Я вообще решил не давать большие интервью, потому что авторы пишут не так, как я говорю. В итоге получается, что я вещаю истину в последней инстанции. А это вредит облику группы.

Борис Гребенщиков, 1986 год

Сейчас я понимаю, что с лидером “Аквариума” мы должны были пересечься еще в конце 80-х. Но произошло это лишь летом 1995 года. В тот момент я закончил работу над энциклопедией “Золотое подполье” и без всякой паузы перескочил на “второй том” отечественной субкультуры 80-х – книгу “100 магнитоальбомов советского рока”.

Волею судьбы одним из первых собеседников по данной теме оказался Борис Гребенщиков. В тот момент лидер “Аквариума” вместе с моим другом Александром С.Волковым заканчивал работу над дизайном нового альбома “Навигатор”. В итоге наши пути во времени и пространстве органично пересеклись.

Мы встретились у общих друзей в одном из офисов на Солянке. Я планировал пообщаться с идеологом “Аквариума” на несколько тем – начиная от магнитофонной культуры и заканчивая ролью рекламы в музыкальном бизнесе. Интервью у Гребенщикова я брал впервые, поэтому одел накрахмаленную белую рубашку, что в последний раз делал, кажется, только в день свадьбы.

Борис Борисович прибыл на встречу без опозданий в сопровождении Саши Липницкого, в недалеком прошлом – басиста группы “Звуки Му”. На БГ была холщовая рубашка, волосы собраны в хвост, на носу – беззащитные веснушки. В ухе торчала бронзовая серьга антикварного происхождения, пальцы в старинных перстнях, на груди болталась какая-то буддистская шамбала-мандала. Лидер “Аквариума” только что закончил работу над “Навигатором”, и глаза его прямо-таки светились простым человеческим счастьем.

– Мы, кажется, не представлены, – с безупречной учтивостью произнес Гребенщиков. Визиток “Кушнир Продакшн” у меня еще не было, поэтому пришлось промямлить что-то вроде “самый продажный московский рок-журналист”. Заявление прошло “на ура” – БГ и Липницкий весело переглянулись. Ободренный столь удачным началом, я включил диктофон.

– Как мы будем общаться? – соблюдая формальности этикета, спросил я у Гребенщикова. – На “ты”? Или на “вы”?

Борис Борисович на секунду задумался, затем внимательно посмотрел на оправу моих очков, улыбнулся и предложил неожиданный вариант:

– Давай я буду называть тебя на “вы”… А ты, то есть “вы”, будете называть меня на “ты”...

Прикол понравился. На том и порешили. И что удивительно, до конца интервью никто из отведенной ему правилами игры роли не вышел.

Вообще-то я добросовестно подготовился к встрече. “Интересно, что ждет меня сегодня: интервью или исповедь?” – волновался я накануне. Угадать это, глядя на Гребенщикова, который внимательно изучал мой список “100 магнитоальбомов” (та еще авантюра!), было невозможно. Вплоть до того самого момента, когда, увидев на 94-й позиции культовую подмосковную группу “Хуй забей”, Борис Борисович обрадовался как ребенок. Глядя на него, как ребенок обрадовался и я.

– Кстати, а как вы “Хуй забей” будете писать в книге? – полюбопытствовал вождь “Аквариума”. – Через многоточие? Или как аббревиатуру “ХЗ”?

– Пока не знаю, – беззаботно ответил я. – Наверное, через многоточие. Да хер с ним… Сегодня меня больше волнует “Аквариум”: альбомы “Треугольник”, “Табу”, “День Серебра”, “Дети декабря”. Давай попытаемся вспомнить эмоциональные нюансы из студийной жизни того времени…

Как раз в эти июльские дни мой приятель Сева Гродский подарил мне кассетный диктофон “Sony”, на который БГ с ходу наговорил чуть ли не вторую часть “Правдивой истории „Аквариума“”. Несмотря на безжалостные офисные телефоны, которые звонили каждые три минуты, ответы порой опережали вопросы. В какой-то момент у меня возникло ощущение, что мы находимся на одной волне. “Можно еще кофеечку?” – периодически Гребенщиков тревожил покой томных секретарш. Время летело незаметно.

Не обошлось, что называется, без казусов. В списке “100 магнитоальбомов” присутствовали все культовые релизы “Аквариума” 80-х, но отсутствовал самый главный – “Радио Африка”.

Гребенщиков, несмотря на всю свою отутюженную вежливость, немного прифигел и недоверчиво просмотрел весь список. Потом прочитал его еще раз. Казалось, он не верит собственным глазам.

– А где “Радио Африка”? – немного смущаясь, тихо спросил он. Но я не растерялся.

Я-то и сейчас не слишком склонен к аналитике, а тогда и вовсе путешествовал по жизни “галопом по Европам”. Причем как в переносном смысле, так и в прямом. В первую очередь, от этого страдала глубина. Глубина восприятия. Согласитесь, что для адекватного прослушивания “Радио Африка” нужна элементарная искусствоведческая подготовка. Это вам не “Табу”. И не “Синий альбом”. Мне же казалось, что в “Радио Африка”, скажем так, маловато драйва и многовато Курехина, всяких шумов и фри-джаза. Общую картину альбома портил безобразно записанный гимн “Рок-н-ролл мертв”. Поэтому я гордо выпятил грудь и с уверенностью современных тигров музыкального интернета вынес вердикт:

– “Радио Африка”? Да что-то он мне не очень… Какой-то этот альбом мутный и непонятный.

В ответ на столь неотразимые аргументы Борис Борисович великодушно промолчал. Дальше было еще смешнее (грустнее). По воле случая мне предложили царский гонорар за эксклюзивное интервью с БГ в “Рекламный мир” – одно из первых российских изданий об “искусстве рекламы”. Тут очень вовремя подвернулся“Навигатор”, который “Аквариум” вроде как собирался раскручивать. В итоге можно было и рыбку съесть, и не простудиться.

Обсудив ретроспективы и перспективы русского рока, мы переключились на другие вопросы. В частности, о роли рекламы в жизни современных отечественных рок-музыкантов. Как я сейчас понимаю, по сути дела мы обсуждали вакуум.

– Откровенно говоря, я считаю новый альбом “Навигатор” лучшим за всю историю группы. Поэтому вполне логично, чтоопределенные структуры будут информировать страну о том, что альбом существует. Чем больше людей будут знать о том, что он вышел, тем лучше. В этом и есть смысл рекламы… У нас в стране очень долго ни рок-группы, ни люди, которые рекламировали их деятельность, денег заработать не могли. Если сейчас положение изменится, то будет очень хорошо. Сегодня совершенно очевидно, что рекламная индустрия интенсивно развивается и приобретает все более интересные очертания.

Со стороны картина нашего общения выглядела сюрреалистично – в духе самых безумных полотен Гойи. В респектабельном офисе на Солянке в блаженном состоянии двустороннего гипноза сидят космонавты. Оба – без скафандров и довольно бойко рассуждают о какой-то второй реальности. О том, чего, по сути дела, в России еще нет. О пошаговой пресс-поддержке, о прямой и косвенной рекламе альбомов, о public relations, наконец. Я типа спрашиваю о специфике рекламной кампании в русском роке, а БГ гипотетически об этой специфике рассказывает:

– Реклама выходящего в свет произведения искусства нормальна и необходима. Это украшает жизнь. Меня с детства устраивала и до сих пор устраивает та система, при которой в тот день, когда выходит новый альбом любимой группы, все бегут в лавку и его покупают. Мне хочется заранее знать, когда появляется конкретная пластинка, хочется знать, какого числа по этому поводу у меня будет праздник. Для меня это естественная форма поведения… Если бы я вырос на музыке “Аквариума”, то тоже, естественно, хотел бы знать, когда у группы появится новый диск. И точно так же побежал бы его покупать – это делает интересной мою жизнь, как покупателя.

Ближе к концу этой футуристической беседы с нами вышел в астрал концертный директор “Аквариума” Миша Гольд, который поведал мне на диктофон о роли Комитета по культуре Санкт-Петербурга, а также о финансовой помощи ряда банковских структур.

– К этому проекту мы готовились давно – и давно искали приемлемые для нас формы сотрудничества, – важно заявил Гольд. – “Аквариум” – существо самостоятельное, никогда не жившее ни с кем вместе и никогда не бывшее кому-то что-то должным. Группа умеет делать музыку, умеет продвигать ее на рынке, но не умеет работать с деньгами.

Выслушав весь этот поток откровений, я предложил Гольду пойти попить пивка и в сжатые сроки научить его работать с деньгами. “Yes!” – с энтузиазмом отозвался на мое предложение топ-менеджер “Аквариума”.

Буквально через сорок минут Гребенщиков оказался на каком-то телеэфире в Останкино, а мы с Гольдом жадно уплетали жареную курицу у меня дома. В ярких красках я расписал своему новому приятелю пресс-конференции, которые провел, рассказал про тиражи журналов и газет, в которых печатался. Меня послушать, так это было охренеть как круто. Просто Дмитрий Дибров какой-то. Или Леонид Парфенов.

Миша Гольд, которому было не чуждо все яркое и театральное, быстро впечатлился. Разрушение сознания питерского гостя довершил авторский экземпляр “Золотого подполья”, подаренный ему прямо на кухне. О пафосе дарственной надписи умолчим.

– Слушай, у нас сейчас в Москве столько дел, а с прессой работать некому, – задумчиво сказал он, просматривая главу “Золотого подполья” про родной Питер. Судя по всему, его мысли витали в каких-то неведомых мне Фудзиямах, что в данной ситуации было не так уж плохо. Глотнув пивка и подумав еще несколько минут, Гольд наконец-то решился. – А давай-ка ты поработаешь с нами по “Навигатору”, – сказал он, неуверенно почесывая макушку. – Пресса, газеты, журналы – ну, ты сам все знаешь.

Я не сопротивлялся. “Аквариум” мне нравился, БГ – нравился. Гольд, несмотря на всю комичность ситуации, тоже нравился. Для приличия мы чуть-чуть поторговались, но не играя мышцами…

Затем, вручая предоплату, директор “Аквариума” своей заключительной фразой меня чуть не убил:

– Давай договоримся на берегу. Пусть Гребенщиков о нашей сделке ничего не знает. Все равно он в этих делах не слишком понимает – ему бы только песни писать. Ты просто будешь делать публикации, а Боря пусть думает, что все это происходит само собой.

Я настолько охуел от услышанного, что без всяких лишних вопросов согласился.

По радиоприемнику “Божья коровка” в очередной раз пела про гранитный камешек в груди.

3. Из сияющей пустоты

Вспоминая Христа, собирай сокровища там, где никто этого не делал.

Борис Гребенщиков

Как говорят в народе, поспешишь – людей насмешишь. Вспоминаю, что меня абсолютно не смутил тот факт, что единственный вопрос, от которого Гребенщиков свернул в сторону во время нашей встречи, касался коммерческого потенциала нового альбома. “На тему „Навигатора“ у меня никаких прогнозов нет, – жестко отчеканил БГ. – По поводу прогнозов вам лучше обращаться к Илье-пророку”.

Меня интеллигентно послали на хуй, но я не переживал. Я прекрасно помню свои ощущения… Я стоял, покачиваясь, на волне розы ветров, которая несла нереальную вонь с Микояновского колбасного завода. Настроение было приподнятое, а местами – боевое. В тот момент мне казалось, что работа по пресс-поддержке “Навигатора” будет легкой прогулкой.

Как писал журнал “FUZZ”, “особая рекламная кампания в России любому опусу, осиянному вывеской „Аквариум“, не требуется”. Ясен пень, не требуется. Зачем Гребенщикову рекламные кампании – ведь он же не Жасмин, Линда или Алсу! И я наивно полагал, что если я люблю творчество БГ, то его автоматически любят и мои коллеги-журналисты. Но не тут-то было. Аудиторская проверка аквариумовских архивов ввела меня в состояние транса.

Во-первых, в течение зимы-весны 1995 года о группе практически никто не писал. Худо-бедно “Аквариум” упоминался в течение предыдущего, 1994, года. Но мнение прессы о творчестве Гребенщикова носило полемичный характер.

“Последние альбомы „Аквариума“ вызывают неадекватную реакцию как у публики, так и у музыкальных критиков, – писал тогда “Московский Комсомолец”. – Эту группу сейчас любят не за новые песни, а просто за то, что она есть. От музыкантов по большому счету никто не ждет неожиданных высокохудожественных откровений. Публике за глаза хватает того, что было написано несколько лет назад”.

Вряд ли найдется артист, у которого подобные мнения вызвали бы бурный восторг. Но это были еще цветочки. Ягодки выросли осенью – после совместных выступлений “Аквариума” с Дэвидом Бирном в переполненном зале ДК Горбунова.

“Результат получился ужасным, – писал в “Московской правде” Саша Липницкий. – Я никогда не обнаруживал в раздевалке ленинградцев столь подавленной атмосферы, как после концерта 11 октября 1994 года… Русские в XX веке так растратили себя, что на исходе столетия быстро утомляются и рано стареют. БГ, будучи на год моложе Дэвида Бирна, на концерте выглядел пенсионером на фоне поджарого и ожесточенного ритмом американца… БГ вещает о новых (с его точки зрения) для России истинах с Востока на удручающе старомодном музыкальном языке. Удел „Аквариума“ сегодня – марши и романсы. Но, как вы понимаете, с ленинградским качеством”.

Первое впечатление – уже несколько лет пресса ожидает от “Аквариума” значительно большего, чем группа может предложить. Когда ожидания не оправдываются, наступает элементарное разочарование. В любви. Дальше начинаются многочисленные упражнения по излиянию собственных эмоций на страницах журналов и газет. Победителей, как правило, нет. Как подобную модель мира изменить (желательно в кратчайшие сроки), было непонятно.

…До начала “боевых маневров” я внимательно послушал “Навигатор”. Легкий спектральный анализ показал, что это был уже третий диск БГ, сфокусированный вокруг эстетики “Русского альбома”. Опять переизбыток вальсов и минимум драйвовых рок-номеров. Если они и присутствовали, то исключительно в жанре самоцитирования. Оставалось уповать на то, что журналисты не заметят пересечений структуры “Таможенного блюза” и ностальгического боевика 87 года “Козлы”. “Я боюсь, что у меня все блюзы похожи на „Козлы“”, – как-то в порыве откровенности признался мне Гребенщиков.

Последний негатив от “передачи дел” носил технический характер и состоял в полном отсутствии промо-материалов. В частности, новой фотосессии у “Аквариума” не случалось больше года, а тиражированием промо-кассет заниматься было некому. Времена, когда Саша Титов переписывал “День Серебра” с катушки на катушку, остались в далеком 85 году.

С другой стороны, у нового альбома была масса плюсов. Всех в России реально интриговало то, что “Навигатор” писался в Лондоне – вместе с целой тучей английских музыкантов и, в частности, с бывшим гитаристом Rolling Stones Миком Тэйлором.

“На Тэйлора вышли через общих лондонских знакомых, – не без воодушевления вспоминает БГ. – Позвонили. Тэйлор приехал в студию в драном макинтоше с дешевой японской гитарой за двадцать долларов. Взял в руки чужой „Gibson“, все ручки повернул „вправо на 10“, спросил: „О чем песня?“ – и сыграл резкие блюзовые партии буквально с первого раза. Это была школа Rolling Stones”.

Во всей лондонской эпопее “Аквариума” присутствовали какая-то нетипичная для русских рок-групп легкость и ощущение глобального праздника. “Из околоземного пространства мы наконец-то вышли на орбиту, – говорил тогда Гребенщиков. – Мир стал единым местом, не разделенным на страны и политические округа. Вообще русский становится истинно русским, только перестав зависеть от своего околоточного”.

…Ручки на микшерном пульте в Лондоне крутил легендарный “архитектор звука” Джо Бойд, выставивший “Аквариуму” идеальный для 95 года фолк-саунд. Бойд, жизнелюбивый красавец в духе начитавшегося китайской поэзии Джеймса Бонда, сотрудничал со многими рок-звездами. В 60-е это были лучшие альбомы Fairport Convention и Incredible String Band, в 70-е – гениальный Ник Дрейк, в 80-е – REM и 10000 Maniacs.

Студийные эксперименты Джо Бойда с “Аквариумом” логично было отразить в только-только появившихся на свет журналах про аппаратуру и звук. Тут БГ чувствовал себя в родной стихии – рассуждать про саунд он любил с незапамятных времен. Дай ему волю, он не только про опыты Джо Бойда расскажет, но и про “стену звука” Фила Спектора, и про педагогические студийные приемы Джорджа Мартина. От подобного объема теоретической и практической информации возникало ощущение, что “Аквариум” действительно перешел на мировое время – а все упомянутые персоналии имеют отношение к “Навигатору”. По крайней мере, на метафизическом уровне.

После специализированных изданий“Навигатор” начал продвигаться через американские московские газеты – получились заголовки типа “From Leningrad to London” и “Pop Veteran „Navigates“ Familiar Waters”. Развивая шальные “телеги” БГ в “Рекламном мире”, нам удалось сделать интервью в рекламных изданиях и тех бизнес-журналах, в которых существовали рубрики о рекламе. Интервью из серии “рок-музыканты пришли в мир рекламы”. Приветствуйте.

…Новую фотосессию мой приятель Сережа Бабенко делал в процессе интервью – чисто репортажную, но с настроением. С этими фотками мы и работали дальше – в частности, с многотиражными газетами, анонсирующими сентябрьскую презентацию “Навигатора” в ДК Горбунова.

Вместо трех концертов в “Горбушке” состоялось четыре, которые прошли с невиданным аншлагом. При поддержке “Европы Плюс” новые песни “Голубой огонек” и “Три сестры” активно ротировались по радио, вот-вот должен был появиться видеоклип “Гарсон № 2”. Результат не замедлил сказаться – за первые три дня в России было продано десять тысяч экземпляров “Навигатора”, а еще через неделю на оптовых складах не осталось ни одной копии из всего двадцатитысячного тиража. Для 1995 года это были отличные показатели. Прямо на наших глазах культовые персонажи андеграунда 80-х вылезали из какого-нибудь условного “Джон Смит паба” на божий свет.

…Меньше чем через месяц, обедая в клубе “Московский” на Тверской, Гребенщиков не без удивления листал толстую папку с аккуратными вырезками из журналов и газет. Это был мой первый в жизни пресс-клипинг – расположенная в хронологическом порядке подборка публикаций за истекший период.

Статьи делились на несколько типов: анонсы концертов в Горбушке, развернутые интервью с БГ, аналитические материалы профильного плана, англоязычная пресса и, наконец, многочисленные рецензии на “Навигатор”. “Спасибо за пять звездочек”, – улыбнулся Борис Борисович, близоруко щурясь и разглядывая сквозь стильные очки от Армани мою рецензию на “Навигатор” в одном из центральных изданий.

“Не за что, – пробурчал я. – У автора там первоначально стояло четыре звезды… Еще одну звездочку несанкционированно дорисовали ночью на верстке. По-видимому, твои фанаты-дизайнеры”.

4. Музыка хулиганов

Самурай всегда должен иметь при себе сухие румяна. Может случиться так, что при пробуждении ото сна вид у самурая будет неважным. Тогда следует слегка нарумянить лицо.

Цунэтомо Хагакурэ. Книга самурая

Как-то Гребенщиков признался: “Девяносто пять процентов интервью я несу какую-то нечеловеческую заумь… Последнее, что меня добило, – это журнал „Юность“, где я рассуждаю по поводу русского духа и таким псевдо-Бердяевым выгляжу, что тошно… Мне кажется, что возможен такой конкретно взятый день и такой конкретно взятый журналист, и такое состояние сознания, когда получится интервью, достаточное для всеобъемлющего понимания „Аквариума“ и БГ. Это мой шанс”.

Мой шанс случился где-то в районе десятого интервью – в то весеннее утро наши с Гребенщиковым биоритмы наконец-то совпали. Разговор шел на тему, на которую Борис Борисович рассуждал, кажется, впервые. Мы беседовали о визуальном имидже и сценическом макияже группы “Аквариум”. Хочется верить, что БГ наконец-то встретил “брата по разуму”, – мне показалось, что в тот момент он был максимально доверителен.

Для того чтобы Гребенщиков “раскрылся”, конечно же существуют свои методы. К гадалке не ходи. Но помимо профессиональных секретов есть так называемые “общие места”. Во-первых, артист должен доверять журналисту. Во-вторых, не должно быть суеты – к сожалению, большинство интервью происходит “на бегу”. В-третьих, тема интервью должна волновать не только интервьюера. И, наконец, Гребенщикова, как, впрочем, и любого музыканта, ни в коем случае нельзя перебивать. Иначе мысль просто уйдет.

…Я вспоминаю интервью, которое БГ дал одному маститому питерскому рок-критику. Когда я прочитал его, мне показалось, что худшего монолога отца-основателя “Аквариума” я еще не читал. Ни одной мысли, какие-то обрывки фраз… Долго не мог понять, что случилось, пока не перечитал эту беседу еще пару раз. И тут меня осенило: практически все высказывания БГ заканчивались многоточием.

Я живо представил, как обстояло дело. Собеседники много лет общались друг с другом, поэтому журналист довольно бесцеремонно перебивал музыканта. На правах приятеля. В результате Гребенщиков не успевал не то что закончить свою мысль, а даже ее развить. В силу воспитанности он не делал никому замечаний – в результате это интервью таким кастрированным и получилось.

Другими словами, как делать не надо, я уже понимал. Дело оставалось за малым – сделать, как надо.

…Наша беседа о гриме и макияже в рок-культуре состоялась на уютной крохотной кухне в московской квартире Гребенщикова. Телефоны по-утреннему сонно молчали, мы неторопливо пили чай из огромных чашек и просто болтали. БГ был максимально естественным и домашним – такой себе “Kiss Unmasked”.

Вначале лидер “Аквариума” воткнул в допотопный кассетник новую композицию “Машинист” – то, что впоследствии превратилось в “Великую железнодорожную симфонию”. Обсудили оба варианта названия, и затем я нажал на диктофоне кнопку “record”…

Так получилось, что это интервью с условным названием “Музыка хулиганов” не было опубликовано. По-видимому, ждало своего часа. Дождалось. Литературная обработка монологов БГ образца 96 года сведена к радикальному минимуму.

* * *

Александр Кушнир: Как у тебя возникла идея поработать с лицом и как ты ее технически воплощал?

Борис Гребенщиков (максимально доброжелательно): Эта мысль была абсолютно естественной. Она напрямую вытекала из того, что рок-н-ролл, если отбросить всю ерунду и называть вещи своими именами, – музыка хулиганов. Так как “не хулиганы” находят свой путь в обществе другим образом. Рок-н-ролл – это настоящее хулиганство, идущее от Screamin’ Jаy Hаwkins’a, от людей подобного плана. Поэтому чем оторваннее человек выглядит, тем лучше. Когда после “Навигатора” я с Миком Тэйлором ехал домой, он очень правильно сказал, что настоящий блюзмен – это человек, потерянный для общества. То есть цыган – в каком-то глубоком смысле этого слова. Без пристанища.

А. К.: Слово “эпатаж” тут уместно?

Б. Г. (с жаром): Нет-нет, это не эпатаж. Это уходит корнями в шаманскую традицию. Когда шаман, получивший какую-то связь с духами, какую-то информацию, как бы пересекал реку смерти, был на том берегу иного мира и возвращался назад… И чтобы отделить себя от людей, которые не бывали на том берегу, он должен одеваться очень странно. Чтобы люди знали, что он одной ногой был в том мире. Все идет из этой традиции – у блюзменов происходит то же самое, что и у Screamin’ Jаy Hawkins’a. Можно, не подумав, сказать, что человек дурачится. Или – что он прибабахнутый. А подумав, или прочитав интервью с ним, или пообщавшись, можно понять, что человек – нормальный. Просто он примеряет на себя маску юродивого.

Быть юродивым – это такое тяжелое служение. И можно большего добиться, если жить “без галстука”. Шаманы слэш юродивые – эта традиция сейчас развивается, к примеру, крестным отцом фанка Джорджем Клинтоном.

…В мире всегда существовало разделение на Beatles и Stones. Beatles были очень красивые, и все их любили. А параллельно есть Rolling Stones, которые с придурью. Которые одеты в красные штаны, всегда размазаны, расписаны – с намеком на то, что они были на другой стороне. И они вернулись, чтобы помочь людям, уже имея это знание… И, естественно, традиция расписывать морды и одеваться черт знает во что – она оттуда и идет. Хиппи – яркий пример этого, хотя они это сами не всегда понимали. Но это сделано для того, чтобы отделить себя от реального мира.

Но когда есть такая задача в советских условиях, понятно, что быть юродивым сто процентов времени – это значит сто процентов времени проводить в “кутузке”. Или просто загреметь в дурдом. Поэтому приходилось наносить на себя грим, который потом надо было снова смывать. Татуировку, которую делали хиппи, на морду не нанесешь. Сразу окажешься в дурке. В силу этого те, кто мог себе это позволить, – мазались. Те, кто готов был идти на крайности. Мы мазались время от времени, с очень большим удовольствием.

А. К.: Очевидцы вспоминают, что на ранних концертах “Аквариума” ты пытался выступать с зеленой бородой…

Б. Г. (с воодушевлением): Зеленая борода была один раз в жизни. Поскольку краски у меня не было, то приходилось красить бороду фломастером. Это случилось на концерте в “стекляшке”, которая потом стала “Венскими звездами”. Там мы играли вместе с группой Сашки Ляпина “Ну, погоди!”. Был какой-то концерт, который формально можно считать первым выступлением “Аквариума”. Это ранний 74-й год. Джордж Гуницкий играл на барабанах, Файнштейн – на басу, а я – на электрогитаре. Тогда мы совсем не умели ни петь, ни играть. Энергии тоже было не очень много. Поэтому приходилось компенсировать это всякими цепями…

А. К.: А цепи у вас были?

Б. Г.: Да, я любил ходить… У меня была такая здоровая цепь. Большая, до пояса. Из железа.

А. К.: Ну и где же ты ее достал? Ты же не с бачка туалетного ее снял?

Б. Г. (улыбаясь): Ты знаешь, у меня дома висела цепь, которая выполняла эстетическую функцию. Кажется, на ней был какой-то колокольчик. И в нужный момент я ее снимал и надевал на себя. А еще у меня была такая красная, типа длинного жилета шотландского, подкладка к плащу. Но, будучи снята с плаща, она как бы успешно заменяла мне концертные одежды.

А. К.:А у тебя какие источники фантазии были? Ты ходил в подпольные театры-студии, смотрел прогрессивные фильмы типа “Blow Up”? Или тебе уже попадались в руки какие-то журналы вроде “Rolling Stone”?

Б. Г.: Тогда не было никакого кино. Не было никаких журналов. Единственное, что было, – журнал “Ровесник”. И польский журнал “Панорама”, где все равно ничего было не понять. Так что все это придумывалось. Из головы.

А. К.:Где-то в самом начале 80-х на концертах у тебя появился продуманный жесткий грим. Какие-то “стрелки” на веках...

Б. Г.: Ну да. Как бы жены есть у всех, девушки есть – поэтому грим доступен. Там уже можно мазаться в полный рост. Я как бы уже знал, как именно глаза подводить.

А. К.: Для этого бралась отечественная тушь?

Б. Г.: По-моему, отечественной тушью никто не пользовался. Всегда были какие-то девушки вокруг, у которых можно было приличную тушь на секунду стрельнуть. На самом деле у меня дома уже была своя косметичка, мне Джоанна Стингрей привозила из Америки все. То есть я требовал, чтобы она привозила такого, такого и такого.

А. К.: Не могу судить о питерских концертах, но вот эти московские выступления – где-то в районе 82 года, зафиксированные на бутлегах “Арокс и Штер” и “Электрошок”… Там ведь грим применялся очень активно. Это был реальный электрошок…

Б. Г.: Да, у нас был активный грим. И все в кимоно уже были одеты.

А. К.: А один из первых курехинских концертов “Поп-механики”, когда ты играл на клавишах и свое лицо под зомби стилизовал? И Вилли Усов этот снимок увеличил и на его основе создал обложку “Акустики”?

Б. Г.: Я не помню, чем тогда накрасился… Но что-то я тогда в гримерке нашел. Кажется, это было только один раз.

А. К.: По макияжу еще один вопрос. Просмотр видео, он как-то стимулировал твою творческую активность?

Б. Г.: Я тебе могу сказать одну вещь. В самом начале никакого видео не было. Все это начиналось в Таллине, на рок-фестивале 76 года. Вечером после концерта был полный оттяг, который заключался в том, что в Таллине жил человек, который на 8-мм пленку переснимал с телевизора западный рок-н-ролл. И записывал это на магнитофон.

Естественно, на узкой пленке изображение было очень невысокого качества. Синхронизации не было никакой. То есть звук то сходился с изображением, то расходился. Ну, если не сходился – то простите. Но все равно было понятно, что если это Джими Хендрикс, то это Хендрикс. Даже если звук расходится на два такта, то все равно ясно, о чем идет речь. Я был поражен. Это было первое рок-н-ролльное шоу в жизни, которое мы видели. И этот таллинский человек на фестивале устраивал показ таких вот вещей.

А. К.: А технология съемки какая была?

Б. Г.: Телевизор снимается на обычную ручную 8-мм камеру. Параллельно пишется звук на нее. Демонстрировалось все точно так же. Пленка проявляется и как любительское видео показывается на экране при включенном магнитофоне. Естественно, изображение черно-белое. И было очень забавно смотреть, как “Машина времени” выступала в Таллине – до просмотра этого видео и после. До просмотра они на сцене стояли смирно, как положено. Все было замечательно, но они не двигались. На следующий день это была абсолютно другая группа. Маргулис, как паук, передвигался по сцене какими-то чудовищными прыжками. Они извивались, корчились. То есть просмотр видео сразу расковал всех.

А. К.: А когда ты впервые увидел дома у Липницкого видеофильмы?

Б. Г.: Это уже был 82–83 год, фильмы с Брюсом Ли. Мы их смотрели вместе с Витькой Цоем, смотрели всей группой… Но первый раз, когда еще у Липницкого магнитофона не было, он повел меня на мой день рождения к каким-то криминальным ребятам. С трудом оторвал их от просмотра порнухи и сказал: “Ну вы же, ребята, обещали… Давайте, сворачивайтесь”. И показал мне фильм “Вудсток” – про легендарный фестиваль 69 года. У меня тогда крышу, конечно, снесло. Царский был подарок на день рождения. На обратном пути мы с Липницким прошли сквозь массивную железную дверь, даже не заметив, что она заперта”.

5. Чуки-чуки банана-куки

Чем меньше человек думает о себе, чем больше он думает о благе людей вокруг себя, тем он ближе к совершенству. Как говорил один мудрец, свойство Бога – отдавать, свойство человека – брать. Поэтому чем больше человек отдает, тем он ближе к Богу.

Борис Гребенщиков

Спустя несколько месяцев после завершения тура в поддержку “Навигатора” “Аквариум” опять ринулся в Лондон – записывать альбом “Снежный лев”. Из Англии группа вернулась с потерями – там с мутными бытовыми перспективами остался жить басист Саша Титов. Вместе с ним в Лондоне поселилась его жена.