Евгений Кукаркин
      Пределы выживания (Полигон - I)
      Написано в 1997 - 1998 г.г. Приключения.
      МАРТ
      Наконец то, после недельного тягостного ожидания в клоповных гостиницах Карасуни, за мной прибыл военный грузовик.
      - Это вы в Глушково? - спросил меня молодой лейтенантик.
      - Я.
      - Тогда поехали. Нам задерживаться нельзя, нужно засветло доехать до полигона.
      - Какого полигона?
      - Вы что с луны свалились? Глушково находиться на территории полигона.
      Теперь кое что стало понятно, почему в Минздраве настойчиво предлагали, чтобы в Карасуни я связался с военным комендантом, именно только он мне поможет добраться до нового места работы.
      - Я готов.
      - Эй, - лейтенант обернулся в кабину, - Василий, закрепи вещички товарища.
      Вылез толстый солдат-шофер и кряхтя стал забираться в кузов ЗИЛа.
      - Давайте ваши вещи.
      Я протягиваю чемодан, стопку перевязанных книг и большую сумку.
      - И это все? - недоумевает Василий.
      - Все.
      Солдат копошиться у кабины, перематывая вещи веревками и потом накрывает их брезентом.
      - Готово.
      - Залезайте сюда, - лейтенант показывает рукой рядом с собой.
      Я забираюсь в кабину, ЗИЛ глухо завыл и дернулся. Мы поехали.
      - Как вас звать? - спрашивает лейтенант.
      - Борис.
      - А меня Круглов, лейтенант Александр Круглов. Как это вас угораздило к нам?
      - По распределению. Окончил адъюнктуру и послали сюда.
      - Дорогу кому нибудь перебежали?
      - Нет, а что?
      - Да ничего. У нас между прочим госпиталь есть, там военных медиков полно, а тут еще и вас прислали.
      - Мне сказали, что там территория большая и по нормам положен не один врач, а несколько.
      - Территория то большая, да ней только три поселка осталось, плюс еще воинская часть с городком и... монастырь.
      - Монастырь?
      - Да, женский монастырь. Когда земли под полигон отделяли, им предлагали переместиться на новое место, да игуменья воспротивилась, не захотела от родных могил съезжать, так и остался монастырь на полигоне.
      - И полно там послушниц?
      - Да женщин пятьдесят. Так Вася?
      - Чего, Вася то? Как будь то я там пасусь. Туда никак не пробраться. Эти стены только из пушки пробить можно.
      - Но все равно ты там иногда бываешь?
      - Там побудешь. Вон сержант Шкуро полез, так сразу в госпитале оказался, кипятком его обварили.
      Закрапал дождь и мутная сетка сразу забросала лобовое стекло. Вася включил очиститель, размазав пыль по давно не мытой поверхности.
      - А давно полигон то образовался?
      - Давно. Но десять лет назад его расширили, вот почему поселки и монастырь вошли в его территорию. Сюда же со всего Союза ракеты летят.
      - А они того... не ошибутся...
      - Испугались? Нет. Ничего страшного. Если кого и зацепят, так только по дурости, предупреждают же всех, чтобы не вылезали на опасные участки.
      Машина съезжает с шоссе на проселочную дорогу и ее стало кидать и бросать во все стороны.
      - Ну держись, Боря, сейчас нас помотает. Качку терпите?
      - Немножко.
      - Тогда можете вытерпеть наши несносные дороги.
      Русские дороги неописуемы, грязь, камни, гигантские лужи, невероятные повороты, спуски и подъемы, все прелести отвратительной поездки на лицо. Эти два часа езды под периодическое вытье мотора выматывают душу. Я с ужасом смотрю через полусферу проделанную на лобовом стекле очистителем, как мы поднимаемся и потом ухаем в большую лужу, с надрывом вылезаем из нее, чтобы опять свалиться в следующую...
      Неожиданно перед нами выросли большие ворота, по бокам которых в вырубленной в лесу просеке, тянулись двойные ограждения из колючей проволоки. Недалеко, на сером фоне дождя стояла вышка с часовым.
      - Приехали, - облегченно сказал лейтенант.
      Ворота приоткрылись и появился часовой в плащ палатке с автоматом.
      - Товарищ лейтенант, кто с вами?
      - Доктора везу в поселок. Работать там будет.
      - Ага... Проезжайте.
      Ворота со скрипом открываются и мы въезжаем на территорию полигона .
      - Сурово у вас.
      - Конечно. Здесь нельзя посторонним находиться, как-никак секретов много. Боря, я тебя сначала подкину в военный городок, там у коменданта оформишься, а потом тебя Вася до жилья подбросит.
      - Давай.
      Еще едем пол часа и вскоре перед нами выплыли двухэтажные каменные строения. ЗИЛ уже едет по более менее приличным улицам и останавливается у одноэтажного длинного здания.
      - Пошли, Борис.
      Мы пробегаем до двери под сеткой дождя и лейтенант ведет меня по коридору мимо многочисленных дверей с табличками еще неизвестных мне начальников.
      - Вот сюда.
      На табличке надпись: Начальник секретной части полковник Семененко В.Д.
      - Но... Ты же сказал, комендант...
      - Сюда, сюда.
      Лейтенант стучит в дверь, потом открывает ее и заталкивает меня внутрь комнаты. Сам не входит, а захлопывает за мной дверь.
      За большим столом сидит лысый, лобастый полковник и курит трубку.
      - Заходите, чего там встали, - просит он меня, - садитесь сюда. Значит вы и есть новый доктор в Глушково? Рад познакомится. Я Владимир Дмитриевич, начальник секретной части полигона.
      Полковник чуть приподнимает зад и протягивает руку.
      - Борис Дмитриевич.
      - Ишь ты, почти тезки. Как доехали?
      - Дороги... как по Гоголю...
      - Неплохо заметили. У нас такой порядок, всех новичков мы должны проинструктировать, поэтому вас и привезли сразу же ко мне. Я должен вам объяснить порядок проживания и нахождения на полигоне... Мы находимся здесь на особом положении и нарушение инструкций сразу может привести к трагедии. Во первых, без моего ведома на территорию полигона не выезжать и не ходить, это опасно. Как врач вы обслуживаете три поселка Глушково, Комарово и Камышевку, вот по дорогам к ним вы еще и можно двигаться. С вами доктор, в отличии от других гражданских лиц, у нас должны быть особые отношения. Полигон это секретнейший объект на котором проводят испытания новейших разработок ракет и вооружений. Поэтому вы увидите многое такое, чего не может увидеть простой смертный и поэтому должны... молчать. Есть еще одна особенность в вашей работе, жители поселков могут нечаянно пострадать при экспериментах, проводимых на этой территории, поэтому их надо выискивать, именно выискивать, потому что они сами не понимают, что может потом произойти, и передавать их в госпиталь.
      - Как это пострадать?
      - Так. Полезут за грибами, ягодами, а тут как шарахнет ракета с кассетами из шариковых бомб, вот и печальные результаты... Им же говоришь, а они как... тупые...
      Полковник дополнил предложение и витиевато выругался, но потом спохватился и, сделав паузу, продолжил.
      - Если вы собираетесь в отпуск или по делам за территорию полигона, то только с моего ведома и разрешения.
      - Я понял, Владимир Дмитриевич.
      - Вот и хорошо. Тогда распишитесь вот здесь и здесь.
      - Что это?
      - Небольшие формальности. Это документ о неразглашении военной тайны, а этот - о том, что вы ознакомлены с порядком проживания в закрытой зоне.
      Я расписываюсь.
      - Теперь мне куда?
      - Вас отвезут в медпункт Глушково, там же на верху маленькая комната, будете проживать в ней. Вот ключи..., правда у дежурной сестры они тоже есть, но пока ее сегодня будете искать, замучаетесь, лучше иметь под рукой свои.
      Полковник протягивает мне ключи.
      - Спасибо, Владимир Дмитриевич.
      - Идите, шофер вас ждет. До встречи, Борис Дмитриевич.
      Это большая изба с маленькой табличкой "медпункт" и белым флагом с красным крестом посредине. Я открываю почти амбарный замок на двери. Внутри чисто. Большая прихожая с лавками и отдельными стульями. Здесь всего три двери. Шофер за мной входит с вещами.
      - Вам сюда, доктор, - он кивает на крайнюю дверь.
      За ней лестница и мы поднимаемся на верх в уютную комнатку. Панцирная кровать укрыта армейским одеялом, недалеко игрушечный столик, шкаф, канцелярский стол и несколько стульев.
      - Располагайтесь доктор. Туалет внизу, вода тоже. Если хотите ее согреть, там титан электрический.
      - От куда ты все знаешь?
      - Так я же последнего доктора полтора года тому назад от сюда увозил.
      - Он уволился?
      - Она... Она умерла.
      - Старенькая очень была?
      - Зачем. Так лет под тридцать, подхватила какую то гадость, не обратилась вовремя госпиталь, вот и...
      - Молодая все же...
      - Конечно. Я не буду задерживаться, поеду, хорошо?
      - Спасибо, Василий.
      - Ладно. Отдыхайте, доктор. Пока.
      Шофер уходит, на улице фырчит его машина и вскоре гул мотора исчезает. Скидываю плащ, сапоги и бросаюсь на койку. Черт, как я устал. Три часа такой дороги...
      - Доктор.
      Я открываю глаза. Надо мной склоненное девичье лицо, по-крестьянски обмотанное платком. Я сразу же сажусь и растеряно смотрю на нее.
      - Как ты сюда попала? Что-нибудь произошло?
      - Так дверь открыта, - певуче говорит девица. - Вы не беспокойтесь, все в порядке. Вы ведь наш новый доктор?
      - Да.
      - А мне как сказали, я не поверила. Давно у нас доктора нет.
      - Ты бы хоть представилась, раз вошла.
      - Верой зовут.
      - Так зачем пришла?
      - Меня баба Маня прислала, говорит, доктор новый приехал, наверно совсем голодный. Мы вам поесть принесли.
      Теперь я замечаю на столике накрытый салфеткой поднос.
      - Спасибо.
      Подхожу к столику и откидываю салфетку. Боже мой, какой прекрасный поднос. Я чуть не застонал от неожиданности. На разрисованной буйной растительности леса Иван Царевич бьется с заморским чудищем.
      - Что это?
      - Это каша, - недоумевает девушка.
      - Я говорю, кто рисовал поднос?
      - Это я и нарисовала.
      - Красиво.
      - Доктор, у нас в каждом доме рисуют. Подносы, шкатулки, табакерки, ложки, тарелки, кружки, матрешки... Землю то нам запрещают обрабатывать, вот и занимается кто чем может, большинство рисуют, все потом продают. Подспорье хоть какое то.
      - Это почему же землю вам нельзя обрабатывать?
      - Плохая она. Больная вся. Мы же на полигоне живем.
      - Ну и что?
      Девушка мнутся.
      - Да вот, стреляют... всю землю там... осколки... еще что то... всякие порошки, жидкости... Все пропитывается этим...
      Я начинаю есть. Девчонка смотрят на меня, как на идола.
      - Доктор, вы не женаты?
      - Не женат
      - Я тоже так думала, у вас кольца нет. Вообще, это замечательно. То есть, извините, доктор... Здесь вообще то парней много, вона, целая воинская часть, но ведь то ребята пришлые, они не постоянные, отслужили и ушли, а нашим девушкам нужно иметь надежных...
      Мудрая эта Верка. Ишь как рассуждает. Они все такие что ли?
      - Мне говорили, что здесь монастырь есть?
      - Да. Шамшиевский женский монастырь. Там мать игуменья Аграфена всем заправляет. Серьезная женщина.
      - И церковь есть?
      - А как же, при монастыре.
      - Они тоже прикреплены ко мне... Ну, то есть лечить их должен я.
      Вера задумывается.
      - Мари Ивановна, та что была до вас, раз ездила туда, но больше... нет. У них свои знахари есть...
      Я доедаю кашу и запиваю крепким, но холодным чаем.
      - Передайте спасибо бабке Мане. И тебе скажу, хорошо ты рисуешь. Цвет подбираешь отлично. Не бросай, рисуй дальше.
      Верка наливается красной краской.
      - Я то что, других посмотрите.
      - Посмотрю. А теперь, Вера, неси все обратно, мне еще придти в себя надо.
      - До свидания, доктор.
      - До свидания.
      Утром меня будит пожилая, симпатичная женщина.
      - Доктор, вставайте. Скоро прием. Уже радио семь отстучало.
      Она в белом халате и шапочке.
      - Вы кто?
      - Я ваша медсестра. Зовите меня Надеждой.
      - Хорошо. А меня Борис Дмитриевич...
      Быстро пожевал бутербродов, которые с собой привез, запил кипяченой водой, которую Надежда успела вскипятить в титане и переоделся.
      У меня прием, но народа нет. Около девяти пришел только старик и пожаловался на правый глаз. У него катаракта и я ничем не могу ему помочь.
      - К сожалению вам нужна операция. Здесь мы ее сделать не можем, необходимо ехать в центр.
      - Какой ты доктор, - свирепеет дед, - если вылечить глаз не можешь? Бабка Макариха и то лучше тебя...
      Старик срывается с места и, хлопнув дверью, исчезает.
      - Не обращайте на него внимания, - говорит мне Надежда. - Он всегда такой. Знает, черт старый, что оперироваться надо, а вот пришел пощупать...
      - А кто такая бабка Макариха?
      - Есть здесь такая, травами лечит. Вы бы с ней познакомились, умная бабка. Считай, все села к ней ходят.
      - Конкурент значит?
      - Если конкурент, то это доктор Молчанов...
      - А этот откуда? Меня же заверяли, что в округе нет других врачей.
      - Этот с воинской части. Он военный, майор.
      - И тоже лечит гражданское население?
      - Конечно. Он же доктор.
      Прошло пол дня. Никого.
      - Не расстраивайтесь, доктор, - успокаивает меня медсестра, - все впереди. Люди вас еще не узнали, не поверили. Все будет в порядке.
      - Может они все здоровы?
      Надежда вымученно улыбается.
      - Нет. Они все больны.
      Улыбка совсем исчезает с ее лица.
      - Они, доктор, очень тяжело больны. Мы же живем на полигоне...
      - Ну и что? Разве здесь есть источник заражения.
      Она кивает головой.
      - Поживете здесь, много узнаете. Каждая ракета, летящая сюда с разных точек Союза, несет этой земле невероятные бедствия. Есть те, которые взрываются, засыпая осколками все окрестности, есть похуже... После их прилета, над полигоном стоят завесы от ядовитых газов, а то вдруг все деревья и растительность покрываются невероятного цвета налетами и в течении часа остаются обугленные палки и голая земля. Все же это впитывается в почву и уже давно люди не пьют сырой воды...
      - А как же скот, поля?
      - Полей почти нет, только огороды у домов. Все здесь привозное, картошка, хлеб. Коров, коз кое кто из местных еще держат, каждый пятачок травы от поселка до проволочного забора учтен, считается, что здесь более безопасное место, где можно еще пасти.
      - Как же люди живут, без работы, без живой воды.
      - Вот так. В основном обслуживают воинскую часть, занимаются ремеслами и... постепенно заражаются и умирают. Здесь же полигон не только для ракет, но и для изучения простых смертных, которые как подопытные кролики, сидят за проволокой и ждут своего часа. А воду? Воду нам в дома качают из воинской части, ее все пьют, только кипяченую.
      - Вы говорите ужасные вещи. Этого не может быть?
      - Увы, доктор. Когда стали испытывать ракеты, то расширили полигон, в его состав вошли двенадцать поселков и сел, а теперь... осталось только три.
      - Что с остальными, всех жителей перевели сюда?
      - Нет... Они... в общем... померли все.
      - Как это все?
      - Так. Поживете, все узнаете.
      Мы помолчали, а я все не мог придти в себя от услышанного.
      - А как же монастырь?
      Медсестра откидывается к стенке.
      - Не знаю. Монастырю наверно сто лет и что за его высоким каменным забором твориться, неизвестно. Кто туда попадет, обратно уже не возвращается. Правда, каждые праздники, церковь открыта для прихожан и можно увидеть монашек, но... это молчаливые женщины-тени. Остальные- там... за стеной.
      - Как же они питаются?
      - Военные им подкидывают продовольствие, да и... прихожане со своего скудного стола отделяют толику...
      - Почему же никто не уходит от сюда? Ведь так жить нельзя.
      - Рады бы уйти, да не отпускают. Ни у кого из местных нет паспорта. Даже если вы, имея паспорт с отметкой, что жили здесь, сумеете удрать, ни одна область, ни один город уже не пропишут вас . Милиция имеет на этот счет свои инструкции. Можно уйти, но станешь бродягой на всю оставшуюся жизнь. Вон, через дом от сюда, семья Сысоевых пыталась удрать в сибирскую тайгу, привезли... Под охраной привезли. А паренек из Камышевки был убит у проволоки, когда пытался перелезть забор...
      У меня в голове каша. Все что рассказала медсестра как то не укладывается в рамки. На улице слышен шум машины и вскоре она тормозит у нашего крыльца.
      - Кого там принесло? - спрашиваю я.
      - Это военная машина, - отвечает Надежда. - кто то из военных...
      Ко мне в кабинет, входит крупная фигура в помятой фуражке и форме, с погонами майора и эмблемами на них, чаши со змеей.
      - Здравствуйте, коллеги.
      Он галантно жмет руку Надежды.
      - Все цветешь, голубушка.
      Та презрительно выдергивает руку и начинает ее демонстративно мыть над раковиной.
      - Здравствуйте, доктор, - это уже ко мне. - Майор медицинской службы Молчанов Игорь Матвеевич, - представляется он.
      - Борис Дмитриевич
      - Боря, значит, это хорошо по-русски.. Наденька принеси нам стопочки. Мы с твоим доктором обмоем нашу встречу.
      На столе появилась бутылка армянского коньяка.
      - Нашел когда прийти, - ворчит медсестра. - Еще рабочий день не закончился, а он уже... пить.
      - Да брось ты, кто сейчас придет, только крыса и то, если она еще осталась здесь.
      Надежда идет к стеклянному шкафчику и достает два мерных стаканчика.
      - А себе...
      - Я не буду. Доктор, с вашего разрешения, я пойду домой.
      Даже не удосужившись получить моего ответа, она сдернула халат, повесила на вешалку и торопливо ушла.
      - Ну и баба, - восхищается Игорь Матвеевич. - Каждый раз на духу меня не переносит. И что я ей такого сделал, вроде ничем не обидел... Давай, Борис Дмитриевич, за встречу.
      Майор разливает коньяк и мы лихо выпиваем стаканчики крепкого пойла. Он втягивает воздух.
      - Хреново без закуси. Так поздравляю вас, так сказать, с вступлением в должность.
      - Спасибо.
      - Я то еще и по делу к вам, доктор.
      Он опять разливает коньяк.
      - Поди вам все рассказали, - продолжает он, - как мы здесь живем?
      - Почти.
      - Тогда легче. Выпьем.
      Он лихо опрокинул второй стаканчик, крякнул.
      - Значит так, Борис Дмитриевич, нам с вами надо поделить больных...
      Началось. Сначала полковник из спец части беспокоился о разделении, теперь этот, но все равно, я же новенький, надо прощупать, чего они так добиваются.
      - Как это?
      - Те кто болен нормальными болезнями - ваши. Кто не нормальными - мои.
      - Расшифруйте, пожалуйста, что значит не нормальными?
      - Это просто. Если увидите больного с явными признаками отравления или заражения неизвестными вам болезнями или инфекциями, то передавайте их мне. А всякие там респературные заболевания, переломы, роды, - это ваше.
      - Простите...
      - Это приказ, доктор. Не моя прихоть, хотите убедиться. Вот.
      Он достает из кармана сложенный лист и подает мне. Это решение министерства обороны на проведении профилактических и исследовательских медицинских работ в районе Алтайского полигона, силами военных медиков. Пока я читаю, майор наливает себе опять коньяку.
      - Да, но здесь не сказано ни слова о разделении больных...
      Игорь Матвеевич хмыкает.
      - Не мог же я вам принести секретный приказ из спецотдела. Если хотите, сходим в часть, я вам дам его прочитать. И потом поймите, Борис Дмитриевич, это территория министерства обороны и он здесь хозяин. Давайте, доктор, лучше выпьем.
      Он опять выпивает мерный стаканчик и тянет воздух вместо закуски.
      - Скажите честно, как вас сюда загнали Борис Дмитриевич. Не всякий врач отважится ехать за колючую проволоку.
      - Кончил адъюнктуру и меня направили сюда.
      - А что вы такое совершили, там... нахулиганили, поругались с начальством, умертвили кого либо из пациентов, прикончили кого-нибудь за операционным столом... или что то сделали не так...
      - Ничего такого не было. Была разнарядка и меня послали сюда.
      Он не верит и с ухмылкой кивает головой.
      - Доктор, сюда нормальных не присылают. Кстати, командир части прикрепил вас к довольствию в нашей столовой.
      - Спасибо.
      - Засиделся у вас, Борис Дмитриевич. Поеду к себе. Если что нужно, заходите ко мне, я вам заодно покажу своих больных, у меня их человек пятьдесят...
      - И все вот с этими... полигонными болезнями?
      - Все с ними...
      Майор с сожалением смотрит на бутылку, потом все же решительно наливает свой стаканчик и лихо выпив, прощается со мной.
      - Так я жду, приходите. Пока.
      - До свидания.
      До вечера опять никого. Только к восьми вечера пришла Вера.
      - Доктор, вы так из дома и не выходили...
      - Нет. Все ждал больных.
      - А... Пошли лучше на танцы.
      - Это куда?
      - В клуб к военным. Сегодня же суббота и у них танцы.
      - Как суббота? Я же... черт возьми, все перепутал.
      - Пойдемте, доктор. Немножко развейтесь и за одно посмотрите на наших...
      - Уговорила, пошли.
      В клубе шум и дым столбом. Здесь полно солдат, офицеров, их жен и дочерей, местных девчат. Большинство курит прямо в зале и у переполненных урн полно окурков. На сцене небольшой ансамбль из несколько солдат, наяривал что то ритмичное.
      - Ну, как? - спросила Верка.
      - Что?
      - Вам нравится?
      - Разве здесь может что то нравится?
      - Доктор, это понятно, здесь не город, но мы и этому рады. У нас кроме радио, танцев и кино ничего нет. Даже чтобы почитать газету, надо приходить в библиотеку части.
      - Извини.
      К нам подлетает стриженный солдатик.
      - Верочка, пойдем потанцуем.
      Та вопросительно смотрит на меня.
      - Иди.
      Они уходят, я изучаю присутствующих. Кто то сзади осторожно бьет меня по плечу.
      - Борис, привет.
      Это лейтенант Круглов, который привез меня на полигон. Похоже он навеселе, от него разит, как из винной бочки.
      - Александр. Здравствуй.
      - Осваиваешь наши злачные места?
      - Да я их практически не знаю.
      И тут лейтенант бодро провел со мной инструктаж.
      - Это конечно..., раз первый раз. Но я тебе все расскажу. Выйдешь из клуба, налево забегаловка, там "сучек" ядреный, хоть залейся. Здесь в буфете продается пиво, в кафе, что на площади, водки навалом, в магазинах, все от крепкого зелья ломится. Так что, действуй.
      - Саша. Ты все о пьянстве? - раздается приятный женский голос.
      Мы оглядываемся. Рядом стоит симпатичная девушка, в темно синем платье, обтягивающем красивое тело.
      - Рита. Познакомьтесь, доктор, это наша строгая учительница.
      Девушка разглядывает меня и протягивает руку.
      - Рита.
      - Борис.
      - Вы откуда приехали?
      - Из Москвы.
      - Надо же, откуда к нам стали присылать.
      - Риточка, - обращается к ней лейтенант, - пойдем потанцуем.
      - Только не с тобой, я не могу танцевать с пьяными.
      - Ну, вот, всегда так. Я же принял немного, чтобы повеселей было.
      - В таком виде веселись с другими.
      - А мне вас можно пригласить, - предлагаю я.
      - Пойдемте. Хоть один трезвый человек...
      Она оттолкнув Круглова идет со мной в толпу пляшущих людей.
      Ей примерно столько же лет, сколько и мне. Каштановые волосы уложены на голове красивым тюрбаном, необычно синие глаза смотрят вопрошающе на миловидном лице.
      Мы входим в компанию танцующих и она, плавно изгибаясь телом, начинает танцевать. Глаза прикрыты ресницами, но я чувствую, что она подсматривает за мной.
      - Так вот какой наш новый доктор.
      - Хотите сказать, слишком молодой?
      - На это я тоже обратила внимание.
      - Я тоже могу поделиться впечатлением, для жителей поселка вы слишком городская.
      - Я два года уже здесь. Прислана так же как и вы. А вообще то я из Барнаула.
      - Не скучно здесь?
      - Мрачно... Вы все потом сами поймете...
      - У меня сегодня первый день работы и вы представляете - никого.
      Она смеется.
      - Ничего, они присматриваются.
      - Правда был один дед с катарактой и очень меня крыл.
      - Знаю его. Это дед Тимофей. Тоже в первый день пришел ко мне в школу и устроил спектакль, начал мне каверзные вопросы задавать и очень радовался, когда я не смогла сказать, чем отличается иприт-46, от иприта- весеннего или какая разница между гептилом и ипритом.
      - Откуда он сам то это знает?
      - Так это же полигон.
      Теперь она уже не смеется.
      - Мне иногда очень страшно. Я гляжу на эти смеющиеся сейчас лица и не могу поверить, что они... Не будут нормальными людьми.
      - Неужели здесь так все плохо?
      Она замолкает и из под ресницы предательски появляется капелька влаги. Танец кончается, музыканты пошли отдыхать и все расходятся, кто вдоль стеночек, а кто на улицу. Я веду Риту к свободному месту.
      - Пойдемте лучше на воздух, - предлагает она. - Здесь столько дыма, дышать не возможно.
      - Маргарита Андреевна, - раздается возглас.
      Рядом возникла Верка.
      - А... Верочка. Я слушаю тебя.
      - Вас капитан Синицын искал.
      - Плохо искал.
      Верка мнется и не уходит.
      - Доктор, я могу вас пригласить потанцевать.
      - Конечно можешь и мы с тобой обязательно станцуем, но пока Маргарита Андреевна тоже пригласила меня на танец и я не посмел ей отказать.
      Рита улыбнулась.
      - Там очень жарко, мы решили проветрится..., - дополняет она.
      - Я тоже сбежала. Эти мальчики...
      - Пристают?
      - Нет, пусть только попробуют. Доктор, раз вы пока отдыхаете, не хотите посмотреть на мои работы. Может пойдем, взглянем, мой дом недалеко от сюда.
      - Прямо сейчас?.
      - А что тут такого...
      - Ладно пойдем. Только давай, пригласим с собой Маргариту Андреевну тоже?
      - Возьмем, - после некоторой паузы, безнадежно говорит она.
      - Рита, как вы, согласны?
      - Пошли.
      Мы идем по освещенным улицам городка и наши шаги гулко гремят по деревянным мостовым. Верка открывает калитку в большом, высоком заборе и ведет нас по двору не в дом, а небольшой сарай. Щелкает выключатель и я ахаю, увидев необычную красоту росписи на деревянных и металлических предметах.
      - Мать честная, куда же я попал?
      Разглядываю подносы, кружки, фигурки и нарываюсь на картину, нарисованную на холсте. Это побережье Индонезии или Австралии, чудная растительность и звери наброшены где то там, сзади, а по центру крупным планом пляшущая голая девочка в чуть прикрытой набедренной повязке.
      - И это сама?
      - Сама, - с гордостью говорит она.
      - Но это же ты...
      Верка краснеет до ушей и быстро переворачивает картину к стене.
      - Все равно прекрасно.
      Я перехожу от предмета к предмету и не могу оторваться.
      - Учиться тебе надо... на художника.
      Стало тихо. Я оглядываюсь. Верка с грустью смотрит на меня, Рита с укоризной.
      - Доктор, если бы было это возможно...
      После просмотра, когда мы собираемся уходить, Верка берет картину, где она пляшет и протягивает мне.
      - Доктор, возьмите. Я хочу вам ее подарить.
      - Спасибо. Не жалко, это же... изумительная вещь.
      - Нет. Для хороших людей, не жалко.
      - Неужели так быстро разобралась, хороший я или плохой?
      - Я внутренне чувствую.
      Я подхожу и целую ее в щеку.
      - Спасибо.
      Она цепенеет от поцелуя, становится как соляной столб, ее глаза стекленеют и устанавливаются в одну точку.
      - Мы пошли, ты идешь с нами? - спрашиваю ее.
      Молчание. Мы с Ритой выходим на улицу.
      - Боже, ты не почувствовал что то жуткое там... в этой росписи в самой обстановке...
      - Нет. Наоборот, это невероятный набор красок и везде, жажда борьбы...
      - Может быть. Но я все равно, даже в этой яркости вижу трагедию.
      - Вера талантлива и по моему всю свою страсть, все свои желания вложила в краски.
      - Она это делает несознательно по своему протестует против этой жизни, не понимая, что это протест.
      Мы идем и молчим. Каждый думая о своем. Вдруг Рита останавливается.
      - Я не хочу на танцы, давай прогуляемся и ты за одно проводишь меня до дома.
      - Хорошо, идем.
      Мы проходим мимо клуба, где по прежнему гремит музыка и ее звуки слабо расходятся по улицам поселка. Глухо стучат Ритины каблуки по деревянному настилу.
      - Я испортил тебе настроение?
      - Нет. В школе есть талантливые мальчики и девочки и каждый раз когда они светятся необычными красками, мне становиться тоскливо. Для чего они здесь нужны? Вот и Вера, ты сказал, учиться надо. Все. Дороги за полигон ей нет. Окончила школу, устроилась почтальоном и теперь все. Может повезет, то выйдет за муж, не повезет - попадет под действие полигона.
      - Но надо же что то делать?
      - Ты можешь сказать, как от этого избавиться?
      - Нет. Я еще здесь второй день.
      Мы идем молча минут десять, каждый переживая внутренне свою боль.
      - Вот мой дом. Я пришла. До свидания, Боря.
      Рита слабо сжимает мою руку и исчезает в темном проеме калитки. Я иду к своей мед части, бережно придерживая картину.
      Два часа ночи, кто то стучит и почти ломится в дверь.
      - Доктор. Откройте доктор.
      В трусах и майке выскакиваю к наружу. Лампа над моим крыльцом высвечивает монахиню и недалеко от нее старую развалюху машину, типа "победа".
      - Доктор, игуменья Аграфена просит вас срочно приехать в монастырь. Нужна ваша помощь.
      - Я сейчас оденусь.
      Быстро возвращаюсь на верх, одеваюсь и беру с собой чемоданчик с принадлежностями. Монахиня ждет в машине и только я сел в нее, как она дернулась и заскрипела всеми железными боками. Женщина ведет это старинное чудо весьма уверенно и через час, сноп света фар осветил старую кирпичную кладку высокого забора. Ворота со скрипом открылись и мы въехали в огромный двор. Нас ждали, одна из черных фигур любезно открыла дверцу машину.
      - Доктор, сюда.
      Только вышел, как другая монахиня торопливо потянула меня в дверь.
      В темной келье страдала молодая женщина со вздувшемся животом.
      - Доктор, вот. Должна родить и не может.
      - Свет, пожалуйста, можно больше света. У вас вода кипяченая есть?
      - Есть, всякая есть и простая, и кипяченая.
      - Несите все сюда.
      Появилось несколько монахинь, они принесли свечи и вскоре вся комната более менее осветилась. Загремела крышка принесенного бачка, я прямо из крана вымыл руки и приступил к осмотру. Женщина не могла родить, структура тела, узкие бедра не позволяли плоду выйти наружу. До госпиталя ее не довести, воды вышли и ребенок помрет, нужно здесь делать операцию, проводить Кесарево сечение.
      - Кто мне может помочь? Нужен ассистент.
      - Что вы затеваете? - раздается за спиной вопрос.
      - Нужна операция, причем срочно.
      - А вы можете?
      - Черт возьми, если я берусь, почему нужны еще дурацкие расспросы.
      Сзади тишина.
      - В этой святой обители не полагается ругаться. Сестра Ксения, помогите доктору, - приказал тот же голос.
      Рядом со мной возникло темное приведение.
      - Оголите руки, вымойте их и потом оденьте хоть передник или чего-нибудь, - отреагировал на ее балдахин я.
      Приведение кивнуло. Я выдергиваю из под головы стонущей женщины подушки и заталкиваю их под ее бедра. Из распакованного чемоданчик достаю шприц и делаю ей обезболивающий укол.
      - Ксения, вы готовы?
      Теперь передо мной уже прибранная женщина с оголенными руками и нормальной головой.
      - Готова, доктор.
      - Начали. Побрейте ее...
      Игуменья Аграфена сидит за столом напротив меня.
      - Я надеюсь, доктор, что вы никому не скажете о том, что здесь произошло этой ночью?
      - Матушка, я исполнил свой долг и моя профессия не позволяет раскрывать тайны моих пациентов.
      - С ней все будет нормально?
      - Я наложил три шва. Если сестра Ксения проследит за ней и все будет в порядке, то через неделю, я их сниму. С ребенком тоже все нормально.
      - Хорошо, я за вами пришлю машину, только так же, ночью.
      - Время уже пятый час. Мне можно отправляться к себе?
      Игуменья колеблется.
      - Доктор, задержитесь на немного. В моем хозяйстве небольшая лечебница и мне хотелось бы, чтобы вы поглядели на моих пациентов.
      - Они сейчас спят, может их не стоит тревожить?
      - Ничего. Пойдемте, доктор.
      Мы идем темными коридорами и входим в небольшую так же плохо освещенную залу. В ней шесть коек, на пяти видны спящие люди, одна пустая и аккуратно заправлена.
      - Вот, они. Первая сестра Елена, заболела десять дней назад. Сестра Елена, проснитесь.
      Игуменья без церемоний расталкивает спящую женщину, ее лицо перебинтовано и видно как в щелочках марли открываются глаза и отрешенно смотрят на нас.
      - Посмотрите ее.
      Матушка бесцеремонно сдирает с нее одеяло и я чуть не вскрикиваю. На теле-скелете, багровые и кроваво-красные пятна разной величины язв.
      - Это... полигон?
      - По дороге в поселок Камышевку попала под обстрел... ракета разорвалась в километре от них. Белое облако, образовавшееся после разрыва, мгновенно понеслось во все стороны и накрыло несчастных...
      - Вы говорите их, это вот эти на койках?
      - Нет. Остальные женщины погибли. Буквально сгорели... не смотря на то, что были в одежде, осталась она... одна.
      Я наматываю на палочку вату и аккуратно провожу по больной багровой коже, никакой реакции. Потом качаю головой.
      - Вы только можете облегчить ее страдания, смазав календулой или катаполом. Увы, она безнадежна.
      - Идите сюда. Здесь другая больная. Ирина проснитесь.
      Это молодая девушка, она приподнимается на подушке и сонно смотрит на нас.
      - Что стряслось, матушка?
      - Тебя хочет посмотреть доктор.
      Я щупаю ее молодое тело и поражаюсь его упругости.
      - Что у вас болит?
      - Грудь. Правая грудь.
      В районе правой груди большая опухоль величиной с кулак.
      - Давно?
      - Вот уже месяц...
      Врет. Болит давно, только сейчас пошел процесс. Нужно срочно хирургическое вмешательство и грудь придется снять.
      - Ее надо прислать в госпиталь. Необходима операция.
      - Надежда есть?
      - Не могу сказать. Очень запущена.
      - А вы могли бы сами сделать операцию?
      - Я не ахти какой хирург, матушка. Более сложные операции, должны делать специалисты в оснащенных операционных... Ее надо туда...
      - А как же... с кесаревым сечением?
      - Вообще то я проходил практику и простые..., как с роженицей, еще могу...
      Игуменья сразу сжимает губы.
      - А жаль. Вот третий больной.
      Это старушка, она даже не открывает глаз, несмотря на то, что игуменья ее расталкивает. Печать смерти на ее лице и сразу качаю головой, как дотрагиваюсь до ее руки. Судя по всему у нее разрушена печень. Желтизна кожи потрясающе выглядит даже в этом полумраке. Матушка все поняла по моему взгляду и идет к следующей койке. Здесь опять молодая женщина, она проснулась давно и улыбаясь ждет своей очереди.
      - Что у вас?
      - Жжет здесь, - она пальцем ткнула в живот.
      - Давно?
      - Не а...
      - Говори все, Маланья, - требует игуменья.
      - Да землю обрабатывала, хотела капусту посадить, пыли много, вот и наглоталась. Потом военные пришли сказали пол участка заражены какими то дио...кси...нами. С того раза и стал живот болеть. Месяц назад то было.
      - Земля где?
      - У дома, где ж ей быть то.
      - А где живете?
      - В Камышевке.
      Я поворачиваюсь к матушке.
      - Ей нужно обследование...
      Она кивает головой и подходит к последней койке. Ее рука сдергивает одеяло и я вижу, что это покойница.
      - Она мертва.
      - Умерла, царствие ей небесное. Сейчас пришлю сестер. Пойдемте, доктор.
      Мы опять возвращаемся к ней в келью.
      - Что вы скажите, доктор, о моих больных?
      - Плохо. Все ужасно плохо. Для них нужна клиника.
      Она отрицательно качает головой.
      - Ко мне приходил майор Молчанов, - продолжаю я, - он предлагал лечить больных людей жертв полигона. Они ведь все жертвы?
      - Да. Но военным я их не отдам.
      - Почему, матушка?
      - Этот майор и его помощники настоящие палачи и садисты. Они не лечат, они проводят эксперименты над больными и я вынуждена дать некоторым из них право помереть спокойно у меня в монастыре.
      - Этого не может быть...
      - Вы еще очень молоды, доктор и много не понимаете. За этой колючей проволокой правды нет. Здесь правит военная машина, для которой раздавить человека, что раз плюнуть, - она устало пошевелила рукой. - Уже поздно, доктор, я отправлю вас домой. Никому не говорите, что вы здесь были и видели.
      Я взглянул на часы. Время было - шесть часов.
      Меня будит Надежда.
      - Доктор, пора вставать. Из столовой вам уже давно принесли завтрак.
      - Что, сегодня опять прием?
      - Сегодня воскресение. У нас свободный день, но... это так считается. Если будут больные, то придется принять.
      Никто не идет, я сижу и читаю книги, стараюсь наверстать упущенное по отравлениям и инфекциям. Внизу скрипит тормозами газик. Быстро сбегаю вниз. В дверях появляется сам начальник спец части, полковник Семененко. Надежда, при виде него, в ужасе отшатывается и прячется в туалете.
      - Здравствуйте, доктор. Тихо у вас как здесь.
      - Здравствуйте, Владимир Дмитриевич. Проходите в кабинет.
      Полковник оглядываясь, проходит в мою рабочую комнату.
      - Здесь почти ничего не изменилось, - говорит он и садится на стул.
      Я устраиваюсь напротив его.
      - Чем обязан вашему появлению здесь?
      - Меня все жжет дикое любопытство, почему иногда наши подопечные не спят. Ладно, не спять часовые на посту, дежурные на станции и связи, а вот в монастыре... понять не могу, почему. Приехал к вам, может вы мне поможете?
      Вот, сволочи, уже донесли.
      - Это весьма щекотливый вопрос, Владимир Дмитриевич. Действительно этой ночью я был в монастыре и профессиональная этика мне не позволяет раскрыть, кто там болен и чем болен. Могу только сказать, для окружающих это безопасно.
      - Ага. Ох уж эти доктора, что пастыри, все тайны берегут. Это хорошо, но меня больше беспокоят настроения, это то что не обязательно может находиться в сфере вашей профессиональной этике?
      Я настороже.
      - Если это относится к психологии, то это относится к моей работе, если криминальные мысли, то нет. Я бы первый доложил о них вам.
      - Похвально. Спасибо, доктор. Вы с меня сняли тяжкий груз. Бывшая покойница, Мария Ивановна, что работала до вас, здесь, меня всегда понимала. И я был бы рад, чтобы и с вами у нас было такое же взаимопонимание.
      Я киваю головой.
      - Ну что же, сегодня воскресение, - рассуждает полковник, - все должны отдыхать, а у меня полно работы. Спасибо, Борис Дмитриевич, засиделся я у вас, поеду к себе.
      Он поднимается и жмет мне руку.
      Когда полковник уходит, появляется Надежда.
      - Что он вам говорил?
      - Вербовал в доносчики.
      - Я так и знала, - в отчаянии говорит она. - С бедной Машей так же произошло, сначала попользовал, потом выкинул...
      - Разве она умерла не от инфекции?
      - Нет. Она покончила жизнь самоубийством. Сначала этот тип требовал сведений, а потом... довел... Маша была доверчивой, к тому же слабовата и не могла противостоять ему.
      Надежда чуть не заплакала.
      Через час пришла Верка. Она смущенно со мной поздоровалась и, косясь на медсестру, неуверенно говорит.
      - Доктор, здесь вас один человек просил к нему зайти.
      - Кто то заболел?
      - Да нет. Это дед, дед Тимофей, его еще кличут - кривой дед, который уже у вас был.
      - Это с одним глазом?
      - Он, самый.
      - Что ему надо?
      - Не знаю.
      Я смотрю на Надежду. Она кивает головой.
      - Сходите, доктор. Если что будет срочно, я добегу, вызову вас.
      У деда грязная изба, черные закопченные бревна давно источены жучками и плесенью грибка. На полу горы мусора и пыли.
      - Ага, пришел значит.
      Дед воинственно задрал голову и повернулся ко мне здоровым глазом.
      - Заходи, заходи, не смотри, что так мусорно. Хозяйка есть, грязи нет, хозяйки нет, грязь есть. Вот и у меня нет старухи, а руки на эту дребедень поднять не могу.
      - Дед, давай я уберу, - просит Верка.
      - Циц... Каждый свечек имеет свой шесток. Без тебя разберусь. Ты извини меня, доктор, за то что отругал в первый же день, не прав был. Сам посуди, в эту дыру могут прислать или неумеху, или неудачника, а как ты попал, не знаю...
      - Прислали по разнарядке.
      - Видно там за проволокой совсем рехнулись, нормальных людей присылают, чтобы их калечить потом... Я то просил зайти зачем? За Люську тебе сказать спасибо.
      - За какую Люську?
      - Да ты что, доктор? Роды от которой в монастыре принимал...
      - А... Я просто не знал, что ее Люсей звать.
      - Деда, чего же вы мне то не сказали? - удивилась Верка. - Мальчик или девочка?
      - Девочка. Мне монахини говорили, как она тяжело рожала и как ее резали и спасли.. Доктор, я не очень богат, но рождение нового человека, не может быть без подарка тому, кто сумел и мать, и дочку спасти от верной смерти.
      - Да бросьте, дед Тимофей...
      - Э... нет. Мне Верка сказала, что вы разбираетесь в живописи, я хочу вам подарить кое что. Идите за мной.
      Он ведет меня в следующую дверь и мы оказались в небольшой светелке. Это была мастерская. Десятки картин сложены вдоль стен, кругом раскиданы крашенные доски, ложки, тарелки.
      - Смотри, все сам делал, - с гордостью говорит дед. - Не смотря, что кривой, сам рисовал.
      Кругом буйство красок, будь то их автор сошел с ума.
      - Ну как, нравиться?
      - Нравиться.
      - Вот возьми, мое лучшее полотно. На Марсе- называется.
      Он подает мне удивительную картину. Застывшая ракета на цветущей планете, но чувствуется, здесь была трагедия, давно корни и ветви странных деревьев опутали стальную громадину и только рядом кладбище... унылые кресты неровно разбросаны по полю. Рядом с одним крестом в лохмотьях стоит старая женщина и... улыбается. Ни одного черного тона, бешено глядит солнце, изумрудом отливается трава и деревья, желтизной сияет песок.
      - Спасибо, дед.
      - Возьми еще одну. Это Люська, которую ты спас.
      Он подает мне портрет веселой девчонки с короной на голове.
      - Как же вы так...
      - Бери, бери...
      В дверь постучали.
      - Кого еще черт несет?
      - Тимофей, это я Надежда, доктор у вас?
      - Здесь он.
      - Его просят в госпиталь воинской части, там раненых привезли...
      - Тьфу, - плюет дед. - Вроде и войны нет, а кругом война.
      - Пошли, - командую я Верке и сую ей картины. - Ты их мне в комнату занеси, а я прямо в часть...
      Майор Молчанов кивает вместо приветствия.
      - Доктор, с хирургией знакомы?
      - Проходил практику два года в Кривом Роге.
      Майор кивает головой.
      - У меня хирург тоже молодой, старший лейтенант Павлов, но пьет, собака. Сам то он очень квалифицированный, но нужна подстраховка. Помощник доктора уехал в Кулунду, и больше никого нет. Так что идите в операционную помогите ему чинить людей.
      - А что произошло?
      - Ракета, да не простая, а с кассетной головкой, отклонилась от цели и бабахнула, да не шариками, а пластинами. В диаметре двадцати километров вся растительность оказалась, как подстрижена. Наших сигнальщиков тоже зацепило. Двое наповал, а троих привезли... Идите доктор, время не ждет.
      Первый раненый был ужасен, тонкая пластина пронесся вдоль головы и сняла... кусок кости черепа. Мозг торчал наружу и "дышал". Второй осколок косо вошел в бедро и разнеся половину берцовой кости, застрял... Я помогал худенькому парнишке хирургу, как я понял, это и был старший лейтенант Павлов. В нашей бригаде была еще операционная сестра...
      Только через девять часов я и Павлов вывалились из операционной выжатые как лимоны. Было уже темно. В докторской дежурил Молчанов, он бросил нам по банке с соком.
      - Выпейте, ребята.
      Пальцы с трудом расковыряли дырку и я с жадностью выпил сок.
      - Будут жить? - спрашивает Павлова, Молчанов.
      - Двое то да, третий- не знаю.
      Майор кивает головой.
      - Вам там в столовой поесть оставили.
      - Хорошо.
      - Я приказал вам, Борис Дмитриевич, потом выделить машину...
      Киваю головой.
      Газик проезжает мимо клуба. Внутри гремит музыка, там шум и смех, из дверей вырываются клубы табачного дыма. Снаружи молодежь тоже перекуривает или отдыхает от потной тряски в зале
      - Ей, стой, - кричит женский голос, какая то фигура возникает перед капотом.
      Шофер тормозит. В дверцу газика просовывается голова Риты.
      - Доктор, все в порядке?
      - С кем? Со мной или больными?
      - И с вами, и с ними?
      - Со мной все в порядке, с больными нет. Риточка, я еду домой и так устал, ты извини.
      - Я поеду с вами.
      Она решительно открывает заднюю дверцу и плюхается на сиденье.
      - Трогай.
      Рита поднимается со мной на второй этаж в комнату. Она помогает мне лечь на койку. Только голова прикоснулась к подушке, как я мгновенно засыпаю и вижу жуткие сны, вывороченные человеческие мозги и перемешанные сломанные кости в разорванном мясе.
      Чей то палец прошелся по лбу. Я открываю глаза.
      - Рита, ты еще здесь?
      - Тише, - палец прижимается к губам, - мне пора уходить.
      - Ты всю ночь была здесь? Где спала?
      - На столе. У тебя шикарный стол, только очень жесткий. Ты так отвратительно спал, что я через каждый час вставала, боялась как бы не свалился на пол.
      - Извини, что столько принес беспокойств.
      - Ничего.
      Она осторожно прикоснулась к моим губам своими.
      - Мне надо быть в хорошей форме перед учениками, я пойду.
      Тихо скрипнула дверь.
      АПРЕЛЬ
      Из Комарова привезли на телеге двух мальчишек. На их головы и кисти рук ужасно смотреть. Что то похожее на чесотку, красноватая сыпь, кое где разъелась и кроваво багровые полосы разбросаны по всем участкам кожи.
      - Очень чешется? - спрашиваю их.
      - Очень, - чуть не плачет пятнадцатилетний парнишка, - особенно в волосах.
      Я просматриваю его голову. Да, там корки запекшейся крови.
      - Ты на полигоне был? - спрашиваю его.
      Парнишка сжимается и испугано говорит .
      - Да.
      - Рассказывай. Когда ходил и зачем?
      - Мы с Пашкой три дня тому назад пошли на полигон напилить чурбаков для нашей мастерской. Знаете..., ложки, фигурки... вырезать. Ну вот, идем оглядываем деревья, вдруг недалеко как ухнет... Присели, тихо. Потом только распилили ствол, стало руки и кожу на лице щипать, почесали и пошли домой, а там все вдруг закидало пятнами... У Пашки, даже, кровь пошла изо рта.
      Я обращая внимание на его дружка. Действительно, губы необычно красные.
      - Открой рот, - прошу его.
      Он открывает. Вся гортань кроваво-красного оттенка.
      - Ты есть то можешь?
      - Кашу только..., но очень больно... внутри все жжет.
      - В вашем поселке. Еще кто-нибудь заболел?
      - Мама Пашки. У нее только руки забросало.
      - Ладно, ребята. Сейчас мы вас смажем и перебинтуем. Надежда, у нас есть свинцовая мазь?
      - Немного.
      - Сможешь ее на этих парнишек истратить, смазать все пораженные места?
      - Не хватит наверно, - сомневается медсестра.
      - Попробуй, пожалуйста, потом перебинтуй. А вот этому, - я показываю на Пашку, - прополощи рот, даже не знаю чем. С этой пакостью неизвестно как бороться. Попробуй синим йодом.
      Я помогаю ей запеленать мальчишек в бинты.
      - Надежда, срочно спрячь их в баню. Ее закрыть и никого не пускать. Мужика, который их привез, тоже изолировать. Я подозреваю, что у мальчишек какой то необычный вид экземы.
      - Ой, - вскрикивает она. - Я же забыла про мужика то. Доктор, я сейчас.
      - Оставайся за меня. Пойду в госпиталь, хоть лекарств попрошу.
      - Хорошо, доктор.
      Молчанов выслушал меня и пожал плечами.
      - Лекарств нет.
      - Как нет?
      - Так, нет. Мы же не боги.
      - Возьмите их к себе. У вас же есть инфекционное отделение.
      - Доктор, это ваши больные. Мы же договорились, те кто пострадал от полигона, наши, а эти кожные заболевания... наверняка от грязи...
      - Майор, - грязь тоже от полигона.
      - Не надо, доктор. Не вешайте на нас всех собак. Помочь мы вам не можем, нет у нас мазей.
      - Мать твою, но сведения о появлении в этом районе экземы необходимо послать в Минздрав. Они должны среагировать.
      - Спокойней, доктор. У нас с вами есть начальство, которое должно решать этот вопрос. Я доложу и пусть все дальше идет по команде.
      Я понял, что здесь глухо. Повернулся и пошел на улицу. Только прошел газон. Как чуть не столкнул старлея Павлова, который был судя по всему пьян.
      - Доктор, - радостно заорал он. - Как я рад вас видеть.
      - А мне бы не видеть никого.
      - Вы идете от этого говнюка, Молчанова. Да пошлите его в... Что вам надо? Лучше скажите мне.
      - Мне бы сейчас выпить.
      - Это по нашему. Я с вами, доктор и сейчас...
      Он достает из кармана уже на половину выпитую бутылку московскую водку.
      - Пей.
      Я с отчаяния хлебнул два глотка прямо из горла. Это не московская, жуткое пойло из смеси спирта и воды.
      - Браво, доктор. Так в чем вам эта свинья отказала?
      - Мне нужна мазь, свинцовая.
      - Цинковая?
      - Свинцовая.
      - Один черт. Пошли я тебя сейчас с Машкой познакомлю, она тебя любой мазью обеспечит.
      Он берет меня за рукав и тащит в госпиталь в отделение терапии. За дверью с надписью "старшая медсестра" сидит толстенная женщина.
      - Машка. Ты знаешь кого я привел, - вопит с порога Павлов. - Это док. Во, мужик. Я с ним ребят чинил, болван Чириков, по сравнению с ним козявка.
      - Чего разорался? - басом гудит Машка.
      - Выпить хочешь? - старлей опять выволакивает из кармана недопитую бутылку и протягивает ей.
      Женщина без ломания берет ее и допивает все из горлышка, потом отодвигает ящик стола и забрасывает туда пустую посуду.
      - Выкладывай, что у тебя.
      - Доктору мазь нужна, а этот, хрен, твой паршивый начальник, не дает.
      - Чего и сколько?
      Она строго смотрит на меня.
      - Свинцовой мази, баночек пять.
      Сестра поднимается и занимает всю ширину маленькой комнаты.
      - Пойдемте, я из аптеки возьму.
      Мазь у меня в руках и я думаю, что еще не все люди сволочи.
      - Надежда, я пьян.
      - Вижу, - снисходительно отвечает она.
      - Я пытался охмурить какую то Машку за пять баночек мази.
      Теперь Надежда хохочет.
      - Браво, доктор. Вы делайте поразительные успехи. Идите лучше поспите.
      - Как, ребятишки.
      - Им вроде получше, они спят.
      - Я хочу завтра съездить в Комарово.
      - Поезжайте, доктор. А теперь спать.
      Утром меня разбудила Надя.
      - Доктор, вы хотели поехать в Комарово.
      - Да, да. Встаю.
      Быстро умылся и перекусил.
      - Как мальчики, давай их сюда.
      Сонных парней привели мне. Мы с Надей размотали их и я заметил, что кожа стала на самых разодранных местах выделять лимфу. Это уже хороший признак. Мы смазали и перемотали ребят обратно.
      - Где этот мужик? Он еще не свалился?
      - Разве пьянь, дурные болезни берут? Конечно нет. Где то достал несколько буханок хлеба, накормил ими лошадь, сам напился и теперь спит на телеге у меня на дворе.
      - Буди его. Нам уже пора выезжать.
      - А как же мальчики?
      - Поедут со мной, их матери наверно с ума сходят.
      Надя кивает головой.
      - Хорошо, доктор, поезжайте.
      Телега еле-еле ползет по пыльной дороге.
      - Сколько еще до села? - спрашиваю возчика.
      - Уже недалече, на четверть часа потянем.
      - Как ты сумел сохранить лошадь, ведь травы то кругом мало?
      - А чего их сохранять то. Вечером хлеб, днем хлеб и утром хлеб, как вишь, пока не сдыхают.
      - Это же сколько хлеба надо...
      - Коняга приписана на довольствие к магазину, они и дают. Возить из военного городка продовольствие и товар, надо. Вот они и кормят.
      За поворотом дороги показались избы поселка.
      - Ну вот и приехали...
      У матери Пашки действительно такая же, как и у него, чесотка на руках.
      - Вы одежду Паши, после того как он ходил на полигон, вытряхивали?
      - А как же, - певуче отвечает она, - чистила всю.
      - Не знаете, в поселке нет еще таких заболеваний?
      - Понятия не имею.
      - Давайте я вам руки смажу.
      - Думайте поможет?
      - Хотя бы облегчит.
      Я смазываю ей руки и после того как их перебинтовал, выхожу на улицу. Несколько человек стоит у Пашкиного дома.
      - Здравствуйте, доктор, - недружно здороваются они.
      - Здравствуйте, вы ко мне?
      - Оно так, - начала пожилая женщина, - посмотрите мою дочку, доктор, она чего то прихворнула.
      - А у меня сноха, ногу подвернула, подошли бы к нам, доктор? - просит другая.
      - У меня здеся, опухоль, - тычет под мышку небритый мужик.
      - Стоп. Я всех сегодня посмотрю и постараюсь оказать помощь. Начнем с вашей дочки. Пойдемте к ней.
      Только под вечер освободился, обойдя почти все село. Мужика, который меня сюда привез, выловил у закрытого магазина. Он развалился на ступеньках.
      - Эй. Ты меня можешь отвезти обратно в Глушково.
      - Для вас, доктор, хоть на луну.
      Мужик с трудом выжался на руках.
      - Будь спок, доктор, сейчас свою клячу выведу и поедем.
      - Ночью не заблудимся?
      - У меня скотина умная, сама до военного городка приучена ходить, дойдет.
      Он пошатываясь ушел в темноту. Через пол часа к магазину подъехала телега.
      - Поехали, доктор.
      МАЙ
      Рассвет ворвался в окна и комната сразу приняла необыкновенный вид. Вдоль стен и на них висели картины, стояли подносы, вазы, утварь в необычных красках и манере этого села.
      - Мать честная, что же это?
      Надежда смотрела на все богатство и как книгу читала, чье это.
      - Это деда Тимофея, это Верки, эти Марии с Камышевки, эти инвалида Петрушенко, а посуда сумасшедшей Клавки.
      - Как ты узнала?
      - По письму, рисуют то по разному.
      - Они же люди бедные, почему не продают, почему мне такое богатство?
      - Большинство и не очень нуждается, военное ведомство нас кормит, голодными не оставит. А тебе подарили, потому что надеются на что то. Видят в тебе хорошего человека.
      - Надежда, неужели нельзя все это отправить туда, за проволоку, чтобы там люди могли рассмотреть эту красоту?
      - Попробуйте, доктор. Договоритесь с военными, они вас уважают.
      Внизу застучали в дверь.
      - Доктор, доктор, откройте.
      Надежда скатилась с лестницы вниз, я поспешно одевался. В дверь ворвалась грязная девчонка.
      - Доктор, беда. В Камышевке... эпидемия.
      - Ты на машине?
      - Я бежала, всю дорогу бежала. Там солдаты уже оцепили село, я успела прорваться раньше. Люди умирают, доктор. Маманя и папаня там...
      - Надя, осмотри девчонку и не выпускай от сюда. Может быть она тоже... Если надо, вымой. Я пойду...
      Собираю свой чемоданчик и выхожу из дома.
      Командир части оказался на месте.
      - Так это вы и есть доктор из поселка? Мне уже докладывали о вас...
      - Да, я.
      - Слушал о вас много хорошего. Особенно восхищаются хирурги. Чего вы так рано, доктор?
      - Я хочу поехать в Камышевку. Дайте машину.
      Полковник задумался.
      - Значит, вам уже донесли. Понимаете какая штука, там опасно. Мои медики уже в селе, стоит ли вам рисковать...
      - Это моя обязанность лечить людей.
      - Похвально. Я конечно, не очень то желал бы вас туда отпускать, но мне хочется считать вас человеком, которому можно доверять, человеком, который работает в одной команде с нами. Поезжайте, но то что вы увидите там и узнаете, местное население не должно знать.
      - Они сами все видят.
      - Видят, да не все, а знать вообще ничего не знают. Вы как медик должны хранить тайну... Не правда ли?
      - Обязан.
      - Вот и хорошо, что мы договорились. Тогда я вам машину дам, поезжайте в Камышевку.
      Лейтенант по радиостанции долго выяснял, можно пропустить меня или нет, наконец, оцепление разомкнулось и я поплелся по дороге к ближнему дому. В селе зловещая тишина. Из-за угла дома показывается фигура в костюме химзащиты, передо мной она снимает очки и сдергивает капюшон. Это майор Молчанов, он недоволен, хмурит брови и говорит.
      - Доктор, как вы сюда попали?
      - Мне разрешил подъехать полковник.
      - Чего это он вдруг? Ну ладно, я сейчас вам выдам одежду, постойте здесь.
      Через пол часа мне приносят костюм химзащиты. Я одеваюсь и иду в первый попавшийся дом, за мной, как на привязи, топает Молчанов.
      В избе изо всех углов вопит нищета, на печке лежанке, лежат двое испуганных ребят, замотанных в тряпье. Женщина с искаженным от судороги лицом вытянулась недалеко от порога. Я кладу чемоданчик на пол и начинаю ее осматривать. Все мышцы сжаты и разогнуть руку или ногу невозможно.
      - Что за черт. Это же паралич, - ошеломленно бормочу я.
      - Вы правы, доктор, - мычит через респиратор Молчанов. - Это действие нервно-паралитических газов.
      - Это..., это же...
      - Не трудитесь высказываться, доктор...
      - Мать, вашу...
      Ну его к черту. Теперь, дети. На них, при наружным осмотре ничего не видно.
      - Их надо отделить...
      - Все равно помрут.
      - Если они не заражены, так почему они должны помереть?
      - Этим просто досталась малая доза. Сразу не помирают.
      Врешь, я кое что читал о действии этих газов. Просто надо знать сколько времени прошло после взрыва. Я беру в охапку детей и вытаскиваю их на улицу.
      - Вы можете сидеть здесь и никуда не бегать? - спрашиваю их.
      - Хорошо, дядя, - лепечет испуганный старший.
      - Будь умницей, к маме в дом не ходи, это опасно.
      - Хорошо, дядя.
      Мы идем с майором к следующему дому.
      - Майор, как так получилось, что в деревню попал газ?.
      - Ракета принесла.
      - Что? - я обалдел и остановился.
      - Ну, ошиблись ракетчики в расчетах, недалеко от деревни и упала. Что вы думаете, здесь без конца такие ляпы.
      - Разве здесь испытывается бактериологическое и химическое оружие? Вы не находите, что это... варварство, майор?
      - Это не наше дело. На это есть военное ведомство, там решают.
      - Почему не наше? На деревню падают ракеты со страшной начинкой...
      - Слушайте, доктор, держите рот на замке, мне совершенно неинтересны ваши рассуждения о морали. Произошла ошибка, надо ее исправлять.
      В молчании подходим ко второму дому.
      Здесь опять смерть. Красивый мужик скрючился на крыльце и застыл в неестественной позе. В доме, на лавках и кровати его жена и мать. Мать что то помешано говорит, обращаясь к черной иконе в углу. Жена устало глядит в потолок. Я их осматриваю и вывожу на улицу.
      - Что вы задумали? - спрашивает Молчанов.
      - Пытаюсь хоть немногим спасти жизнь.
      - Поздно.
      - Не каркайте.
      - Все равно, мы их и дома сожжем. По инструкции, зараженные районы должны быть обработаны...
      - Слушайте, майор, не мешайте мне. Вы меня слишком плохо знаете и не стоит вставать поперек... Пока я не проверю и не обезопасю людей, ни о каких пожарах разговора не будет.
      - Да кто ты такой...
      И тут я не выдержал и всадил кулаком в этот противно выпирающий белый респиратор, тело согнулось, заскользило на траве и покатилось под гору.
      Весь день сортировал больных и здоровых и чуть не плакал от бессилия, что нет лекарств, прививок и ничем нельзя помочь несчастным. Кое кто из этих несчастных наверно действительно хватил минимальные дозы газа и теперь медленно загибался, бился на земле в периодичных судоргах. Майора нигде не было и я попросил офицер оцепления прислать мне тридцать небольших одноместных палаток, воды, пищи и лекарств. Все, кроме лекарств, часа через четыре прислали и вскоре маленький лагерь раскинулся на чьем то огороде. На следующий день опять отсев, уже умерших от вчерашних "здоровых" и так три дня. Когда понял, что только семнадцать человек останутся жить, разрешил сжечь село. Мы еще оставались в карантине две недели и потом, все поехали в Глушково... Камышевка исчезла.
      Первой меня встретила медсестра Надежда. Она обняла и тихо всплакнула.
      - Ну что вы? Все в порядке, я вернулся.
      - Я вижу. И все же боялась, всего боялась.
      - Как девочка?
      - Какая? А, из Камышевки, с ней все нормально, я ее здесь три дня выдержала, потом родственники взяли к себе. Ее отец и мать...?
      - Умерли. Если бы вы знали, как я хочу есть.
      Она отрывается от меня и поспешно собирается.
      - Я сейчас.
      - Куда вы?
      - В столовую.
      В комнату врывается Верка и тихо валится на стул.
      - Доктор... Вы вернулись.
      - Вы что, похоронили меня?
      Она молчит и огромными глазами смотрит, как я скидываю рубаху и роюсь в чемодане.
      - Я молилась...
      Я похожу к ней и треплю за щеку.
      - Спасибо. Лучше скажи, сегодня можно сделать баню.
      Теперь Верка подпрыгивает.
      - Я договорюсь. Соседи воды накачают. Совсем забыла, что там был ад.... Я побегу, доктор...
      - Беги.
      Надежда принесла судки.
      - Ешьте доктор. Я как сказала там, что вы вернулись, так они навалили вам... шесть котлет дали..., здесь компот и сок.
      - Спасибо, Надя.
      - Поселок взбудоражен. Камышовцев, что вы привезли, разбирают по домам. Сейчас любопытные сюда прибегут.
      - Это зачем же?
      - Переживали за вас. Сама мать игуменья, отстояла службу, просила бога за вас.
      Пока я ем, дом набирается людьми. В приемной сидят Варька, дед Тимофей, инвалид Петрушенко, сумасшедшая Клавка, еще несколько незнакомых мне людей. Они сидят в приемной и шумят. Когда спускаюсь вниз, наступает тишина.
      - Вы все ко мне на прием?
      - Это... мы, то есть я... с вопросом, - поднимается дед. - Мы уже все знаем. Камышовцы рассказали.
      - Так что за вопрос?
      - Этот, майоришко, Молчанов и его банда, тебе помогали?
      - Он куда то исчез, я его так до конца и не видел, а остальные и не приезжали.
      - Я говорил, - торжественно обращается ко всем дед, - этим до нас дела нет. Все сошлось.
      Теперь все загалдели. Дед подходит ко мне и наклоняется к уху.
      - Это правда, что ты Молчанову морду набил?
      - Да нет. Просто один раз ударил и все... Потом чего то я его не видел.
      - Молодец. Хорошо врезал, он же здесь в больнице с переломом челюсти лежит.
      - Да что вы говорите?
      Я действительно изумлен. Варька подбегает ко мне.
      - Доктор, баня скоро будет готова.
      Она пришла, когда я прибирался в комнатке и развешивал свое постиранное бельишко. Скрипнула дверь и Рита застыла на пороге.
      - Здравствуй, Рита.
      Молчание. Я подхожу и осторожно целую ее. Глаза полные слез, не могут оторваться от меня.
      - Мы тебя ждали, - шепчут губы. - Когда узнала, что ты здесь, не могла досидеть в школе...
      - Ну и правильно сделала. Идем, чего ты встала на пороге.
      Я сажаю ее на кровать, а сам опускаюсь на пол и кладу голову на ее колени. Она опускает руки мне на голову и перебирает волосы.
      - Ты сегодня останешься со мной? - спрашиваю ее.
      - Останусь.
      - Только не как в тот раз.
      ИЮЛЬ
      После того, как произошли события в Камышевке, у меня стали появляться пациенты. Пошли со всеми своими болезнями и тут я увидел, что почти большинство жителей поселка страдает от полигона, На них обрушилось все, химическое отравление и биологическое, плохая вода, пища и от сюда болезни сердца, почек, печени, желудка. Не имея лекарств, я понял, что без помощи военных мне все равно не обойтись. Пришлось опять придти на прием к полковнику.
      - Здорово, вояка, - уже по свойски сказал мне командир части. - Слышал, как пашешь и как рукой машешь.
      - Сорвалось..., - понял я его намек.
      - И правильно, армия хлюпиков не любит. Я бы с удовольствием тебя взял в штат.
      - Мне кажется, пока я при своем месте...
      - Да брось ты. Давай на спор, я скажу зачем ты ко мне пришел?
      - Давайте попробуем, на бутылку водки.
      - Идет. Ты пришел ко мне за лекарствами. Ну что отгадал?
      - В общем то так. Но там есть больные, которым требуется хирургическое вмешательство и помощь других специалистов.
      Ха... ха..., - ржет полковник, - ну и хитер, стервец. Что придумал, чтобы только бутылку получить. Загрузить больницу решил. Ну нет, - он вдруг прекратил смеяться. - Мы и так много гражданских у себя держим. Не хватало нам загружать своих врачей. Вас прислали, вы и выкручивайтесь. Лекарствами выручим, кое что дадим.
      - Полковник, там есть раковые больные, больные с циррозом печени...
      - Этих сюда, выявляй и сюда. Мы их возьмем. Часть больных, заболевших в результате воздействия на них местных условий, обязаны лечиться у нас
      - Но есть еще и другие...
      - Слушайте, доктор. Мы с вами на полигоне должны быть как одна команда. Только каждый должен заниматься своим делом. Наш госпиталь лечит военных и тех гражданских, которые пострадали на полигоне, вы лечите, на своем уровне, местное население.
      - Но больные, которых вы называете вашими, не хотят идти к вам лечиться.
      - Вот тут вы и должны помочь нам доктор. Надо убедить их, чтобы они шли.
      - Это трудно, полковник. Те кто к вам приходят, обычно назад не возвращаются.
      Наступила тишина. Командир части начал наливаться кровью.
      - Доктор, я бы не стал упрекать в некомпетентности персонал госпиталя. У нас в основном лежат конченные люди и выходить их трудно.
      Мне совсем не хотелось с ним ссорится.
      - Извините, полковник. Я не хотел обидеть ваших людей. Когда были раненые, я помогал вашему хирургу и могу сказать, что это действительно классные специалисты.
      - То, то. Ладно, доктор. Бутылка с меня, будем считать, что выиграл, лекарства тоже дам, они ваши. Список лекарств отдайте старшему лейтенанту Павлову, он сейчас замещает Молчанова и вам поможет.
      В это время зазвонил телефон. Полковник взял трубку.
      - Але... Привет... Здесь он... Тебе нужен? Сейчас пошлю... Хорошо...,он кладет трубку на место. - Тебя хочет видеть полковник Семененко. Просил зайти.
      - Тогда пошел.
      - До свидания, доктор.
      Семененко чуть привстал и вежливо показал рукой на стул.
      - Садитесь, Борис Дмитриевич.
      - Мне командир части сказал. что вы хотели бы меня видеть?
      - Да. Знаете, у нас очень неспокойная жизнь, то одно, то другое и все надо совместить с безопасностью нашей страны.
      - Что вы этим хотите сказать, Владимир Дмитриевич?
      - Ничего. Мне просто интересно как вы в Камышевке осмелились изувечить офицера исполнявшего свои служебные обязанности.
      - Это тоже связано с безопасностью нашей родины?
      - Естественно. Майор Молчанов не отходил от инструкций военного министерства и как честный офицер выполнял все его требования.
      - Я все никак не могу понять, поселки Глушково, Комарово, исчезнувшая Камышевка, не представляют территорию Советского Союза?
      - Представляют.
      - Значит, они подчиняются законам нашего государства?
      - Естественно.
      - Значит и майор Молчанов, как медик, должен нести ответственность и бороться за жизнь граждан своей страны?
      - Должен.
      - Тогда мы с вами нашли общий язык, я ему и врезал, за то, что он нарушил это право.
      Полковник смеется.
      - Подвел базу, ха..., ха... - смех резко кончился и перешел в сухой шепот. - Ну нет, я не нашел с вами общий язык. Майор тоже защищал интересы граждан и, в отличии от вас, соблюдал все меры предосторожности. Его задача также была ясна, не допустить эпидемию на Комарово, Глушклово и военный городок. Это и есть основное правило инструкции.
      - Майор должен лечить людей...
      - Все, инцидент исчерпан. На первое время, я не предъявлю вам никаких обвинений.
      - Вы считаете, что я виновен?
      - Не будем опять углубляться в теорию права. То что вы избили офицера при исполнении служебных обязанности, не позволяет мне в этом сомневаться. Можете быть свободны.
      - Владимир Дмитриевич, у меня к вам вопрос, не касающийся предыдущей темы...
      - Говорите.
      - Мне бы хотелось съездит в Барнаул...
      Наступила пауза, полковник размышлял.
      - Нет, я не могу вас отпустить. За последние пол года возрос поток больных и нам просто нельзя ослабить медицинское обслуживание населения.
      - Но меня же здесь не было почти полтора года и никто не замечал отсутствие врача...
      - Ну и что? Свои по срочным вызовам были. Район то все равно оказался совсем запущен, а с вашим приходом мы убедились, что надо расчищать все завалы. Вы необходимы здесь, Борис Дмитриевич.
      Все встало на свои места.
      - До свидания, Владимир Дмитриевич
      Меня душила ярость.
      Павлов встретил как закадычного знакомого.
      - Доктор, мать твою, я вас так рад видеть. После того вечера, когда мы чуть не трахнули Машку, я часто вспоминал вас. А Машка то, до сих пор, только и говорит о вас.
      - Я к тебе по делу.
      - Да брось ты все о делах.
      - Рад бы, да вот командир части послал меня опять к тебе. Похоже он очень обиделся. Только что, я отыграл у него бутылку водки.
      - Да ты что? Его расколоть, все равно что пытаться ключом открыть пещеру Али Бабы.
      - Я еще добился и немного лекарств для своего мед пункта. Он прислал меня к тебе, чтобы помог отоварить.
      - По моему у шефа крыша поехала. Для своих он не очень то раскошелится, а для тебя выложился. Что там у тебя, покажи.
      Я передаю ему несколько бумажек с перечнем лекарств.
      - Ух ты, сколько. Я бы конечно мог сейчас покопаться по складам, но это такая возня и половины того что вы просите здесь нет. Есть другой вариант. Я завтра по служебным делам еду в Барнаул. Там смогу заказать на армейских складах все, что угодно. Вы согласны, доктор.
      - В Барнаул?
      - Да, а что?
      - Ваша машина не будет очень загружена? Мне бы картины и другие вещи перевезти туда.
      - В чем дело. Конечно перевезу у меня машина пустая. В шесть утра буду у вашего дома, так что пакуйте вещи.
      - Спасибо, старлей.
      У меня бедлам. Надежда, Вера, Рита и, откуда то взявшаяся сумасшедшая Клавка, упаковывают картины и другие, художественные изделия.
      - И куда это? - рябая Клавка с вытянутым лицом смотрит на связанные полотна.
      - В Барнаул.
      - Далече наверно. Я так дальше монастыря и не ездила. А что там с ними делать будут?
      - Сделаю выставку.
      - Ишь ты как. Значит люди будут ходить и мои картины смотреть. А там город то большой?
      - Очень. Но там еще и приезжих много.
      - Значит много будут смотреть.
      Клавка безобразным жестом скребет подбородок.
      - А чего, доктор, если я все свои вещи вам отдам, там их покажите?
      - Покажу.
      - Я тогда побежала домой.
      Она косолапо пошла в дверь.
      - Доктор, как же вы будете делать выставки? - удивляется Верка. - Вас же от сюда не выпустят.
      - Я должен отсюда уйти. Если выберусь, буду писать об этом месте, показывать выставки, рассказывать людям обо всем.
      - А как же мы?
      - Кто то за вас должен биться. Я и хочу, чтобы вы были как все, все там живущие за проволокой.
      - Это не реально, доктор, - говорит Рита. - Во первых никто от сюда еще не уходил просто так. Во вторых, даже если вы выйдете, вам заткнут рот и не дадут рассказывать об этих местах.
      - Может ты и права. Но если только молчать, и смотреть как издеваются, уничтожают людей, расправляются с тобой, на кой хрен тогда жить. Да я понимаю, что постараются заткнуть рот, может посадят, но не все же люди идиоты, если капля сомнения или правды проникнет в их души, то у меня уже будут помощники и соратники. Ты представляешь, выставка жителей полигона, где люди живут в ужасных условиях, гниют, умирают и пишут такие вещи. Это уже агитация за нас.
      Рита смотрит с сомнением. Верка и Надежда с одобрением в глазах.
      - Я тоже принесу свои самые лучшие вещи, - кивает головой Верка.
      Она тоже исчезает.
      - Не забил ли ты им головы несбывшимися надеждами?
      - Нет.
      - А куда ты все отвезешь?
      - Там у меня в больнице работает один знакомый, теперь тоже доктор. Мы с ним учились вместе. Вот хочу ему подбросить.
      - Не надо ему. Вот возьми письмо, вот адрес моей мамы, пусть привезут все к ней, она сможет пока у себя все сохранить.
      - Спасибо, Риточка.
      В шесть утра у моего дома останавливается машина и тут же словно из под земли появились люди из поселка, они столпились у двери.
      - Что там у тебя, давай грузи, - кричит мне старлей.
      - Сейчас.
      - Доктор, мы тебе поможем, - это дед Тимофей. - Пойдем, - командует он окружившим его людям и рукой зовет их в дом.
      За пол часа машина загружена и мне показалось, что картин и вещей увеличилось, чуть ли не в двое. Я отдаю письмо Риты и адрес ее мамы старлею.
      - Вот отвезешь сюда.
      - Ну ты даешь, старина, надо же как прибарахлился, а всего то живешь, несколько месяцев. Будь спокоен, довезу.
      Днем у меня сидят несколько пациентов и завсегдатаев. Неожиданно приехала развалюха-машина из монастыря. Монахиня робко вошла в кабинет и встала передо мной.
      - Игуменья Аграфена просит вас срочно приехать.
      - Что произошло?
      - Ракета... разорвалась над нами...
      - Шариковая, с пластинами, химическая?
      - Нет..., с огнем... Несколько монахинь пожгло. С пожаром, слава богу, справились...
      - Сволочи, мать их в стенку, что же они делают.
      Монахиня испуганно крестится. У медсестры Надежды от изумления выпал из рук карандаш. Я иду собираю свой чемоданчик.
      Опять машина, противно скрипя изношенными конструкциями, вывозит меня из села.
      В огромном дворе монастыря еще дымится бревенчатое строение. Сам монастырь не пострадал, камень и черепица, спасли его от небесного подарка. Игуменья Аграфена, с испачканным сажей белым воротничком, встретила меня на ступенях.
      - Как это произошло? - после приветствия спросил я.
      - Слава богу, что взрыв был там, метрах в ста от забора. Сначала ухнуло, а потом яркая вспышка и все вокруг залило огнем... Камень забора сдержал силу огня, но все же язык лизнул крышу часовенки. Она в основном и загорелась, три монахини, что там были, в пламени выскочили наружу. Еле погасили на них огонь. Пойдемте, доктор, я их покажу.
      Только одна из них без сознания. Ожоги охватили всю нижнюю часть тела. Я чищу ранки, дезинфицирую пораженные площади и смазываю все мазью Вишневского. Теперь я бессилен, нужно терпение и время для ее лечения. С остальными легче, очаги поражения небольшие, им тоже оказываю помощь.
      Игуменья угощает меня чаем.
      - Говорят, вы картины отправили в Барнаул.
      Ну вот об этом уже все знают.
      - Да, матушка, хочу там показать их людям.
      - Вы здесь нужны, доктор. Кто то должен бороться против этой... военной мерзости.
      - Матушка, надо бороться в миру, а не в этом котле. Здесь дальше проволоки не плюнешь.
      Она красиво, как Кустодиевская купчиха, держит блюдце с чаем и размышляет.
      - Хорошо, будете там, вас же раздавят... Машина подавления такова, что и слова пикнуть не посмеете.
      - Я считаю надо попробовать.
      - Как же вы думаете пробраться туда?
      - Пока еще точного плана у меня нет, но я знаю одно, надо бежать... В отличии от местных, у меня же пока есть паспорт и на первых порах где то можно устроиться, есть друзья, которые может быть и не предадут. Я понимаю, могут объявить всесоюзный розыск, обозвать преступником, но даже если потом и поймают, я хочу успеть написать письма во все общественные организации, министерства, за границу. Хочу устроить передвижную выставку...
      Игуменья качает головой.
      - Что-нибудь не так, матушка.
      - Мне в это мало вериться, но дай вам бог счастья. Если вы действительно хотите спасти нас, я хочу благословить вас на это.
      - Спасибо.
      - Теперь давайте подумаем как исчезнуть от сюда. Разговоры это одно, а организовать бегство это другое, я хочу помочь вам. У меня в Иркутске, служит в православной церкви отец Иоанн, очень хороший человек. Если будет совсем худо, бегите туда. Я дам рекомендательные письма к нему, а дальше все зависит от вас.
      - Хорошо, матушка. Только осталось самое сложное, как выскользнуть от сюда.
      - Есть только один способ..., через полигон.
      - Через полигон?
      - Да. Границы полигона столь огромны, что не все тщательно охраняются. Река Чулым, приток Оби граничит на севере, там постоянных постов нет и как я знаю, ходят только патрульные машины. Закрыты на проволочные заграждения только западные и восточные направления, здесь тоже ходят патрульные машины, но зато имеется больше сюрпризов и сигнализации. На южной части, из-за гористой местности, есть только редкие посты, в основном на дорогах. Где то у меня сохранилась старая карта этого района, на ней есть проходы..., но сохранились ли они, я не знаю.
      - Спасибо, матушка. Тогда только, когда я буду удирать, молитесь за меня, чтобы мне на голову не упала какая-нибудь ракета или не застукали наблюдатели.
      - Это я постараюсь. Посиди здесь, я тебе карту принесу.
      Через двадцать минут она приносит мне сложенную огромную черно белую карту с масштабом 1:2.
      - Вот, это аэросъемки, которые здесь проводили десять лет назад, когда размечали полигон. Только просьба не спеши удирать, хорошо подготовься и выбери момент.
      - Матушка, на карте по мимо наших поселков указано еще несколько других, которых... нет, это же... документ...
      - Десять лет назад действительно это был цветущий край, поля давали хлеб, леса полны живностью, но теперь осталась эта карта, свидетельница прошлой жизни. Полигон сожрал почти все.
      - Я поеду, матушка.
      - Бог тебе в помощь.
      Она перекрестила меня.
      Рита слушает меня напряженно.
      - Она тебе дала карту и благословила?
      - Да.
      - А как же я?
      - Бежим вместе.
      - Я боюсь, боюсь этого непредсказуемого полигона, боюсь ходить по его земле, дышать его воздухом...
      - Решайся. Я тебе ничего не могу гарантировать, здесь нужно рисковать.
      - Можно я подумаю.
      - Думай подумай, только учти, скоро наступит осень, вода и грязь уменьшат наши шансы добраться до реки. Там еще надо найти средства переправы.
      - Но там же могут быть... всякие сюрпризы.
      - Игуменья говорила, что здесь нет часовых. Уже больше десятка лет, как возник полигон, здесь разъезжают патрульные машины. Так что проскочить можно.
      - Боже мой, как я боюсь.
      Она ушла от меня в смятении.
      Старлей вернулся из Барнаула навеселе. Машина подъехала к дому и он, вытащив ящик, заорал.
      - Док, забирай свое барахло. Здесь лекарства, большая часть, что просил.
      - Ну как, передал...
      - Будь спокоен. Вот письмо обратно. Душевная старушка попалась. Мы с ней чаи погоняли, она все переживала, как там Рита. Жалко я за ней раньше не приударил. Красивая баба. Правда, недотрога. Ну ладно, док, не буду тебе мешать, да и мне еще надо с семьей повидаться. Я поехал дальше. Пока, док.
      Грузовик поехал по улице дальше и казалось, что он пьян тоже.
      АВГУСТ
      Старожилы говорят, что в этом году интенсивность падения ракет на жилые районы увеличилась.
      Еле-еле приползла к мед пункту монахиня. Она присела на стул и устало откинулась к стене.
      - Что случилось? - бросилась к ней Надежда.
      - Они, монастырь разрушили...
      - Кто?
      - Ракета в обитель попала...
      - Матушка, жива? - тут же подскочил к ней я.
      - Слава богу, жива.
      - Раненые есть?
      - Есть. Я шла к вам пешком, сказать об этом, последнюю машину загубили.
      Я стал торопливо собираться.
      - Надежда, отмени всех больных. Бинты, йод, обезболивающее, все сюда.
      - Черт, как не хочется идти к полковнику за машиной...
      Командир части был дома и когда я позвонил в его дверь, он вышел на лестницу в халате и тапочках. В квартиру к себе не пустил.
      - Что еще? - недовольно спросил он.
      - Мне нужна машина в монастырь. Там произошел несчастный случай, туда попала ракета и там есть раненые.
      - Чего обращаетесь ко мне. Есть старший медицинской службы майор Молчанов, идите к нему.
      - Полковник, там люди гибнут, а вы меня футболите по разным инстанциям. Не проще позвонить и сказать, чтобы выделили мне дежурную машину.
      Похоже он обозлился.
      - Идите вы в .... Я не на службе, а дома, дайте нормально отдохнуть.
      Тут он повернулся и... захлопнул перед моим носом дверь. Пришлось идти к Молчанову.
      Он уже оправился и выглядел вполне прилично. Челюсть была на месте, но, увидев меня, он на всякий случай прихватил ее рукой.
      - Майор, мне нужна срочно машина в монастырь. Там раненые люди.
      - Санитарная еще вчера послана в Кулунду, остальные не исправны.
      - Дайте дежурную машину части.
      - Это в компетенции командира части. Я не командую строевыми машинами.
      И тут мне захотелось еще раз влепить по этой роже. Я уже размахнулся для удара, как майор резво откинулся назад и скрылся за дверью.
      - Псих, идиот, - вопит он.
      - Я тебе весь дом разнесу, сволочь.
      - Я сейчас вызову патруль.
      - Чихал я на твой патруль.
      Два раза я пытался высадить дверь, но к сожалению она открывалась в сторону лестницы.
      - Если еще раз увижу тебя, разворочу всю харю, - ору на всю лестницу.
      Пришлось убираться ни с чем..
      Прошел по дороге в сторону монастыря километра полтора, когда меня настигает газик. Из него выскакивает капитан с повязкой "патруль" и три солдата со штыками на ремне.
      - Борис Дмитриевич, стойте. Начальник патруля, капитан Синицын.
      - Синицын? Что то я о вас слышал. Ага, вспомнил. Маргарита Андреевна о вас тепло отзывалась.
      Капитан смешался.
      - Извините, но за хулиганские действия, мне приказано задержать вас и отправить на гауптвахту.
      - Капитан, там, в монастыре ранены люди, они нуждаются в моей помощи, если вы меня задержите, некоторые погибнут...
      - Я получил приказ.
      - Иди, ты..., я то думал друзья Риты, мои друзья, а ты... оказался такой же.
      Я повернулся и пошел по дороге дальше. Но тут кто то ударил меня в спину, повалил и солдаты заломили руки.
      Сижу в окружении солдат на заднем сидении газика и с отвращением думаю о том, что произошло. Как же я не смог уберечься, сорвался на этом мерзавце, теперь из-за меня погибнут люди.
      Второй день на "губе". Дверь камеры открылась и появился полковник Семененко.
      - Борис Дмитриевич, вот так встреча. Сегодня утром, когда мне доложили о том, что вы здесь, я не поверил...
      - Меня посадили вчера, когда я узнал, что в монастыре произошло несчастье, транспорт не выделили и задержали в пути.
      - Знаю, знаю, - морщится полковник. - Ужасная трагедия, мы уже послали туда врачей, там действительно несколько монахинь нуждались в медицинской помощи...
      - Много погибло?
      - Не так уж много, человек шесть. Монастырь наполовину разрушен, очень все скверно.
      - Так долго меня здесь будут держать?
      - Я разобрался во всей вашей истории, ошибка вышла. Вы никого не побили, дверь не сломали, ну а то, что ругались матом и грозили кому то рожу разбить, так кто у нас из нетрезвых этого не делает.
      - Я был трезв. На работе не пью.
      - Похвально, однако о том, что вы были пьяны свидетельствуют несколько человек.
      Не срывайся, осторожно.
      - Мне можно идти?
      - Идите, Борис Дмитриевич, идите. Извините нас, если что...
      В мед пункте рев.
      Надежда плачет на плече.
      - Сволочи, это они нарочно.
      - Мне наверно надо все же идти в монастырь.
      - Не ходите, доктор, нас по радио предупредили, что дорога на монастырь перекрыта, там стреляют кассетами... с иглами.
      Врывается Вера.
      - Доктор, вы уже здесь. Знаете новость. Сегодня было такое... такое.
      - Не томи, говори.
      - На разводе, перед всей частью, Маргарита Андреевна влепила пощечину капитану Синицыну. Все стояли как немые, никто слова не сказал, даже командир части. Потом, Маргарита Андреевна сказала ему "подлец" и ушла.
      - Вот почему они поспешили меня сегодня выпустить. Что же все таки твориться в монастыре?
      - Не знаем, сведений нет.
      Прибежал дед Тимофей.
      - Я так и знал, что долго держать не будут, попался мне этот лейтенантик... Павлов, я ему прямо все и выложил. "Пьянь, говорю, паршивая, хорошего человека сгубить хотите, да я ваши сраные казармы сожгу, если хоть ногтем заденете..." Он от меня как заяц по кустам удирал.
      В приемную стал набираться народ. Все обсуждали происшедшее, а воинственный дед Тимофей призывал всех на баррикады.
      Вечером пришла уставшая Рита.
      Она молча прижалась ко мне и затихла.
      - Тебе здорово досталось..., - тихо говорю ей.
      - Досталось. Полчаса тому назад приезжал в школу полковник Семененко, пытался сделать мне внушение...
      - Это за пощечину?
      - За нее. Всегда чего то боялась, а сегодня вдруг... наорала на него.
      - Как же ты набралась храбрости, прийти на развод и сделать такое?
      - Сама не знаю.
      - Как теперь Синицын переживет такое?
      - А мне наплевать.
      - Ты у меня останешься?
      - Да.
      Опять у командира части. Сегодня он в хорошем настроении.
      - Ну, доктор, у вас столько защитников, не ожидал. А девушка то, так влепила при всех капитану, что похоже тот свихнулся. Самое удивительное, многие офицеры и гражданские заступились за вас.
      - Наверно, со мной поступили весьма несправедливо и все это поняли.
      - А вы считаете, что бузить это справедливо?
      - Разве при последнем разговоре с вами, вы почувствовали, что я пьян?
      - Не похоже...
      - А мне полковник Семененко сказал, что я был пьян, меня за это и посадили...
      - Может вы после меня, того... напились.
      - Нет, после вас мне хотелось опять набить рожу майору Молчанову, ведь вы послали меня к нему.
      - Не дал машины, стервец?
      - Нет.
      Как будто не знает. Полковник улыбается, словно съел поросенка.
      - Не сердитесь, доктор, ваш арест и так взбудоражил весь полигон. Я уже дал нагоняй Молчанову и остальным. Давайте поспорим, я отгадаю зачем вы ко мне пришли?
      - Опять на пол литра, согласен.
      - Вам надо съездить в монастырь.
      - Правильно. Пол литра с меня, но так как вы задолжали мне в тот раз, то мы в квите. Машину дадите?
      - Нет.
      - Почему?
      - Мы получили с полигона номер два, где запускают ракеты, заявку на использование нашей территории, теперь этот район, где дорога к монастырю, весьма опасен.
      - Но почему этот район, ведь это же малая часть полигона.
      - Это кассетное оружие и его радиус действия непредсказуемый.
      - Когда же можно будет совершить поездку в монастырь?
      - Дня через два.
      Сегодня в клубе танцы. Рита, Вера и я пришли в самый разгар вечера.
      - Разрешите вас первой пригласить на танец, - шутливо обращаюсь к Вере.
      Та важно кивает головой и подает мне руку. В этот момент кто то останавливается передо мной и преграждает путь.
      - Доктор, пойдемте ко мне домой, у меня жена...
      - Лейтенант Круглов?
      - У меня жена рожает...
      Эта тяжелая ноша врача, делать свою работу в любое время суток.
      - Вера, извини, первый танец не получился. Беги к Надежде пусть она возьмет все что нужно для родов, она знает что... и идет в дом к лейтенанту Круглову.
      Верка улетучивается.
      - Я пойду с вами, доктор, - умоляюще смотрит на меня Рита.
      - Пошли.
      Мы почти бежим за лейтенантом.
      - А чего вы в госпиталь не обратились? - на ходу спрашивает Круглова, Рита.
      - Да ну их. Им же все надо исследовать. Ребенка бы продержали целый месяц в палате, взяв у него столько анализов и крови, что нормальный бы человек не выдержал. Я хочу, чтобы у меня было все спокойно.
      Пришла Надежда с саквояжем и тут же начала командовать, выпихнув мужиков на лестницу, потом начала готовить роженицу, изуродованное животом, юное создание.
      - Потерпи, Клавочка, сейчас, все будет хорошо.
      Рита прижалась к стенке и испуганно смотрит на все процедуры. Клавочка начинает кричать...
      - По тужься, родная, по тужься, - ласково просит Надежда.
      Женщина воет. Наконец показался плод и мы с Надеждой принимаем его. Я поднимаю его за ноги и даю ему шлепка, тот час же по комнате раздается детский плач...
      Рита все никак не может успокоится.
      - Это же так удивительно, на моих глазах родился человек.
      - Лучше ложись спать, время около пяти.
      - Знаешь, я не хочу здесь рожать, только там... Хочу, чтобы мой ребенок был свободным.
      - Обязательно родишь там.
      Капитан Синицын пришел ко мне в медпункт утром, когда еще никто из пациентов не зашел на прием, он сидит у меня в комнате и, понурив голову, рассказывает.
      - Я знаю, вы Борис Дмитриевич, порядочный человек, но я в этой истории оказался подонком. Понимаете, я получил приказ, при-каз..., и как военный человек его должен исполнять. С другой стороны, там в монастыре гибли люди, которым нужна помощь и эту помощь они своевременно не получили. Я потом основательно разобрался в этом вопросе и узнал, что по моей вине погибло четыре монахини... Но приказ..., я исполнял приказ, - в отчаянии твердит он.
      - Сколько же всего погибло людей при взрыве?
      - Двенадцать.
      - Мне полковник Семененко сказал - шесть.
      - Врет он. Пол монастыря рухнуло от вакуумной бомбы. Большинство раненых оказалось с разорванными легкими.
      - Скажите, капитан, вы военный, почему военные ненавидят гражданское поселение? Почему погибло около десятка поселков, недавно Камышевка, почему страдает монастырь, кто следующий?
      Он сидит понурив голову.
      - Этот полигон - лаборатория. Здесь исследуется не только военная техника, но и ее действие на население. Сначала исследовались методы уничтожения зверей, птиц, деревьев, растений, земли, теперь когда это все уничтожено, пришли ближе к поселкам, подобрались к людям.
      - Капитан, но это же варварство, уничтожать свой народ.
      - Это варварство у нас с начала семнадцатого года и неизвестно когда кончится.
      - Выходит, что и вы участник этой бойни.
      - После этой истории с вами, выходит, да.
      - Что вы будете делать дальше?
      - Не знаю, стреляться не собираюсь, но и служить уже так как раньше не могу. Но этот вопрос, я бы хотел задать и вам. Что вы, будете делать потом?
      - Я должен уйти за проволоку и рассказать всему миру, что здесь творится.
      Капитан напряженно думает.
      - Риту с собой возьмете? - неожиданно спрашивает он.
      - Да.
      - Я не осуждаю ее, все сделано правильно. Она правильно влепила мне пощечину перед всеми, но то что она меня никогда не простит этот позорный поступок уже ясно. Эта история будет на мне висеть более тяжким грузом, чем смерть тех монашек. В отношении того, чтобы вы сбежали..., я за.
      Внизу заскрипели двери и взволнованный голос Надежды позвал.
      - Доктор, спуститесь вниз.
      Мне не пришлось ехать в монастырь, монастырь сам пришел ко мне.
      Шесть, замученных дорогой, монахинь пришли в мой медпункт.
      - Дайте воды, доктор, - попросила старшая из них и упала в кресло.
      Остальные безучастно расползлись по приемной и завалились кто куда. Старшая жадно пьет воду потом отрывается от стакана.
      - Доктор, монастыря больше нет.
      - Как нет?
      - Мы ушли из него последние.
      - А где мать игуменья?
      - Умерла она, царствие ей небесное. Перед смертью просила меня зайти к вам и передать вот этот сверток...
      Я раскрываю его и вижу старенькую потертую библию.
      ...- И еще она сказала, что следующим будет Комарово, а потом вы. Она просила, чтобы вы рассказали всему миру, что здесь происходит.
      - Что же там, у вас случилось?
      - Газы, они сбросили на нас ракету с газом. Мы сначала не поняли, что это такое, чуть горьковатый воздух, а потом несколько послушниц схватились за животы и их с кровью начало выворачивать наизнанку. Спаслись только те, кто работал в подвале. Когда я выскочила на верх, ветерок уже разнес ядовитый воздух, а наши монахини корчились на земле. Тут я нашла и игуменью, она просила меня забрать всех живых и придти к вам.
      - Это все?
      - Нас было больше, но дорогу простреливали и половину послушниц мы потеряли. Среди нас трое раненых. Вон Ксения, почти до половины напичкана железом.
      Она кивает на лежащую в углу монахиню и я узнаю мою ассистентку при родах...
      - Надежда, срочно готовь стол, будем оперировать здесь.
      - Что же мы делаем, боже мой, - сзади меня, прислонившись к косяку, стоит капитан Синицын.
      Вытащил из сестры Ксении 24 иглы. Ей повезло, веер железа пронесся снизу и зацепил ноги и мягкие места. Она лежит на животе сжав губы и неподвижно смотрит в стеклянный шкафчик. Осталось еще две иглы, вошедших в икру ноги очень глубоко.
      - Вы легко отделались, сестра.
      Наконец губы ее разжимаются.
      - Ольга.... Ольга приняла на себя все. Она шла впереди.
      - А где Ольга?
      - Осталась на дороге.
      - Она... погибла?
      - Да, и не только она. Там лежит много наших сестер.
      Губы опять плотно сжаты и я понял, что больше с нее ничего не вытянешь. Первую иглу вытащил легко, протолкнув ее вперед, насквозь через мышцу. Вторая, по видимому уперлась в кость и пришлось расковыривать ранку чтобы оголить утолщенный верх иглы.
      С другими монахинями легче. Они отделались по несколько иголок.
      - Надя, куда их деть?
      - К деду Трофиму отправим. У него дом пустует, пусть поселятся.
      - А он... Ты с ним говорила?
      - Нет. Но он хоть поворчит, все поймет.
      Вечером я пошел к Рите. Просидел у нее минут сорок, а когда вернулся домой, то обнаружил, что в мед пункте был обыск. Нет, я не видел кто его делал и сколько человек участвовало в этом. Шарили среди лекарств, в моем столе, неряшливо заправленная картотека, говорила, что ее изучали, а может быть и фотографировали. Пришел к себе наверх, а там все вещи переставлены. В чемодане полный беспорядок, книги перемешаны. Но самое важное, пропала карта, которую мне подарила игуменья и рекомендательное письмо к Иоанну.
      Утром спросил Надежду.
      - Ты вчера уходила от сюда последней, никого рядом с домом не видела?
      - Нет. А что?
      - Кто то побывал в моем кабинете и наверху.
      - Ах...
      Она присела на стул и хватилась за грудь.
      - Чего-нибудь пропало? - спросила она
      - Да. Подарок игуменьи.
      - Это они... Только они...
      - Кто?
      Надежда безнадежно махнула рукой.
      Верка пришла ко мне, как заговорщик.
      - Доктор, я была на почте и там встретила капитана Синицына, того самого, кому Маргарита Андреевна дала пощечину. Он хочет встретится с вами.
      - Когда?
      - Сегодня в восемь вечера у меня...
      - Что? У тебя? Ничего не понимаю.
      - Капитан сказал, что у него дома нельзя, у вас тоже, кафе, столовые для таких встреч невозможны, я и предложила свой дом. Вернее не дом, а сарай где работаю.
      - Ну и конспираторы.
      Капитан пришел раньше. Он ходил по полупустой мастерской и когда я вошел, кивнул мне и сел верхом на стул.
      - Вера талантлива, до чертиков, - он кивнул на рисунки и разрисованные вещи.
      - Она мне подарила часть своих произведений.
      - Правильно сделала. Доктор, я вызвал вас, чтобы предупредить. Против вас заводится дело. Здесь, на полигоне нет суда, бог и царь сам командир части, но здесь нет и справедливости. Судить вас может быть не будут, а вот тихо где-нибудь прикончить, это могут.
      - За что же, интересно, я попал в такую немилость?
      - Они видят в вас самого опасного противника. Получилось так, что жители всего полигона считают вас своим лидером, а это то для военных очень опасно. Поэтому у нашего общего знакомого, полковника Семененко, возник план вашего уничтожения.
      - Простите, капитан, вы работаете с ним?
      - Нет, я работаю в оперативном управлении, поэтому многое вижу и знаю. Так вот, у нас планируется небольшой налет ракет на поселок Комарово.
      - У вас в управлении? Вы сами разработчик?
      - Мой отдел действительно разрабатывает целевые точки падения ракет, анализирует результаты действия зарядов и начинок головок ракет, занимается исследованием и локализацией зараженных очагов.
      - Значит гибель монастыря, Камышевки, тоже ваше дело?
      - В какой то степени, да. Доктор, не надо спешить с выводами. Я понимаю вы сейчас считаете меня самым отъявленным негодяем. Сегодня я сломался. Понимаете, мне на все наплевать.
      - А когда погибла Камышевка, это вы направили туда ракеты с нервно-паралитическим газом?
      - Это был приказ...
      Синицын замолчал и тоскливо посмотрел на раскрашенного Ваньку-встаньку. Он дрожащим пальцем толкнул его и тот, звякнув колокольчиком, по идиотски замотал головой.
      - Понимаете, мне только последнее время как просветление пришло. Особенно после инцидента на плацу. Ведь все офицеры знали, чем я занимаюсь и приняли эту пощечину как соответствующую своему значению. Мне же объявлен бойкот, только начальник части и секретного отдела еще поддерживают со мной отношения...
      - Хорошо, так что же там замыслил ваш отдел и полковник Семененко?
      - Налет на Комарова будет 27 августа. Запустят ракету с легочным микробом Ц1. Против него у нас нет сыворотки, передается он воздушным путем и в соответствии с инструкцией, зараженные участи должны быть обработаны огнем в течении 24 часов. Вас заманят туда и сожгут вместе со всеми.
      - Уже был аналогичный вариант с Камышевкой.
      - Там был газ и всем было ясно, что он творит, а здесь неизвестная биобомба, после взрыва, симптомы один, у человека вдруг ни с того, ни с чего идет горлом кровь и он умирает. Там вы шокировали всех, вырубив Молчанова и никто вовремя не получил сразу соответствующего приказа о ликвидации поселка. Здесь этого не будет.
      - Изменить что-нибудь можно?
      - Нет. Координаты уже введены в компьютер. Ошибка попадания в цель может составлять 400-500 метров. Невидимое облако расходится в радиусе 500 метров...
      - Знаете, капитан, я хочу вам поверить. Чтобы вы посоветовали мне в этом случае?
      - Бежать.
      - Бросив их. Там же триста дворов.
      - Вы их уже не спасете.
      - Надо спасти, - я задумался, выискивая варианты, но так ничего не найдя, спросил. - А как бежать, кругом охрана, проволока...?
      - Путь один, через речку Чулым.
      - Через полигон, не зная дороги? У меня в мед пункте недавно был обыск и выкрали карту этого района, подаренную игуменьей.
      - Я знаю, она у Семененко. Сейчас карта проходит экспертизу... Если вы согласны бежать, я постараюсь помочь всем чем могу.
      - Хорошо, когда эта идея у меня перевариться окончательно, я вам сообщу. Надеюсь вы не откажитесь от своих слов?
      - Нет. Слово офицера.
      Чтобы не подводить Синицына, я не сообщил ни кому, о том что мне он рассказал. Мысль о предстоящей трагедии не давала мне спать. Однажды, обедая в столовой, я натолкнулся на лейтенанта Круглова.
      - Приветствую, лейтенант.
      - Здравствуйте, доктор.
      - Как себя чувствует жена, ребенок?
      - Все в порядке. Вы знаете, мне попало от начальства за то, что вы приняли роды. Они очень возмущены, что Клава не пошла в госпиталь.
      - Не важно, кто принял роды, важно, что все хорошо.
      - Конечно, но все равно и я, и Клава довольны, что не попали туда.
      - Слушай, Саша, помоги мне достать костюм химзащиты и хорошую маску.
      - Запросто. Я сегодня ее вам и занесу.
      - Скажи, а до Комарово, есть какой-нибудь транспорт?
      - Попутные машины ходят редко. Постоянно ходит телега с продуктами.
      - Точно, я же на ней уже ездил.
      - Туда собираетесь?
      - Да. Надо проверить некоторых пациентов.
      Двадцать шестого августа я выехал в Комарово, на телеге, с продовольствием для магазина. Взвалил туда сумку с необходимыми принадлежностями и запакованный костюм химзащиты. Тот же мужик, уважительно приподнял кепку и спросил.
      - К нам, доктор?
      - Да.
      - Садитесь тут есть свободное место, моя кобыла не очень то спешит.
      - Я знаю.
      - Надолго к нам?
      - Нужно провести осмотр детей.
      - Хорошее дело, а то у нас мрут ребятишки. Вот лет десять тому назад, в каждом дворе было по три - четыре ребенка, а теперь нету ти. Дай бог, один будет и то через два двора. Худосочный стал народец, молодых мало и детей мало.
      - Наверно полигон влияет?
      - А хрен его знает, толи полигон, толи бабы омужичились, но ни семей, ни детей.
      Я запрыгиваю на свободный угол телеги и прижимаюсь к ящику. Мужик хлестнул кобылу.
      - А ну пошла, стерва.
      Староста, рябой, волосатый мужчина, принял меня в своей избе.
      - Привет, доктор.
      - Здравствуйте, Валериан Иванович.
      - Никак опять что то произошло, вы так зря сюда не приезжаете.
      - Да произошло. Завтра на ваш поселок... во общем один человек сообщил мне, что в компьютер по ошибке занесены координаты вашего поселка и теперь возможно несчастье, ракета может упасть в заданную точку.
      - Этого не могет быть, доктор. Что за человек сообщил вам об этом?
      - Неважно кто, важно то, что этому товарищу можно верить.
      - Не знаю, доктор. Я в такую чушь поверить не могу. Командир части мой хороший друг и никогда позволит спустить ракету на нас.
      Я в отчаянии. Этого мастодонта не сломать.
      - Хорошо. Поверите мне хоть немножко, хотя бы закройте магазин, чтобы народ возле него в этот день не шатался.
      - Глупости. Не баламутьте людей, они вам голову за это оторвут.
      - Валериан Иванович, недавно стерли с лица землю Камышевку, женский монастырь. Неужели вы не понимаете, что следующая ваша очередь?
      Староста поскреб свою бороду.
      - Лучше лечите людей, доктор.
      Все ясно.
      До конца дня заходил в каждый дом и прямо умолял матерей завтра, не отпускать детей на улицу, чтобы дома держали взаперти и сами не выходили. Все вежливо соглашались. Какой же будет завтра день, поверят мне люди или нет? Староста мне точно напакостит и мало того, раз он друг командира части, накапает на меня, правда... если останется жив.
      Поздно вечером, я остановился в доме Пашки, того самого мальчонки, которого пытался вылечить от экземы. Сам парнишка болтался по поселку, а я напросился у его матери на ночь. Часов в десять вечера в дом ворвался Пашка.
      - Дядя доктор, там староста собрал у себя перед крыльцом мужиков и говорил им о вас плохо. Говорил, чтобы не слушали вас и что вы сошли с ума.
      - Подслушал что ли?
      - Так, перед домом же, кто был на улице, тот и слыхал.
      - Завтра будет тяжелый день, Пашка.
      - Это по поводу ракеты?
      - Да.
      - Так их эвона сколько кругом падает, наши привыкшие.
      - Это особая ракета. Она с инфекцией.
      - Ну и что? В прошлом году с ипритом была, правда недалеко от поселка шлепнулась, тетку Катю и ее дочку в раз прожгло, а плотника Гаврилу, когда он их после смерти в гроб укладывал, все руки до костей съело. Иприт то наверно хуже вашей ...фекции.
      - А где Гаврила живет.
      - Так он как в госпиталь попал, так еще из него и не вышел.
      - Ладно, малыш, ты то хочешь быть здоровым?
      - Конечно.
      - Так надо всегда слушаться доктору и доверять ему.
      - Так это же нашему старосте сказало несколько мужиков.
      - А он что?
      - Ой как он ругался, сказал, что военные и так нам милость оказывают, кормят, поят, а тут не хватало чтобы мы совсем без всего остались. А вас обозвал шарла...та...ном, во как.
      - Завтра день покажет.
      Я проснулся когда солнце поднялось.
      - Сколько время?
      Пашка, взглянул на ходики.
      - Десять уже.
      - Чего же меня не разбудили?
      - Так вы же не просили.
      Мне дали поесть варенной картошки и крепкого чая. После завтрака, мы с Пашкой сели у окна и с тоской смотрели на улицу. Все же некоторые не послушались меня. То тут , то там иногда пробегали по улице фигуры взрослых и детей.
      До чего же занудно летит время. Пашка все рвется на улицу и с трудом заговариваю его. В два часа дня, вдруг земля вздрогнула.
      - Назад, - я схватил в охапку Пашку и оттащил от окна.
      Мать о он со страхом смотрели на меня, а я спешно натягивал костюм химзащиты.
      - У вас есть какие-нибудь марлевые повязки на лицо? - спрашиваю их.
      - Да, - мать достает из комода два респиратора. - Вот, нам выдавали, давно правда.
      - Одевайте, из дома ни шагу.
      Я одел костюм, маску и пошел к дверям.
      Поразительная тишина над поселком. На улице уже ни души. Долго обхожу поселок, пока на одном из огородов не обнаруживаю длинный корпус ракеты. Рядом яма от взрыва. Начинаю методичный обход поселка. Меньше половины домов все же заражены. В них одни трупы, будучи еще живыми они перезаражали друг друга и теперь лежали во всех углах изб в неестественных позах.
      Сам староста жив, он испугано хлопал на меня глазами, когда я ввалился в его избу.
      - Ну что, сволочь, убедился, - говорю ему.
      - Так это...
      - Там в западной стороне поселка, почти все семьи погибли. Это на твоей совести, подонок.
      Повернулся и ушел разбираться дальше.
      Через час приехали солдаты, они оцепили поселок. Несколько военных, одетых в защитные костюмы, двинулись по улице. Я к ним вышел из-за угла дома.
      - Здравствуйте, майор.
      - Доктор?
      - Да я, майор.
      - А мы вас потеряли там, в Глушково.
      - Я со вчерашнего дня здесь. В той стороне поселка сегодня в два часа упала ракета с непонятной инфекцией. В нескольких домах погибли люди. В других, похоже они будут жить.
      - Село надо сжечь
      - Майор, вы опять начинаете свои садистские теории. У вас короткая память, небось забыли, что за вами долг...
      - Какой еще долг?
      - Я должен был набить рожу за то, что вы не дали мне машину в монастырь.
      Молчанов отшатывается.
      - Вы псих, доктор.
      - Ну нет.
      Я делаю к нему шаг и вдруг срываю маску с лица. Глаза майора полны ужаса, рот скривился от страха, он тянет руки к губам.
      - Что ты сделал, мерзавец, - орет он.
      - Это первый этап, теперь ты получишь должок.
      Замахиваюсь рукой, но тут майор изогнулся, рванулся в сторону и побежал к оцеплению.
      - Не пускайте его, он болен, - пытаюсь прокричать солдатам, через свою маску.
      - Отставить, доктор, - приказывает мне один из защитных костюмов.
      - Боже ты мой, полковник Семененко.
      - А ведь я еще вчера догадался, что вы здесь, доктор.
      - Я приехал вчера, обследовать поселок.
      - Ну-ну. Этот, - он кивает на Молчанова, - которого действительно солдаты не подпустили к цепи, - будет жить?
      - Будет, мразь живуча.
      - Считаете, что уже инфекция кончилась?
      - Похоже она разносится по воздуху, а ветер с востока, все пошло за поселок.
      - Здесь со мной несколько врачей, вы не проводите нас, не покажите, где погибли люди.
      - Пошли.
      Я вожу их по избам, где сопровождавшие нас люди осматривают умерших.
      Один из них вдруг говорит.
      - Дерьмовая работа... полковник, эти зараженные избы сжечь. Остальной поселок продезинфицировать, на всякий случай. Всех оставшихся жителей выдержать в карантине.
      - Слушаюсь.
      Костюмы уходят, со мной остается Семененко.
      - Признайтесь доктор, вы предупредили этих...
      - Кого, полковник?
      - Этих... из управления.
      - Я, - пытаюсь соврать ему.
      - Так. Ну, а вы от куда узнали, о том что в этот день будет запущена ракета?
      - Интуиция.
      - Ну-ну. Пошли, доктор, к оцеплению, вызовем пожарные машины. Огнеметы у нас есть, чтобы остальная деревня не сгорела, нужно их дождаться.
      К вечеру сожгли дома с умершими. За это время, пожарные машины облили поселок какой то гадостью.
      - Это тоже отрава? - спросил я полковника вечером, когда он явился ко мне в Пашкин дом.
      - Вы про что?
      - Про эти дегазационные растворы.
      - А это... Ерунда, немного щелочи в воде.
      - Обошли поселок?
      - Обошел. Здорово вы здесь поработали. Нас теперь ненавидят, как никогда.
      - Разве это я виноват? Ракету то запускал не я.
      - Не вы. Но я вообще то..., вообще... вас можно отдать под трибунал.
      - За что же, полковник? - усмехаюсь я.
      - За убийство.
      - Уж не Молчанов ли умер?
      - Нет. Погиб староста поселка.
      - Вот не ожидал, это же ваш человек.
      - Не смейтесь. Он повесился в сарае и оставил записку с пояснением, почему это сделал. Оказывается из-за вас.
      - Если бы вы мне не рассказали о записке, я бы подумал, что вы его на тот свет отправили сами.
      - Чего вы ершитесь, над чем смеетесь, доктор. Плакать надо.
      - Полковник, я ведь понимаю старосту, ему с полигона не выехать, а смерть жителей поселка, ему близкие родственники не простят. Когда он со мной последний раз говорил, то все время подчеркивал, что лучших друзей, чем вас полковник и начальника части он не знает. Он вам так верил, что провел массовую агитацию в поселке против меня, он верил в вашу непогрешимость и эта ракета была для него большим ударом. Похоже все прошедшее не из-за меня.
      - Командир части всегда восхищался вами, доктор. Он все время хотел вас видеть в своей команде и даже предлагал, призвать вас на службу. Я пожалуй поддержу его инициативу. Вам надо быть у нас, доктор.
      - Я этого не хочу.
      - А вас спрашивать не будут, призовут из резерва и все.
      Похоже он здорово разозлился, даже не попрощался ни с кем, так и выскочил за дверь.
      ОКТЯБРЬ
      Кончился почти месячный карантин, я выезжаю в Глушково опять на телеге. Теперь возчиком молодой парень, лет восемнадцати.
      - Эй, приятель, ты не тетки Клавдии сын?
      - Ага.
      - Звать то как?
      - Фома...
      - Скажи мне, Фома, а где старый возчик.
      - Помер он. Как ента штука упала, так и помер.
      - Странно, я тогда обошел все дома, но ни в одном его не видел.
      - Так у магазина помер же.
      - Как у магазина, у магазина я тоже никого не видел.
      - Он спал на ступеньках и не пошевелился, когда был взрыв, так там и умер, а после, дед Митроха пришел, взвалил его на плечи и унес.
      Теперь я вспоминаю, дом деда тоже был заражен, его сожгли вместе с детьми и бабкой.
      Телега ползет по военному городку. Я забираю свой чемоданчик и направляюсь в сторону Глушково. Рядом со мной останавливается газик, открывается дверь и появляется голова командира части.
      - Доктор, вы куда?
      - Домой, в Глушково.
      - Садитесь, я подвезу.
      - Да здесь рядом...
      - Садись, садись...
      Я забираюсь на заднее сидение. Машина трогается.
      - Вы здорово потрудились в Комарово, доктор. Командование выражает вам благодарность.
      - Спасибо.
      - Однако, у меня вызывает беспокойство ваши отношения с майором Молчановым. Я уже раз беседовал с вами по этому поводу и подумал, что вы благоразумно остановитесь, но последние события показывают, что раскол между вами еще больше углубился и принял угрожающие размеры.
      - Полковник, как вы думаете, за что меня посадили на гауптвахту, когда я отправлялся лечить монахинь в монастырь?
      - Это было недоразумение и майора Молчанова я наказал. Он просто не понял, что долг врача превыше всего...
      - Спасибо, полковник, а то он ляпнул при всех, ну этих... начальников, которые приехали в Комарово, что никого здесь в живых оставлять нельзя, все надо сжечь. Вот за то, что он не хотел выполнить долг врача, я ему чуть не съездил по физиономии еще раз. Может быть действительно здесь возник конфликт с угрожающими размерами, я согласен его сгладить и хочу пожертвовать в этом случае собой. Вышлите меня вон с полигона.
      - Мда... Никуда я вас не отпущу, доктор. А с майором я еще раз, но последний, проведу соответствующую беседу. Мы кажется уже приехали, доктор. До новых встреч.
      - Доктор, - Надежда меня расцеловала, - будь то целый год не видела. Мы так вас ждали...
      - Я там тоже вас вспоминал. Как у вас дела? Есть какие-нибудь новости? Там нам даже радио вырубили, а о газетах даже говорить нечего.
      - Ой, тут без вас что было... Приезжала комиссия из центра, разбиралась с жизнью на полигоне. Попало командиру части и начальнику секретной части Семененко за то, что утекли какие то секреты. А капитана Синицына и деда Тимофея арестовали и увезли туда... за проволоку.
      - За что же деда?
      - Он какое то письмо написал и передал в комиссию.
      - Темнишь, Надежда, дед сам грамотного письма написать бы не смог.
      - Ну конечно, ему помогали, я, Вера, Рита, другие жители.
      - Та что вы там написали?
      - Все, о полигоне, о гибели Камышевки, поселков, монастыря, о том, что нас держат здесь как в тюрьме.
      - Вы сами то понимаете, какая опасность нависла над вами. Ведь там не идиоты, там тоже понимают, что дед не мог составить такого письма сам. Если его расколют, то могут приехать и за вами.
      - Ой, мамочка, я об этом как то и не подумала.
      В кабинет ворвалась Рита и сразу повисла на мне.
      - Боря, вернулся наконец.
      - Вернулся.
      Я целую ее носик, глаза, губы.
      - Хватит, - шепчет Рита, - рядом Надя и сейчас сюда прибежит целая орава посетителей.
      Надежда отвернулась и делала вид, что протирает шкаф. Я с сожалением отстраняюсь от нее.
      - Капитан то, молодец.
      - Ты о Синицыне?
      - Да. Это он мне сказал, что в Комарово запустят ракету с вирусом. Похоже, что это он так же вызвал сюда комиссию и спас этим не только жителей поселка, но и меня.
      - Так ты выходит все знал и никому ничего не говорил.
      - Я не имел право никому ничего говорить. Я надеялся, что он нам поможет бежать за проволоку, капитан обещал...
      - Значит вы поддерживали друг с другом связь и я этого не знала.
      - Так было надо, Рита.
      - Надо же, а я то думала...
      - Ты из школы удрала?
      - Боря ты все перепутал, сегодня воскресение, занятий нет. Я увидела газик проезжает по поселку и решила, что тебя привезли. Так оно и есть.
      - Значит сегодня гуляем?
      - Сначала приведи себя в порядок.
      - Уговорила.
      Я целую ее в носик и иду к лестнице.
      В этот день мы не развлеклись на танцплощадке. Вечером пришла Вера, Клава, несколько друзей, Надежда и Рита остались, чтобы послушать мою одиссею. Мы пили чай, ели пряники, купленные в местном магазине, говорили о нашем маленьком полигонном мирке и мечтали о другой жизни, там за проволокой
      Неделя затишья. Полигон живет своей жизнью. Вместо капитана Синицына прислали замену. Новый начальник оперативного отдела похож на обезьяну, покатый узкий лоб, густые брови, вдавленные глаза и челюсти выдвинутые вперед.
      - Так это вы и есть доктор из мед пункта? - задал он мне первый вопрос, когда увидел меня в столовой.
      - Да это я.
      - Давайте знакомиться, я майор Кондратьев.
      - Борис Дмитриевич.
      - Вас все зовут просто, доктор. Давайте я вас в дальнейшем так буду звать.
      - Я не против.
      - Доктор, я хочу поговорить с вами о тех событиях, которые произошли последний раз в Комарово.
      - Прямо здесь?
      - А чего нам шататься по кабинетам, вон свободный столик, сейчас возьмем по подносу и пойдем туда.
      Мы сидим за столиком и уплетаем гречневую кашу с подливкой, единственное блюдо, которое есть в столовой.
      - Так о чем вы меня хотели спросить?
      - О вирусе. По моим данным вирус Ц1 должен развеяться после разрыва головки ракеты, во все стороны примерно на равное расстояние. Проникающее свойство микробов даже в полузамкнутые объемы, через щель в один миллиметр, примерно, с десяток в секунду. Что же произошло? Почему же в закрытые избы вирус не проник.
      - Все просто, майор. Вы не учли разницу температур и давления на улице и в избе. Когда произошел взрыв, взрывная волна, ненасыщенная вирусом, пошла первой, за ней шло смешение пластов воздуха с уже стремящимися за ней микробами от земли и сверху, вот тут то температура и давление сразу упали. Теплый воздух избы просто стал выдавливаться наружу, не давая поступление вируса внутрь.
      - Хорошо, но были все таки некоторые закрытые избы, в которые вирус проник.
      - Не было таких, это те дома, которые стояли рядом с воронкой. Там ударная волна разнесла окна, двери, даже сами избы и втянула за собой внутрь смертоносный воздух.
      Майор жует пищу и его шарики усиленно перемалывают мою галиматью.
      - Очень интересно, доктор. Я понял самое важное, что вирус Ц1 не стойкий. Его применять не стоит. А с газом, почему он в Камышевке не всех взял? Там же должна быть стопроцентная смерть. Ракета там шлепнулась удачно.
      - Меня коробят этим фразы: "...стопроцентная смерть..., ...шлепнулась удачно." Я надеюсь вы не умышленно ракету направили туда.
      - Да, да, я оговорился. Но меня обвинять не в чем, в тот момент на полигоне я не был.
      - Мне также трудно оценить, что произошло в поселке. Я прибыл в Камышевку очень поздно.
      - Ну что же, доктор, спасибо за беседу.
      Майор допивает чай и, взяв поднос, уходит к мойке.
      В медпункте переполох. Прибыл дед Тимофей. Он сидит в приемной на стуле, а вокруг женщины и дети слушают его необычное путешествие за проволоку.
      - Доктор, - меня увидела первая Надежда, - дед вернулся.
      - Вижу. Здравствуй, Тимофей.
      Я протягиваю ему руку, но он испуганно отшатывается.
      - Прости меня, доктор, предал я тебя. Стали меня допрашивать и все, что о тебе знаю, что ты говорил, все передал им...
      - Успокойся, дед. Ты уже пришел сюда и это хорошо. Не прятался по углам, а сказал мне правду.
      Один глаз деда моргает.
      - Лучше расскажи нам все, - продолжаю я. - Как там за проволокой?
      - Я уже здесь почти все рассказал, но для тебя, доктор, повторю.
      И дед стал рассказывать мне с того момента, как в Глушково приехала комиссия, как они составили петицию и он вызвался передать ее вновь прибывшему начальству.
      - Меня здесь арестовали и отвезли в тюрьму в Кулунду, - дед вытер глаз, - там стали спрашивать, но сначала сделали укол и я все выдал. Что ни вопрос, не могу молчать. Так и хочется все выложить и выкладывал... Потом опять посадили в машину и привезли сюда.
      - Все нормально, дед. Ты ничего нового им не сообщил. Они знают обо мне больше, чем даже я знаю себя.
      - Конечно, Тимофей, - выступила Надежда, - они из тебя ничего такого и не выкачали. Подержали в Кулунде, а потом поняли, что оставлять тебя среди заключенных опасно, а вдруг все узнают, что здесь творится и спешно вернули сюда. Я правильно говорю, доктор?
      - Все так и было.
      Дед вроде успокоился. Он заторопился домой и Верка решила его проводить.
      Опять рано утром в медпункт пожаловал полковник Семененко.
      - Доктор, проезжал мимо и решил зайти на огонек. Разрешите войти?
      - Пожалуйста, полковник.
      Он неторопливо садится на стул и закидывает ногу за ногу.
      - Я ведь зачем пришел? Сообщить вам, доктор, неприятную вещь. Больше не надо ездить в Комарово...
      - Что?
      - Комарово больше нет.
      Все во мне клокочет от ярости, мне хочется всадить в это лицо кулаком.
      - Почему меня не вызвали? - задыхаюсь я.
      - Только не подумайте, что мы здесь виноваты. Три дня тому назад был дождь, помните?
      - По моему здесь ничего не было.
      - Ах, да. Дождь был только там. К сожалению, доктор, дождь то был не простой, он был отравлен.
      - Вы... вы его отравили...
      - Нет, нет, нет... Мы здесь не виноваты. Комиссия определила в чем дело. В центральном районе полигона был смерч, он захватил пыль с поверхности земли и эта пыль поднявшись в воздух, уже вернулась с дождем на поселок. К сожалению земли центрального района давно заражены...
      - Неужели никого нет в живых?
      - Увы.
      Не стало чесоточного мальчишки Пашки, его матери, извозчика Фомы, не стало тех поселковых жителей с кем успел познакомится.
      - К сожалению, полковник, я не могу сказать, что вы в этом деле не виноваты. Землю на полигоне отравили вы.
      - Это несчастный случай, поверьте.
      Я качаю головой.
      - Доктор, у нас, то есть, у командования появилось предложение. Объединить наши усилия для лечения населения поселка и военного городка. Создать как бы единый центр и разместить его в госпитале.
      - Я гражданский доктор...
      - Знаем, знаем. Но население, к сожалению, уменьшилось и поле вашей деятельности сузилось. У нас же, в госпитале, опытных врачей не хватает, вот вы и пополните их ряды...
      - И буду подчиняться майору Молчанову?
      - Надо же кому то подчиняться...
      - Я подумаю, полковник.
      - Подумайте. Три дня, надеюсь, вам хватит.
      Семененко кряхтя поднимается, Я уже все понимаю, они меня и слушать не будут, переведут и все. Просто нужна какая то видимость приличия. Полковник пожимает мне руку и любезно прощается.
      - Здесь был этот..., - Надежда с волнением смотрит на меня.
      - Да, здесь был полковник Семененко. Надя, поселка Комарово больше нет.
      - Как же так...? Ужас... какой... Неужели всех, - шепотом спрашивает она.
      - Всех.
      Надежда начинает всхлипывать.
      - Там же мои родственники, там...
      - Наденька, надо взять себя в руки...
      В медпункт врывается Вера.
      - Доктор, я узнала... Надя? Наденька..., - она подбежала к ней, обняла ее и тоже заревела. - Вы уже все знаете...
      Через двадцать минут все вроде успокоились. Я пристаю к Вере.
      - Кто тебе сказал о гибели поселка?
      - Да ребята же, что в оцеплении стояли.
      - Что они рассказали?
      - Над поселком взорвалась ракета с каким то веществом, оно в виде желто-белого облака накрыло дома и все живое: люди, животные, все погибло. Офицеры в защитных костюмах походили по мертвому поселку, потом весь поселок облили горючкой и подожгли.
      - А ведь он мне заливал что то про дождь.
      - Кто?
      - Полковник Семененко.
      После ужина в столовой, я столкнулся на ступеньках с лейтенантом Кругловым.
      - Доктор, я вас давно здесь жду. Не могли бы вы подождать меня за клубом. Я минут через пять приду.
      - Хорошо. Я сейчас туда иду.
      Круглов появился из-за угла здания и тут же поволок меня вглубь небольшого сквера.
      - Док, вы все знаете, что было с поселком Комарово?
      - Да.
      - Мне в оперативном отделе удалось подглядеть отчеты по этому вопросу. Это умышленное опробование новых взрывчатых веществ над жителями полигона.
      - А поселки, Камышевка, монастырь?
      - Тоже самое. Везде изучается процент погибших, время действия и всякие другие мерзости.
      - Эти отчеты засекречены?
      - Естественно.
      - А это копии или первые листы?
      - Все копии. Оригиналы отсылаются куда то под Рыбинск.
      - Можно выкрасть все копии?
      - Да что вы, доктор. Это невозможно, тем более, что на полигоне их сразу найдут.
      - Саша, мне надо бежать с ними. Я хочу их украсть и удрать за проволоку. Там люди должны узнать обо всем, что здесь творится.
      - Я догадываюсь, что вы им как кость в горле и они уже составили десятки планов вашего уничтожения. Я тоже считаю вам надо бежать и как можно быстрее. Меня капитан Синицын, перед тем как его взяли, просил оказать вам помощь. Я вам очень симпатизирую, доктор, и готов помочь?
      - Так помогите же.
      - Хорошо. Тогда в среду. Через два дня я приготовлю вам газик и вы ночью уедете на нем к реке Чулым. Там на чем-нибудь переправитесь, река судоходная, много рыбаков, сразу перебирайтесь и на европейскую часть страны. Документы я тоже достану и положу в газик.
      Я ошалел от такого предложения. Какие планы бегства мы не составляли, а тут так все просто.
      - В среду?
      - Да, в среду.
      - Почему в этот день, в другие дни или позже нельзя?
      - Это банный день в гарнизоне, внимание охраны и служащих ослабевает. Семененко в этот день уходит из секретной комнаты раньше, они с командиром и еще кое с кем устраивают пьянку после бани. Конечно хорошо в этот день, но если хотите позже, то только через неделю.
      - Нет. Согласен, через два дня, - поспешил я. - Только положите туда еще противогазы, компас и немного еды.
      - Вы будете не один?
      - Да.
      - Спаситесь, доктор, выложите этим мерзавцам по первое число. Только просьба, доктор, не говорите обо всем в вашем мед пункте, там подсунули подслушивающие устройства.
      - Хорошо, Саша. Спасибо тебе большое.
      Сижу в доме у Риты.
      - Я боюсь, Боря.
      - Это твой может быть единственный шанс, бежим.
      - А там за проволокой нас потом будут искать. Так и будем носиться из города в город, пока не поймают.
      - Рита, решайся. Я больше тебя уговаривать не буду.
      - Я еду.
      - Умничка. Мы с тобой вдвоем все осилим. Никому ни слова, ни намека, тем более у меня дома, там стоят жучки. Вещей лучше не бери, только то, что уместишь в банную сумку. Если у тебя есть запас денег, возьми их. Я еще в последний день уточню, когда и где мы встречаемся..
      - Хорошо, Боря. Ты сейчас уходи, оставь меня. Я должна все это пережить.
      Пришла среда. Как обычно у меня с утра приемный день. Несколько человек терпеливо ждут своей очереди. Надежда ругается с дедом Тимофеем, который почему то после тюрьмы, весь день проводит у нас в медпункте, он стал вмешиваться в ее дела, делая бесконечные замечания.
      Я с тоской жду конца дня. Вот последний пациент уходит, скидываю халат и иду наверх к себе. Итак, мне надо собраться. На одежду я не обращаю внимания, ищу только деньги и нужные документы. Нашел сумку и с трудом втиснул туда одну куртку и... библию, которую мне подарила игуменья. Кажется все. Надо спускаться вниз, еще простится с Надеждой.
      - Вы куда, доктор? - спросила меня Надя.
      - Собираюсь в баню.
      - Хорошее дело. Доктор, скажите этому старому пню, чтобы он больше не лез не в свое дело. Я уже устала от его бесконечных придирок.
      - Дед ушел?
      - Пошел к своим монашкам, теперь им будет мозги пачкать.
      - Завтра скажу.
      В дом ворвалась Верка.
      - Доктор, вы здесь, меня просили передать вам письмо, только с указанием моей фамилии
      Я распечатываю его и читаю текст.
      "Док, машина уже стоит по бульваре 22 Съеза Партии. Поторопитесь. Письмо сожгите."
      - Кто тебе его дал?
      - На почтамте. Стала уходить домой, а письмо на моем столе.
      Я почти обнимаю Верку и тащу ее в угол.
      - Вера, помоги мне. Сейчас пойдешь к Рите и передай ей записку. Это нужно срочно.
      - Что то случилось, доктор, - шепотом спрашивает она.
      - Да. Погоди, я нацарапаю несколько слов.
      Я отрываю от письма чистый клочок бумаги и пишу: "Рита, срочно выходи на бульвар 22 Съезда Партии, машина там."
      - Вот, на. Бегом дорогая.
      Я целую ее в маковку головы. Верка убегает.
      - Что там, доктор? - тревожиться Настя.
      Я прикладываю палец к губам и на обратной стороне конверта царапаю.
      "Нас подслушивают,"
      - Господи, исуси.
      Я тут же дописываю: "Настя, я сейчас убегаю за проволоку, завтра прикрой меня, скажи, что я где-нибудь..."
      У нее сначала открывается рот, потом глаза заполняются влагой. Она обнимает меня и плачет.
      - Я пойду.
      Она кивает головой. Беру спички и сжигаю на бюксе письмо.
      Только вышел на улицу, как напоролся на Верку.
      - Доктор, я все сделала, записку Рите передала.
      - Молодец.
      - Доктор, я провожу вас.
      - Нет, Вера, иди домой.
      - Доктор, вы меня не ругайте, но я подглядела, прочла записку. Вы сейчас уезжаете с полигона.
      - Тихо. Чего раскричалась. Провалить меня хочешь.
      - Доктор, миленький, я всегда за вас.
      Верка испуганно сжимается.
      - Да, я сегодня убегаю из полигона. Хочу тебе поручить одно дело. Чтобы завтра утром никто не устраивал паники по поводу моего исчезновения, ты должна шепнуть всем об этом и чтобы наши друзья вели себя как будь то мы на месте.
      - Я не хочу...
      - Что не хочешь?
      - Я не хочу оставаться, хочу бежать с вами, доктор.
      Вот прилипла, черт еще все завалит.
      - Мы будем на грани провала...
      - Мы? Кто мы? С вами бежит Рита?
      - Да, Рита бежит со мной.
      - Почему она? Я тоже ...
      - Идем, черт возьми, мы уже опаздываем, некогда устраивать здесь на улице полемику.
      Машина стоит под деревьями и подозрительная тишина вокруг.
      - Рита, - зову я. - Рита.
      Дверца медленно приоткрывается и появляется голова... полковника Семененко.
      - Здравствуйте, доктор. Не ожидали...
      - Нет.
      - А это кто с вами? Почтальонша. Даже ребенка соблазнили... А ну, бросьте сумку, доктор, и встаньте туда.
      В руке полковника появился пистолет. Вместе с Веркой я пячусь к деревьям.
      - Где Рита? - спрашиваю я.
      - Там, где же ей быть. Выходите мадам.
      С другой стороны машины открылась дверца и появилась Рита.
      - Вот и она. Полюбуйся Маргарита, на своих друзей. Провалились вы, доктор. Теперь я могу с вами что угодно сделать, пристрелить, например.
      - Скучно, полковник, лучше оживите наш разговор и скажите, кто нас продал?
      - А разве вы не догадались? Риточка, скажи что-нибудь, доктору.
      Я поворачиваюсь к ней.
      - Это правда?
      - Он меня обманул...
      - Заткнись, дура. Итак сказала слишком поздно. Я не поймал того гада, который пригнал сюда машину.
      - Я здесь, - раздалось за спиной полковника.
      Семененко резко разворачивается и тут же падает от сильного удара обломком дерева по голове. Перед нами стоит Саша Круглов.
      - Так и чувствовал что, что то произойдет. Чего вы стоите разинув рот, марш в машину.
      Первой бросилась к машине Верка.
      - Возьмите, доктор, вот это - пригодится.
      Круглов нагибается и выдирает из рук полковника пистолет. Я запихиваю его за пояс брюк.
      - А что с ним делать? - киваю на лежащего.
      Лейтенант колеблется.
      - Знаете что, возьмите его тоже. Когда будете далеко, выбросьте из машины, пусть пойдет пешком по этой зараженной земле до сюда. Давайте я вам помогу затолкнуть его на заднее сидение.
      - Он вернется и отомстит тебе. Полковник наверняка видел, кто его ударил.
      - Все может быть, но может он и не вернется. Сегодня вечером я получил разрешение отвести жену и ребенка в Краснодар к моей матери. Так что еще может все и перебьется.
      - Почему вечером, по таким дорогам.
      - К поезду, он утром будет.
      Мы заталкиваем полковника в машину. И тут я замечаю, что Рита стоит у капота газика и не шевелится.
      - А ты чего, забирайся в машину.
      - Я не поеду.
      - Ее здесь оставлять тоже нельзя, - говорит мне сзади лейтенант, - она меня может выдать, забирайте ее .
      - Рита, марш в машину.
      - Я не поеду...
      И тут я подошел к ней вплотную и дал оплеуху. Ее голова откинулась и она схватилась за щеку.
      - Марш в машину. Я не могу после всего, что произошло, оставить здесь тебя. Свяжу, рот заткну, но увезу, лучше добровольно иди.
      Ужас заполнил ее глаза. Как автомат она переводит ногами и подходит к передней дверце.
      - К полковнику на заднее сидение.
      Теперь она открывает заднюю дверь. Лейтенант небрежно ногой еще дальше запихивает тушу полковника вглубь машины, освобождая для нее место, потом подбирает мою сумку и запихивает ее туда же.
      - Счастливого пути, доктор.
      Я завожу двигатель и мы срываемся с места. На улице темно, но я в поселке включаю подфарники и проношусь через него почти на третей скорости. Вот и военный городок, здесь осторожно проезжаю мимо домов. Пешеходы не обращают на нас внимание. Только проскочили городок, тут я врубаю четвертую скорость и несусь по этой ужасной дороге.
      Первое препятствие, это сожженный поселок Комарово. Здесь все черное, дорога, пепелища домов.
      - Рита, там сзади должны быть противогазы, посмотри, пожалуйста.
      Рита копается среди коробок.
      - Здесь какие то документы.
      - Ищи, ищи, там в коробке должны быть.
      - Они не в коробке, они здесь у моих ног. Вот возьмите.
      Она передает мне четыре маски.
      - Оденьте на всякий случай.
      Я одеваю маску, Рита и Вера тоже.
      - А ему, - мычит маска Риты.
      Она кивает на полковника.
      - Обойдется.
      Мы проскакиваем поселок и все с облегчением срывают маски.
      Вот и Камышевка, опять натягиваем противогазы и проносимся через сожженный поселок. Дальше дороги почти нет. Пробитые колеи наблюдателей, расползлись в разные стороны.
      - Вера, пошарь в бардачке, там компаса нет.
      - Есть.
      - Дай сюда.
      Стрелка как безумная, крутится и показывает север во все стороны. Я останавливаю машину и собираюсь выскочить из не.
      - Доктор, не надо, - вопит Верка. - Там все отравлено.
      - Тогда какого черта вы сидите без масок, всем одеть.
      Черт с ним с этим компасом, я кое как ориентируюсь, выбираю на глаз колею и мы несемся по этой жуткой темноте.
      Три часов веду машину, проезжая мимо каких то изуродованных лесов, неровных полей и пустынь. Верка не спит, ее маска иногда трещит промокшим клапаном, Рита похоже тоже. Завозился полковник, он с кряхтеньем распрямился, сел рядом с Ритой и схватился за голову.
      - Как голова болит.
      Машина подпрыгивает на яме, тут Семененко отрывает руки и трясет головой.
      - Где я?
      - В машине, - мычу я через маску.
      - Стойте, идиоты.
      Я останавливаю газик.
      - Доктор, не глупите, возвращайтесь назад. Я пращу все.
      - Лучше возвращайтесь вы. Выходите из машины.
      - Боря..., не надо неужели ты..., - сипит через маску Рита.
      - Молчи, Рита. Он запланировал и уничтожил сотни ни в чем не повинных людей, отравил здесь всю землю. Пусть теперь идет по этой грешной земле сам.
      - Вы с ума сошли, - визжит Семененко, - никуда я не пойду.
      - Пойдете.
      Я выдернул пистолет и приставил к его голове. Потом взвел курок.
      - Мне, полковник, терять нечего и меня сладкими обещаниями не заманите. Вон с машины.
      Полковник трясущимися руками нащупывает рукоятку и открывает дверцу.
      - Риточка, неужели ты дашь мне погибнуть, - он страдальчески смотрит на нее. - Мы же родня...
      - Как родня? - удивляюсь я.
      - Он мой старший брат, - хрипит голос Риты.
      - Значит ты могла и без этого побега свободно уйти за проволоку.
      - Могла.
      - Почему же не ушла, почему жила в этом аду?
      - Я уже хотела уехать, но приехал ты.
      - И ты меня так долго обманывала.
      - Это он. Он пообещал мне, что потом, когда мы поженимся, отправит нас туда.
      - Значит этот побег, выдала своему брату.
      - Я боялась...
      - Полковник, вон из машины.
      Семененко выходит и наливается злобой.
      - Я поймаю вас и растяну ваши кожи на фасадах домов поселка...
      Я отъехал.
      Через час поймал зарю и понял что ошибся в направлении, пришлось шпарить по бездорожью на север, благо это была израненная полупустыня. Бензин приближался к отметке "0".
      Уже солнце выползло из-за горизонта. Я подъехал к большому лестному массиву, через него дорог не нашлось и пришлось ехать вдоль леса на восток. Но вскоре машина чихнула и двигатель заглох. Я содрал маску.
      - Уже все? - спросила Верка.
      Она тоже сдернула противогаз.
      - Нет. Кончился бензин.
      - Что же дальше?
      - Сейчас отдохнем и потом пойдем пешком через лес на север.
      - Это не опасно?
      Я оглядываю еще не освободившиеся от листьев ветки и пожимаю плечами.
      - Не знаю, но мы все равно подстрахуемся.
      - Рита, сними противогаз, мы отдыхам, - говорит ей Вера.
      Та автоматом снимает маску и я поразился неподвижности ее лица и мертвым глазам. Через спинку я перебираюсь на заднее сидение и начинаю разбирать коробки, которые лежат у заднего стекла. Круглов оставил флягу воды и несколько бутербродов. В одной из плоских коробок папки с документами. Я выдираю из моей сумки куртку и перебрасываю его Верке.
      - На, одень.
      - А вы?
      - Обойдусь.
      Освободившуюся сумку забиваю папками. Делю между присутствующими бутерброды.
      - Девочки, подкрепились
      Мы жуем хлеб с колбасой и запиваем водой. Когда закончили, я подтягиваю себе противогаз.
      - Десять минут отдыха и ... в дорогу.
      - Боря, - вдруг разжала губы Рита. - Ты мне еще веришь?
      - Что ты хочешь сказать?
      - Я виновата. Мой брат всех скрутил здесь и я тоже попалась...
      - Как ты все таки очутилась на полигоне?
      - Я не окончила педагогический институт и сюда меня не присылали по распределению. Я окончила школу МВД и сразу была заслана как агент в Барнаул, где и проработала два года под крылышком великого афериста Сардарбекова и на моих показаниях родилось знаменитое алмазное дело 88 года. Четверых приговорили к смертной казни, человек сорок были приговорены к разным срокам. После этого моя жизнь превратилась в кошмар. Два раза на меня покушались и где бы я не находилась, везде меня находили подельщики Сардарбекова, были прямые и скрытые угрозы. Я взмолилась перед своими, чтобы меня спасли и брат предложил поработать на полигоне, обещая все блага тихой жизни...
      - Так ты хотела уехать с полигона или нет?
      - И да, и нет. С одной стороны... там быть страшно, вдруг найдут и опять все начнется, а с другой... здесь, хоть для меня и действительно относительно "тихая" жизнь, однако тоже страшно...
      - Так что же нам теперь с тобой делать?
      - Не знаю. Но раз я попала с вами в эту передрягу, то пойду до конца, а там видно будет.
      Мы бредем по лесу уже час. Маска давно надоела и я не выдержав, содрал ее с лица. Свежий воздух хлынул в легкие. Стоим и отдыхаем.
      - А нам можно? - спрашивает Вера и, не дождавшись ответа, срывает маску.
      Вдруг мы услыхали шум автомобиля и остолбенели. Бежим на звук и через ветки кустов и деревьев видим проезжающий газик, верх его откинут и двое солдат с автоматами на изготовку внимательно осматривают лес. Я обхватив двух женщин падаю на землю. Машина уходит и выждав немного, мы выходим на дорогу.
      - Это патрульная машина, значит мы...
      - Доктор, река, - кричит Верка и показывает туда, за дорогу.
      В двухстах метрах блестит широкое полотно реки. Мы спускаемся по пологому спуску вниз. Вот и берег, вдоль него через каждые триста метров стоят щиты с надписью: "Запретная зона. Вход запрещен. Стреляют без предупреждения".
      - Чулым, мы вышли на реку Чулым.
      Верка в нелепой куртке чуть не плачет, Рита с тоской смотрит на тот берег.
      - Как нам туда перебраться?
      Метрах в пятьсот на повороте реки, я увидел лодку с рыбаком.
      - Бежим туда.
      Рыбак долго не мог понять как мы попали на эту сторону. Его лодчонка, способная перевезти по одному человеку, трижды пересекла реку. Последний переправился я. Рита и Вера стояли у берега и ждали меня.
      - Теперь куда?
      - В Барнаул. Ведь там твоя мама, мои знакомые, картины наконец...
      - Нет, там картин, нет там мамы, - говорит Рита. - Я обманула вас.
      - Где? Куда ты дела картины, мерзавка? - На нее чуть не с кулаками набросилась Верка.
      Я растаскиваю женщин.
      - Что произошло, Рита?
      - По требованию моего брата, картины отправили в складские ангары аэропорта.
      - Сука, - Верка размазывает слезы.
      - Ладно, пошли. Мы еще не достигли железной дороги.
      Недалеко от берега реки асфальтовое шоссе. На наше счастье попался грузовик и шофер согласился подбросить нас до Бегуниц, от куда, как он уверял, до железной дороги десять минут хода.
      В Бегуницах я нашел универмаг и, несмотря на сопротивление женщин, купил им теплую одежду. Действительно, скоро мы вышли на станцию и первой электричкой выехали в Барнаул.
      На станции Рита начинает с нами прощаться.
      - Вы меня простите, но я ухожу...
      - Куда?
      - Вернусь в милицию.
      - Рита, опомнись.
      - Нет. Я уже все решила. Боря, не беспокойся, пойду к своим, они помогут устроиться.
      - Верни картины, мерзавка, - в отчаянии вопит Вера.
      - Разве я тебя не учила в школе к обращению со взрослыми...
      - Ты обманом пролезла в школу и всех обманывала, все время обманывала. За твоими красивыми словами пустота и лож. Ты предала всех, Надежду, деда Тимофея, Клавку, монахинь, всех жителей поселков. Украла наши картины и увезла куда то. Мерзавка.
      Рита вздрагивает и повернувшись ко мне говорит.
      - Прощай, Боря.
      - Прощай.
      Николай жил в общежитии и пришел домой после работы очень поздно.
      - Борька, - завопил он увидев меня сидящим на подоконнике лестницы. Целый год и ни одного слова, скотина. А теперь сваливаешься как снег на голову.
      Он радостно хлопает меня по плечу, да так, что я чуть не вышибаю стекла за спиной.
      - Коля, помилуй. Мы давно тебя ждем, дай хоть отдохнуть.
      Теперь он замечает Верку, которая дремала, сидя на моей куртке в углу.
      - Где ты стащил такое создание? Эй, поднимайся.
      Он бесцеремонно подхватывает ее на руки.
      - А ничего... помыть, покрасить и запросто сделать королевой.
      - Это тебе надо мозги промыть, - огрызается Верка, - пусти.
      - Познакомься, это Вера, а это - Николай, - пытаюсь их представить друг другу.
      - Уже познакомился. Пошли в комнату.
      Это комната холостяка, кругом беспорядок, навалена невымытая посуда, разбросана одежда, пол не протирался месяц.
      - Ребята, не обращайте внимания на этот бардак. Сейчас мы с Борей наведем здесь блеск, а тебя, красавица придется отвести в ванну, только найду полотенце, пижаму, мыло и отведу.
      Он лезет в шкаф и действительно находит нужные вещи.
      - Боря, оттащи посуду на кухню, это там по коридору на право, за одно помой. Чего встали? Вера за мной.
      К моему удивлению через пол часа мы привели комнату в порядок. Энергичный Коля сумел сбегать в ресторанную кухню и приволок салатов и легкого вина. Появилась раскрасневшаяся Верка, в пижаме и, накрученном на голове, полотенцем.
      - Ты изумительна, королева.
      Колька целует ей руку.
      - Теперь прошу к столу.
      Перебрасываясь шутками, мы уплетаем пищу.
      - Так где ты пропадал, дружище? - обращается ко мне Николай.
      - Я тебе сейчас все расскажу.
      И я рассказываю ему обо всем. Верка комментирует и поправляет некоторые неточности. Я по глазам Николая вижу, что он не верит.
      - Ребята, вы случайно свалились не с другой планеты?
      - Не веришь? На почитай.
      Я лезу в сумку и достаю некоторые документы. Коля читают и видно как у него чуть глаза на лоб не лезут.
      - Но это же...
      Он беспомощно смотрит на нас.
      - Коля, нам это надо размножить и разослать во все международные организации.
      - Дай просмотреть, что там еще.
      - Время много, уже пора спать, давай завтра.
      - Вы ложитесь, королева пусть ложиться на кровать, ну а тебе место на ковре, простите меня, но я еще посижу. Давай, что там у тебя еще.
      Мы так устали, что заснули мгновенно.
      Утром я просыпаюсь и вижу Николая. Он сидит за столом, перед горевшей лампой и тупо смотрит на лежащие перед ним бумаги.
      - Коля, ты что не спал?
      - Нет. Понимаешь, я не могу придти в себя от этого варварства. Это же издевательство над своим народом. Да их же судить надо...
      - Кого их?
      - Ну этих..., военных...
      - Коля, не только в них дело.
      Просыпается Верка. Она потягивается.
      - Ох, как непривычно спать на этих кроватях. Вы извините, мальчики, я удираю. Где полотенце?
      Верка выметается из комнаты.
      - У тебя фотоаппарат есть? - спрашиваю я Николая.
      - Есть.
      - Отлично. Ты сейчас на работу?
      - Надо.
      - Как ты сегодня день проведешь, совсем не выспался.
      - Я подремлю после обхода у старшей сестры.
      - А я займусь этим. Схожу куплю пленку, бумагу, проявители, закрепители, возьму в прокате фотоувеличитель и постараюсь кое что сделать.
      - Постой, здесь есть сосед, татарин Рафик, он занимается фотографией и в комнате у него можно проявлять, там все есть, даже красный свет. Сейчас он уходит на работу, я попрошу у него ключи.
      Коля уходит и через минуту возвращается с ключами в руках.
      - Вот. До пяти часов, комната ваша. А я тоже ухожу, хозяйничай, старик.
      Он ушел, в комнату влетает Верка.
      - Мальчики... А где Николай?
      - Ушел на работу.
      - И ничего не поел?
      - Нет. Он поест там, в больнице, его покормят.
      - Какой у нас план на сегодня?
      - Прежде всего, привести себя в порядок, потом я схожу в магазин и начнем фотографировать и печатать документы.
      - Я, за... Поехали...
      Весь день мы проявляли и печатали документы. Вся Колина комната была завешена сушащимися фотографиями. Мы нашли в углу комнаты шпагат и растянули его по всей площади комнаты. В столе обнаружили изоленту и искрошив ее на мелкие кусочки, лепил на ее кончиках по две фотографии и перекидывал их через шпагат. Снимки везде, на кровати, столе, подоконниках, полу. Перед приходом Рафика, мы кончили работать и приведя его комнату в порядок, уселись на диван.
      - Устала? - спрашиваю Верку.
      - Нет. Понимаешь, вот что то делаю, а внутри поет... все поет... я свободна. Нет полигона, нет страха, что наголову что то упадет, рядом разорвется ракета с ипритом или другой пакостью...
      - Это пока мы здесь. Наружу нам еще выходить нельзя.
      - Но когда-нибудь будет можно?
      - Когда-нибудь, да.
      - Доктор, я так счастлива, поцелуй меня.
      Верка закрыла глаза и тянет губы...
      Наследующий день, мы готовили пакеты, расписывали сопроводиловки и адреса. Колька узнал через своих знакомых адреса диссидентов и мы прежде всего разослали письма им. Потом разослали пакеты некоторым депутатам, в президиум ЦК КПСС и правительству.
      Мы собрались в комнате Николая.
      - Ну что теперь, друзья? - спросил он.
      - Теперь мы удираем от сюда.
      - Почему?
      - Как только дойдет до некоторых, какую бомбу мы им подсунули, сейчас же сюда подключат КГБ и другие силы. А эти товарищи сразу же приедут сюда.
      Мы молчим, потом Коля спрашивает.
      - Когда уезжаете?
      - Я бы хотел сегодня. Вера ты как, потянешь?
      - Поеду, хоть сейчас.
      - Ну вот, мы удираем Коля.
      - Куда же вы теперь тронетесь?
      - Вот этого мы тебе не скажем. Но если у тебя появятся эти товарищи, назови им любой город в Союзе, который тебе понравиться.
      - Ты уверен, что они сюда придут?
      - Да.
      - Я сейчас сбегаю в магазин...
      - Не надо, мы уходим.
      - Прямо сейчас?
      - Да. Пока, Коля, спасибо тебе за помощь. Мы обязательно тебе напишем. Правда..., королева.
      - Обязательно.
      Тепло прощаемся с Николаем.
      Я веду Верку на вокзал. Первый поезд, который попался нам, был в Ленинград, за два места в купе я уплатил вдвое больше их стоимости, слава богу, мы едем почти через всю Россию.
      Было время перемен, генеральный секретарь ЦК КПСС, ввел на свое горе полу демократию и газеты, и телевидение начали полунамеками говорить правду. Скандал начали диссиденты, об алтайском полигоне заговорили и Верховный Совет вынужден был создать комиссию. Газеты сообщили, что полигон решили закрыть и прекратить там испытания ракет. О нас с Веркой забыли...
      Прошло два года.
      Верка ворвалась в комнату, когда я собирался на работу.
      - Боря, на улицах вывешена реклама. Сегодня на манеже выставка, алтайская живопись. Слышишь, алтайская.
      - Ну и что?
      - Как, ну и что? Ведь я же от туда. Боря, сходим, прошу тебя, сходим.
      - У меня завтра дежурство.
      - Тогда пойдем после завтра. Она будет еще три дня.
      Мы входим в выставочный зал и я столбенею. Это же картины и расписанные вещи с полигона. Вот Веркины полотна, деда Тимофея, сумасшедшей Клавки и других. Верка белая как снег подходит к своим картинам и зажимает рот рукой. На табличке ее имя и фамилия, она рукой проводит по краскам...
      - Не трогайте руками, гражданка, - раздается чей то голос.
      Старушка смотрительница воинственно стоит сзади.
      - Но это моя картина.
      - Гражданка, картины принадлежат Барнаульскому музею. Отойдите сейчас же иначе я вызову милицию.
      Я отвожу Веру за плечи в сторону.
      - Но как же так, это же мои картины...
      - Посмотри вон на стенке, золотыми буквами...
      - "Памяти жертв алтайского полигона", - читает она.
      К нам подходит опять воинственная старушка.
      - Я вижу вы хотите что то выяснить? Сходите к администратору.
      - Пойдем, Вера. Действительно, может мы что-нибудь узнаем.
      Мы открываем дверь с табличкой "Администратор" и нас нападает столбняк. За столом сидит... Рита.
      - Вы к..
      Рот ее открывается и она переходит на шепот.
      - Боря... Вера...
      Я подхожу, Рита поднимается и мы обнялись.
      - Я как увидел картины, сразу подумал про тебя.
      - А я с выставкой разъезжаю по всей стране, показываю людям то, что они должны видеть, рассказываю им о полигоне.
      - Верят?
      - Нет, но картинами восхищаются. Уже несколько заграничных музеев за сумасшедшие деньги предложили купить несколько полотен. Верочка, подойди сюда.
      Она обнимает ее.
      - Прости меня, девочка, я не украла полотна, я решила воплотить нашу мечту. Ну ту, помнишь, когда все мечтали, что эти вещи увидят массы народа...
      Верка уткнулась в плечо и плачет.
      - Успокойся. Это же должно быть приятно, когда все восхищаются твоим талантом. Уже пол России осмотрели выставку.
      Верка успокаивается и мы все присаживаемся вокруг стола.
      - Как там на полигоне, ты не знаешь?
      - Никак.
      - Что это значит?
      - Там больше не стреляют. Гарнизон вывели из полигона и почти все оставшихся жителей разбежалось по стране. Жить то все равно там нельзя.
      - А моя мама, вы не знаете, что с ней?
      - Не знаю.
      - А твой брат..., ну этот... полковник...
      - Он... умер еще тогда. Все таки дошел до части и наследующий день в больших муках скончался. Земля полигона отомстила ему.
      - А ты как, за тобой не гоняются?
      - Все в стране перемешалось, она развалилась и обо мне забыли.
      - Следующий город какой?
      - Псков. Вы все меня спрашиваете, лучше скажите как вы. Вы... женаты?
      - Верочка, год назад стала моей женой.
      - Все правильно. Я рада за вас. Знаете, я не вывешиваю три картины, я даже не внесла их в реестр Барнаульского музея, все держу их здесь в сейфе. Теперь хочу отдать вам. Все время ждала и надеялась, вдруг увижу вас и верну...
      Она открывает сейф и дает мне три свернутых полотна. Я разворачиваю по одиночке все и... узнаю. Одна, подарок мне Веры, она сама голышом среди природы - фантазии. Вторая и третья, деда Тимофея, это портрет Люськи, у которой принимал роды в монастыре и его ракета на Марсе.
      - Они первые подарили тебе это, с этого и началась коллекция. Вы поймите, я не украла эту коллекцию, я просто выполняю завещание мертвых, показать ее людям и рассказать, где она создавалась. Я правильно поступила, Вера?
      - Да, Маргарита Андреевна.
      - Теперь спокойна душа и у меня. Ты осталась единственным, живым автором.
      - Значит их уже нет...
      - Остальных, да.
      - Господи, покарай тех мерзавцев, которые додумались и сотворили этот полигон.