Жажда справедливости. Избранный

Это было следствие, в срочном порядке созванное после того, как поступил звонок в отделение милиции. Все, кроме Просвиркина, выглядели сонными. Иннокентия Алексеевича обуяла бессонница после продолжительного сна.

Встречать следствие на освещенное после трагедии крыльцо вышел уже нам знакомый врач хирургического отделения Андрей Петрович Кислов.

Обходя загаженное кровью место, Кислов сказал на ходу:

—Я последний, кто видел его живым.

—Похоже, что не вы один. Где труп?— тут же осведомился судебный врач и взглянул на второй этаж, подняв голову. После посмотрел вниз и увидел окровавленный круглый предмет.

—Точнее,— проговорил Гребенцов,— где часть, свободная от головы?

—Фотограф где?— еще спросил врач.

—Задерживается,— ответил Просвиркин,— в общежитии Аэрокосмического Университета найден труп студента. Он вскрыл себе вены в душевой. Всё в крови. Кошмар какой-то?

—Без фотографа нечего и думать что-либо трогать,— сказал медицинский эксперт.

Следствие подошло к лежавшей в луже крови безжизненной голове. Гребенцов посмотрел на голову и произнес:

—Он был седым?

—Ничего подобного,— сказал на это Кислов,— я тоже удивился. У меня сложилось впечатление, что он,— не знаю зачем,— попытался открыть окно, разбил стекло и, поскользнувшись, упал на осколки.

—Скорее, всего...— Эксперт заглянул в открытые безжизненные, наполненные страхом глаза.— Скорее всего, он увидел нечто необычное и попытался убежать через окно. Странно, отсечь голову довольно трудно. А стеклом подобное сделать практически невозможно!

—Что это за комната?— Гребенцов обратился к Кислову, указав на разбитое окно.

—Лаборатория,— ответил тот,— Виктор Павлович составлял заключение о смерти одного таксиста. (Тут следователь вытащил из кармана пальто блокнот и стал делать заметки).

—Что за таксист?— задал еще один вопрос Гребенцов.

—Вчера ночью в нашу больницу доставили на «Скорой» одного водителя в критическом состоянии. Он скончался от потери крови. Так вот, Островский составлял медицинское заключение. Он задержался допоздна...— и Кислов тут же пересказал свой последний разговор с лаборантом, чем очень заинтересовал следователя.

После следствие прошло в лабораторию. Зайдя, следователь тут же обратил внимание на кондиционер, который тихо, еле слышно гудел.

—Кондиционер был включен. Зачем?— спросил Гребенцов у хирурга.

—Это не простой кондиционер. Он освежает и фильтрует воздух, но не охлаждает его. В лаборатории и без того прохладно. И зачем ему понадобилось открывать окно?

—Видимо,— сказал Иван Анатольевич,— он спасался не от жары. Интересно. А как сюда можно пройти? Сколько выходов в больнице?

—Четыре,— тут же выдал Кислов.— Так: один— парадный, второй— в приемный покой, откуда мы прошли, третий— кухня, четвертый ведет в подвал. Но ночью все выходы закрыты. Кухня и подвал находятся под централизованной охраной. Парадный вход закрыт на замки, да там стеклянные двери, забранные сеткой. Приемный покой закрывается изнутри. Незаметно сюда проникнуть практически не возможно.

—Спасибо,— поблагодарил Гребенцов врача.— Вы обнаружили тело?

—Нет, санитарка. Она сейчас вряд ли даст вразумительные ответы. Я напоил ее успокоительным. От такого потрясения она не скоро оправится.

Тут во дворе остановился микроавтобус «буханка» с орлом на левом борту. Из него выбралось человек восемь. Двое из них несли большие чемоданы, один— фотоаппарат со вспышкой и какую-то сумку через плечо. Он тут же занялся делом: сделал несколько снимков входа и окна. Со всех сторон сфотографировал голову. Затем направился, встреченный Просвиркиным, в лабораторию. Там тоже без конца щелкал затвором фотоаппарата. А после удалился. И куча экспертов занялась подоконником и кабинетом.

Санитарке, обнаружившей голову, все же пришлось ответить на ряд вопросов следователя, и она была отпущена домой.

Труп и голову унесли в местный морг. Ими занялся судебный врач. А Кислов со следователем остались одни в кабинете лаборатории.

—Где тот отчет?— осведомился у хирурга Гребенцов, когда оперы, перерыв все в лаборатории, ничего особого не обнаружили.

—Пропал,— ответил Кислов,— странно. Куда он мог деться?— неизвестно кому задал свой вопрос хирург.

—А что вы можете сказать на это?— опять задал вопрос Иван Анатольевич и показал хирургу упакованный в пакет микроскоп.

—Зеркальца нет, предметного стекла нет, образца нет.— Сказал тот.— Шарнир зеркальца погнут, может быть от удара.

—Но никаких стекол не было обнаружено. Куда же они делись? Никто не заходил сюда?

—Нет.— Удивленный до крайности исчезновением вещей ответил хирург, разглядывая микроскоп в пакете.— Я сразу же запер дверь, как только зашел сюда после звонка в милицию.

Все это время Иван Анатольевич, не переставая, чертил в блокноте.

—Что вы можете рассказать об отчете Островского?— спросил следователь.

Врач, стараясь ничего не пропустить, как можно подробнее повторил свой недавний рассказ следователю.

Тут в помещение лаборатории вошел судмедэксперт.

—Вы свободны,— отпустил Кислова следователь, а когда тот удалился, спросил севшего на поднятый с пола стул эксперта:— Ну, а вы чем порадуете?

—Весьма интересная картина, Иван Анатольевич. Мой осмотр раны на шее трупа дает основание полагать, что порез стеклом только углубил рану. Небольшой участок разреза очень ровный, тогда как по всему периметру кожа рваная. Маленькие кусочки стекла обнаружены только на рваном участке, а на рваном нет ни одного.— Эксперт достал из кармана пачку с папиросами и закурил.— Так что рана была нанесена острым предметом еще до отделения головы стеклом, скорее всего, бритвой или скальпелем. Его убили.

—Я так и полагал,— подтвердил Иван Анатольевич.

—Очень странная смерть! Очень сложно отрезать стеклом голову человеку. Ну, а еще могу сообщить следующее: кровь не могла попасть на его халат при падении, это подтверждает версию убийства. Халат весь в крови. Еще вот что: очень мало крови на крыльце и под окном, и в теле ее не так уж много осталось. Интересно бы знать, куда она вся пропала?

—Он не выходил из лаборатории. Санитарка его не видела. А она не спала. Во всяком случае, она это утверждает.— Гребенцов вытащил из внутреннего кармана пачку сигарет и тоже закурил.

—Его убили здесь, а кровь унесли?

—Куда? Зачем? Это уже вторая подобная смерть.

—Третья,— сказал входящий в лабораторию среднего роста человек.

—Привет, Серега,— приветствовал вошедшего Иван,— ты был в общежитии?

—Я. Крови в душевой не так уж и много. В сток уйти она не могла, так как сток заткнут. В венах ее тоже маловато. Куда делась остальная— неизвестно. Лесков находится в полнейшем недоумении. Он тот час же занялся изучением ран на руках. К утру предоставит полный отчет.

—Да, вот что, Григорий Абрамович,— обратился к судебному врачу Гребенцов,— попробуй-ка установить, чем был сделан надрез на телах водителя и лаборанта.

—Хорошо,— сказал эксперт и удалился.

—Похоже, Иван,— сказал Сергей,— мы имеем дело с вампирами.

—Ну, уж ты всегда придумаешь что-нибудь этакое,— Усмехнулся, выпустив дым изо рта, Гребенцов.

—Объясни тогда, куда делась кровь? Три смерти, а крови и на одного не хватит. Да, кстати, в Семашко сегодня доставили наполовину обгорелый труп.

—И что же? Тоже нет крови?— с улыбкою спросил Иван.

—Да нет, здесь другое. Он скончался от ожогов, оставленных радиационным облучением. Складывается впечатление, что он побывал в самом пекле реактора.

—Да где в Самаре можно облучиться до такой степени?

—Самое интересное, что обнаружен он был около метро «Безымянка».

—Что-то невозможное,— Иван Анатольевич в последний раз затянулся и выбросил окурок в разбитое окно.

—Вот что, дорогой друг,— сказал Сергей,— сейчас лучше разойтись по домам, а завтра к обеду будем ждать заключения экспертов. Придется нам с тобой вести это дело вместе. Смерти уж очень похожи.

—Да я-то не против.— Гребенцов закрыл блокнот и спрятал его в карман пальто.— Еще не известно, что на это скажет полковник.

—Что-нибудь, да скажет. Пойдем, подкинешь меня до дома. И оба следователя покинули здание больницы и сели в машину Ивана. Белая машина, тихо заурчав, двинулась к шоссе. Сидевшие в ней не заметили, как в сторону морга метнулась чья-то тень, не услышали они, как закричал человек, оставленный охранять труп. Только утром были обнаружены останки двух обгорелых тел.

Глава X

НАТАША

Странная ирония— трагедия приходит

оттуда, откуда ждут спасения…

Агата Кристи «Цыганка»

Почти пустой трамвайный вагон громыхал по рельсам. На последнем сидении находилась небольшого роста девушка в оранжевой куртке. Глаза ее были красными от еще недавно сочившихся слез, взгляд отрешен и полон горя. Человек, который значил для нее много, который почти успел стать частью ее жизни, наконец, которого она любила, в один миг превратил все ее мечты в пыль. Он сыграл на ее доверии. Вся мерзость, тщательно скрываемая им от друзей и знакомых, вдруг выплеснулась наружу через край подлой души и ужаснула.

Девушку трясло, как в лихорадке. Она тщетно старалась понять, как человек, будучи таким нежным и внимательным, превратился вдруг в неуправляемое чудовище. Как она могла не заметить в нем это? Конечно, теперь она поняла, что не любила его, она гналась за призраком счастья, но всё совершенное им не укладывалось в голове.

Она не знала, что ей делать. Кому-то нужно было довериться, рассказать. Тяжело держать в себе подобное. Но кому? Правда есть подруги, но вряд ли они поймут ее. Конечная цель пребывания многих из них в институте сводилась к одному: как можно удачнее выйти замуж. А лучшая подруга куда-то пропала. Есть еще школьный друг. Однако, она не встречалась с ним целый год, и к тому же сама попросила пореже навещать ее, так как ее парень страшно ревнив. Ей вдруг вспомнилось, какими глазами смотрел на нее друг, когда 7 марта принес ей цветы, а она объявила, что Мишке (ее парню) не нравятся подобные визиты. Он оторопел от неожиданности, долго смотрел ей в глаза, потом сказал: «Ладно, не буду» и ушел. Вот тогда она и поняла, что он влюблен в нее. Они больше не виделись. Теперь, вспомнив, что он ей говорил, его взгляд и жесты, она пожалела о своих словах.

Вагон догремел до остановки метро «Победа», и девушка вышла. Пересекла проезжую часть, спустилась в подземку.

«Виталька, ты любил меня,— думала она,— а я оттолкнула тебя. И чего ради? Что я теперь?»

* * *

В десять часов утра в большей комнате квартиры № 49 за столом сидели двое: Виконт и Козлов. Козлов приканчивал оладья, макая их в растопленное сливочное масло, а Виконт занимался каким-то бессмысленным делом, а именно: он раскладывал на столе и рассматривал разные по большей части никому не нужные вещи. Здесь был отчет Островского, кусочки стекла и зеркала, скальпель, который скорее можно отнести к орудиям для добывания этих вещей. Тут же он положил и обручальное золотое кольцо.

—А ты мародер, Виконт,— сказал Ипполит и доел остатки оладьев.— И это еще полбеды! Страшно то, что ты обираешь трупы.

—Да что ты, Ипатич, какой я мародер? Просто у меня давняя слабость к коллекционированию. Я, чтоб ты знал, очень люблю свои трофеи.— Де ла Вурд посмотрел на кольцо, при свете свечей, потом потер его о рукав пиджака.

—Ты случайно не читал «Мертвые души», а, Виконт?— Козлов налил себе вина из заплесневевшей бутылки.

—А что?

—Плюшкин не является твоим родственником?

—Ты сволочь, Ипполит,— ответил на это де ла Вурд.

—И еще какая,— подтвердил Козлов,— Я-то, по крайней мере, не кровопийца.

—Только убийца,— Виконт сгреб со стола трофеи и засунул к себе в карман.

—Ну,— Козлов отхлебнул из бокала,— с кем не бывает,— Всё должно перемещаться и изменяться, не важно— когда и каким способом. Бедный сержант, например, коего я вчера малость придушил, страдал язвой желудка. Весьма поганая болезнь, прошу заметить. Она через месяц-другой грозила перерасти в рак. Так что, я спас его от длительных мучений. И это весьма гуманно.

—Зачем же было сжигать?— спросил Виконт и наложил себе в тарелку из кастрюли голубцов, понюхал исходящий от них соблазнительный дух и облизнулся,

—Из праха все пусть превратится в прах,

Как в воду обратится, тая, лед,—

Так провиденье во своих делах

Продлит свой нескончаемый полет.— Ответил Ипполит.

—А ты, я смотрю, поэтом скоро станешь,— усмехнулся де ла Вурд.

—Ну, собственно, это не мои стихи, а господина, что проживает этажом ниже,— Козлов пил из бокала маленькими глотками, смакуя вкус вина.— Ты, Виконт, всё от человеческой пищи никак отвыкнуть не можешь.

—Люблю, понимаешь ли, иногда, что-нибудь вкусненькое. А голубцы— это коронный номер Вельды,— сказал Виконт, наслаждаясь вкусом голубцов.

—Хорошо бы они и остались ее коронным номером, и единственным.— Козлов поднялся.

—Да? А почему же?

—Последствие второго ее коронного номера сейчас лежит в морге «Семашко» с перерезанными венами и дожидается судебного врача. Я пошел.— Козлов стал таять в воздухе.

—Куда?

—Малость поиграю с огнем,— раздался из пустоты голос Козлова,— надобно произвести кремацию одного студента.

—А, — проговорил Виконт, приканчивая последний голубец,— ну-ну.

На месте Козлова возникла из воздуха Вельда. На ней была коротенькая футболка, в центре которой, на груди, имелась надпись «YES».

—Я очень надеюсь,— сказал ей де ла Вурд,— что сегодня у тебя не намечено никаких кровавых вылазок.

—Сегодня я— на диете,— Вельда наложила в тарелку голубцов и с аппетитом стала их приканчивать.

—Правильно, попостись, а то наши деяния слишком много внимания стали привлекать у местных властей.

—Все мы не без греха. Ты-то вон, не удержался от соблазна полакомиться Островским.

—И зря,— с кислою миной на это ответил Виконт,— жиденькая у него кровь.

—Чего же ты хотел,— усмехнулась Вельда,— на зарплату врача?

—Совершенно не пекутся о качестве продукта в жилах. У меня изжога получилась от его крови,— пожаловался де ла Вурд своей «коллеге».

—И правильно,— с укоризною сказала та,— незачем было до смерти пугать его. От адреналина всегда изжога.

—Интересно, а где Цезарь шастает?— Виконт напился вина и закурил толстенную сигару.

—Я,— говорила с набитым ртом Вельда,— пока шла сюда, видела пару мертвых собак.

—Пирует наш император.

—Уже нет,— проскрипело над столом, и из воздуха упал прямо в золотое блюдо ставший еще более пестрым от крови попугай.

Вельда даже привзвизгнула от неожиданности.

—Ты бы хоть вымылся?— прикрикнула на него она.

—Извиняюсь,— гаркнул Цезарь и пропал, оставив на блюде лужицу крови.

Вельда поднесла блюдо к лицу, понюхала и поморщилась:

—Фу, какая гадость!

После из ванной послышался всплеск, и в комнату влетел мокрый, а от того казавшийся облезлым, попугай. Он выглядел так, словно из него повыщипали все перья.

—На что ты похож?— спросил де ла Вурд и выпустил прямо в наглую попугаеву рожу дым изо рта.

Попугай весь затрясся, стал кашлять и чихать, скрипя при этом:

—Какая же ты дрянь, Виконт.

—Да,— подтвердил де ла Вурд, закрываясь рукою от летевших с попугая брызг,— я редкостная сволочь.

Вельда отпила из бокала немного вина и спросила:

—Виконт, ты сделал то, что просил сир?

—Да,— ответил де ла Вурд,— как он предсказал, так все и произошло. Наша синьорина не только спаслась от бывшего своего возлюбленного, но даже вспомнила о нашем Избранном! Кстати, я бы с великим удовольствием придушил этого Морозова. Подобная мразь право на существование иметь не должно.

—Надеюсь— он поплатится за это,— сказала Вельда.

—Можешь быть уверена.— Виконт затянулся и выпустил облако дыма в потолок.— Сдается мне, что наш избранный действительно большой оригинал; ничего не вижу! Он непредсказуем, как погода на море. Серебряков отличается весьма большой понятливостью. Схватывает все прямо на лету. Сир сделал правильный выбор.

—А мне же кажется, что Виталий слишком впечатлителен.

—С кем не бывает. Я тоже был впечатлен не менее, когда меня откопали из могилы. Знаешь ли, интереснейшее ощущение быть возвращенным с того света. А Серебряков даже не умирал, только побывал в первом веке. Эх, как замечательно, должно быть, подобную силу получить в молодости!— Де ла Вурд пальцами левой руки затушил сигару и бросил ее в пепельницу.— Едва не забыл; нужно предупредить Избранного, что портал закроется только в августе. Пусть последит за ним.

—Да-да. А то еще чего доброго сюда проберется какой-нибудь Гай Кесарь Калигула. Мне, знаешь ли, как-то не улыбается еще раз встретиться с этим мерзавцем.

—Ты до этого момента не доживешь,— обнадежил Вельду Виконт.

—Всегда скажешь что-нибудь приятное.

* * *

Морозец, ударивший утром, сковал льдом всё, и дворники прикладывали не мало усилий, очищая тротуары.

И воздух теперь был свеж, имел запах и вкус. Дышалось очень легко. Прохожие с озабоченными лицами спешили по своим делам. По дорогам сновало множество всякого транспорта. Город суетился.

Виталий посмотрел на часы: почти полдень. Перешел на другую сторону и остановился возле киоска.

—«Орион» есть?— спросил он у киоскерши.

—Да,— ответила та,— две тысячи.

Серебряков отсчитал деньги. Получив газету, спрятал ее в сумку и направился к станции метро мимо торгующих семечками, сигаретами и арахисом старушек.

«Он даровал мне власть над стихией,— думал Серебряков, спускаясь в клокочущую пасть подземки,— он сделал меня орудием провидения. Я, простой смертный, удостоился чести иметь наставником самого Сатану. Нет. Это похоже на какой-то бред. А может быть я спал, и это мне привиделось? Тогда я должен изобрести объяснение моему сегодняшнему состоянию, ибо после сна подобного никогда не бывает; в каждой клеточке моего тела вскипает радость, мир для меня изменился, расширился, границы сознания расширились до необъятных пределов. Да уж. Если б знали все эти люди, что происходит, как бы они ринулись вон из города!»

В подземке было неимоверно суетно и душно. Множество разного народу толпилось здесь. Сплошной стеною стояли ларьки, то тут, то там находились латки, два парня совали всем прохожим белые бумажки, тут же торговали напитками, подавая их в красных стаканах с надписью «Coca-Cola». Люди сновали между латков, толкались, извинялись и грубили друг другу. Причем все голоса слились в единый гул, и это не было похоже ни на что.

Виталий быстро миновал этот улей и скрылся за стеклянными дверями, где никто не шумел и не толкался, так как здесь почти не было народа, подошел к кассе и, достав кошелек, извлек тысячную купюру. Ему пришлось выйти из своей задумчивости и осмотреться. Впереди в очереди стояло двое: какой-то старик и девушка в оранжевой до боли знакомой Виталию куртке. Сердце его учащенно забилось. Он попытался встать боком, чтобы заглянуть в лицо девушке, но не успел; девушка, взяв жетон не оборачиваясь направилась к автоматам.

Виталий хотел было направиться за ней, но потом сообразил, что не взял жетона. И очередь его прошла. Теперь перед ним было пятеро.

Наконец получив жетон, миновал автоматы и поспешил спуститься на перрон. Но увидел, что поезд его уже отходит, а в окне первого вагона заметил оранжевый цвет. «Вот черт! и всегда мне не везет».

Через шесть с половиной минут подошел следующий электропоезд, Виталий вошел в салон. «Осторожно, двери закрываются,— раздалось женским голосом из динамика над головой Серебрякова.— Следующая станция— «Советская».

Поезд тронулся, в вагоне зашумело, загулял воздух, запахло резиной.

Виталий сел на свободное место, закрыл глаза, и сосредоточился. Внутренним зрением он видел, что поезд, в котором ехала девушка в оранжевой куртке, прибыл на конечную станцию. Девушка вышла и смешалась с толпой. Тут он ее потерял. «Ты должен чувствовать сердцем»,— услышал рядом с собою голос и осмотрелся. Никого из знакомых поблизости не было. А где находится девушка, Виталию так и не удалось определить.

Миновав две станции, поезд прибыл на конечную.

Выйдя из метро, Виталий направился вдоль пестревшего множества всяких ларьков и палаток. В обе стороны в беспорядке сновал народ, немного впереди слышались звуки музыки и пения на английском языке; там стоял парень в тени палатки и торговал аудиокассетами. Виталий с большим трудом, словно сквозь чащу леса, продирался вперед, поминутно натыкаясь на торопящихся в метро людей. «Что,— подумал он,— отходит последний поезд?» Заметив невдалеке латок с книгами, поспешил туда. Пробрался сквозь толпу и стал пробегать глазами названия книг, высматривая что-то. Он потянулся было за книгой, но тут за правый рукав его кто-то легонько дернул. Решив, что это молчаливая просьба посторониться кого-то из покупателей, стараясь никого не задеть, Виталий подвинулся.

—Привет,— услышал мелодичный голос справа от себя и повернулся. Рядом стояла девушка в оранжевой куртке и улыбалась ему. Искренняя радость светилась в ее блестящих, серых, больших глазах.

С Виталием тут что-то произошло, он застыл, как истукан.

Потом, поняв, что их вытеснили из толпы, совладал с собою и сказал:

—Привет. Ты что здесь делаешь?

Девушка молчала, только озорные огоньки блестели в ее глазах. Наконец она спросила:

—Как дела? Почему не заходишь?

—Да...— Виталий замолчал, потом сказал: — Как-то не получается. Весь в заботах.

—А я— к тебе,— объяснила она, кокетливо хлопнув ресницами.— Поможешь мне по моделированию?

«Ну вот, опять,— с грустью подумал Виталий,— прямо наказание какое-то. У них в общаге и более светлых умов предостаточно. С чего бы это я ей понадобился? Странное создание. Никогда не знаешь, что она выкинет». А вслух сказал:

—Ладно, пойдем ко мне.

—Ну,— сказала с некоторой долей кокетства девушка,— если не против...

—Я не против,— ответил он.

И они направились по тротуару мимо торгующих всякой всячиной и покупающих эту всячину людей.

Объяснимся: девушка эта— одноклассница Виталия. Она в данный момент училась в том же институте, что и он, но на другом факультете. Звали ее Наташей. Виталия она считала лучшим другом. Когда-то он часто заходил к ней в общежитие, помогал по некоторым предметам, потом она познакомилась с Мишкой, и Виталий перестал бывать у нее.

Пока они шли, девушка раз поскользнулась и, чтобы не упасть, ухватила за руку Виталия. А когда двинулись дальше, ее маленькая ручка так и осталась в его руке. И мысли его вследствие этого события приняли известное направление, и частота сердцебиения удвоилась. Как бы электрический ток пробежал вдоль руки. Виталий ничего не ощущал, только теплоту ее ладони.

Водрузилось молчание. Виталий чувствовал себя неловко, ему казалось, что нужно что-нибудь сказать, казалось— он виновник молчания.

Наконец произнес:

—Как дела? Как Михаил? Работает?

—Дела идут. А что до него...— Наташа замолчала, потом все же сказала— никак. Мы... Мы поссорились.

Неподдельную грусть и огорчение уловил Виталий в ее голосе. «Она любит его,— подумалось ему.— Да, мой друг, видимо тебе на роду написано быть советчиком. Сейчас она попросит в который раз о посредничестве. Он меня и так ненавидит. И не зря. Интересно, в какой форме на этот раз прозвучит ее просьба?»

Но Наташа молчала. Тогда заговорил Виталия

—Чего не бывает. Помиритесь.

Девушка вдруг остановилась, повернулась и посмотрела ему в лицо. Виталий отвернулся, чтобы не выдать чувств. Он думал, что у него на лице написаны все его переживания. Однако, пересилив себя, он посмотрел в прекрасные глаза девушки. В них стояли слезы. Он видел, что она еле сдерживается, чтобы не заплакать,

—Что случилось?— спросил как можно тише Виталий. Наташа сжала с силой его руку. И достаточно больно. Серебряков удивился, что в изящной, маленькой женской ручке так много силы.

—Ничего,— прошептала она и опустила глаза. Серебряков хотел прижать ее к себе, но передумал, решив, что это ни к чему.

—Как, ничего?— Виталий тщетно искал ответ.— Ты можешь мне сказать? Что произошло?

Какой-то не в меру любопытный прохожий бросил на них полный любопытства взгляд, но, заглядевшись, споткнулся, чуть не упал и поспешил дальше.

Наконец девушка взяла себя в руки и тихо сказала:

—Позже расскажу. Пойдем.

«Что же этот гад ей сделал?— подумал Виталий, когда Наташа потянула вперед его за руку.— Ну ничего, только узнаю. Выдам ему по высшей категории». Злоба закипала в душе Серебрякова, но она никак не отразилось ни на его лице, ни в его словах:

—Успокойся, Наташа. Я помогу, если позволишь.

Его слова несколько удивили девушку, но она промолчала. Она опять крепко сжала его руку. И они направились к дому № 33.

* * *

Виталий слушал рассказ Наташи, сидя напротив нее. При этом пристально смотрел в ее глаза. Видно было, что ей нелегко рассказывать все это, тем более парню.

—Он что, был пьян?— спросил Виталий, не веря, что человек в здравом уме может совершить то, что сейчас услышал.

—Нет,— полным горя голосом сказал она,— я не знаю, что с ним случилось. Он ведь так хорошо ко мне относился. Даже не подозревала, что он способен к насилию.

—Ну, ничего,— успокаивал ее Серебряков,— всё пройдет. Он еще за это ответит. Заплатит сполна.

—Не надо, не делай ничего ему,— говорила она, и слезы катились по ее щекам.— Я не хочу иметь больше с ним ничего общего.

—Всё,— твердо сказал Виталий и завладел ее руками. Она испуганно посмотрела ему в лицо.

—Успокойся.— Серебряков сосредоточил свой взгляд на ее глазах.— Не думай ни о чем. Не позволяй страхам и боли владеть тобой.— Виталий наклонился и смахнул слезы с ее щек. Еще шире раскрыл глаза.— Ничего плохого уже не будет. Всё будет хорошо. Не тревожься, полный покой, который охватывает тебя, приносит теплый бриз.

Как далекий колокол, гулко, но мощно и веско звучало каждое его слово.

Глаза Наташи подернулись дымкой, она чувствовала необъяснимую легкость в теле. Она не могла сопротивляться, отдаваясь ощущению полного покоя. Тревога и боль за всё произошедшее как-то сами по себе отступили на второй план, уступая место невероятной легкости. Сладкая волна спокойствия накатывала на нее и уносила за собою. Мир потерял все свои очертания, переставая быть реальностью, Наташа ничего не видела, не слышала ничего, кроме голоса, который приказывал ей спать.

Виталий, видя, что девушка засыпает, провел левой своей рукою перед ее глазами, как бы закрывая веки и сказал:

—Спи.

Ее длинные ресницы сомкнулись, она уснула.

—Наташа, ты меня слышишь?— тихо спросил Виталий.

—Да,— так же тихо без эмоций ответила она.

—Я приказываю тебе успокоиться и забыть все свои страхи. Они больше никогда не вернутся и оставят тебя в покое. Никто тебя не потревожит, тем более он. Он больше никогда, никогда не причинит тебе зла. Ты никогда его не увидишь. Проснувшись, ты не будешь страдать, боль уйдет и никогда не вернется. Ты забудешь, все, что я тебе говорил. А теперь просыпайся.— И Виталий легко дунул в глаза спящей.

Наташа очнулась и захлопала ресницами.

—Что случилось?— тревожно спросила она.— Я едва не заснула?

—Ничего, ты успокоилась?

—Да.— Она удивленно посмотрела на Серебрякова.— Мне действительно стало лучше. Извини, я опять лезу к тебе со своими проблемами.

—Да что ты. Друзья на то и друзья, чтобы помогать.

—А Мишка?.. Как мне с ним быть?

—Забудь про Морозова. Он не имеет права даже на существование. Надеюсь, ты больше не будешь волноваться по этому поводу. Ты должна пообещать, что не будешь искать встречи с ним.

—Обещаю,— сказала Наташа,— спасибо тебе.

—Пожалуйста, всегда рад.— Виталий встал.— Хочешь чего-нибудь? Сок, чай, кофе? Или ты голодна?.. У меня в доме поесть не удастся, можно сходить в кафе.

—Нет, спасибо.— Она тоже поднялась.— Мне надо идти. Лекция в три.

—А как же мат. моделирование?— улыбнулся Виталий.

—Никак,— она виновато опустила глаза, — это только предлог… Я тебя отвлекла?

—Мне нравится твоя тактичность. Нет, ты меня не отвлекла.

Виталий помог одеться девушке и проводил до двери подъезда.

—Да, кстати,— сказал Виталий, когда они уже были на улице,— какая комната у Морозова?

—Триста тридцать третья,— ничего не подозревая, ответила Наташа.

—Ну, что ж, до скорого,— попрощался Виталий.

—Счастливо,— сказала она.

Серебряков захлопнул дверь и поднялся на четвертый этаж. Войдя в 47 квартиру, он сказал вслух:

—Ну-с, дражайший гад, конец тебе. Ты хватил через край, испей же эту чашу. Ты сам подписался под своим приговором.

Виталия буквально трясло от злости. Жажда мести душила его. Он не мог сдерживаться. Но, наконец, успокоился и вновь сказал:

—Зло возвращается трижды. Первый раз оно вернется к тебе сегодня! И ужаснет!

Виталий переоделся в белую рубашку, повязал черный галстук, надел черный же свободный костюм, поверх— куртку и покинул квартиру № 47.