– Да ну!

– Скотленд-Ярд, Вадим Викторович, – это серьезная контора. Их база данных отпечатков пальцев стараниями нового комиссара Эдварда Генри начала собираться с 1903 года и была сохранена. В конечном счете она попала в Мировую сеть. Из двенадцати человек сразу двое оказались их будущими клиентами. Один нам неинтересен – на нем три убийства, которые он еще только совершит. Но второй… Как вы думаете, кто он?

– Никаких версий, – решительно замотал головой Нижегородский.

– Ахмед Газ Хасан-бей! Будущий египетский археолог Ахмед Вахари, человек, не побоюсь этого слова, неординарный, если не сказать более.

– Поразительно!

– Еще бы. В молодости он получил неплохое образование, много путешествовал по Ближнему Востоку, а одно время служил в египетской армии под командованием британских офицеров и даже принимал участие в первой Нильской экспедиции. Потом его взгляды на жизнь резко меняются. Он дезертирует, отправляется в Судан, где становится командиром отряда сарацин. Там он сражается против своих бывших сослуживцев – англичан, воспринимая их отныне не иначе как оккупантов. В сентябре девяносто второго суданская армия терпит поражение при Омдурмане, где Горацио Китченер впервые в мировой практике применил пулеметы. Да-да, это тот самый Китченер, который, как вам известно, сейчас в чине британского генерального консула фактически правит Египтом. Ахмед с остатками своих людей отступил в Хартум, где примкнул к восстанию махдистов. Но генерал Китченер настиг его и там. В итоге, потеряв все, в том числе и семью, погибшую во время эпидемии холеры, Ахмед возвращается на свою родину, в Египет, на который уже окончательно и бесповоротно наложена тяжелая лапа британского льва. Не зная, чем заняться, он примыкает к банде разбойников, промышлявших помимо прочего еще и разграблением древних могильников. Он – тезка знаменитого Ахмеда Абд эль-Рассула[40] – скоро возглавляет банду, изменяя часть своего имени. Однако ему претит видеть то, как обходятся его соотечественники с памятью предков. В алчном желании найти еще хоть что-то они топчут ногами мумии великих фараонов. Они – арабы-мусульмане – не признают святынь прошлого и не считают себя потомками древних египтян. Одновременно Ахмед наблюдает за действиями иностранных археологов, бережно просеивающих песок его родины и искренне восхищающихся найденными в нем сокровищами. Он бросает своих бродяг, снова меняет имя, нанимается в одну из экспедиций и работает несколько сезонов под руководством Виктора Лоре. Как переводчик, знаток местных обычаев и просто как отважный человек, не раз вступавший в схватку с бандитами, Ахмед завоевывает уважение европейцев. Он быстро впитывает новые знания, приобретает новых знакомых и полностью отдается новой страсти. Даже ненависть к англичанам не препятствует ему: сначала он отправляется на учебу в Каир, а затем, по рекомендации Лоре, и в Англию.

– Как же он попадает в поле зрения Скотленд-Ярда? – не утерпев, вопрошает Нижегородский.

Они идут уже по набережной Дю Лувр, видят толпящихся вдалеке газетчиков, много припаркованных у тротуара автомобилей и карет.

– Это должно было произойти позже, а именно нынче летом. Но прежде Ахмед Вахари еще несколько сезонов проработал в Египте. Из них две последних зимы в команде Теодора Дэвиса. А теперь я расскажу, что должно было произойти, да уж, вероятно, никогда не случится. Так вот, в июне 1914 года (для удобства я перейду на прошедшее время) он был схвачен в Англии близ Лондона при попытке проникновения в чужое жилище. Ахмеда заметил сторож, когда тот пытался влезть в окно дома графа и фельдмаршала Горацио Герберта Китченера, который в это время находился в Каире. На беду рядом совершенно случайно оказался полицейский. Произошла схватка, в которой томми пал от руки египтянина. Тем не менее злоумышленника схватили и начали расследование. Во время следствия египтянин повел себя странно, но странно только на первый взгляд, когда не знаешь истинной цели его поступка. Он всем доказывал, что залез в дом британского консула и украл у него «скарабея сердца» – один из главных талисманов царских мумий, который клали на грудь умершего фараона под пелены. При нем действительно обнаружили великолепного скарабея. Жук был сделан из золота, а его спинка – из черного агата. Безусловно, эта вещица могла бы украсить любую экспозицию. Однако свидетели утверждали, что злоумышленник проникнуть в дом не успел. Это же подтвердил и тщательный осмотр места происшествия, причем к счастью для консула Китченера. Ведь окажись правдой рассказ Ахмеда о краже из дома консула драгоценного талисмана (кажется из гробницы Аменхотепа III – отца Эхнатона), и тому пришлось бы отвечать на очень неприятные вопросы. Откуда у генерального консула такой бесценный исторический артефакт? Учитывая многочисленных недоброжелателей британского фельдмаршала, в том числе и в Англии, его в этом случае ждала бы почти неминуемая отставка. Блестящая карьера признанного во всем мире полководца завершилась бы если не крахом, то очень неприятным пятном в биографии. Покоритель Донголы и Судана, жестокий победитель буров в Трансваале, главнокомандующий британских колониальных войск в Индии, генеральный консул в Египте – и под занавес обвинение в краже. Впрочем, не это главное. Вероятнее всего, за Ахмедом Вахари стояла (и стоит сейчас) некая политическая сила, которой позарез нужно сместить консула. Этой силе удалось найти подходящего человека, имевшего давние счеты с англичанином. Не удивлюсь, если эта сила окажется британского происхождения: египетским или суданским патриотам ни к чему тонкости с интригами и компроматом, их вполне устроила бы обыкновенная пуля.

Компаньоны миновали парк Тюильри и завернули на улицу Святого Флорентина. Утренний променад подходил к концу, заканчивался и рассказ Каратаева.

– Ахмеда должны были казнить в начале будущей зимы. По иронии судьбы, смещение Китченера не имело никакого смысла. Через несколько месяцев, когда начнется война, он будет отозван в метрополию, где вплотную займется вопросами мобилизации и комплектования армии. В Египет ему уже не суждено будет вернуться. А в начале июня шестнадцатого года на крейсере «Хэмпшир» он отправится в Петербург с десятью миллионами фунтов в монетах и слитках для северного союзника. Пятого числа «Хэмпшир» наскочит на германскую мину и через пятнадцать минут скроется под водой. Из шестисот пятидесяти человек спасутся только двенадцать. Горацио Китченер, которому когда-то предсказали умереть в воде, именно так и закончит свои дни.

Каратаев смолк. Он был доволен собой.

– Браво! – искренне похвалил товарища Нижегородский. – Снимаю шляпу. Остается последнее: почему маска должна быть сейчас непременно здесь, в Лувре?

– Потому что здесь Ахмед. Держу пари, он сам напросился на поездку в Париж. Для нас, Нижегородский, он как лакмусова бумажка – там, где Ахмед, там и маска.

– То есть ты думаешь, что он приготовил ее для Китченера?

– Уверен. Для кого же еще? Вспомни, как Ахмед с первых слов заявил тебе, что они сразу заподозрили кражу. А ведь он вполне мог отстаивать другую версию: маски не было, и все тут. Поди докажи. Но факт кражи, Вадим, ему был нужен, чтобы потом обвинить в ней консула, который, между прочим, лично посещал раскопки и мог вывезти оттуда все, что угодно. Добавь к этому, что ни в одном порту северного, да, пожалуй, и южного полушария багаж британского консула не подлежит таможенному досмотру.

– Да, ты прав… – Нижегородский задумался и замедлил шаг. – Лакмусова бумажка, говоришь…

Он вдруг бросился на мостовую и чуть ли не схватил под узцы лошадь проезжавшего экипажа. Кучер испуганно натянул поводья. Он только что отъехал от их гостиницы, где высадил пассажира, и был свободен.

– Шеф! Гони к восточному подъезду Лувра! – крикнул Вадим, запрыгивая в коляску. – Савва, переведи ему!

Через несколько минут компаньоны были на Рю де Лувр.

– Понимаешь, – объяснял Вадим, когда они быстрым шагом шли к служебному входу, – Ахмед вчера что-то сказал Дэвису насчет своего отъезда. То ли завтра, то ли вообще сегодня вечером. В этот момент я уже снял очки…

Когда у очков складывались дужки, их связь с центральным компьютером прерывалась, поэтому Каратаев не мог знать о последних словах египтянина.

Они принялись колотить в дверь.

– Надо было через центральный вход. – Нижегородский пнул в сердцах высокую дубовую створку. – Я подумал, что раз музей еще закрыт для посетителей, то…

Дверь медленно отворилась. На пороге стоял очень пожилой человек в темно-синей униформе. Он был невысок, подслеповато щурился и тем не менее нес во всем своем облике достоинство государственного чиновника. На черном поясном ремне у него висела огромная связка ключей, нанизанных на большое кольцо.

– Que se passe-t-il ici?[41]

«Страж подземелий», – решил Нижегородский и попросил компаньона переговорить с «папашей».

– Bonjour, monsieur. Comment allez-vous? Nous voudrions[42]… – начал медленно Каратаев.

Эмиль Гар, младший сторож-смотритель корпуса Сюлли, оказался уроженцем Эльзаса. Он покинул родину более сорока лет назад вместе с отступающей французской армией. Невзирая на семьдесят процентов немецкой крови, он считал себя французом, однако все еще помнил свой родной язык. Уловив фонетику немецкого произношения в словах пришельцев, старик повторил свой вопрос по-немецки:

– Что здесь происходит? Что вам угодно? Это служебный вход.

– Папаша, – обратился к смотрителю обрадованный Нижегородский, – нам необходимо срочно попасть в музей. Мы работаем с Тедди Дэвисом.

– Что-то я вас не припомню, – прищурился старичок. – Если у вас есть пропуска, идите через центральный вход, если нет – ждите открытия до половины второго. А я не могу вас впустить. Да и господин Дэвис сегодня еще не приезжал.

– А Ахмед Вахари, археолог из Египта, здесь? – спросил Каратаев.

– Этот тут. Он пятую ночь не вылезает из хранилища, но у него есть на то разрешение самого господина директора.

Видя, что сторож – дедок тертый, Нижегородский вздохнул и достал из кармана пачку каких-то карточек.

– Где же это… ах да, вот, папаша, смотри. Узнаешь? – он протянул одну из карточек к самому носу старика. – Вот это я, видишь, слева? А это ваш президент… Как не похож?! Да ты разуй глаза, дядя… Какой Фальер? У вас уже второй год Пуанкаре! Во дает! Ты вообще в газеты-то заглядываешь? Короче, дед, мы сотрудники международной археологической экспедиции, готовим здесь выставку «Тайна гробницы Тутанхамона». Через неделю ее должен посетить Раймон Пуанкаре, – Вадим энергично ткнул пальцем в фотокарточку, – и нам поручено проверить, как идут работы.

Смотритель, помнивший еще Наполеона III, но путавший современных политических деятелей, неожиданно оживился.

– Не называйте меня папашей, я – Эмиль Гар, гражданин республики. И с каких это пор во французском музее распоряжаются немцы?

– Резонное замечание, – согласился обескураженный Нижегородский, – но дело в том, гражданин Гар, что эта выставка – мероприятие скорее политическое и международное. Обещали подъехать кайзер, король Георг и русский царь. После утряски «марокканского вопроса» наши страны снова с уверенностью смотрят в будущее…

– Ничего не знаю, ждите здесь, – отрезал сторож. – Скоро придет старший смотритель, и я доложу о вас.

Дверь закрылась. Счастливое разрешение «марокканского вопроса» вряд ли могло заинтересовать гражданина Гара, от внимания которого ускользнул даже факт смены президентов республики.

– Чертов Вельзевул, – ругнулся Нижегородский, имея, вероятно, в виду легендарного призрака Лувра Вельфегора. Он снова принялся колотить в дверь. Когда же та вторично отворилась, он сунул в щель ногу, а под нос смотрителя золотую стофранковую монету. – Вы обронили деньги, гражданин.

Видя, что стофранковик произвел на сторожа гораздо большее воздействие, нежели фальшивая фотография, Вадим, дабы усилить эффект, принялся крутить ее в пальцах, попеременно показывая смотрителю то ее аверс, то реверс. Вряд ли папаше Гару часто приходилось видеть стофранковик так близко.

На аверсе тридцатидвухграммового диска из золота 900-й пробы был отчеканен обнаженный ангел, записывающий на свитке текст конституции. Связка римских фасций слева и гэльский петушок справа дополняли композицию медальера Аугустуса Дюпре, над которой сверху было выбито «REPUBLIQUE FRANCAISE». На оборотной стороне в венке из лавровых листьев четко читалось «100 FRANCS 1906», по внешнему краю шла надпись «LIBERTE EGALITE FRATERNITE», а литера «А», маленькая раковина и топорик внизу являлись знаками Парижского монетного двора. Это была, пожалуй, самая крупная звонкая монета своего времени.

Старик весь как-то подобрался и вытянулся во фрунт, словно ему предстояло принять из рук президента орден на красной ленточке. К слову сказать, когда около трех лет назад, в августе девятьсот восьмого, у них похитили «МонуЛизу», Эмиль Гар облазил все дворцовые чердаки и подвалы. Кто-то из сторожей в шутку намекнул тогда, что воры не смогли вынести картину и спрятали ее где-то в Лувре и что за сведения о ней непременно дадут орден офицера Почетного легиона. Слава богу, совсем недавно похититель сам привез полотно во Флоренцию и со словами «Лувр набит сокровищами, принадлежащими Италии», отдал ее в Галерею Уффици. Так что скоро «Джоконду» вернут в Париж.

– Держите ваши деньги и впредь будьте внимательнее.

Нижегородский взял руку смотрителя, вложил в безвольную ладонь тяжелый золотой диск и, слегка отодвинув старика в сторону, вошел внутрь.

– Ведите нас к египтянину и все время находитесь рядом. Может понадобиться ваша помощь, гражданин. Если дело выгорит, – таинственно добавил Вадим, – вам не избежать повышения.

Сторож запер дверь и повел компаньонов к ближайшей лестнице. Ему и раньше приходилось пропускать за деньги студентов-историков, молодых художников или чудаков-ученых, которым приспичило поработать с экспонатом, почему-либо недоступным для обозрения. Сторожа проводили их в хранилища или в закрытые для посетителей залы и не видели в этом ничего предосудительного. Конечно, они знали о конкуренции, существовавшей между мировыми музеями, и о том, что среди тех, кого они впускают, может оказаться какой-нибудь эксперт, нанятый «Метрополитен», или прикинувшийся школяром из Латинского квартала журналист. Таких в первую очередь интересовали новые приобретения Лувра. Те, о которых ходили легенды, о которых спорили, но которые специально месяцами выдерживались подальше от любопытных глаз, чтобы еще больше заинтриговать падкую до всего таинственного публику. Но, главное, вновь приобретенные шедевры следовало в первую очередь скрывать от вражеских шпионов-экспертов, чтобы те заранее не усмотрели в какой-нибудь статуе или обломке доисторического камня подделку.

Конечно, эти двое не походили ни на студентов, ни на ученых, и, предложи они пять франков, Эмиль Гар отверг бы их взятку с негодованием. Но сотня! Не зря говорят, что и ворота Рима открывались золотым ключом.

Они спустились вниз и очутились в средневековых подземельях с низкими сводчатыми потолками. Вероятно, эти подвалы сохранились еще с тех времен, когда Лувр был крепостью. В конце XII века Филипп Август сделал его своей резиденцией, а ровно шесть веков спустя дворец стал музеем. Тот, кто сказал, что Лувр «молчит неизменно и величественно, как пирамида», имел, вероятно, в виду как раз эти подвалы. Но электрическое освещение, грузовые лифты и современная система вентиляции превратили бывшие казематы в хранилища ценностей. И, если здесь эти предметы еще молчат, то будучи поднятыми наверх, в залы корпусов Денон, Сулли и Ришелье, они рассказывают историю цивилизации.

– А вот и господин Вахари! – воскликнул Нижегородский, увидав вчерашнего знакомого.

Тот стоял возле груды ящиков с тетрадью в руках. На нем был черный рабочий халат. Смертельная усталость на лице и красные воспаленные глаза свидетельствовали не об одной бессонной ночи.

– Краузе? – вздрогнул от неожиданности Вахари. – А это кто?

– Мой напарник, – коротко бросил Вадим. – Не беспокойтесь, господин Рихтер в курсе дел. Нам нужно осмотреть все, что прибыло сюда из Каира на «Анатолии». В первую очередь нераспакованные ящики. В вашем присутствии, разумеется.

– Зачем? Что случилось?

– Я объясню вам в процессе осмотра.

– Какой осмотр? Вы же не собираетесь вскрывать ящики прямо здесь? Вам лучше подняться наверх и дождаться мистера Дэвиса.

Египтянин собрался уже проскользнуть в какую-то дверь, но Нижегородский преградил ему дорогу.

– Минутку, господин Вахари, мы так не договаривались. Вчера мне показалось, что вы заинтересованы в успешных поисках пропажи, а сейчас я вижу, что это не так. – С этими словами Вадим снова вытащил из кармана пачку фотокарточек, поискал среди них нужную и, найдя, протянул ее Ахмеду. – Узнаете?

В принципе, это была та же самая фотография, что однажды открыла господину Пикарту вход в Царское ущелье. Те же два кресла, те же позы. Только слева от Нижегородского на этот раз вместо хедива сидел Горацио Китченер, собственной персоной.

При взгляде на снимок глаза Ахмеда сузились, а его и без того тонкие губы еще более сжались и побелели. Он напрягся, словно ожидая нападения. Стоявший рядом Каратаев вытянул шею и тоже с нескрываемым интересом разглядывал фотокарточку.

– Узнаете, – удовлетворенно резюмировал Вадим. – Слева человек, на которого я в данный момент работаю. Господин Рихтер подтвердит мои полномочия. – Нижегородский кивком указал на компаньона и спрятал карточку в карман. – А теперь покажите сами, куда вы засунули маску. Я не хочу прибегать к помощи полиции, раз уж обещал вашему шефу не поднимать шума. – Вадим решил, что настала пора приоткрыть карты, но, как настоящий игрок, он не мог обойтись без блефа. – То, что вы задумали, господин Вахари, совершенно бессмысленно. Китченер скоро уедет из Египта навсегда, а те, кто надоумил вас подложить ему свинью в виде золотой маски, вас же и обманули. Да-да, именно обманули! Вас использовали, сыграв на ваших патриотических чувствах, которые лично я уважаю. Вас уверили, что маска нужна для дискредитации консула? Как бы не так! В Англии ее заберут под предлогом, что заключительную часть операции «Немезида» исполнит кто-то другой. Но, клянусь Осирисом, Ахмед, это жулики. Они продадут маску за океан одному богатею, и тот скроет ее от всего света в своем подвале.

Темное лицо Вахари побледнело, приобретя землисто-пепельный оттенок. Он прислонился к стене и молчал.

– Ищите, раз вам все известно, – наконец тихо произнес египтянин, – а мне нужно работать.

Посторонившись, он принялся листать свою тетрадь.

– Найдем, господин Ахмед, будьте уверены. Вы позволите мне обращаться к вам по личному имени? Ведь только его вы оставили неизменным, меняя все остальные.

Нижегородский отошел с Каратаевым в сторону.

– Зайди за колонну и активизируй очешник на поиск золота, – шепнул он ему. – Как не умеешь?.. Да ты что! Савва, ты сорвешь всю операцию!

– Откуда я знал, что это пригодится? – вполголоса оправдывался растерянный Каратаев.

– Откуда-откуда. Черт! Этот сарацин не собирается колоться. Что делать?.. Ладно, ничего не остается, как применить психологическую атаку.

Нижегородский стал что-то шептать на ухо напарнику. Тот мотал головой и не соглашался. Вадим снова и снова убеждал его. Послышалось покашливание смотрителя.

– Я могу вам чем-то помочь? – спросил Гар.

– А, папаша… то есть гражданин Гар. – Нижегородский взял под руку старика и повел к лестнице. – Где здесь рубильник? Вон там? Если его выключить, станет темно?.. Для дела, месье Гар, всего на десять минут… Да нет же, ничего мы не сопрем, вы можете закрыть все двери, а сами оставайтесь на страже. – Послышался хруст банкноты. – Вот и отлично. Значит, по моему сигналу.

Вадим снова подошел к Каратаеву.

– Савва, мы теряем время. Чего ты боишься? У Вельзевула стропила покосились еще лет двадцать назад. Ему даже полезно. А Ахмед – мужик крепкий. Скажет, где маска, и пусть проваливает.

Каратаев мотнул головой.

– В первый и в последний раз.

– Само собой. Пяти минут тебе хватит?

Савва извлек из кармана пальто очешник и зашел за какой-то мраморный барельеф, похожий на часть постамента или римского могильного камня с Аппиевой дороги. Нижегородский вернулся к египтянину. С минуту он постоял рядом, приглядываясь.

– Вам не было боязно здесь в одиночестве, Ахмед? Ночь, подземелье, ни одной живой души.

– Раз нет ни одной живой души, чего же тогда бояться? Предметов?

– А вы не верите в магию предметов? Вот, например, алмаз Феруамон, говорят, обладал чем-то эдаким.

– Мне не причинили вреда десятки мумий, господин Краузе.

– И вы не боитесь «проклятия фараона»?

– Никогда о таком не слыхал. А если бы и слыхал, то не пристало мусульманину бояться козней язычников. Это вы, христиане, обросли суевериями.

– Не стану спорить, – согласился Вадим. – А хотите пари? – В голосе Нижегородского появились театрально-таинственные интонации. – Я доказываю вам, что у некоторых предметов есть нечто вроде эфирной оболочки, нематериальной вторичной субстанции, которая несет в себе непознанное. Вы же, взамен, говорите мне, где маска.

Вахари с интересом посмотрел на странного европейца и захлопнул свою тетрадь.

– Только учтите: я не впечатлителен и не подвержен гипнозу.

– Значит, согласны?

– Начинайте.

– Тогда пошли.

Они медленно прошли несколько шагов по центральному проходу. Боковым зрением Вадим заметил желтоватое сияние сбоку. Оно исходило от одной из коробок, на которой что-то слабо светилось. Нижегородский тронул Ахмеда за рукав, указав кивком головы в ту сторону. Обернувшись, он отыскал фигуру смотрителя и махнул рукой. Послышались щелчки. В разных местах хранилища последовательно стал гаснуть свет. Через несколько секунд наступила полная темнота.

Теперь сияние стало совершенно отчетливым. Они оба молча прошли в ту сторону, где на невысоком, покрытом пылью ящике лежала золотая маска Тутанхамона.

– Что скажете? – громко и даже радостно спросил Вадим. – Узнаете? Ну вот, а вы не верили.

Ахмед Вахари ошарашенно взирал на сияющее изображение. Он уже было собирался что-то сказать и открыл рот, как вдруг маска отделилась от поверхности ящика и стала медленно приподниматься. Затем она резко приняла вертикальное положение, обратившись лицевой стороной к двоим стоявшим перед нею людям. Египтянин вскрикнул, отпрянул, обо что-то ударился и снова замер. Нижегородский внимательно наблюдал за ним. «Не грохнулся бы в обморок, – подумал он, – ищи потом нашатырь». Маска тем временем начала увеличиваться в размерах, поднимаясь вверх, к каменным нервюрам свода. Ее губы шевельнулись и приоткрылись. Обсидиановые зрачки вдруг стали закатываться под наползающие на них веки. Золотое лицо закрывало глаза. Но оно не засыпало – оно умирало.

Начались деформации и цветовые изменения. Упругие щеки постепенно делались дряблыми и морщинистыми, нос заострялся и частично проваливался, сшитые нитью черные губы теряли свою полноту, все более раскрывались, обнажая неровный ряд желтых зубов. Еще немного, и посеревшая кожа стала покрываться струпьями и лопаться. Золотой головной убор исчез, открыв облепленный редкими слипшимися волосами череп. Золотая маска юноши превратилась в страшное лицо мумии. Сожженная за три с половиной тысячи лет неверно подобранным при бальзамировании составом из смол, почти обуглившаяся кожа туго обтягивала череп.

– Так как насчет нашего уговора? – спокойно спросил Вадим, доставая из портсигара папиросу.

В это время голова мумии, уже достигшая в поперечнике метра, стала надвигаться на египтянина. Ее закрытые веки начали подрагивать, а разрываемая суровой нитью плоть полуистлевших губ все более расползалась.

– Остановите ее, – прошептал Ахмед. – Я все расскажу.

– Номер ящика. – Нижегородский выпустил струю дыма прямо сквозь черное лицо фантома. – Инвентарный номер ящика, господин Газ Хасан-бей.

– Я не знаю! Я сам ищу этот ящик уже несколько ночей. Остановите ее! – закричал Ахмед, закрываясь в ужасе руками. – Хватит!

Фантом погас. Наступила кромешная темнота. Что-то брякнуло, послышалась возня, щелчки зажигалки и ругань.

– А, дьявол! – зацепившись за проволоку или гвоздь, ругнулся Нижегородский, переходя на русский. – Саввыч, ты не мог, что ли, отключиться как-то постепенно? Ни черта же не видно. Месье Гар! – крикнул он сторожу. – Где вы там? Включайте уже свет! Эй, аллё, папаша! Граждани-и-ин!

Прошло не менее трех минут, прежде чем перепачканному в пыли Нижегородскому удалось добраться до выключателя. Смотрителя нигде не было. На ступенях ведущей наверх лестницы валялась связка ключей. Через минуту подошел Каратаев.

– Ну, старик, ты даешь! – встретил его Вадим. – Клип просто класс! Когда успел сваять? Еще в Мюнхене?.. Слушай, этот Вельзевул куда-то пропал. Дедок, похоже, уже за пределами Парижа. А где Хасан-бей? Ты его не видал? Куда он-то подевался? Эй, Ахмед! Господин Вахари!

Они нашли египтянина сидящим на полу между коробок. Увидав Нижегородского, Ахмед встал на четвереньки и попытался уползти вбок.

– Ну-ну, все кончилось. Хотите закурить? Так какой, говорите, ящик?.. Как это вы не знаете? А кто знает?.. Эй, вы меня слышите? – Вадим пощелкал пальцами перед остекленевшими глазами египтянина. – Савва, займись Ахмедом, я пойду поищу инструменты. Придется вскрывать все подряд.

– Погоди, – остановил его компаньон, – я, кажется, нашел программу инсталляции золотоискателя. Ну-ка, вытяни руку.

Каратаев надел очки и посмотрел на протянутую руку с перстнем.

– Та-а-ак… что тут у нас… одиннадцать граммов, семнадцать и две десятых карата или семьсот шестнадцатая проба. Верно?

– А я что, помню? Вроде да. – Нижегородский схватил тетрадь с описью содержимого ящиков. – Пошли.

Они двинулись вдоль прохода, уделяя особое внимание тем ящикам и коробкам, которые еще не были покрыты пылью. Очки позволяли Каратаеву считывать зрительную информацию, а тренированный зрачок – управлять функциями.

– Ну что? – сгорал от нетерпения Вадим. – Ты правильно настроил программу? Дай очки мне.

– Не мешай. Тут золото почти везде, но в небольших количествах… Ага! Кажется, есть!

Савва стал обходить вокруг деревянного контейнера с длиной ребра около метра.

– Номер тридцать четвертый. Ну-ка посмотри, что это.

– Сейчас… так… номер тридцать четвертый – это кресло из сокровищницы. Смотри, здесь приложена фотография и описание: дерево, инкрустация, плетеное сиденье…

– Вот теперь ищи отвертку.

В это время на лестнице послышались голоса и топот многочисленных ног.

Через три часа компаньоны сидели в кабинете Дэвиса, выделенном ему во временное пользование администрацией музея. Американец только что запер маску в сейф и все ещё не мог успокоить учащенно бившееся сердце.

– Ну, парни, прямо не знаю, что и сказать. Я ваш должник. Но как вам удалось? Откуда все-таки вы узнали о маске? Теперь-то вы можете сказать?

– Не все, мистер Дэвис, далеко не все. – Нижегородский, как обычно, выставив на всеобщее обозрение свою правую подошву, пил кофе, позвякивая фарфоровой чашечкой о фарфоровое блюдечко. – И у нас имеются профессиональные тайны. Скажу лишь, что ваш Ахмед сделал фотографию маски и послал ее своим сообщникам. Мои люди перехватили снимок. Мы давно следили за этой организацией. Здесь не столько кража, мистер Дэвис, сколько политика, и вам лучше не знать больше.

– Ах вот оно что! Теперь я многое начинаю понимать. А то древние тексты… – археолог хитро подмигнул. – Блестяще сработано, господа. Но почему Ахмед не вынул маску раньше? Ведь он не вылезал из Лувра целую неделю.

– Очень просто: он не знал, в каком ящике она находится.

– Как же так, ведь украл он?

– Видите ли, в чем дело, мистер Дэвис, – в разговор вступил Каратаев, – сегодня, перед тем как сбежать, Ахмед признался, что у него был сообщник. Ахмед подозревает, что во время пути из Луксора в Каир, то есть еще на нильском пароходе, этот человек, который знал, где находится маска, переложил ее в другое место. Скорее всего, у него были другие виды на эту штуковину. Когда Ахмед узнал об этом уже здесь, во Франции, ему ничего не оставалось, как несколько ночей караулить в хранилище Лувра всю вашу египетскую коллекцию. Прежде всего он опасался, что маску украдут и на этот раз уже окончательно. Попутно он искал ее сам. Каждый день вы поднимали наверх заранее оговоренные контейнеры, которые распаковывали непосредственно в экспозиционном зале. А накануне ночью несчастный Ахмед вывинчивал сотни шурупов, разматывал проволоку, стараясь не повредить сургучные печати, и проверял содержимое этих коробок. Потом ему приходилось все укладывать на место и вновь привинчивать крышки и проволоку. Вы не обратили внимание на его правую ладонь? Она вся в волдырях.

– Негодяи! Но что теперь с ней делать? – Голос американца стал озабоченным. – Как объявить о маске? Начнутся расследования, газетчики навесят на меня всех собак. Лучше бы ее вообще не было. Нет, я, конечно, не в том смысле, но все же… Что вы посоветуете?

– Тут два варианта, – произнес Нижегородский. – Либо вы говорите всю правду и немедленно, либо… не говорите ничего, пока не закончите с Долиной Царей. Второй вариант опасен – потом по гроб жизни не отмоетесь. Мой вам совет: созывайте репортеров и валите все на Ахмеда, тем более что он уже далеко. Во-первых, это будет справедливо, ведь он и есть истинный виновник. Во-вторых, Ахмед египтянин и у египетских властей не будет моральных прав требовать в отношении вас карательных санкций. Плюс к этому вы, как человек, обнаруживший пропажу и в связи с этим имеющий некоторые права, выступаете с предложением немедленной отправки маски в Каирский музей, где и есть ее законное место. Этот шаг произведет благоприятное впечатление, и, я надеюсь, вам простится допущенное на раскопках головотяпство. Но решать вам.