ГЛАВА 41

Сержант стоял в просторной летней кухне фермерского дома. В массивном каменном очаге, разгоняя холод, горел огонь. После атаки на усадьбу в живых осталось семнадцать человек, девять из них явно гражданские лица, среди которых две женщины и один маленький ребенок. Большинство американцев находились снаружи: караулили немногих немецких солдат, проверяли пристройки или охраняли периметр. В доме были лишь сержант, Корнуолл, Таггарт и Макфайл. При этом оружие имелось только у Сержанта: он поддерживал порядок с помощью автоматического пистолета, который забрал у найденного в развалинах монастырской колокольни мертвого фрица.

Корнуолл составлял список.

– Сообщите свои имена, звания и должности.

– Франц Эберт, директор Линцского музея. Коротышка в очках, темном пальто и армейских ботинках.

– Вольфганг Кресс, штаб Розенберга, Парижское отделение.

Плотного телосложения, румяный человек лет тридцати с небольшим. Бюрократ.

– Курт Бер, тоже из службы Розенберга.

– Анна Томфорд, тоже из Линцского музея. Темноволосая, молодая, испуганная.

– Ганс Вирт, служба Розенберга в Амстердаме.

– Доктор Мартин Цайсс, Дрезденский музей. Дородный, осанистый мужчина с бородкой. Лет примерно шестидесяти, болезненного вида, с бледной, пористой, как старый сыр, кожей. «Ходячий сердечный приступ», – подумал сержант.

– А чей это ребенок? – осведомился Корнуолл. Мальчик, с виду лет семи или восьми, до сих пор не проронил ни слова. Довольно высокий для своего возраста, он имел очень темные, почти черные волосы, большие, слегка миндалевидные глаза, оливковую кожу и большой патрицианский нос. Все это делало его похожим скорее на итальянца, чем на немца. Сопровождавшая ребенка женщина собралась было ответить, но ее опередил Эберт, директор Линцского музея.

– Он сирота, беспризорный. За ним присматривает фройляйн Куровски.

– Куровски. Полька? – спросил Корнуолл. Женщина покачала головой:

– Nein. Судеты, Богемия, поблизости от Польши. Моя семья немецкая.

– Откуда этот ребенок?

– Мы нашли его к северу от Мюнхена, – вставил Эберт. – И решили взять с собой.

– Великодушно, – сказал Корнуолл.

– Я не понимаю, – промолвил Эберт.

– Edelmutig, hochherzig, – пояснил сержант.

– А-а, – кивнул Эберт. Корнуолл глянул на сержанта.

– Это впечатляет. Сержант пожал плечами.

– Моя бабушка была немкой. Дома мы говорили по-немецки.

– На меня произвело впечатление то, что вы знали это слово в английском, – сухо сказал Корнуолл.

– Тут, конечно, есть чему удивляться, – буркнул сержант.

– Вот именно, – хмыкнул Корнуолл.

– Это было не столь… великодушно, как вы говорите, – сказал Эберт. – Это просто необходимо было сделать. Иначе он бы умер с голоду, да?

Он посмотрел на женщину и ребенка.

– Полагаю, он не говорит по-английски?

– Он вообще не говорит, – объяснила женщина. Корнуолл посмотрел на разложенные перед ним на старом буковом столе документы.

– Я вижу, на всех этих бумагах стоят печати Ватикана. Laissez-passers[6] папского секретаря из представительства в Берлине.

– Это верно, – кивнул Эберт.

– Кажется немного странным.

– Может быть, только вам, – пожал плечами Эберт. – Мне нет дела до политической подоплеки. Мое дело – сохранять вверенные моему попечению произведения искусства.

– Указанные произведения принадлежат германскому правительству?

– Нет. Это работы из фондов различных музеев Германии, и принадлежат они немецкому народу в целом.

– Шесть грузовиков?

– Да.

– Направляющихся к швейцарской границе?

– Да.

– С документами, заверенными печатями Ватикана?

– Да.

– Почему я вам не верю? – сказал Корнуолл.

– Мне все равно, верите вы мне или нет, – сердито проворчал Эберт. – Это правда.

– Зачем вам понадобился эскорт СС? – спросил Макфайл, в первый раз подав голос.

Макфайл был выпускником Боудойна и до зачисления в искусствоведческую команду Бюро стратегических служб работал младшим куратором музея Фогга в Бостоне. Судя по всему, этот малый ставил себя выше Корнуолла. Сержант, со своей стороны, считал этого типа, с его привычкой курить трубку и насвистывать бродвейские мелодии, слабаком, паршивым выпендрежником и вдобавок гомиком. Вот уж в нем-то точно великодушия не было ни на йоту.

Макфайл фыркнул.

– У меня сложилось впечатление, что у СС имеются более важные задачи, чем сторожить Volkskultur.[7]

Последнее слово он произнес протяжно и нарочито насмешливо.

Упитанный малый по фамилии Кресс заговорил с явной ответной усмешкой:

– Может быть, вы не в курсе, что штаб Розенберга является структурным подразделением СС и, таким образом, нам по статусу полагается сопровождение.

– С эмблемами полевой жандармерии? – усмехнулся сержант.

– Я и не знал, что вы ведете этот допрос, сержант, – произнес Макфайл с ледяной ноткой в голосе.

– Я просто задал ему этот хренов вопрос… лейтенант.

Макфайл бросил на него каменный взгляд.

– Что скажете? – спросил Корнуолл, обращаясь к Крессу.

Тот промолчал.

– А что вы хотите сказать, сержант? – спросил Макфайл.

– Я хочу сказать, что все это бред какой-то! Эти парни не из СС. Форма у солдат действительно эсэсовская, но я проверил пару убитых, так у них вообще нет татуировок, а у каждого эсэсовца под мышкой вытатуирована группа крови. Кроме того, СС не имеет отношения к военной полиции, полевой жандармерии. И с грузовиками у них что-то не то: где, черт возьми, они раздобыли бензин? От бензина у фрицев давным-давно и духу не осталось, одна солярка, да и той кот наплакал. Я, конечно, ни черта не понимаю в искусстве, но зато знаю толк во фрицах. Не те они, за кого себя выдают. Не те!

– Сержант, – промолвил Корнуолл, неожиданно поднявшись, – отдайте свое оружие лейтенанту Макфайлу. А мы с вами отойдем в сторонку и покурим.

– Есть.

Сержант отдал Макфайлу автоматический пистолет и вышел за Корнуоллом на солнечный свет раннего утра. Щурясь за очками, лейтенант достал из кармана пачку немецких сигарет и предложил сержанту. Тот отказался и закурил свою, «Лаки страйк».

– Что здесь происходит, сержант?

– Не имею ни малейшего представления, сэр.

– А по-моему, имеете.

– Они не те.

– Что это значит?

– Как я уже говорил, они не те, за кого себя выдают.

– Тогда кто они?

– Вы хотите знать мое мнение?

– Да.

– Они жулики.

– Жулики?

– Мошенники и воры. Грузовики набиты награбленным добром. Эти шустрые ребята прекрасно знают, что оно награбленное, без накладных, без описей. Вот они и решили прибрать его к рукам. Украсть краденое. Я имею в виду, что их нацистские боссы с них уже ни черта не спросят.

– Интересно.

– Эмблемы на грузовиках и все прочее – это прикрытие. Маскарад, рассчитанный не на нас, а на своих. На то, чтобы беспрепятственно выбраться с территории, еще контролируемой немцами. Лучший способ преодолеть армейские кордоны на дорогах – это ехать под видом колонны СС и военной полиции. У фрицев при виде и тех и других до сих пор коленки дрожат. Сами понимаете, с этими мясниками шутки плохи.

– А как насчет мальчишки?

– Брешут они насчет его, это факт.

– Зачем?

– Похоже, он имеет какое-то важное значение.

– А печати Ватикана?

– Поддельные. Или кто-то в Риме тоже причастен к этой афере. Может быть, попы с этими проходимцами в доле. Мало ли желающих половить рыбку в мутной воде?

– Вы что, никого не любите, сержант?

– Это не имеет никакого отношения к приязни или неприязни, сэр. Это вопрос того, что я знаю. А знаю я, что во дворе стоят грузовики с чертовой уймой краденых произведений искусства. Фрицы ничего не знают, ваши люди ничего не знают, а моим людям плевать, даже если бы они и знали.

– Что вы хотите сказать, сержант?

– Именно то, о чем вы сейчас подумали.

– Вы умеете читать мысли?

– Эта хренова война продолжается долго, за такое время любой может кое-чему научиться. Начинаешь во многом разбираться, в том числе и в людях. Начинаешь видеть многое.

– И что вы видите здесь, сержант?

– Шанс, какой может выпасть только один раз во всей долбаной жизни… сэр.

ГЛАВА 42

После введения всех данных ответ появился быстро. Не отрывая взгляда от монитора, Барри Корницер пригладил усики над верхней губой и, прищурившись, пробормотал:

– Интересная история.

– Не тяни, – сказал Валентайн.

– Откуда бы вы хотели начать?

– Хорошо бы с начала.

– В таком случае начнем с так называемого «Кардусс-клуба» при Францисканской академии.

– О'кей.

– Его возникновение восходит к тысяча восемьсот девяносто пятому году, когда была основана школа. В то время в закрытых школах всячески поощрялось создание такого рода клубов и «тайных обществ». Название происходит от чертополохов на школьном гербе, а герб, видимо, появился в связи с тем, что основателем школы был шотландский кальвинист. – Он ухмыльнулся Валентайну. – Школа у них вроде той, в какую ходили мы с тобой, Майкл. Помнишь?

– Еще бы.

– «Кардусс» означает чертополох, как на гербе Шотландии, – заметила Финн.

– Именно. Во всяком случае, члены «Кардусса» позаимствовали название своего клуба у английского ордена Подвязки, эмблемой которой служит чертополох. Двенадцать рыцарей, как двенадцать апостолов. Двенадцать членов клуба.

– Но он перерос в нечто другое.

– Да. К началу девятнадцатого века с первым выпускным классом он превратился в общество взаимопомощи наподобие «Черепа и костей» в Йеле. Например, если вы были банкиром, вы помогали товарищу по клубу получить льготный кредит. Если входили в правительство, то способствовали принятию законов и решений, помогавших товарищам расширять их бизнес.

– Это что-то вроде раннего варианта сетевой компании, с участием одних лишь школьных друзей, – указала Финн.

– Что-то в этом роде, – согласился Корницер. – В конце концов именно эти двенадцать членов первоначального клуба выкупили обанкротившуюся в годы Великой депрессии школу. Потом, после войны, им по какой-то причине приспичило уйти в подполье. Так и появилась компания в штате Делавэр. Они использовали фирму своих юристов, чтобы выкупить фирму-прикрытие, которая владела реальной компанией под названием «Мак-Скимминг арт траст». И сменили название на Фонд Грейнджа, располагающийся здесь, в Нью-Йорке. В Сент-Люк-Плейс, Гринвич-Виллидж.

– Чем они занимаются?

– Официально – ничем. У них нет легального мандата на предпринимательскую деятельность: это частный трастовый фонд. Он не обязан ни перед кем отчитываться, кроме системы социального страхования. В налоговых органах эта шарага числится как некоммерческая, не приносящая прибыли организация, осуществляющая помощь музеям и научным отделам галерей в изучении отдельных произведений искусства и творчества конкретных художников. На самом же деле она представляет собой посредническое агентство по торговле художественным наследием. Насколько может определить МАГИК, у них имеется несколько основных клиентов, в частности офис архиепископа Нью-Йорка и Музей Паркер-Хейл. По данным того же МАГИКА, коммерческое оформление всех сделок осуществляется через Галерею Хоффмана, головной офис которой находится в Берне, Швейцария.

– Мы подбираемся ближе.

– Все ближе и ближе. До войны ваш Джеймс Корнуолл состоял в «Кардуссе», Гэтти и человек по имени Макфайл. Потом Корнуолл и Макфайл стали офицерами Джи-пять, подразделения БСС, Бюро стратегических служб. В конце войны они проходили службу в Германии, в составе особого подразделения, занимавшегося поисками и спасением архивов, произведений искусства и исторических памятников.

– Так ведь Гэтти тоже служил в БСС. Состоял офицером связи при Даллесе, в Швейцарии.

– Кое-что проясняется. Программа «МАГИК» выявила в файлах БСС документы, свидетельствующие о том, что Гэтти организовал перемещение Корнуолла и его людей через так называемый ватиканский «крысиный лаз». Он же обеспечил им возможность переправиться в Америку из Италии, через порт Сестри-Поненте близ Генуи. На корабле «Bacinin Padre», который, будучи реквизирован США, стал называться «Вертлюг». Вы можете проследить все их передвижения до адреса на Гудзон-стрит и компании под названием «Америкэн меркантил».

– Это становится очень странным, – заметила Финн.

– Вообще-то эта «Америкэн меркантил» занималась производством рабочей одежды, но всплыла кверху брюхом еще в тысяча девятьсот тридцать четвертом году. С той поры здание пустовало. Компания по недвижимости сдала его в аренду как складское помещение. – Корницер ухмыльнулся. – Спросите у меня адрес на Гудзон-стрит.

– Уже спрашиваю, не томи. Что за адрес?

– Четыреста двадцать один. Теперь это здание кондоминиума, но оно находится прямо напротив Джеймс-Дж. – Уокер-парка. Восьмиэтажное здание в итальянском стиле, что не совсем обычно для коммерческого дома. Построено в тысяча восьмисотых годах.

– Я что-то не понимаю, – сказала Финн. – Почему это важно?

– Потому что улица, которая выходит на парк с южной стороны, это Сент-Люк-Плейс – местонахождение Фонда Греинджа. Это не может быть случайным совпадением, – сказал Валентайн.

– Не может и не является, – подтвердил Корницер. Он нажал на клавишу и уставился на монитор. – Вот. Данные из Квартирмейстерского архива США. Груз, застрахованный на имя Гэтти, был доставлен по адресу: Гудзон-стрит, четыреста двадцать один, и в течение восемнадцати дней, с двадцать седьмого июля по шестнадцатое августа тысяча девятьсот сорок пятого года, хранился на первом этаже, опечатанный и под охраной. Шестнадцатого августа тысяча девятьсот сорок пятого года охрана была снята, никаких записей о дальнейшей судьбе груза не имеется. – Он немного помолчал. – То, что Гэтти отправил для Корнуолла, исчезло бесследно. Просто испарилось.

– Насколько велик был груз?

– Двести двадцать семь тонн. Различные ящики и коробки.

– Двести двадцать семь тонн чего? – спросила Финн.

– Здесь не говорится. – Упитанный хакер пожал плечами. – В материалах группы, прошедшей через ватиканский «крысиный лаз», упоминается о шести грузовиках, переправленных через Швейцарию в Италию и потом по побережью в Геную. Это все.

– Золотой поезд, – пробормотал Валентайн.

– Что за поезд? – спросила Финн.

– Это одна из тех легенд о Второй мировой войне, которые часто рассказывают, но в которые почти никто не верит, – пояснил он. – Пару лет назад вышла книга. Согласно этой книге в самом конце войны огромная партия награбленных сокровищ была погружена на поезд, отправлявшийся из Будапешта. Организовал отправку некто Арпад Толди, уполномоченный СС по делам евреев в Венгрии. Ценности общей стоимостью, по приблизительным оценкам, в три или четыре миллиарда долларов золотом без всякой описи, о чем он позаботился, были отправлены в Германию. Но туда так и не прибыли. Они попали в руки армии США.

– И что случилось потом? – спросила Финн.

– А потом они исчезли, – ответил Валентайн. – Точно так же, как груз с шести грузовиков Корнуолла. Очередной миф о нацистских сокровищах времен Второй мировой войны. Ничто так и не было доказано.

– Есть кое-что еще, – сказал Корницер.

– Расскажи, если есть.

– Ты помнишь имя Личо Джелли?

– Это человек, который был замешан в скандале с Банком Ватикана. Закулисный махинатор.

Корницер сверился с экраном, пожевывая кончик карандаша.

– Его имя фигурирует во всей документации по Ватикану. И неоднократно всплывает в связи с именем Даллеса. Некая операция под названием «Отставшие». В тысяча девятьсот сорок пятом году, помимо всего прочего, Джелли помог нацистам выбраться из города. Сведения посвежее относятся к организации «П-два», «Пропаганда-два», своего рода неофашистской группе в Ватикане. Тут все сходится. После Второй мировой войны между советским и западным блоками началась гонка по выявлению и задержанию нацистских преступников, но одновременно обе стороны создавали свои разведывательные сети, используя немецкие кадры. Ватикан пустил в ход свои впечатляющие ресурсы, чтобы обеспечивать бывших нацистов и их пособников паспортами, деньгами и всем прочим, необходимым для их нелегальной переправки из Европы к безопасным гаваням на Ближнем Востоке, в Британии, Канаде, Австралии, Новой Зеландии, Соединенных Штатах и Южной Америке. К их помощи прибегали общества и союзы вроде ОБОСС (Организация бывших офицеров СС) и «Der Spinne» («Паук»). По некоторым сведениям, ватиканский «крысиный лаз» позволил уйти от ответственности не менее чем тридцати тысячам нацистов. Среди облагодетельствованных щедростью Святого Престола были бывший сотрудник гестапо Клаус Барбье, Адольф Эйхман, доктор Йозеф Менгеле из лагеря смерти Освенцим, прозванный «Белым ангелом» или «Ангелом смерти», Густав Вагнер, заместитель начальника лагеря Собибор, и Франц Штанг ль из лагеря уничтожения в Треблинке. Были перемещены и эсэсовские чины из украинской дивизии «Галичина».

– И где теперь Джелли?

– Он умер в тюрьме. Сердечный приступ. Правда, многие утверждают, что причиной смерти была передозировка дигиталиса, точно так же, как в случае с Папой Иоанном.

– Создается впечатление, будто мы вторгаемся в вотчину Дэна Брауна: странные обряды, католические заговоры, тайная информация, закодированная в живописи Леонардо да Винчи. Признаться, для меня это такая же галиматья, как творчество белого супрематиста Дэвида Дьюка.

– Называй как хочешь, но есть нечто проходящее красной нитью через всю эту информацию. Что-то невидимое, такое, что его не удается выявить даже МАГИКу. А уж это, поверьте мне, о чем-то говорит.

– Выскажи хотя бы догадку.

– Да нет у меня никакой догадки. А для дальнейших поисков недостаточно отправных сведений. Оттолкнуться не от чего, хотя руки чешутся: кажется, будто отгадка где-то совсем рядом. Просто помимо того, что мы выяснили, происходит и что-то еще.

– Это убийца, – сказала Финн, поняв все.

Почему, что привело ее к такому выводу, пока оставалось невыясненным, однако девушка чувствовала, пусть и с легкой долей сомнения, что нить, связующая все, что им удалось обнаружить, есть не что иное, как личность убийцы.

– Объясни, – попросил Валентайн.

– Боюсь, что пока не могу. Но готова спорить, что, прошерстив все относящееся к этим именам более тщательно, мы обнаружили бы еще больше смертей, больше убийств. Каким-то образом он знал о Микеланджело, знал о том, что Краули меня выставил, знал, что это может повлечь за собой цепочку событий, которые в итоге приведут к тому, что он будет раскрыт. Вот почему погиб Питер. На его месте должна была быть я.