Евгений Кукаркин
      Обыкновенные неприятности
      Написано в конце 2002 начале 2003 гг.
      - Молодой человек, проснитесь, - требовательно настаивал приятный женский голос.
      Я пытаюсь себя побороть и откликнутся на него, но тяжелые веки, придавившие глазницы, никак не приподнять.
      - Просыпайтесь, просыпайтесь, - уже сердится голос.
      Еще усилие и в узенькие щелочки глаз хлынул свет. Напротив меня медленно расплывалось белое пятно, оно приобретало все больше и больше реальные черты и вскоре появилась она. Лицо молодой рыжей женщины, все забросано конопушками, белый колпачок- шапочка небрежно придавил прическу, а губы, сияющие морковной помадой, шевелись, издавая звуки.
      - Молодец, проснулся. Хватит спать, уже третьи сутки лежишь, так и пролежни заработать можно.
      - Где я?
      - В больнице. Сейчас мы тебя покормим.
      - Почему я здесь?
      Глаза уже раскрылись полностью и я могу осмотреть помещение, где лежу. Над кроватью капельница, но ко мне трубки не подведены, а болтаются над головой. Вся комнатенка покрыта белой масляной краской. Почти у плеча, на стенке закреплен пульт, с тумблерочками и цветными лампочками.
      - Неужели ты ничего не помнишь? - встревожилась женщина. - Ты хоть знаешь, как тебя звать?
      - Знаю, Николай Федоров.
      - Ну слава богу, значит память еще не отшибло. А помнишь тот день, когда полез за яблоками?
      - Яблоками?
      И тут у меня появилось просветление. Ну да, яблоки... В тот день был яблочный Спас и наша ватага пошла чистить сады. Мы уже тряханули несколько деревьев в саду железнодорожника Якова и полезли через соседний забор к самому противному в поселке, пенсионеру Григорию, у которого росли самые плодоносные и вкусные яблоки.
      - Смотри, - шепчет Васька, мой закадычный друг, вечно чумазый с всклокоченными волосами, - здеся надпись на фанере.
      Щит прибит к столбу, но мне неинтересно терять время, я махнул рукой.
      - Ну ее, я полезу на это дерево, трясти, а вы собирайте яблоки по быстрому снизу.
      Это был прекрасный Золотой Налив, огромные, желтовато-белые яблоки, кажется сейчас лопнут от обилия сока. Я залезаю на первые крепкие сучки и, обхватив центральный ствол, тряхнул. Тяжелые яблоки с грохотом посыпались вниз. Васька на коленках собирает их в мешок, Варька, девчонка одноклассница набивает плоды за пазуху и тут что то вспыхнуло, раздался грохот и... дальше я не могу ничего вспомнить.
      - Это... я, да... Мы яблоки... ну праздник был, - лепечу несусветную чушь, боюсь сказать слово - воровал. - Друзья там еще... Васька и Варька.
      - Ну вот, теперь вижу, что все в порядке, - кивает головой женщина. Аля, - орет она, повернув голову направо, - давай сюда поесть, молодому человеку.
      Появилось еще одно добродушное лицо, толстой откормленной бабы.
      - Очнулся, соколик. Это мы сейчас, Фаина Александровна. Сейчас мы его чуток приведем в порядок.
      Та, котрую звали, Фаина Александровна, отошла и толстая женщина села на мою кровать, отчего жалобно завизжали пружины и мое туловище провалилось под небольшим углом. В ее руке, как по волшебству, появилось мокрое полотенце и вскоре мое лицо и руки были протерты им. Теперь с ложечки, как ребенка, принялись запихивать мне в рот манную кашу на молоке.
      Через два часа пришел доктор, долго щупал мое дохлое тело, прослушивал его и потом, покачав головой, сказал.
      - Везучий ты парень.
      - У меня..., ноги...
      - Ноги, как ноги, будут, конечно побаливать, сначала может быть их даже чувствовать не будешь, но потом все рассосется. Самое важное цел остался.
      - А что было, доктор?
      - Свалился ты с дерева неудачно...
      Ну точно, я же был на яблоне. Наверно Васька и Варька меня вытащили. Интересно, когда они ко мне придут.
      Днем, все меняется. Толстая Аля привозит каталку, легко как перышко перекладывает меня в нее и под противный скрип колес перевозят в общую палату. Здесь уже три человека. Одного я знаю, это дед Филипп, какой то толи троюродный, толи еще какой то родственник по линии матери и живет от нас через дом. Остальные двое рабочие с леспромхоза, сплошь перевязанные бинтами.
      - Колька, - хмыкает дед Филипп, - никак оклемался?
      - Циц, - рявкнула на него Аля, - парню еще плохо, три дня без памяти почти...
      - Оно и понятно. Я еще в первую германскую под снаряд попал, неделю глухой ходил.
      - Дурак ты, Филипп, парень еще ничего не знает...
      - Так узнает.
      - Заткнись, дед, - просит с койки один из рабочих.
      - А чего..., я ничего.
      - Коля, вот твоя койка, - Аля скидывает меня на кровать у окна, на очень чистую простынь и набрасывает одеялом. - Теперь поправляйся, если надо будет позвать сестру, на стенке пульт, нажмешь красную кнопочку и кто-нибудь придет.
      Она уходит, переваливаясь как уточка. В палате наступает тишина.
      - Дедушка, - через некоторое время спрашиваю я, - а чего я должен знать?
      - Это ты про что?
      - Так санитарка только что говорила..., а ты подтвердил.
      - А хрен знает, что эта баба хотела сказать... Лучше расскажи мне, как твои ноги?
      - Я их не чувству, они даже не шевелятся, но доктор говорил, что они отойдут...
      - Ага... Мать здесь несколько раз была, все беспокоилась, но ты без памяти лежал. Там в тумбочке у меня лимоны, для тебя оставлены...
      - А Васька приходил?
      - Васька то... Да нет, не приходил.
      День проходит скучно, рабочие переругивались друг с другом и как я понял из реплик, что их трактор свалился с крутого берега нашей речушки Курии и они еще хорошо отделались, переломав ребра. Дед травил мне глупые росказни из своей прошлой жизни.
      - Дед, - прервал я его, - а почему ты здесь?
      - Хрен его знает, старость наверно. Как хватило здеся в груди, я аж вздохнуть не мог, внучка доктора вызвала, а тот меня сразу сюда направил.
      - Болит грудь по прежнему?
      - Да нет, тяжело только что то.
      Мы помолчали и тут дед, перегнувшись с кровати, полез в тумбочку, стоящую рядом с ним.
      - Колька, - кряхтит Филипп, - смотри, что мне внучка принесла.
      Он выдергивает из тумбочки небольшой транзисторный приемник и ставит себе на грудь.
      - Здесь какие то кнопочки надо нажимать. А вот...
      Приятная музыка понеслась по комнате и нежный голос затянул: "Я люблю вас Ольга..."
      - Дед, сделай потише, - просит один из рабочих.
      - Лучше бы включил последние новости, - предлагает другой.
      - Да бес его знает, я все кручу это колесико, а он..., только одну станцию и берет, - оправдывается Филипп и действительно кроме писка морзянки и заунывного вытья ничего не слышно. - Колька, на покрути, может тебе повезет.
      Дед слезает с кровати и приносит приемник мне, потом возвращается на свою койку. Я тоже кручу колесико и, действительно, кроме одной станции ничего поймать не могу.
      - Да у нас же, дыра, - замечает один из рабочих. - В нашем поселке, чтобы заработало несколько программ нужна мощная антенна, а эта пукалка, только и может ловить какую-нибудь... В это время музыка затихла и женский голос сообщил.
      - Продолжаем музыкальный вечер, классическая музыка Европы до наших дней...
      - Ну вот, завелись, - говорит все тот же голос рабочего. - Коля, сделай его потише.
      Я делаю потише и кладу приемник на ухо.
      - Передаем отрывки из оперы Джузепе Верди "Дама с камелиями". сообщает мне женский голос из динамика.
      Утром у нас в палате переполох. Фаина Александровна и доктор трясут Филиппа.
      - Все, - безнадежно машет доктор, - зовите санитаров, пусть выносят.
      Рыжая женщина кивает головой и накидывает простынь на голову деда.
      - Отмаялся старый, - слышен голос рабочего.
      - Цыц, здесь ребенок, - говорит рыжая женщина.
      Через десять минут Фаина Александровна и какой-то помятый мужик вывезли деда на каталке из палаты. Я вытер рукой предательскую слезинку и когда опустил ее на одеяло, то задел коробку приемника.
      - Его приемник... у меня... остался у меня.
      - Ну и держи его у себя, пока кто-нибудь не спросит, - подает голос опять тот же работяга, - все равно вещь бесполезная, раз тащит только одну станцию.
      Днем пришла мама. Она работает прессовщицей торфяных брикетов на местном предприятии торфоразработки и поэтому всегда пахнет специфическим запахом горелой земли.
      - Ну как ты здесь? - мама склоняется и целует меня в лоб.
      - Все нормально. Доктор сказал, что ноги потом оживут... Я вот пытаюсь пошевелить и никак...
      - Я знаю, уже говорила с врачом. Все будет хорошо, сынок.
      - У нас дедушка Филипп сегодня умер.
      - Мир его праху, хороший был человек. Нам во время войны помогал... Можно сказать от голода спас...
      - Как там Васька? Ты не знаешь почему он ко мне не заходит?
      - Васька к тебе не придет, сынок. Уже больше никогда не придет.
      - Он на меня обиделся?
      - Нет. Твой друг скончался там в саду, когда вы трясли яблоки. На мину наступил, она и взорвалась. Сегодня его похороны.
      У меня защипало глаза и я стал протирать их кулаками.
      - Почему на мину, почему, Васька?
      - Пенсионер Григорий, чтобы не воровали яблоки, зарыл в саду мины, Васе не повезло.
      - А Варька, что с Варькой?
      - Варя здесь в больнице, только в женском отделении.
      - Я бы этого пенсионера убил, - слышен голос подслушивавшего наш разговор, рабочего. - Сволочь такая, загубил детей, гад.
      - Сами виноваты, - отвечает другой работяга, - не хрен было красть. Конечно, Гришка виноват тоже. Идиот, лучшего не придумал, как наказать ребятишек за пару яблок, раскидал мины по участку.
      - Вот такие дела, Коленька, - прискорбно заканчивает мать.
      Мне очень жаль Ваську, я не могу представить, как же я теперь без него. Бедная Варька где то может мучается от боли.
      В палату входит доктор и обращается к нам.
      - Как, вы здесь? Сообщили? - кивает матери на меня.
      - Да.
      Доктор садится на кровать и отрывает мои руки от глаз.
      - Ничего, сынок, надо вытерпеть эту боль. Самое важное, теперь тебе выкарабкаться...
      - Ваську жалко.
      - Конечно, жалко. Деда Филиппа тебе тоже жалко?
      - Да.
      - Вот видишь, какие у нас потери. Так все время в жизни, сынок, одни зарождаются, другие умирают...
      В палату врывается Фаина Александровна.
      - Доктор, срочно в шестую палату, там пациентке плохо.
      - Иду, иду. Он все переживет, - на прощание доктор проводит ладонью по плечу матери.
      После ухода матери, я, чтобы отвлечься от мысли о Ваське, включил приемник деда и положил на ухо. Приятный итальянский тенор, по видимому пел о любви.
      Через неделю в нашу палату вошло замотанное бинтами существо.
      - Коля, это я, - хрипит оно.
      - Варька?
      - Ага.
      Она садится на койку и я не могу оторваться от ее лица, настолько оно страшно в замотанных бинтах.
      - Что это у тебя с лицом?
      - После взрыва, осколки задели...
      - Шрамы будут?
      - Наверно... Один по кости головы прошел, второй щеку распорол... Оцарапана была вся. Я ведь что пришла. Меня увозят от сюда.
      - Куда?
      - В город. Маманя после этого взрыва так испугалась, что решили переехать жить в другое место. Вот и поедем к брату, там буду учиться.
      - А я чувствую, что надолго к койке буду привязан.
      - Мне тетки в палате говорили о твоей беде. Тебе с дерева швырнуло спиной на тот кол, на котором было предупреждение о минах. А пенсионера Григория судить будут, следователь приезжал, уже дело завели.
      - А нас?
      - Не будут. Маманя говорила, что нас трогать не будут.
      - Когда уедешь?
      - Вот как бинты снимут, отсюда выпишут, так и все...
      - Мне дед Филипп приемник оставил, хочешь послушать.
      Я протягиваю ей коробочку, Варька немного увеличивает звук и мы слышим концерт Моцарта. Девочка из вежливости чуть прослушала несколько пассажей, потом покрутила настройку и не поймав ничего, возвращает приемник мне.
      - Ничего больше нет... Дед Филипп тебе родственником приходился?
      - Да.
      - Маманя говорит, с его смертью, последнее поколение войны ушло. Очень плакала, дед ей в молодости лекарства какие то доставал, спас от инфекции.
      - Дед был самым добрым.
      В палате показалась сестра Аля.
      - Ну ка ты, стрекоза, - зыкнула она на Варьку, - марш к себе. Только не углядишь, уже шашни заводит...
      Девочка обижено встает и идет к двери.
      - Коля, я еще зайду к тебе...
      - Доктор идет, - сообщает мне Аля.
      Доктор входит вместе с Фаиной Александровной, у нее в руке костыли.
      - Ну как ты себя чувствуешь? - спрашивает доктор.
      - Нормально.
      - Врешь, - он бесцеремонно откидывает одеяло и, достав из кармана халата иглу водит ей по ногам. - Чувствуешь?
      - Нет.
      - Значит пора тебе их тренировать. С сегодняшнего дня к тебе будет приходить массажор, а потом вот на этих костылях будешь ковылять до туалета, - доктор кивает на Фаину Александровну. - Неужели тебе приятно лежать в кровати с уткой или горшком?
      - Нет.
      - Я тоже так думаю.
      Он забрасывает одеяло на ноги, Фаина Александровна ставит костыли рядом с тумбочкой.
      - Пора уже, парень, в школу ходить, - продолжает доктор, - занятия начались, а ты сачка давишь.
      Вечером в палате появилась симпатичная девушка и сразу подсела ко мне.
      - Это ты, Коля?
      - Я.
      - Меня звать Наташа, я буду тебя лечить, делать массаж.
      Чего она только со мной не делала и щипала, и крутила мои ноги как хотела, мотая их вверх, вниз, сгибала, разгибала и хлестала ладонями. Лежащий недалеко рабочий взвыл.
      - Наташа, ты бы хоть меня помассировала.
      - У тебя, бугая, только одно на уме...
      - Лишил этот придурок, Федька, меня последней радости спать с бабами, только и остался массаж.
      - Это кто придурок, сам такой, - огрызнулся второй рабочий.
      - Скоро вылечишься и пойдешь к своим бабам, - ухмыляется Наташа, - без массажа знаешь сколько сил накопишь.
      - Тренировка то должна быть.
      - Не порти, мальца, дурак.
      Рабочие угомонились, а Наташа встала с моей кровати.
      - Все в порядке, Коля, завтра с утра приду.
      Прошло еще две недели. Ко мне пришла прощаться Варька. Ей сняли часть бинтов с лица и видно, как розовая запятая шрама навечно застыла на щеке. Голова, еще стянута марлей.
      - Все, я выписываюсь, - сообщает она.
      - А когда уезжаешь?
      - Завтра утром.
      - Напиши мне письмо...
      - Обязательно. Я пойду, а то маманя сердится.
      Она наклонилась над кроватью и поцеловала меня в щеку.
      - Поправляйся, Коля.
      Девочка ушла и тут же один из рабочих прокомментировал.
      - Дурак ты, Колька. Надо было ее обнять, поцеловать как следует, встать на ноги и проводить до выхода.
      - Надо сначала было проводить до двери, а потом нацеловаться, поправляет другой.
      - Если бы ноги шли. Наташа все щиплет, щиплет, а они ни как...
      - А ты попробуй сам, сядь и упрись на ноги.
      Я послушался этого совета, с трудом сел на кровать и спустил ноги на пол. Все равно ничего не чувствую.
      - Давай, давай, смелее, - подначивает рабочий. - Переноси тяжесть на ноги. Если бы я мог подняться, помог бы тебе.
      Я осторожно стал перемещать, стараясь медленно оторвать вдруг потяжелевшую попу от кровати. Ноги не подвластны мне, они подломились в коленках и пришлось спиной рухнуть на одеяло. Но тут я почувствовал, что сползаю... тело все же потеряло равновесие и меня медленно тянет с кровати на пол. С отчаянием цепляюсь руками за одеяло, матрац, стараюсь затормозить движение, даже мысленно приказал ногам напрячься и тут укол боли пронзил ноги и я разжал руки. Тело с шумом рухнуло на пол.
      - Ты как, цел? - слышу голос одного из рабочих.
      - Цел.
      - Классно падал, - комментирует другой. - Придется сестру вызывать.
      Боль в ногах утихла и медленно спадает напряжение, но я вдруг почувствовал, что могу шевелиться, мои пальчики стали меня слушаться. Я хватаюсь за тумбочку и подтягиваюсь к кровати. Ноги послушно упираются в пол и вскоре я грудью свалился на кровать...
      - Они зашевелились...
      - Ну во... И слава богу. А то я думал, что ты здорово зашибся, замечает рабочий.
      - Вишь, не надо и сестру звать, - поддакивает другой.
      Но все же сестру пришлось звать, я так и не смог залезть на кровать.
      С этого момента, я стал потихонечку шевелить ногами и когда через два часа пришла Наташа делать массаж, сразу выложил.
      - Тетя Наташа, а они уже стали двигаться.
      - Молодец... Ну-ка давай посмотрим. что там у тебя... Да ты, герой... пошевели пальцами, ага.... а ногу согни... Вот умница, давай я тебе сделаю массаж и думаю пора тренировать ноги.
      С этого дня я стал быстро поправлять, сначала на двух костылях, а потом прихрамывая, только с одним, шатался по больнице и даже, одевшись потеплей, удирал на улицу.
      Через три недели за мной пришла мама и стала выписывать из больницы. На прощание доктор, долго щупал меня, а потом сказал.
      - Вот что, дорогой, по молодости все спишется, будешь плясать, прыгать, бегать, а вот потом... не знаю что будет потом и когда, но... удар по позвоночнику может сказаться в твоей жизни...
      - Это очень опасно, доктор? - спросила мама.
      - Никто предсказать не может. Вон, известный спортсмен - врач Дикуль, повредил позвоночник, но до сих пор поднимает на плечах машины. Все теперь зависит от вас, больше занимайтесь спортом, но не перенапрягайтесь.
      - В в школу когда, можно идти?
      - Да хоть завтра.
      - А костыль?
      - Что костыль? Голове он не мешает, учатся головой, а не ногами, увидев мое сморщенное лицо, доктор смилостивился. - Ладно, если пообещаешь мне, что будешь хорошо учится, я тебе выпишу бюллетень на неделю, но не больше.
      - Конечно, он будет хорошо учится, - заверещала мать. - Правда, Коля?
      Я прощаюсь с работягами, моими соседями по палате. Они уже получше себя чувствуют. Один даже сидит на кровати.
      - Прощевай, Колька.
      - Здесь дед, приемник оставил. Можно я его возьму?
      - Конечно, кому нужна ненужная вещь.
      - Ты, Колька, только бросай быстрей костыли, - вторит второй рабочий, привыкнешь, хреново будет.
      - Ладно, до свидания...
      - Прощевай.
      В школу пришел без костыля, хотя побаливала нога, но я храбро ввалился в класс и, под рев товарищей, пробрался к своей парте. Вместо Васьки моим соседом... оказалась девчонка, которую я раньше в поселке не видел. Меня долго хлопали ладонями ребята, поздравляли с возвращением, наконец класс успокоился и тут вошла учительница.
      - Как тебя звать? - тихо спрашиваю соседку.
      - Света.
      - А меня Коля. Как ты здесь очутилась?
      - Мы переехали в поселок. Папу направили сюда.
      - Николай, - тут я услышал голос учительницы. - Я рада тебя видеть, но не мог бы ты потише, мешаешь мне вести урок.
      Света оказалась нормальной девчонкой, без выпендрежа и зазнайства. Правда, почти все парни ухлестывали за ней, писали ей записочки, приставали на перемене, но она всех умело ставила на место. Однажды, после последнего урока, девочка предложила мне пойти к ней домой.
      - У меня дома такая коллекция марок, закачаешься, - хвастала она.
      - Ладно, пошли посмотрим.
      Под завистливые взгляды ребят, мы вышли из школы.
      Переехала семья Светы в дом деда Филиппа, того самого, что умер в больнице. Я вхожу в сени и не узнаю их. Здесь провели основательный ремонт, зашив стены вагонкой и выкрасив лаком. Гостиную тоже не узнать, стены ровные, покрытые обоями. Но больше всего меня потряс вид черного пианино, стоящего у окна.
      - Что это? Кто на нем играет?
      - Мама и я.
      - Сыграй что-нибудь.
      Она заколебалась.
      - Дома мама...
      - Ну и что?
      - Сейчас придираться будет, там не так взяла, здесь не ту клавишу надавила.
      - Ну сыграй..
      Светка колеблется, но все же садится за пианино и открывает крышку.
      - Что ты хочешь послушать?
      - Чего-нибудь.
      Она взяла несколько пассажей и заиграла детскую песенку про бегущих пешеходов по луже. Вдруг музыка остановилась.
      - А ты сам то петь умеешь? - спрашивает она меня.
      - Нет, но знаешь, - я заколебался, - давай попробуем, я слушал радио и запомнил несколько песен. Ты только не смейся надо мной, если что не так...
      - Хорошо, что сыграть?
      - Санта Лючие можешь?
      Она уважительно посмотрела на меня.
      - Я ее ни разу не играла. Сейчас попробуем.
      Пошли первые аккорды и тут я почувствовал волнение, по радио ее все время гнали на непонятном мне языке, зато я запомнил эти звуки почти наизусть. И вот осторожно начал...
      Первые звуки были дребезжащие робкие, потом, несмотря на медлительность Светы я потянул уверенней и ровнее. Светка играет и разинув рот смотрит на меня. Этот взгляд меня смущает и я закрыл глаза, вдруг звук стал четче и пошло, как по радио... Я открываю глаза, рядом со Светкой сидит незнакомая симпатичная женщина и уверенно берет клавиши. Хоть я и не знаю перевода слов, но песня берет меня за душу. Такое ощущение будь-то я попал в другое измерение. Исчезла комната, я один на берегу. Передо мною море, дрожащее на закате огромного красного солнца, вокруг необычное тепло и только где то сзади мягко шелестят кипарисы, вытянувшиеся до неба. Но вот пропадает последний дрожащий звук, он растворяется где то в воздухе и очарование пропадает. Я опять в комнате, женщина задумчиво гладит бортик блестящего пианино, потом оглядывается на меня, спрашивает.
      - Ты кто?
      - Николай.
      - Мама, он в школе сидит за одной партой со мной, - тараторит Светка. Пришел недавно...
      - А до этого где учился?
      - В этой же школе. Я запоздал на учебу, был в больнице.
      - Что у тебя болело?
      - Да так... Спина...
      Мне очень не хочется говорить, что я и мои друзья подорвались на мине, воруя яблоки в чужом саду. Женщину этот ответ вполне удовлетворил.
      - Кто тебя учил?
      - Чему? - растерялся я. -В школе все предметы...
      - Я не про это. Кто тебя научил петь по-итальянски?
      - Никто. Я лежал в больнице, радио слушал, все запомнил, что они там... пели...
      - И много ты запомнил таких песен?
      - Не знаю, наверно много.
      - Хорошо, что еще ты можешь спеть?
      - Ну вот эту...
      Я запел по памяти какую то песню, про Сорренто. К моему удивлению, женщина подхватила мотив и стала мне подыгрывать. Странно, но мне кажется у меня глюки. Опять я проваливаюсь в жаркий юг и стоя на перроне вокзала, прощаюсь с красивой девушкой. Умоляю ее о чем то, а та улыбается изумительной улыбкой счастливейшей женщины. Когда мы кончили, мама Светы уставилась на клавиши и молчала.
      - Ну я пойду, - неуверенно сказал я и посмотрел на Свету.
      Та тоже молчала, уставившись на меня огромными глазами так же, как и мать. Отправился к двери, но тут женщина остановила меня.
      - Стой. Ты нотную грамоту знаешь?
      - Нет.
      - Значит все песни запоминаешь?
      - Да.
      - Ладно, иди.
      Так мне марок Светка и не показала. Я поплелся домой, проклятая нога еще к тому же разнылась.
      В школе такой же бедлам, как и всегда. Светки нет и я, усевшись за партой, наблюдал, как петушатся двое моих ровесников по классу.
      - Я те голову оторву, - шипел первый силач в школе, Шурка Соколов.
      - Только попробуй, - гудит молчун Витька Петров, - дотронься.
      Ко мне повернулась девочка Аня с передней парты.
      - Вишь, что творят?
      - Чего это они?
      - Светку не поделили?
      - Как это? Это что, моя соседка?
      - Ну, да. Вчера обещала им обоим свидание вечером и не пришла ни к тому, ни к другому.
      Ребята уже начали толкаться и в воздухе запахло крепкими выражениями и дракой, но тут в класс вошла моя соседка. Девочка смело прошла между драчунами и села рядом со мной.
      - Привет, Коля.
      - Привет.
      В классе наступила тишина. Шурка подскочил к нам.
      - Свет, куда ты делась?
      - Заболела.
      - Я так и думал, - прогудел Петров и пошел к своей парте.
      - Простудилась что ли? - не унимается Шурка.
      - Пусть будет так. Слушай, Шура, у меня сегодня нет настроения говорить. Отвали пока.
      Соколов послушно поплелся к своей парте. В конце первого урока, Светка вдруг прошептала мне.
      - Ты сегодня не можешь часов в шесть вечера зайти к нам.
      - Марки будем смотреть?
      - Нет... Там увидишь. Мама очень просила.
      - Хорошо.
      У дома Светки стоит черная "Волга". Я захожу в комнату и вижу двух незнакомых пожилых людей, одетых, в непривычно для жителей поселка, черные смокинги. Оба сидят на диване и с любопытством смотрят на меня. Светина мама и сама Светка сидят на стульях за столом.
      - Можно?
      - Заходи, Коля, - кивает головой мать Светы. - Вот о нем я говорила вам, -обращается она к незнакомцам.
      - Здравствуйте, - я вошел и робко прижался спиной к дверям.
      Незнакомцы в ответ закивали головами.
      - Здравствуй.
      - Коля, - начала Светина мама, - ты меня извини, но я пригласила сюда своих друзей, чтобы они послушали как ты поешь.
      - Но я же...
      - Я тебя прошу, спой пожалуйста.
      Светка смотрит на меня молящим взглядом.
      - Хорошо.
      Все оживают.
      - Ну что же, время у нас мало, Лидуша, посмотрим, что ты нам за чудо собиралась представить, - говорит самый старший из гостей. - Валерий садись за пианино, подыграй молодому человеку.
      Мужчина подходит к пианино, задирает фалды смокинга и удобно усаживается за стул.
      - Коля, - говорит мне Лидуша, - подойди сюда, спой нам Санту, как вчера.
      Я неуверенно подхожу к пианино и стараюсь не смотреть на людей. Валерий заиграл первые аккорды, я закрыл глаза и запел... Вот оно чудо перевоплощения, я опять в какой-то теплой стране, но здесь не море, а что то похожее на церковь и страдающий бог на кресте, забыл о боли и слушает мягкие звуки плывущие от всего сердца.
      Кончилась песня, стало тихо. Я смотрю на них и не понимаю, почему они так озабоченно смотрят на меня.
      - А что ты еще можешь? - вдруг тихо спросил старший гость.
      - Много чего. Арию Ленского например, потом... Аллелую, еще много арий, только на их языках.
      - Он вчера спел мне Вернись в Сорренто, чисто по-итальянски, - говорит Светина мама.
      - И от куда вы знаете все эти арии? - не унимается гость.
      - Так по радио. Я слушал радио и выучил все песни...
      - Я узнала, - говорит Светина мама, - он несколько месяцев лежал в больнице и кроме радио там ничего не слышал.
      - Ладно, спойте, молодой человек, песню - Вернись в Сорренто.
      Опять заиграл на пианино Валерий и я начал петь... И все же со мной что то не то. С первыми звуками исчезает реальный мир, я где-то там..., в непонятных местах, где все красиво и прекрасно. Здесь все, море, катера, красивые девушки и тоска по настоящей любви. Пропали последние звуки и я просыпаюсь, вижу, что-то не то... опять молчат.
      - Я еще могу, вот эту...
      Затянул, как мне объяснило радио, отрывок из чего то, композитора со смешной фамилией - Лист. Правда там пел тонкий женский голос, но для меня это не имело значения... Робкий, переливающийся голос вел меня по аллеям парка, желтые листья клена, раскачиваясь, медленно плыли по воздуху, приближаясь к земле и только тоска разрывала сердце, может по любимому человеку, а может от одиночества... Кончил последние аккорды, переливом голоса...
      После минутного молчания, Валерий вдруг сказал первую фразу.
      - Юрий Иванович, я не нашел ни единой ошибки.
      - Не ошибках дело. Здесь какое то колдовство. Я не понимаю, что происходит, но такое ощущение будь-то мы в волшебном замке. Так нормальные люди е поют. - он как то ушел в себя т вдруг обратился к Светиной мама. - Он же даже нотной грамоты не знает. Так, Лидуша?
      - Так.
      - Вот видишь, а Листа спел на одном слухе. Я думаю что на сегодня хватит, нам еще в город возвращаться. Ты не зря сорвала нас с концерта, Лидуша, не зря...
      - Может поедите?
      - Нет, нет. Собирайся, Валерий, поехали, до города долго добираться.
      - А что же с ним? - женщина кивает на меня.
      - Его надо убирать от сюда. Как можно быстрей направить в музыкальную школу, консерваторию, куда угодно, только чтобы не гнил здесь. Сколько тебе лет? - вдруг обратился он ко мне.
      - Шестнадцать.
      - Странно. По идее голос должен изменится, а он поет как... будь-то уже переболел... Раньше пел?
      - Нет.
      - Совсем удивительно. До свидания, Лидуша. Светочка, пока, ты уж такая стала большой, красивой, видно скоро выйдешь за муж.
      - Побойся Бога, Юра, - возмутилась мать Светки.
      - Ладно, ладно. До свидания, молодой человек, думаю, что мы еще с вами встретимся.
      Гости уходят, Светина мать села на диван и задумалась. Дочка тоже присела к ней и смотрит на меня внимательным взглядом.
      - Коля, - вдруг говорит мне женщина, - тебе надо учиться музыкальной грамоте. Если хочешь, я тебе помогу. Мы будем заниматься... вот здесь... дома.
      - Я... не знаю.
      - Ну чего ты, Колька, - вступает в разговор Света, - соглашайся. Я с тобой помимо этого буду заниматься по всем школьным предметам. Ты так отстал за время болезни, что без посторонней помощи просто не осилишь программу.
      Со школой у меня действительно не все гладко, хоть и пытаюсь, но пока никак. Не от того, что тупой и память хорошая, просто не очень хочется грызть науки, к которым совсем не тянет.
      - Ну... в общем, я буду приходить.
      - Вот и отлично. Светочка, накрывай на стол, мы это дело отметим.
      В школе, после того, как я зачастил к Светке, парни стали на меня смотреть косо, а Шурка Соколов просто стал изводить, издеваться и придираться по всякому случаю. Однажды перед Новым Годом между нами возник крупный конфликт.