…“Тролли” появились на сцене из ниоткуда. Буквально за несколько секунд до этого пересекли пространство чуть ли не по краю стены. Пришли оттуда, откуда их никто не ждал. Ни именинница, ни гости, ни фотографы. “Тролли” прошли быстро, со сконцентрированными лицами, дыша в затылок друг другу. Последним шел Лагутенко, крепко держа за руку шатенку необыкновенной красоты. Она была явно моложе Ильи, но вместе они составляли крайне эффектную пару. Это была супермодель Аня Жукова.

На сцене Малахов немного невпопад анонсировал что-то в духе “„Мумий Тролль“ – проездом из Нью-Йорка”. Кто-то из музыкантов возразил, что они в этом году в Америке не были. “Ну, значит, скоро будете!” – беззаботно парировал популярный телеведущий.

В этот момент Ева сделала милый, хоть и не совсем гринписовский сюрприз – выпустила в зал огромных бабочек. Полуживые насекомые, сидевшие до этого в закрытых коробках, вяло порхали под потолком, боясь быть раздавленными подвыпившей публикой.

…Раздались первые гитарные аккорды. Начинать “заказник” с хард-роковой “Доли риска” выглядело, по меньшей мере, смело. Лагутенко лихо схватил черный бубен и начал по-кошачьи бродить по заставленной аппаратурой сцене. Он выглядел максимум лет на тридцать: загорелое лицо, короткая стрижка, платок на шее, рубашка, укороченные брюки, слегка зауженные книзу. Эдакий техасский ковбой, который закончил университет в Аризоне по специальности “современная психология”…

У Ильи в глазах полыхали костры – в них было то, что в Аризоне называют “импульсом”. Казалось, он никого не замечал вокруг. Пел “Алмазами” так, что в его голосе слышалось все: и Бог, и смерть, и дьявол, и Вселенная. Во время исполнения “Морской болезни” он декламировал текст с такой интонацией, словно вел горящий корабль. Илья Игоревич пел, как профессиональный преступник, – казалось, от его голоса начинали вибрировать гробницы под кремлевской стеной. Меньше всего это напоминало пафосный дорогостоящий “заказник”.

…Техники бесшумно поменяли гитары – началась “С Новым годом, крошка!”, которую Лагутенко, как нетрудно догадаться, остроумно посвятил имениннице. В какой-то момент Илья увидел меня и задержал взгляд на несколько секунд. Затем признаки жизни подал Юрка Цалер, как-то по-доброму улыбнувшись. Басист Сдвиг виновато пожал плечами – мол, видишь, в какую херню мы вляпались. Знал бы он, кто был ее инициатором…

В это время начался эротический блок: “Утекай”, “Кораллы”, “Сигналы”. На девушек, стоявших рядом со сценой, смотреть без улыбки было нельзя. Они активно выделяли флюиды. Они таяли. Они медленно сходили с ума – даже странно, что не снимали одежду. Пока еще…

В разгар этого виртуального стриптиза ко мне подошла заметно подобревшая именинница. “Ах, Илья… Он такой сексуальный, – заговорщически шепнула мне на ухо Ева. – Жалко, я не с той стороны к нему подошла. Спасибо тебе за знакомство”.

Андрей Малахов прислонился к колонне и цепким взглядом фотографировал маневры Ильи. Тот, в свою очередь, разошелся не на шутку и честно отрабатывал гонорар. Несколько юных журналисток, видевших “Мумий Тролль” на сцене впервые, похоже, забыли о цели своего визита. Они слушали песни, не пропуская ни единого слова. У меня в кармане задергался мобильный – пришла эсэмэска от знакомой тележурналистки: “Лагутенко – мой самый любимый Лунный Кот!!!”

Поколение Х восторженно встречало восход нового солнца. Одна из девушек по-кошачьи подкралась ко мне и, воровато оглядевшись по сторонам, спросила, как ей лучше познакомиться с “Мумий Троллем”. Поскольку подобный вопрос я слышал не в первый раз, то знал, что именно надо отвечать. “Нет ничего проще, – с непроницаемым лицом сказал я. – Ворвись в гримерку и скажи, что делаешь лучший в Москве минет. И сразу же следи за реакцией... Вокалист – не уверен. Может, барабанщик достанется. Как повезет…”

Дав этот по-человечески бесценный совет, я с чистым сердцем растворился в темноте весенней московской ночи. Вечер, что называется, удался, и жизнь начинала казаться сплошным праздником. Ни сном ни духом я не догадывался, что ровно через неделю 10000 зрителей “Юбилейного” будут, словно заколдованные, подпевать вслед за группой “Мумий Тролль”: “Витя Дробыш, соси, уебыш! Витя Дробыш…”

Но Ева всего этого уже не слышала…

Глава IV

Максим Фадеев

Аранжировкой можно из песни “В лесу родилась елочка” сделать хит мирового уровня. Просто надо найти драйв, который сможет выстрелить. У нас принято считать, что главное не аранжировка, а мелодия и текст. Мне кажется, что главное – психологическая органика, на которую ты можешь воздействовать звуком, вычисляя по секундам динамику организма. Все непросто.

Максим Фадеев, 1998 год

Все началось с телефонного звонка. Поздно вечером мне позвонил из Праги продюсер Максим Фадеев и стал с восторгом рассказывать о своем новом гитарном проекте. Причину звонка я понял сразу: в тот момент противоречия Макса с менеджментом Линды достигли критической отметки. Предчувствуя грядущий разрыв, Фадеев, по слухам, набирал новую команду – от музыкантов до пиарщиков.

Я готовился к важной пресс-конференции, но Фадеев говорил долго, зажигательно и мастерски. Оторваться невозможно. Убеждать “серый кардинал” Линды умел. Несмотря на идеологические проблемы с “изломанной девушкой”, он уже вовсю думал о новом проекте. Еще не Offspring, но уже не Линда...

“Давай работать вместе, – Фадеев прямо-таки излучал вдохновение. – Мне нравится то, что вы делаете с „Троллями“. Просто супер! А я теперь пишу совсем другую музыку. И это – только начало. У нас вскоре будет сильная команда, свой офис… Создается продюсерский центр – с мощной базой и студиями. Всё по полной программе. Я буду выполнять функции продюсера, мне будут помогать менеджеры и директора. Кто-то будет заниматься прессой. Я даже предполагаю, кто именно”.

Шутка удалась. Честно говоря, я даже позабыл про грядущую пресс-конференцию. Согласитесь, подобный напор не мог не заинтриговать. Тем более мне всегда была интересна игра с условным названием “начни с нуля”.

“Я распродаю в Праге магазин со шмотками, а на днях купил „Pro Tools“, – будил меня ночью Фадеев очередным звонком. – Понимаешь, я купил „Pro Tools“!!! Это совершенно другие возможности работы со звуком! Мы попытаемся внедрить качественный подход к музыке. Потенциал у страны огромный – взять, к примеру, того же Лагутенко. Мы будем искать новых звезд. Везде. Мы выстроим настоящий лейбл – с крепким названием и инфраструктурой”.

Какая роль предназначалась в новой инфраструктуре пресс-агенту, я прекрасно понимал. Так я оказался в московском офисе Фадеева.

1. Новые технологии

Фадеев – первый и едва ли не единственный российский продюсер, который достиг запредельного уровня профессионализма. Уровня, характерного скорее для инвестиционных фондов, нежели для людей, делающих музыку. Каждая нота просчитана на компьютере и проверена электроникой. Эффект от каждого шага продуман на годы вперед.

“Афиша”

Коммерческие интересы Фадеева в России представлял его новый финансовый партнер Александр Аркадьевич Элиасберг – владелец клиники “Новый взгляд”. У Макса с Элиасбергом действительно было немало общего. Интеллигентный Александр Аркадьевич часть прибыли вкладывал в киноискусство, пригласив Фадеева написать музыку к фильму “Триумф”. В свою очередь Макс убедил бизнесмена разделить коммерческие риски по своим остальным проектам.

…Принято считать, что первое впечатление является определяющим. Первое впечатление от посещения “Нового взгляда” – здесь во всем чувствовалась Европа. В разгар рабочего дня оживленно, но без суеты. Вместе с поэтом Ильей Кормильцевым, с которым Макс планировал сотрудничать, мы оказались в просторном директорском кабинете. Вокруг – море солнца, море аппаратуры и море обаяния, исходившего от Фадеева и Элиасберга.

Познакомились, обменявшись дежурными комплиментами. Сразу бросилось в глаза, что Максим – свободный человек. У него свободная походка, на нем непринужденно болтается свитер, сверху – какая-то креативная жилетка. Брюки развеваются, как паруса. С шеи свисает непонятный черный шнурок. На правой руке – кольцо, на левой – швейцарские часы.

Мне показалось, что в ходе беседы его мысли находятся в двух местах одновременно – в Москве и Германии. Там за толстыми стенами немецких студий заканчивалась запись его нового проекта.

Без ненужной раскачки нам поставили экспериментальный клип на песню “Я смотрела вперед”. На фоне индустриальных труб и стен цементного завода светловолосая девушка пронзительно пела под жесткий гитарный аккомпанемент. И почти никакой электроники и трип-хопа, с которыми у меня всегда ассоциировался Фадеев.

…Первоначально новый проект назывался “Тату”. Правда, вскоре это название запатентовал ушлый психиатр из Саратова по фамилии Шаповалов. Такое бывает – кто первый, тому и тапки. Но Фадеева интересовало не название. Фадеева интересовала суть.

Мотаясь между Франкфуртом, Прагой и Москвой, он записывал саундтреки для европейских киношников, параллельно делая первые шаги в сторону жесткой гитарной эстетики. “После долгих размышлений я решил создавать музыку, которая в корне отличается от того, что я делал раньше, – говорил Максим, нога которого отстукивала никому не ведомый ритм. – Это будет драйвовая гитарная волна. И только живая. Я отошел от частого применения компьютера – в Европе становится модным не брит-поп, а музыка более тяжелого плана, типа HIM и Guano Apes. Вот в этом направлении мы и пытаемся двигаться”.

Как я узнал позднее, на этом отрезке жизни Макс мог воспринимать исключительно жесткий рок. В частности, слушал Guano Apes, двойник Nine Inch Nails, новый HIM и всего Курта Кобейна.

Группу, готовую сыграть подобную музыку в России, Фадеев собирал по частям. Вокалистка Марина Черкунова и гитарист Гена Гаев – из Кургана, диджей Аня Корнилова – из Волгограда, ритм-секция – из Москвы. Первоначально они записали трип-хоповый альбом в Германии, но Максу эти эксперименты показались похожими на линдовскую “Ворону”. Как выяснилось, эту запись Фадеев то ли потерял, то ли уничтожил, – тайна, покрытая мраком…

Музыкальная истина рождается в муках. Фадеев никогда не искал легких путей. У каждого неординарного музыканта свой “путь самурая”. Но в случае с новым проектом Макс, похоже, был доволен результатом. “Я убежден на сто процентов, что эта группа займет достойное место, – в его голосе неожиданно зазвучали металлические нотки. – У нее будет свой слушатель, потому что этот проект сделан мной. А значит – он сделан качественно”.

Дома на четырехполосных колонках я прослушал новые песни Фадеева.То, что я услышал, меня удивило. И впечатлило. Много гитар, выведенная на первый план барабанная “бочка”, живые скретчи. Над мелодичной гранжевой фактурой неистовствовал сильный женский голос: “Не гони тоску на меня!!!” В одной из композиций даже промелькнул рэп в исполнении самого Фадеева. На энергичном инструментальном фоне несколько хромали тексты, но это искупалось драйвом и стеной плотного гитарного звука, непривычного для русских групп конца 90-х.

“И насколько такая музыка автобиографична?” – осторожно спросил я Макса на следующий день.

“Понимаешь, со мной часто происходят невероятные происшествия и аномалии, – выдержав долгую паузу, ответил Фадеев. – Я пережил два инфаркта, операцию на сердце. Перехоронил почти всех друзей. Один утонул, второй погиб. Третий мой близкий друг… Мы возвращались из Германии, ехали по автобану. Лопнуло колесо, и мы на огромной скорости вылетели на встречную полосу. В нас врезался трейлер… Я сломал себе ребра, а другу снесло голову – на меня вылетели его мозги. Я провалялся несколько месяцев переломанный, но жизнь все-таки продолжалась. Такие вещи не могут породить во мне легкую и веселую музыку. В лютом депрессняке все и пишется. Если я прихожув студию в тяжелом настроении, никакая техника не работает – ни пульт, ни компьютер. Я – депрессивный композитор, причем депрессивный до стадии нирваны. Я сам впадаю в нирвану, когда делаю музыку, и происходит это без наркотического воздействия. Потому что музыка – это самый сильный наркотик”.

Мне нравилось, что Фадеев говорит откровенно, – значит, доверяет. Хорошо. Но на его доверие надо было отвечать тем же. И я решил спросить Макса о том, о чем спрашивать, в принципе, не планировал. “Мне в твоем проекте нравится почти всё: плотный звук, драйв, мелодии, аранжировки, саунд… – Самый сложный вопрос я дипломатично задал в конце: – Но, Макс, ты ведь знаешь, что у этой группы реально слабые тексты… В них нет ни послания, ни идеи, ни философии…”

“Ну что тут сказать, – перебил Фадеев. – Я ведь музыкант, а не поэт. Пытаюсь общаться и сотрудничать с поэтами – мне ведь самому не написать: „Чингисхан и Гитлер купались в крови, но их тоже намотало на колеса любви“… Так и должно быть, должно наматывать на колеса! У меня так не получается… Я ведь не поэт и не текстовик. Я просто пытаюсь передать эмоциональное состояние и отлично знаю все недостатки своих текстов, если их так можно назвать”.

Через несколько дней мы вместе с Фадеевым и Элиасбергом собрались на совещание. Работа над альбомом подходила к концу, настало время снимать клип и запускать в радиоэфир первый сингл. Макс предложил нестандартную для России тактику “песни-разведчика”. Суть ее состояла в следующем. Вначале в эфир выбрасывается ординарный “медляк” “Не гони”. Он, словно рекламный ролик, пропагандирует группу, собирает мнения и сканирует информацию. И только потом, после кропотливого анализа, в эфир ставится беспроигрышный эротический боевик “Камасутра”.

“Я знаю, что „Камасутра“ всех порвет – радиостанции будут драться за наши песни”, – уверенно заявил Макс. На том и порешили. Первый клип будет сниматься на “Не гони”, второй – на “Камасутру”. Другой вопрос, который тревожил всех, – у проекта до сих пор не было названия. После украденного слова “Тату” оставалось еще несколько вариантов: “Гуарана” (энергетическое средство из семян лианы), английское “Total” и, наконец, “Габилло” – слово, смысл которого никто не знал. Оно приснилось Максу ночью и очень ему нравилось.

Меньше всего шансов было у Total – со слов Фадеева, оно категорически не устраивало гендиректора “Нашего Радио” Михаила Козырева – в частности, из-за своего “нерусского” написания. Оставить это название означало идти на конфронтацию чуть ли не с единственной радиостанцией, которая крутила такую тяжелую музыку.

Споры затянулись до глубокой ночи. Аргументов было немного, преобладали эмоции. “Надоела мне эта полемика, – устало сказал Макс, которому утром надо было улетать в Прагу. – Выбирайте что хотите”.

Выбирать пришлось мне с Элиасбергом. Времени оставалось в обрез – уже на следующий день мне надо было сдавать на верстку большой материал о новой фадеевской сенсации.

Ночью не спалось. Слово “Габилло” мне не нравилось на подсознательном уровне и почему-то ассоциировалось с гориллами. В “Гуаране” смущало два момента – явная аллюзия на Guano Apes и неприкрытые наркотические реминисценции. В итоге где-то под утро я остановил свой выбор на Total. Разбудил Элиасберга, который выслушал мои тезисы и, похоже, не слишком обрадовался. “А как же „Наше Радио“”? – сонно спросил он. “Ни хуя, прорвемся”, – уверенно заявил я и отослал по электронной почте статью про группу Total в печать.

2. Страсти тибетских лам

Я – ворона. Я учу тебя, как стать вороной. Когда ты научишься этому, будешь оставаться бодрствующим и будешь свободно двигаться. Иначе всегда будешь приклеен к земле – там, где ты упал.

Карлос Кастанеда

Перед очередным отъездом в Прагу Фадеев пригласил меня в студию – послушать наброски новых треков и пообщаться. Это было кстати – к тому времени я уже договорился с рядом изданий об интервью с одним из самых загадочных и противоречивых персонажей отечественного шоу-бизнеса.

…Затерявшийся между серыми московскими девятиэтажками кинотеатр “Ханой” пригрел в своих недрах бывшую пугачевскую студию, которая теперь называлась “SBI Records”. Ябыл в курсе, что здесь производился ремастеринг легендарного альбома “Банановые острова” и вообще тут работают одни из самых опытных звукорежиссеров страны. Теперь я знал, где во время своих набегов на столицу творит Макс Фадеев.

Я спустился по пыльной цементной лестнице в подвал кинотеатра, открыл массивную дверь и… поразился контрасту. На улице стоял индустриальный лязг ясеневских новостроек, а внутри студии царила полная тишина.

“Безделие – начало бедности”, – написано крупным шрифтом на стенах. Не знаю, как насчет бедности, но сидеть без дела – это явно не про Фадеева. За стеклянной перегородкой он что-то увлеченно конструировал.

Ожидая окончания студийной работы, я задумался. Что я знаю о Фадееве? Прямо скажем, немного. За его плечами – гиперстильный проект с Линдой, который собирал стадионы. Правда, коммерческая подача Линды на страницах масс-медиа мне была не близка – так тогда раскручивали, к примеру, Алсу, Юлу или певицу Каролину. От заголовков “Новая русская экзотика” (или “В ее глазах – тибетская мудрость и русская загадка”) за версту веяло заказухой. Я, конечно, слышал о том, что родственники Линды – успешные банкиры, но не так же явно, блин...

Контент рекламных материалов в глянцевых журналах казался мне искусственным. Статьи из серии “Линда – подруга дельфинов” слабо способствовали продвижению артистки на музыкальный рынок. Когда я читал о том, что (цитирую дословно) “альбом „Песни тибетских лам“ успешно конкурирует по количеству проданных экземпляров с творениями Сюткина, Шуфутинского, Сташевского”, у меня возникало ощущение, что подавать фадеевские опусы можно куда более креативно. Мне было с чем сравнивать…

Правда, сам Макс на этом откровенно безликом фоне был безупречен. Яс нескрываемым удовольствием слушал экзотические “Танцы тибетских лам”, а также фантастические альбомы “Ворона” и “Песни тибетских лам”, предвосхитившие ряд стилистических находок продюсеров Мадонны.

Вокруг загадочного “явления природы” под названием Линда парили безупречные клипы, магия таинства и… ни одного концерта в Москве. Атмосфера ожидания и постоянно возрастающего напряжения. Многократно переносившийся сольник. Скандально отмененное выступление на фестивале “Максидром”. За всем этим стояла невидимая, но явно титаническая работа человеческого мозга. Словно окружающий нас мир – громадная шахматная доска, которой управляют не люди, а компьютеры. Точнее – компьютерные центры. Через несколько минут мне предстояло пообщаться с их предводителем.

…Закончив творить, Макс удобно уселся в уютном чилл-ауте. Он, похоже, никуда не торопился – идеальное время для вечерних бесед. Принесли чай, и мы разговорились.

“Расскажи мне свою жизнь”, – я включил доверительность и диктофон одновременно. И замер в ожидании. Передо мной стояла нелегкая задача – вывести Фадеева на откровенный монолог, связанный с освещением закрытых для прессы тем.

Макс родился в Кургане, рано увлекся музыкой, получил диплом дирижера-хоровика. Вскоре стал лауреатом конкурса молодых исполнителей в Ялте. Там он пел свою песню “Танцуй на битом стекле” и кавер-версию “Джулии” группы “А-Студио”. В итоге занял третье место и получил приз в пятьсот рублей – аккурат на обратный билет в Курган.

“В советское время, чтобы заявить о себе, нужно было выступать на конкурсах, – по-детски беззащитно улыбался Максим. – Там судьи поднимают палочки с цифрами, словно на собачьих бегах. После Ялты ко мне пришла известность. Лайма Вайкуле сказала, что я – чудесный. Матецкий сказал, что я – расчудесный. Меня „начали знать“”.

Захватив из Кургана стратегические запасы тушенки и сгущенки, Фадеев с женой переехал в Москву. Макс снял квартиру, пел на бэк-вокале у Леонтьева. “Я фактически не вылезал из студии, – грустно вспоминал Фадеев. – Начинал как аранжировщик, которому платили по пятьдесят долларов за композицию. Это было недорого, но быстро и качественно. Я выполнял аранжировку в течение четырех-пяти часов. Поэтому ко мне выстраивалась очередь. Кто приходил в студию, с тем и работал. Потому что я уже знал, что такое голод. Как-то мы с женой в поисках еды открыли все ящики на кухне, но ничего не нашли. Мы начали рыться и отыскали картофелину, которая завалялась за газовой плитой. Мы ее сварили и ели два дня. Это был 90-й год”.

В то время Фадеев вовсю писал галлюциногенные опусы в духе “Белый снег – кокаин” – дефицитные гимны московской богемы, невостребованные и гениальные одновременно. Их час пробил спустя десяток лет, когда без какой-либо рекламы были переизданы “Время диких зверей” и “Танцуй на битом стекле” – грандиозные концептуальные альбомы, в которых заключена идеологическая платформа раннего Фадеева.

Безусловно, в начале 90-х Макс, как никто другой в России, реально опережал время. Масса источников вдохновения, но в первую очередь – Питер Гэбриэл, пластинки которого звучали у Фадеева и дома, и в студии, и в машине.

“Когда я впервые услышал „Don’t Give Up“, то чуть не бросил музыку вообще, – признается Макс. – В какой-то момент мне показалось, что никогда не смогу сделать ничего подобного. У Гэбриэла всегда навалом нюансов, все живет, все дышит – как муравейник. Он очень тонко чувствует музыку”.

В то время Макс много занимался киномузыкой – начинал с кинопроекта “Синяя армия”, идеологами которого были совсем еще молодые Степа Михалков и Федор Бондарчук. В фильме должен был сниматься Сергей Федорович Бондарчук, но в связи с его смертью проект затух.

На пике андерграундного забвения Фадеева Федор Бондарчук познакомил его с Линдой. Услышав Линду, Макс в считанные месяцы переключился на world music и трип-хоп, разглядев в голосе девушки некую необычность.

“Она – как пластилин, – отхлебывая из чашки зеленый чай, говорил Фадеев. – В нее можно добавлять красок. Ты просишь, а она добавляет”. Когда красок не хватало, в студию приглашались бэк-вокалистки: от опытнейшей Ольги Дзусовой до семилетней тогда Юли Савичевой, будущей участницы конкурса “Евровидение”.

Буквально за год Максом были написаны “Танцы тибетских лам” и один из самых значительных альбомов 90-х – “Песни тибетских лам”. Несмотря на наличие таких суперхитов, как “Мало огня”, “Беги на цыпочках” и “Танец под водой”, массовое признание пришло к тандему Линда—Фадеев не сразу.

На первых порах песни Линды на радио не проходили. Страна слушала хиты группы “На-На”, Кая Метова и Андрея Губина. Песни Линды ставились программными директорами в пресловутый “лист ожидания”. Изредка мелькали в ротациях “по коммерческим расценкам”, когда у радиостанций буквально выкупалось рекламное время и использовалось под трансляции. Так еще никто не делал. Это были новые и недешевые технологии, примененные для того, чтобы Линду все-таки услышали. Ради этого стоило проламывать стены.

В конце 96 года вышел альбом “Ворона”, разошедшийся тиражом в несколько миллионов экземпляров. Это был пик сотрудничества Макса с Линдой.

В этот момент у Фадеева внезапно умерла дочь. Ошиблись врачи. Макс замкнулся в себе, целиком сконцентрировавшись на музыке. Он резко похудел и стал весить шестьдесят пять килограммов. Линда казалась для него выходом из тупика. Теперь он не только создавал музыкальную оболочку проекта, а занимался буквально всем – начиная от дизайна альбомов и заканчивая моделированием общественного имиджа.

“Линда всегда была недоступна, – вспоминал навигатор “Нашего Радио” Михаил Козырев. – Мне потребовалось немало времени, чтобы распознать методологию Фадеева. Линда не умела говорить публично, что часто случается с артистами. Макс выстраивал ей систему координат для каждого нового альбома, насыщал ее необходимыми словами, терминами, понятиями и „выпускал“ на несколько ключевых, тщательно контролируемых интервью. Невероятно эффективный метод в подобной ситуации”.

“Я никогда не влезал в интервью Линды, а просто контролировал этот процесс, – терпеливо пояснял мне Фадеев. – Чтобы не задавались провокационные вопросы, на которые артистка не готова отвечать… Существуют вопросы, которые применяют почти все журналисты. Вычислить их не так сложно – около ста двадцати основных вопросов, которые могут возникнуть по ходу интервью. И после консультаций с психологом пишутся психологические тесты – возможные вопросы и возможные ответы, возможный уход от вопроса. Это западный опыт. В связи с этим нами были приготовлены материалы, которые ставили враждебно настроенного человека в тупик. Линда отвечала на вопросы резко и лихо. Отвечала фразами, которые были высчитаны психологом. Ответ зависел от того, каким по счету был задан тот или иной вопрос. Журналист оставался в состоянии нокдауна, а затем писал, какая была странная атмосфера и какие были странные ответы”.

В музыкальной и журналистской среде многие считали, что Фадеев с Линдой – конченые наркоманы. Как минимум – анаша. Вдобавок ко всему пресса подхватила мастерски запущенный слух о том, что Максим с Линдой – двоюродные брат и сестра. Которые, по-видимому, насмотрелись психоделических снов.

“У меня в жизни и так полно глюков, – рассказывал Макс. – Во время записи „Вороны“ мы вышли на улицу и увидели на деревьях, на фонарях тысячи ворон. Мне стало страшно, и я вернулся в студию. Самое жуткое, что птицы молчали – а ведь вороны никогда не молчат. Со мной подобные вещи стали происходить после того, как в шестнадцать лет я перенес клиническую смерть. Семнадцать минут мое сердце не билось. После этого я стал видеть мир иначе. Я, например, порой мог прочитать мысли человека, сидящего напротив”.

Переставляя кассету в диктофоне, я смутно догадывался, что мне поперла реальная удача. Так откровенно Фадеев ни с кем из журналистов не разговаривал. Я догадывался, что в разгар своих “охотничьих рассказов” Макс мог, не сбавляя скорости, слегка приврать. Но это не отталкивало. Это интриговало.

…Не останавливаясь на достигнутом, я попытался копнуть еще глубже. “Расскажи про разрыв с Линдой, – перескочил я на закрытую тему. – Это нужно для работы”.

Вопрос оказался не из легких. Ямного раз слышал версию, распространяемую окружением Линды. Она была связана с тяжелым характером продюсера и невыполнением им ряда финансовых обязательств. Но была и другая правда – точка зрения Макса. Вот только согласится ли он ее озвучить?

Вопреки опасениям, Фадеев не соскочил с вопроса. С его слов, камнем преткновения стала проблема эволюции имиджа артистки. Пигмалион-создатель Линды настаивал на кардинальной смене образа. Первоначально у певицы был провокационный имидж – с пирсингом, татуировками, специальным гримом, экзотическими нарядами. Потом наступил период “настоящести”: обычное каре, черный плащ, черные брюки. Другими словами, ничего лишнего. Но в один прекрасный день Макс предложил нечто новое – эпатировать публику сумасшедшим клипом, в котором Линда была бы в смирительной рубашке. А затем, мол, надо сделать паузу на два года и стать наглухо закрытым человеком. Не сниматься в развлекательных телепрограммах, не давать интервью, не играть концерты.

“Любому бегущему человеку нужно останавливаться и отдыхать, – считал идеолог Линды. – Чтобы он не упал и не загнулся”.

Фадеев мечтал отдышаться и приготовить мощный удар. Но жизнь брала свое. Про паузу никто из инвесторов слышать не хотел. Со стороны менеджмента на Макса началось давление по срокам – по контракту пора было выпускать “Плаценту”…

Накануне этой записи Макс решил с участием музыкантов, сотрудничавших в рамках проекта, сделать еще несколько экспериментальных треков, выполненных в другой стилистике.

“Я хотел создавать принципиально другие музыкальные продукты, – Фадеев начинал ерзать на диване. – Линда была за это, но люди, ее окружавшие, были категорически против. А я не могу постоянно находиться в одном и том же состоянии. Я – музыкант. А музыкант – человек непостоянный, он должен меняться и мутировать”.

Выпускающая пластинки компания настаивала на централизованном ударе. Ставки делались на Линду и только на Линду. Никаких экспериментов. В какой-то момент атмосфера накалилась до предела, и уставший от бесконечных споров Фадеев решил уйти в свободное плавание.

“Я потерял возможность делать то, что мне было интересно, – вздыхал Макс. – В итоге я не выдержал и уехал в Германию… Линде я отдал свое сердце и душу. Линде я отдал все. Все. Это был мой ребенок. Я любил ее. Я люблю ее. Мне печально, как ее водят сейчас на телепрограммы типа „До 16 и старше“. Это полный маразм, нельзя было катастрофически этого делать. Она должна была оставаться закрытым человеком”.

Было очевидно: в разрыве Фадеева и менеджмента Линды не все гладко. Я вспомнил, как во время одного из совещаний Макс рассказал Элиасбергу про телефонный звонок с угрозами, поступившими ему от неизвестных людей. “В следующий раз не надо вступать ни в какие разговоры, – ответил Александр Аркадьевич. – Будут звонить еще – дай мой телефон. Все конфликтные вопросы я решу самостоятельно. Занимайся музыкой и ни на что не отвлекайся…” На том тогда и порешили.

…Я понимал, что передо мной в студии сидит человек, который в определенном смысле начинает жизнь заново. Совершенно сознательно. Прямо на моих глазах. В этом был риск, в этом был вызов. Но в этом была и игра. Меня приглашали принять в ней участие.

3. Восхождение

Мне бы хотелось делать тяжелый андеграунд, с головой уйти в прогрессивную музыку. Но народу ближе задушевность, лирика…

Макс Фадеев, 1997 год

Вскоре у меня состоялся ключевой разговор с господином Элиасбергом. Нам пора было определяться с нюансами контракта, поскольку на Total работал не я один, а целое агентство. Работы становилось все больше, а еще больше становилось ответственности. Макс жил преимущественно в Праге, поэтому мне приходилось заниматься не только пресс-поддержкой, но и всевозможным локальным промотированием.

Как выяснилось, Александр Аркадьевич был категорически против нашего сотрудничества с “Мумий Троллем”, Земфирой и другими артистами. Он настаивал на эксклюзивном обслуживании – мол, для нас существует Тоtаl и только Тоtаl. Не надо быть чересчур проницательным, чтобы понимать, что подобные волевые настроения шли от Фадеева. Это его стиль, это его амбиции, это его максимализм… Поэтому прямо сейчас нам с Александром Аркадьевичем надо было найти компромисс. Как говорится, плохой мир лучше хорошей войны.