Она замолчала. Как рассказать Пите все, что она чувствует сейчас?

Страшно, что больше она никогда не увидит Квирина, что жизнь вот сейчас кончится, и последнее хорошее, что она видит — вот этот сероватый гемопласт пола, и зеленые разлапистые ветви декоративных елей, и бесшумно скользящие транспортные тележки...

Но об этом нельзя говорить, табу. Никто об этом не говорит на прощание, ведь у тех, кто остается, тоже сердце разрывается... наверное. Неизвестно, насколько Пита переживает. Да нет, наверное, переживает все-таки. Кажется, даже побледнел. И такой молчаливый...

Рассказать о том, как она уходила в прошлый раз?

Зачем — об этом они не говорят. Это слишком скользкая тема.

Страшно — что будет на Визаре. Как она справится, ведь задание на этот раз очень сложно.

Да нет, ему это тоже неинтересно, да и не знает он об этом ничего. Сейчас уже поздно начинать рассказ.

Ильгет поймала себя на том, что снова ищет какую-то тему для разговора. Это всегда было ее задачей. Пита безвольно следовал за тем, что она находила нужным и возможным ему сказать. А зачем сейчас-то искать тему? Она лучше всего бы помолчала.

— Ты извини, — вдруг вырвалось у Ильгет.

— За что? — удивился Пита.

— Ну за то, что я оставляю тебя... так надолго.

Пита пожал плечами.

— Да ничего.

Помолчав, он сказал.

— Я пока тут займусь учебой. Майлик сказала, я буду готов скоро...

— Я всегда говорила, что ты талантливый человек! — воскликнула Ильгет, — так быстро здесь осваиваешься. Вот мне еще до звания учиться и учиться.

— Да ну, — отмахнулся Пита, — вернешься и сдашь.

И снова стало не о чем говорить. И вообще как-то... Честно говоря, уже поскорее бы кончилось это прощание.

— "Гессар", — Дэцин выкрикнул название скультера, готового вылететь на Визар, — все в накопитель! Повторяю, «Гессар» в накопитель!

Пита обнял Ильгет, поцеловал. Раздражение куда-то улетучилось. Сейчас она ощущала чистую благодарность и сожаление о том, что приходится вот расстаться.

— До свидания, Пита! До встречи!

— Давай! До встречи!

Глава девятая. Визар. Иная вера.

Дурных предзнаменований с утра было достаточно. Кавура Лакки разбила кувшин с остатками молока, Панторикс едва не прибил ее за это, пообещал вычесть стоимость кувшина из очередной награды, но ведь белую проклятую жидкость назад не загонишь. А еще квохтала рябая наседка, да так, будто эчер забрался в курятник. И всадник на черном аганке был первым, кто с утра проскакал мимо ворот. Не нужно быть тэйфином, чтобы предугадать беду при таких обстоятельствах.

Но поразмыслив, Панторикс решил не огорчаться, все не так уж просто. В последнее время он совсем запутался, привычные, от учителя полученные знания давали сбой, оказывались ненужными, а вот то, что твердил Ниньяпа... Панторикс до сих пор пребывал в ошеломлении оттого, что именно он, скромный тэйфин, еще молодой и ничего не достигший, удостоился такого внимания. Возможно, плохие приметы Ниньяпа объявил бы вздором, не стоящим внимания.

Панторикс удалился в кантарий, кавур Нэши привычно подал облачение, стал шнуровать на спине черный аслом, продев полосы под мышки. Нэши был чистокровный гэла, в отличие от других слуг Панторикса, его отец был продан за бедность, и Нэши давно уже стал правой рукой тэйфина, его ушами и глазами повсюду. Преданность — редкое качество. Ниньяпа тоже ценит преданность... Нэши возился со сложной шнуровкой и пересказывал вполголоса все то, что слышал он, и слышали те, кому он это поручал, во всем городке.

— Анада, я слышал, понесла от Щербатого, то, что понесла — совершенно точно, уже виден и живот, а что от Щербатого, таковы слухи, о досточтимый... Мун сказал, что не собирается продавать свою пару аганков, хочет, вроде бы, заняться разведением.

Панторикс не слушал кавура — нахмурился, и верный раб легко прочел его мысли. Все эти новости, недавно еще могущие заинтересовать хозяина, ныне превратились в ничто. Есть дела поважнее... Нэши знал, о чем хочет услышать хозяин. Но тянул, ибо ничего ободряющего, увы, сказать было нельзя.

— Ты слышал, проницательный, что две чужеземки, айталы, согласились на встречу с тобой, и хвастливо заверяют всех, что им ничего не стоит показать себя лучшими тэйфи, будто это возможно.

Панторикс отметил про себя, что Нэши перебирает слегка. Чужеземки — мысль о них свербила в его голове незаживающей раной уже десять малых кругов, но назвать их айталами, это пожалуй чересчур, слишком уж презренное слово, означающее недостойных приблуд не гэлланских кровей, приходящих вечером под ворота и продающих свое тело за еду и ночлег. Лайлы, вот они кто, чужестранки, уроженки дальних земель, тех, куда не заходил даже Тэйфин Мореплаватель, седьмой от Панторикса, но его же династии.

Панториксу вчера удалось увидеть лайл, и вправду, сами лица их — диковинка, кожа светла, как лик Феары, и удивительно светлы волосы, особенно у одной, да и весь облик иной, не сравнить ни с гэла, ни с иными близкоживущими народами. Панторикс знал и раньше, что на Лайане живут странные, на людей-то не похожие народы, и Тэйфин Мореплаватель оставил свои записи, где говорилось о светлокожих и светловолосых людях с широкими глазами, похожими на лужицы прозрачной воды. Но никогда он не слышал, что лайские племена так сведущи в волшебстве, наоборот, знал, что с гэла, с настоящими тэйфинами во всем мире никто не может сравниться, да кому же еще Ниннай Акос дал подлинную силу, как не своему любимому творению, гэла.

Впрочем, это мы еще посмотрим... скорее всего, слухи о силе лайл преувеличены.

— Посмотрим, — процедил он сквозь зубы, — подготовь все необходимое, после полудня я должен встретиться с ними.

Сердце совершило скачок при мысли, что уже сегодня... Для всех тэйфин всемогущ и велик, но сам-то он хорошо знает предел своей силы. И если этот предел у лайл окажется дальше — кто спасет тэйфина от забвения и презрения толпы?

— Ждут ли сегодня посетители? — задал он обычный вопрос. Нэши сморщился.

— Две крестьянки, проницательный...

— Подождут, — решил Панторикс, — подашь завтрак через две средних доли.

— Повинуюсь, проницательный, — Нэши склонил голову, пятясь, вышел. Панторикс поддернул складки черно-белого облачения. Широким шагом вышел в Теннарий, святую святых, ни одному кавуру нет входа сюда, кроме как один раз во Время, для чистки и уборки под присмотром тэйфина. Теннарий, впрочем, невелик, шкаф со священными предметами (надо будет отобрать и отложить для Нэши то, что пригодится сегодня в этом нелепом, навязанном состязании с чужеземками), священное ложе и треножник с вечно тлеющим углем. Панторикс привычно поворошил уголь, добавил свежачка, щепок, бледный огонек заплясал над треножником. Панторикс проделал необходимые жесты, провел ладонями над огнем. Пальцы ощутили знакомое с детства святое тепло. Панторикс достал из шкафа сундучок со священным порошком анкилы, бросил в огонь желтоватую щепотку. Потянулась струйка темного дыма. Панторикс в совершенстве с детства знал, как применять анкилу, чуть больше — и ты погрузишься в освященный пророческий сон, чуть меньше, вот как сейчас, обретешь способность слышать нинья теннар, совсем чуть-чуть, только для настроя и благоговения, для приношений духам... только тэйфину доступна эта радость. В прежние благословенные времена жили целые роды тэйфинов, теперь же благодать не наследуется, а передается ученикам, и как итог — Панторикс один на всю Агрену. Только для него священная анкила, да еще для тех, кого приносят дважды в год в жертву Акосу, дабы они ушли в мир иной счастливыми, не зная боли и страха.

Панторикс вдохнул горький свежий дым. Затянулся. Раскинув полы облачения, опустился на священное ложе. Наступало то самое, хорошо знакомое с детства состояние, будто ты здесь и не здесь, будто тело твое, тяжелое и неповоротливое, возлежит на вполне осязаемом ложе, а стремительный дух без глаз и ушей уже летит где-то в неведомых сферах. Важно для тэйфина уметь входить в это состояние, может быть, важнее всего, и Панторикс умел это лучше, чем его учитель, чем вся, видимо, его династия, ибо только он удостоился...

«Приветствую, Панторикс».

Ниньяпа всегда звал его по имени, был дерзок и непочтителен, язык его — как жало змеи. Но общение с Ниньяпой — великое благо, ради него и не такое унижение можно вытерпеть. Только бы Дух не оставил тэйфина...

«Высокосияющий, светлейший Ниньяпа, как счастлив твой недостойный раб....»

Панторикс не произносил вслух этих слов, они рождались в его голове, точно так же, как и ответы Ниньяпы, но спутать эти последние с собственными мыслями было никак невозможно.

Ниньяпа издал короткий дерзкий смешок.

«Замолчи, лукавый. Ты знаешь, что я не люблю долгих речей. Что так тревожит тебя?»

«Ты знаешь, господин мой, ты знаешь все...»

"Тебя беспокоят эти лайлы? О да, ты прав в том, что не веришь в себя, ты слаб и лукав, твое волшебство слабее дуновения ветра в Сухое время, ты ничего не можешь... Но как ты смеешь сомневаться в моем могуществе?"

Могущество ниньи несомненно, но вот захочет ли он помогать... Родилось исполненное обиды воспоминание о том, как ниньяпа не захотел помочь, опозорил перед всеми, не зажег священный огонь на празднике Срединного времени. Тэйфин поспешно сменил мысль:

«Нет могущественнее Ниньяпы, и недостойному тэйфину это известно...»

«Не лукавь, — злобно прервал его дух, — я слышу твои мысли и слышу, что ты смеешь упрекать меня в том, что я не сделал, как будто это ты достоин определять ход моих действий и смеешь оспаривать их».

«О Ниньяпа... человек так слаб»

«Но в этот раз, — дух сменил гнев на милость, — ты не будешь посрамлен. Я обещаю это тебе. Ты должен знать, что эти лайлы — мои злейшие и давние враги. Они обладают немалой колдовской силой, тебе далеко до них, но им еще дальше до меня, им никогда не справиться со мной. Однако мне недосуг бороться с лайлами самому, и поэтому я поддержу тебя, моего верного и послушного кавура, и помогу тебе. Я ставлю тебе два условия — ты не должен ничего принимать от них и учиться их способам колдовства. И второе — лайлы должны быть убиты».

«Но, — испугался Панторикс, — господин, как же это можно осуществить...»

Мысли его спутались. Лайлы — не простые люди, они тэйфи. В глазах народа они святы. Победить их в состязании, доказать, что не чужеземкам-бабам тягаться с Панториксом, обречь их на презрение народа — необходимо. Но убить... даже просто изгнать... у кого же рука поднимется на тэйфи?

«Не заботься об этом, — надменно произнес дух, — Предоставь это мне».

Нэши внес вслед за Панториксом два больших ларца — в них содержались необходимые для колдовства предметы. Панторикс не совсем понимал, почему Ниньяпа приказал вести состязание не в открытом патио дома князя, как предполагалось вначале. Здесь, пусть в самом большом помещении города, обеденном княжеском зале, помещалось гораздо меньше народу. Впрочем, остальным весь ход состязаний будет известен тоже, нет темы увлекательнее для сплетен, чем взаимоотношения тэйфинов, посвященных.

Лайлы уже явились, и весь народ, из вежливости кланявшийся тэйфину, пялился, конечно, на них. Сам князь, восседающий у центральной стены, не мог оторвать глаз от чужеземок. Не по причине их красоты, ибо красивыми их назвать было нельзя. Да, есть что-то оригинальное в бледном лице и светлых волосах, как-то у Панторикса была подобная наложница с юга (заболела синим мором, и пришлось удавить ее, дабы зараза не распространилась). Но слишком уж отвращал сам тип лица, глаза, расположенные в прямую линию, острые, скошенные к подбородку скулы. А вот фигуры женщин, пусть даже одетых в традиционные гэлланские коты, покрывающие их от плечей до пят, казались изящными и стройными, движения легки и точны. Сейчас Панторикс мог уже различить чужеземок, поначалу показавшихся ему близнецами-сестрами. Одна из них чуть повыше и посветлее, с водянисто-серыми странными глазами. Волосы второй были как темно-золотистый мед, а цвет глаз — почти нормальный, разве что слишком теплого коричневого оттенка. Пожалуй, даже красива, если бы не треугольное узкое лицо. Панторикс вдруг ощутил любопытство, а что будет, если снять с нее коту, исподнее, коснуться светлой нежной кожи... какого цвета ее соски? Великий Акос, ведь это — мой противник в колдовстве, о чем я думаю? Но это и женщина. Правду говорят старики, разве женщина способна быть тэйфи? Ведь о ней даже и думать невозможно иначе, чем представляя ее на своем ложе. Нет, строго сказал себе Панторикс, у тебя достаточно наложниц, а условие Ниньяпы нарушать нельзя, женщины будут убиты.

Лайлы разложили на столике свои священные предметы. В углу стояла клетка, накрытая тканью, видимо, они привели с собой зверя. Ну что ж, не зря, Панторикс приготовил им и такое испытание.

Лайлы вышли и медленно поклонились тэйфину. Он не стал повторять жеста, смеха достойно было бы преклонение перед женщиной. Стоял, сурово глядя в глаза чужеземок, с прямым и бесстрашным любопытством устремленных на тэйфина.

— Мы приветствуем тебя, о проницательный, — высокая светлая лайла говорила без малейшего акцента, — поселившись в твоих пределах с согласия на то сиятельного князя, мы с радостью и почтением приняли твой вызов смерить наши силы перед лицом народа, вверенного тебе великим Ниннай Акосом.

— Приветствую и вас, чужеземки, — произнес Панторикс, — однако разве не ошибся мой слух, вы произносите имя высочайшего духа, Ниннай Акоса, а разве его именем вы творите волшебство?

Женщины переглянулись. Медноволосая, видимо, младшая, снова поклонилась тэйфину.

— О нет, проницательный, твой слух не ошибся, из великого почтения и уважения к тебе и ко всему вверенному тебе народу мы произносим имя Высочайшего, однако чудеса мы творим именем истинного Бога, знакомого нашему народу.

— И каково же это имя? — поинтересовался князь.

Медноволосая повернулась и поклонилась ему.

— О непобедимый, позвольте нам назвать это имя и познакомить вас с нашей верой позже, теперь же приступить к состязанию.

— Я присоединяюсь к просьбе моей соперницы, — поспешно сказал тэйфин.

Князь подал знак к началу состязания.

Тэйфин начинал первым. Он не слишком рассчитывал на дедовские способы, переданные учителем, но и сразу раскрывать все тайны, данные Ниньяпой, не стоило. Продумав весь ход состязания, Панторикс давно решил начать с себя самого, демонстрации тех свойств, что не отнять и не разрушить, того, что выработано долгими тренировками в детстве.

Нэши с поклоном поставил в центре зала жаровню с горящими углями. Панторикс легко сбросил киппы, чуть приподнял край облачения и босыми ногами встал на огонь. Стоя он отсчитал про себя одну малую долю, и решив, что достаточно, сошел на пол.

Испытание было не только сложно задумано, но и умно. Женщине, помимо всего, обнажить перед всеми ступни — означает непреодолимый позор. Даже если эта женщина — тэйфи и чужестранка. В толпе зашушукались, мужчины с интересом смотрели на лайл... неужели решатся?

Светловолосая чужеземка вышла на середину. Спокойно глядя на тэйфина, она сбросила верхнюю часть коты. Не обнажая сосков, затянутых еще одной тонкой тряпицей, видимо, так принято в их народе. Но даже если бы она открыла груди, и в этом не было бы позора, в конце концов, кормящие женщины не стыдятся обнажения, и никто не упрекнет их в этом. Вот ступни... Умно, оценил Панторикс. Очень умный и тонкий ход. Кстати, она не так уж привлекательна. Груди затянуты, а под светлой кожей явно бугрятся и выделяются мышцы, словно у мужчины. Может быть, это и есть мужчина, только переодетый? Да нет, груди довольно велики. Однако это сочетание женских и мужских признаков отталкивало. Даже коснуться ее желания не возникало.

Лайла подошла к жаровне и улеглась на горящие угли обнаженной спиной. Лицо ее не выражало ничего. Спустя одну малую долю она поднялась и, сделав оборот, продемонстрировала всем нетронутую огнем кожу. Самое странное, что даже и белая тряпица, тонкой полоской проходившая под лопатками, не была обуглена... Панторикс готовился указать всем на то, что ткань защитила кожу колдуньи от ожога, но теперь эта совершенно белая, чистая, нетронутая тряпица говорила скорее в пользу лайл, если они способны защитить от жАйре не только себя, но и собственную одежду, гэльскому тэйфину с ними не тягаться.

Настала очередь колдуний задавать состязание. Медноволосая вышла на середину, держа в руках колдовской предмет из тонких черных трубочек. Попросила подать ей камень или любую вещь, которую не жаль отдать насовсем. Перед ней положили большой булыжник. Не совершая никаких ритуальных действий, медноволосая нагнулась, приставила свои трубки к камню — и булыжник исчез бесследно, не испарился, не растворился, а просто мгновенно исчез. Толпа загудела. Князь попросил повторить фокус. Колдунья легко согласилась. На глазах толпы исчезали в никуда камни, палки, ненужные обрывки сбруи...

— Теперь твоя очередь, тэйфин, — заметил князь. Панторикс застыл. Условия состязания жестки — он должен повторить действие противоположной стороны. Но это не в человеческих силах, это немыслимо... Даже Ниньяпа, наверное, не смог бы...

Ниньяпа! В панике позвал тэйфин. Голос отозвался мгновенно, всего одним словом:

«Акогната!»

— Акогната! — с презрением повторил тэйфин. Он на ходу соображал, что будет говорить, — такие действия можно производить только сговорившись с акогната. Ради презренных фокусов разбудить Древнее Зло...

— Словом, ты не можешь повторить этот фокус, — нетерпеливо произнес князь.

— Я не могу. Акогната — это не для меня. Благо народа мне важнее собственных умений.

— Разрешите только добавить, высокочтимый, — старшая лайла поклонилась князю, — что мы творим не силой акогната, а как уже говорилось, силой истинного Бога, знакомого нашему народу.

Снова настала очередь тэйфина. Ну что ж... в искусстве управления животными он не знал себе равных и раньше, а ниньяпа еще усилил эту способность. Теперь он умел управлять и некоторыми людьми, но это, разумеется, наглядно продемонстрировать сложно.

Двое слуг ввели в центр круга на поводках большую свинью. Тэйфин сосредоточился, посылая импульсы воли в голову животного. Свинья хрюкнула и, повинуясь мысленному приказу тэйфина, упала на бок. Затем встала...

— Беги по кругу, — вслух сказал тэйфин, посылая импульс. Свинья, повинуясь приказам, пробежала несколько кругов, подпрыгнула, легла, еще побегала, меняя направление движения... Наконец животное увели.

На лице старшей лайлы цвела победоносная улыбка. С клетки, стоящей в углу, сдернули ткань, лайла открыла дверцу — толпа в ужасе отшатнулась назад. Дикий, огромный черный зверь, незнакомый, но явно родственный волку, стуча когтями по полу, выскочил из клетки.

Стражники прыгнули вперед, выставляя копья. Зверь пристально смотрел на толпу темными глазками... Уши его свисали по сторонам, а черная шерсть завивалась мелкими колечками, белые зубы зловеще сверкали в раскрытой пасти.

Лайла произнесла какое-то слово, и зверь подошел к ней. Люди стояли, затаив дыхание. «Умри», — произнесла колдунья, зверь тут же упал на бок и затих. Неужели она убила его словом? «Живи», — и зверь снова вскочил. «Сидеть», «Лежать», «стоять», «прыгай», зверь выполнял команды лайлы безупречно, глядя ей прямо в глаза. «Подай голос», — приказала колдунья, и зверь издал страшный, рыкающий, похожий на кашель короткий лай. Женщины в задних рядах вскрикнули.

Лайла протянула руку и приказала «на место». Зверь покорно, опустив голову, поплелся обратно в клетку.

Младшая из чужеземок вышла на середину, неся непонятный предмет из прозрачного материала, напоминающий небольшую колонну.

— Сейчас я зажгу огонь на расстоянии, — пообещала она. Тэйфин мысленно облегченно вздохнул, умение достаточно банально.

Но колонна по мановению руки лайлы засветилась не просто огнем — колдовским белым ослепительным сиянием. На него и смотреть-то было больно. Люди моргали, отворачивались. Чужеземка выждала две малых доли и движением пальцев погасила белый огонь, и опять необычно, он не угасал, и никакого тления не осталось, просто исчез — и все.

Акогната — отговорка, конечно, но очень уж плохая. По большому счету, людям плевать, чьей силой ты пользуешься. И если эти девчонки творят чудеса силой злых духов, да кого это волнует... лишь бы творили. Тэйфин это хорошо понимал. Пока он проигрывал... Конечно, зажечь огонь несложно, но ему никогда не создать такого белого, ослепительного сияния.

Нэши по знаку тэйфина вынес передвижной треножник. Панторикс сосредоточился, вознес молитву Нинья Теннар и Твеннис, повелительнице огня, произвел ритуальные жесты... в пальцах его разгоралось знакомое тепло. Потоки энергии сбегали от висков, от сердца, концентрируясь в кончиках пальцев, и вот Панторикс ощутил — пора, и протянул руку к треножнику...

Это было не так эффектно, как у чужеземки. Но все же угли задымились... и вот уже легкий, едва заметный огонек заплясал над чашей. Гасить огонь Панторикс не умел. Нэши просто накрыл треножник рогожей (со всеми почтительными жестами, разумеется) и оттащил его в сторону.

Его последний шанс... еще одна попытка доказать, что он, признанный и посвященный тэйфин, лучше этих чужеземных девок. Перед Панториксом поставили главную его святыню, полученную при ночном бдении на горе Армаг, от посланца самого Ниньяпы... Котел Изобилия. Панторикс, как и все, слышал о таких вещах лишь в легендах, и только Ниньяпа заставил его убедиться в том, что все это не сказки.

Котел даже и формы-то был нечеловеческой, с абсолютно ровными стенами, прямо переходящими одна в другую, из материала, похожего на бронзу, только серебристого цвета и необыкновенно прочного. Панторикс умел обращаться с Котлом. Краем глаза он заметил, что чужеземки, при виде Котла, как-то особенно оживились, переглянулись, подались вперед. Легкое торжество коснулось его души. Он протянул руку — Нэши вложил в нее кусок хлеба.

Никаких ритуалов Котел не требовал. Панторикс бросил кусок хлеба вовнутрь и принялся молиться Ниньяпе. Теперь он затянул полуслепой тканью отверстие, и пока длилась молитва, Котел должен был сработать. Панторикс снял ткань.

Благословенный Котел Изобилия был полон свежим, горячим, будто только что выпеченным хлебом, почти до краев. Панторикс доставал этот хлеб (нарезанный аккуратными брусками), раздавал стоящим вокруг, с наслаждением пожиная возгласы удивления, потрясения, восторга.

Вот только маленькая мыслишка отравляла ситуацию — владение чудесным Котлом — вовсе не его личная, тэйфина, заслуга. Если бы Ниньяпа не захотел дать ему этот Котел... да собственно, и сейчас в любую минуту он может перестать работать, и тэйфин понятия не имеет, как снова его запустить.

Ладно, неважно. Главное, что чужеземки на этот раз посрамлены.

Или?

С уверенным видом старшая уже выходила на середину. В руках она несла котел, похожий на Котел Изобилия формой, но — совершенно прозрачный! Такого тэйфин не видел еще никогда. Даже тонкие пластинки слюды близко не могли с этим сравниться. Котел этот был до краев наполнен чистой водой. Из ладони лайлы выскользнуло зернышко, медленно опустилось на дно сосуда. Одно-единственное зернышко. Такое маленькое, что видно его было лишь тэйфину и зрителям в самом первом ряду. Оставив зерно в Котле, женщина отступила на шаг... и таинство, творящееся там, внутри, стало видно всем. Видно, однако, совершенно не понятно. Зернышко быстро разбухало. Вот оно уже лежит горкой белой ноздреватой пены, вот горка эта растет, вот заполнила она уже треть сосуда. Что удивительно, вода не поднималась при этом и не переливалась через край, словно растущее вещество полностью вбирало воду в себя. Прошло не больше малой доли, и весь сосуд был заполнен белым, мягким но все же достаточно плотным, похожим на хлеб веществом. Воды не осталось совсем. Лайла достала из котла кусок белой пены, стала раздавать зрителям... тэйфин, как ни досадно ему было, не удержался, взял кусочек. Казалось, он должен быть мокрым, но ничего подобного. Сухой, свежий на ощупь, прохладный... Чужеземка съела у всех на глазах кусочек «хлеба», тэйфин — сейчас в нем проснулся любопытный ученик — тоже положил вещество на язык. Пробовали и другие. Хлеб этот был совершенно необычного вкуса, чуть солоноватый, невыразимо приятный, отдавал чем-то молочным. Безусловно, съедобный. Ели уже не столько из любопытства, сколько с аппетитом. Вскоре весь сосуд был пуст, остался лишь маленький белый комочек. И тут... чужеземка налила в сосуд свежей воды, и комочек вновь начал расти. Этого просто не могло быть! Но вскоре весь сосуд был снова заполнен «хлебом». Панторикс подумал растерянно, что не надо было есть этот хлеб... соблазнился, как мальчишка. Объявить его отравой. А теперь уже поздно. Скрестив руки на груди, закинув полосы аслома за спину, тэйфин мрачно наблюдал, как пустеет и второй сосуд чужеземки.

Оставалось лишь одно состязание. Он проиграл! Это состязание должны задать лайлы, и уж конечно, они найдут очередную пакость, которой тэйфин повторить не сможет...

Так оно и есть.

Младшая чужеземка вышла на середину. Присела, потом высоко, почти к самому потолку, подпрыгнула...

И осталась висеть в воздухе.

Она не поднималась выше. Но и не падала. Она оставалась на том же уровне. Кота все так же ниспадала почти до пят, открывая взорам лишь маленькие белые киппы. Чужеземка висела в воздухе так, будто стояла на полу, будто и разницы никакой для нее не было. Народ замер. Сам князь глядел на колдунью широко раскрытыми изумленными глазами.

Такого не ожидал никто...

О таком даже и не слыхивали.

Далеко же шагнуло мастерство лайских колдунов. Или боги их в самом деле сильнее наших?

Колдунья улыбнулась и стала опускаться вниз. Медленно, чуть придерживая руками коту, чтобы не задралась, впрочем, платье свисало вполне благопристойно.

Тэйфин понял, что все кончено... что он проиграл...

И даже не то, что очень уж страшно проиграл. Чужеземки есть чужеземки. Кто-то пойдет к ним, те, кому тэйфин все равно не смог бы помочь, но кто-то останется верен старому доброму Панториксу. Зачем идти к чужим богам, к непонятным, слишком уж могущественным чужим женщинам, когда под рукой свой тэйфин -и в привычных случаях он не подведет, вылечит, посоветует, предскажет, научит.

Тэйфин и сейчас не ударил лицом в грязь. Пусть его чудеса были хуже, слабее, но все же это были чудеса.

Да, позор... позор... вот сейчас ему снова придется признать полное поражение, ведь дар полета не только ему, никому из династии недоступен. Даже и думать нечего. Ниньяпа, возопил мысленно Панторикс, ведь ты же обещал мне! Как ты мог меня обмануть? Ты сказал, что женщины должны быть убиты!

И в голове его, без всякой анкилы, возник четкий и знакомый повелительный голос. Он произнес всего лишь одну фразу:

«Женщины не могут быть тэйфи!»

И в ту же секунду Панторикс понял...

Он вылетел на середину и широким жестом выкинул руку в направлении лайл.

— Женщины не могут быть тэйфи!

Народ замолчал. Все смотрели на своего тэйфина, и как показалось ему — в некоторых взглядах было и сочувствие, и понимание.

Панторикс заговорил. Он и сам почти не понимал своих слов, не обдумывал их, слова рождались сами собой, как будто бы и не он говорил, а некто другой — за него. Наверное, так оно и было, потому что все время он ощущал в голове почти физически, до зудения, до дрожи, знакомый голос Ниньяпы, не разбирая его указаний, лишь плывя безвольно по течению, указанному голосом. Что-то об основателе Династии, что-то о Князе Сердаре и коварной жене, которую он допустил к власти, об указаниях древних и предостережениях духов. И кроме веских, убедительных доводов, в речь свою Панторикс почти бессознательно вкладывал управляющую магию, ту магию, которая заставляла животных выделывать трюки по мысленному приказу.

Он совершал сейчас седьмое чудо. Да, он оказался бездарен, часть чудес не смог совершить вообще, а то, что сделал — оказалось плоским и примитивным. Но вот то, что он делал сейчас — может быть, потому, что делал это не он один — было явно недоступно лайлам. Только что толпа благоволила им, и князь поглядывал с интересом, и шушукали, посмеиваясь над неудачливым тэйфином (толпа жестока и всегда готова свергнуть вчерашнего кумира). Только что красивые и уверенные в себе чужеземки переживали триумф. И вот сейчас настроение толпы резко и неожиданно менялось. Нельзя сказать, чтобы лайлы этого не ощутили. Светловолосая вышла вперед, попыталась что-то сказать, но народ зашумел, кто-то выкрикнул:

— Айтала!

Раздался одобрительный гогот. Князь взмахом руки велел лайле остановиться. Тэйфин продолжал свою речь.

На исходе Срединное время. Три малых круга — и настает срок нового жертвоприношения, а между тем жертвы еще не выбраны... Разве не чужеземные женщины являются лучшим подношением Ниннай Акосу?

Толпа зашумела одобрительно. Тэйфин попал в самую точку. Пленные давно были обращены в домашних кавуров, и выбирать из них жертву (а так обычно и делалось) означало — отобрать у кого-то раба, добытого в бою или купленного за приличные деньги. Никому не хотелось этого, и каждый стремился, чтобы тэйфин, выбирая жертву, прошел мимо его дома.

Между тем чужеземки не принадлежат никому, их двое, они взрослые здоровые женщины — как раз то, что нужно!

Уже никто не помнил о состязании. Тэйфин совершил седьмое чудо — он убедил толпу, он снова стал выше всех. Чужеземки могут демонстрировать любые свои умения, им это не поможет. Это всего лишь женщины! Женщины, и носят они коты, а не священные асломы, и под котами у них — то, что знакомо каждому мужчине, то, что нельзя принимать всерьез. Но Ниннай Акос примет эту жертву...

Чужеземки, побледнев, отступали к стене. Они будут защищаться, понял вдруг Панторикс. И наверняка, у них есть, чем защитить себя. «Анкила», — произнес знакомый голос. Панторикс выхватил у стоявшего рядом стражника зажженный факел. Мгновенно раскрыл ларец, и высыпал почти весь порошок на огонь, и в ту же секунду швырнул факел точно в сторону лайл.

Еще мгновение — и порошок взорвался.

Это было похоже на удар молнии. Панторикс ощутил мгновенную тяжесть в голове, так, словно терял сознание, и тотчас все прояснилось.