С возникновением рабочего движения, поставившего себе целью преобразование социальных условий жизни масс, в вопросе об алкоголизме все более стала выдвигаться социальная точка зрения. Представители этого «социального» направления почти совершенно игнорируют моральную сторону вопроса и центр тяжести борьбы переносят в область улучшений материальных условий существования масс[220].
Они рассуждают так: если алкоголизм есть результат нищеты, невежества, бесправия, то борьба с нищетой, невежеством и бесправием будет, очевидно, и самой радикальной борьбой с алкоголизмом.
Но существуют и побочные причины развития алкоголизма. Алкоголизм поддерживается не только спросом на водку, но и предложением ее.
«Громадные капиталы, вложенные в водочную промышленность, повелительно требуют постоянного расширения сбыта водочных изделий и, следовательно, постоянного увеличения потребления алкоголя.
Усиленное потребление алкоголя поддерживается еще во многих странах самими правительствами, сделавшими себе из пьянства важнейшую статью дохода».
В последнее время воззрения представителей «социальной» точки зрения на причины алкоголизма поколеблены рядом фактов, ставших общеизвестными.
Прежде всего доказано, что алкоголизм составляет достояние не только бедных, но и богатых. Женский пролетариат находится в худших условиях, чем мужской, а алкоголизм между женщинами развит неизмеримо менее, чем среди мужчин. Увеличение заработной платы не всегда имеет последствием уменьшение алкоголизма. В годы экономического подъема в Германии, Бельгии и Австралии было отмечено увеличение потребления спиртных напитков.
«Привычка к алкоголю, воспитываемая всей обстановкой общественной и семейной жизни, ложные представления об алкоголе, как о средстве, полезном для здоровья, предрассудки относительно насыщающего, согревающего и укрепляющего действия алкоголя — вот главнейшие побочные факторы, поддерживающие потребность народных масс в алкоголе».
Автор цитируемой статьи, Н. Вигдорчик, в следующих строках очерчивает содержание той антиалкогольной платформы, которую выставляет ныне «социальное направление».
«Признавая, что радикальная борьба с алкоголизмом есть ни что иное, как борьба с тяжелым экономическим и правовым положением народных масс, это направление в то же время считает необходимым, с одной стороны, ряд мер, направленных к обузданию аппетитов алкогольной промышленности и устранению эксплуатации пьянства со стороны государства, а с другой — широкую пропаганду идей трезвости в народе, борьбу со всеми народными предрассудками в этой области и искоренение губительной, многовековой привычки к алкоголю. На почве этих основных принципов строятся программы практических мероприятий по борьбе с алкоголизмом»[221].
К этой «платформе» можно вполне присоединиться и пожелать скорейшего принятия ее нашим правительством. Только перейдя от слов к делу, можно оказать заметное влияние на уменьшение пьянства.
Открытая в настоящее время в Петербурге выставка по борьбе с пьянством заслуживает серьезного внимания. В особенности поучительны разнообразные таблицы, выставленные министерством финансов, указывающие размер потребления водки в России в различных местностях в течение последних 50 лет. Заслуживают также внимания экспонаты, определяющие успех деятельности Петербургского городского попечительства о народной трезвости.
На основании переданных мне на выставке печатных материалов и объяснений, предупредительно данных представителем министерства финансов по неокладным сборам, в дополнение и подтверждение приведенных выше данных, приведу еще нижеследующие:
Ежегодное производство спирта в государствах Европы и в Северо-Американских Соединенных Штатах за последние годы достигает почти 400 млн ведер. Первое место по размерам производства занимает Россия: в 1907 году было выкурено 106 млн ведер, затем следуют: Германия — 60—85 млн ведер, Северо-Американские Соединенные Штаты, Австро-Венгрия, Франция; на последних местах стоят Швейцария и Норвегия.
Наибольшее душевое потребление спирта в Дании: оно колеблется в пределах 1,28—1,51 ведра; второе место занимает Австро-Венгрия (1,04—1,16 ведра); Россия стоит на 11 месте (0,49—0,60 ведра, а в среднем 0,51 ведра). Наименьшее потребление отмечается в Италии (0,10—0,15 ведра) и в Болгарии (0,04—0,21) — странах виноградного вина. Заслуживает также внимания Норвегия (0,22—0,37 ведра)[222].
Число винокуренных заводов в России постепенно понижается. В 1863—1864 годах винокуренных заводов было 4258; затем число заводов постепенно падает до 1890—1891 годов, когда их осталось всего 2017.
Позже число заводов снова начинает возрастать.
Общая выкурка спирта колеблется в пределах 51 млн ведер в 1865 году и 106 млн ведер (40 % водки) в 1907—1908 годах. С 1902 по 1907 год заметно последовательное возвышение выкурки.
По существующим законоположениям винокуренные заводы подразделяются на сельскохозяйственные, смешанные и промышленные. С 1891 года замечается постепенное увеличение сельскохозяйственных заводов и выкурки из них.
Вместе с этим на винокуренных заводах рожь начинает усиленно заменяться картофелем. В настоящее время все винокуренные заводы потребляют только 1 % всей производимой в России ржи и до 14 % всего производимого картофеля.
Наибольшее потребление вина на душу населения России приходится на 1863 год, когда был произведен опыт свободной торговли вином. В этот год душевое потребление вина составило 1,23 ведра. Затем потребление вина начинает уменьшаться: в период с 1863 по 1873 год оно равнялось 0,90 ведра, в период же 1895—1905 годов душевое потребление держится около 0,50 ведра В период 1904—1907 годов потребление вина быстро возросло, потом опять приблизилось к 0,5 ведра на душу.
Но это среднее количество потребления имеет значительные колебания. В местностях с развитой промышленностью и в больших городских центрах потребление водки увеличивается; в местностях с католическим и мусульманским населением уменьшается.
Так, душевое потребление вина в 1907 году составляло: в Московской губернии — 1,82 ведра, Петербургской — 1,56, Тульской — 0,83, Нижегородской — 0,79, Владимирской — 0,71, Екатеринославской — 0,70 и проч.
Потребление вина ниже средней нормы отмечено, между прочим, в губерниях Ковенской — 0,26, Плоцкой — 0,24 и Уфимской — 0,23 ведра на душу всего населения. В городе Петербурге, благодаря в значительной степени деятельности попечительств о народной трезвости, замечается постепенное уменьшение количества выпиваемой водки. Так, в 1898 году выпивалось в среднем на душу 2,25 ведра, в 1901 году — 2 ведра, в 1905 — 1,84 ведра, в 1909 году— 1,55 ведра.
Число посещений на гуляньях и спектаклях в учреждениях попечительства о народной трезвости, с 1 января 1898 года по 1 января 1908 года, за 10 лет составило 41 млн человек.
«Тесная связь между пьянством и недостаточным питанием стоит вне всякого сомнения. Оскудение организма на почве плохого питания вызывает потребность в наркотических средствах, и таким дешевым, вошедшим в обиход средством, является алкоголь. Алкоголь заглушает чувство голода. Это свойство хорошо изучили народные массы и пользуются им с этой целью. Поэтому в вопросах борьбы с пьянством забота о доставлении населению удовлетворительного доброкачественного питания, наряду с жилищным вопросом, занимает одно из видных мест.
Исходя из этих соображений, Петербургское попечительство о народной трезвости сочло необходимым включить в программу своей деятельности также и посильную заботу о питании населения. Попечительство широко поняло свой задачу и всячески стремилось прийти на помощь столичному населению, организуя целый ряд буфетов, столовых и продовольственных пунктов, преимущественно в местах большого скопления рабочего люда»[223].
За отчетные 10 лет в столовых, устроенных попечительством, было 11,5 млн посетителей.
Из таблиц, выставленных министерством финансов, видно, что увеличение городского населения и увеличение грамотности увеличивает и потребление водки.
Депутат М. Челышев, признавая возможным уничтожить пьянство на Руси в самое короткое время путем карательных и запретительных мер, представил в 1907году на рассмотрение Государственной Думы следующие предложения:
1) полное уничтожение выделки и продажи, а также ввоза заграничных спиртных напитков; 2) до полного уничтожения воспретить в тех уездах, где будет производиться продовольственная помощь, продажу всех спиртных напитков во все время оказания продовольственной помощи; 3) с начала 1909 года систему взимания налогов с населения через спиртные напитки более не применять; 4) причислить алкоголь к ядам и продавать его только в аптеках по рецепту докторов; 5) предоставить всем крестьянским обществам право закрывать казенные кабаки; 6) в запретительных приговорах с правом голоса должны участвовать жены и матери домохозяев; 7) запретительный приговор должен обнимать собой и запрещение перевозки и хранения крепких напитков; 8) право запрещения продажи крепких напитков во всех местностях предоставляется учреждениям, от коих зависело разрешение открытия заведений; 9) усилить наказания: а) за беспатентную торговлю и за покупку крепких напитков у лиц, не имеющих права торговли ими, отдачей в арестантские роты от 1 года до 3 лет; б) за продажу крепких напитков лицам моложе 17 лет — от 1 до 3 месяцев тюремного заключения и в) за появление в пьяном виде на улицах, в общественных собраниях и присутственных местах — арест от 7 до 30 дней; 10) установить за обнаружение тайной продажи и покупки крепких напитков вознаграждение из имущества виновных от 25 до 300 руб. каждому открывателю.
Знакомый с условиями нашего государственного хозяйства, зная, что на доход с казенной продажи питей в русском государстве содержатся армия и флот, я не могу, конечно, предполагать возможным внезапное лишение правительства доходов от продажи спиртных напитков. Но необходимо изыскать меры к соглашению интересов государственного казначейства с еще более важными интересами всего населения, нуждающегося в оздоровлении.
На основании вышеприведенных цифровых данных количество потребляемой в России водки, сравнительно со многими европейскими державами, незначительно: в этом отношении Россия занимает лишь 11-е место. Только население нескольких более мелких держав, в том числе Норвегии, пьет водки менее, чем пьют в России. Общая средняя норма выпиваемой водки на душу населения тоже не велика: 0,5 ведра в год. Но эти цифры получат иное значение, если выкинуть детей и женщин; тогда выйдет, что на душу пьющих мужчин, в возрасте от 20 до 60 лет, придется от 1 1/4 до 1,5 ведра водки на человека. Если бы крестьяне пили ежедневно, то приходилось бы в день на каждого менее так называемой «двухсотки»[224], из которой выходит около 2 средней величины рюмок, употребляемых городским населением.
Но в действительности крестьяне пьют далеко не каждый день и иногда всего несколько дней в месяц и через это выпивают одновременно полбутылки и бутылку водки на человека. Как говорили мне многие крестьяне, им, кроме привычных пьяниц, довольно полбутылки водки, чтобы быть пьяными; даже если на каждого из пьющих придется по ведру в год, то и тогда возможно будет напиться 40 раз в год.
Несравненно хуже обстоит дело в губерниях с развитой промышленностью; там на душу приходится до 1,5 ведра, а на пьющего в семье человека — до 3—4 ведер в год. Даже при 3 ведрах в год ежедневно на долю каждого придется 1/2 часть бутылки, т. е. 1 стакан водки, а при употреблении водки большими порциями, по бутылке в день, возможно иметь 60 пьяных дней в году, а по полбутылки — 120 дней.
Поэтому, как ни малы средние нормы, приходящиеся на человека, но, по бытовым особенностям нашего населения, и они представляются очень опасными для народного организма.
Думать о возможности в короткий срок совершенно прекратить потребление водки не стоит. Если бы правительство отказалось от продажи водки и запретило ее употребление, то население само выдумало бы какой-либо опьяняющий напиток, еще более вредный, стало бы пить разные настойки на травах, одеколон, денатурированный спирт и проч.
Только последовательными мерами по уменьшению количества поступающих в продажу спиртных напитков, в связи с мерами по подъему благосостояния населения и мерами борьбы с пьянством со стороны самого общества, можно достигнуть как понижения среднего размера потребления водки, так и уменьшения числа пьяных.
В этих видах, казалось бы, на ближайшие годы, примерно на ближайшие 15 лет, можно поставить целью деятельности правительства понижение среднего душевого потребления водки наполовину, т. е. переход с 0,5 ведра на душу на 0,25 ведра. Тогда мы приблизимся к норме потребления водки в Норвегии, т. е. станем в ряду наименее потребляющих спиртные напитки наций.
Выше было указано, что, по исчислению проф. Озерова, доход со спиртных напитков составляет 33 % нашего приходного бюджета. Но и в Англии и Америке питейный доход поднимается до 27 %[225]. Отказаться в короткое время от 0,5 млрд дохода, не заменив его другими поступлениями, по огромному количеству неотложных нужд, нельзя. Переложить эту сумму на все население путем увеличения существующего податного обложения несправедливо и не улучшит положения населения, потому что на эту массу и падет главным образом выплата этих 500 млн руб.
Справедливее, чтобы эти деньги платили только пьющие, а не все население, пьющее и не пьющее водку. Поэтому, чтобы интересы казны не пострадали, представляется необходимым вместе с уменьшением количества выпускаемой в продажу водки увеличить ее стоимость в таком размере, чтобы доход казны был примерно фиксирован в сумме 0,5 млрд руб.
По мнению специалистов, водка в 40 % слишком крепка и разрушительно действует на организм, поэтому желательно постепенно уменьшить крепость водки до 35 %.
Так как правительство задается целью уменьшить пьянство, то оно должно будет идти навстречу самому обществу, если им будут приниматься меры к ограничению употребления водки.
Поэтому в тех случаях, где общества, сельские или волостные, выносят приговор о закрытии тех или других мест казенной продажи (ближайших к деревням, жители которых составили приговор), эти казенные лавки необходимо закрывать.
Ныне, по объяснениям, данным мне на выставке по борьбе с пьянством, министерство финансов само идет навстречу этой нужде и уже признает возможным удовлетворять примерно 50 % всех поступивших ходатайств о закрытии казенных винных лавок. Наконец, необходимо вовсе прекратить в казенных винных лавках раздробительную продажу в посуде емкостью в 1/40,1/100 и 1/200 часть ведра. Принимая в расчет ежегодный прирост населения России, превышающий ныне 2 млн душ, через 15—18 лет население возрастет примерно на 22—25 %.
Поэтому, если в течение 15—17 лет постепенно сократить количество выпускаемой в продажу водки на 1/3 часть, то к 1925—1927 годам общее количество водки, выпускаемой в продажу, с 75 млн ведер уменьшится до 50 млн ведер, а население будет близко к 200 млн душ, что и даст в среднем на душу по 0,25 ведра вместо 0,50 ведра, приходящихся на душу в настоящее время.
Продажную цену водки, по мере уменьшения выпуска ее в продажу, можно увеличивать в таком размере, чтобы получаемый ныне казной доход в 500 млн руб. оставался неизменным. Через 15 лет стоимость водки увеличится в 1 1/2 раза, бутылка водки вместо 40 коп. будет продаваться уже за 60 копеек; цена эта не так уж высока, приняв во внимание, что, например, в Норвегии литр водки стоит 1 руб. 62 к.
На основании всего вышеизложенного и принимая во внимание мнения, высказанные в печати и в Государственной Думе, казалось бы вполне возможным провести в жизнь, в целях уменьшения пьянства, реформу по казенной продаже водки, построенную на следующих главных основаниях:
Правительство задается целью уменьшить вдвое количество потребляемой ныне населением водки, доводя потребление ее с 0,5 ведра в среднем на душу до 1/4 ведра. В этих видах принимаются следующие меры:
1) Количество выпускаемой в продажу водки постепенно в течение 15—16 ближайших лет уменьшается всего на 1/3 часть. По истечении этого или близкого к нему срока в продажу выпускается лишь 50 млн ведер на население, возросшее до 200 млн душ.
2) Цена выпускаемой в продажу водки постепенно увеличивается с расчетом сохранения общего размера годового питейного дохода в 500 млн руб. Цена водки может быть доведена до 12 руб. за ведро (60 коп. за бутылку).
3) Крепость водки постепенно уменьшается до 35 %.
4) Общее число мест продажи водки постепенно уменьшается на половину.
5) Приговоры сельских и волостных сходов о закрытии снабжающих их водкой винных лавок, по удостоверению правильности этих приговоров, приводятся в исполнение обязательно.
6) Против тайной продажи водки принимаются усиленные меры и значительно увеличивается наказание[226].
7) Принимаются меры к возможному увеличению потребления денатурированного спирта (на освещение и другие надобности).
Министр финансов, который избавил бы население России от отравы водкой в половинном размере, заслужил бы твердую и благодарную память потомства. Без принятия указанных выше решительных мер к ограничению потребления населением России водки все остальные меры к подъему духовных и материальных сил народа окажутся недействительными.
Одновременно с принятием мер против пьянства необходимо будет прекратить и премии за пьянство, назначаемые ныне нашими законами в виде понижения наказания, если преступление было совершено в пьяном виде. Если серьезно пожелают уменьшить в народе пьянство, то необходимо изменить закон в обратную сторону: признавать совершение преступления в пьяном виде обстоятельством, увеличивающим наказание.
Н. Вигдорчик заканчивает свой статью «Врачебные отклики» следующим признанием:
«Если мы не отказываемся от паллиативов, то лишь постольку, поскольку сами эти паллиативы расчищают нам путь к нашей основной и главной цели: созданию на земле истинно человеческой жизни»[227].
Очевидно, русский народ, с уменьшением пьянства, сделает свой жизнь более человеческой и этим приблизит осуществление идеала автора «Врачебных откликов».
Но можно ли достигнуть этого идеала, не поработав ранее всего над усилением русского племени? Можно ли русскому племени, если его оставят в добычу другим народностям, при материальном и духовном порабощении, заниматься созданием на земле истинно человеческой жизни (без политических границ, без подразделения на племена, без армии и т. п.)?
Странно требовать от голодного человека, чтобы он ранее, чем насытиться самому, стал заботиться о благополучии своих ближних. Однако то, что странно казалось требовать от отдельного человека, было потребовано от целого народа.
Голодная в разных отношениях Россия в XIX столетии усердно работала для устройства «блаженства» других народов. Результаты налицо. Опыт, кажется, был достаточный, чтобы в XX веке ранее забот о создании на всей земле «истинно человеческой жизни» признать необходимым приложить все старания, чтобы хотя в России создать для русского племени просто сносные человеческие условия для жизни. Когда русский народ оправится и твердо станет на свои ноги, тогда он послужит и для других народов. Но и тут ему придется, в наступивший исторический период, служить не общечеловеческим целям, а более узким, но и более необходимым. Русским помочь Европе отстоять свое мировое положение на других материках; вместе с Европой остановить движение готовящейся на Востоке азиатской волны.
Когда-нибудь, надо надеяться, и наступит то счастливое время, о котором мечтает автор статьи «Врачебные отклики». Без этой надежды будущее человечества представлялось бы слишком безотрадным. Но пока современная жизнь государств вынужденно проходит в других заботах. Готовятся всюду страшные средства разрушения. Вслед за землей и водой завоевывается, тоже в целях разрушения, воздух. Это направление деятельности наших западных и восточных соседей властно указывает ближайшие задачи и для России: будь сильна, или мы тебя раздавим и поглотим. Горе слабым, горе побежденным! Русскому народу необходимо стать сильным, чтобы сохранить Россию для русских, а для этого русскому народу, прежде всего, надо стать трезвым.
Отзывы о русской интеллигенции концаXIXвека
Россия уже двести с лишком лет тому назад вышла на путь, указанный ей Петром I, и стала учиться. Создались блестящие образованные верхи общества, создалась затем немощная телом и скорбная духом интеллигенция; но и вельможи XVIII века, и интеллигенция XIX века остались чужды простому русскому народу. Произошло это потому, что, хватаясь за верхи западных знаний и учений, наше так называемое образованное общество уходило от верований массы русского народа, уходило от его религиозности и самобытности. Попытки представителей интеллигенции «идти в народ» успеха не имели, потому что народ не только не понимал нового типа русских людей, но, усмотрев в них отрицание самых священных для него основ своего бытия, отнесся к ним враждебно.
В прошлом году напечатан сборник статей о русской интеллигенции, под общим заглавием «Вехи». Советую всем, имеющим власть, особенно стоящим близко к учебному ведомству, внимательно прочесть этот труд. Есть, конечно, преувеличения, но многое, что в каждом из нас таилось в форме предположений, мыслей, нашло в этом сборнике освещение, подвергнуто анализу, определилось. Изложенные в сборнике факты и выводы производят тяжелое впечатление. Но польза получается большая: зная причины и ход болезненных явлений, вызвавших немощность нашей интеллигенции, можно обдумать и меры к лечению этой болезни. Болезнь опасна, но не смертельна, потому что жизнь вдет вперед и одно поколение неизбежно сменяет другое. Для истории великого государства жизнь и деятельность одного из поколений редко имеют особую важность. Эти редкие случаи выпадают на долю тех поколений, которым пришлось, воспользовавшись трудами поколений предыдущих, героическими усилиями двинуть свой страну на особую высоту в духовном, в материальном или политическом отношениях. Такие счастливые поколения проявляли свой мощь в разные века в Греции, в Риме, в Англии, Франции и в последнее время проявили мощь в Германии и в Японии. Россия еще ждет своей очереди. Вот почему, даже не возлагая особых упований на живущее ныне в России поколение, необходимо начать упорную борьбу, чтобы подрастающее поколение и последующие за ним развивались в такой школе и в такой жизненной обстановке, при которых тяжкие недуги современной интеллигенции не передались бы по наследству и этому новому поколению.
50 лет тому назад, вслед за освобождением крестьян, в русском образованном обществе замечался большой духовный подъем. Общество стало интересоваться такими вопросами, которые ранее для него были чужими. Потребность знания и притом не метафизического, а реального, охватила учащуюся среду. С естествознанием возились и солидные люди, и юноши. Даже в кадетских корпусах физиология Льюса, труды Молешота, Бока, Сеченова, Дарвина перемешивались с трудами Бокля, Спенсера, Ляйеля, Ренана и др. Белинский, Добролюбов, Достоевский, Чернышевский, Писарев будили мысль, вызывали горячие споры. Одновременно чудные произведения Л. Толстого, Тургенева, Гончарова захватывали и ум, и сердце. Будучи в 186 4—1866 годах юнкером военного училища, вспоминаю, какие горячие прения велись, например, о типах новых людей. Как горячо обсуждались типы Чернышевского: Кирсанов, Лопухов, Рахманов и Вера Павловна; с типом Тургенева — Базаровым — носились несколько лет. Обсуждались позже типы заграничные, школ Шульче-Делича и Лассаля (Лео, Вальтер, Туски, — «Один в поле не воин», Шпильгагена).
Хотя новое направление мысли черпалось из западного источника, но у молодежи существовало горячее и искреннее желание помочь России, помочь в особенности простому русскому народу.
Если бы правительство сумело овладеть в то время этим движением и принять на себя руководство им, то многое могло бы измениться к лучшему на Руси, в особенности в русской деревне. Но жаждущая подвига молодежь и правительство очутились в двух лагерях и открыли друг против друга враждебные действия. Молодежь понесла в народ отрицание религии и правительственной власти. Правительство ответило приданием школе политического характера. Толстой, путем задалбливания латыни и греческого языка, задумал 40 лет тому назад осчастливить Россию, обратив гимназии в фабрики для выделки «скромных молодых людей». В главе XXXII изложено, какой результат дала эта школа, в главных основаниях продолжающая, к сожалению, действовать и поныне.
Люди первого поколения толстовской школы ныне состарились, а их дети в настоящее время и составляют ту современную интеллигенцию, о которой я буду говорить ниже.
В сборнике «Вехи», в статье С. Булгакова «Героизм и подвижничество», помещены интересные сведения о происхождении русского атеизма. Автор пишет:
«Он усвоен нами с Запада (недаром он и стал первым членом символа веры нашего западничества). Его мы приняли, как последнее слово западной цивилизации, сначала в форме вольтерьянства и материализма французских энциклопедистов, затем атеистического социализма (Белинский), позднее материализма 60-х годов, позитивизма, фейербаховского гуманизма, в новейшее время экономического материализма и самые последние годы — критицизма.
Нет интеллигенции более атеистической, чем русская. Атеизм есть общая вера, в которую крещаются вступающие в лоно церкви интеллигентски-гуманической, и не только из образованного класса, но и из народа. И так повелось изначала, еще с духовного отца русской интеллигенции Белинского. И как всякая среда вырабатывает свои привычки, свои верования, так и традиционный атеизм русской интеллигенции сделался как бы самой собой разумеющейся ее особенностью, о которой даже не говорят, признаком хорошего тона. Известная образованность, просвещенность есть в глазах нашей интеллигенции синоним религиозного индиферентизма и отрицания. Об этом нет споров среди разных фракций, партий, «направлений», это все их объединяет. Этим пропитана насквозь, до дна, скудная интеллигентская культура, с ее газетами, журналами, направлениями, программами, правами, предрассудками, подобно тому, как дыханием окисляется кровь, распространяющаяся потом по всему организму. Нет более важного факта в истории русского просвещения, чем этот. И вместе с тем приходится признать, что русский атеизм отнюдь не является сознательным отрицанием, не есть плод сложной, мучительной и продолжительной работы ума, сердца и воли, итог личной жизни. Нет, он берется чаще всего на веру.
Веру эту разделяют и ученые, и неученые, и старые, и молодые. Она усвояется в отроческом возрасте, который биографически наступает, конечно, для одних ранее, для других позже. В этом возрасте обыкновенно легко и даже естественно воспринимается отрицание религии, тотчас же заменяемой верой в науку, в прогресс. Наша интеллигенция, раз став на эту почву, в большинстве случаев всю жизнь так и остается при этой вере, считая эти вопросы уже достаточно разъясненными и окончательно порешенными, загипнотизированная всеобщим единодушием в этом мнении. Отроки становятся зрелыми мужами, иные из них приобретают серьезные научные знания, делаются видными специалистами и в таком случае они бросают на чашку весов в пользу отрочески уверованного, догматически воспринятого на школьной скамье атеизма свой авторитет ученых специалистов, хотя бы в области этих вопросов они были нисколько не более авторитетны, нежели каждый мыслящий и чувствующий человек. Таким образом, складывается духовная атмосфера и в нашей высшей школе, где формируется подрастающая интеллигенция»[228].
И далее:
«Многие удивленно стоят теперь перед переменой настроений, совершившейся на протяжении последних лет, от настроения героически революционного к нигилистическому и порнографическому, а также пред этой эпидемией самоубийств, которую ошибочно объяснять только политической реакцией и тяжелыми впечатлениями русской жизни.
Но это чередование и эта истеричность представляются естественными для интеллигенции, и сама она не менялась при этом в своем существе, только полнее обнаружившемся при этой смене исторического праздника и будней; лжегероизм не остается безнаказанным. Духовное состояние интеллигенции не может не внушать серьезной тревоги. И наибольшую тревогу возбуждает молодое, подрастающее поколение и особенно судьба интеллигентских детей. Безбытная, оторвавшаяся от органического склада жизни, не имейщая собственных твердых устоев интеллигенция, со своим атеизмом, прямолинейным рационализмом и общей развинченностью и беспринципностью в обыденной жизни передает эти качества и своим детям, с той только разницей, что дети наши даже и в детстве остаются лишены тех здоровых соков, которые получали родители из народной среды. Боюсь, что черты вырождения должны проступать при этом с растущей быстротой.
Крайне непопулярны среди интеллигенции понятия личной нравственности, личного самоусовершенствования, выработки личности (и, наоборот, особенный, сакраментальный характер имеет слово общественный)»[229].