А время поджимало. У виртуального метода был еще целый ряд серьезных недоработок. Понятно, что подобную постановочную технику не повезешь на концерт в маленький сибирский Дом культуры и не поставишь в модном ресторане “Дача” на Рублевке. С другой стороны, если отказаться от идеи виртуальности и перейти к банальным концертам, получится курица, ежемесячно несущая огромные золотые яйца. Как у Фаберже.

Как минимум одно яйцо доставалось Продюсеру. Второе яйцо – выпускающей фирме. Все правильно – люди вкладывали деньги, рисковали репутацией. Теперь настало время пилить пирог.

Мне сложно сказать, что именно происходило в этот момент в голове у Фадеева, которого я всегда боготворю за его ослепительные мозги. Не знаю, что происходило в голове у Слюсаря. Но когда стало понятно, что победа не за горами, ими было сделано три стратегически важных хода.

Первый – у партнера и инвестора Фадеева Александра Аркадьевича Элиасберга были выкуплены все авторские и смежные права на данную музыкальную продукцию.

Второй ход – пресс-службу в моем лице искренне поблагодарили за креативную и профессиональную работу. Всем спасибо. Пока достаточно.

Третий ход Фадеева был самый значимый. Он принял решение, что Глюкоза вместе с группой будет выступать живьем. Насколько это изменило ситуацию, стало понятно через пару месяцев. А пока что проект становился рентабельным и коммерчески неуязвимым.

24 мая 2003 года на “Монолите” вышел дебютный альбом “Глюкоза nostra”. “Ощущение прорыва и первого успеха у меня, как у индустриальщика, возникло в первый день продаж, – вспоминает Слюсарь. – За стартовые 24 часа нами было отгружено 150000 компакт-дисков и 300000 кассет. Для нового артиста такие цифры были просто супер. Единственное, с чем мы промахнулись, – это с первоначальным маркетингом. Поскольку видели Глюкозу как проект исключительно для 18-летних, для которых выпускался бы журнал комиксов и линия по производству обуви. На самом деле пластинка зацепила множество людей более взрослых”.

Дальнейшие события развивались следующим образом. Лицо Глюкозы, как и планировалось, открыли сразу в нескольких местах – на “Фабрике звезд” (где она выступала в роли гостя с песней “Невеста”), на фестивалях “Бомба года” и “Мегахаус”. И сразу же наша безупречная виртуальная теория начала давать сбой.

Во-первых, Артистку опознали ее московские одноклассники – история про Поволжье потонула в море интервью свидетелей бурного прошлого 17-летней школьницы Наташи Ионовой. Во-вторых, режиссеры “Ералаша” радостно рассказывали, как в десятилетнем возрасте Наташа снималась в нескольких выпусках этого популярного детского киноальманаха. Даже назывались конкретные серии: “Поганки”, “Переселение душ”, “Неприятное известие”. В-третьих, выяснилось, что Наташа исполняла одну из эпизодических ролей в кинофильме “Триумф”, саундтрек к которому написал Фадеев. Круг замкнулся.

Кульминацией всех этих разоблачений стала нашумевшая статья в “Афише”, вышедшая после того, как поверившее в талант девушки издание посвятило Глюкозе обложку. Теперь наступал момент истины.

Еще во время первого интервью с Глюкозой Юра Сапрыкин натренированным взглядом заметил, как 17-летняя Наташа не по-детски грамотно уходит от ответов на прямые вопросы: из какого она города, как ее фамилия, где сейчас живет? Сапрыкина также смущал тот факт, что продюсер и артистка во время интервью путались в показаниях: Макс рассказывал, как они с Наташей делают наброски нового альбома, а непосредственно Глюкоза об этом ничего не знала…

Затем забеспокоился фоторедактор: “Все музыканты на фотосессии поют, а Наташа не пела. Это, наверное, не в ее органике”.

В итоге “Афиша” провела целое расследование, попутно придя к мысли, что Наташа имитирует чужой голос. “Выяснилось, что Наташа всю жизнь прожила в Москве и никакого приволжского детства не было, – здраво рассуждал Сапрыкин. – Все это время она вела себя как разведчик с холодной головой и железной волей. Но персональные дела Наташи уже не так интересны – более любопытны новые технологии. Изобретатели Глюкозы придумали и подготовили к продаже не просто образ – красивое лицо, эксцентричную привычку, жабры и крокодилий хвост, – но реального человека с биографией, с готовым мнением по любому поводу и, чего уж там, с нешуточным обаянием. В случае Глюкозы – фикция не пара строчек в пресс-релизе, а живая девушка: если что, вот паспорт и аттестат. Ужасно интересно, что будет дальше”.

Мне уже, честно говоря, интересно не было. Я иронично относился к происходящему и чем-то напоминал политтехнолога из фильма “Хвост виляет собакой”. Который в финале картины узнает из теленовостей, что придуманная им война завершилась победой американских вооруженных сил. Все лавры достаются президенту Соединенных Штатов Америки, который эту войну выиграл. Но, в отличие от вымышленной киноситуации, наш условный президент эту битву умов сейчас проигрывал.

За моим нейтралитетом стояла определенная позиция. “Ребята, вы хотите работать без пресс-службы – тогда не жалуйтесь, когда журналисты разводят вас вашими же приемами, – грустно анализировал я новейшую историю Глюкозы. – Вначале они берут интервью у Наташи, а потом – у Фадеева. И радуются, как дети, когда собеседники путаются в показаниях. Заниматься черновой работой и координировать ответы некому… Затем вы делаете просто непростительные, детские ошибки – когда Макс начинает декларировать, что весь альбом написал именно он. А ведь журналисты – не лохи. Да, порой они ленивые, но не все. И лучшие из них вспоминают ранние интервью и надпись на буклете альбома: „Музыка и слова – Глюкоза“. Для устранения подобных ляпов и существует пресс-служба. Зато без нее жить дешевле. Оптимизация бюджета – налицо”.

…Летом 2003 года я пришел в Лужники посмотреть на первый концерт Глюкозы. Дело было на фестивале “Мегахаус”, проходившем в рамках ежегодного праздника газеты “Московский Комсомолец”. Я смотрел на пока не очень уверенные движения Наташи – мне было любопытно, во что конкретное материализовалась наша виртуальная “игра в классики”.

После выступления уставшая артистка сидела, одетая в легкий весенний плащ, в каком-то чахлом микроавтобусе. За окнами бесновалась толпа, и Глюкозе предстояло давать большое интервью каналу MTV. Никого из менеджмента поблизости не было. Суббота – нерабочий день. Выходной. Ее просто бросили в открытое человеческое море – мол, плыви, девочка. Смотреть на это было больно…

Говорят, что после драки кулаками не машут. Я помахал. Подошел к знакомым телевизионщикам из “News блока” и договорился о “закрытых темах”, которых они не будут касаться в интервью. Затем зашел в автобус, закрыл за собой дверь и на правах “хуй знает кого” все-таки успел подготовить Наташу к беседе. Это было ее первое в жизни телеинтервью. Перед камерой она держалась свободно и на вопросы отвечала в точности по рецепту – как доктор прописал. В принципе, своей работой я мог искренне гордиться. Стоя скромно в стороне.

…Перед выездом Глюкозы в осенний тур 2003 года мне позвонил Фадеев. Он был встревожен участившимися публикациями на тему того, кто же в группе “Глюкоза” поет на самом деле. “Как мне объяснить журналистам, что это именно ее вокал?” – Макс начал беседу с довольно простого вопроса. Видимо, жизнь достала его не на шутку. Я вспомнил фрагмент его интервью в “Московском Комсомольце”, которое, увы, не показалось мне верхом убедительности.

“Если быть совсем откровенным – это ведь моя бабушка поет, – отбивался Фадеев от вопросов назойливой Капы. – Бабушка хорошо сохранилась. Сидит в деревне под Курганом, мы специально ездим ее туда писать с передвижной студией. Картошку прополет – сядет, пропоет „Аста ла виста“”.

…В момент телефонного звонка Макса я подходил к своему дому, пересекая футбольное поле в районе штрафной площадки. Дойдя до одиннадцатиметровой отметки, я остановился и предложил под предлогом грядущего тура устроить Наташе пресс-конференцию. И там, с целью заполнения паузы между вопросами, ненароком спеть фрагмент какого-нибудь кавера. Да взять хотя бы “Черный кот” – как, скажем, Земфира спела на своем первом брифинге песню “Свет очей моих”. Если Глюкоза исполнит этот рок-н-ролл чисто – все вопросы исчезнут сами собой. И спела как бы не специально. Типа импровизация. И отличная реклама перед грядущим туром.

Идея Фадееву понравилась, но дальше разговоров дело не пошло. Возможно, не хватило времени, возможно – денежных потоков. …

Прошли месяцы. Слухи о том, кто именно вокалирует на альбоме, стали постепенно стихать. В конце концов, все помнили русские поп-повести временных лет – истории, связанные с группами “Мираж” и “Ласковый май”, когда на альбомах пели одни артисты, а на гастролях – другие. Скандальный опыт франко-немецкого дуэта Milli Vanilli можно было и не вспоминать…

Настала пора подводить первые итоги. Журнал “Афиша” заказал мне материал про Глюкозу – что-то из серии“Прорывы 2003 года”. Так сказать, взгляд изнутри. Я решил ретроспективно пообщаться с Элиасбергом – на тему “бойцы вспоминают минувшие дни”. Инвестор Фадеева уже вышел из шоу-бизнеса и поэтому мог быть вполне объективен. Наша беседа получилась слегка ностальгической, милой и достаточно откровенной. В процессе монолога Александр Аркадьевич внезапно вспомнил, что на самой первой кассете Глюкозы, присланной из Праги, вокал был… мужской. Услышав это, я чуть не упал со стула вместе с диктофоном. Вот это поворот!

Задним числом выяснилось, что первоначально все “арии” Глюкозы пропевал Максим. Это получалось у него настолько феерически, что, разъезжая тем летом по Кипру, Элиасберг радовался жизни исключительно под музыку “Глюкозы”. Закольцевав фадеевскую версию на кассете, Александр Аркадьевич ловил нечеловеческий кайф в режиме “нон-стоп”.

“Фадеев, как исполнитель своих песен, просто изумителен, – задумчиво произнес Элиасберг. – В плане голоса он просто волшебник. Любой человек, который будет петь это после Максима, все равно создаст только копию. А оригинал сделан рукой Мастера. Фадеев ловит и отражает все нюансы, которые возникали еще в процессе создания Произведения. Каждый звук, который издает Максим, идет изнутри. И он владеет им в совершенстве”.

Спустя полгода я заглянул по делам в новый офис Композитора, расположенный в подвале жилого дома где-то на севере Москвы. “Где тут у вас студия Фадеева?” – спросил я у старушек, энергично лузгающих семечки на освещенной солнцем скамейке. “А, это который Шоколадный заяц! – радостно прошепелявили беззубые пенсионерки. – Это, значит, направо. За углом”.

Я завернул направо и спустился в подвал. Вместе с братом Артемом Фадеев разрабатывал анимационный ряд концертного тура Глюкозы. Ставил мне новые песни “фабрикантов”, показывал home-video репетиций с Наташей, в которых она пропевала новые песенки. В конце съемки Макс, довольный результатом, даже по-отечески поцеловал ее в щечку. Я не очень понимал, зачем он эту творческую кухню мне демонстрирует, но Фадеев словно прочитал мои мысли: “Ты-то хоть веришь, что это Наташа поет?”

Мы выползли из полутемного подвала на свежий воздух. “Макс, мы же с тобой сто раз говорили на эту тему, – ответил я. – Мне похуй. Ты, глядя мне в глаза, говоришь: „Поет Наташа“, – значит, Наташа. Так тому и быть. Понимаешь, когда я покупаю дорогие часы, то не имею дурной привычки задумываться, как в них устроен механизм. Магия бренда… Как напишем, так и будет”.

…Тем временем Глюкоза заканчивала свой первый тур. Пятьдесят городов, шестьдесят концертов. Всё честно, всё по-взрослому. На каждом выступлении – шесть экранов, шесть проекторов и сборный круглый подиум. А также – две гавайские гитары, стик-бас и клавиша-стойка в виде пружины. Периодически применялась снег-машина, которая метала хлопья искусственных метеорологических осадков на песнях “Снег” и “Вокзал”.

На концерте в Питере толпа легко снесла металлические ограждения на многотысячном стадионе. После первой же песни. “Все разнесли в пух и прах, как пластмассовые игрушки из незапертого детского магазина”, – вспоминает концертный директор Глюкозы. В Ялте после выступления Наташа отказалась играть за сумасшедшие деньги на дне рождения местного депутата. Города сменяли города, а Глюкоза перед выходом на сцену по-прежнему чуть нервно пила минералку. И шла петь в микрофон.

Все в нашей истории было бы славно, если бы не вышедшая спустя несколько лет книга мемуаров Михаила Козырева – как уже упоминалось, близкого приятеля Фадеева. Выяснилось, что бывший гендиректор “Нашего Радио” присутствовал в Праге при зарождении проекта “Глюкоза”, когда первые песни напела на пленку Наташа. Но не Ионова, а Наташа Усачева – жена Максима Фадеева. Затем голос обрабатывался в студии, пропускался через компьютерные программы и стилизовался под девичий вокал. А всё остальное вы знаете. И Макс знает. И я знаю. Пусть будет так.

…С Наташей Ионовой я встретился где-то через год после ее прорыва. За ее спиной уже были сотни концертов, более миллиона копий альбома, а клип “Невеста” получил приз “Best Russian Act-2003” на церемонии вручения премии “Europe Music Awards”. Она выпустила второй альбом – с чуть другим, более низким вокалом – по-видимому, связанным с ломкой голоса. Сама написала несколько текстов и вообще стала держаться поувереннее. На ее сайте хронически отсутствовала рубрика “Архив”, что по-человечески было понятно. Наташа стала персонажем истории, в которой ее ждало блестящее будущее, но у которой не существовало прошлого…

“Ну как, тяжело?” – спросил я Глюкозу где-то в районе гримерок “Олимпийского”. Того самого “Олимпийского”, о котором мы грезили с Фадеевым в контексте триумфального концерта виртуальных приволжских Gorillaz. Блядь, какая же красивая у нас была мечта!

“Честно говоря, я думала, что будет тяжелее”, – мультяшным голосом ответила Глюкоза. И уверенной походкой отправилась на сцену.

Глава VII

Леонид Бурлаков

Если бы я всегда понимал, что делаю и зачем, то, наверное, писал бы сейчас книги в Йельском университете. И Крис Томас, читая их, кивал бы головой в подтверждение моих выводов.

Леонид Бурлаков, 2003 год

Незадолго до сдачи книги в печать я приехал в гости к старому другу Бурлакову – взять у него что-то наподобие интервью и обсудить текущие дела. Мне надо было решить запутанный вопрос с оплатой одного из региональных концертов “Братьев Грим”, который в итоге так и не состоялся. Деньги были выплачены, но назад не возвращены. Ситуация выглядела сложной, и ее требовалось каким-то образом прояснить. Но, хорошо зная мои приемы ведения переговоров, открыть рот и набрать скорость мне не дали.

Бурлаков очень грамотно перехватил инициативу в дебюте, сразу же обозначив свою жесткую позицию по данному вопросу. Похоже, я терпел обидное поражение ценой в несколько тысяч долларов. С точки зрения линейного бизнеса это было, безусловно, печально. “Но какой игрок, какой игрок”, – завистливо думал я, зорко разглядывая Леню не только как героя книги, но и как произведение современного искусства. Пристальное наблюдение за объектом велось в режиме “он-лайн” – аккурат с расстояния в полметра. Такой себе юный натуралист…

В это время легендарный продюсер немного смягчил напор и предложил гостю легкий ужин. За чашкой кофе начал рассказывать про замысел своей первой книги, которую вскоре начнет писать. Исчезнет с горизонтов цивилизации на целый год и вернется с толстым готовым фолиантом. Поскольку разговоры о книге я слышал уже не первый год, то не сильно удивился. Более того – даже “включил” заинтересованное лицо.

Интерес мой выражался в следующем. В контексте “Хедлайнеров” мне хотелось пообщаться со знаменитым промоутером о бывших подопечных: певице Земфире и группе “Мумий Тролль”. Без диктофона, по-дружески, с позиции прожитых лет. Но этой, без сомнения, увлекательной беседе состояться было не суждено.

“Ты ведь знаешь, я никому не комментирую этот период моей жизни, – бесцветно глядя куда-то в сторону, сказал Бурлаков. – Для меня это – закрытая тема”.

1. How Much Is the Fish?

Успех – это девяносто девять процентов случайности и один процент таланта. Случайностей в нашем мире хватает, а вот талант – большая редкость… Прикоснуться к таланту в самом начале пути – это как пережить чудо.

Леонид Бурлаков

Хватит умничать! Пора ввести в текст портрет героя. Когда всем откроется абсолютная истина, человечество с несомненным единодушием признает в Бурлакове второго Леонардо. И это справедливо, ибо Леонид Владимирович умеет все: делать деньги из воздуха и воздух из денег, ездить на транспорте с правым и левым рулем, снимать и монтировать клипы, продюсировать альбомы, работать библиотекарем, почтальоном, кочегаром, психологом, читать студентам лекции, создавать из подвалов пломбированные студии, а затем их разрушать, вести дискотеки, рок-фестивали и телепрограммы, писать статьи, командовать ротой, батальоном, фронтом, быть непревзойденным переговорщиком и образцовым семьянином. А кто не знает – пусть и не говорит.

С Бурлаковым я знакомился как минимум дважды – в 95-м и 96 годах. Эти встречи сопровождались обильными чаепитиями, о чем достоверно написано выше. Куда ты так высоко голову задираешь? Не так далеко, в самом начале книги.

…В отличие от ровесников, наш герой всегда был подобен многорукому Шиве. В школе учителя называли его “спекулянтом”, но наградили при этом почетной грамотой за проведение дискотек. На уроках химии Бурлаков писал тексты группе “Мумий Тролль”, но затем взял непродолжительный тайм-аут – отрулил в армию, где основал первый в Приморье видеосалон. Там местное офицерье дружно зырило порнуху концерт “Троллей” 1987 года, записанный на бытовую камеру. По признанию Бурлакова, эта видеокассета помогла ему тогда “не скурвиться”.

Очутившись на гражданке, стройный как жердь Леонид Владимирович умудрился проплыть половину земного шара в качестве матроса первого класса и штурмана-судоводителя, вести музыкальную передачу на владивостокском телевидении и активно катализировать местное рок-движение. Все это он пытался делать одновременно.

Насмотревшись на мир, Бурлаков надумал основать во Владивостоке первый пластиночный магазин. Учитывая тогдашние экономические реалии, это была авантюра чистой воды. Но человек-победа считал иначе.

“В 94–95 годах я работал в баре-ресторане на судне, – вспоминает он. – Там меня научили таким понятиям, как „себестоимость“ и „прибыль“... всем этим ласковым словам. Со временем мне предложили работу коммерческого директора с ежемесячным окладом 2500 долларов, но я отказался. Через полтора месяца, когда у меня закончились деньги, я в восемь часов утра придумал открыть магазин компакт-дисков. И вот 24 апреля 1995 года мы открылись”.

Магазин располагался в самом центре Владивостока, правда, в полуподвальном помещении, площадь которого приходилось делить пополам с парфюмерном ларьком. Предполагалось, что женщины, пришедшие сюда покупать духи и лаки, тут же ринутся приобретать новый альбом Ice-T или Боба Дилана. Не говоря уже об Аллегровой с Ветлицкой…

Чтобы покрыть долг, который Бурлаков взял под пятнадцать процентов в месяц, и при этом остаться в живых, магазину нужно было ежедневно продавать хотя бы тридцать дисков. Как гласит история, в первый день было реализовано всего шесть пластинок. Во второй – восемнадцать.

“У моих партнеров-одноклассников появилась мысль, что это – конец, – улыбается Бурлаков. – Настроение было на нуле. В этот момент в парфюмерный отдел вползла бабушка и начала выбирать дезодорант – ей, скорее всего, не нужный. И тут я говорю партнерам: „А если я ей сейчас продам пластинку, вы поверите, что не все безнадежно?“ И они мне так скептически отвечают: „Ну продай!“ Я тут же втюхал ей какой-то русский сборник, после чего все воспрянули духом. В следующую смену мы реализовали уже двадцать семь пластинок, а через полгода продавали по двести дисков ежедневно”.

Вдохновленный стартовыми успехами, Бурлаков занял под проценты очередные пять тысяч и направился в Москву закупать модные диски. Леня чувствовал, что ему надо развиваться дальше. В Приморье он достиг всего, чего мог добиться бизнесмен, специализирующийся в такой иррациональной сфере, как российская рок-музыка.

Столица бывшему диджею с Дальнего Востока пришлась по душе. “Москва – это большой базар, – делился первыми впечатлениями с земляками наш герой. – Ходишь по рядам, выбираешь товар. Если есть деньги – покупаешь. Если нет – можно взять в долг, а потом отдать. Если тебе этот товар в принципе не нужен, но ты хочешь, чтобы он у тебя был, – тогда начинаешь думать. И появляются хорошие мысли”.

Через несколько месяцев Бурлаков в свойственной ему манере принялся навязывать этому городу свои законы. Не без труда ориентируясь в незнакомой обстановке, он уверенным голосом говорил своим владивостокским шоферам: “В Москве, если не знаешь дорогу, всегда поворачивай направо”. Водители в подобный экстремизм не врубались и поэтому менялись каждые пару месяцев – чаще, чем у Ксении Собчак.

Со временем Бурлаков не на шутку вгрызся в пластиночный бизнес, осуществляя поставки западных дисков во Владивосток еще до того, как они прошли растаможку в Москве. Он наладил четкую систему сбыта, благодаря которой, к примеру, новый альбом U2 продавался во Владивостоке в тот же день, что и в Дублине. Видя такую нечеловеческую активность, московские дистрибьюторы кусали локти…

Вскоре рисковый коммивояжер обзавелся собственной точкой на “Горбушке”, изучая рынок компакт-дисков практическим путем. И в какой-то момент наш пилигрим понял, как выдохнул: впарить в этой стране можно все. Стоя на промозглом ветру и продавая компакты безнадежной группы “Старый приятель”, он вспомнил про незнакомую бабушку из Владивостока, которая хотела приобрести дезодорант, а купила сборник поп-музыки. Вспомнил, как в средней школе вжучил по двойной цене учительнице сапоги Salamander. Вспомнил, как на Приморском телевидении при помощи бесплатной рекламы продавал тоннами аудиозаписи. И тогда Леня понял: все зависит от того, не что продавать, а как продавать.

И напала на Бурлакова лютая тоска. Он не мог ответить на вопрос, почему торгует “всяким отстоем”. Чувствуя в себе потенциал Малкольма Макларена, Леня не понимал, почему у него на лотке не лежат диски любимых владивостокских групп: “Депеша”, “Туманный стон”, “Опиум”, “Третья стража”, “Мумий Тролль”. Групп, которым он реально помогал в далекие восьмидесятые. Групп, которым он построил “Dekada Studio”, скоммуниздив со стройки кирпичи и разведя собственное мореходное училище на сумасшедшую сумму в 70000 советских рублей.

Это были сущие вопросы-наказания, на которые в голове у Бурлакова не существовало ответов. И вскоре, словно по мановению волшебной палочки, он неожиданно встретил своего школьного приятеля Илью Лагутенко. Когда-то у них была суперпопулярная на Дальнем Востоке группа “Мумий Тролль”. И хотя талантливый Илья жил в Лондоне, а сам Леня – в Москве, эмоциональная почва для грядущих подвигов была готова.

…Вся эта история больше похожа на легенду. Как-то раз, плавно дефилируя по Тверской, владивостокский коммерсант увидел в толпе знакомое лицо. Он не поверил собственным глазам – ему навстречу собственной персоной двигался Илья Игоревич Лагутенко, который уже несколько лет проживал в городе Лондоне. Если бы бронзовая кобыла под Юрием Долгоруким чихнула, Бурлаков, наверное, удивился бы меньше. Дело было зимой 96 года.

Лохматый и по-модному всклокоченный Лагутенко, одетый в приталенный китайский военный китель, выглядел на фоне всунутого в лыжный свитер Бурлакова настоящим лондонским денди. В столицу Илья прибыл не от хорошей жизни – одна из московских фирм задолжала ему деньги за брокерские услуги, и их необходимо было срочно экспроприировать.

Неожиданная встреча со школьным другом взорвала атомный мозг Бурлакова. Он вспомнил начало 80-х, когда они вместе с Ильей создали “Мумий Тролль”. Звонкий голос Лагутенко, поющий о том, что “ночь прекраснее дня”, звучал на торговых кораблях, в уссурийской тайге, на волнах японского и финского радиоэфиров. Красавицы-яхты бороздили Тихий океан, лихие скейтбордисты рассекали по притихшим микрорайонам, а в их привезенных из Японии плеерах звучали хиты “Мумий Тролля”. Затем Лагутенко уехал в Китай, а после в Англию, лишь изредка делая наброски новых песен. С владивостокскими друзьями он не виделся около пяти лет.

…На следующий день воодушевленный судьбоносной встречей Бурлаков устроил Илье специфическую экскурсию по Москве, показывая новые заводы компакт-дисков, оптовые склады пластинок, рынок на “Горбушке”. Леня блистал энциклопедическими знаниями и сыпал цифрами, рассказывая Илье, какими гигантскими тиражами продаются новые альбомы Пугачевой и Меладзе. Его глаза блестели, как паркет в Кремлевском дворце, а руки описывали концентрические окружности. Бурлакову надо было любой ценой убедить Лагутенко, в талант которого он свято верил, войти второй раз в ту же реку.

“Не пора ли нам подумать о новом „Мумий Тролле“?” – накачивал школьного друга Бурлаков, сидя на дне рождения у знакомого пирата в клубе “Табула Раса”. Лицо Лени выражало неподдельную страсть. Лицо Ильи недоверчиво внимало. И сомневалось...

На вопрос Бурлакова, делал ли Лагутенко что-нибудь в последние годы, хитмейкер “Троллей” ответил: “Ну делал… Только кому это все надо?” Тогда морально готовый на любые аферы Бурлаков запустил в ход последний аргумент: “У меня есть деньги, чтобы записать в Лондоне пять-шесть песен”. В беседе зависла пауза. “Давай сделаем по-другому, – ответил после некоторых раздумий вокалист “Троллей”. – Мы найдем еще деньги, одолжим, в конце концов, но запишем альбом целиком”.

Со стороны это уже напоминало торг. Прогресс в переговорах был налицо. Как бы там ни было, вскоре процесс пошел.

Почувствовав поддержку, Илья начал писать Лене эмоциональные письма, которые отсылал факсом в Москву. Интернета еще не было, разговаривать по межгороду было дорого. Зато в эпистолярном жанре будущие компаньоны добились заметных успехов. Одна из идей Лагутенко выглядела следующим образом: “Я хочу соединить вместе Lighting Seeds, Space, Sleeper, Dubstar, Cardigans, Edwyn Collins, Squeese, Garbage Blur, ABBA, Amanda Lear, Sex Pistols… Я хочу добиться (а может, это и получится) неповторимого „Мумий Тролля“. Плагиатор из меня, ты знаешь, никудышный… Своих идей миллион, но я – человек нерешительный”.

Решительности можно было одолжить у Бурлакова. С запасом. Вспомнив о том, что у него в Москве есть знакомый журналист Кушнир, он приехал ко мне в гости и убедил помогать будущей владивостокской рок-сенсации. Леня ангажировал меня заниматься пресс-поддержкой еще не существующего альбома и параллельно не давал расслабиться Илье, чуть ли не ежедневно забрасывая его пожеланиями присылать новые песни.

Через несколько недель Илья прислал композицию “Вдруг ушли поезда”. Прослушав строчку “никогда не любим, не забыт, не открыт”, Бурлаков вдруг понял, что новый “Мумий Тролль” неизбежен.

Следующая присланная Лагутенко кассета содержала брит-поповскую композицию “Кот кота”, написанную еще в Китае “Девочку” (со словами “пьет своих девчонок сок”) и странноватую песенку “Утекай”, напоминавшую шлягер Пугачевой “Улетай, туча”. “Услышав „Утекай“, я просто выпал в осадок, – вспоминает Леня. – Попросту умер. Когда я рассказывал людям про новый „Мумий Тролль“, я начинал беседу с прослушивания „Утекай“. А Илье после этого я сказал: „Делай что хочешь! Я вообще не буду влезать ни в твою музыку, ни в твои тексты… Но если этот альбом провалится, мы с тобой встретимся через десять лет“”.

Надо хорошо знать Бурлакова, чтобы понимать, кто именно послужил прототипом пословицы “обещать – не значит жениться”. Как только Леня решил не редактировать тексты, он тут же заставил всех знакомых написать на присланные Ильей песни рецензии, которые моментально отправлял в Лондон.

Бурлакову грело душу, что вокалист “Троллей” начал прислушиваться к мнениям друзей. “Со мной Лагутенко советовался, поскольку считалось, что я – эксперт по компакт-дискам и как будто бы знаю, что именно надо продавать, – вспоминает Бурлаков. – К ребятам Илья прислушивался, потому что его, наверное, пообломала судьба, и он научился ценить чужое мнение. Раньше у него этого не было”.

Незадолго до начала сессии Лагутенко написал часть нового боевика “Владивосток 2000”. Послушать его мы толком не успели – со слов вокалиста “Троллей”, песня была о том, как Владивосток катится в … Мол, конец света оттуда и начнется. А еще за неделю он прислал в Москву письмо, которое порадовало меня творческой свободой и здоровой наглостью.

“На подпевках у нас будут английские девчонки, которые хором станут повторять куплеты на ужасном русском языке с акцентом, – писал Илья. – В первом клипе нам надо снять настоящих трансвеститов, целующихся парней, скучающих проституток. Такая мы, б… шокирующая группа. А вы чего хотели?”

Мы хотели, чтобы быстрее стартовала запись. Когда у Лагутенко набралось десять новых песен, Бурлаков засел за калькулятор. По скромным подсчетам, для записи альбома надо было найти порядка тридцати тысяч долларов. Поиски денег Леня начал с себя, как Горбачев – перестройку. Бурлаков вложил в процесс все свои заработки за последний год, легко разорив собственный пластиночный магазин (“если бы не предновогодние продажи, нам было бы трудно”) и заложив квартиру. В августе 1996 года он выехал к Илье для записи альбома “Морская”. Как сказал бы вождь Мао, портрет которого висел в лондонской квартире Лагутенко, “огонь по штабам начался”.

2. Слушая радио

Все говорили: “Радио, радио!” И вот – радио есть, а счастья нет…

Илья Ильф

Когда Бурлаков улетал в Лондон, он сказал на прощание: “Кушнир, ты не поверишь – с нами в „Alaska Studios“ будет работать звукорежиссер по имени Санни, которая записывала дебютный альбом Трики”.

Это был красивый ход. Я очень любил “Maxinquaye”, поэтому от восторга чуть не потерял дар речи. И еще я остро почувствовал связь времен и цивилизаций. А также то, что вскоре у владивостокских авантюристов начнутся сплошные приключения. Я даже не догадывался, насколько был близок к истине.

Вскоре выяснилось, что студийная команда, которая должна писать альбом “Морская”, строго говоря, не имеет отношения к группе “Мумий Тролль”. Кроме клавишника Алика Краснова, все владивостокские музыканты идею о реанимации “Троллей” проигнорировали, назвав ее “полным безумием”. Они были взрослыми и обеспеченными людьми – с семьями, на престижных должностях и на престижных машинах. В такой ситуации каждому, как говорится, свое…