Убить фюрера

В светлых, чрезвычайно широких и коротких штанишках, гачи которых застегивались на пуговку чуть ниже колен, в таком же просторном пиджаке и белой манишке с черной бабочкой, он походил на комичного экскурсионного распорядителя или музейного гида, но никак не на знаменитого исследователя знойных ущелий Эль-Амарны. Наблюдая, как распаковывают статую Анубиса, Дэвис бегал вокруг, стуча каблуками своих рыжих башмаков по полированным плитам гранитного пола и со знанием дела руководил каждой операцией. Его ярко-красные чулки на коротких бульдожьих ножках мелькали то здесь, то там, то исчезали вовсе. Он приседал, наклонялся, вставал на цыпочки, иногда с кем-нибудь или с чем-нибудь сталкивался и, в зависимости от того, что это было, либо сам отскакивал в сторону, словно мячик, либо отскакивали от него. Бывало, что Дэвис внезапно пропадал, и Нижегородский, слыша его резкий голос, не мог понять, откуда он доносится. Потом он выныривал из-за какого-нибудь ящика или портьеры, снова оказываясь в центре событий.

«Как же тебя поймать», – прикидывал Вадим, не спуская глаз с толстяка. Наконец, улучив момент, он выскочил из своего укрытия и бросился на перехват:

– Мистер Дэвис!

– Что такое? Вы кто? Сопроводитель груза? А кто тогда?.. Что-что?.. Какой сотрудник? Как вы тут оказались? Зал закрыт на реконструкцию… Эй вы там, поаккуратней! – закричал он рабочим. – Это все же Анубис, а не баран какой-нибудь… Так я вас слушаю. Вы кто? Сопроводитель? А кто? Сотрудник чего?

– Я работник Берлинского Египетского музея, – в третий раз как можно почтительнее повторил Нижегородский, доставая из папки и всовывая в руки американца какую-то бумажку.

– Что это?

– Это список вещей из саркофага.

Дэвис покрутил бумажку, несколько раз перевернув ее вверх тормашками.

– Ни черта я не вижу без очков! В чем, собственно, дело?

– Видите ли, мистер Дэвис, на мой взгляд, в списке не хватает, по крайней мере, одного предмета.

– Какого предмета? Я тут при чем? Там еще ведутся работы: консервация, реставрация…

– Не хватает маски, мистер Дэвис. – Вадим хоть и с большим акцентом, но уже значительно лучше изъяснялся по-английски. – Маски Тутанхамона, которая закрывала лицо мумии.

– Какой маски? Что вы морочите мне голову? Никакой маски не было. Внимательно читайте отчеты.

В зал стали вносить новые ящики, и толстяк побежал в ту сторону.

– Ну как же не было? – плаксиво запричитал Нижегородский, устремляясь следом. – Как же не было, мистер Дэвис, когда вот в этом списке она есть.

На ходу он снова раскрыл свою папку и извлек из нее еще один листок.

– Вот, смотрите сами: золотая маска со змеей и грифом, инкрустирована лазуритом, сердоликом, полевым шпатом, кварцем, смальтой и обсидианом. Примерно девять килограммов сто пятьдесят граммов золота в двадцать четыре карата… – перечислял он на бегу.

Американец словно налетел на невидимую стену.

– Что-что-что?!

Он выхватил из рук Нижегородского листок и, отдалив его от себя в вытянутой руке, стал рассматривать.

– Вот здесь, за номером восемнадцатым, – почтительно показал пальцем Вадим.

Если первый список представлял собой страницу из «Британского исторического вестника», то второй он распечатал с компьютера. Это была виртуальная «Таймс», датированная февралем 1923 года.

– Ничего не понимаю, какая маска, какой сердолик со змеей? – пробормотал археолог. – Нет же никакой маски.

Он явно был растерян. Нижегородский с удовлетворением наблюдал, как Дэвис, вытащив из кармана платок, одной рукой вытирает внезапно появившуюся испарину на складчатой шее, продолжая держать в другой копию не существовавшего списка.

К этому моменту Анубис, вырезанный из куска черного дерева, был окончательно распечатан и освобожден от упаковочной пакли и стружек. Он походил на шакала, лежащего на богато орнаментированном ларце, был инкрустирован серебром, золотом, алебастром и обсидианом. Дэвиса окликнули.

– Вам некогда, – понимающе произнес Нижегородский, забирая список, – давайте встретимся позже. Скажем, через два часа у статуи Ники Самофракийской. Знаете, где это? Только обязательно приходите, иначе мне придется обратиться к представителю Департамента египетских древностей.

– Не нужно никуда обращаться, – американец схватил Вадима за рукав и потащил вдоль анфилады залов. – Где эта ваша статуя? Хотя что я говорю, на кой черт она нам сдалась. Пойдемте вон туда.

Они нашли совершенно тихое место возле мраморной лестницы и остановились.

– Откуда у вас сведения о маске? Кто вам рассказал? Дауд? Мудир? – зашептал Дэвис. – Не верьте им. Это проходимцы, каких свет не видывал. Они работают осведомителями в Департаменте древностей и постоянно всех шантажируют. Неужели вы думаете, что я или мои люди способны утаить что-то из найденного? Я вложил в раскопки столько личных средств и столько сил, что вполне мог бы рассчитывать на компенсацию. Но я отказался! Надо же, они даже выдумали описание мифической маски! Золото, сердолик! Послушайте, как вас… Краузе?.. Не поддавайтесь на провокацию. Я выхлопочу для вашего музея Аменхотепа I или Тутмеса П. А хотите мумию богоборца Эхнатона?.. Ту, что я нашел несколько лет назад там же, неподалеку? Самая скандальная фигура Древнего Египта! Мы организуем экспозицию…

– Простите, мистер Дэвис, но ваш Эхнатон – фуфло, – не удержался Нижегородский. – Тот, кого вы объявили Эхнатоном, умер в возрасте двадцати пяти лет, а значит, быть им не мог.

Если бы у мистера Дэвиса были брови, они от удивления уползли бы на лоб и далее на макушку до самого затылка, так его поразило прозвучавшее высказывание. И от кого он это слышит! От какой-то берлинской музейной крысы, понятия не имеющей, что такое сутками не вылезать из подземелий, спать в обнимку с мумиями, месяцами не выпускать из рук кирку и лопату. От возмущения глаза археолога широко раскрылись, а испарина выступила даже на щеках.

– Как это! Да что вы такое говорите?! Мой Эхнатон признан всеми учеными. Нет, вы только послушайте его! – Дэвис обернулся в поисках свидетелей кощунственного высказывания, но рядом находилась лишь безмолвная статуя, да и та без головы. – Вы посмотрите на него! Мелет что в голову взбредет! То маску какую-то выдумывает, то Эхнатон ему не Эхнатон! Что вы там, у себя в Берлине, вообще можете понимать? Думаете, стащили несколько скульптур, так теперь имеете право порочить всех подряд? Я десять зим не вылезаю из пустыни, а вы? Кто вы вообще такой, черт бы вас побрал?! – все более повышая тон, переходил на крик Теодор Дэвис.

Нижегородский сунул свою папку под мышку, вынул из кармана большой золотой портсигар, извлек из него длиннющую папиросину, щелкнул крышкой и в раздумье постучал о нее мундштуком. Затем он смачно дунул в мундштук, сунул его в рот, сминая зубами и пальцами и, щелкнув зажигалкой, так же задумчиво закурил.

– Все у вас? – спросил он, выпустив первое кольцо дыма, которое медленно поплыло над мраморными ступенями, помнившими еще шаги Людовиков и Наполеонов. – Я вам больше скажу: ваш Эхнатон не только не царских кровей, он даже не египтянин. Лет через сто, когда научатся делать генетические анализы, это станет ясно как дважды два.

От почтительного музейного клерка не осталось и следа. Зажав в углу рта папиросу и прищурив от дыма левый глаз, Вадим достал из кармана визитку и что-то написал на ее обратной стороне карандашом.

– Вот мои адрес и телефон, мистер Дэвис, я остановился в гостинице «Маринэ» на углу Рю де Риволи и Святого Флорентина. Это в двух шагах отсюда, сразу за Тюильри. Жду вас сутки, после чего, извините, вынужден буду предать факт пропажи маски огласке.

Вручив ошарашенному американцу карточку, Нижегородский стал не спеша спускаться по лестнице. Что-то задержало его, и он обернулся.

– А что касается Эхнатона, мистер Дэвис, то будьте философом. В 1890 году лондонский Британский музей купил статую царицы Тетишери. Так я вам скажу по секрету, что это самая настоящая подделка, умело поданный кусок раскрашенного известняка. Их развели ловкачи, промышляющие «стариной». Правда, по этому поводу английским музейщикам еще лет семьдесят предстоит пребывать в счастливом неведении. Так что не расстраивайтесь, Лувр тоже долго будет гордиться десятками, если не сотнями великих подделок. Он еще потратит миллионы на их приобретение. Вы же с Эхнатоном просто ошиблись. Всего наилучшего.

Через две минуты он вышел в большой двор и направился в сторону парка. Проходя то место, где несколько десятилетий спустя соорудят стеклянную пирамиду, Вадим увидал стоящего вдали Каратаева и помахал рукой.

– Ну что? Ты его нашел? – спросил подбежавший соотечественник.

– Найти-то нашел, да только сдается мне, что это не он.

– Не он?

– Не он стащил маску, Савва.

– Как не он? Кто же тогда?

– Кто-то другой. Но то, что ее сперли, – это факт.

Они вышли на набережную и двинулись в сторону площади Согласия. Было ветрено и холодно. Маленький буксир тянул по свинцовой Сене баржу, едва не касаясь трубой низких сводов моста Сольферин. Навстречу им бежал мальчишка-газетчик и что-то радостно кричал. Редкие прохожие устремлялись к нему, покупали газеты и тут же, на ветру, пытались их развернуть.

– Чего он кричит? – спросил Вадим. – Ты вроде понимаешь по-французски?

– Тут нечего понимать, – отвлекся от своих мыслей Каратаев. – Сегодня шестнадцатое марта, следовательно, утром должен быть убит редактор «Фигаро» Гастон Кальме.

Нижегородский остановился и вопросительно посмотрел на компаньона. Тот поплотнее запахнул пальто и неохотно пояснил:

– Его застрелила мадам Келло – супруга министра финансов Жозефа Келло. Еще в январе Кальме обвинил того в денежных махинациях. А почему ты так уверен, что это не Дэвис?

Когда Нижегородский отпирал дверь своего номера, он услышал телефонный звонок. Это оказался Дэвис. Американец был взволнован и просил о немедленной встрече. Узнав, что он будет не один, Вадим тоже решил прихватить с собой Каратаева, но тот заявил, что ему пока рано вступать в игру.

– Надень очки, – сказал он после нескольких напутственных слов.

Внизу Вадима уже ждали.

– Я сразу догадался, что вы не искусствовед, – затараторил Теодор Дэвис, когда они устроились в креслах в укромном углу вестибюля. – Вы детектив? Вас нанял Каирский музей или Департамент?.. Может быть, это мои конкуренты распускают заведомо ложные слухи? Такие, как Борхард, спят и видят, как бы перехватить у меня концессию на раскопки. Что? Нет?.. Что ж, как вам угодно, можете не отвечать, в конце концов, это сейчас не главное. И все же откуда у вас сведения о маске? Не ясновидящий же вы?

– А откуда у вас сведения о Феруамоне?

«Клин клином вышибают», – решил Нижегородский.

– Я об алмазе, лихо описанном в известном вам занимательном рассказике, – продолжил он. – Вы, мистер Дэвис, в своих высказываниях обосновываете реальность Феруамона некими древнеегипетскими текстами, которые, по вашим словам, вполне могли: во-первых, реально существовать; во-вторых, сохраниться до наших времен (на том или ином виде носителя); и, в-третьих, быть кем-то недавно прочитанными. Что, если и мне сослаться на аналогичный источник? Это объяснение вас удовлетворит?

– Ну, не хотите, как хотите, – немного обиженно произнес археолог и повернулся к своему товарищу. – Разрешите представить одного из моих экспертов и помощников: Ахмед Вахари. Ахмед египтянин и египтолог. Он из тех, кто предпочитает практический поиск протиранию штанов в библиотеках, архивах и музейных подвалах. А это господин Краузе, Ахмед. Он рассказывает удивительные вещи.

– Господин Краузе, – вступил в разговор молчавший до сих пор Вахари, – признаюсь: мы с самого начала подозревали, что маска украдена. Говоря «мы», я имею в виду ту небольшую группу людей (буквально четыре-пять человек), которые непосредственно занимались разборкой ящиков гробницы, вскрытием кварцитового саркофага и трех находящихся внутри него гробов. В эти дни наверху находились уже сотни людей – ученые, чиновники, репортеры, охрана, – но в помещение усыпальницы они не допускались. Так вот, когда мы подняли крышку последнего, золотого гроба, то увидели на забинтованном лице мумии гирлянды высохших цветов. Никакой маски на лице не было, но цветы выглядели примятыми. На них что-то лежало. Возможно, еще совсем недавно.

Говоривший выглядел усталым, невыспавшимся человеком лет пятидесяти. Худой, длинноносый, с тонкими черными усиками над еще более тонкими губами. На нем были очки, как показалось Вадиму, с простыми плоскими стеклами. Фальшивые очки, темная кожа и восточный тип его скуластого лица непроизвольно настораживали.

– Вы, конечно же, знаете, что это захоронение хоть и считается нетронутым, на самом деле таковым не является, – продолжал эксперт. – И в передней комнате, и в усыпальнице обнаружены следы вторжения. Нет их, пожалуй, только в последнем, четвертом помещении, условно названном сокровищницей. Кто это был и что они там делали, мы не знаем. На первый взгляд ничего не украдено, а что касается самого саркофага, то есть все основания полагать, что, по крайней мере, начиная со второго ящика все остальные не тронуты. На них сохранены печати, аутентичность которых не вызывает сомнения. Из передней комнаты тоже вроде бы ничего не пропало, наружные двери были вновь тщательно восстановлены, замазаны известью и опечатаны. Возможно, воров поймали на месте преступления, и было это никак не позже эпохи Двадцатой династии. Видя это, мы не стали заострять внимание общественности на таких мелочах. Мир так долго ждал Тутанхамона, что мы просто не могли вновь разочаровать его. И именно поэтому, заметив примятые цветы и заподозрив в отсутствии погребальной маски неладное, мы тем не менее решили не поднимать шум.

– И придумали версии? – спросил Нижегородский.

– Да. Ничего другого не оставалось. Тем более что выглядело все достаточно правдоподобно. Судите сами: обитые золотыми листами панели внешних ящиков изготовлены очень аккуратно, однако собраны крайне небрежно. Во многих местах видны следы от ударов молотка. Последний – золотой – гроб явно не вошел в предпоследний, и их подпиливали прямо на месте, даже не убрав после этого опилки и прочий мусор. Все говорит о спешке и о том, что внешние ящики, а возможно, и кварцитовый саркофаг, предназначались для кого-то другого. И самое главное – вскоре после погребения кто-то входил в склеп, но ничего не взял. Загадки, на которые мы никогда не получим ответа.

– Но вы хотя бы пытались провести самостоятельное расследование? – спросил Нижегородский. – И что? Безрезультатно?

Ахмед Вахари сокрушенно развел руками.

– Кража, если она была, могла быть совершена только в ночь, когда мы, приподняв с помощью лебедки золотую крышку, решили отложить дальнейшие действия до утра. Прежде всего необходимо было проветрить гроб, ведь он не открывался ни разу за тридцать три столетия. Это был первый случай в истории, и нам следовало проявить осторожность. К тому же уже вечерело, все порядком устали, да и погода испортилась настолько, что еще немного, и потребовалось бы закрыть верхний люк и входную дверь. Мы подложили под крышку деревянные бруски, аккуратно поставили ее на них, отцепили стропы лебедки и вышли через «переднюю». Точно не помню, но мне кажется, я ушел первым. В тот вечер у меня страшно болела голова – вероятно, на погоду, – поэтому я тут же отправился к себе и утром едва поднялся. Вы, конечно, знаете, мистер Краузе, что ко времени разборки саркофага и всех его внешних оболочек потолок над усыпальницей уже был удален. Над проемом установили подъемный механизм, а на ночь проем закрывали большой деревянной крышкой, обитой железом, которую накатывали по двум рельсам и запирали на замок. Охрану раскопок в те месяцы несла рота британских уэстерширских стрелков, откомандированная в Амарну из абу-симбелского гарнизона. Ночью непосредственно у могильника стоял караул из трех-четырех солдат. Посты и контрольно-пропускные пункты были установлены на всех дорогах и тропах вокруг Амарны и Царского ущелья.

– Стало быть, вынести маску под мышкой…

– Совершенно исключено!

– Но чудес не бывает! – воскликнул Дэвис. – Я подтверждаю все сказанное Ахмедом, и надо что-то решать, господин Краузе. Через неделю в Лувре открытие новой экспозиции, будет президент, и я не могу накануне такого события допустить скандал. Я заклинаю вас, Краузе, ничего не говорить журналистам. Сейчас эти циники увлечены убийством их коллеги из «Фигаро». Нам это на руку. Они слетелись как осы на мед со всего Парижа и вьются теперь возле «Набережной»[37]. Обещайте мне вашу лояльность, в противном случае, если эта история выйдет наружу, меня могут лишить концессии. В такой момент я этого не переживу.

– Обещаю, – ответил Нижегородский и, наклонившись к толстяку, полушепотом добавил: – Но и вы, мистер Дэвис, пообещайте, что, если я помогу вам разобраться в этом деле, вы выполните одну мою маленькую просьбу.

– Все, что угодно!

– О'кей. Давайте все ваши телефоны и, по возможности, будьте на связи.

Когда Вадим постучался в дверь компаньона, за окном уже была ночь.

– Очки, – протянул руку Каратаев.

Он впустил лже-Краузе в свои апартаменты, выглянул в коридор, после чего запер дверь на ключ. Они прошли в дальнюю комнату номера «люкс». Савва усадил Нижегородского на стул по одну сторону небольшого круглого столика, выключил свет, поправил плотную штору и почти в полной темноте уселся с другой стороны.

Появилось свечение. Пальцы Каратаева пробежали по кнопкам тонкой, как фольга, клавиатуры, и над столом возникла голова Ахмеда Вахари. Она медленно поворачивалась, играя желваками и лениво моргая. Потом голова заговорила, но вместо звука под ее изображением побежали строчки русского перевода.

Запустить «фантома» во время занятий было одним из самых излюбленных развлечений школьников и студентов уже с середины XXI столетия. Широкий набор компьютерных программ позволял создать его в считаные минуты. Не успевал новый преподаватель еще познакомиться с аудиторией, как уже его голографическое изображение, комично искаженное фантазией какого-нибудь шалопая, повисало над первыми рядами столов. При этом не составляло никакого труда сделать так, чтобы сам преподаватель ничего не видел и только по давящимся от смеха студентам он догадывался, что не лишне было бы включить систему подавления.

– Я пропустил «тыкву» через поисковую программу, но, как ты понимаешь, результат нулевой. В эти годы еще не комплектовались физиономические базы. Я почти уверен, что и на дактилоскопическую базу мы не сможем рассчитывать. Однако проверить стоит.

Каратаев пошевелил пальцами и изображение головы плавно перетекло в изображение маски Тутанхамона. Она тоже медленно поворачивалась, попеременно изливая на бледные лица компаньонов желтоватое сияние. Сделав три оборота и повернувшись к Нижегородскому, маска замерла.

На Вадима смотрел прекрасный золотой лик в обрамлении широкого головного убора. Верх царского клафта[38] и его свисающие по сторонам фалды были расчерчены полосками синего лазурита. Маленькие головки грифа и кобры, олицетворявшие древние божества, венчали лобную часть маски, а широкий полукруглый воротник призван был закрыть грудь и плечи того, кому она предназначалась. Узкая накладная бородка, приставленная к юношескому, почти детскому лицу, не оставляла сомнений – это маска фараона.

Вадим сидел, не в силах оторвать взгляда от пронзительных арагонито-обсидиановых зрачков в громадных раскосых глазах этого лица. Живого лица! Не было никаких сомнений, что именно так и выглядел юный царь Египта. Никаких условностей, ни малейшей стилизации, ничего, кроме реализма. Казалось, возьми губку, смоченную в теплой воде, дотронься до этих упругих щек, и золотой грим стечет, обнажая молодую загорелую кожу.

– Я нашел ее в виртуальной экспозиции «Метрополитен», – гордо пояснил Савва. – Потрясающе! Это ее натуральная величина.

Еще одно прикосновение к слабо мерцающей клавиатуре, изображение, повернувшись, плашмя опустилось на стол и померкло. Каратаев включил свет.

– А теперь рассказывай. Я все видел, но хочу еще и услышать в твоем исполнении.

Нижегородский закурил и вкратце повторил свой разговор с Вахари и Дэвисом.

– Такая вот ботва, Саввыч. Этот Ахмед не внушает мне доверия, он явно недоговаривает.

– Разберемся, а теперь вали к себе: я спать хочу.

Утром соотечественники, решившие перед посещением ресторана нагулять аппетит, вышли на мокрые мостовые весеннего и пасмурного Парижа. По мосту Согласия они перешли на противоположный берег и направились вдоль набережной в сторону Сите. Когда они уже подходили к Королевскому мосту, Каратаев вдруг схватил Вадима за рукав и замер, уставившись на шедшего им навстречу старика с окладистой бородой в широкополой шляпе и длинном черном пальто. Под мышкой он нес какой-то сверток, вероятно книги. Проходя мимо, старец, заметивший, что' его узнали, учтиво прикоснулся к полям своей шляпы свободной рукой.

– Вот черт, – прошептал Савва, когда они разминулись. – Ты знаешь, кто это был?

Нижегородский обернулся и посмотрел вслед прохожему.

– Похож на Льва Толстого, только борода черная.

– Это же Анатоль Франс! Будущий нобелевский лауреат. Как раз сейчас мы стоим на набережной, которая будет названа его именем.

– Ты уверен, что это он? – усомнился Нижегородский, вяло припоминая, в какой области науки этот самый Франс так преуспел.

– Да уверен-уверен. Его трудно спутать, видал каков? Совсем недавно его портрет был напечатан в каком-то журнале, и как раз в этом году должно выйти его знаменитое «Восстание ангелов». Ха, – усмехнулся Каратаев, – он его еще только заканчивает, а я уже читал эту книжку лет пятнадцать назад.

– Давай догоним, – предложил Вадим. – Ты первый поделишься впечатлениями.

Каратаев тряхнул головой, словно избавляясь от наваждения, и медленно двинулся дальше.

– Надо же, он, наверное, живет где-то рядом. А между эти мостами, – произнес он, показывая рукой, – набережная носит имя Вольтера.

– Только не говори, что сейчас мы встретим еще и его, – пробурчал Вадим.

По пути Каратаев принялся скупать свежие газеты и журналы, все, что попадалось у разносчиков или в киосках. «Монд», «Фигаро» с несчастным Кальме в траурной рамке, «Франс-суар», «Матэн», «Либерасьон» с портретом Раймона Пуанкаре.

– Послушайте, Холмс, хватит скупать все подряд. Хотелось бы уже ознакомиться с вашими соображениями по интересующему нас делу, – . не вытерпел Нижегородский.

Савва остановил пробегавшего мимо мальчишку, сунул ему франк, свою визитку с адресом и с кипой прессы отправил в «Маринэ». Потом он намеревался все отсканировать и пропустить через переводчик.

– В гостинице эти газеты появятся только к обеду, – пояснил он и тут же купил «Котидьен де Пари». – А что касается маски, то она здесь, в Париже, вон там, – он протянул руку в сторону южных фасадов Лувра на противоположном берегу Сены.

– В музее? – Вадим от удивления остановился. – Но, черт возьми, Холмс, как вам это удалось?

– Анализировать надо, а не по ресторанам шляться, – нравоучительно произнес Каратаев. – Вчера от меня ты куда поперся?.. Вот-вот, а я полночи занимался анализом и пришел к выводу – маску привезли в Париж вместе с последней партией предметов из Египта.

Миновав Институт Франции и Новый мост – самый старый из парижских мостов, – они остановились на набережной Больших Августинцев, облокотившись на шершавый парапет напротив высокого готического шпиля церкви Сент-Шапель. Немного правее, за мостами Святого Мишеля и Малым, возвышались западные башни Нотр-Дам де Пари.

– Где-то здесь был Камышовый остров, – задумчиво произнес Каратаев. – Вероятно, он давно уже слился с Сите…

– Что вы говорите! – шутливо удивился Нижегородский. – Это тоже имеет отношение к нашему делу?

– Представляешь, Вадим, как раз завтра, восемнадцатого марта исполнится ровно шестьсот лет, как где-то здесь сожгли на костре последнего великого магистра ордена рыцарей Храма Жака де Моле. Это было в 1314-м. Когда его привязали к столбу, он попросил повернуть себя лицом в сторону собора… Да… так вот, видите ли, мистер Пикарт, – продолжил излагать свои умозаключения отвлекшийся Каратаев, – вынести маску из склепа действительно практически невозможно. Я просмотрел газетные фотографии: там и впрямь повсюду расставлены солдаты. Китченер лично отдал приказ их командиру проверять всех и каждого, невзирая на должность. Маска большая (ты сам видел), в кармане или под рубахой не спрячешь. Поэтому, скорее всего, дело было так. Ахмед и вправду вышел из усыпальницы первым. Только вышел он не туда, куда говорит. Ему не составило большого труда, протискиваясь в загроможденном пространстве склепа, проскользнуть незамеченным в сокровищницу, в которой оставалось еще много предметов и где можно было спокойно спрятаться. Когда остальные, пройдя через переднюю, поднялись наверх по шестнадцати ступеням найденной тобой лестницы, никому и в голову не пришло спросить у караула, выходил ли кто-нибудь до них. Охрана не вела учет численности входящих и выходящих из подземелья, а свое последующее исчезновение на всю ночь Ахмед заранее объяснил плохим самочувствием и намерением уединиться.

– Вы хотите сказать, что он всю ночь провел в гробнице? – спросил Нижегородский, окончательно сживаясь с образом простоватого Ватсона.

– Конечно.

Компаньоны снова двинулись вдоль парапета, и Каратаев, в свою очередь, продолжил играть роль великого сыщика.

– Ему, как и некоторым другим археологам, наверняка уже приходилось проводить ночь в «домах вечности», укрываясь от песчаной бури, например. Так вот, когда Ахмед понял, что крышку надвинули на проем в потолке склепа, а вход на лестницу закрыли решеткой и заперли на замок, он вернулся в усыпальницу и спокойно вытащил достаточно плоскую маску через щель между крышкой и основанием золотого гроба. Думаю, что он сам подкладывал заранее приготовленные бруски и положил их так, чтобы они не мешали в дальнейшем. Не исключено, что он просто отодвинул крышку, которая весит никак не более восьмидесяти килограммов, а потом аккуратно вернул ее на место. Оставалось дождаться утра. Маску он мог на некоторое время спрятать там же внизу. Для этого было достаточно много мест, например, в сокровищнице под кушеткой, ларцом или каким-нибудь стулом; в передней, где производилась консервация и упаковка и все было завалено тканью, бумагой и картоном; а также в тайниках – небольших нишах и полостях, которые к тому времени еще не все даже были найдены. Никто ведь не стал бы искать гипотетическую погребальную маску, не обнаружив ее на мумии. Когда утром в склеп спустились Дэвис, Айртон и другие, они, конечно, сразу устремились к приоткрытому накануне золотому гробу. Ничто в мире их больше не интересовало и никто не обратил внимание, как из проема, ведущего в сокровищницу, незаметно протиснулся Ахмед, присоединяясь к остальным. В тот момент они не заметили бы и десяток Ахмедов, и не будь у входа на лестницу бдительной охраны, он уже тогда смог бы пронести маску Тути наверх.

– Как же он все-таки вынес ее? – спросил заинтригованный Нижегородский. – Ведь охрана стоит там постоянно?

– Очень просто. Я даже могу предположить, что маску вынес кто-то другой, вовсе не подозревая об этом. Посуди сам: Ахмед все мог продумать заранее. Он сам каждодневно принимал участие в консервации и упаковке всевозможных статуй и мебели, которые затем поднимали наверх и сдавали на склад под охрану. Их предварительно фотографировали, насколько это было необходимо, реставрировали, обматывали полосками ткани, укладывали в заранее приготовленные ящики и заполняли пустоты привезенной из Луксора стружкой. Затем ящики закрывали, привинчивая крышки шурупами, обвязывали проволокой, пломбировали, маркировали и присваивали каждому инвентарный номер. Ахмеду оставалось только незаметно засунуть в один из больших ящиков завернутую в тряпицу маску и быстро засыпать ее стружкой или опилками. Из-за тесноты в передней там одновременно работало не более двух-трех человек, так что улучить момент было не трудно.

– Что, так вот все просто? – усомнился Вадим. – Девять килограммов золота… Ну ладно, а потом?

– А потом сотни ящиков перевезли по специально построенной узкоколейке к Нилу, погрузили на пароход, и через три дня они уже находились в Каире. Там основная их часть была отправлена в музей, а то, что пришлось на долю остального мира, перегрузили на пароход «Анатолия» и отвезли в Марсель. Из Марселя весь груз был доставлен спецпоездом в Париж, в Лувр, где сейчас и распаковывается. Все, что не нуждается в серьезной реставрации (а поврежденных предметов почти нет), через неделю будет экспонировано на грандиозной выставке. Через месяц или два часть экспонатов отправится дальше, к местам постоянной приписки: в Рим, Лондон, Мадрид, Берлин, Нью-Йорк и куда-нибудь еще. А сейчас Ахмеду Вахари остается только найти нужный ящик и извлечь свой трофей.

Каратаев эффектно замолчал.

– Красивая версия, – похвалил Нижегородский. – Но, шеф, откуда такая уверенность, что все так и было? Для вашего нового рассказа лучшего и не надо, однако в жизни подобные дела не раскрываются за одну ночь.

– Ну, это смотря чем заниматься эту ночь, мой юный ДРУГ.

Савва явно был в ударе. Они миновали собор, по мосту Де ля Турнель перешли на остров Сен-Луи, пересекли его и по совсем коротенькому мостику Мари возвратились на материк, но уже на rive droite[39]. Здесь они повернули налево и направились в сторону Лувра.

– Я, например, не поленился спуститься в вестибюль и найти то место, где у тебя состоялось рандеву с археологами. С помощью очков я просканировал деревянные ручки кресел и крышку стола, где вы сидели, на предмет обнаружения отпечатков пальцев. Через десять минут, уже в номере, программа сообщила, что найдены отпечатки двенадцати человек. Почти не рассчитывая на успех, я все же запустил их в обработку и затем в поиск. И был вознагражден.