: “Мы открываем фронт эмоционального освобождения. Мы – это музыканты „Аквариума“, „Deadушек“, „Tequilajazzz“ и „Ва-Банка“. Наша цель – полное уничтожение постсоветской культуры во всех ее проявлениях”.

Кто-то воспринял это как стеб, кто-то – серьезно, но заявление БГ прозвучало как гром среди ясного неба. Затем лидер “Аквариума” призвал кардинально изменить музыку (для того, чтобы изменить жизнь в стране) и прогнал злую “телегу” о том, что если бы наш народ слушал дома “Deadушек”, а не, к примеру, песню “Зайка моя”, путь к абсолютной гармонии был бы значительно короче.

Раньше за Борис-Борисовичем подобного экстремизма не наблюдалось. Хотя как сказать. Вспоминаю 96-й год, крупный стадионный рок-фестиваль во Владивостоке, на котором “Аквариум” и “ДДТ” выступали вместе с гранжевыми группами из Сиэтла. В разгар акции вместе с Гребенщиковым на сцене появляется мэр Владивостока – человек с херовейшей репутацией. Откуда взялся – непонятно. И толкает популистскую речь в духе доктора Йозефа Геббельса, в которой повторяются фразы “мы с моим другом Гребенщиковым”. Все понимают, что происходит херня, но, как это обычно бывает, дружно молчат.

Первым из этого наваждения вырвался Гребенщиков. Примерно после третьей композиции БГ идеально четко произнес в микрофон: “Дорогие зрители! Почему вы сидите на трибунах? Идите сюда, к сцене! Идите,не бойтесь! Мне мой друг мэр разрешил!”

Несколько тысяч человек с незлобливым русским матом радостно ломанулись с трибун к сцене. Равнодушных, что называется, не осталось. На растерянные лица местного спецназа смотреть без смеха было нельзя. Во всем происходящем гранжа было больше, чем в трех сиэтлских рок-группах, вместе взятых.

На тему стадионных подвигов Гребенщикова почему-то вспомнилось его выступление на “Максидроме” 99 года, когда “Аквариум” единственным из двадцати участников отказался от исполнения радиохитов. Вместо этого Борис Борисович с безупречной дикцией пропел в микрофон: “Женщины – те, что могли быть как сестры, / Красят ядом рабочую плоскость ногтей / И во всем, что движется, видят соперниц, / Хотя уверяют, что видят блядей”. 18000 зрителей “Олимпийского” молча вкушали правду жизни, а во время телетрансляции слово “блядей” было заменено предательским пиканьем. “На БГ бесполезно давить в плане репертуара”, – смущенно заявили после концерта организаторы “Максидрома”.

…В этот период у “Аквариума” в очередной раз сменился директор. После Миши Гольда с группой несколько лет работал Стас Гагаринов. Он был ярым поклонником электронной музыки и аутентичным носителем кислотной субкультуры. На практике выяснилось, что в туре Стас ведет себя пожестче Гольда. Порой это качество приносило группе пользу. Порой – вред.

Помню, как незадолго до начала очередного концерта Гагаринов попросил меня покинуть гримерку “Аквариума” – мол, группе надо готовиться к выступлению. Он смотрел сверху вниз и, что называется, настаивал. Я не сдвинулся с места, в глубине души считая себя “персоной, приближенной к императору”. Но император даже бровью не повел – похоже, в подобных ситуациях он предпочитал сохранять нейтралитет. Наверное, по-буддистски это выглядело мудро и правильно, а по-человечески – не очень.

В тот момент я впервые ощутил со стороны БГ какое-то предательство. Правда, четко понял шкалу его приоритетов. И понял, что, как это ни странно, я не совсем прав. А прав Гагаринов. Потому, что перед концертом у Гребенщикова на первом месте стоят тишина и концентрация внимания. Все остальное – неважно. На пятом месте идут друзья. На десятом – журналисты, автографы и прочая суета.

Кстати, порядок песен у “Аквариума” на тот концерт получился неубедительный. А может, это я впечатлился от столкновения с “диктатурой пролетариата”. Не знаю.

…После записи альбома “Пси” на смену Гагаринову пришел Максим Ландэ, бывший музыкант одесской группы “Кошк ин дом”, исполнявшей в самом конце 80-х альтернативный пост-рок на стихи Бродского. У Ландэ были задумчивые еврейские глаза, внутренняя порядочность, скрупулезность и редкая для рок-н-ролла адекватность.

С появлением нового директора в “Аквариуме” возник намек на внутреннюю и внешнюю дисциплину. У группы сменился ряд деловых партнеров – в частности, новый альбом “Территория” и переиздание бэк-каталога “Аквариума” было доверено выпускать фирме “CD Land”. Ура! Поскольку именно эта возглавляемая Юрой Цейтлиным инфраструктура помогала мне с рекламой книги “100 магнитоальбомов советского рока”. Вскоре кому-то из администрации “CD Land” пришла в голову смелая идея – вставлять в буклеты переизданных альбомов “Аквариума” рекламный модуль “100 магнитоальбомов”. Тематика-то совпадает… К тому же Гребенщиков по моей просьбе написал к книге небольшое предисловие.

“Не нужно поддаваться иллюзиям, что сейчас все изменилось,– говорил мне на диктофон БГ где-то в кулуарах “Олимпийского”. – Как была советская власть, так она и осталась. Просто тогда ларьки имели одну форму, а теперь – другую. Эта культура неискоренима: пластиковая, поддельная, сделанная где-то на закрытом заводе ЦК или на китайском подпольном заводе, один черт. Все равно она не настоящая. А вот Бродский настоящий. И Хендрикс настоящий. И Майлз Дэвис. И Бунюэль. И фильм „Blow Up“. И то, что делалось в нашей магнитозаписи, тоже было настоящим. Все это не имеет ничего общего с тем, как нас учили жить и думать”.

…Несмотря на доверительные отношения, мне казалось, что Борис Борисович никогда не пойдет на то, чтобы ради книги разрушать каноническое оформление архивных альбомов “Аквариума”. Каково же было мое удивление, когда Цейтлин торжественно продемонстрировал мне сразу несколько компакт-дисков, внутри которых находилась реклама “100 магнитоальбомов”.

“Неужели Борис Борисович разрешил?” – Моему удивлению не было предела. “А ты как думал?” – с ощущением значимости момента ответил Цейтлин.

Это был расцвет моих отношений с БГ. Я периодически дарил ему свои новые книги – в частности, “Правду о Мумиях и Троллях” и “Введение в наутилусоведение”. В свою очередь, Борис Борисович презентовал мне двухтомник песен – с нереальной по теплоте дарственной надписью. Когда в ответ я подарил Гребенщикову пахнущий типографской краской том “100 магнитоальбомов”, Макс Ландэ предложил мне поработать по пресс-поддержке нового альбома “Территория”. Я, правда, не сразу понял, что Макс хотел сказать своей туманной фразой: “Саша, отпиарь меня”. Но когда врубился, что Ландэ говорит про “Аквариум”, то с радостью согласился.

…С момента скромной рекламной кампании “Навигатора” утекло немало воды. Теперь популяризацией нового альбома “Аквариума” занимался не один человек, а целое музыкальное агентство “Кушнир Продакшн”. Теперь целый отдел сотрудников специализировался на телеэфирах, второй – на радио, третий – на интернете, четвертый – на регионах. И так далее. Если вы помните, о чем-то похожем мы с БГ мечтали летом 95 года в офисе на Солянке. Теперь казалось, что у нас все будет как у взрослых. Как в Англии. Но так только казалось.

Пиар-кампания по раскрутке “Территории” стартовала с провокационных заявлений, сделанных лидером “Аквариума” в беседе со знакомой журналисткой. “Этот альбом записывается только потому, что в него вложено сорок семь посланий человечеству, действующих на подсознательном уровне, – вещал БГ, безмятежно развалившись на диване. – В течение ближайших трех лет эти послания абсолютно изменят жизнь в нашей стране”.

“Я слышала, альбом рассчитан в большей степени на европейские страны?” – пыталась сопротивляться студентка журфака. Но не тут-то было. Силы были неравные. Перед симпатичной брюнеткой с цифровым диктофоном восседал живой классик самопиара, который медленно изрек: “Весь мир нуждается в поправке. Мы – как навигационные устройства. Сорок семь посланий должны изменить то, что называется „трансперсональностью“, то есть общее подсознание всего человечества… Этот проект – экспериментальный. Методика разработана нами совместно с коллегами из Black Sabbath, Soundgarden и Korn. В масштабах человечества ее еще никто не опробовал. Но на пациентов психбольниц она действует исключительно”.

Поскольку мы пытались отслеживать каждый вдох и выдох “идеолога трансперсональных интеграций”, это интервью нам было прислано еще на стадии верстки. Составлять пресс-релиз на основе такой качественной фактуры – счастье нечеловеческой силы. Тем не менее мы еще раз встретились с БГ в клубе “Ю-Ту” на Сходненской – с целью более-менее подробно поговорить о структуре и драматургии “Территории”.

В реальности “Территория” представляла собой первый авторизованный сборник “Аквариума”, добитый несколькими римейками и неопубликованными композициями. Среди них встречались настоящие жемчужины: “Горный хрусталь”, “Та, которую я люблю”, “Под мостом, как Чкалов”.

С целью снижения пафоса на альбоме присутствовало несколько приколов. В частности, на ротируемом по радио реггей-боевике “Вавилон 2000” был закодирован фрагмент актуального слогана Пелевина “Сила ночи, сила дня – одинакова хуйня”. Этот несложный рэп был прочитан японскими друзьями “Аквариума” на языке Страны восходящего солнца. Боги российской словесности веселились вовсю…

“После подведения итогов интернет-опроса мы удивились, что сорок процентов песен совпало с нашим выбором, – вспоминает БГ. – А вообще там назывался „Город золотой“ – понятно, почему он не включен. И „Серебро Господа моего“ – тоже понятно, почему песня не включена… В интернете сидят темные люди”.

После того как пресс-релиз был написан, мы придумали псевдофилософский слоган – в духе “прощание группы „Аквариум“ с XX веком”. Оставались пустяки – провести пресс-конференцию и сделать несколько десятков интервью. Мы оперативно подготовили (кажется, впервые в истории “Кушнир Продакшн”) замысловатую дизайнерскую форму пресс-релиза. На цветном принтере было распечатано 200 экземпляров в форме театральных программок – состоящих из согнутых пополам по вертикали картонных листов формата А4. Получилось удобно, красиво и эстетично.

…Остальные сложности по альбому носили исключительно технический характер. Гребенщикова мотало по всему белу свету от Германии до Индии, поэтому на раскрутку “Территории” оставалось всего три дня.

Пик общения с прессой пришелся на ноябрь 2000 года. Мы изъездили всю Москву вдоль и поперек: радио, телеэфиры, интервью, фотосессии. Плюс вечные пробки – к примеру, на пресс-конференцию в “16 тонн” мы опоздали на целый час. Забавно, что никто особенно и не возмущался – все привыкли к тому, что боги должны быть виртуальными.

Тем не менее добрую половину интервью мы сделать не успевали. Чтобы спасти медиа-план, над которым мы реально тряслись, часть гонорара нам пришлось пожертвовать на массовый ужин для журналистов. Этот благотворительный вечер я, наверное, запомню надолго…

Тайная вечеря происходила в крохотном японском ресторанчике, расположенном аккурат напротив гостиницы “Украина”. Вместе с Гребенщиковым продукты восточной кухни дегустировали представители доброго десятка изданий: от “Известий” до “Вечерней Москвы”. Гармония мира не знает границ – сейчас мы будем пить чай…

Вокруг сдвинутых столиков со скоростью ветра носились офигевшие от такой шумной компании японо-бурятские официанты. Максим Ландэ, попивая чай с жасмином, сыто улыбался. Цифры, выставленные в конце счета, подсказывали, что происходит нечто, не укладывающееся в рамки привычного. Но зато ощущение праздника присутствовало в полный человеческий рост. Для окончательного завершения пейзажа не хватало разве что поющего Никиты Михалкова и цыган с медведями. Москва гуляла…

Добродушно попивая саке, Борис Борисович нес в массы философские истины: “Поделюсь секретом. Если сильно напиться, а потом перейти на саке, то через полчаса у тебя будет чистейшая голова. Все соображаешь, что делаешь. И не теряешь при этом кайфа. Замечательная вещь… Я очень разборчивый человек. Сегодня – саке, вчера – водку, завтра – виски, послезавтра – коньяк. Просто для разного времени необходимы разные ощущения”.

Несмотря на присутствие “разных ощущений”, журналисты надвигались на БГ, как немецкие танки на Сталинград. Тем не менее процесс сеяния зерен происходил строго по расписанию. Честно говоря, такой четкой работы прессы я даже не припомню. Последнее интервью Гребенщиков давал уже в машине, летящей с нехорошей скоростью в сторону Ленинградского вокзала. До отхода паровоза оставалось минут двадцать.

В этот момент интервью у Борис Борисовича брали бывалые сотрудники “МК-Бульвара”: хрупкая интеллигентная Оля Крылова и фотограф-раблезианец Гена Авраменко. Задача перед ними стояла архисложная. Поскольку в грядущем номере “МК-Бульвара” планировалась обложка с Гребенщиковым, им минут за тридцать надо было набрать вменяемого текста сразу на несколько разворотов. Оля спрашивает – БГ отвечает, Оля спрашивает – БГ отвечает. Что-то из серии “мы – последние оптимисты”. Темп дикий, лидер “Аквариума” даже не успевает пообщаться по телефону.

Наконец-то перрон вокзала. Московское время – один час сорок пять минут. Тускло светят привокзальные фонари. Мы с сотрудниками “Кушнир Продакшн” устало провожаем вождя до вагона. “Ну что, Борис Борисович, легко ли давать по пятнадцать интервью в день?” – расслабленно спрашивают циничные пиарщики. Но мы явно недооцениваем собеседника. “В Париже было шестнадцать”, – не без гордости отвечает чемпион мира по интервью.