Глава 10

В утреннем полумраке, на одной из глухих улочек Корота стоял Дункан с тремя лошадьми. Дункан последний раз проверил упряжь лошади, поправил шпоры и потрепал лошадь по холке. В левой руке он держал поводья лошади Алярика, которого все еще не было. Лошадь Моргана резко дернула головой, вздрогнув от холода и сырости. Накидка, закрывавшая кожаное седло от дождя, чуть не упала, когда лошадь в нетерпении переступила с ноги на ногу. Задремавшая вьючная лошадь, нагруженная тюками с мехами, как бы вопросительно подняла голову и, увидев, что все спокойно, снова задремала.

Начавшийся днем дождь лил всю ночь, которую Дункан провел в тревожном полусне в задней комнате небольшой лавчонки. И вот посыльный передал, что Алярик уже идет и скоро будет здесь. Грубый кожаный плащ Дункана был застегнут до самого подбородка, воротник поднят, капюшон надвинут как можно ниже, но даже сквозь шерстяную фуфайку Дункан ощущал холод кольчуги, надетой под нее. Он подул на пальцы, в нетерпении переступил с ноги на ногу и досадливо поморщился, услышав, как в сапоге чавкает вода.

И тут в доме напротив открылась дверь, и высокая, затянутая в кожу фигура показалась на пороге: Алярик быстро сбежал с крыльца, подошел и одобряюще похлопал Дункана по плечу.

— Прости. Я задержался, — сказал он, стягивая накидку с седла и тщательно протирая его от просочившейся воды. — Все спокойно?

— Да, все хорошо, если не считать мокрых ног, — ответил Дункан шутливо, усаживаясь на коня. — Но от этого нет лекарства. Что тебя так задержало?

Морган хмыкнул, проверил подпругу.

— Совещание затянулось. Ведь если Барин узнает, что мы уехали, он тут же нападет, и у Гамильтона будет много хлопот. Поэтому я хотел, чтобы наш отъезд совершился тайно. Все должны думать, что мы уединились в глубине замка. Дюк должен очистить свою совесть от тех грехов, которые он совершил со времени последней исповеди.

— Очистить свою совесть от грехов, — хмыкнув, повторил Дункан. Его кузен уже вскочил в седло.

— А ты думаешь, брат, что я не хочу попасть в царство небесное? — с улыбкой спросил Морган, проверяя, надежно ли привязана вьючная лошадь и трогая свою вперед.

— Да нет, — сказал Дункан. — Так мы едем или не едем из этого гнилого места?

— Конечно, — ответил Морган. — Едем. К заходу солнца мы должны быть далеко отсюда, в старом монастыре Святого Неота — целый день езды при хорошей погоде.

— Великолепно, — пробормотал Дункан, когда они двинулись в путь по пустынным улицам Корота. — О таком путешествии я мечтал всю жизнь.

А несколькими часами позже и за много миль от них Риммель карабкался на каменную скалу, возвышающуюся на западе от Кулди. Утро в этой горной стране было холодным и ветреным. В воздухе даже мелькали снежинки, хотя солнце уже было высоко. Однако Риммель, ощущавший нечто большее, чем просто трепет перед долгожданной встречей, несмотря на холод, вспотел. Полотняный мешок, висевший у него на плече, с каждый шагом становился все тяжелее. Лошадь, оставленная в долине, жалобно ржала, но Риммель заставлял себя забираться все выше.

Его нервы были натянуты. Он провел долгую бессонную ночь, доказывая себе, что ему нечего бояться, что не следует трепетать перед этой старухой по имени Бетака, что она вовсе не похожа на ту женщину, чья магия коснулась его много лет назад. И все же…

Риммель вздрогнул, вспомнив ту ночь, когда почти двадцать лет назад он и другой мальчик залезли за яблоками в старый сад Эльфриды. Они оба знали, что все ее считают ведьмой, что она ненавидит всех, кто проходит мимо ее маленького сада, но были уверены, что не попадутся.

И вот ночью в саду перед ними появилась старая Эльфрида, вокруг ее головы светился фиолетовый ореол, в руках молния, от ослепляющего света и обжигающего жара которой Риммель и его товарищ бежали со всех ног в беспамятстве.

Они убежали, и старуха не преследовала их. Но на следующее утро, когда Риммель проснулся, его волосы стали совершенно белыми. Его мать была в ужасе. Она подозревала, что к этому приложила руку старуха-колдунья. Однако Риммель всячески отрицал то, что он ночью выходил из дома. Он говорил, что вечером пошел спать, а утром проснулся с белыми волосами — и ничего больше. Вскоре старуха Эльфрида уехала из деревни, и уехала навсегда.

Риммель задрожал от холодного воздуха. Он старался унять спазмы в желудке, которые начинались всегда, когда он вспоминал ту ужасную ночь. А если Бетака посмеется над просьбой Риммеля? Или откажется помочь? Или потребует плату, которую Риммель не сможет заплатить?

Или еще хуже. Предположим, что Бетака — злая колдунья и захочет его обмануть. Даст ему не то зелье или амулет. А может через много лет решит, что плата была недостаточной, и нашлет порчу на Риммеля, на лорда Кевина или даже на саму Бронвин?!

Риммель содрогнулся и заставил себя прогнать эти мысли: это уже истерика, которая не имеет под собой никакой основы. Ведь он тщательно расспросил всех, кто имел дело с Бетакой. Не было никаких оснований думать о ней иначе, чем о просто старой безобидной отшельнице, которая иногда помогает людям. А кроме того, ведь она единственная надежда Риммеля, если он хочет получить женщину, которую любит больше жизни.

Прищурясь от солнца, Риммель остановился, чтобы осмотреть тропинку. Впереди он уже мог видеть завешенную звериной шкурой узкую расщелину в скале. У входа в пещеру паслось небольшое стадо овец, слева от входа к камню был прислонен пастуший посох, но владельца посоха видно не было.

Риммель глубоко вздохнул, собрал все свое мужество и выбрался на небольшую площадку перед входом в пещеру.

— Есть здесь кто-нибудь? — позвал он слегка дрожащим голосом. — Я… я ищу Бетаку. Я не сделаю ей ничего плохого.

Наступила долгая тишина. Риммель слышал только жужжание насекомых, щебетание птиц, стук копыт овец, бродивших по каменистым склонам, и свое хриплое напряженное дыхание. И тут он услышал, как чей-то голос сказал:

— Войди.

Риммель вздрогнул, подавив волнение, подошел ко входу в пещеру и откинул в сторону шкуру. Он машинально отметил, что это шкура козла, нервно оглянулся: ему в голову пришла странная мысль, что он никогда больше не увидит солнца, но все же сделал еще одни шаг.

— Входи, — повторил голос, когда Риммель остановился.

Риммель огляделся, стараясь увидеть обладателя голоса, но голос, казалось, исходил из стен, он перекатывался взад и вперед по пещере.

— Отпусти шкуру и стой, где стоишь.

Риммель вздрогнул от неожиданности и выпустил шкуру из рук. На этот раз он был уверен, что голос раздался слева от него. Однако он не мог сделать ни шага в сторону этого бесплотного голоса. Он постарался встать прямо и опустить руки. Колени его дрожали, но он боялся двинуться с места.

— Кто ты? — спросил голос. На этот раз казалось, что низкий и дребезжащий голос звучит откуда-то сзади, и было невозможно определить, кому он принадлежит — мужчине или женщине. Риммель нервно облизал губы.

— Мое имя Риммель. Я архитектор его милости Дюка Кассана.

— От чьего имени ты пришел сюда, архитектор Риммель? От собственного или от имени Дюка?

— От своего.

— Что тебе нужно от Бетаки? — спросил голос. — И не двигайся, пока я тебе на разрешу.

— Ты Бетака? — спросил Риммель осторожно.

— Да.

— Я… я принес тебе пищу, Бетака, — сказал он. — Я…

— Брось мешок.

Риммель повиновался.

— Ну, так что же ты хочешь от Бетаки?

Риммель чувствовал, что пот катится по его лбу, заливает глаза, но боялся даже поднять руку. Он с трудом произнес:

— Одна… одна женщина, Бетака. Она… я…

— Продолжай.

Риммель сделал глубокий вздох.

— Я хочу, чтобы одна женщина стала моей женой, Бетака. Но она… она предназначена другому и станет его женой, если ты не поможешь мне. Ты ведь можешь мне помочь, не правда ли?

— Ты можешь повернуться и подойти.

Со вздохом облегчения Риммель медленно повернулся. Внезапно вспыхнул разогнавший тьму и унесший страх свет, и он увидел свою собственную тень, пляшущую на каменных стенах пещеры. На каменном полу в десяти шагах от него стоял фонарь и возле него, скрестив ноги, сидела древняя старуха в неописуемых лохмотьях. Лицо ее было все в морщинах и окружено гривой седых спутанных волос. Дрожащими руками она аккуратно складывала кусок черной тряпки, которой был прикрыт фонарь. Риммель протер глаза рукавом, нерешительно подошел к фонарю и, глядя на женщину, остановился.

— Ну, магистр Риммель, — сказала старуха. В ее глазах отражался неверный свет фонаря. — Как видно, я тебе не понравилась.

Зубы ее были желтыми и гнилыми, дыхание зловонным. Риммель с трудом сдерживался, чтобы с отвращением не отступить подальше. Бетака хихикнула и жестом скрюченной руки показала на пол. На ее пальце сверкнуло золото, и Риммель понял, что это обручальное кольцо. Да, ведь люди говорили, что она вдова. Интересно, кем был ее муж.

Риммель осторожно опустился на грязный грубый пол пещеры и сел, скрестив ноги, подражая хозяйке. Пока он устраивался, Бетака, не говоря ни слова, пронзительно смотрела на него.

— Расскажи мне все об этой женщине. Она красивая? — нарушила она молчание.

— Она… — Риммель внезапно поперхнулся, горло его пересохло. — Вот ее изображение, — сказал он, доставая медальон.

Бетака протянула свою костлявую руку, взяла медальон и открыла его своим кривым желтым ногтем. Бровь ее поползла вверх, когда она увидела портрет. Потом она внимательно посмотрела на Риммеля.

— Это она?

Риммель боязливо кивнул.

— А медальон ее?

— Был, — ответил Риммель. — Теперь его носит тот, кто собирается жениться на ней.

— Ну, а тот, кто собирается на ней жениться, любит ее? — спросила Бетака.

Риммель кивнул.

— А она его?

Риммель опять кивнул.

— Но ты тоже любишь ее, и так сильно, что готов рискнуть своей жизнью, лишь бы она стала твоей?

Риммель кивнул в третий раз, и глаза его расширились.

Бетака улыбнулась: то была жуткая пародия на улыбку.

— И у меня когда-то был мужчина, который рисковал своей жизнью, чтобы получить меня. Тебя это удивляет?

Она закрыла медальон и, держа его за цепь в узловатых пальцах левой руки, правую завела за спину и достала желтую тыкву с узким горлышком. Риммель, затаив дыхание, раскрытыми глазами наблюдал за тем, как она ногтем вынимает затычку и протягивает ему тыкву. Все его ночные страхи всплыли в мозгу, но он усилием воли заставил себя о них забыть.

— Протяни руки, архитектор Риммель, эту воду нельзя пролить на пол.

Риммель протянул сложенные ладони, и Бетака налила в них воду из тыквы.

— Ну, а теперь, — продолжала она, откладывая тыкву в сторону, — наблюдай за моими священными знаками над водой. Смотри, и ты увидишь как в ней будут кружить вихри времени и дыхание святой любви. Следи за ними.

Она бормотала и раскачивала медальон над руками Риммеля. Она рисовала медальоном какие-то сложные фигуры и знаки, произносила заклинания, распевала что-то своим хриплым голосом. Звуки ее голоса постепенно затихли. Она, не отрываясь, смотрела в глаза своего клиента. Сначала они были широко раскрыты, затем задрожали, веки начали опускаться, и наконец, глаза закрылись совсем. Голос старухи затих. Взяв в руки медальон, она насухо вытерла руки Риммеля черной тряпкой.

Ни одна капля не должна пропасть, иначе нарушится все течение времени, иначе не сработает колдовство, любовное колдовство.

Да, раньше ей удавалось перенести любовь женщины с одного мужчины на другого, но — давно, тогда, когда Бетака была не так стара, беззуба и забывчива. И она не была уверена, что сможет сейчас вспомнить нужное для любовного колдовства заклинание.

Может, вот это? Нет, это заклинание для хорошего урожая. Это? Но ведь Риммель не пришел просить сына… Нет, это не то заклинание, которое ей сейчас нужно.

А вот заклинание для вызова Баазама — очень сильное заклинание. Но нет: это злое заклинание, заклинание для убийства. Даррол научил ее этому заклинанию много лет назад. Нет, она не желает смерти этой молодой и прекрасной девушке: она сама когда-то была так же прекрасна, и Даррол говорил, что она самая красивая из всех женщин на свете.

Она снова посмотрела на портрет и какое-то смутное воспоминание промелькнуло перед ней.

Эта женщина — не видела ли она ее раньше? Это было много лет назад… Да! Конечно! Теперь она вспомнила!

То была прекрасная белокурая девочка с тремя братьями постарше. Они приехали сюда в горы на пони повеселиться и устроить пикник на зеленом травяном ковре, дети дворян — дети могущественного Кассана, того самого Дюка, слуга которого сидел теперь в трансе на полу пещеры Бетаки!

Бронвин! Теперь она вспомнила все. Девочку звали Бронвин. Леди Бронвин де Морган, племянница Дюка Джареда, наполовину Дерини. И теперь она здесь, перед ней, на портрете.

Бетака вздрогнула и боязливо оглянулась. Дерини! И она, Бетака, обещала совершить колдовство против нее. Как она осмелилась? Сработает ли ее заклинание против Дерини? Бетака не хочет делать ей ничего плохого. Девочка Бронвин улыбалась ей здесь в теплый летний день, как дочь, которой у Бетаки никогда не было. Это было так давно! Она гладила овец, играла с ними, разговаривала с Бетакой и нисколько не боялась старой вдовы, которая с улыбкой смотрела на ее проказы. Нет, Бетака не могла забыть этого.

Бетака почесала волосы. Но она же обещала Риммелю. Да, положение у нее не из приятных. Если она поможет архитектору, то может повредить девушке, а она не хочет этого.

Бетака посмотрела на Риммеля. Кошелек на его поясе был тяжел от золота, а мешок, который он бросил у входа, был набит хлебом, сыром и другой снедью. Бетака чувствовала вкусные запахи, которые наполняли пещеру. Если она откажется, то Риммель заберет еду, золото и уйдет.

Решено! Это будет совсем маленькое, невинное колдовство, просто — заклинание нерешительности. Да! Заклинание нерешительности, и прекрасная Бронвин не будет так спешить выйти замуж за своего жениха.

А кто ее жених? Девушка Дерини не может рассчитывать на хорошую партию. Не те времена. Сейчас ни один высокопоставленный лорд не рискнет жениться на Дерини. А если так, то почему бы Бетаке не совершить сильное колдовство, которое даст Риммелю то, чего он хочет?

Приняв решение, старуха, кряхтя, поднялась, прошла к задней стене и стала рыться в ветхом сундуке.

Там были десятки и сотни странных предметов, которые Бетака использовала в своем ремесле. Она возбужденно перебирала безделушки, камни, перья, порошки в мешочках и склянки и наконец достала небольшую тщательно отполированную кость и задумалась. Затем она тряхнула седой гривой и отложила ее в сторону. То же самое постигло и засохший лист, маленькую фигурку овцы, горсть травы, перевязанную шнуром, и маленький глиняный горшок, а с самого дна Бетака извлекла то, что искала: большой кожаный мешок, набитый камнями. Она удовлетворенно хмыкнула, положила мешок на пол, развязала узлы, высыпала на пол его содержимое.

Старуха начала копаться в камнях. Вот камень смерти и камень жизни, камень для выращивания хорошего урожая. Камень для насылания порчи на поля врага. Маленькие камни, чтобы излечивать болезни. Камень, чтобы исцелять душу. Камни для богатства. Камни для бедности. Камни от бесплодия. И старуха выбрала голубой камень с кроваво-красными прожилками, а затем достала небольшой мешочек из шкуры козла, в который она положила голубой камень, вернулась к фонарю, села перед Риммелем и спрятала мешочек в лохмотья своей одежды.

Риммель сидел в трансе перед мерцающим фонарем. Его сложенные руки были вытянуты вперед, глаза закрыты. Бетака взяла тыкву, налила воду в сложенные ковшиком ладони Риммеля и опять стала раскачивать медальон над водой. После того, как она закончила петь заклинания, она наклонилась к Риммелю и слегка коснулась рукой его лба. Риммель встрепенулся, как будто уличил себя в том, что заснул не ко времени, а затем снова устремил взгляд на качающийся медальон.

Бетака взяла рукой медальон, достала из лохмотьев мешочек с камнем, сжала его в руках, прошептав что-то, чего Риммель не смог разобрать. Глаза ее сверкнули зеленым блеском и сузились.

— Открой ладони свои и пусть вода омоет камень, — положив камень на пол как раз под руками Риммеля, сказала она. Ее голос странным дребезгом отозвался в мозгу Риммеля. — Тогда колдовство будет завершено.

Риммель с трудом проглотил слюну, поморщился, а затем повиновался. Вода пролилась на камень, который странным образом впитал ее в себя. Риммель бессознательно вытер руки о штаны.

— Значит, это все? — хрипло прошептал он. — Моя девушка любит меня?

— Нет, пока еще нет, — ответила Бетака, забирая камень и вновь пряча его в мешочек из козлиной шкуры. — Но полюбит. — Она опустила мешочек в ладони Риммеля и снова села на пол. — Возьми этот мешочек. Ты не должен открывать его до тех пор, пока ты не будешь уверен, что находишься там, куда может прийти только она одна. Тогда ты должен открыть мешочек и достать камень, к нему не прикасаясь. Когда кристалл будет на свету, у тебя будет только несколько секунд: действия колдовства начнется, когда появится девушка, и кончится почти сразу.

— И она будет моей?

Бетака кивнула.

— Колдовство ослепит ее. Теперь иди. — Она взяла медальон и опустила его в руки Риммеля. Он дрожащими руками спрятал медальон в мешочек и положил в карман туники.

— Я тебе очень благодарен, Бетака, — прошептал он, ощупывая кошелек на поясе. — А теперь… теперь я могу расплатиться с тобой? Я по обычаю принес пищу, но…

— А в кошельке у тебя золото?

— Да, — прошептал Риммель, отстегивая кошелек. — У меня немного золота, но… — он положил кошелек на пол рядом с фонарем и боязливо посмотрел на Бетаку.

Бетака глянула на кошелек, затем перевела взгляд на лицо Риммеля.

— Высыпь золото.

Риммель открыл кошелек и высыпал золото на пол. Монеты сыпались с приятным золотым звоном, но Бетака не отрывала взгляда от лица Риммеля.

— Ну, так во что ты ценишь мою работу, магистр Риммель? — спросила она.

Риммель облизнул губы, его глаза засверкали при виде внушительной кучи золота. Затем, после короткой борьбы, он решительным жестом пододвинул всю кучу к Бетаке. Старуха, обнажив гнилые зубы, улыбнулась, а затем наклонилась и взяла из кучи шесть монет. Остальные она подтолкнула обратно к Риммелю.

— Я… я не понимаю, — пробормотал он, — почему ты не берешь все?

— Я беру столько, сколько мне нужно, и не больше, — проскрипела Бетака. — Я просто хотела узнать, как ты ценишь меня. Ты полностью расплатишься со мной, если вспомнишь о старой Бетаке в своих молитвах. Теперь, вспоминая прожитые годы, я понимаю, что нуждаюсь в милости небес гораздо больше, чем в золоте.

— Я… я буду молиться за тебя, Бетака, — бормотал Риммель, собирая золото в кошелек. — Но, может, я еще что-нибудь смогу сделать для тебя?

Бетака покачала головой.

— Приведи своих детей навестить меня, магистр Риммель. Ну, а теперь иди. Ты получил, что хотел. И я тоже.

— Спасибо тебе, Бетака, — прошептал Риммель. Он поднялся на ноги, не в силах поверить своему счастью. — Я буду молиться за тебя. — И направился к выходу из пещеры.

Когда Риммель исчез во внешнем мире, старуха вздохнула и сгорбилась над фонарем.