После пресс-конференции в “Бифитере” газеты просто прорвало на комплименты. Это был плюс. Минус был один: все журналисты начали сравнивать Земфиру с Лагутенко. “Ее дебютная запись очень похожа на „Мумий Тролль“, – писали “Известия”. – Убрать вокал – так и совсем похожа”.

“Земфира – это, грубо говоря, девичий вариант „Мумий Тролля“, – сообщали “Московские новости”. – Она как бы взяла слова и манеры Лагутенко, бодрое безумие Агузаровой и легкость Ветлицкой. Иные песни альбома, впрочем, звучат так, как если бы покойную Янку Дягилеву продюсировал не Егор Летов, а, не приведи господь, все тот же Илья Лагутенко”.

У Земфиры подобные сравнения вызывали жесткую аллергию. Когда в кафе “Cosmo” она увидела по MTV клип “Ранетка”, то сказала насмешливо в диктофон: “О, кореш поет… Фрэнд”. Еще через полчаса в интервью “Собеседнику” на эту же тему она заявила: “Чудные вы люди. Я начала писать песни задолго до знакомства с Ильей… Я, между прочим, русскую музыку почти не слушаю и альбом „Морская“ не люблю. Считаю глупостью совершеннейшей. Илья не обидится, я ему это уже говорила”.

Илья обидеться не мог, поскольку записывал в Лондоне “Точно ртуть алоэ”. При визировании текста я слова про “Морскую”, естественно, убрал. А нам с Земфирой приходилось “выяснять отношения” – что-то на тему того, что мы плывем в одной лодке. Она, Илья, Бурлаков, я, наконец…

“Ну да – трое в лодке, не считая собаки… У меня почему-то складывается такое ощущение…” – как-то болезненно прореагировала она.

Тем не менее, когда на следующий день мы поехали давать интервью на “Радио Максимум”, Земфира заметно прогрессировала – в рамках собственной эстетики, естественно. На вопрос редактора “Макси ньюз” Юры Федорова, считает ли она себя воспитанницей Лагутенко, Земфира ответила: “Слово „воспитанник“ меня не то чтобы обижает… Я – женщина, он – мужчина. У меня есть музыкальное образование, у него – нет. У нас разный подход к музыке. Илья отражает в музыке свой характер, я – свой. Илья не является моим продюсером… Мы просто хорошие знакомые”.

Сегодня я понимаю, что в данной ситуации Земфире надо было помочь и придумать для 22-летней девушки какую-нибудь универсальную формулировку. Мы же плыли по течению, которое неумолимо несло нас к дате презентации альбома, появления которого ждали тысячи поклонников…

Тут уместно напомнить, что выход пластинки, как правило, предваряется ротацией по телевидению одного или двух клипов. Чтобы альбом был ожидаемым. У Земфиры история с клипами сложилась неоднозначная. Отснятый в Праге ролик на песню “СПИД” сенсации, мягко говоря, не произвел. Его отложили на полку “до лучших времен”, а выход диска предварял клип, снятый Виктором Солохой на песню “Ариведерчи”.

“Клип, на мой взгляд, получился довольно странным, – вспоминает Земфира. – Но мы его придумывали вместе, если я назову эти фамилии – вы сойдете с ума: Константин Эрнст, Леонид Бурлаков, Виктор Солоха, Земфира Рамазанова. Мы сидели в „Останкино“ и придумывали в кабинете генерального директора клип. В итоге получилось нечто”.

После того как ролик “Ариведерчи” попал в телеротацию, презентацию пластинки решено было провести 8 мая в клубе “16 тонн”. Акция задумывалась совместно с журналом “ОМ” и компанией “Real Records”, которой “Утекай звукозапись” продала дистрибьюторские и смежные права.

…Непосредственно перед презентацией мы с Земфирой пошли в “16 тонн” – на выступление Жанны Агузаровой. Дело было за сутки до нашей акции.

“На втором курсе я впервые услышала „Русский альбом“ Агузаровой, – рассказывала Земфира по дороге в “16тонн”. – Там у нее играл просто потрясающий гитарист… А в 93-м году „Браво“ выступали в Уфе… Билеты тогда были дорогущие – по двадцать пять тысяч рублей. Но я пошла – и не пожалела. Жанна была в ударе, а в конце выступления взяла и перепрыгнула через барабанную установку…”

В “16 тоннах” Земфира внимательно отслушала Агузарову и на мой вопрос: “Ну и как тебе королева рок-н-ролла?” – неожиданно заявила: “А у меня голос все равно лучше”. Сказано это было по-взрослому. Серьезно. “Вот завтра ты всем это и докажешь”, – подытожил я.

На следующий день приехавшие из Уфы музыканты Земфиры оккупировали клуб с самого утра. Я тоже примчался пораньше, поскольку работы по аккредитации было выше крыши. У станции метро “Улица 1905 года” купил букет весенних ромашек – такая у меня возникла не очень глубокая ассоциация с одноименной песней. Земфира заметно нервничала, но ромашкам обрадовалась, воткнув одну из них себе за ухо. Так весь саундчек с ней и пропела.

Уже во время настройки стало понятно, что сыгранность уфимской группы далека от идеала. В небольшом клубе это было слышно особенно отчетливо. Именно на саундчеке, когда Земфира в сердцах материлась на весь клуб, я впервые увидел ее музыкантов в действии: Миролюбов на клавишах, Созинов на барабанах, Вадим Соловьев на гитаре и Ринат на басу. Все они меня не особенно впечатлили, но я гнал дурные мысли прочь. Типа Земфира – не дура. Она знает, что делает.

…Устраивая презентацию в клубе на Пресненском валу, мы, конечно, сильно рисковали. С точки зрения элементарной логики не мог пивной паб, рассчитанный на триста мест, вместить около тысячи гостей.

Вместил.

Позднее Капа рассказывала, что, увидев у входа в “16 тонн” огромную толпу и узнав, “о чем базар”, проезжавшие мимо братки предлагали ей за проходку триста баксов. Несколько светских тусовщиков пытались прорваться сквозь двойной кордон охраны, но тщетно.

Начало концерта задерживалось дважды. Вначале все ждали Эрнста, затем Бурлакова. У Леньки от волнения поднялось давление, и в клуб он приехал, что называется, на морально-волевых усилиях. Собственно говоря, он и открыл вечер, заявив со сцены: “Язнаю, как попасть на ОРТ! Надо обладать гениальным голосом”. Это был реверанс не только в адрес Земфиры, но и непосредственно Эрнста, который уже начал ротировать клип “Ариведерчи”.

После Бурлакова на сцену поднялся сам Константин Львович. “Сюда пришли люди с хорошим музыкальным вкусом”, – как-то значимо произнес он. Сказал, как аттестат зрелости всем вручил.

Пора было начинать. Выйти из гримерки оказалось невозможно – люди вокруг стояли в два этажа. Охрана не без труда расчистила певице дорогу, музыканты уже находились на сцене. Я посадил на плечи несовершеннолетнего сына Бурлакова – с другой точки лицезреть происходящее у него просто не было возможности. Концерт наконец-то стартовал.

…Земфира начала с “Ракет”, но от волнения забыла подключить гитару к усилителю. Пока происходил этот процесс, публика смогла рассмотреть своего героя. Как писал впоследствии “Московский Комсомолец”, “на сцену выпрыгнуло слегка сутулившееся, нескладно-угловатое взлохмаченное существо в зеленом блестящем камзоле и в расхлябанных тинейджерских кроссовках. Невзирая на легенький макияж, существо походило скорее на приготовившегося к ужасной драке бесстрашного дворового хулигана, нежели на воздушную обложечную красавицу”.

Отсканировав глазами певицу, народ переключился непосредственно на музыку. Земфира выступала полчаса, исполнив восемь песен. Своим голосом она пробивала до самых гланд – на фоне расхлябанно-кастрюльного “саунда” уфимских музыкантов. Она выглядела растрепанно-взъерошенной, а от ромашки не осталось и следа – во время исполнения одноименной композиции Земфира вынула цветок из волос и стала раскидывать лепестки зрителям…

Последней исполнялась “Мама-Америка”. И когда Земфира унеслась в припеве в известные только ей заоблачные фудзиямы, у находившихся в зале зрителей возникло ощущение, словно над их головами взорвалась неопознанная мегабомба.

Потрясенный увиденным, глава “MTV Россия” Борис Зосимов как-то растерянно спрашивал у окружающих: “Вы не знаете, кто ей делает аранжировки?” В этот момент директор “Радио Максимум” Михаил Эйдельман страстно агитировал Бурлакова на тему выступления Земфиры на грядущем “Максидроме”.

“Миша, ты – просто отличный переговорщик, – отнекивался промоутер Земфиры. – Когда я стану президентом этой страны, точно сделаю тебя министром иностранных дел. Но пока мы этот „Максидром“ пропустим. Обозначим присутствие Земфиры символически – с одной песней. Зато на следующем фестивале она выступит реальным хедлайнером”.

Вокруг все что-то бесперебойно говорили и поздравляли. Казалось, в этот вечер весь мир сошел с ума от комплиментов... Когда, абсолютно опустошенный, я добрался до дома, то в еженедельнике напротив даты 8 мая 1999 года написал всего два слова: “Мы победили!”

6. Шкалят датчики

Я достаточно легко расстаюсь с прошлыми этапами своей жизни.

Земфира

В поддержку только что вышедшего альбома Земфира продолжала давать многочисленные интервью. В серьезных глянцевых журналах наконец-то стали выходить крупные материалы. К этому моменту появились приготовленные мною еще зимой статьи в “Harpers Bazaar”, “Культе личности”, в ряде “телегидов”.

Новые интервью соответствовали весеннему настроению певицы. “У каждой моей песни добрый десяток версий, – кокетничала Земфира в интервью новому журналу “Yes!”. – Я могу сейчас сказать, что „корабли в моей гавани жечь“ связано с переездом в Москву. А через десять минут скажу Кушниру что-нибудь другое… А на самом деле – с чем это связано, я никому не скажу”.

“У меня восемь всяких масок, – заявила певица в другом интервью. – Сейчас у меня одна маска. Пойду давать следующее интервью, буду говорить совсем по-другому. Иногда я просто ужасно манерничаю. По-разному все. Куча настроений”.

В этом ответе – типичная Земфира модели “весна–лето 99 года”. Именно такая, а не другая. Закрытая на сотни замков. Застегнутая на десятки “молний”. Чтобы никто не пролез вовнутрь. В душу.

“Я люблю, чтобы на улице не приставали, люблю бродить по старым переулкам, – разоткровенничалась Земфира. – Люблю мороженое покупать. Недолго в метро кататься, люблю на небо зырить”.

Так прямо и сказала: “зырить”. Чем, честно говоря, неслабо меня удивила. Это было тогда ее любимое словечко – внимательно послушайте, к примеру, песню “Ненавижу”.

В очень бодром настроении я застал Земфиру через месяц. Все это время она провела в Уфе, готовясь к записи второго альбома. Мы встретились у меня на Шаболовке, и я не мог не обратить внимания, что певица явно похорошела. Она слегка постригла и подкрасила волосы, над правой бровью появился пирсинг… Новые джинсы, какие-то симпатичные летние футболки. Правда, Земфира стала много курить – как-то по-мужски, глубоко затягиваясь и порой забывая про пепел…

У певицы опять разболелось ухо, а мои знакомые медики периодически его обследовали и лечили – в крупной дипломатической клинике, расположенной поблизости. Разобравшись со здоровьем, мы включили диктофон. Земфира прямо-таки брызгала идеями и информацией: “После того как мы смикшировали в Англии первую пластинку, я купила себе тетрадку для нового альбома, – улыбалась она. – И сейчас у меня модная тетрадка с двухэтажным автобусом, на которой написано: „London“. А в тетрадке – новые песни… Я привезла из Уфы восемь песен, и теперь проблема выбора постоянно давит на подсознание. Хочу выбрать пятнадцать. Из сорока одной”.

Похоже, в тот день Земфира все свои маски забыла – то ли в Уфе, то ли в багажном отделении Домодедово. Она была свежа, позитивна и открыта – не воспользоваться таким случаем было неправильно. “Давай, раз ты такая отдохнувшая, сделай-ка несколько заявлений для прессы”. – Я подвинул диктофон поближе к артистке. Мы вовсю продолжали наши игры: я – типа редактор из “Melody Maker”, а ей скоро выступать на Уэмбли…

“Хотелось бы сделать акцент на том, что не стоит ждать от меня „Икры № 2“, – не на шутку разошлась Земфира. – Это я говорю для подстраховки. Кроме того, я не прекращу бороться со сравнениями с Лагутенко… Продюсировать свой второй альбом я буду исключительно сама”.

“Ты сегодня прямо Кобейн в юбке”, – невольно вырвалось у меня. Земфира быстрыми шагами спускалась в подземный переход Ленинского проспекта: “Ну что ты, – останавливая плеер, обернулась она. – На самом деле я очень консервативный человек”.

На следующий день Земфира вместе с уфимскими музыкантами приступила к записи второго альбома. Работа без помощников и советников – только звукорежиссер остался тот же. В нескольких песнях Земфире подыграли Юра Цалер и Олег Пунгин. Во всем остальном она, по-видимому, хотела продемонстрировать миру свою самодостаточность.

Я к подобному максимализму относился спокойно. На тот момент отношения артистки с “Утекай звукозаписью” представляли исключительно джентльменское соглашение: мы “забиваем” артистке тур, арендуем “Мосфильм”, помогаем с промоушеном.

Я по-прежнему выполнял роль ответственного за связи с общественностью. Как-то мне на пейджер пришло сообщение от Лены Карповой – музыкального редактора канала НТВ. Тогда она работала в программе “Антропология” и уточняла даты, чтобы пригласить Земфиру в эфир к Диме Диброву. Казалось бы, надо соглашаться, но был, как говорится, один нюанс. В “Антропологии” артисты играли живьем, а у группы концертного опыта – с гулькин нос. И все-таки мы решили рискнуть…

На следующей неделе я забрал музыкантов прямо с “Мосфильма”, где они записывали “Шкалят датчики” – стартовую песню ко второму альбому. Не без труда загрузились в две машины, приехали в “Останкино” – навстречу новым приключениям.

Приключения начались быстро. С того самого пикантного момента, когда клавишник, удивленно разглядывая пустующую стойку для синтезатора, обнаружил, что на ней, как ни странно, ничего не стоит. Более того. После перекрестного допроса выяснилось, что его синтезатор заперт в студии “Мосфильма” как минимум до завтрашнего утра. Взять его с собой на телевидение он банально забыл. В этот момент мне очень хотелось его задушить. Как-нибудь по-быстрому.

Вместо того чтобы отстраивать звук, мы с Земфирой по телефонам искали в Москве синтезатор. Ситуацию спас Димка Нестеров из “Свинцового тумана” – оперативно поймал такси и привез старенькую электроорганолу. Дышать стало легче, но ненадолго. Тут Земфира вспомнила, что в жаркий летний день ей надо принять душ. И обязательно – с чистым полотенцем. Немного нервов – и боевое задание выполнено. Путем уговоров сотрудников НТВ и подкупа охраны “Останкино” мы в сжатые сроки обеспечили артистке“душ с полотенцем”. Подробности вспоминать не хочется.

Единственное, что меня радовало, – что всего этого рокерского хаоса не видел Дибров. Он, красавчик, появился минут за двадцать до эфира в сопровождении эффектной барышни. Девушка была из породы “ноги из десен”. Мы поздоровались, и я проводил Диму к музыкантам.

“Я зашел в гримерку – там готовилась к эфиру Земфира с ребятами, – вспоминает Дибров. – Мне казалось, что именно так должен выглядеть Растиньяк в юбке, когда он приезжает завоевывать Париж. Две-три шутки – и мне кажется, что мы уже любя влетели в студию. Она немедленно поставила мне на голову банку с пепси-колой, но это было чудесно. Я давно ожидал, что кто-нибудь поставит мне банку на голову. Вот она это и сделала – со своей изумительной кошачьей непосредственностью”.

Дальше – больше. Представляя свою группу, Земфира от волнения перепутала имена музыкантов, но заставила Диброва подыграть ей на тамбурине. Если бы она села на шпагат или сделала “свечку”, я бы не сильно удивился. Адреналин хлестал изо всех щелей. Потом Земфира вступила в схватку со звонившей в студию анонимной артисткой, которая заявила, что “девушка… ведет себя ужасно”.

В процессе эфира Земфира не без удивления узнала, что смотреть, оказывается, надо в ту телекамеру, где горит красная лампочка. Получив столь ценную информацию, она заявила: “У вас тут всё куплено… Звонят только москвичи”. И в ту же секунду на пейджер Диброва пришло сообщение: “Москва всегда ценила утонченность и внутреннее содержание, а провинциальное хамство Москву всегда коробило”. Услышав в прямом эфире этот мессидж, Земфира тут же исполнила песню, названную ею по случаю “Вороны-москвички”. Это была “Ариведерчи”.

В оставшееся время Земфира неоднократно употребляла сочетание “утонченные москвички”, а заодно отрекламировала свой осенний тур. В финале передачи она спела “Не бери себе в голову, Земфира” и сняла солнцезащитные очки, продемонстрировав миру свое самое интимное место – глаза. Этот жест запомнился тогда многим.

Поведение Земфиры в “Антропологии” в какой-то степени напомнило мне историю с Sex Pistols в прямом эфире “Thames Television”. С той лишь разницей, что матом госпожа Рамазанова не ругалась. Не успела. В любом случае, резонанс от передачи должен был быть оглушительным. Так в итоге и произошло.

…Буквально за неделю до начала ее первого тура я организовал интервью Земфиры Казахскому ОРТ. Ответив на дежурные вопросы, Земфира села за столик поужинать. Разговор, само собой, крутился вокруг предстоящих концертов. Выдержит ли Земфира? Выдержат ли ее музыканты?

“Мы уже год целенаправленно репетируем, и я порой ощущаю себя дрессировщиком Дуровым, – призналась, попивая светлое пиво, Земфира. – Очень тяжело, потому что двое музыкантов из группы – с улицы. Они heavy metal раньше играли. Приходится их переучивать. Если они, сволочи, нормально играть не научатся, я их всех убью. Но состав менять не буду”.

Я заметил, что Земфира поглядывала на часы – видимо, куда-то опаздывала. “Побегу заканчивать дизайн для футболок, – подтвердила мои догадки певица. – Закажу их себе штук пятьдесят”. – “Господи, зачем тебе так много футболок? – искренне удивился я. – И что ты будешь с ними делать?” – “Я буду их рвать, – не задумываясь, ответила певица. – На концерте мы выйдем на сцену, разогреем публику, сожжем и уйдем”. На том и порешили.

…Тур начался тяжело. В Питере у группы стащили гонорар – прямо из номера гостиницы “Октябрьская”. “Я помню, как она в этот день обедала с надвинутой на глаза бейсболкой, – вспоминает Александр Долгов. – Земфира сидела спиной к Невскому проспекту, ела машинально, не получая никакого удовольствия от еды. Настроение у нее было на нуле”.

Проблемы продолжились в Краснодаре, где она вышла на сцену с температурой, близкой к критической. Ночью Земфиру отвезли в реанимацию. Диагноз врачей: “полное физическое истощение организма и обострившийся на его почве бронхит”.

…Мы встретились через пару недель, когда Земфира играла закрытый концерт в ночном клубе “Манхэттен-Экспресс”. Попасть на первое коммерческое выступление певицы в Москве было практически невозможно. Но когда-то я проводил там первые пресс-конференции – в частности, с украинско-французским составом “Воплей Видоплясова”. Короче, на концерт я все-таки попал. И не пожалел. Это была фирменная рок-истерика, а особенно – измененный до неузнаваемости “Снег”, сыгранный в жестком маршевом режиме. Подушки Земфира пока еще не рвала, но музыка Rammstein вынесла ей мозги до основания. А затем… певица носилась по сцене, по ее собственному признанию, “как заблудившийся лось”, а музыканты и зрители за всем этим броуновским движением не без удивления наблюдали.

В толпе я увидел массу знакомых лиц. К примеру, главу компании “АРС” Игоря Яковлевича Крутого, который стоял неподалеку от сцены в состоянии глубокой задумчивости. О чем думал, фиг поймешь – по-видимому, писал очередной “Ноктюрн”…

После концерта мы с Земфирой встретились в гримерке. Я поблагодарил ее за отличный концерт и подарил пахнувшую типографской краской энциклопедию “100 магнитоальбомов советского рока”. Она взяла книгу почти без эмоций, сухо сказав: “Спасибо”. Я попрощался, не придав этим метаморфозам особого значения. Подумал, что артистка плохо себя чувствует. Или устала. Или находится “в образе”. Как выяснилось позднее, дело было в другом.

Вскоре мне позвонил Бурлаков и попросил заехать в гости – мол, не телефонный разговор. Когда я вошел к нему домой, продюсер “Троллей” без всяких преамбул заявил, что с Земфирой мы больше не работаем. Такие вот дела. Я не успел даже обувь снять…

Я пошел ставить чайник – на ту самую кухню, где Земфира когда-то впервые встретилась с Лагутенко. Включил воду, немного поревел и по-хорошему бодрый вернулся к Бурлакову. Мол, не томи – давай рассказывай. История была мутная. Мол, Земфира гонорарами с концертов рассчиталась с “Утекай звукозапись” за финансовые вложения, а теперь уходит в “свободное плавание”.

“Какие-нибудь подробности расскажешь?” – Я никак не мог поверить в реальность происходившего. Лицо Лени не выражало большого желания давать развернутое интервью, но несколько фактов он мне все-таки поведал.

…Домой к Бурлакову Земфира пришла на переговоры вместе со старшим братом Рамилем. Внешне Рамиль напоминал мастера спорта по боевому самбо и был представлен Лене как новый директор группы “Земфира”. Затем начался дележ гонораров. Со слов Бурлакова, больше всего его добил спор на тему перевода долларов в рубли за какой-то концерт в Поволжье. Рамазанов-старший настаивал на более высоком курсе рубля – цена вопроса составляла всего порядка тридцати долларов. Больше говорить на эту тему Бурлаков не хотел. Да и, по-видимому, не мог. Я решил его не доставать и уехал домой.

Рана затянулась не быстро. По разным причинам информация о разрыве с Земфирой не предавалась огласке около двух месяцев. Так надо было…

Примерно в этот период я работал в пресс-центре киевского фестиваля “Просто рок” и несколько раз мотался в аэропорт Борисполь – в частности, встречать музыкантов группы “Земфира”. После семичасовой задержки рейса они все-таки вылетели из Москвы, но на свой концерт ехали по времени впритык. В аэропорту, по дороге и в гримерке киевского Дворца спорта мы молчали, словно незнакомые люди. Полный бред, конечно.

Затем, не дождавшись окончания фестиваля, я повез шумную делегацию столичной прессы в Москву. Мы опаздывали на поезд и успели посмотреть весь фестиваль и первые песни Земфиры. Дальше надо было бежать на вокзал, сверкая пятками – чтобы не опоздать.

Самое интересное произошло потом. Ровно через минуту после нашего отъезда местный “Беркут” замел Земфиру прямо на сцене. Аккурат на четвертой песне. Сделано это было под надуманным предлогом из серии “пора завязывать концерт – аренда зала до одиннадцати”.

Земфира в ответ выплеснула воду в лицо размахивающему руками подполковнику. Который, как выяснилось позднее, занимал должность заместителя начальника охраны порядка города Киева.

Всего этого я не видел. Как и не видел последующие скандалы в Оренбурге, Волгограде, Донецке и Якутске, сорванный тур по Сибири… В жизни, безусловно, должны присутствовать трудности и опасности – но не в таких же промышленных масштабах!

После выхода следующего альбома “Прости меня, моя любовь” в прессе было много полемичных рецензий, но больше остальных мое внимание привлек текст Троицкого.

“Это уже не певица Земфира, а группа „Zемфира“ с солисткой, – писал патриарх отечественной музыкальной журналистики в одном из глянцевых изданий. – Группа не имеет никакого отношения к „Мумий Троллю“ – более того, открыватель и первый продюсер Лагутенко даже не упомянут в списке благодарностей. Продюсером значится сама Земфира. В принципе, это абсолютно правильно: девочка созрела, и девочка очень самостоятельная – ходить в протеже ей явно не по нраву. Проблема только одна: опыта и профессиональных музыкальных познаний ей явно не хватает. Как артистка она созрела, а как „сам себе продюсер“ – нет. Отключая волевым решением внешнюю помощь со стороны блестящего Лагутенко и компании, Земфира шла на риск – и потери, наверное, были неизбежны”.

Я готов был подписаться под каждым словом, но когда издания просили меня написать рецензию на этот альбом, категорически отказывался. Пусть говорят другие. Другие и говорили.

Лагутенко эти события старался не комментировать, но в одном из интервью не удержался от эмоций, вскользь заметив: “Вторую пластинку Земфиры я слышал только в демо-версии. Если бы пришлось работать над ней – многое сделал бы там по-другому”.

“Не забывайте, что это не Земфира, а Лагутенко и Бурлаков создали на первом альбоме этот звук, – признавался продюсер “Троллей” спустя несколько лет. – На самом деле это звук Midnight Oil образца 87 года. То есть это барабаны и бас, какие-то клавиши и ярко выраженная акустическая гитара. Мы показали максимальную самобытность артистки, то есть, грубо говоря, не побоялись этого”.

…Разрыв происходил болезненно – даже спустя много месяцев после ухода артистки из “Утекай звукозапись”. Когда на пресс-конференции, посвященной выходу “Прости меня, моя любовь”, Земфира увидела меня, сидевшего в последнем ряду, она вдруг встрепенулась и, задев локтем Настю Колманович, громко и как-то фальшиво спросила: “Саша, а почему ты не задаешь вопросы?”

Все журналисты медленно повернулись в направлении ее взгляда. Настал такой вот тривиальный момент истины. Молчать было неловко, но и играть в ее игру – как будто бы ничего не произошло – тоже не хотелось. “Ты ведь хорошо знаешь, Земфира, что все вопросы, которые я хотел задать, я тебе уже давно задал, – спокойно ответил я. – Вопросов больше нет”.

На этой высокой ноте пресс-конференцию объявили закрытой. Через несколько часов у Земфиры начинался сольный концерт в “Олимпийском”.

7. Одиночество

Я про Земфиру уже давно забыл.

Артемий Троицкий

За кулисами “Премии FUZZ-2000” мне навстречу уныло брел Сережа Чернов из газеты “St. Petersburg Times”. В добрые андерграундные времена, приезжая на фестивали Ленинградского рок-клуба, я ночевал именно у Чернова – где-то в районе Красного Села. Что там говорить, нам было что вспомнить из славной эпохи80-х. И триумфальные концерты “Алисы”, и революционные манифесты “Телевизора”, и безумства Феди Чистякова, и бардачную психоделику “Аквариума”…

Мы крепко обнялись, но я не мог не обратить внимания на расстроенный вид Чернова. “Понимаешь, меня не пускают в гримерку Земфиры, – выдохнул Сергей. – И я не могу выполнить задание редакции – взять у нее интервью. Зве-зда… Я-то помню, как вы с ней год назад к нам приезжали”.

Я немного оторопел – действительно, уже прошел целый год. Вернее, не прошел, а пролетел. И столько событий: у Земфиры вышло два альбома, у “Троллей” – два альбома, вовсю развернул свои знамена “Кушнир Продакшн”...

В рамках пресс-поддержки “FUZZ Music Awards 2000” мы привезли в Питер целый вагон московской прессы: газеты, журналы, радио, телевидение, информационные агентства. В том же “Николаевском экспрессе” ехала Земфира – вместе с музыкантами, новым менеджментом и неплохими шансами на победу в номинациях “лучший альбом” и “лучшая группа”.

Поскольку в последнее время мы с Земфирой общались дискретно, заходить к ней в гримерку я не планировал. Но тут был другой случай. Сережа Чернов был не только моим другом, но и культовым журналистом, печатавшимся в легендарном подпольном журнале “РИО”, издававшим англоязычный фанзин “Russian Letters” и состоявшим в эмоциональной переписке с Егором Летовым. Как бы там ни было, Чернов являлся одним из тех людей, которые реально формируют общественное мнение. И отказывать ему в интервью было ошибкой.

“Идем со мной”. – Я крепко схватил Сережу за руку и, пройдя сквозь кордон ОМОНа, оказался в заветной гримерке. Там было шумно: Земфира, Настя Колманович, люди из “Real Records”, питерские друзья, музыканты. Увидев меня, Земфира немного смутилась, но потом как-то по-детски обрадовалась. Затем попросила всех покинуть комнату. Через минуту в артистической не было никого.

Я оказался между двух огней – Земфирой и Черновым. В сжатой форме донес до артистки необходимость дать интервью. “Нет проблем, – как будто мы виделись только вчера, сказала Земфира. – Заходите, Сергей, сразу же после концерта. Полчаса вам хватит?”

Счастливый Чернов исчез так же внезапно, как и появился. Мы с Земфирой остались вдвоем. “Как дела? – разыграла “е2–е4” рок-звезда. – Коньяк пить будешь?”

Вопрос был риторический. “Хорошо, что ты пришел”. – Полбутылки “Hennessy” мы уболтали минут за двадцать. Говорили быстро и жадно – казалось, никак не могли наобщаться. Земфира просила подробнее рассказать впечатления от “Олимпийского”. Я отбросил в сторону привычную политкорректность и честно выпалил: “Зал был полный, и пела ты, в общем-то, неплохо. Со сцены шел драйв, и снаряды в зал летели. Но в меня не попали. Пронеслись над головой. До конца концерт я не досмотрел…”

По идее, в этом месте можно было и остановиться. Но под воздействием “Hennessy” меня понесло: “А это была твоя „блестящая“ идея собрать журналистов на прослушивание альбома, а самой не прийти? И пресс-атташе „Real Records“ объявляет: „Следующая композиция называется “Искала”“. А человек тридцать бухают под твой голос из колонок... Только на фига всё это делать?”

После дежурных вопросов про “Троллей”, Лагутенко и Бурлакова Земфира начала рассказывать про тур. Жаловалась на организаторов, сверхнагрузки, одиночество. “Понимаешь, в группе одни мужики, старые дружбаны… одни и те же разговоры, ничего нового… – Мы незаметно открыли второй “Hennessy”. – Свихнуться можно. Посоветоваться не с кем, поговорить не с кем… Например, написала ночью песню, утром у своих спрашиваю: „Ну как?“ Все говорят: „Отлично!“ И так каждый раз”.

Затем совершенно неожиданно Земфира начала рассказывать про свой последний роман. Я сидел в легком оцепенении – обычно мы таких деликатных тем в беседах не касались. Первый раз в жизни я видел, как Земфиру прорвало… Когда разговор стал совсем сентиментальным, в дверь постучали организаторы и напомнили, что пора выходить на сцену. Зашли музыканты, увидели на столе пустую бутылку. Ничего не сказали – взяли инструменты и пошли готовиться к выступлению.

В “Юбилейном” путь от гримерки до сцены короткий – метров сорок. Казалось, ничего не должно произойти. Со всех сторон Земфиру окружали бойцы ОМОНа, но внезапно какая-то девчонка молнией пролетела мимо охраны и повисла у певицы на шее. И пока Земфира волокла ее до самой сцены, девка в голос рыдала. Обнималась, прижималась и ревела. Земфира стойко делала вид, что ничего не происходит, проявляя завидную выдержку и хладнокровие, – по-видимому, сказывалось спортивное прошлое.