Глава VIII

АЛЕКСАНДР ВЛАДИМИРОВИЧ

Виталий Серебряков сидел за компьютером уже несколько часов. Судя по выражению его лица, дела шли в гору. Глаза его заворожено следили за курсором на экране. Пальцы рук летали по клавиатуре, и на экране появлялись все новые и новые строчки:

Букет из сада Пустоты

К твоим ногам падет.

Ты примешь черные цветы,

Возобновишь полет.

На крыльях, поданных тебе,

Влетишь к пределам снов.

Узнаешь истину во сне,

Увидишь Мир богов.

Это было его новое стихотворение. Он не знал, откуда оно появилось, и чем навеяно, он просто писал то, что приходило на ум. Виталий был захвачен вдохновением…

И, встав под стяги Темноты,

Приняв от Зла клинок,

Постигнешь истину и ты,

На ком лежит венок.

Он задумался на секунду, пока образ заключительного четверостишия не сформировался в голове и дописал:

Венок покрыл твое чело,

Венок сплетен из Тьмы.

Клянись душою перед Злом,—

Тебя полюбим мы…

«Ничего не скажешь, хорошенький стишок»,— подумал Серебряков о своем творении.

Зазвенел телефон в прихожей. Виталий машинально взглянул на часы: 0:16 и подошел к аппарату. Подняв трубку, произнес:

—Да, я слушаю.

—Виталий Васильевич?— осведомились в трубке.

—Он самый, а с кем я говорю?— Виталию не был знаком голос из трубки.

—Я— Кобальт Александр Владимирович.

—Я вас не знаю. Кто вы?

—Нам нужно встретиться. Там я и объяснюсь.— Голос в трубке говорил совершенно спокойно.

—С какой это стати?— взбеленился Серебряков.— Я о вас понятия не имею! Кто вы? Чем занимаетесь? Зачем я вам нужен?

—Не нервничайте, соглашайтесь. Я дело говорю. Это связано с вашим позавчерашним сном. Наша встреча очень важна, и не только для вас. Вы можете пожалеть, если откажетесь.

Неожиданно Виталий стал вспоминать кое-что, а именно, как он вчера провел время перед сном, поздний телефонный звонок, гнусавый голос из трубки, цитировавший его собственные стихи. И слова «…встаю под бесчисленные стяги вечного, несокрушимого зла» пронеслись в голове. Подумалось, что какая-то странная всеведущая компания ищет встречи с ним по одной им известной причине.

—Что вы молчите?— не выходя из спокойствия, спросил голос в трубки.

—Я хочу знать, почему мне звонят весьма осведомленные личности, говорят то, что кроме меня никто не должен знать? А мне остается только догадываться.

—Вам звонили до меня?— трубка вышла из спокойствия, и в голосе появилась настороженность.— Кто звонил?

—Виконт какой-то. Предлагал бесплатный совет. Вообще, можете объяснить, что происходит?!— довольно раздраженно спросил Виталий.

—Значит,— сказали в трубке,— они уже добрались до вас.

—Кто?

—Сын Утра со своей шайкой. Извините меня, но вы действительно попали в поганую историю. Однако я могу объяснить, что с вами происходит. Доверьтесь мне.

—Ну, хорошо,— согласился Виталий.

—Тогда вот что,— в трубке кашлянули,— нам нужно встретиться. Выходите к метро Гагарина. Я там буду вас ждать.

—Прямо сейчас?

—Да. Ничего не бойтесь. Никто не причинит вам никакого вреда. Вы должны уяснить следующее: всё, что с вами происходит и произойдет в ближайшем будущем, выходит за привычные рамки понимания мира. И та компания вам тоже ничего не сделает. Вы им нужны живым и в здравом уме. Идите к метро. Я вас там встречу. У меня на груди будет серебряная звезда.

—Ладно, выхожу.— Виталий положил трубку и задумался.

Прежде всего он проанализировал ситуацию. Попытался найти логическое объяснение всем событиям. Но объяснение с учетом всех обстоятельств получилось поистине чудовищно, оно не укладывалось в сознании, переполненное сверхъестественными выводами. А посему Виталий такое объяснение отринул и решил посмотреть, что будет дальше. Он не боялся, что с ним что-то произойдет. Он не знал, откуда у него эта уверенность, однако решил почему-то, что является ключевой фигурой. Выводы напрашивались сами собой, Виталий просто привел их в систему.

В двадцать минут первого ночи за накрытым столом в квартире №49 сидели двое: Козлов и граф. Вельда, судя по звону посуды, находилась на кухне. А попугай примостился на ветви потухшего канделябра и похоже спал.

Видимо Леонард пребывал в дурном расположении духа. Он постоянно теребил рукою хрустальную ножку фужера, пил вино, поминутно затягивался сигарой, щипал жареное мясо, ел, снова пил. Наконец граф откинулся в кресле, закрыл глаза. И тень страдания набежала на его прекрасное лицо. Печать невыносимой скорби легла на чело Леонарда.

С Козловым тоже произошла перемена. Всегда поганое лицо вдруг приняло выражение сострадания. Ипполит Ипатьевич сильно переживал за господина. Однако, спустя некоторое время, он видимо решил, что не стоит так сильно отчаиваться, и сказал, обращаясь к графу:

—Сир, не переживайте так, всё утрясется.

—Да, Ипполит,— ответил на это Леонард,— пожалуй, ты прав. У меня такое же чувство. Но то, что случится, хотя и будет к лучшему, всё же печально.

—Да, я знаю. Мы стоим на зыбкой почве, монсеньор,— сказал Ипполит.— Может наступить момент, когда ваше вмешательство будет просто необходимо.— Козлов почесал свою невозможную бороду. Вздохнул шумно и проговорил: —Виконт что-то задерживается, пора бы уж ему появиться.

—Ничего, всё идет по плану,— успокоил проснувшийся вдруг Цезарь.— Де ла Вурд никогда не делает ошибок.

Тут послышался тихий свист, исходящий из трельяжа, и прямо из зеркала вышел Виконт, принесший с собой столь знакомый Козлову и Вельде ни с чем не сравнимый дух свежей крови.

—Естественно, я не делаю ошибок. Но кое-кто уже вмешался в процесс и изменил ход времени. Всё неопределенно теперь, всё зыбко, как на болоте.

Де ла Вурд предстал перед графом в перепачканном кровью медицинском халате с бумагами в руках.

—Черт возьми!— воскликнул Козлов,— в каком ты виде!

—Ноблесс оближ,— ответил Виконт,— устроил одно дельце. Вот, полюбуйся.— И кинул на стол бумаги перед Козловым.— Хотя Островский и не был глупцом, предрассудки мешали ему думать.

—Всё, надеюсь, прошло гладко?— заговорил Леонард.

—Точно так, монсеньор, без сучка, без задоринки. Несчастный случай и один обморок налицо. Справедливость восторжествовала.— Виконт посмотрел на свое одеяние и спохватился: —Ох, извините, господин, я сейчас переоденусь. Одну минутку.— И пропал.

Козлов взял бумаги, полистал, потом поднял голову и, взглянув на Леонарда, произнес:

—Кровь собаки! Какая неточность!

Потом криво усмехнулся и добавил:

—Интересно, к какой породе он отнес бы Вельду?

—Сир,— послышался голос де ла Вурда, и тот соткался из воздуха,— пора нам вмешаться. Кобальт зря времени не теряет. Он спутал все наши планы, изменил всё.

Теперь халата на рыжем не оказалось, а одет он был в черный костюм и белую, как снег, сорочку.

—Проклятый Осиел!— раздраженно сказал Леонард.— Проклятая война! Кто же мог предполагать, что мой сын, мой единственный сын предаст меня и встанет на сторону Пустоты?

—Сир,— сказал Козлов,— поручите это мне и я расправлюсь с Кобальтом.

—Никто,— Леонард отпил из фужера,— не сможет этого сделать, кроме меня.

—Надобно как-то остановить его. Сейчас он встречается с Серебряковым.— Виконт достал из кармана портсигар и закурил.

—Иди ты,— Леонард обратился к де ла Вурду,— помешай ему, сделай так, чтобы встреча не состоялась.

—Да, сир,— ответил Виконт.

—Запомни: Серебряков— избранный. Никоим образом он не должен встретиться с Кобальтом. Иначе нам придется убраться ко всем чертям до следующего тысячелетия. Я не имею такого желания.— Граф пригубил из фужера.— Хотя у меня нет намерения вмешаться, существует такое понятие, как крайняя необходимость. Надеюсь, ты обойдешься без моей помощи.

—Постараюсь, сир.— Виконт пропал.

—Но, господин,— сказал Козлов,— Кобальт уже нарушил баланс, внес элемент хаоса. Поэтому долг наш— восстановить должное положение вещей. Живой Кобальт— это очень опасная игрушка провидения.

—Да, Ипполит, ты повторяешь в точности мои мысли,— сказал Леонард и закурил,— похоже, что мне нельзя оставаться в стороне. Однако должное положение вещей восстановить не удастся. В самое ближайшее время этот мир ожидает нестабильность. Пространство искривлено, хаос прогрессирует.

—Вы совершенно правы, сир,— внес в разговор свою лепту Цезарь. Он перелетел с канделябра на стол и стал лакомиться из вазы шоколадам с коньячной начинкой.

—И моя ли то вина, если это действительно так?— говорил Леонард и клубы дыма, вырываясь изо рта, поднимались к потолку и там исчезали.

Вошла бледная девица.

—Сир,— сказала она,— можно мне отлучиться? У меня свидание.

—Можешь идти,— сказал граф,— на остаток ночи для тебя у меня поручений нет. Но будь осторожна.

—Да, сир.— Вельда пропала.

А попугай, наевшись шоколада, перелетел вновь на канделябр и сказал оттуда:

—Ну вот, скоро напишут еще об одной жертве безумной маркизы.

—Безумен тот, кто навлекает на себя ее немилость,— жуя виноград, говорил Козлов.— Знавал я этого парня. Он немного повздорил с другим из-за девушки. Соперник лишился почки, едва остался жив. А этот паразит даже не покаялся в содеянном.

—Да-с, исключительная мразь!— подытожил попугай.— У Вельды есть некоторый вкус. И что она в таких скотах находит? Кровь у них вкуснее, что ли?

Виталий шел по тротуару мимо магазинов. Мысли его были в полном беспорядке. Он понимал, что всё происходящее реально, как снег, лежащий на клумбах. И, тем не менее, всё это отдавало какой-то чертовщиной мистикой и уж никак не вязалось с его представлениями о мире.

Когда Серебряков миновал поворот, прошел дворами и вышел на ярко освещенную улицу Гагарина, он заметил около метро человека, на груди которого в свете фонарей блистала белым светом пятиконечная звезда. Подойдя поближе, Виталий смог разглядеть того как следует. Надо сказать, что внешность обладателя значка была привлекательной. Человек был без головного убора и имел длинные черные волосы, которые волнами спускались до плеч. Низкие брови, взгляд исподлобья, прямой нос, волевой подбородок,— всё это было идеально. Глаза, смотрящие на Виталия, казалось, пронизывали того насквозь. На человеке имелся черный кожаный плащ, перетянутый ремнем. Кисти рук скрывали карманы.

Человек направился в сторону Серебрякова.

—Минуточку!— раздалось где-то перед Серебряковым. Голос тот узнал сразу. Гнусавый голос.

Виталий оглянулся, а на лице человека, шедшего ему навстречу, отразилось нечто вроде испуга.

—Здесь я,— вновь раздалось перед Серебряковым, и словно из-под земли впереди появился гражданин в черном пиджаке с рыжими волосами.

—Вон отсюда!— крикнул обладатель значка,— оставь его в покое!

—А я,— повернулся Виконт к Кобальту,— собственно, и не собирался докучать ему, это вам что-то от него нужно. Представляешь; вознести смертного над всем смертным миром! Тебе это ничего не напоминает? А, Освальд?

—Убирайся прочь, демон!— вновь прокричал Кобальт,— я не намерен повторять еще раз.

—Извините, мосье, что нарушаю ваши планы,— сказал с улыбкою Виконт,— но вы испортили нам ужин. Поверьте, провидение только выиграет, если вы оставите нас в покое.

—Черта с два!— крикнул Александр Владимирович.— Не надейтесь даже! Мир вздохнет с облегчением, если ваша мерзкая шайка избавит его от своего присутствия!

—Подобная грубость не к лицу тому, кто был моим лучшим другом,— как будто с обидой проговорил де ла Вурд, и глаза его сверкнули. Он выразительным взглядом посмотрел на Серебрякова, который непонимающими ничего глазами смотрел на Виконта с Кобальтом.

С Виталием случилось нечто вроде паралича. Он не только не мог двинуться, но и слова сказать, хотя всё видел и понимал.

А Кобальт тем временем развернул бурную деятельность. Прежде всего, он снял плащ и бросил подле себя. Под плащом оказался белый свитер. В руке его правой появился сверкающий белым светом кинжал. Кобальт двинулся на Виконта. Тот же и не думал пугаться; вынул из-за пазухи внушительных размеров пистолет и выстрелил, наведя его на черноволосого. Пуля попала в плечо, тут же потекла кровь на белый кобальтов свитер. Кобальт левой рукой попытался зажать рану, его лицо исказила гримаса боли. А Виконт крикнул, наводя вновь оружие:

—Мы на Земле, милейший. Здесь пули простым смертным причиняют не малый ущерб.— И опять выстрелил, попав точно в ту же рану и пробив руку Кобальта. Тот вскрикнул.— Или ты не простой смертный, а?

Рыжий попытался навести последний, сокрушительный удар, но не успел; в небе сверкнуло и шумно прогремело.

Вместе с грохотом в глазах Кобальта появился голубой блеск, и они засветились неоновым светом.

—Конец тебе!— страшно крикнул Кобальт,— дьявольское отродье!

—Черт возьми!— прошептал Виконт, и бросил пистолет,— и чего это Осиелу не спится?

А с Александром Владимировичем произошла метаморфоза. Воздух вокруг его головы засверкал и заискрился. Исчезла рана с плеча; от отверстия, из которого до сих пор сочилась кровь, не осталось и следа, сменилось облачение; вместо свитера и брюк появилась какая-то сутана. Кобальт со всего размаху бросил кинжал в рыжего, но у Виконта с указательного пальца слетела белая и яркая до рези в глазах искра и ударила в кинжал. Тот, не долетев немного, вдруг раскалился до бела, превратился в шар жидкого металла и каплей сорвался вниз, к ногам Виконта. В том месте, куда он упал, послышалось шипение, клубы пара взметнулись вверх.

Не давая Виконту опомниться, Кобальт, поднявшись в воздух, сжал ладони в кулаки, сделал отпускающий жест и из пальцев в де ла Вурда полетели, треща, снопы пламени. Но тут на уровне Александра Владимировича появился третий участник битвы, смуглое лицо которого излучало гнев, а черные, как пропасть, глаза— страдание и боль. Леонард протянул руки ладонями вверх и поймал огни. Те послушно приземлились на кончики его пальцев.

—Ты проклят, Освальд,— сказал громовым голосом граф, и каждое слово колоколом зазвучало в мозгу Виталия.— Ты предал меня. Ты решил, что твои желания выше твоих клятв. Используешь против меня всё, что я дал тебе.

—Отец,— произнес в ответ Кобальт, и огонь в его глазах потух,— ты сам обманул меня. Тем самым ты освободил меня от данной мною клятвы. Я только лишь мщу. Ты возмутился против воли отца своего. Ты был отвергнут и сослан за непослушание. Желая привести человечество к свету, ты привел его к гибели. А теперь стремишься облегчить агонию умирающему. Более того,— ты хочешь возродить человечество.

—Твоя месть беспочвенна. Чего ты добиваешься? Хочешь уничтожить меня?— Леонард широко раскрытыми глазами смотрел на Александра Владимировича.

—Нет, уничтожить тебя мне не удастся. Жаль, конечно. Я с Осиелом уничтожу всё человечество, а затем создам вновь. И это будет не жалкое сборище атеистов, мусульман, католиков, буддистов, иудаистов, православных, кришнаитов, магометан, не сборище праведников и грешников, а общество, верующее в Бога, в того грозного и величественного, который знаком лишь немногим на Земле, Бога, не прощающего даже вольной мысли. То человечество не будет знакомо ни с какими пороками. Оно будет идеальным.

—Ты хочешь создать еще один рай?!— и Леонард рассеялся голосом, от которого у Виталия застыла кровь в жилах.— О, Освальд! ты так ничему и не научился за свои двести семьдесят лет.— Второго Рая не будет!— закричал он страшно, и в соседнем доме вылетело несколько окон,— будет лишь еще один ад. Уходи, дай мне заниматься своими делами.

—Нет, отец, второго ада не будет, а если и будет, то только первый, потому что от твоей обители мы камня на камне не оставим.— И быстрым движением правой руки Кобальт нарисовал в воздухе горящую огнем пятиконечную звезду. Потом рукою же привел ее во вращение, и огненное колесо со свистом, оставляя после себя искрящийся, издающий шипение шлейф, понеслось на Леонарда. Тот пропал, огонь пролетел и взметнул клубы пара с тротуара, уничтожив снег, а граф появился вновь там, где был.

Он сделал широкий жест рукою, и перед Кобальтом выросла стена огня. Он упал в снег, но тут же вскочил на ноги. Огненный вихрь, появившийся по желанию Леонарда, закружился вокруг Александра Владимировича. Снег рядом с огнем вмиг обратился в пар, сутана загорелась, и Кобальт пал на колени. Тут вступил в схватку де ла Вурд. Он, не давая опомниться противнику, бросил в него огненный шар. Тот ударил Кобальта прямо в грудь, и Александра отнесло по воздуху к бордюру метро, где он врезался в мрамор спиной. По мраморным плитам с разных сторон этого входа в переход поползли трещины. Второй шар, пущенный Виконтом, угодил в голову, и язычки огня потекли вниз, поджигая всё на своем пути. Объятый пламенем Александр Владимирович поднялся, мука исказила его лицо. Он закричал и упал лицом в сугроб. Тут пламя запылало ярче, и, наконец, ослепительная вспышка, эпицентр которой, находился в сугробе, осветила всё вокруг. На рядом стоящих столбах шумно разорвало все лампы. Вместе со вспышкой послышался свист и электрический треск. Всё длилось какое-то мгновение, потом улица погрузилась во мрак. Не стало горящего тела и сугроба, лишь асфальт дымился там, где еще недавно находилась куча снега. На мраморной плите бордюра осталось черное выжженное пятно.

—Прости, Освальд,— сказал тихо Леонард,— но ты вынудил меня. Иначе поступить я не мог.

И граф растворился в воздухе.

Виконт повернулся к Виталию и сказал ему:

—Сир желает видеть тебя.— Подошел и дунул в глаза Серебрякова.

Больше тот ничего не видел. Он действовал, как сомнамбула. Виталий шел за Виконтом, не понимая, что делает,— более того,— он не знал, где находится, ибо спал.

А де ла Вурд продвигался к дому номер 33 тем же путем, коим Виталий пришел на встречу. Улицы были безлюдны, никого во время борьбы не было вокруг, но шум, произведенный сверхъестественными силами, разбудила многих. Да и те утром ничего не помнили.

Мы не знаем, что еще случилось с Виталием этой ночью, это навсегда осталось загадкой. Наш герой несколько раз порывался рассказать, как развивались события ночью, но «…выразить человеческим языком,— говорил он,— подобное не возможно. Могу лишь сказать одно: меня крестили. Я стал другим».

Известно, что в половине третьего ночи в хирургическое отделение больницы имени Семашко поступил обгорелый человек в критическом состоянии. Его подобрала «Скорая» возле станции метро «Безымянка». А в четверть пятого после безуспешных попыток врачей спасти его он скончался, и труп доставили в черном мешке в морг. Дежурный врач записал в заключении: «Смерть от радиационного облучения. Стопроцентное обгорание кожного покрова».

Глава IХ

ИВАН АНАТОЛЬЕВИЧ

В то время, когда Серебряков направлялся на встречу с таинственным всеведущим Кобальтом, во двор железнодорожной больницы въехали красные «Жигули» шестой модели с гербом на правой двери и с нарисованным российским флагом на левой. Чуть выше крыла по обеим сторонам красовалась на синей полосе белая надпись «МИЛИЦИЯ». Вслед за «шестеркой» проследовала серебристая «восьмерка», но без украшений. Обе они остановились возле крыльца приемного покоя. Из одной вышел высокий гражданин в теплой куртке при капитанских погонах без головного убора, а из другой— не большого роста личность в штатском. Первый был капитан милиции Иннокентий Просвиркин, а второй— подающим большие надежды следователем и пребывал в чине майора. Имя этого майора было Иван Анатольевич Гребенцов. Вслед за майором из его же машины выбрался, пыхтя и отдуваясь, как после бега, тучный человечек маленького роста. Человечек являлся лучшим судебным врачом и отличным специалистом по убийствам.