Хроники Дерини (№2) - Шахматная партия Дерини

— Леди, могу я поговорить с вами? — спросил Риммель, идя за ней на расстоянии нескольких шагов. Он снова поклонился, когда она обернулась.

— Конечно, магистр Риммель. Почему же нет?

— Леди, нервно сказал Риммель. — Мне бы хотелось знать, как вам понравились планы перестройки дворца в Корни. У меня не было возможности спросить вас раньше, но я должен знать ваше мнение, ведь, может быть, придется что-нибудь изменить.

Бронвин улыбнулась.

— Спасибо, Риммель. Мне очень понравились ваши планы. Может, мы встретимся завтра, чтобы переговорить по этому вопросу. Менять я ничего не хочу, но я благодарна за ваше внимание.

— Вы очень милостивы, — прошептал Риммель, снова кланяясь. — Могу я вас сопровождать? Уже становится холодно. Сырость рано появляется в Кулди.

— Нет. Благодарю вас, — ответила Бронвин, покачивая головой и потирая руки, как будто ей стало холодно от одного упоминания от сырости. — Я собираюсь посетить гробницу моей матери и хочу быть одна.

— О, конечно, — понимающе кивнул Риммель. — Может быть, вы окажете мне честь и примете мой плащ в таком случае? Ведь в склепе очень холодно и сыро. Ваша одежда хороша для солнечной погоды, а там она будет вам плохой защитой.

— О, благодарю вас, — улыбнулась Бронвин, и Риммель мгновенно скинул с себя плащ и накинул ей на плечи. — Кто-нибудь из слуг вернет вам его сегодня вечером.

— Можно не торопиться, — сказал Риммель, отступая и кланяясь.

Бронвин, закутавшись в плащ Риммеля, пошла дальше, а он стоял и смотрел ей вслед преданными глазами. Затем он повернулся, пошел к замку, а, подойдя к ступеням, ведущим на террасу, вдруг увидел Кевина, который вышел из своих покоев и направился вниз по лестнице.

Кевин был чисто выбрит, его волосы — аккуратно уложены. Сопровождаемый звоном сверкающих шпор, он быстро спустился по лестнице, увидел Риммеля и приветствовал его на ходу.

— Риммель, я закончил с теми планами, которые ты мне оставил утром. Можешь зайти ко мне и забрать их. Ты великолепно сделал свою работу.

— Благодарю, милорд.

Кевин остановился.

— Риммель, ты случайно не видел леди Бронвин? Я нигде не могу ее найти.

— Вы найдете ее в гробнице матери, милорд, — ответил Риммель. — Я встретил ее несколько минут назад, и она сказала, что направляется туда. Я предложил ей свой плащ, так как там будет холодно. Надеюсь, что вы не рассердитесь?

— Разумеется нет! — дружески хлопая Риммеля по плечу сказал Кевин.

— Благодарю тебя! — И, махнув рукой в знак прощания, он двинулся дальше и вскоре скрылся за поворотом аллеи, а Риммель пошел в покои своего господина.

Он начал все серьезнее обдумывать свое положение. Надо было решать, что же ему делать. Об убийстве этого блестящего молодого человека не могло быть и речи: ведь Риммель не был убийцей. Но он был влюблен!

Этим утром Риммель провел несколько часов в разговорах с местными жителями. Он говорил им о своей любви, своих страданиях и своем безвыходном положении, но, конечно, не называя никаких имен. Эти люди, живущие в горах, на границе с Коннейтом и дикой Моарой, дали ему весьма любопытные советы относительно того, как завоевать любовь избранницы.

Риммель, например, с трудом мог поверить тому, что если он повесит на дверь Бронвин букет из колокольчиков и семь раз пропоет «Аве», то девушка ни в чем не сможет ему отказать. Он не мог поверить и в чудодейственное воздействие жабы, положенной в бокал с вином Кевину, которая, по заверениям местных знатоков, должна заставить Бронвин разлюбить.

Но кое-кто из местных жителей дал ему и дельный совет: если Риммель хочет завоевать любовь женщины, ему следует подняться в горы с мешком пищи и золотом. Там живет святая отшельница, старая вдова Бетака. Она много раз помогала молодым людям, находящимся в таком же печальном положении.

И Риммель решился попытаться упросить старуху помочь ему. Его нисколько не смущало то, что старуха наверняка использует колдовство, что плохо согласуется с церковными законами, которые он так почитал. Впрочем, его не смущало и то, что предмет его неразделенной любви — Дерини, и у ее брата Моргана очень натянутые отношения с церковью. Он решил, что старая вдова Бетака может спасти его — в противном случае ему не останется ничего, кроме как умереть. Может быть, старуха даст ему какой-нибудь амулет или любовный напиток, с помощью которого Риммель заставит Бронвин уйти от лорда Кевина и принять любовь простого архитектора.

Риммель вошел в комнату Кевина и осмотрелся в поисках своих чертежей. Эта комната мало отличалась от других покоев в замке, так как была предназначена для приема временных гостей. Но Риммель увидел и вещи, принадлежащие лично Кевину: складной стул, обитый пледом цвета Мак Лэйнов, коврик, роскошное шелковое покрывало с вышитым графским гербом. На той самой постели, на которой Кевин возляжет со своей обожаемой Бронвин! И это произойдет всего через три дня, если Риммель не совершит невозможного. Да, ему надо действовать быстро.

Он с отвращением отвернулся от постели и на столе у двери увидел свернутые в трубочку чертежи. Он взял их и приготовился выйти из комнаты, как вдруг обратил внимание на небольшую раскрытую шкатулку, где среди колец, цепочек и других драгоценностей заметил и маленький овальный медальон на золотой цепочке — вещь слишком хрупкую и нежную, чтобы принадлежать мужчине.

Не помня себя, Риммель осторожно взял медальон и открыл его.

Внутри был портрет Бронвин — самый красивый из всех ее портретов, что он видел — золотые волны волос спадали на ее прекрасные плечи, губы слегка приоткрыты, взгляд нежный и волнующий.

Не соображая, что он делает, Риммель быстро сунул медальон в карман и с чертежами под мышкой почти побежал к двери. Выскочив на улицу, он побежал в свою комнату, и те, кто мог видеть его в этот момент, должно быть решили, что он неожиданно получил громадное наследство.

Бронвин подняла голову от крышки саркофага и удрученно посмотрела на большой портрет своей матери.

Теперь она поняла, что подслушанный разговор взволновал ее больше, чем она предполагала. Но что ей делать, она не знала. Не могла же она запретить этим женщинам сплетничать. Она продолжала изучать изображение матери и думала, какой прекрасной была ее мать.

Леди Алиса де Корвин де Морган была женщиной исключительной красоты и не нуждалась в том, чтобы изображение ей льстило. Портрет был создан великолепным художником, мельчайшие детали были тщательно выписаны: лицо как живое, и теперь, когда Бронвин стала взрослой, она чувствовала себя рядом с изображением матери ребенком. Она смотрела на портрет и ей казалось, что портрет начал дышать, что изображение сейчас заговорит.

Широкое окно из цветного стекла вверху часовни было освещено лучами медленно восходящего солнца. Лучи проникали в часовню и окрашивали ее внутри в красные, золотые и оранжевые тона. Серый плащ Бронвин, небольшой алтарь из слоновой кости тоже переливались всеми цветами радуги.

Бронвин услышала скрип двери, повернулась и увидела, как в дверь просунулась голова Кевина. Его лицо просветлело, когда он увидел Бронвин. Кевин вошел в часовню, закрыл за собой дверь и опустился на колени рядом с ней перед саркофагом.

— А я не мог понять, где ты, — сказал он тихо. — Что-нибудь случилось?

— Нет, впрочем, да, — она покачала головой. — Я не знаю. — Она посмотрела на свои руки и проглотила комок, застрявший в горле. Кевин внезапно понял, что она готова расплакаться.

— Что произошло? — спросил он, обнимая ее за плечи и притягивая к себе.

Всхлипнув, Бронвин все-таки зарыдала и спрятала лицо у него на груди. Кевин прижал ее к себе и, нежно гладя по волосам, дал выплакаться, затем, сам сев на ступени, усадил ее к себе на колени, как маленького испуганного ребенка.

— Ну, а теперь, — сказал он тихо и спокойно, — расскажи мне, что же произошло?

Рыдания Бронвин понемногу становились все тише. Кевин, прислонившись спиной к мраморной стене, смотрел на цветные тени.

— Ты помнишь, как мы приходили сюда детьми? — спросил он. Он посмотрел на нее и с облегчением увидел, что она вытирает глаза. Кевин достал из рукава носовой платок и подал ей, так как ее платок уже превратился в мокрый комочек.

— Я думаю, что мы чуть не свели с ума мою мать в то последнее лето, перед тем, как Алярик отправился на службу к королю. Ему и Дункану тогда было по восемь лет, мне — одиннадцать, а тебе — четыре или около этого. Мы играли в прятки в саду. Алярик и я спрятались здесь за алтарем, в складках висящего здесь алтарного покрывала. И старый отец Ансельм пришел сюда, схватил нас и пригрозил рассказать обо всем матери. — Он засмеялся. — И я припоминаю, что он долго ругал нас. Ругал до тех пор, пока не пришла ты с целым букетом роз. Ты тогда горько плакала, потому что шипы искололи тебе все руки.

— Я помню, — сказала Бронвин, улыбаясь сквозь слезы. — А через несколько лет, когда мне было одиннадцать, а тебе семнадцать, ты… — она опустила глаза, — ты уговорил меня установить мысленную связь между нами.

— И я никогда не жалел об этом, — засмеялся Кевин, целуя ее в лоб.

— Так что же случилось, Брон? Я могу помочь чем-нибудь?

— Нет, — сказала Бронвин, улыбаясь вымученной улыбкой. — Просто я жалею себя. Я нечаянно услышала то, чего мне не хотелось бы слышать, и это меня очень расстроило.

— Что же ты услышала? — спросил он, нахмурившись и чуть отодвигаясь. — Если тебя что-то беспокоит, то только скажи мне, и…

Она покачала головой.

— Ты ничего не сможешь сделать, Кевин. Все дело в том, кто я такая. Я слышала разговор женщин. Вот и все. Они… они не одобряют, что их будущий герцог женится на Дерини.

— Это очень плохо, — сказал Кевин, снова прижимая ее к себе и целуя в лоб. — Какое несчастье, что я полюбил Дерини и не могу жить без нее.

Бронвин засмеялась, встала, оправила платье.

— Идем. Я уже перестала жалеть себя. Нам нужно торопиться, иначе мы опоздаем на обед.

Кевин поднялся на ноги, потянулся, обнял Бронвин.

— Знаешь что?

— Что?

— Мне кажется, что я люблю тебя.

— Да? Это очень странно.

— Почему?

— Потому, что мне кажется, что я тоже люблю тебя, — засмеялась она.

Кевин тоже засмеялся, наклонился и крепко ее поцеловал.

— Это хорошо, что ты сказала мне об этом, девочка, — сказал он, когда они выходили из часовни. — Потому что через три дня ты будешь моей женой.

А недалеко от часовни, в своей комнатке лежал в постели архитектор Риммель и смотрел на маленький портрет в медальоне. Он не мог оторваться от этого портрета, с которого смотрела на него с призывным блеском в глазах и шаловливой полуулыбкой прекрасная неотразимая женщина. Завтра же он должен пойти к вдове Бетака. Он покажет ей этот портрет. Он скажет этой святой женщине, что он должен завоевать любовь Бронвин, иначе ему придется умереть.

И отшельница совершит чудо. И эта красавица будет принадлежать ему, Риммелю.

Глава 10

В утреннем полумраке, на одной из глухих улочек Корота стоял Дункан с тремя лошадьми. Дункан последний раз проверил упряжь лошади, поправил шпоры и потрепал лошадь по холке. В левой руке он держал поводья лошади Алярика, которого все еще не было. Лошадь Моргана резко дернула головой, вздрогнув от холода и сырости. Накидка, закрывавшая кожаное седло от дождя, чуть не упала, когда лошадь в нетерпении переступила с ноги на ногу. Задремавшая вьючная лошадь, нагруженная тюками с мехами, как бы вопросительно подняла голову и, увидев, что все спокойно, снова задремала.

Начавшийся днем дождь лил всю ночь, которую Дункан провел в тревожном полусне в задней комнате небольшой лавчонки. И вот посыльный передал, что Алярик уже идет и скоро будет здесь. Грубый кожаный плащ Дункана был застегнут до самого подбородка, воротник поднят, капюшон надвинут как можно ниже, но даже сквозь шерстяную фуфайку Дункан ощущал холод кольчуги, надетой под нее. Он подул на пальцы, в нетерпении переступил с ноги на ногу и досадливо поморщился, услышав, как в сапоге чавкает вода.

И тут в доме напротив открылась дверь, и высокая, затянутая в кожу фигура показалась на пороге: Алярик быстро сбежал с крыльца, подошел и одобряюще похлопал Дункана по плечу.

— Прости. Я задержался, — сказал он, стягивая накидку с седла и тщательно протирая его от просочившейся воды. — Все спокойно?

— Да, все хорошо, если не считать мокрых ног, — ответил Дункан шутливо, усаживаясь на коня. — Но от этого нет лекарства. Что тебя так задержало?

Морган хмыкнул, проверил подпругу.

— Совещание затянулось. Ведь если Барин узнает, что мы уехали, он тут же нападет, и у Гамильтона будет много хлопот. Поэтому я хотел, чтобы наш отъезд совершился тайно. Все должны думать, что мы уединились в глубине замка. Дюк должен очистить свою совесть от тех грехов, которые он совершил со времени последней исповеди.

— Очистить свою совесть от грехов, — хмыкнув, повторил Дункан. Его кузен уже вскочил в седло.

— А ты думаешь, брат, что я не хочу попасть в царство небесное? — с улыбкой спросил Морган, проверяя, надежно ли привязана вьючная лошадь и трогая свою вперед.

— Да нет, — сказал Дункан. — Так мы едем или не едем из этого гнилого места?

— Конечно, — ответил Морган. — Едем. К заходу солнца мы должны быть далеко отсюда, в старом монастыре Святого Неота — целый день езды при хорошей погоде.

— Великолепно, — пробормотал Дункан, когда они двинулись в путь по пустынным улицам Корота. — О таком путешествии я мечтал всю жизнь.

А несколькими часами позже и за много миль от них Риммель карабкался на каменную скалу, возвышающуюся на западе от Кулди. Утро в этой горной стране было холодным и ветреным. В воздухе даже мелькали снежинки, хотя солнце уже было высоко. Однако Риммель, ощущавший нечто большее, чем просто трепет перед долгожданной встречей, несмотря на холод, вспотел. Полотняный мешок, висевший у него на плече, с каждый шагом становился все тяжелее. Лошадь, оставленная в долине, жалобно ржала, но Риммель заставлял себя забираться все выше.

Его нервы были натянуты. Он провел долгую бессонную ночь, доказывая себе, что ему нечего бояться, что не следует трепетать перед этой старухой по имени Бетака, что она вовсе не похожа на ту женщину, чья магия коснулась его много лет назад. И все же…

Риммель вздрогнул, вспомнив ту ночь, когда почти двадцать лет назад он и другой мальчик залезли за яблоками в старый сад Эльфриды. Они оба знали, что все ее считают ведьмой, что она ненавидит всех, кто проходит мимо ее маленького сада, но были уверены, что не попадутся.

И вот ночью в саду перед ними появилась старая Эльфрида, вокруг ее головы светился фиолетовый ореол, в руках молния, от ослепляющего света и обжигающего жара которой Риммель и его товарищ бежали со всех ног в беспамятстве.

Они убежали, и старуха не преследовала их. Но на следующее утро, когда Риммель проснулся, его волосы стали совершенно белыми. Его мать была в ужасе. Она подозревала, что к этому приложила руку старуха-колдунья. Однако Риммель всячески отрицал то, что он ночью выходил из дома. Он говорил, что вечером пошел спать, а утром проснулся с белыми волосами — и ничего больше. Вскоре старуха Эльфрида уехала из деревни, и уехала навсегда.

Риммель задрожал от холодного воздуха. Он старался унять спазмы в желудке, которые начинались всегда, когда он вспоминал ту ужасную ночь. А если Бетака посмеется над просьбой Риммеля? Или откажется помочь? Или потребует плату, которую Риммель не сможет заплатить?

Или еще хуже. Предположим, что Бетака — злая колдунья и захочет его обмануть. Даст ему не то зелье или амулет. А может через много лет решит, что плата была недостаточной, и нашлет порчу на Риммеля, на лорда Кевина или даже на саму Бронвин?!

Риммель содрогнулся и заставил себя прогнать эти мысли: это уже истерика, которая не имеет под собой никакой основы. Ведь он тщательно расспросил всех, кто имел дело с Бетакой. Не было никаких оснований думать о ней иначе, чем о просто старой безобидной отшельнице, которая иногда помогает людям. А кроме того, ведь она единственная надежда Риммеля, если он хочет получить женщину, которую любит больше жизни.

Прищурясь от солнца, Риммель остановился, чтобы осмотреть тропинку. Впереди он уже мог видеть завешенную звериной шкурой узкую расщелину в скале. У входа в пещеру паслось небольшое стадо овец, слева от входа к камню был прислонен пастуший посох, но владельца посоха видно не было.

Риммель глубоко вздохнул, собрал все свое мужество и выбрался на небольшую площадку перед входом в пещеру.

— Есть здесь кто-нибудь? — позвал он слегка дрожащим голосом. — Я… я ищу Бетаку. Я не сделаю ей ничего плохого.

Наступила долгая тишина. Риммель слышал только жужжание насекомых, щебетание птиц, стук копыт овец, бродивших по каменистым склонам, и свое хриплое напряженное дыхание. И тут он услышал, как чей-то голос сказал:

— Войди.

Риммель вздрогнул, подавив волнение, подошел ко входу в пещеру и откинул в сторону шкуру. Он машинально отметил, что это шкура козла, нервно оглянулся: ему в голову пришла странная мысль, что он никогда больше не увидит солнца, но все же сделал еще одни шаг.

— Входи, — повторил голос, когда Риммель остановился.

Риммель огляделся, стараясь увидеть обладателя голоса, но голос, казалось, исходил из стен, он перекатывался взад и вперед по пещере.

— Отпусти шкуру и стой, где стоишь.

Риммель вздрогнул от неожиданности и выпустил шкуру из рук. На этот раз он был уверен, что голос раздался слева от него. Однако он не мог сделать ни шага в сторону этого бесплотного голоса. Он постарался встать прямо и опустить руки. Колени его дрожали, но он боялся двинуться с места.

— Кто ты? — спросил голос. На этот раз казалось, что низкий и дребезжащий голос звучит откуда-то сзади, и было невозможно определить, кому он принадлежит — мужчине или женщине. Риммель нервно облизал губы.

— Мое имя Риммель. Я архитектор его милости Дюка Кассана.

— От чьего имени ты пришел сюда, архитектор Риммель? От собственного или от имени Дюка?

— От своего.

— Что тебе нужно от Бетаки? — спросил голос. — И не двигайся, пока я тебе на разрешу.

— Ты Бетака? — спросил Риммель осторожно.

— Да.

— Я… я принес тебе пищу, Бетака, — сказал он. — Я…

— Брось мешок.

Риммель повиновался.

— Ну, так что же ты хочешь от Бетаки?

Риммель чувствовал, что пот катится по его лбу, заливает глаза, но боялся даже поднять руку. Он с трудом произнес:

— Одна… одна женщина, Бетака. Она… я…

— Продолжай.

Риммель сделал глубокий вздох.

— Я хочу, чтобы одна женщина стала моей женой, Бетака. Но она… она предназначена другому и станет его женой, если ты не поможешь мне. Ты ведь можешь мне помочь, не правда ли?

— Ты можешь повернуться и подойти.

Со вздохом облегчения Риммель медленно повернулся. Внезапно вспыхнул разогнавший тьму и унесший страх свет, и он увидел свою собственную тень, пляшущую на каменных стенах пещеры. На каменном полу в десяти шагах от него стоял фонарь и возле него, скрестив ноги, сидела древняя старуха в неописуемых лохмотьях. Лицо ее было все в морщинах и окружено гривой седых спутанных волос. Дрожащими руками она аккуратно складывала кусок черной тряпки, которой был прикрыт фонарь. Риммель протер глаза рукавом, нерешительно подошел к фонарю и, глядя на женщину, остановился.

— Ну, магистр Риммель, — сказала старуха. В ее глазах отражался неверный свет фонаря. — Как видно, я тебе не понравилась.

Зубы ее были желтыми и гнилыми, дыхание зловонным. Риммель с трудом сдерживался, чтобы с отвращением не отступить подальше. Бетака хихикнула и жестом скрюченной руки показала на пол. На ее пальце сверкнуло золото, и Риммель понял, что это обручальное кольцо. Да, ведь люди говорили, что она вдова. Интересно, кем был ее муж.

Риммель осторожно опустился на грязный грубый пол пещеры и сел, скрестив ноги, подражая хозяйке. Пока он устраивался, Бетака, не говоря ни слова, пронзительно смотрела на него.

— Расскажи мне все об этой женщине. Она красивая? — нарушила она молчание.

— Она… — Риммель внезапно поперхнулся, горло его пересохло. — Вот ее изображение, — сказал он, доставая медальон.

Бетака протянула свою костлявую руку, взяла медальон и открыла его своим кривым желтым ногтем. Бровь ее поползла вверх, когда она увидела портрет. Потом она внимательно посмотрела на Риммеля.

— Это она?

Риммель боязливо кивнул.

— А медальон ее?

— Был, — ответил Риммель. — Теперь его носит тот, кто собирается жениться на ней.

— Ну, а тот, кто собирается на ней жениться, любит ее? — спросила Бетака.

Риммель кивнул.

— А она его?

Риммель опять кивнул.

— Но ты тоже любишь ее, и так сильно, что готов рискнуть своей жизнью, лишь бы она стала твоей?

Риммель кивнул в третий раз, и глаза его расширились.

Бетака улыбнулась: то была жуткая пародия на улыбку.

— И у меня когда-то был мужчина, который рисковал своей жизнью, чтобы получить меня. Тебя это удивляет?

Она закрыла медальон и, держа его за цепь в узловатых пальцах левой руки, правую завела за спину и достала желтую тыкву с узким горлышком. Риммель, затаив дыхание, раскрытыми глазами наблюдал за тем, как она ногтем вынимает затычку и протягивает ему тыкву. Все его ночные страхи всплыли в мозгу, но он усилием воли заставил себя о них забыть.

— Протяни руки, архитектор Риммель, эту воду нельзя пролить на пол.

Риммель протянул сложенные ладони, и Бетака налила в них воду из тыквы.

— Ну, а теперь, — продолжала она, откладывая тыкву в сторону, — наблюдай за моими священными знаками над водой. Смотри, и ты увидишь как в ней будут кружить вихри времени и дыхание святой любви. Следи за ними.

Она бормотала и раскачивала медальон над руками Риммеля. Она рисовала медальоном какие-то сложные фигуры и знаки, произносила заклинания, распевала что-то своим хриплым голосом. Звуки ее голоса постепенно затихли. Она, не отрываясь, смотрела в глаза своего клиента. Сначала они были широко раскрыты, затем задрожали, веки начали опускаться, и наконец, глаза закрылись совсем. Голос старухи затих. Взяв в руки медальон, она насухо вытерла руки Риммеля черной тряпкой.

Ни одна капля не должна пропасть, иначе нарушится все течение времени, иначе не сработает колдовство, любовное колдовство.

Да, раньше ей удавалось перенести любовь женщины с одного мужчины на другого, но — давно, тогда, когда Бетака была не так стара, беззуба и забывчива. И она не была уверена, что сможет сейчас вспомнить нужное для любовного колдовства заклинание.

Может, вот это? Нет, это заклинание для хорошего урожая. Это? Но ведь Риммель не пришел просить сына… Нет, это не то заклинание, которое ей сейчас нужно.

А вот заклинание для вызова Баазама — очень сильное заклинание. Но нет: это злое заклинание, заклинание для убийства. Даррол научил ее этому заклинанию много лет назад. Нет, она не желает смерти этой молодой и прекрасной девушке: она сама когда-то была так же прекрасна, и Даррол говорил, что она самая красивая из всех женщин на свете.

Она снова посмотрела на портрет и какое-то смутное воспоминание промелькнуло перед ней.

Эта женщина — не видела ли она ее раньше? Это было много лет назад… Да! Конечно! Теперь она вспомнила!

То была прекрасная белокурая девочка с тремя братьями постарше. Они приехали сюда в горы на пони повеселиться и устроить пикник на зеленом травяном ковре, дети дворян — дети могущественного Кассана, того самого Дюка, слуга которого сидел теперь в трансе на полу пещеры Бетаки!

Бронвин! Теперь она вспомнила все. Девочку звали Бронвин. Леди Бронвин де Морган, племянница Дюка Джареда, наполовину Дерини. И теперь она здесь, перед ней, на портрете.

Бетака вздрогнула и боязливо оглянулась. Дерини! И она, Бетака, обещала совершить колдовство против нее. Как она осмелилась? Сработает ли ее заклинание против Дерини? Бетака не хочет делать ей ничего плохого. Девочка Бронвин улыбалась ей здесь в теплый летний день, как дочь, которой у Бетаки никогда не было. Это было так давно! Она гладила овец, играла с ними, разговаривала с Бетакой и нисколько не боялась старой вдовы, которая с улыбкой смотрела на ее проказы. Нет, Бетака не могла забыть этого.

Бетака почесала волосы. Но она же обещала Риммелю. Да, положение у нее не из приятных. Если она поможет архитектору, то может повредить девушке, а она не хочет этого.

Бетака посмотрела на Риммеля. Кошелек на его поясе был тяжел от золота, а мешок, который он бросил у входа, был набит хлебом, сыром и другой снедью. Бетака чувствовала вкусные запахи, которые наполняли пещеру. Если она откажется, то Риммель заберет еду, золото и уйдет.

Решено! Это будет совсем маленькое, невинное колдовство, просто — заклинание нерешительности. Да! Заклинание нерешительности, и прекрасная Бронвин не будет так спешить выйти замуж за своего жениха.

А кто ее жених? Девушка Дерини не может рассчитывать на хорошую партию. Не те времена. Сейчас ни один высокопоставленный лорд не рискнет жениться на Дерини. А если так, то почему бы Бетаке не совершить сильное колдовство, которое даст Риммелю то, чего он хочет?

Приняв решение, старуха, кряхтя, поднялась, прошла к задней стене и стала рыться в ветхом сундуке.

Там были десятки и сотни странных предметов, которые Бетака использовала в своем ремесле. Она возбужденно перебирала безделушки, камни, перья, порошки в мешочках и склянки и наконец достала небольшую тщательно отполированную кость и задумалась. Затем она тряхнула седой гривой и отложила ее в сторону. То же самое постигло и засохший лист, маленькую фигурку овцы, горсть травы, перевязанную шнуром, и маленький глиняный горшок, а с самого дна Бетака извлекла то, что искала: большой кожаный мешок, набитый камнями. Она удовлетворенно хмыкнула, положила мешок на пол, развязала узлы, высыпала на пол его содержимое.

Старуха начала копаться в камнях. Вот камень смерти и камень жизни, камень для выращивания хорошего урожая. Камень для насылания порчи на поля врага. Маленькие камни, чтобы излечивать болезни. Камень, чтобы исцелять душу. Камни для богатства. Камни для бедности. Камни от бесплодия. И старуха выбрала голубой камень с кроваво-красными прожилками, а затем достала небольшой мешочек из шкуры козла, в который она положила голубой камень, вернулась к фонарю, села перед Риммелем и спрятала мешочек в лохмотья своей одежды.

Риммель сидел в трансе перед мерцающим фонарем. Его сложенные руки были вытянуты вперед, глаза закрыты. Бетака взяла тыкву, налила воду в сложенные ковшиком ладони Риммеля и опять стала раскачивать медальон над водой. После того, как она закончила петь заклинания, она наклонилась к Риммелю и слегка коснулась рукой его лба. Риммель встрепенулся, как будто уличил себя в том, что заснул не ко времени, а затем снова устремил взгляд на качающийся медальон.

Бетака взяла рукой медальон, достала из лохмотьев мешочек с камнем, сжала его в руках, прошептав что-то, чего Риммель не смог разобрать. Глаза ее сверкнули зеленым блеском и сузились.

— Открой ладони свои и пусть вода омоет камень, — положив камень на пол как раз под руками Риммеля, сказала она. Ее голос странным дребезгом отозвался в мозгу Риммеля. — Тогда колдовство будет завершено.

Риммель с трудом проглотил слюну, поморщился, а затем повиновался. Вода пролилась на камень, который странным образом впитал ее в себя. Риммель бессознательно вытер руки о штаны.

— Значит, это все? — хрипло прошептал он. — Моя девушка любит меня?

— Нет, пока еще нет, — ответила Бетака, забирая камень и вновь пряча его в мешочек из козлиной шкуры. — Но полюбит. — Она опустила мешочек в ладони Риммеля и снова села на пол. — Возьми этот мешочек. Ты не должен открывать его до тех пор, пока ты не будешь уверен, что находишься там, куда может прийти только она одна. Тогда ты должен открыть мешочек и достать камень, к нему не прикасаясь. Когда кристалл будет на свету, у тебя будет только несколько секунд: действия колдовства начнется, когда появится девушка, и кончится почти сразу.

— И она будет моей?

Бетака кивнула.

— Колдовство ослепит ее. Теперь иди. — Она взяла медальон и опустила его в руки Риммеля. Он дрожащими руками спрятал медальон в мешочек и положил в карман туники.

— Я тебе очень благодарен, Бетака, — прошептал он, ощупывая кошелек на поясе. — А теперь… теперь я могу расплатиться с тобой? Я по обычаю принес пищу, но…

— А в кошельке у тебя золото?

— Да, — прошептал Риммель, отстегивая кошелек. — У меня немного золота, но… — он положил кошелек на пол рядом с фонарем и боязливо посмотрел на Бетаку.

Бетака глянула на кошелек, затем перевела взгляд на лицо Риммеля.

— Высыпь золото.

Риммель открыл кошелек и высыпал золото на пол. Монеты сыпались с приятным золотым звоном, но Бетака не отрывала взгляда от лица Риммеля.

— Ну, так во что ты ценишь мою работу, магистр Риммель? — спросила она.

Риммель облизнул губы, его глаза засверкали при виде внушительной кучи золота. Затем, после короткой борьбы, он решительным жестом пододвинул всю кучу к Бетаке. Старуха, обнажив гнилые зубы, улыбнулась, а затем наклонилась и взяла из кучи шесть монет. Остальные она подтолкнула обратно к Риммелю.

— Я… я не понимаю, — пробормотал он, — почему ты не берешь все?

— Я беру столько, сколько мне нужно, и не больше, — проскрипела Бетака. — Я просто хотела узнать, как ты ценишь меня. Ты полностью расплатишься со мной, если вспомнишь о старой Бетаке в своих молитвах. Теперь, вспоминая прожитые годы, я понимаю, что нуждаюсь в милости небес гораздо больше, чем в золоте.

— Я… я буду молиться за тебя, Бетака, — бормотал Риммель, собирая золото в кошелек. — Но, может, я еще что-нибудь смогу сделать для тебя?

Бетака покачала головой.

— Приведи своих детей навестить меня, магистр Риммель. Ну, а теперь иди. Ты получил, что хотел. И я тоже.

— Спасибо тебе, Бетака, — прошептал Риммель. Он поднялся на ноги, не в силах поверить своему счастью. — Я буду молиться за тебя. — И направился к выходу из пещеры.

Когда Риммель исчез во внешнем мире, старуха вздохнула и сгорбилась над фонарем.