Не могла. Все, что угодно — но не могла она говорить или писать неискренне. Просто органически не умела, не получалось это у нее.

Но ведь такое невозможно говорить от чистого сердца! Или... неужели ей до такой степени промыли мозги?

Уже шестая разведка. Ильгет удалось более или менее наметить места закладки мин. Карта у нее была, и неплохая — Ниро заранее позаботилась обо всем. На карте был обозначен каждый крупный камень, каждая ямка. Ильгет, по легенде, занималась спортивным ориентированием. Готовилась якобы к соревнованиям. В болоньевом спортивном костюме, с компасом и картой, неторопливо трусила по лесным тропинкам. Ничего отмечать на карте было нельзя — Ильгет все запоминала зрительно.

Очень важно не ошибиться. У нее всего два заряда. Их необходимо расположить строго симметрично относительно центра зоны — склада-хранилища дэггеров. Не дай Бог, несколько дэггеров уцелеет. Но заряды надо еще установить так, чтобы их не нашли до срока. Взрыв должен быть одновременным во всех точках. Заряды будут активированы только тогда, когда все агенты ДС доложат о готовности.

Первый снег выпал еще вчера. Ильгет благодарила Бога, что успела провести хотя бы первичную рекогносцировку до снега, сейчас на местности трудно было что-либо понять. Целый день она провела возле зоны, прячась и маскируясь — не следовало попадаться кому-либо на глаза, зона тщательно охранялась, но Ильгет немного уже научилась работать на местности. Наконец решение было принято, Ильгет отметила мысленно нужное место на карте. Она спрячет заряд в небольшом овражке, прямо посреди чистого поля. Трудно будет подойти, закапывать мину на такой открытой местности. Но иного подходящего места просто нет, а укрыта мина будет великолепно.

Беда еще в том, что эти аннигилирующие заряды очень громоздки все-таки. Ручной аннигилятор — маленький, но у него и мощность не та. А тут нужен большой контейнер с антивеществом, ничего не сделаешь.

Сегодня Ильгет была собой довольна. Правда, замерзла она страшно. Ледяной ветер до костей пронизывал, в поле она еще бегала, да и страх, и стресс не позволяли думать о холоде. А вот автобуса пришлось ждать почти час... как в старые добрые дореформенные времена. Не то, что зуб на зуб не попадал, а просто конечности и все тело закоченели почти до полного бесчувствия. Ильгет уговаривала себя потерпеть... И дотерпела-таки до дома.

Сбросила еще в коридоре колом стоящую ветровку, штаны, разделась, вошла в ванную. Не квиринская, конечно, техника, да какая разница... Ильгет постояла под теплым душем, оттаяла. Набрала полную ванну горячей воды.

Хорошо... И тревога почти оставила ее. Сегодня — пронесло. Практически все закончено. Конец октября, а мины уже можно устанавливать. Ильгет была довольна собой. Конечно, по-настоящему она выполнит свое дело, когда мины будут установлены. Нет, точнее — когда они будут взорваны. Но сегодняшняя часть работы выполнена отлично.

Я могу работать, думала Ильгет, нежась в ванне. Я не хуже других, я могу проводить диверсии. И сегодня я осталась жива. Дэггеры время от времени поднимались из-за близкого леса — там был испытательный полигон, который взлетит на воздух вместе с аэродромом. Дэггеры высматривали добычу, охраняли собственный склад с воздуха. Но ряд приемов позволял ускользать от их взглядов. Однако работа это была крайне нервная и напряженная. Ильгет осталась жива.

Она вылезла из ванны, вытерлась, надела махровый теплый халат. Вот вам — фигушки. Я буду жить. Только бы еще с Арнисом все было хорошо. Грызущая, не оставляющая ни днем ни ночью тревога, снова подступила к горлу. Все же хорошо, сказала себе Ильгет. Я бы узнала, если что... Арнис тоже выполнял свою часть работы. Они не встречались. Арнис работал теперь охранником на аэродроме, там заряд придется закладывать внутри. Ежедневно он вносил на аэродром, рискуя жизнью, части своего взрывного устройства и прятал их где-то там в тайнике.

Да и другие... о них Ильгет не знала ничего. Только бы с ними все было хорошо!

Чайник уже нагрелся и медленно заводил на самых низких нотах сигнальный свист, грозящий через минуту взорваться настоящей сиреной. Ильгет налила себе чаю, сделала несколько бутербродов.

Теоретически, конечно, могут и сюда прийти. Мало ли — настучал кто-нибудь. Ниро могут взять и взломать психоблокировку. Но все же находиться здесь, по сравнению с тем, что Ильгет проделывала сегодня в поле — это намного, намного безопаснее.

Ильгет надела браслеты, снятые на время купания. Старинные толстые витые браслеты с фальшивыми рубинами. В правом — минипралль, в левом — гравистанция. Защита и связь... Немного странно, конечно, в халате и с бижутерией, но кто ее сейчас видит?

С браслетами как-то надежнее.

Хочется телевизор включить, подумала Ильгет. Как-то очень одиноко и тихо здесь. Она поела, выпила чай. Медленно вымыла чашку. Взяла гитару, стала перебирать струны.

Спать, вроде бы, еще рано ложиться. Читать? Ильгет чувствовала, что не сможет сосредоточиться. Браслеты позвякивали о гулкий деревянный корпус инструмента. Ильгет запела негромко.

Слышите — это кажется вальс.(7)

Кружится посреди мостовой.

Господи, как нашел он нас

Этой зимой?

В городе... в городе...

Как же так?

В переулке темно.

Холодно. Стынет улиц река.

Почему ж тогда стучит в окно, бьется в окно

Музыка... музыка...

Почему я ни разу не пела ее Арнису? Впрочем, много ли я пела ему... мы ведь с ним почти и не общаемся наедине. Но я могла бы спеть при всех, неважно — главное, для него.

Может быть, у слепого окна

Вы письмо для меня пишете.

Слышите, как звенит струна, рвется струна.

Слышите? Слышите?

Голос Ильгет зазвенел. А может быть, Арнис где-то там, в общежитии охраны, перекидываясь с коллегами в картишки, тая под веселой улыбкой такую же тревогу и страх, может, он и слышит ее?

А Пита...

Ильгет вдруг стало страшно. Она оборвала песню. Проверила себя — в чем дело? Нет, просто страх... обычный. Так в детстве боятся темноты. Темнота уже наползала из окон. Ильгет встала, задернула желтые шторы. Да нет, эта тусклая люстра ничуть не лучше, полумрак в квартире.

Что там с Питой, подумала она. Позвонить бы... Нельзя, конечно. И маме нельзя. И никому. Вроде бы и дома — и никого не увидеть. Маме передали, что она жива — только и всего, и переписываться невозможно.

Может быть, я не права, подумала Ильгет. Может быть, то, что я тогда связалась с Арнисом, согласилась на все это — неправильно. Мой муж явно не хотел бы этого. Может быть, мне не следовало так поступать. Господи, помоги же мне понять все это... Как сложно.

Но ответа она не услышала.

Может быть, это у нее настала душевная сухость... какая там сухость! Самое настоящее отчаяние. Ведь нервы — на грани срыва. Этот страх так измотал ее за последние недели. Вечный страх, вечная ложь... И еще эти мысли о муже, страх за него, невозможность увидеть или хотя бы узнать. И об Арнисе — за него еще страшнее. Он рискует гораздо больше Ильгет. Он постоянно находится среди охранников, часть из которых — эммендары, зомби сагона.

И никакого ответа. Только накатившая, еще более жуткая волна страха.

Я схожу с ума, поняла Ильгет. Так нельзя... Тусклый круг лампочки на сероватом потолке, темные ряды книг, пыльный ковер на полу. Ильгет встала, заставила себя встать. Не смотреть в угол. Просто не смотреть. Сделала несколько шагов, взяла пульт, нажала на кнопку.

Телевизор — спасение. Какое-нибудь легкое шоу... фильм. Боевик! С крутыми парнями и стрельбой, и даже, может быть, взрывами. Или семейный сериал. Все равно что. Но пульт, как назло, не работал. Кончилась батарейка. Ильгет неровными шагами подошла к телевизору, нажала на пуск.

Телевизор не включился.

Ужас охватил Ильгет. Иррациональный, необъяснимый ужас. Надо проверить, сказала она себе, стараясь не замечать поднявшейся в душе убийственной темной волны. Может быть, он не в сети? Да нет, штекер воткнут... Ильгет пощелкала кнопкой.

— Надо же, как он не вовремя сломался, — произнесла она вслух, и звук собственного голоса показался фальшивым.

«Он не сломался».

Колени Ильгет подкосились. Она слышала этот голос впервые. Но мгновенно всплыли в памяти часы психологической подготовки.

Сагон...

Нашел меня...

«Я нашел тебя».

Ноги не держали. Слепящий свет и мертвые, будто невидящие глаза... и боль. Черное солнце. Огонь. Это память? Или это сейчас... нет, не может быть. Ильгет отчаянно старалась вспомнить все. Она пребывала сразу в двух реальностях, одна — эта маленькая квартира, другая — черное солнце, похожее на пасть... Руки нашарили спинку дивана. Ильгет стояла теперь на коленях, навалившись на подлокотник, борясь с подступающей болью... еще секунда, еще чуть сильнее, и она закричит. Да нет же. Ей не ломали сейчас костей, и копья-иглы не жгут изнутри. Эта боль — лишь воспоминание. Вот страх — настоящий.

«Боль придет снова».

Ильгет уткнулась носом в диван. Новая, удушающая волна страха. Кстати... психоблокировка... нет, развоплощенный сагон не так опасен. Да и поздно уже ставить психоблокировку. Он знает все ее мысли. Но повредить ДС не сможет, у него сейчас нет доступа к миру людей, он не может приказать дэггерам... найти новое тело не так-то быстро. Все эти знания мелькали в голове молнией. Ильгет еще боролась. Да нет, невозможно с этим бороться. Нельзя. Как нельзя не кричать, когда тебе ломают кости. Есть предел человеческих сил... И эта темная волна ужаса, непереносимого ужаса, сейчас захлестнет мозг, и это будет конец. Господи, помилуй! Ильгет произнесла это про себя почти машинально, и тут же — как сквозь резину, сквозь пелену кружащихся разноцветных искр, продавилась мысль о том, что надо попробовать помолиться, иногда, говорят, это помогает. Теперь Ильгет понимала, почему — не всегда. Слова молитвы почти не пробивались сквозь тягучую тьму страха. Это был не конкретный какой-то страх, нет, скорее иррациональный, хоть и связан каким-то образом с пережитой болью и ужасом вновь пережить ее. Ничего не было в голове, ничего человеческого уже не оставалось, один только вопль заполнил душу: не хочу! Не надо! Я не смогу больше! Нет! Так же, как тогда, раньше... Господи, помилуй, заставила себя произнести Ильгет. Никакая другая молитва не вспоминалась. Господи, помилуй, повторяла она снова и снова, и это помогло отвлечься от ужаса, хоть немного, хоть никакого ответа Ильгет и не ощутила, да и ужас не стал меньше. Это помогало как мантра, никакого ответа свыше Ильгет не ощущала, да и есть ли вообще Бог... одно только безумие вокруг. Моя вера слаба, нет у меня никакой веры. Нет никакого Бога. Но повторять надо, просто повторять про себя. Господи, помилуй! Отче наш, сущий на небесах, вспомнила Ильгет. И ужас чуть-чуть ослаб, ей стало радостно оттого, что она вспомнила. В промежутке между двумя молитвами ужас навалился снова, Ильгет остро ощутила, что нет никакого Бога, все, что есть на свете — это безумие, ее затошнило... Господи, помилуй, мысль шевельнулась в голове вяло. Это уже конец. Господи... И вдруг она услышала — «Встань с колен!» Это не был голос сагона. Но так уверенно. Так ободряюще. Ильгет послушно стала подниматься. Одна нога. Господи, помилуй! Отче наш, сущий на небесах... Под молитву ей удалось разогнуть и вторую ногу. Казалось, на плечах лежит невыносимый груз. Не думать! О боли — не думать. Боли нет, это неправда. Пусть все плохо, но боли-то сейчас нет! Молясь, Ильгет встала на ноги. И вдруг засмеялась.

Страх исчез.

Какая глупость! Сагон отпустил ее разом. И невозможно было поверить, что еще несколько секунд назад она была так близка к безумию.

Божий мир. Ильгет постояла немного, улыбаясь и повторила вслух.

— Божий мир...

Каким-то образом Ильгет знала, что сегодня сагон уже не тронет ее.

Он испугался...

— Боль, говоришь, — прошептала Ильгет, — страх... да нет больше никакой боли, и страха нет. Меня ведь еще не поймали. И не боюсь я, — зародыш прежнего страха шевельнулся в душе, но Ильгет успешно подавила его, — ничего не боюсь, так и знай. Ну что же ты теперь не приходишь, сагон? Ты видишь, что здесь сила, с которой тебе не справиться, да? Нашел чем пугать... Мой Господь, Он знает, что такое боль, и Он удержит меня.

«Городской час» выходил в эфир дважды в неделю. Ильгет смотрела эту передачу всегда.

И не только для того, чтобы еще раз увидеть Нелу. Ей и в самом деле было интересно. Не только как разведчику. Нела умудрялась увлекательно подать любой материал, от установки новых дорожных знаков до криминальной хроники. Она сама говорила обо всем так, будто это волновало ее лично, и насколько Ильгет знала подругу — видимо, в самом деле волновало.

Нела была искренней — и это придавало необыкновенную убедительность и энергию ее передаче.

Впрочем, и полезных сведений здесь было немало. Пусть относящихся только к самой Томе. Буквально все новости, все, что случалось в городе, находило отражение в передаче Нелы. А новости в основном заключались в росте Системы — все больше людей входило в нее, все больше строилось, переделывалось, менялось. Вся городская полиция надела черную форму Системы. Большинство детей, начиная от грудного возраста,уже воспитывались и обучались в интернатах Системы, на пятидневке. Это было следствием информационного давления — людей убеждали, что именно так и надо, именно это и хорошо.

Интернаты и действительно казались неплохими, отличное оборудование, все новенькое, с иголочки — куда лучше старых детских учреждений.

Иногда в передаче начинались рассуждения и о международном терроризме — ну как же без него? Нела брала интервью у высоких чинов полиции, СБ, антитеррористического отдела Системы. Тома практически не пострадала во время прошлой акции (знаменитое «16 декабря»), здесь еще и построено тогда ничего не было. Но сейчас город был надежно защищен от террористов... так казалось, по крайней мере...

В теплом, но все-таки ярнийском спортивном костюме и куртке, с тяжеленным рюкзаком за плечами Ильгет стояла в десять часов вечера на углу улицы Новой Жизни и проспекта Реформ. Она предпочла бы бикр, он с терморегуляцией и свободно выдерживает наружную температуру космического пространства. Тем более, никакой разницы нет — если ее сейчас остановит какой-нибудь патруль... полиция в черной форме Системы — ей все равно каюк: рюкзак битком набит элементами взрывателей.

Ильгет переминалась с ноги на ногу. Черт, как холодно все-таки... Хорошо еще, унты нашлись, хоть ноги не так мерзнут. Вполне возможно, придется еще сегодня полночи в кустах лежать. Бежевая «Пантера» мигнула издалека фарами, подъехала, остановилась. Ильгет подбежала к машине. Забыла и про холод, и про страх. Арнис выскочил ей навстречу. Открыл багажник.

— Давай... скидывай.

Ильгет села рядом с ним. Поздоровалась с Ниро, расположившейся на заднем сиденье. Арнис завел мотор, машина мягко тронулась с места. Ильгет не отрываясь смотрела в лицо друга. Надо же, она почти забыла его... Какое счастье, что он жив. Как хорошо встретить его снова.

Машина благополучно миновала посты дорожной охраны, выехала на лесную дорогу. Ильгет заволновалась... нет, она, конечно, помнит намеченные места, очень хорошо. Но сейчас темно. Сориентируется ли она в темноте? Не дай Бог ошибиться, если ударная волна пойдет неточно, разрушения будут меньше, может, и все хранилище взорвать не удастся, а это ужасно, если какие-то дэггеры уцелеют, это же страшнейшее оружие.

Найду, сказала себе Ильгет. Найду, конечно. Чего раньше времени дергаться? Просто как-то непривычно, ведь еще ни разу так не было, чтобы я одна отвечала за такое вот важное дело. И все-таки как многому я научилась на Квирине за эти несколько месяцев. Кто бы мог подумать, что я вот так смогу...

Арнис остановил машину у кромки леса. Вылезли, переоделись — натянули поверх одежды белые маскировочные комбинезоны, с системой отопления, почти бикр, только совсем тоненький. В этих комбинезонах, в плотно натянутых на голову белых капюшонах диверсанты казались ходячими снеговиками. Арнис раздал оружие, Ильгет достался небольшой лучевик, который она закрепила на широком поясе. На всякий случай. Терять-то нечего. На плечи вскинули рюкзаки со взрывными устройствами.

— Ниро, — сказал Арнис негромко, — ты берешь на себя охрану и наблюдение. Ясно? Ильгет, идешь со мной. Карту готовь.

Все трое двинулись в лес, в направлении зоны. Снег был еще неглубоким, ноги не проваливались. Шли довольно долго, Ильгет отлично изучила эти места, до хранилища было около трех километров. Ближе подъезжать — опасно. К хранилищу надо подкрасться совершенно незаметно. Тут никакая легенда не поможет, если поймают.

С северной стороны еще ничего. Здесь выбранное Ильгет место скрывали плотные еловые посадки. Ниро вскарабкалась на близлежащую скалку, и, вооружившись следящей станцией, обозревала небо и окрестности. На предмет появления дэггера или иных нежелательных объектов. Ильгет привела Арниса к небольшой выбоине, где и планировалось установить первую мину.

— Распаковывай, — коротко сказал Арнис. Сам он достал ручной контактный аннигилятор, и через пару минут основательная дыра в земле, с очень ровными краями, была готова. Бойцы принялись за сборку взрывателя. Работали молча, быстро, то и дело поглядывая на мутное беззвездное небо за черными лапами ветвей.

— Иль, стойку! Спасибо.

— Арнис, подкрути вот здесь.. я не могу.

— Давай возьмемся, вместе, вот так. И переставим. Раз-два!

— Иль, все. Теперь маскируем.

Мину засыпали землей, снегом, заложили ветками.

— Хорошо бы еще снежок прошел.

— Небо вроде хмурится... может, и пойдет.

— Все, пойдем на вторую точку.

И снова однообразный марш через снежные рощи и перелески, впереди покачивается широкая спина Арниса. Молчание. Темнота. Ильгет украдкой взглянула на часы — уже за полночь. Повалил мелкой крупкой снежок, ветром выдуваемый прямо в лицо.

До утра бы вернуться... Это еще повезло, пока дэггеров нет.

— Вторая точка в поле, — виновато прошептала Ильгет, указывая намеченный участок. Арнис всмотрелся в снежную круговерть.

— Ничего. Иначе и невозможно. Все хорошо, Иль. Ниро?

— Да.

— Тебе придется вести наблюдение от края поля.

— Хорошо.

— Идем.

Ильгет пошла впереди — она должна была указать точку. Не ошибиться бы... да нет, как ошибиться, это единственный овраг на поле. Небольшой такой. И камень, его-то она должна увидеть.

Раньше, конечно, ошиблась бы. Но на Квирине она много занималась на местности.

Все, вроде бы, хорошо идет. Заложили одну мину, сейчас сделаем вторую. Ильгет осмелела и шагала, как на прогулке.

— Ложись! — просвистело в ушах. Ильгет повалилась на землю. Ниро предупредила вовремя.

Ильгет лежала, не замечая холода. Сердце бешено колотилось. Спокойно, спокойно... дэггеры могут заметить скорее, если ты в стрессе. Господи! Расстреляют сверху... сразу... Господи, только не это! А что, лучше, если они спустятся и возьмут нас живьем? Нам не справиться с дэггером, даже и с одним. И вряд ли там один. Нет, живьем, конечно, хуже, намного хуже, но... Ильгет остро ощущала полную свою беззащитность, казалось, спина — как нарисованная в тире мишень, вот сейчас пальнут, и сейчас страшнее этого ожидания не было ничего. Ильгет принялась молиться. Господи, спаси нас, помоги нам, вытащи нас отсюда, только бы выжить, Господи, я так боюсь, я не могу, я же не герой, спаси нас, пожалуйста, Господи! Может быть, дэггеры не патрулируют, а просто так куда-нибудь полетели. Нас сверху не видно на снегу, но они ж тепловое излучение ловят. Господи, только бы они нас не заметили...

— Отбой, — тот же свистящий шепот в ушах. Говорить надо очень коротко, это правильно, а лучше совсем не говорить. Арнис подполз к Ильгет.

— Дальше ползем. Вперед.

Ильгет задвигалась вперед по-пластунски. Арнис, конечно, прав. Ужас постепенно отпускал ее, оцепенение проходило. Нужно было двигаться, что-то делать, и это спасало. Наконец достигли овражка. Слезли вниз и занялись установкой.

— Тревога!

Приникли к земле, закрыв собой детали. Ильгет начала молиться про себя, и заметила, что это помогает, так или иначе, страх постепенно отступил. Может быть, молитва, как движение, просто разгоняла ужас. Может быть, помощь приходила свыше. Наконец Ниро дала отбой тревоги. Бойцы встали и снова принялись за сборку. Работать с Арнисом было очень легко. Получалось так, что большую часть работы он выполнял сам (да и тяжело это было, ворочать громоздкие детали, ввинчивать, устанавливать). Ильгет он давал конкретные и несложные указания, она быстро выполняла их. Какой там холод, пот заливал глаза. Наконец работа была окончена. Мину тщательно замаскировали, завалив еще для надежности большим плоским камнем.

— Все, наверх.

Возвращались другим путем. На этот раз решили пойти пешком, очень уж не хотелось ползти через огромное поле. Да и след чтобы не так бросался в глаза. К счастью, метель усилилась. Идти было трудновато, ветер перехватывал дыхание, бросал в лицо пригоршни колючих злых снежинок. Но зато к утру никаких следов не останется точно.

Долго шли назад, через рощи, к оставленной в трех километрах машине. Ильгет показалось, что уже и светать начало. Хотя этого быть не могло, часы еще и трех ночи не показывали. Свет исходил от свежевыпавшего сияющего в ночи чистого снега.

Ильгет думала, что раньше бы она ни за что не выдержала такого марш-броска, с тяжелыми рюкзаками, тяжелой работы, да еще похода обратно. И уж тем более — после всего происшедшего. Невозможно поверить, что всего полгода назад для нее несколько шагов сделать казалось невероятным. Удивительная все же у них система тренировок. Ну если еще учитывать, что каждый раз она принимала стимулятор...

Бойцы сняли комбинезоны и молча погрузились в машину. Арнис вывел «Пантеру» на шоссе. Предстоял еще обратный путь, возможные проверки на дорогах. Версия на этот счет была заготовлена — Арнис встречал родственниц с аэродрома (известно даже, с какого рейса), и фальшивый багаж лежал в машине. «Пантера» еле пробивала слабым светом фар кружащуюся метель впереди. Ильгет только сейчас начала ощущать усталость — смертельную, свинцовую, до этого страх и возбуждение как-то поддерживали ее. Она сидела полностью расслабившись, глядя в мельтешение снежинок. Ничего больше не случится... Ничего. Что это — расслабленность и усталость подсказывает или же интуиция? Но в общем-то, и логические основания есть — какой же патрульный потащится в такую метель на улицу? Арнис вдруг включил музыку.

Конечно, ярнийскую. «Эльф», любимая группа Ильгет. Они пели на стихи поэтов мурской эпохи, иногда — на свои собственные. В тесноватом салоне машины зазвучал высокий, словно на пределе звона, женский голос.

Этой ночью город распят на крестах дорог. (8) Этой ночью время застыло, как кровь, и даже бетон продрог. Что за холод — адский — январский; метель — как плеть. В такую ночь плохо родиться — и умереть. Может, горсть димедрола меня успокоит? От бессонниц свинцовы веки — душа легка. Голос в трубке сказал: «Я буду ждать звонка,» — Я промолчала: «Не стоит.» И к чему эта боль, к чему эта грусть? Твоя жизнь — рок-н-ролл, моя — блюз.

Этой ночью город распят на крестах дорог... Ильгет смотрела на бледные сильные пальцы Арниса, чуть касающиеся руля, рычага передач. Нам удалось. У нас все получилось. Осталось только ждать победного дня, когда придет сигнал «Коллапсар». Если мне, конечно, не придется забыть и это слово, и Арниса, и место, где лежат пульты управления, еще раньше.

— Что-то в последнее время совсем «Эльфов» не слышно, — подала голос Ниро, — мне они так нравились.

— Так кому сейчас нужна поэзия, — отозвалась Ильгет, — везде одна попса. Знаешь, такая бодренькая, соответствующая нынешнему ритму жизни.

Это ночь предателей, ночь сомнамбул, убийств и измен. В эту ночь игла вокзального шпиля нашла тепло моих вен. Я сто раз смотрела в твои глаза — но не помню их цвет. Ты горел — я мотыльком летела на свет.

— Иль, — Арнис слегка повернул к ней бледное в полутьме лицо, — Ну как жизнь?

— Да ничего, все нормально. Подругу вот по телевизору видела.

— Серьезно? Это Нелу?

— Да. Она ведет передачу «Городской час».

Арнис хмыкнул.

— Поменьше появляйся на улицах, — сказал он, — телевизионщики где угодно могут ездить.

— Ну что ты... Она не узнает меня.

Ильгет подумала, что и черные точки на лице сильно меняют ее. Этого Нела не видела. А вообще знает ли она о судьбе Ильгет? Наверняка знает. Наверняка звонила, ей сообщили... как, интересно, она отреагировала на то, что лучшая подруга связалась с какими-то террористами? Скорее всего, ей сказали, что Ильгет умерла. Они ведь перезванивались раньше время от времени, не может быть, чтобы Нела ни разу ей не звонила с тех пор.

Это участь всех тех, кто слишком сильно влюблен. Ты шагаешь по жизни легко — я бреду в бреду. Через год или два из этих улиц уйдут Тени наших имен. Ты, наверно, забудешь меня; я, наверно, сопьюсь, Ведь твоя жизнь — рок-н-ролл, а моя — блюз...

Мысли ее приняли другое направление. Половина — эммендары, врезалось в память. А ведь он живет среди охранников.

— А ты как, Арн? Тебе не тяжело там?

Он бросил на нее мгновенный взгляд, оторвавшись от дороги, и было в этом взгляде что-то вроде нежности, и что-то вроде благодарности.

— Нормально. Иль, мы же на акции. Не в санатории. Чего ждать?

Он высадил Ильгет на углу больших улиц. Она забрала из машины свои вещи. Арнис на прощание задержал ее руку в своей.

— Иль... ты знаешь... я очень боюсь за тебя...

— Все будет хорошо, — тихо сказала Ильгет. И потом добавила — Я тоже боюсь за тебя. Тебе страшнее там...

Она зашагала в холодную, свистящую метелью городскую мглу.

Временами Ильгет заходила на биржу труда, перебирала предложения... предложения были, и в принципе, работу можно было найти, и неплохую. Но Ильгет все это нужно было лишь для конспирации. Она бродила по магазинам, как-то посидела в публичной библиотеке, раскопав интересную критику мурской эпохи. Но в основном старалась проводить время дома. Как ни странно, именно сейчас на нее вновь свалилось вдохновение, она начала настоящую поэму, и работала над ней ежедневно. Беда в том, что периодически ей не хватало лонгинских слов, и хотелось перейти на линкос. И вообще на линкосе почему-то рифмованная речь текла более свободно. Но это было уж слишком рискованно здесь...

Все больше ее мучила мысль о Пите. Жив ли он? Не случилось ли с ним чего? Да и просто — она соскучилась по мужу. Ей казалось, что многое плохое в их жизни происходило по ее, Ильгет, вине, и если бы они встретились снова, все пошло бы иначе. Может быть, люди, живущие теперь в их квартире, знают что-нибудь? Можно еще позвонить сестре Питы...

Но любые звонки были бы безумием.

Томская группа встретилась вновь. Ильгет, Ниро и Арнис съездили к оставленному в лесу ландеру и перегрузили часть оборудования, оставляемого для Ниро. Та должна была остаться в городе до весны, до окончательной акции, подготовить ее и завербовать возможно больше новых сторонников. Ильгет могла лишь с немым восхищением смотреть на эту сухонькую сильную пятидесятилетнюю женщину с широкой проседью в черных волосах — даже представить невозможно, каково это, жить вот так, резидентом, годами, постоянно испытывая страшную гнетущую тоску и тревогу, постоянно переживая атаки сагона... Ильгет вспоминала себя во время прошлой акции — тогда ей казалось, все это детская игра. Теоретически она была предупреждена о возможных последствиях. Она знала, что если попадется — ей не будет никакой пощады. Но такого страха тогда не было. Может быть, и Ниро... ну, конечно, она не так наивна, как Ильгет тогда. Но и вот этого ломающего, жуткого страха она не испытывает, не просыпается по ночам от кошмаров, не вздрагивает и не покрывается холодным потом от каждого неожиданного звука.

Ильгет чувствовала не то, что страх, а просто полную несовместимость с жизнью вот этого сознания — ее могут снова взять, и снова так же мучить. Второй раз она не выживет, такого не бывает, и первый-то раз — чудо невероятное. Но это даже и неважно. Ужасно сказать, но иногда Ильгет, особенно читая вечерние молитвы, признавалась себе честно: сейчас она готова на все, только бы избежать повторения того кошмАйре. Она через что угодно может переступить, через кого угодно... только бы не переживать снова эту боль. Она ужасалась себе, просила Господа о помощи, но помощи что-то не было видно... страх по-прежнему мучил ее.

Ильгет предстояло еще заложить мину в здании Комитета Народной Системы. Главного теперь органа управления в городе. Связаться с завербованной Ниро секретаршей Комитета Китани Ротта. Осмотреть здание и найти критическую точку разрушения несущих конструкций. И наконец заняться самой закладкой.

«Городской час» заканчивался очередным интервью с начальником местного АОС. Начальник что-то мямлил невнятно, Нела добивалась от него более-менее связных ответов. Наконец отпустила несчастного и, глядя в экран честными голубыми глазами, произнесла:

—  — В конце концов, все эти действия террористов вызваны обыкновенной завистью. Бедные всегда завидовали богатым. Наша страна бурно развивается в последнее время. Но никого из нас это не удивляет — ведь все мы очень и очень много работаем. Только благодаря этому мы стали гораздо богаче. Да, нам помогли консультанты, но они могли бы помочь и другим странам... но есть нежелание работать, и при этом желание пользоваться всеми благами. И вот из этой зависти они совершают страшные злодеяния...

Ильгет усмехнулась. Нела еще что-то говорила ободряющее, вроде того, что у Оси Мирового Зла нет никаких шансов. Да ведь она это всерьез говорит... Она в это свято верит.

Господи, как же им мозги-то промыли...

На экране уже шли общелонгинские новости. Ильгет вышла на кухню, выключила закипевший чайник. Вернулась назад... застыла.