…тут же ворон тремя языками говорит…

…видел кита который не рождённый, выпорот из брюха пяти сажен…

Крепко Амстердам снёс башню Петру Алексеевичу. Потом он и в своём городе устроил кунсткамеру со всякими уродами.

— В Амстердаме видел казнённого, которого отдали в анатомию… Прежде обрили голову и содрали кожу черепа… Хорошо… Потом пилою растёр череп и вынял мозг… Прекрасно! После спорол грудь и смотрел сердце и лёхкое… Коля, ты где это взял-то?

В самолёте, несущем депутацию в Амстердам, Значков дал почитать дневник коллегам по Ленсовету.

— В Пушкинском доме взял. У меня там приятель работает…

— Так надо же подарить это ихнему мэру! — осенило кого-то из депутатов, — Новая научная находка… Амстердаму от Петербурга.

— Не суетись, — осадил товарища рассудительный депутат Голиков. — Зачем же сразу дарить? Надо пока объявить, что нашли. Чтобы они нас ещё позвали. В следующий раз поедем, можно и подарить… А про баб-то тут есть?

— В конце, — кивнул Значков.

— Ага. В Амстердаме ужинал в таком доме где ставили нагие девки есть на стол… Хорошо. И питьё подносили все нагие девки…

Что было доподлинно известно про Амстердам, так это, что там много девок. Большинство депутатов именно им и посвятило свой досуг и командировочные. А Значков в эту поездку научился курить марихуану. Опытный депутат Голиков затащил его в кофе-шоп, хотя Значков отнекивался как мог и всё говорил, что пробовал курить в Питере и на него не подействовало.

В кофе-шопе, который назывался «Блэк Стар», было по-настоящему страшно. Тёмное помещение было забито жуткими неграми. В сиреневом конопляном дыму они выглядели особенно мрачно. Грузный блэк бросил под стол кусок гашиша. К нему одновременно метнулись две пёстрые кошки, разнёсся ядрёный мяв, полетели клочья… Значков дёрнулся к выходу.

Голиков же как ни в чём не бывало отправился к стойке. Большой блэк выложил на прилавок целлофановый альбомчик. Много-много страниц и на каждой несколько пакетиков с травой или с гашишом. Из разных стран — Малайзия, Индия, Сингапур. Голиков выбрал какой-то местный сорт.

— Голландцы — прирождённые селекционеры, — пояснил Голиков, сворачивая папироску. — Выращивают не только лучшие в мире тюльпаны, но и термоядерные сорта шмали. На, кури….

— Вот, на меня опять не действует, — сказал, покурив и прислушавшись к своим чувствам, Значков. Голиков улыбнулся.

Депутаты покинули «Чёрную звезду». В канале плавали утки, над каналом завис с удочкой рыбак в широкополой, рыжеватой, как крыши по-над каналом, шляпе. Немолодой, хорошо одетый мужчина стоял рядом и преспокойно ссал прямо в воду.

— Чего это он? — удивился Значков.

— Мужчинам можно мочиться в каналы, — пояснил Голиков, — Средневековый обычай…

Депутаты свернули за угол. Уткнулись в магазин, над дверью которого раскорячились черепашка-нинзя со штурвалом на животе и Бэтмен с пушками вместо рук и с граблями вместо ног.

— Магазин трансформеров, — сказал Голиков. — Зайдём?

Значков кивнул. Трава не действует, а хороший трансформер сыну купить нужно.

Значков взял с полки большую игрушку и стал её трансформировать. Повернул щупальца робота на девяносто градусов, они стали ножницами и шприцами.

Нажал на голову, голова перевернулась и уступила место бронированной танковой башне. В башне отворилось окошечко, в окошечке вспыхнул фонарь.

В животе робота открылась, как будто цепной мост опустился надо рвом, дверка, оттуда выползли две змейки… Пол медленно поплыл из-под ног. Значков схватился за стену.

— Двадцать минут, — услышал он голос Голикова.

— Что? — не понял Значков.

— Ты играешь этой хреновиной уже двадцать минут.

В Петербург Значков прилетел с портфелем, полным трансформеров для сына и книг, посвящённых конопле.

Багаж задерживался. Значков вышел из депутатского зала и побрёл по аэровокзалу.

— Коля, привет! Сто лет тебя не видел, — Значкова шлёпнул по плечу Паша Шеремет, бывший однокурсник, а ныне один из таможенных начальников Пулково. — Всё только по телевизору! Ты откуда?

— Да вот, из Амстердама прилетел. Багаж жду. Что-то медленно твои ребята работают…

— Ба, из Амстердама! А ну-ка пошли! Пошли, пошли…

Шеремет схватил Значкова за рукав и потащил куда-то в служебные помещения, объясняя по дороге:

— У нас новые собаки, натасканные на наркоту… Апуделы. Нюх — алмаз! Даже анашу чувствуют в закрытом чемодане за пять метров…

Значков споткнулся и чуть не загремел на пол. Во внутренних карманах у него лежало семь пакетиков с травой и гашишем.

Шеремет уже втолкнул депутата в дверь. Прямо по тележкам, заваленным чемоданами и саквояжами, прыгали добродушные апуделы с высунутыми языками.

— Их кормят травкой, подсаживают на кокс… Герыча хорошо берут, — рассказывал таможенник, — Кислоту, суки, не жрут — выплёвывают. Дуреют они с неё, хрюкают, как свинюки…

Апудел закончил обнюхивать одну тележку и вразвалку побежал к следующей, задорно помахивая хвостом. Неожиданно собака посмотрела на Значкова. Николай Николаевич покрылся толстым, как шоколад на «Сникерсе», слоем пота. До собаки было три шага. А что, если она учует пакетики в его карманах?

Апудел довольно заурчал и ткнул носом один из чемоданов.

— Ишь ты, нашёл чего-то, — с радостным удивлением воскликнул Селезнёв и поспешил к тележке.

Капля пота со лба Значкова упала на бетонный пол. Апудел тыкал носом его собственный чемодан. Что он там мог унюхать? Крошки марихуаны? Неужели у него такое сумасшедшее обоняние?

Или на Значкова нашло затмение и он оставил один пакетик в чемодане? Его учил Голиков, что в багаже траву везти нельзя. Только на себе.

А что, если собака, обнюхав чемодан, бросится на него, на Значкова? Может быть, незаметно выбросить из карманов все пакеты в урну? Вон она, в двух шагах. Жалко… Да что жалеть, свобода дороже! Но не посмеют же они обыскать депутата… И вообще, до суда точно дело не доведут. Из политики выгонят…

Беспорядочные мысли носились по черепу Значкова, как толпа по Дворцовой площади 9-го января. Колени мелко-мелко тряслись.

— Умница, умница, — говорил собачке Шеремет — Нашла…

Собачка, как выяснилось, интересовалась не значковским чемоданом, а большой красной сумкой, которая лежала ниже.

Сумку вытащили, таможенный офицер уверенным движением открыл молнию, переложил пару вещей и, как фокусник, извлёк с самого дна маленький свёрточек.

— Что это? — вырвалось у Значкова. Он сам не заметил, как подошёл вплотную.

В свёртке аккуратно лежали — бок о бок — пять прозрачных пакетиков с нарисованными зелёными конопляными листочками. Такие же, как в кармане у депутата…

— Что это? — переспросил Шеремет. — Это чей-то лесоповал… Пойдём в зал выдачи багажа, посмотрим, чей…

Смазливый пацан в джинсовом костюме взял с ленты транспортёра красную сумку, пошёл к выходу… Как ловко подхватили его под локотки и унесли в служебную дверь два дюжих таможенника в гражданском! — Пикнуть не успел.

«Смертельная доза тетрагидроканнабинола в сорок тысяч раз превышает максимально достигнутую когда-либо человеком».

Значков полюбовался красотой фразы, заменил «достигнутую» на «воспринятую».

В сорок тысяч раз!

От табака умереть в две тысячи раз вероятнее. Но табак спокойно продаётся в каждом ларьке.

Загадка.

Как это ни смешно, мозги Значкову продувал его сын, студент Колька.

— Кому мешает, что люди курят по вечерам у себя дома растение, которое выросло под солнышком? — удивлялся наивный Значков-старший.

— Трава сносит крышу, — говорил Колька. — А эти, которым мешает, не могут жить без крыши. Им нужен кто-нибудь наверху, и лучше, чтоб вор в законе. А тех, кто хочет без крыши, они не понимают и на всякий случай гнобят…

— Но ведь люди с травы не дерутся, не ссорятся, не выясняют отношения, как пьянь… Не бегут в киоск догоняться! И голова у них по утрам не болит…

— Па, да дело-то как раз в том, что они не бегут догоняться. Алкоголь не пьют, табака тоже курят меньше, так?

— Но это ведь только на пользу здоровья нации!

— Фитилёк-то прикрути… Про пользу нации, па, это только ты с Курой Белковой в «Пятом колесе» рассуждаешь. А те, у кого реальная власть, рассуждают о пользе кармана. У нас, па, бюджет на водке держится. И на табаке. И все бандиты — кто на водке бабки стрижёт, кто на героине… Да им ганжа — нож острый. Они прибыли свои потеряют…

— Да, — нехотя соглашался Значков, — Мне об этом уже и Голиков рассказывал. Помнишь, карикатура была в школьном учебнике: волк кушает барашка. Ты, говорит, виноват в том, что мне хочется жрать… Но ведь все эти наркологи — люди учёные…

— В говне мочёные.

— Но всё равно учёные… И в газетах журналисты пишут, что путь к шприцу начинается с первого косяка. Что они, по-твоему, все куплены алкогольными магнатами?

— Да просто отморозки. Зачем их покупать? Придурков, па, много и за бесплатно. Услышали в детском садике что-то краем уха про наркотики, и всё, пошло-поехало.

— Знаешь, Коля, я думаю, здесь дело ещё в национальной традиции. Русские привыкли рвать на груди рубашку. Это всё под водочку хорошо: выпил и пошёл всех за шиворот хватать. «Ты меня уважаешь?..» О судьбах России можно поговорить.

— Да, а под травой о судьбах России не потрендишь. Здесь же сплошной Достоевский: надо выть, страдать, в истерике биться, доносы писать друг на друга… У нас так и будет, па. Брось ты это дело…

Свет давно потушили. Тени двух голов сомкнулись над столом. Тени двух голов: большая и совсем лысая и поменьше, но не такая гладкая. Звякнуло стекло о стекло, булькнуло.

— В моём кабинете нашли жучков.

— Не может быть… Извиняюсь. Какой ужас. Сколько?

— Несколько. Спец сказал, что они стояли с весны. Помнишь, тогда у наших друзей отобрали алкогольные льготы.

— И тогда же они узнали о… о главном деле?

— Сложно сказать. Лубянка всё время на нас наезжает. Может, по своей инициативе.

— А может…

— Вот именно.

Звякнуло, булькнуло.

— Ваше здоровье. И всё-таки я настаиваю, что этого парня надо убрать. И его другана тоже.

— Друган работает на нас.

— До поры, до времени. Вы же знаете этот вшивый народ: они там, где деньги и сила.

— У меня. Деньги и сила сейчас у меня.

— Дело ваше, конечно, но я уверен, что их надо убрать. Чтобы сохранить деньги и силу…

Значкова-младшего взяли у клуба «Нора», когда он передавал по кругу косяк. Взяли городовые — новый вид питерских ментов в красных фуражках. Их дразнили мухоморами.

— Согласно комментариям к уголовно-процессуальному кодексу, — сказал следователь, не глядя на Колю, — предложение покурить и передача косяка трактуется как «пропаганда и распространение» наркотика. Я могу засадить тебя на три года. Отца затравит пресса. Выбирай: нам нужна твоя помощь.

— Помощь? — подобрался Коля. Вот так: сейчас из него будут делать стукача…

— У тебя был одноклассник Синько. Онторгует героином. Ты попросишь его найти для тебя новый опийный препарат, Акварель. Когда вы встретитесь, мы возьмём его с поличным. Вопросы есть? — следователь говорил равнодушно, скучно, будто речь шла о покупке жетона для метро.

Вопросов не было. Синько, приблатнённого двоечника, Значков не любил. Героин и прочие опиаты резко осуждал. В тюрьму не хотел.

Значков нашёл Синько, договорился о товаре и встрече. Узнал, что Синько долго сидел на игле, но недавно соскочил. Что собирается бросить пушерство и махнуть в геологическую партию, подальше от героина. Что его держит в Питере мать, бывшая библиотекарша, которая получает пенсию в пятьсот рублей и сильно болеет.

Ночь перед встречей Коля не спал. Хотел позвонить в ментовку и отказаться. Хотел позвонить Синько и признаться, что зовёт его в капкан. Так ни на что и не решился.

Синько пришёл на полтора часа раньше назначенного срока. Оставил пузырёк, быстро взял деньги и тут же исчез.

Растерянный Значков смотрел на флакончик с рубиновой жидкостью. Думал, что говорить оперативникам.

Потом решил выпить Акварель, а там — будь что будет. Ему показалось, что Акварель пахнет осенним грибным лесом. Пустой пузырёк полетел в форточку.

«И почему это люди не летают? » — вдруг подумал Коля.

Он и не заметил, как открыл окно и встал на подоконник. Долго смотрел на Смольный собор.

«Странно, — подумал Значков-младший, — стоит сделать один маленький шаг, и никакими силами не остановить падение. Тут всё так надёжно, крепкий подоконник, прочные стены… Всего один маленький шаг…»

Он в кино видел, что земля приближается именно таким образом. Заворачивается по спирали в воронку, потом в точку. Какие-то люди разевают внизу удивлённые варежки. И краски проносятся со свистом, как будто щёлкает хлыст.

Значков в последний раз сверил цифры в юридической части доклада, где подробно писал о голландском опыте. Чётко разграничив лёгкие наркотики и сильнодействующие препараты, голландцы добились заметного результата. Чернушников, садящихся на тяжёлую наркоту, в Нидерландах полтора человека на тысячу жителей. В два раза меньше, чем в Италии и во Франции. В три раза меньше, чем в Швейцарии. Да и доступную траву в Голландии курят время от времени только четыре процента населения. А в Америке, например, семь. Когда плод доступен, он остаётся сладким только для того, кому действительно нужен…

Значков по случаю рассказал свои основные идеи председателю ФСБ Барышеву, которого недавно назначили по совместительству вице-премьером и всё чаще прочили в преемники Президента. О Барышеве ходили слухи как о человеке очень жёстком и даже жестоком, но честном и, главное, прагматичном. В поисках сил, которым легализация травы была бы экономически выгодна, Значков понял, что нужно выходить на правительство.

Идея легализации марихуаны очень развеселила чиновника.

— А… Анашу разрешить… Отлично… — Барышев чуть заметно улыбнулся уголками губ, — Завтра вице-премьер объявляет, что надо легализовать анашу…

Потом Барышев навострил карандаш и придвинул к себе лист бумаги.

— Какой, говорите, годовой оборот марихуаны в Америке?

— Пятьдесят два миллиарда долларов в год.

Барышев внимательно посмотрел в глаза Значкову, но ничего не сказал. Ждал продолжения. Значков начал говорить…

От вице-премьера Значков вышел с несколько двусмысленным впечатлением. Барышев чётко дал понять, что никакой официальной поддержки в ближайшее время от него не будет. Но обещал хорошо подумать и проконсультироваться с бизнесменами. Рынок, сулящий такие атомные денежки, не мог, по его убеждению, оставаться вне контроля государства. «Будем работать», — обещал он Значкову.

На самом деле, почему Значкову самому не заняться коммерцией? Кто-то ведь должен будет открыть первый экспериментальный кофе-шоп… Где-нибудь на Петроградской стороне…

Барышев сказал, что «если что» он готов обеспечить неформальную помощь.

И действительно — вскоре лёд тронулся. Значкову разрешили выступить с предварительным изложением своего мнения в Комитете по здравоохранению. Доклад на тридцать минут. Первый маленький шажок…

Но и другое «если что» казалось Значкову вполне вероятным. Он понимал, что наступал на большую и вонючую мозоль. После легализации «лёгких наркотиков» борьба с тяжёлыми должна будет ужесточиться. А это вряд ли могло понравиться героиновым баронам и князьям.

В Думе все были уверены, что недавняя шумная публикация в «Комсомольской газете», посвящённая новой отраве под названием Акварель, из-за которой погиб Колька, была заказана этими баронами и князьями.

Эх, позвонил бы Колька и рассказал о своих проблемах… Значков решил бы их здесь, в Москве, за десять минут…

Глухая думская молва связывала с героиновой мафией имя генерала Анисимова, уже пять лет возглавляющего Силовое Министерство. Говорили о его дружбе с коммунистами, о том, что героиновые деньги отмываются через счета коммунистической партии.

Последние дни Значков чувствовал вокруг себя какую-то неприятную возню. Звонили из «Комсомольской газеты» и просили показать текст предстоящего доклада в Комитете по здравоохранению, но отказывались гарантировать публикацию. Просто хотели посмотреть. Дальше — больше. Похожий на зелёную соплю депутат-коммунист Гаврилов неожиданно подошёл к Значкову в буфете Госдумы и предложил раскумариться. Значков ошалел.

— Я знаю, вы интересуетесь травкой, — пояснил Гаврилов. — А моему приятелю прислали отличный план из Чуйской долины. Можно зайти ко мне в кабинет, попробовать.

— Вы меня провоцируете, — Значков вызывающе посмотрел на Гаврилова.

— Как знаете, — сказал Гаврилов и заказал апельсиновый сок.

— Дело зашло слишком далеко, шеф. Они атакуют с двух сторон.

— Только не надо цифр. С какой же стороны они ещё атакуют?

— Они хотят захватить рынок марихуаны.

— Ха, пусть попробуют. Это не рынок, это базар. Там работают толпы. Он выскочит из своей конуры, продаст стакан и опять заляжет. Как ты его захватишь?

— Они хотят его легализовать.

— А, ты об этом… Ты думаешь, это серьёзно?

— Не знаю. Но я опасаюсь больших провокаций. Мы должны их опередить.

Звякнуло, булькнуло.

— Мы их опередим. Уже опередили.

Стражник выскочил из-за утла и обрушил на Значкова неестественно огромный, в свой рост, меч. Значков едва успел отскочить, выпустил две очереди из пулемёта, но сзади уже открылся предательский люк.

Всего один маленький шажок назад, и Значков полетел в бездну. Снова ему не удалось выйти на седьмой уровень.

Значков открыл таблицу результатов. На втором месте значился Филин, под таким именем Значков записал свою лучшую сумму: почти 25 тысяч баллов. На третьем месте, напротив цифры в 24 тысячи, имени игрока не было. Это сегодняшний счёт Значкова, и имя ещё нужно вписать. Но на первом месте с результатом почти в 40 тысяч был вписан некто Ястреб. Ни Значков, ни его помощники, которые иногда баловались с компьютером, никогда столько не набирали.

Компьютер включал чужой человек. Он не мог пролезть к папке с главными файлами. Но он включал комп…

Вот так, значит. Ястреб летает выше Филина?

Значков неторопливо собрался, сдал кабинет на сигнализацию. Хотя и знал теперь, что думская система безопасности рассчитана не на охрану интересов депутатов.

У лифта болтался похожий на соплю депутат Гаврилов с сотовым телефоном. Приветливо махнул Значкову рукой.

Значков медленно выезжал с думской стоянки. Между Малым Мане леем и Колонным залом гудела недовольная пробка. Ожидая, пока в проезд протиснет свой изрядный зад тёмно-зелёный БМВ, Значков решил закурить. Перегнулся к бардачку, достал новую пачку «Парламента», обернулся назад и обомлел.

На него медленно накатывало циклопическое строительное чудовище. Тяжёлые танковые гусеницы лязгнули, как врата ада. Огромная кабина, одна по размеру больше всей депутатской «Волги», была пуста. Усики рычагов свободно танцевали перед панелью управления.

Значков газанул. «Волга» разбила фары о монументальную корму БМВ и отскочила, как мячик.

У Малого Манежа беззвучно открывали рты и махали руками нарядные люди в смокингах и вечерних платьях вперемешку с рабочими в синих комбинезонах. Заднее стекло БМВ сохраняло гордое матовое спокойствие.

Антенны, зеркала и фары на страшной кабине превращались в пушки и крылатые ракеты. Лейбл на радиаторе трансформировался в паука. С клешнёй его стекала кровь.

Лейбл на радиаторе трансформировался в памятник Петру Первому. Он стоял над одним из амстердамских каналов и вздымал в небо огромный косяк, похожий на свиток.

Антенны, зеркала и фары на страшной кабине превращались в пушки и крылатые ракеты. Когда смертоносный трансформер зажевал гусеницей металл и стекло, Значков ещё успел почувствовать боль…

— Мы их опередим. Уже опередили.

— У пацана всё больше авторитета. Говорят, на него уже выходят наши банки.

— По пацану плачет отставка. И он её получит, он ею скоро подавится… Нам нужен правильный повод для большого скандала. Найдёшь повод — готовь дырку для ордена.

— И чемодан для баксов?

Взъерошенное, покрытое пепельной перхотью существо шевелило толстым хоботом. Глаза как солнечные батареи, из тысячи зеркальных чешуек, косили во все стороны сразу.

Под хоботом медленно чавкали мускулистые челюсти, с хобота всё время сочилась желтоватая жидкость. Над существом заколыхались прозрачные клеёнчатые паруса. Чудовище взмыло в воздух, открыв жирный, нефтяной пузырь брюха. Уменьшаясь в размерах до обыкновенной мухи, чудовище сделало круг под потолком и спланировало на лысину генерала Барановского.

Генерал Барановский смахнул с лысины муху, наклонился над кроватью. Рядом всплыла ушастая голова Шлеифмана и ещё какая-то физиономия еврейско-медицинского происхождения.

— Очнулся, — сообщила физиономия.

Шлейфман и Барановский кивнули.

— Молодец, — сообщила физиономия, — Рецидива не будет. Ещё пяток укольчиков, и — как огурчик. Завтра утром отпущу…

— Слышишь, ты, искатель приключений, — подал голос генерал Барановский, — ещё пяток огурчиков и ты — как укольчик.

В палате была одна кровать, четыре стула, стол, две тумбочки, телевизор. Окно, дерево в окне. Старлей Рундуков у окна. Второй или третий этаж.

— Давно я здесь? — спросил Матадор.

— Четвёртые сутки, — сказал Барановский.

Матадор цокнул языком.

— По порядку? — спросил Барановский.

«По-порядку» у генерала Барановского означало «по алфавиту».

«Улика, которая кажется главной, может оказаться вовсе не имеющей отношения к делу. И наоборот — второстепенная деталь может оказаться решающей, — любил повторять Барановский. — А если мы какие-то детали сразу объявляем главными, то можем попасть в плен своих представлений. Следовательно, следователь должен следовать алфавиту».

— Буква «А», — сказал Барановский после того, как коллега Шлеифмана удалился, а Матадор получил укол, тарелку овсянки и стакан чаю. — Акварель.

— Акварель, — согласился Матадор.

— Действительно появилась на рынке. Есть сведения о случаях покупки-продажи мухоморо-героинового препарата типа Акварель в Москве, Петербурге и Туле. Оперативных данных пока мало, задержаний не производилось, связи не отслежены. В Питере погиб парень, из которого наши ребята хотели сделать подсадку…

Матадор кивнул. Чувствовал он себя отвратительно. Тело продолжало ломить и плющить, в голове колбасился колокол. Да на хера она нужна, эта Акварель, кто будет покупать такое говно…

— Да на черта она нужна, эта Акварель, кто будет покупать такое дерьмо… — сказал Матадор.

Рундуков и Шлейфман заулыбались.

— Ты пил не Акварель, — строго сказал Барановский. — Ты пил на другую букву.

— На какую? — удивился Матадор.

— Не гони поперёк батьки-то… Есть результаты более подробной экспертизы того, что называется Акварелью. Помимо мухоморов и опия там есть такое химическое соединение… Шлейфман, чего там есть?

— Очень мощный ускоритель химических реакций. Ноу-хау. Действие героина усиливается в несколько раз. Потому наркотик такой дешёвый и опасный. А мухомор, по мнению экспертов, добавляется для нейтрализации побочных действий героина, вызывающего неприятные физиологические ощущения вследствие воздействия на тонкую кору головного мозга…

Матадор застонал.

— Извини, — сказал Шлейфман, — Кроме того, под мухомором клиенту кажется, что он во что-нибудь превращается…

— Адская смесь, — важно резюмировал Рундуков.

— Аптека № 1, — генерал Барановский продолжил перебирать улики на «А». — Туфта. Никакой Акварели там Караулов не нашёл. На другой день ходил Сафин — тоже не нашёл.

Что же, если Славян с Серёгой ничего не обнаружили, значит, и впрямь это был ложный след. В интересном свете предстаёт публикация «Комсомольской газеты»… Да и сразу это звучало издевательством: аптека № 1. Под самым носом у Лубянки.

— Арина Борисова, — продолжил Барановский. — Тыща девятьсот восьмидесят второго года рождения. Не привлекалась. Уроженка деревни Сосновка Саратовской области.

Рундуков хихикнул.

— Это ещё кто такая? — спросил Матадор.

На этот раз заулыбались Барановский с Шлейфманом.

— Есть такая передача по утрам — «Вставайте, ребята». Там девица лежит полуголая в кровати, задницу показывает, грудями трясёт. Разговаривает в прямом эфире с телезрителями. Кто как провёл ночь и так далее. Редкая мерзость.

— И эта баба имеет какое-то отношение к Акварели? — спросил Матадор. Какую-то жопу в утреннем эфире он, кажется, видел.

— Скорее, к тебе, — улыбнулся генерал Барановский. — Она нашла тебя у Политехнического музея, когда ты выпил из пузырька эту гадость. Пыталась погрузить тебя в свою машину. Хлопцы еле отбили. Вроде случайно там оказалась. Рундуков проверяет.

— Я сам проверю, — неожиданно решил Матадор. — Есть какие-то материалы?

— Кобыле, как говорится, легче, — Рундуков вытащил из портфеля небольшую папку, бросил её на одеяло.

— На букву «В» — выговор, — сказал Барановский, — За следственный эксперимент, не утверждённый начальством. То есть, мною. Если ты по своей инициативе ещё чего-нибудь левого съешь или выпьешь, отстраню от дела…

— Больше не повторится, господин генерал, — обещал Матадор, вытянувшись в кровати по лёжке «смирно».

— Буква «Ка», «Комсомольская газета», — продолжал генерал. — В редакцию пришёл человек, представившийся полковником Пушкарём из Силового Министерства. Такого полковника в штате министерства нет. Знал ли главный редактор, кто он на самом деле — неизвестно.

Матадор кивнул.

— Журналисту Огарёву поручили подготовить полосу про Акварель по имеющимся материалам. Сам Огарёв ничего не видел, не слышал, только списывал с Пушкарёвских бумажек. Вечером, накануне выхода газеты, Огарёву сказали, что он премирован туром в Лондон. Вылет рано утром. Любопытно, что ночью у Огарёва почему-то не работал телефон.

— Чтобы он не успел никому сообщить, куда уезжает, — предположил Матадор.

— Совершенно верно. Утром за Огарёвым приехала машина. Но в половине шестого его видел в подъезде сосед, пенсионер Печкин, который в это время выгуливает болонку. Ему Огарёв сообщил, что летит в Лондон. Печкина нашёл Караулов.

Рундуков гордо закашлялся. И при выведенном из игры командире их группа отрабатывала на двести процентов.

— Что в Лондоне? — спросил Матадор. Он был когда-то в Лондоне. Ликвидировал в Челси какого-то заикастого пердуна.

— Ходит, пьёт пиво, играет в колышки, — пожал плечами Барановский. — Как это называется?

— Дартс, — подсказал Шлейфман.

— Да. Наши ребята с ним разговаривали. Утверждает, что никаких выходов на Пушкаря у него нет. Теперь факс. Буква «Фэ».

— Какой факс?

— Твой факс. Который сообщил тебе, что я готовлю подлянку. А ты от меня это скрыл…

Матадор смутился. Всё правильно: листок с изображением маски и с текстом про коменданта у него лежал в бумажнике.

— Факс послан с центрального почтамта. Принят в семь часов вечера, передан, в соответствии с заказом, в два часа ночи. Концов не найти. Текст отправлен на графологическую экспертизу. Пока пусто. Маской занимается Сафин, о результатах на данный момент не докладывал.

— Ещё что-то? — Матадор поморщился. Отступившая головная боль вновь выпустила клешни.

— Фенциклидин, — сообщил Шлейфман. — Башка у тебя будет болеть несколько дней. Используется для общего наркоза. На выходе — кошмары. Характерны видения чёрной слизи и активных каловых масс. Были у тебя видения каловых масс?

Матадор промолчал.

— Буква «Че». Клуб «Чайная ложка». — продолжил генерал, — То же, что аптека номер один. Никакой Акварели. Напрашивается вывод: из откликнувшихся на объявление в газетке их интересовал только ты. Второе — они не собирались тебя убивать. Доза этого… фициклина была рассчитана только на сильное отравление. Они тебя пугают. Третье — они тебя предупреждали, что я готовлю подлянку. Вывод: они не хотят, чтобы ты занимался этим делом. Может быть, потому, что знают твои возможности. Но ты им нужен почему-то живым.

— Понял, — сказал Матадор. — Буду думать.

— Думай. Последнее на «Фэ»: формула. Формула Акварели. Это результат сложной лабораторной работы, которую нельзя проделать в домашних условиях. Такие ускорители нашим экспертам неизвестны. Это настоящее изобретение. В общем, Шлейфман теперь занимается только этим. А ты лежи, думай, подставляй задницу под уколы, а с утра — ко мне…

Матадор лежал, думал, подставлял жопу под уколы. Рыжая медсестра Нюра, похожая на белочку, ловко втыкала шприцы, а после ужина (макаронные изделия звёздочками, варёная курица, компот) принесла градусник.

— Лежите, лежите, Глеб Егорович, — Нюра наклонилась к Матадору и бережными пальчиками ввела ему подмышку термометр. Матадор представил, как она вводит этими пальчиками член в своё тёпленькое влагалище. Матадору стало жарко. Нюра наклонилась к Матадору, в вольном вороте халата закачались, как две маленькие бомбочки, круглые титьки с плотненькими, коричневыми орешками сосков.

Из папки, оставленной Рундуковым, вывалилось несколько фотографий. Арина Борисова садится в машину. Арина Борисова пьёт что-то через соломинку из узкого высокого стакана, а рядом — толстый еврей с толстой цепью на шее. Арина Борисова в прозрачном бельё, ноги крестом, сидит на большой кровати и щебечет с идиотской ухмылкой в телефон. На первых двух снимках Арина выглядела вполне симпатично — модная стрижечка горшочком, носик пуговкой. Третий был мерзок: алые, как миллион роз, губы, томные размалёванные глаза. Это и есть программа «Вставайте, ребята»… Н-да, а кто же этот толстый еврей? Знакомое лицо. Матадор углубился в досье.

За открытым окном раздался лёгкий задорный смех. Матадор выглянул во двор. Водитель фургончика с надписью «Вата и марля» болтал о чём-то с белочкой Нюрой. Ветер раздувал полы коротенького халата, обнажая загорелые ноги и голубые трусики. Матадор облизнулся.

Матадор вытащил телефон, заглянул в досье, набрал номер и с кем-то недолго поговорил.