Глава 15

Когда Морган и Дункан спустились с гор, все еще шел дождь. На западе сверкали молнии и на их фоне бледнело заходящее солнце. Гром гремел и отражался эхом от горных вершин. Ветер завывал в руинах, хлеща дождем по серым камням и истлевшим доскам Святого Неота.

Дункан поежился и натянул поглубже капюшон на голову. Справа от него ехал Морган. Его рука крепко вцепилась в луку седла, глаза были закрыты. Впав в полубессознательное состояние уже несколько часов назад, он покачивался в такт движению лошади, а обморок милостиво избавил его от ощущения долгого путешествия под дождем и ветром. Дункан знал, что его кузен уже больше не может обходиться без отдыха. Поэтому он возблагодарил бога, когда они добрались до крова.

Дункан направил лошадей в тот защищенный от ветра угол, где они с Морганом провели прошлую ночь. Морган пришел в себя, когда лошади остановились и Дункан спрыгнул на землю.

— Где мы? Почему мы остановились?

Дункан поднырнул под шею своей лошади и подошел к Моргану.

— Все нормально. Мы в Святом Неоте, — сказал он, поддерживая сползшего с седла Моргана. — Я оставлю тебя здесь, чтобы ты отдохнул, а сам посмотрю, может что-нибудь найду. Где-то здесь должен быть Путь Перехода. Тогда, если он работает, то мы окажемся прямо в Ремуте.

— Я помогу тебе в поисках, — с трудом пробормотал Морган, когда Дункан привел его в угол, на место их старого лагеря. — Он наверняка где-то у алтаря святого Камбера, о котором я тебе говорил.

Дункан покачал головой, уложил Моргана и склонился над ним.

— Если он есть, я найду его, — сказал он Моргану. — А ты должен пока поспать.

— Подожди, — запротестовал Морган, пытаясь сесть. — Не будешь же ты бродить, пока я сплю.

Дункан засмеялся и мягко, но настойчиво уложил Моргана и снова наклонился к нему.

— Именно это я и собираюсь сделать, мой друг. На этот раз тебе лучше не спорить. Ты лучше не сопротивляйся, а то я усыплю тебя насильно.

— Да, ты можешь это сделать, — сдаваясь проговорил Морган, укладываясь поудобнее.

— Я так и сделаю, расслабься.

Морган закрыл глаза. Дункан снял перчатки и сунул из в карман. Сложив руки вместе, чтобы сосредоточиться, он посмотрел на кузена, и его глаза сузились: он наклонился и положил руки ему на виски.

— Спи, Алярик, — сказал он. — Спи глубоко, спи без снов. Пусть сон смоет усталость и восстановит твои силы.

Он вошел в легкий мысленный контакт с Морганом. Затем продолжал, уже мысленно.

— Спи глубоко, мой брат. Можешь ничего не бояться. Я буду поблизости.

Дыхание Моргана стало глубоким и ровным, черты лица разгладились, и он провалился в глубокий сон. Довольный тем, что теперь Морган будет спать до его возвращения, Дункан убрал руки, достал из седельной сумки покрывало и накрыл им Моргана.

Ну, а теперь поищем Путь Перехода, — подумал Дункан.

Дункан остановился на пороге разрушенной часовни и осмотрел ее. Хотя уже наступил вечер и лил дождь, он все еще мог видеть разрушенные стены и пустые выбитые окна, которые смотрели на него черными глазницами. Их роскошные витражи уже давно канули в Лету, когда все это место поразил катаклизм людской ненависти. Сверкающие молнии освещали это некогда гордое место, и Дункан использовал их вспышки, чтобы находить себе путь между обрушенных стен и груд камней. Наконец он приблизился к главному алтарю, подошел к его ступеням и остановился, раздумывая, как же все это выглядело во времена процветания монастыря, когда в этих стенах вели праведную жизнь сотни монахов Дерини и бесчисленное количество студентов и преподавателей.

В те дни к этому алтарю с почтением подходили процессии, голоса воспевали хвалу святому и в свете факелов возносились вверх вместе со сладким дымом курильниц фимиама и ладана: Дункан почти видел все это.

Я взойду на алтарь господа…

Описав в небе дугу и осветив развалины алтаря, вспыхнула еще одна молния. Дункан улыбнулся и стал подниматься по ступеням. Он возложил руки на святыню и задумался, сколько человек так же возлагали руки и стояли в благоговении. Своим мысленным взором он видел роскошь алтаря тех времен, когда монастырь процветал. Дункан склонил голову и встал на колени.

Затем раздался грохот грома. Вспомнив о своей задаче, Дункан поднялся и пошел дальше.

Нужно найти Путь Перехода Дерини — вот самое главное. Найти магическое место в старых развалинах с надеждой, что оно еще функционирует. А ведь уже прошло более двухсот лет.

Где бы он построил Путь Перехода, если бы был строителем монастыря? Мог ли он проследить мысли и замыслы древних строителей? А вообще, сколько таких переходов во всех Одиннадцати Королевствах? Кто-нибудь знает это?

Дункан знал всего два. Один был в его кабинете. Он был выстроен очень давно, для исповедования короля, который по стародавней традиции всегда был Дерини и пользовался этим путем, чтобы попасть в собор. И второй Путь был в ризнице собора. Это простая металлическая пластина под ковриком на полу.

Он снова задумался, где же мог быть Путь здесь, в Святом Неоте. Дункан посмотрел направо, налево, затем инстинктивно повернул направо и пошел среди старых развалин. Алярик говорил, что где-то здесь находится алтарь, посвященный Святому Камберу. Может быть, там? Камбер был патроном магии Дерини. Где же еще установить Переход, основанный на этой магии?

Тяжелые удары разбили почти весь алтарь, и надпись была почти неразличима. Однако Дункан смог восстановить слова «Обретший Благодать» в начале надписи и воображение позволило ему прочесть и имя святого Камбера. Эта надпись когда-то была на полукруглой арке над нишей, где была установлена статуя Святого Камбера.

Пальцы Дункана ласково погладили мраморную плиту и он покачал головой: здесь не должно быть Пути Перехода. Здесь все было слишком открыто… И несмотря на то, что монастырь был построен во времена царствования, когда Магия почиталась, строители Святого Неота не построили бы Путь здесь, где его могли видеть сотни непосвященных. Это не в обычае Дерини.

Нет, он должен быть где-то поблизости, в укрытом месте, чтобы Святой Камбер охранял его.

Дункан отошел от алтаря и стал рассматривать стены, отыскивая проходы в маленькую исповедальню, которые должны были быть здесь. Он нашел вход: дверной проем был завален досками, камнями, и Дункан, не теряя времени, очистил себе путь. Он протиснулся в него и обнаружил, что находится в маленькой комнатке, которая могла быть только ризницей.

Потолочные балки совсем просели, пол был засыпан обломками камней, гнилыми досками и осколками стекла. Дункан обежал комнату внимательным взглядом: у дальней стены угадывались остатки алтаря, обрывки церемониальных одежд.

Где же древние зодчие сделали Путь? И мог ли он остаться действующим после столь долгих лет?

Расшвыривая ногами обломки камней и двигаясь вперед, Дункан закрыл глаза и приложил ладонь ко лбу, стараясь открыть свой разум тем остаткам мысленной энергии, которые могли сохраниться от древних обитателей монастыря.

Берегись, Дерини! Здесь лежит опасность!

Дункан вздрогнул, рука его наполовину выхватила меч из ножен. Снова сверкнула молния, и в ее свете Дункан увидел призрачные тени, скачущие на полуразрушенных стенах, но кроме него в комнате никого не было. Медленно выпрямившись, он вложил меч в ножны и стал искать источник опасности.

Может быть, этот голос ему почудился?

Нет! Это был мысленный голос, оставленный древними хозяевами монастыря.

Осторожно встав на прежнее место у алтаря, Дункан снова закрыл глаза и заставил себя сконцентрироваться. На этот раз он ожидал появление голоса, и тот не застал его врасплох. Да, этот голос звучал у него в мозгу.

— Берегись, Дерини! Здесь лежит опасность! Из ста братьев остался я один, чтобы попытаться с помощью своих слабых сил разрушить Путь Перехода, который не должен быть осквернен. Друг, берегись, защищайся! Люди убивают то, чего не могут понять. Святой Камбер, защити от зла, порожденного страхом!

Дункан открыл глаза, огляделся, а затем снова попытался услышать голос.

— Берегись, Дерини! Здесь лежит опасность. Из ста братьев…

Дункан прервал контакт и вздохнул.

— Да. Это послание было оставлено последним Дерини, который охранял это место. И он перед смертью пытался разрушить Путь Перехода. Удалось ли ему это?

Опустившись на колени, Дункан внимательно стал изучать пол, он вытащил кинжал и начал расчищать место от обломков. Так и есть! На полу была видна слабая линия, ограничивающая площадку примерно три на три фута. Как и в соборе, эта площадка была когда-то закрыта ковром, но ковер был уничтожен много лет назад. А сам Путь Переход?

Вложив кинжал в ножны, Дункан положил руки на пол и сосредоточился. Он ждал, не почувствует ли он легкого головокружения, которое всегда предшествует Переходу.

Ничего.

Он снова попытался, и на этот раз ощутил волну надвигающегося мрака, боли, первые слова послания, которые он уже слышал…

И снова ничего. Путь был мертв. Последний Дерини выполнил свою задачу.

Со вздохом Дункан поднялся на ноги, оглядел комнату еще раз: теперь им придется пробиваться в Ремут самим. Путь разрушен, выбора у них нет. А может быть, им придется ехать в Кулди, так как Келсон собирался присутствовать на свадьбе Бронвин и Кевина.

Ну что же, делать нечего. Нужно идти и будить Алярика. Пора уже было двигаться дальше. Если им повезет и помех не будет, то уже на следующую ночь они прибудут в Ремут, далеко опередив преследователей.

Переливчатый звон колоколов призывал епископов в собор Святого Эндрю в Джассе. Ночь была ясная, морозная, и мелкие снежинки кружились по ветру. Епископы собирались в собор. Два молодых священника вручали каждому входящему длинную свечу, зажигая ее от негасимого огня. Пламя трепетало при сильных порывах ветра, врывающегося сквозь непрерывно открывающуюся дверь, причудливые тени, отбрасываемые входящими, плясали на стенах собора.

Епископы проходили в собор и занимали свои места на скамьях: две ломаные линии безликих людей со свечами в руках. Когда колокола смолкли, секретарь сосчитал всех присутствующих и громко объявил, что собрались все, кто обязан был присутствовать на этом ритуале. Он исчез в темноте зала, а когда закрывал тяжелые двери, послышался скрежет засова. Затем он и два присоединившихся к нему молодых священника со свечами в руках сели на свои места на боковых скамьях. Наступила пауза, потом открылась боковая дверь и появился Лорис.

Лорис был в полном облачении: черная серебряная сутана свободно свисала с плеч, митра, усыпанная драгоценностями, венчала его голову. В левой руке он держал серебряный крест. Он решительно прошел на возвышение и повернулся к присутствующим. Рядом с ним были архиепископ Корриган и епископ Толливер. Замыкал шествие епископ Кардиель. Молодой служка шел перед ними с тяжелым распятьем в руках. Пройдя между двумя линиями духовенства, Лорис и его свита дошли до ступеней алтаря и остановились. Они почтительно поклонились алтарю и повернулись лицом к залу. Кардиель подошел к монаху, взял у него четыре свечи и искоса взглянул на Корригана. Глаза Кардиеля были угрюмы. Затем он вернулся на свое место рядом с Толливером и раздал горящие свечи Толливеру, Корригану и Лорису. Со свечей в руке Лорис выступил вперед и выпрямился во весь рост. В его голубых глазах горел холодный огонь, когда он осматривал зал.

— Вот текст отлучения, — сказал он. — Слушайте со вниманием.

«Так как Алярик Энтони Морган, Дюк Корвина, господин Корота, генерал Королевских армий, Чемпион короля и монсеньор Дункан Говард Мак Лэйн, священник, неоднократно нарушали и пренебрегали запретами Святой Церкви, и так как Алярик и Дункан осквернили часовню Святого Торина использованием своей проклятой магии и разрушили часовню и в прошлом неоднократно пользовались запрещенной магией, и так как Алярик и Дункан не выразили желания покаяться и отречься, изменив образ жизни, я, Эдмунд Лорис, архиепископ Валорета и глава церкви Гвинеда, объявляю, что предаю анафеме Алярика Энтони Моргана и Дункана Говарда Мак Лэйна. Мы низвергнем их из лона Святой Церкви.

Пусть гнев Небесного Судьи обрушится на их головы. Пусть они всегда будут прокляты. Пусть ворота рая закроются перед ними и теми, кто поможет им.

Пусть ни один богобоязненный человек не примет их, не накормит их, не предоставит крова. Пусть ни один священнослужитель не общается с ними при жизни и не освятит их тела после смерти. Пусть будут прокляты из жилища, их пища, их вода, все их владения.

Мы объявляем их отлученными от церкви и брошенными во мрак к Люциферу и прочим падшим ангелам. Они теперь будут навеки прокляты без всякой надежды на спасение их душ. Да будет так!»

— Да будет так! — хором подхватили все присутствующие.

Вытянув горящую свечу перед собой, Лорис перевернул ее и бросил на пол, затоптав пламя. И затем то же самое проделали собравшиеся епископы и их помощники.

Раздались глухие звуки, издаваемые свечами, которые одна за другой падали на пол. Постепенно в соборе воцарилась тьма, все огни умерли, затоптанные ногами.

За исключением одной свечи, которая спокойно горела в чьих-то руках. ее одинокое пламя мужественно боролось с наступившим мраком.

И никто не мог сказать, из чьих рук исходит это мужественное пламя.

Глава 16

— Поймай меня, если сможешь, — смеялась Бронвин.

Она шаловливо убегала по дорожке сада. Золотые волосы ее развевались по ветру, голубая туника соблазнительно облегала ее длинные ноги. Когда она пробегала мимо, Кевин сделал неуклюжую попытку схватить ее, но промахнулся и пустился вслед за ней со счастливым смехом. Его меч путался в ногах, но он не обращал на такую мелочь внимания, а придерживая меч рукой, бежал за Бронвин по свежей зеленой траве.

День был безоблачный, солнце — нежное и теплое. Бронвин и Кевин только что вернулись с утренней прогулки по зеленых холмам, окружавшим Кулди. И теперь они резвились, как пара шаловливых детей, бегая по саду между деревьями и статуями. Они играли почти четверть часа, причем Кевин изображал охотника, а Бронвин — его добычу. Наконец Кевин загнал Бронвин в ловушку у небольшого фонтана, где уставшая девушка, сделав несколько кругов и увидев, что сбежать ей не удастся, сдалась. Кевин бросился на нее, обхватил руками, увлек на землю и припал к ее губам. Бронвин обмякла в его объятиях и, открыв губы в ответ, ответила на поцелуй. От неописуемого блаженства Кевин едва не потерял сознание. И тут он услышал сзади чье-то многозначительное покашливание.

Он, поняв, что они не одни, застыл, открыл глаза, и с усилием оторвался от губ любимой. Когда он отстранился от Бронвин, то увидел, что глаза ее расширились и она хихикнула. Кевин оглянулся и встретился взглядом со своим отцом: Дюк Джаред, улыбаясь, глядел на них.

— Я знал, что найду вас здесь, — сказал Дюк, увидев глуповатую улыбку сына. — Встань и приветствуй своих гостей, Кевин.

Кевин поднялся на ноги, подал Бронвин руку и тут увидел, что отец действительно не один: с ним были управитель замка лорд Девериль и архитектор Риммель. Девериль едва сдерживал улыбку, а Риммель как всегда был серьезен. А кроме того, рядом с отцом стояли Келсон, Дерри, рыжебородый дюк Эван, один из лордов королевского совета. Келсон в своей алой дорожной одежде лукаво улыбнулся Кевину и Бронвин и отступил в сторону, чтобы показать седьмого гостя — маленького человечка со смуглой кожей, одетого в пышную розово-фиолетовую одежду. Это был не кто иной, как великий трубадур Гвидон. Пузатая лютня висела на золотом шнуре через плечо, а черные глаза трубадура внимательно изучали влюбленную пару.

Кевин посмотрел на Келсона и улыбнулся ему:

— Добро пожаловать в Кулди, сэр, — сказал он, стряхивая с себя траву, и приветствовал остальных гостей. — Благодарю вас за оказанную мне честь.

— Ошибаешься, это Гвидон оказал мне честь, — засмеялся Келсон. — И если ты представишь его своей молодой леди, то я уверен, что это вдохновит его и он нам доставит большое удовольствие своим представлением.

Гвидон поклонился Келсону, а Кевин улыбнулся и взял руку Бронвин.

— Бронвин, я рад представить тебе несравненного Гвидона из Пленнета. О его искусстве пения и игры на лютне ты уже слышала. Мистер Гвидон, это леди Бронвин де Морган, моя невеста. Это она, зная о вашем искусстве, настаивала, чтобы я попросил Алярика отпустить вас сюда.

— Леди, — проговорил Гвидон, снимая свою немыслимую шляпу, низко кланяясь, а его длинные рукава коснулись травы, — перед лицом такой редкостной красоты я готов рискнуть вызвать гнев вашего жениха. — Он снова поклонился и поцеловал ей руку. — Простите меня, но в вашем присутствии, прекрасная леди, я теряю дар речи.

Бронвин счастливо улыбнулась, опустила глаза, легкая краска появилась на ее щеках.

— Мистер Гвидон, вы действительно хотите выступить перед нами? Мы так долго ждали вашего приезда.

Гвидон вспыхнул и снова поклонился.

— Я весь в вашем распоряжении, леди. Этот сад так прекрасен, что самим богом предназначен для прекрасных песен, а разве можно противиться природе? Я буду петь прямо здесь и сейчас.

— Ваше Величество? — спросила Бронвин.

— Он приехал сюда петь для тебя, Бронвин, — глядя на нее с восхищением, ответил Келсон. — Если ты хочешь, чтобы он пел здесь, он будет петь.

— О да!

С поклоном Гвидон пригласил всех сесть на траву, снял с плеча лютню и пристроился на краю фонтана. Кевин скинул свой плащ и расстелил его на траве. Бронвин утроилась на плаще. Дерри, Девериль и Эван тоже начали садиться. Кевин хотел сесть рядом с Бронвин, но заметил взгляд Келсона и уступил место отцу. Келсон и Кевин стали медленно удаляться от группы. Гвидон настроил лютню и стал пощипывать струны, извлекая из инструмента божественные звуки.

Келсон оглянулся, посмотрел на восторженное лицо Бронвин, а затем повернулся к Кевину. Лицо юного короля стало серьезным.

— Ты получал известия от своего брата в последнее время, мой лорд?

Он произнес это как бы между прочим, но Кевин почувствовал, как все тело его напряглось, и он с трудом заставил себя подавить волнение.

— Вы говорите это так, как будто он не с вами, сэр, — ответил он ровным тоном.

— Нет, — ответил Келсон. — Десять дней назад мы получили сведения, что Дункана вызывают на церковный суд Ремута, чтобы лишить сана. Относительно этого мы ничего не смогли бы сделать — это дело чисто церковное и касается только самого Дункана и его начальства. Но мы все

— я, Дункан и Нигель решили, что ему лучше уехать из Ремута.

Келсон остановился и стал внимательно изучать носки своих черных блестящих сапог, а затем продолжал:

— Но в это же время мы получили и другие сведения, и гораздо более серьезные, чем лишение сана Дункана. Лорис и Корриган хотят наложить на Корвин интердикт. Они хотят покончить с Морганом и со всеми Дерини в Одиннадцати Королевствах. И вот Дункан поехал к Моргану, чтобы сообщить ему о планах архиепископов, а заодно уклониться от церковного суда. Лорд Дерри вернулся оттуда четыре для назад и сообщил, что там все нормально, а Морган и Дункан собираются ехать в Джассу, чтобы выступить перед курией и убедить духовенство не накладывать интердикт. С тех пор о нем ничего не слышно.

— Лишение сана? Интердикт? Что случилось после того, как я уехал из Ремута?

Келсон криво усмехнулся.

— На севере возникло религиозное движение фанатиков, которые начали священную войну против Дерини. Этот интердикт будет им на пользу. И к тому же Весит из Торента вот-вот нападет на нас и захватит Кардоссу. Если не учитывать всего этого, то остальное все великолепно. Твой драгоценный братец сказал, чтобы я оставался спокойным, не волновался, пока он и Морган не приедут ко мне для того, чтобы руководить всеми моими действиями. Он, конечно, прав. Несмотря на положение и могущество, я еще молод и неопытен. Я чересчур откровенен с тобой, Кевин, но это так трудно — просто сидеть и ждать.

Кевин медленно кивнул. Затем оглянулся назад, на компанию, слушавшую пение Гвидона. Он не мог разобрать слов, но мелодия, плывущая в теплом осеннем воздухе, была чистой, прозрачной и красивой. Он скрестил руки на груди и опустил глаза.

— Я полагаю, что об этом никто больше не знает?

— Дерри известно все. И Гвидон что-то подозревает, но конкретного не знает ничего. Я думаю, что говорить больше никому пока не стоит. Их волнение не облегчит положения, и я не хочу, чтобы эти тревоги как-то нарушили наше празднество.

Кевин улыбнулся.

— Благодарю за доверие, Ваше Величество. Я никому ни о чем не скажу. И если понадобится моя помощь, то мой меч, моя жизнь и все мое состояние в вашем распоряжении.

— Я не сказал бы тебе ничего, если бы не был уверен, что тебе можно доверять, — сказал Келсон. — Идем. Вернемся обратно и послушаем Гвидона. Ведь это прежде всего твой праздник.

Они вернулись и услышали последние слова Гвидона:

— Ах, моя леди. Лорд Алярик очень хвалил вашу игру на лютне. Может быть, вы пошлете кого-нибудь за своим инструментом?

— Кевин?

Прежде чем Кевин ответил, со своего места у дерева вскочил Риммель и поклонился.

— Позвольте мне, леди, — сказал он, стараясь скрыть охватившее его волнение. — Лорд Кевин не смог услышать эту песню, пусть он послушает следующую.

— Ну, хорошо, — засмеялась Бронвин. — Риммель, Мэри Элизабет знает, где лежит моя лютня. Передайте ей, что я прошу отдать ее вам.

— Хорошо, леди.

Гвидон снова ударил по струнам, перестроив лютню на минорный лад.

— Преданный слуга — это бесценное сокровище, — сказал он, трогая струны и улыбаясь публике. — Ну, пока мы ждем, я хочу спеть вам еще одну песню — на этот раз любовную, и посвятить ее любовной паре.

Он взял несколько вступительных аккордов и начал петь.

Риммель поспешил через двор в покои Бронвин, звуки песни Гвидона стояли у него в ушах, но теперь ему представлялся шанс подложить в ее комнату амулет, данный Бетакой. В это время служанки уже закончили уборку, и первой, кто войдет в нее, будет сама Бронвин.

Поднявшись по ступеням в комнату, он приложил руки к груди и почувствовал бешеное биение сердца, но он ощутил и приятную выпуклость мешочка. Он едва мог поверить, что через несколько часов все кончится, и Бронвин будет принадлежать ему.

Прежде чем войти в комнату, он с опаской оглянулся вокруг, он ведь должен был поговорить с Мэри Элизабет! Однако никто его не видел, и в самой комнате никого не было. Он отыскал лютню в небольшом шкафу, но требовалось найти место для кристалла: его нужно положить туда, где Бронвин его бы не заметила до тех пор, пока не сработает заклинание.

Самое удобное место — это шкаф для одежды, решил Риммель. Он подошел к шкафу и достал мешочек. Конечно, как только Бронвин придет в комнату, она сразу же направится к шкафу для одежды, особенно после верховой езды утром, но на верхней полке много места, и кристалл будет заметен там менее всего.

Риммель осторожно положил мешочек и начал развязывать кожаные шнурки на нем. Он помнил, что в его распоряжении всего несколько секунд, чтобы удалиться за пределы действия кристалла. Он взял лютню, повесил ее через плечо и снова вернулся к шкафу. Риммель открыл мешочек и вытряхнул оттуда кристалл, загоревшийся холодным голубым светом, в котором четко выделялись кроваво-красные прожилки.

Затаив дыхание, Риммель быстро сунул мешочек в карман, бросился к двери и опомнился только после того, как захлопнул ее за собой. Радостно насвистывая какой-то веселый мотив, он вернулся на террасу и направился в сад с лютней на плече. По дороге он достал из складок туники медальон, открыл, с обожанием посмотрел на портрет Бронвин, затем с легким щелчком закрыл и со вздохом спрятал. Войдя в сад, он услышал пение Гвидона, разносившееся в воздухе.

Часом позже Бронвин стояла на пороге своей комнаты и улыбалась Кевину, прижимавшему ее руку к губам.

— Через полчаса, — прошептала она.

— Через полчаса, — торжественно согласился он, — и если ты задержишься, я приду и буду сам тебя одевать!

Бронвин смешно сморщила нос.

— Не раньше чем через два дня, Кевин Мак Лэйн, — объявила она. — Ты можешь потерпеть.

— Могу, — пробормотал он, прижимая ее к себе и глядя на нее с вожделением.

Она засмеялась и проворно скрылась за дверью.

— Полчаса! — крикнула она. — И смотри, не опаздывай, а то я приду помочь тебе одеться!

— Приходи! — с радостью подхватил Кевин, но дверь уже была закрыта.

Бронвин веселым мотыльком, прижимая лютню к груди, влетела в комнату: она вся светилась от радости жизни и переполняющей ее любви. Она остановилась перед шкафом, напевая песни Гвидона, бросила взгляд в зеркало и поправила прядь золотых волос, упавшую на лоб. И тут начало действовать колдовство.

Бронвин внезапно оступилась и, чтобы удержаться на ногах, ухватилась за шкаф. Тут она ощутила второй удар. В этой безнадежной и отчаянной борьбе она выпустила лютню из рук, и инструмент со звоном упал на пол. Лютня треснула, издавая жалобные звуки, струны полопались..

Эти звуки пробудили чувства Дерини, заставили ее, хотя окраины мозга были ослеплены, хладнокровно оценить ситуацию: глаза обшаривали комнату почти бессознательно, она отыскивала то, что так внезапно обрушилось на нее. И среди драгоценностей, на верхней полке шкафа, она увидела голубой кристалл.

— Магия! — воскликнул ее мозг. — О мой бог! Кто сделал это?

Кевин! Кевин! — посылала она мысленный призыв. Преодолев слабость, она смогла крикнуть голосом.

Кевин не успел уйти далеко. Услышав пронзительный голос Бронвин, он бросился обратно и распахнул дверь. Кевин застыл на пороге в ужасе от того, что он увидел.

Бронвин стояла на коленях у шкафа, судорожно цепляясь за его полированную поверхность. Ее взгляд был устремлен на странный голубой кристалл, который светился пульсирующим светом. Бронвин медленно двигалась к нему, как во сне. Ее губы зашевелились, беззвучно повторяя имя Кевина.

Кевин, не размышляя, зная только то, что кристалл нужно поскорее убрать, оттолкнул Бронвин в сторону и схватил кристалл руками, намереваясь выбросить его в окно на улицу.

Но заклинание уже начало действовать: Кевин застыл, выражение боли и страха исказили его черты, Бронвин попыталась вырвать кристалл из рук Кевина, надеясь, что поможет кровь Дерини, однако, стоило ей коснуться кристалла, как она тоже впала в транс.

И кристалл, который они теперь держали оба, бешено пульсировал в такт ее сердцу.

Его свечение постепенно усиливалось, пока не превратилось в ослепительное белое сияние, и из груди Бронвин и Кевина одновременно вырвался крик, который прокатился по всему дворцу.

И затем наступила тишина. Охранники, привлеченные этим криком безумия, вбежали в комнату и в смятении остановились на пороге. Вслед за ними в комнату ворвались Келсон и Дерри.

— Назад! Вон! — скомандовал Келсон. — Быстрее! Здесь магия, колдовство!

Когда охранники попятились, Келсон, шепча слова противозаклинания, осторожно прошел вперед. Когда он закончил, яркий свет, сконцентрировавшийся в комнате, начал слабеть и постепенно исчез. Келсон прикусил губу и закрыл глаза, стараясь справиться с охватившим его волнением. Затем он заставил себя сделать еще несколько шагов.

Они лежали у открытых дверей на террасу: Кевин на спине, голова Бронвин — у него на груди. Ее золотые волосы были спутаны и закрывали лицо Кевина, а его руки, раскинутые в стороны были сожжены ужасной, таившейся в кристалле энергией, и он не подавал никаких признаков жизни.

Проглотив комок в горле, Келсон опустился на колени и прикоснулся к телам. Он вздрогнул, когда его пальцы коснулись черной руки Кевина и шелковых волос Бронвин. Он сел прямо на пол и печально опустил голову, руки его беспомощно опустились: для двух влюбленных уже ничего нельзя было сделать.

Увидев безнадежный жест Келсона, Дерри махнул охранникам и те посторонились, пропуская в комнату остальных. Лицо Девериля побелело, когда он увидел распростертые тела, он хотел остановить Дюка Джареда, но опоздал.

— Что случилось, Дев? — прошептал Джаред, стараясь заглянуть через плечо управляющего в комнату. — Что-нибудь с Бронвин?

— Не входите милорд, пожалуйста.

— Пусти меня, Дев. Я хочу знать, что произошло. О боже! Это мой сын! Боже, это же они оба!

Охранники расступились, пропуская Джареда, и тут же прибежал Риммель. Он заглянул в комнату, ахнул и зажал рот рукой, чтобы заглушить крик ужаса. Дрожь пробежала по его телу, рука судорожно сжала медальон.

О мой бог, что я наделал? Я не хотел этого! Не хотел! О боже, это не может быть правдой! Они мертвы! Леди Бронвин мертва, думал он, прижимаясь к стене, словно желая слиться с ней и никого вокруг не замечая: он старался отвести взгляд от жуткого зрелища, но лишь рухнул на колени, забился в рыданиях. И уже не думал о том, что в его руках медальон.

Вместе с Гвидоном прибежала и леди Маргарет. Увидев тела, она побледнела, но затем овладела собой и приблизилась к онемевшему и неподвижному мужу.

Гвидон молча поднял лютню Бронвин и подошел к молодому королю, который печально снял с себя алый плащ и бережно накрыл им распростертые тела влюбленных.

— Боюсь, что инструмент разрушен навсегда, — тихо проговорил Гвидон, опускаясь на колени рядом с Келсоном. — И она никогда уже больше не вернется.

Келсон опустил глаза, зная, что Гвидон имеет в виду не лютню. Трубадур провел пальцами по сломанному инструменту, а затем сложил руки на груди.

— Могу я узнать, как все это произошло, сэр?

Келсон пожал плечами:

— Кто-то положил в комнату кристалл Джеррамам. Сам по себе этот факт не ужасен, ведь кристалл может использоваться в самых разнообразных целях, может и для совершения добрых дел. Ты, наверное, часто встречал упоминания об этих кристаллах в своих балладах.