Хью засмеялся:
— Благодарю за заботу, сэр, но я уверен, что смогу служить вам лучше, если вернусь к своим обязанностям. Меня еще не уличили в предательстве и, может быть, я буду еще в чем-то полезен.
— Отлично, — Келсон кивнул. — Удачи тебе, отец.
— Благодарю, сэр. — Хью поклонился. — А вы, Дункан, — он пожал Дункану руку и постарался заглянуть тому в глаза, — будьте осторожны, мой друг. Я не знаю, в чем вы провинились, да и не хочу знать, но буду молиться за вас.
Дункан похлопал его по плечу, кивнул, и затем Хью покинул покои короля. Как только за ним закрылась дверь, Дункан взял со стола пергамент и стал его складывать. Шелест пергамента был единственным звуком в комнате. Теперь, когда у Дункана созрел план, он уже мог управлять своими чувствами, он снова стал спокойным и невозмутимым. Дункан, пряча письмо в карман своей сутаны, взглянул на Келсона: мальчик стоял у кресла, глядя невидящими глазами на дверь.
— Я хочу взять это письмо с собой, если у тебя нет возражений, мой принц, — ведя пальцем по погнутому краю кубка, сказал Дункан. — Алярик наверняка захочет взглянуть на него.
— Да, конечно, — придя в себя, ответил Келсон. — Дядя, ты позаботишься об эскорте. И скажи Ричарду, что он тоже поедет. Отцу Дункану может понадобиться надежный человек.
— Хорошо, Келсон.
Кошачьим движением Нигель поднялся из-за стола и направился к дверям, мимоходом похлопав Дункана по плечу, а Келсон подошел к камину и пристально посмотрел в огонь.
Дункан, заложив руки за спину, рассматривал пол перед собой. Были некоторые вещи, которые они могли обсуждать столько втроем: он, Алярик и Келсон. И Дункан почувствовал, что мальчик встревожен.
Дункан кашлянул и увидел, что плечи Келсона вздрогнули.
— Келсон, — сказал он, — мне пора.
— Я знаю.
— Ты не хочешь передать что-нибудь Моргану… какое-нибудь послание?
— Нет. — Голос мальчика был напряженным, звенящим. — Только скажи ему… скажи ему…
Он повернул к Дункану бледное лицо. Дункан в тревоге подошел к Келсону, обнял за плечи, повернул к себе, взглянул в его расширившиеся испуганные глаза. Мальчик стоял весь сжавшийся, напряженный, пальцы были стиснуты в кулаки, но не от негодования и ярости — от страха. Серые глаза Келсона, наполненные непрошенными слезами, не были глазами отважного юного короля, в смертельной схватке, чтобы сохранить свой трон, победившего и уничтожившего зло. Это были глаза ребенка, которого судьба слишком рано заставила повзрослеть и жить в этом суровом и безжалостном мире. Дункан посмотрел на мальчика с состраданием: несмотря на то, что Келсон был король — он все еще четырнадцатилетний мальчик.
— Келсон?
— Пожалуйста, будь осторожен, отец, — дрожащим голосом прошептал Келсон.
Дункан притянул мальчика к себе, прижал к груди, почувствовал, как все тело Келсона содрогается и понял, что юный король отдался очищающему и успокаивающему действию слез. Дункан погладил Келсона по голове, ощутил, что его рыдания стали тише. Священник еще крепче прижал к себе мальчика и произнес мягким голосом:
— Давай поговорим, Келсон. Происходящее не так ужасно, если внимательно рассмотреть все обстоятельства.
— Да, — всхлипнул Келсон, пряча лицо на груди Дункана.
— Давай предположим, что случится самое худшее, — сказал Дункан.
— Х-хорошо.
— Ну, отлично, тогда говори, о чем ты думаешь?
Келсон немного отстранился от Дункана, посмотрел на него сверху вниз, затем вытер глаза, повернулся к камину.
— Что… — пробормотал он дрожащим голосом. — Что случится, если тебя и Алярика арестуют, отец?
— Хм, это зависит от того, кто и когда, — уклончиво
ответил Дункан.
— Предположим, Лорис.
— Сначала я предстану перед духовным судом, — после недолгого молчания сказал Дункан. — Если они могут что-то доказать, то они лишат меня сана, а может даже и отлучат от церкви.
— А если обнаружат, что ты наполовину Дерини, они убьют тебя?
Дункан задумчиво поднял брови.
Даже трудно предположить, что произойдет, если они раскроют мою тайну, — сказал он. — Поэтому я бы лучше согласился на отлучение, чем на это. Вот первая причина, почему я не хочу, чтобы меня арестовали. Это будет ужасно.
Келсон улыбнулся сквозь слезы.
— Ужасно… Да, я согласен. А ты можешь убить их, если это произойдет?
— Скорее всего, нет, — ответил Дункан. — И это вторая причина, почему я не хочу попасть к ним в руки.
— А Алярик?
— Алярик? — Дункан пожал плечами. — Трудно сказать, Келсон. КАжется, Лорис просто хочет, чтобы Морган ему подчинялся. Если Морган отречется от своего могущества и даст клятву не пользоваться никогда им, Лорис отменит интердикт.
— Алярик так не поступит, — горячо воскликнул Келсон.
— О, я в этом уверен, — согласился Дункан. — Тогда интердикт обрушится на Корвин, и мы будем втянуты как в политические, так и религиозные столкновения.
Келсон удивленно посмотрел на него.
— Почему политические? Что случится?
— Так как Алярик — это основная причина интердикта, все люди Корвина откажутся идти на летнюю кампанию под его знаменем, таким образом, ты лишишься пятой части своей армии. Алярик будет отлучен, так же как и я. Ну, а дальнейшее ты можешь представить и сам.
— Я? Как?
— Все очень просто. Так как я и Алярик будем преданы анафеме, то мы будем, словно прокаженные. Любой, кто осмелится с нами общаться, тоже подвергнется наказанию. Так что перед тобой будет альтернатива. Или ты подчинишься диктату архиепископа и отречешься от меня и Алярика, потеряв лучшего генерала перед самой войной, или же ты пошлешь к дьяволу архиепископов и примешь Алярика — тогда весь Гвинед подвергнется интердикту.
— Они не посмеют.
— О, они посмеют. Пока сан короля тебя защищает, Келсон, но боюсь, этому может прийти конец. Твоя мать предвидела это.
Келсон опустил голову, вспоминая случившееся неделю назад — как его мать, может, случайно — описала все, что теперь происходило…
— Но я не понимаю, почему ты хочешь уехать так далеко? — спросил Келсон. — Почему Святой Киль? Ты же знаешь — от него всего несколько часов езды до Истмарта, а там через несколько месяцев начнется война.
Дженана спокойно продолжала собираться, передавая платья из гардероба девушке-служанке, которая складывала их в обитый кожей дорожный сундук. Она была в трауре по мужу, так как прошло всего четыре месяца со дня смерти Бриона: голова непокрыта, каштановые волосы красно-золотым каскадом струились по спине, схваченные у шеи одной единственной золотой булавкой. Она повернулась к Келсону, а Нигель предостерегающе нахмурился у нее за спиной.
— Почему Святой Киль? — переспросила она. — Потому что я жила там несколько месяцев много лет назад, еще до твоего рождения. Мне нужно уехать, если я хочу еще жить.
— Есть же тысячи более безопасных мест, если уж ты решила уехать,
— сказал Нигель, нервно комкая края голубого плаща. — У нас много других забот, кроме беспокойства о том, что на монастырь могут напасть разбойники и похитить тебя — если не хуже.
Дженана нахмурилась и покачала головой.
— Дорогой Нигель, брат, как ты не можешь понять? Мне нужно уехать. Если я останусь и буду знать, что Келсон в любой момент может прибегнуть к своему могуществу, я буду вынуждена использовать свое, чтобы его остановить. Я разумом понимаю, что если я хочу, чтобы он жил, мешать ему нельзя. Но сердце, душа, все говорит мне: я не должна позволять ему пользоваться его могуществом ни при каких обстоятельствах. Это могущество — святотатство, страшный грех. — Она повернулась к Келсону. — Если я останусь, Келсон, я буду вынуждена уничтожить тебя.
— Неужели ты сможешь сделать это, мать? — прошептал Келсон. — Неужели ты, Дерини, несмотря на то, что отреклась от своих предков, неужели ты сможешь уничтожить своего сына только за то, что он будет вынужден использовать свое могущество, которое ты сама дала ему?
Дженана вздрогнула, как будто ее ударили. Она отвернулась, тяжело оперлась о стул, наклонила голову, как бы сдерживая дрожь.
— Келсон, — сказала она слабым, почти детским голосом, — неужели ты не видишь, может, я и Дерини, но я не чувствую себя Дерини. Я — человек. Всю жизнь меня мучили, учили, что Дерини — это грех, это зло.
— Она повернулась к Келсону. Глаза ее расширились, в них был страх. — А если те люди, которых я люблю — Дерини, используют могущество Дерини, запрещенное святой церковью, я этого не смогу пережить, это разрывает меня на части. Я с ужасом жду того, что опять начнутся гонения на Дерини, как было двести лет назад. Я не перенесу этого, если окажусь в самом центре событий.
— Ты уже в самом центре, — сказал Нигель, — хочешь ты этого или нет. И если случится то, чего ты боишься, то ты все равно не сможешь оказаться в стороне.
— Я знаю, — прошептала она.
— Тогда почему же Святой Киль? — сердито продолжал Нигель. — Это ведь владения архиепископа Лориса. Или ты думаешь, что он поможет тебе разрешить твой душевный разлад? Ведь этот Лорис — самый яростный гонитель Дерини на севере. Он скоро начнет действовать, Дженана. Он не может забыть о том, что произошло на коронации. А когда он начнет свой крестовый поход против Дерини, я сомневаюсь, что даже положение Келсона сможет защитить тебя.
— Вам меня не переубедить, — упрямо сказала Дженана. — Я поеду к сестрам в Святой Киль, я буду там молиться, чтобы меня наставили на истинный путь. Так будет, Нигель. И пока я не уехала, я не смогу никому приносить пользу.
— Ты мне нужна, мать, — сказал спокойно Келсон, глядя на нее нежным взглядом серых глаз. — Оставайся, пожалуйста.
— Я не могу, — подавляя рыдания прошептала Дженана.
— А если… если я прикажу как король, — звенящим голосом спросил Келсон. — Ты — останешься?
Дженана застыла на мгновение, глаза подернулись дымкой боли, а затем она отвернулась.
— Не спрашивай меня об этом, Келсон, — прошептала она. — Пожалуйста, не спрашивай и не заставляй отвечать.
Келсон попытался двинуться к ней, намереваясь все-таки уговорить, но Нигель приложил палец к губам, призывая к молчанию, и покачал головой. Пригласив Келсона следовать за собой, он пошел к двери. Они вышли медленными тяжелыми шагами, а приглушенные рыдания Дженаны еще долго звучали в ушах Келсона.
Келсон продолжал внимательно смотреть на огонь в камине.
— Значит, ты считаешь, что архиепископ нападет на меня?
— Может, попозже. Пока что они решили закрыть глаза на то, что ты тоже Дерини. Но если ты пренебрежешь интердиктом, они вспомнят об этом.
— Я могу уничтожить их! — прошептал Келсон. Его глаза сузились, кулаки сжались: он вспомнил о своем могуществе.
— Но ты этого не сделаешь, — сказал Дункан. — Потому что если ты используешь свое могущество против архиепископов, независимо от того, правы они или нет, то это будет последним доказательством того, что Дерини действительно хотят уничтожить церковь и установить новую диктатуру. Тебе любыми путями следует избегать прямой конфронтации.
— Значит, церковь загнала меня в тупик?
— Не церковь, мой принц.
— Пусть так. Люди, которые ей управляют. Разве это не одно и то же?
— Не совсем. — Дункан покачал головой. — Мы не с церковью боремся, хотя с первого взгляда может показаться, что именно с ней. Мы боремся с идеологией, основным постулатом которой является то, что то, что необычно — то грешно. Поэтому люди, родившиеся с экстраординарными талантами и могуществом, грешны от рождения, независимо от того, для каких целей они пользуются своей силой.
Мы боремся с идиотской точкой зрения, что человек ответственен за случайность своего рождения. И все это потому, что какие-то люди совершили ошибку более трехсот лет назад, назвав целую расу людей другим именем. И эта раса с тех пор проклята и страдает от несправедливости, одно поколение за другим.
Вот с чем мы боремся, Келсон. Корриган, Лорис, даже Венсит из Торента — все они просто пешки в большой игре, целью которой является доказать, что человек ценен тем, что с помощью своих способностей делает в жизни — добро или зло, независимо от того, кто он. Разве это имеет значение?
Келсон улыбнулся и опустил глаза.
— Ты говоришь совсем как Алярик. Или отец. Он часто говорил со мной так.
— Он бы гордился тобой, Келсон. Он был бы счастлив, если бы видел, каким ты стал. Если бы я имел сына… — Он посмотрел на Келсона, и их взгляды встретились. Затем Дункан ласково потрепал мальчика по плечу и подошел к столу.
— Мне пора, мой принц. Алярик и я постараемся держать тебя в курсе всех наших успехов и неудач. А ты во всем доверься Нигелю. Советуйся с ним. И не запугивай архиепископов, пока я и Алярик готовим почву.
— Не беспокойся, отец, — засмеялся Келсон. — Я не буду спешить. Я больше не боюсь.
— Да, постарайся удерживать свой темперамент Халданов, — увещевающе произнес Дункан. — Через неделю увидимся в Кулди, храни тебя Господь.
— И тебя тоже, отец, — прошептал Келсон, когда священник исчез за дверью.
Глава 3
Лорд Роберт Тендель монотонно читал счета арендаторов Лорда Алярика Моргана. Закончив абзац, он поднял глаза от документа и, нахмурившись, посмотрел на своего хозяина. Дюк смотрел через окно соляриума на пустынный луг внизу, мысли его были где-то далеко. Ноги покоились на низенькой скамеечке, обитой зеленым бархатом, а голова лежала на спинке высокого кресла. По выражению его лица было ясно, что он ничего не слышит.
Лорд Роберт осторожно кашлянул, но ответа не последовало. Он поджал губы и снова посмотрел на Дюка, затем поднял свиток, который читал, и сбросил его со стола. Звук от удара гулко разнесся по тесной комнате, и падение свитка вывело Дюка из состояния полной отрешенности: лорд Морган встрепенулся и попытался смущенной улыбкой оправдаться в том, что его застали за таким недостойным занятием, как сон днем.
— Ваша милость, вы же не слышали ни слова из того, что я читал, — с укором сказал Роберт.
Морган покачал головой и, лениво проведя по лицу рукой, улыбнулся.
— Прошу прощения, Роберт. Я просто задумался.
— Конечно.
Когда Роберт снова привел в порядок документы, Морган встал и потянулся. Он пригладил волосы, осмотрел комнату и снова сел.
— Хорошо, — он вздохнул, склонился к столу и постучал по документам согнутым пальцем. — Мы рассмотрели счета Доннореля, да? Кажется, они в полном порядке.
Роберт отодвинул на несколько дюймов свое кресло и опустил перо.
— Конечно, они в порядке, Алярик. Но мы должны были выполнить эту формальность. Ведь эти счета касаются части ваших владений — и довольно большой части, — которую вы скоро потеряете, так как она войдет в приданое леди Бронвин. И даже если вы с лордом Кевином думаете как-то договориться, то отец Кевина хочет, чтобы все было по закону.
— Но ведь не отец Кевина женится на моей сестре, — возразил Морган. Он искоса посмотрел на Роберта, а затем позволил себе улыбнуться. — Послушай, Робби, будь добрым парнем, дай мне отдохнуть остаток дня. Мы ведь знаем, что все счета и документы в полном порядке. И если ты не хочешь избавить меня от просмотра, то давай хотя бы отложим на завтра.
Роберт, как бы осуждая поведение Моргана, постарался придать своему лицу суровое выражение, но затем сдался и поднял руки вверх.
— Хорошо, ваша милость, — сказал он, собирая свитки. — Но как ваш секретарь, я должен указать, что до свадьбы осталось менее двух недель. И что у вас завтра приемный день, и что завтра прибудет посол из Хотра Орсаля, и что лорд Генри де Вера хочет знать, что вы намерены делать с этим Барином де Греем, и…
— Да, Роберт, завтра, — невинно сказал Морган и с трудом сдержал торжествующую улыбку. — Ну, а теперь я надеюсь, что ты меня извинишь, Роберт?
Роберт, как бы призывая Бога в свидетели, поднял глаза к небу, затем махнул рукой в жесте отчаяния. Морган вскочил, с шутливым почтением поклонился и выбежал из соляриума в большой холл. Роберт посмотрел ему вслед, вспомнив тощего вихрастого мальчика, который стал этим мужчиной — Дюком Аляриком — Дюком Корвином и — колдуном Дерини.
Роберт истово перекрестился при этой последней мысли, так как кровь Дерини в жилах Моргана была тем единственным, о чем он не хотел вспоминать, он, который служил семье Корвинов всю жизнь. Корвины всегда относились к нему хорошо. Его семья, лорды Тендели, были секретарями Корвинов уже в течение двухсот лет, со времени Реставрации этот пост передавался по наследству. И все эти годы Корвины, несмотря на то, что они были Дерини, правили честно и справедливо, и Роберт не имел к ним никаких претензий.
Конечно, временами ему приходилось считаться с капризами Моргана. Но это было лишь частью игры, в которую они играли: у Дюка наверняка есть серьезные причины настаивать на том, чтобы не заниматься сегодня разбором документов.
Роберт собрал бумаги и запер их в ящик у окна. В действительности, было совсем неплохо, что Дюк отменил работу еще до полудня: видимо Морган совершенно забыл о назначенном на сегодняшний вечер большом обеде. И если Роберт не отдаст необходимых распоряжений, то может случиться большой конфуз. Морган всегда старался уклоняться от выполнения формальных обязанностей, если, конечно, они не были абсолютно необходимы. А то, что на обеде будут присутствовать многие молодые дамы, страстно желающие стать следующей герцогиней Корвина, не улучшило бы настроения Моргана.
Тихонько насвистывая и потирая руки, Роберт направился к двери, через которую вышел Морган. Смотреть на Моргана, который будет вертеться под шпильками молодых леди сегодня вечером будет, очень интересно: Роберт едва мог дождаться вечера.
Выйдя из холла на улицу, Морган окинул взглядом двор. Вдали, у конюшен он увидел мальчика, бежавшего за огромным гнедым жеребцем. Этого жеребца Морган недавно приобрел у купцов из Хорта. Лошадь была великолепна. Каждый ее шаг равнялся трем или четырем шагам мальчика. Взглянув налево, Морган увидел своего помощника лорда Дерри, который горячо спорил с кузнецом Джеймсоном, очевидно, пытаясь согласовать вопрос о том, как же подковать жеребца.
Дерри увидел Моргана, поднял руку в знак приветствия, но свою перебранку с кузнецом не прекратил: считая себя большим знатоком лошадей, Дерри относился к лошадям очень серьезно. Впрочем, он действительно знал в них толк, и поэтому не мог уступить в споре простому кузнецу.
Морган был рад, что Дерри не подошел к нему. Молодой лорд был всем хорош, но он не всегда улавливал настроение своего хозяина. И хотя Морган любил Дерри, сейчас он хотел побыть в одиночестве. Поэтому он сбежал от счетов лорда Роберта при первой же возможности: в преддверии трудного вечера ему нужно было многое обдумать.
Морган прошел к боковым воротам и вышел в сад. Там после долгой зимы все еще было мертво, но Морган увидел человека, чистившего клетки соколов в той части сада, которая примыкала к конюшням. Однако он знал, что этот человек не нарушит его уединения: Миль, сокольничий, был немым, но обладал острым слухом и зрением, которые как бы компенсировали его недостатки.
Морган, заложив руки за спину, медленно пошел по дорожке. Он знал, почему сегодня ему так тревожно. Во-первых, неблагоприятная политическая обстановка, развитие которой победа Келсона только замедлила: Чарисса мертва, ее советник, предатель Ян — тоже. Но теперь на сцену выходит гораздо более опасный и могущественный враг — Венсит из Торента. Уже поступали сообщения о его отрядах у северных ворот.
И Кароса — вторая проблема. Как только Венсит сможет преодолеть снежные перевалы — а это будет уже скоро, — он снова нападет на город: подойти к Каросе с востока будет возможно уже через неделю. А вот с запада, откуда может подойти помощь, дорога с марта по май совершенно непроходима. Так что помощь сможет подоспеть только в конце мая, когда высохнут все топи и трясины. Но тогда будет уже поздно.
Морган остановился у одного из садовых прудов и окунул рассеянный взгляд в его глубину. Садовники уже убрали остатки льда и расчистили дно, и теперь длиннохвостые золотые рыбки как бы парили в спокойной воде, лениво шевеля плавниками, словно подвешенные во времени и пространстве.
Он улыбнулся, вспомнив, что может их позвать, и они приплывут на его зов. Но сегодня ему было не до рыбок. Он стал изучать свое отражение: высокий светловолосый мужчина смотрел на него с гладкой поверхности пруда.
Большие серые глаза на овальном лице, бледном после долгой зимы. Коротко остриженные волосы отливают золотом в лучах яркого вечернего солнца. Широкий рот, полные губы, квадратный подбородок, бакенбарды подчеркивают острые скулы.
Морган поморщился, увидев на своем отражении короткий зеленый камзол с вышитым золотым грифоном — эффектно, но цвета подобраны неправильно: грифон Корвина должен быть зеленым на черном фоне, а не золотым на зеленом. А эта маленькая шпажонка, осыпанная бриллиантами, которая болталась у него не поясе? Это же пародия на боевое оружие! Лорд же Ратхольд, заведовавший его гардеробом, уверял, что она совершенно необходима для человека его положения.
Морган хмуро смотрел на свое отражение в воде. Когда он мог одеваться по собственному вкусу, он предпочитал черный бархатный костюм поверх кольчуги и обтягивающие ноги кожаные брюки для верховой езды, а вовсе не яркие шелка, кружева и осыпанные драгоценностями булавки, которые, как считают многие, должен носить герцог.
И все же ему приходилось идти на уступки. Народ Корвина не видел своего герцога больше года. И теперь, когда он, наконец, здесь, люди имеют право на то, чтобы видеть его в той одежде, которая соответствует его званию.
Но они видят далеко не все. Они, например, не знают, что эта шпажонка — вовсе не единственное оружие, что у него в потайных ножнах в рукаве таится грозный стилет, а что его пышная одежда на сегодняшнем обеде будет скрывать тончайшую, но прочную кольчугу. Ведь показывать недоверие к гостям — это грубейшее нарушение этикета, освященного веками.
Однако этот обед будет последним, подумал Морган и пошел по дорожке дальше. Как только просохнут дороги, пора возвращаться в Ремут на службу к королю. В этом году уже другой король. Ведь Брион умер. А последнее послание Келсона означает…
Течение его мыслей было прервано звуком шагов по гравию. Повернувшись, он увидел лорда Хилари, командира гарнизона замка: Хилари быстро шел к нему, голубой плащ развивался по ветру, а круглое лицо Хилари выражало растерянность.
— Что случилось, Хилари? — спросил Морган, когда Хилари приблизился и поспешно отсалютовал.
— Ваша милость, дозорные в гавани доносят, что к нам поворачивают несколько кораблей и к вечернем приливу они будут здесь. Ваш корабль «Рофалия» во главе флотилии несет на себе вымпел, означающий, что на борту донесение короля. Может, это приказ о мобилизации, сэр?
— Вряд ли, — ответил Морган и отрицательно покачал головой. — Келсон не доверил бы такое важное послание транспортному кораблю. Он бы послал курьера. — Морган нахмурился. — А мне казалось, что флот был послан только до Конкардина.
— Так было приказано, милорд. А они возвращаются на день раньше.
— Странно, — прошептал Морган, словно забыв про Хилари. — Ну, что же. Пошлите эскорт встретить «Рофалию», когда она бросит якорь. Дайте мне знать, как только прибудет посланец короля.
— Хорошо, милорд.
Хилари удалился, а Морган озадаченно провел рукой по волосам и снова стал расхаживать по саду.
То, что Келсон послал письмо с кораблем, казалось странным: он никогда так раньше не поступал. Особенно в это время года, когда погода здесь, на севере, очень неустойчива. На всем этом лежала печать чего-то зловещего, как в том сне!
И он внезапно вспомнил сон, что видел прошлой ночью, и понял: сон тоже был одной из причин сегодняшнего беспокойства.
Он спал плохо, его мучили кошмары, которые заставляли его просыпаться в холодном поту: он видел Келсона, напряженно кого-то слушавшего, и Дункана, чье лицо, обычно спокойное и бесстрастное, на сей раз было встревоженным, разгневанным, совсем не похожим на лицо его кузена. А затем — призрачное, наполовину спрятанное под капюшоном лицо, лицо человека из легенды, лицо Камбера Кулди, бывшего святого, основателя магии Дерини.
Морган очнулся от дум и увидел, что стоит перед гротом Времени, который служил местом уединения Дюков Корвина уже триста лет. Садовники поработали уже и здесь: у входа в грот они сожгли старые листья. Повинуясь импульсу, Морган потянул на себя скрипучую дверь, взяв горящий факел со стены у входа, отбросил ногами обломки льда и вошел в холодную глубину грота.
Грот Времени был невелик, но, будучи сделанным из огромных камней, снаружи возвышался над уровнем сада на двадцать футов. Летом и весной эти камни зарастали густым кустарником и небольшими деревьями, с одной из каменных стен пещеры стекал ручеек, образуя небольшой водопад.
Внутри это строение выглядело, как настоящая пещера. Стены были неотделанными, грубыми и сырыми. Когда Морган вошел туда, он почувствовал, что низкий потолок давит на него. Слабый солнечный свет проникал сквозь маленькое зарешеченное окно в дальнем конце пещеры и падал на черный мраморный саркофаг, занимавший большую часть пространства грота. Это была гробница Доминика, первого Дюка Корвина. В центре пещеры стояло вырубленное из целого камня кресло, обращенное к саркофагу. На саркофаге стоял подсвечник со свечами. Но металл его потускнел за долгую зиму. Наполовину сгоревшие свечи были изъедены мышами.
Однако Морган пришел сюда не для того, чтобы почтить память своего предка. Его влекло другое: на боковой тщательно отделанной стене пещеры были портреты тех, кто покровительствовал дому Корвинов.
Морган одним взглядом окинул покровителей: Троицу, Архангела Михаила, поражающего мечом дракона Тьмы, Святого Георга и его дракона. Были еще и другие, но Моргана интересовал только один. Повернувшись налево, он сделал три привычных шага, которые привели его к противоположной стене. Затем он поднял факел, и перед ним возникло изображение Камбера Кулди, лорда Дерини Кулди, Дефенсора Хомини.
Морган так и не мог расшифровать те странные чувства, которые посещали его при виде портрета этого святого. Он оценил Камбера Кулди совсем недавно, когда он и Дункан боролись за то, чтобы сохранить Келсона на троне.
Тогда у него были видения. В первый раз он ощутил чье-то присутствие. У него возникло чувство, что его коснулись чьи-то руки, и чья-то энергия протекла через него. Но затем он увидел лицо — а может, он просто думал, что видел его. И все это оказалось каким-то образом связано с легендарным Дерини.
Святой Камбер. Камбер Кулди. Имя, которое громко прозвучало в истории Дерини. Камбер, который открыл в мрачные годы царствования, что могущество Дерини может быть в некоторых случаях передано человеку. Камбер, который возглавил движение за Реставрацию и снова привел людей к власти.
За это он был канонизирован, причислен к лику святых. Благодарное человечество воздало пышные почести тому, кто покончил с ненавистной диктатурой Дерини. Но память человечества коротка. Пришло время, когда люди забыли, кому они обязаны своим спасением, забыли про те мучения, что они приняли от злых Дерини: настали времена черной реакции, бурей пронесшейся по одиннадцати королевствам.
Тысячи невинных Дерини пали жертвами начавшихся гонений и приняли смерть. Считалось, что они принимали кару за все то, что делали их отцы. Когда гроза утихла, осталась только горстка Дерини. Некоторые из них скрывались в убежищах, другие получили покровительство у некоторых высокопоставленных лордов, которые еще не забыли, как все было на самом деле. Естественно, что в годы реакции первой жертвой пал и Камбер Кулди: он был вычеркнут из списков святых.
Камбер Кулди, Дефенсор Хомини. Камбер Кулди, основатель магии Дерини. Камбер Кулди, вот на кого смотрел сейчас Морган с нетерпеливым любопытством, пытаясь понять, какие же странные узы связывают его с давно умершим лордом Дерини.
Морган поднес факел поближе, стараясь различить более тонкие черты лица на грубом мозаичном изображении. Глаза смотрели прямо на него — глаза и твердый решительный подбородок: остальная часть лица скрывалась тенью монашеского капюшона.
Однако у Моргана сложилось твердое впечатление, что у Камбера светлые волосы. Он не мог сказать, откуда это у него. Возможно — отголоски бывших у него видений.
Холодок пробежал у него по спине, когда он вспомнил видения. Был ли это действительно Камбер Кулди? Или нет?
Ну, а если не святой Камбер, тогда кто же? Другой Дерини? Никто из людей не смог бы так сильно воздействовать на его мозг. А если это Дерини, то почему он не объявится и не поговорит? Ведь он знает, что должен чувствовать Морган при своих видениях. Кажется, он помогает Моргану, но почему же тайно? Наверное, это все-таки святой Камбер.
Он вздрогнул при этой мысли и перекрестился, а затем взял себя в руки. Такие размышления могут привести его бог знает куда. Он должен мыслить здраво и хладнокровно.
Внезапно он услышал какой-то шум во дворе за садом, а затем шаги бегущего по дорожке сада человека.
— Морган! Морган!
Это был голос Дерри.
Проскользнув по узкому проходу обратно, Морган вставил факел в отверстие в стене и вышел из грота на солнечный свет. Дерри тут же заметил его и побежал по газонам.
— Лорд! — кричал Дерри. Его лицо светилось от возбуждения. — Выходите во двор, посмотрите, кто здесь!
— «Рофалия» еще не в порту? — спросил Морган, направляясь к Дерри.
— Нет, сэр, — засмеялся Дерри, качая головой. — Вы сами увидите, идем!
Заинтересованный Морган, удивленно подняв брови, пошел за Дерри. На лице Дерри светилась широкая улыбка. А это означало присутствие хорошей лошади, красивой женщины или…
— Дункан! — Морган выкрикнул, прошел через садовые ворота и во дворе увидел своего кузена.
Дункан слезал со своего огромного жеребца серой масти. Черный плащ был сырой и забрызган грязью, полы дорожной сутаны обтрепаны и тоже в грязи. Дюжина воинов в королевских цветах, сопровождавшие его, тоже спрыгивали со своих лошадей. Среди них Морган узнал личного слугу Келсона молодого Ричарда Фиц Вильямса, который держал под уздцы жеребца, когда Дункан спешивался.