Глава 11

На следующий день Виктория, прихватив альбом с акварелями, укрылась в ближайшей роще от любезного и молчаливого противостояния, которое она была не в силах больше выносить.

Она зашла довольно далеко, прежде чем отыскала подходящее место. Виктория выбрала удобную маленькую лужайку на горе под деревьями, откуда открывался малоутешительный вид на разоренную деревню. Она видела домики с прохудившимися крышами, разбитую дорогу, давно нуждающуюся в починке, и запущенные поля. Где-то по этим полям идет сейчас Лукас, подумала она. Осматривает свои земли вместе с управляющим.

Да, здесь работы — непочатый край, признала Виктория. Как бы ни сердилась она на мужа, было ясно, что он хотел использовать ее деньги на доброе дело. Пока ничто не свидетельствовало о его намерениях прокутить ее приданое на женщин, вино и веселье. Несмотря на свою репутацию игрока, Лукас вовсе не был легкомысленным или распутным человеком.

Хмуря лоб от сложных, сбивчивых мыслей, Виктория попыталась сосредоточить внимание на окружавших ее травах и небольших растениях. Как опытный ботаник, она сразу определяла знакомые виды, однако тут на глаза ей попалось довольно редкое семейство грибов, несмотря на мрачное настроение, немедленно возбудившее ее интерес. Виктория раскрыла свой альбом.

Именно это мне и нужно, решила она. Привычная работа поможет ей вновь обрести душевное спокойствие.

Виктория самозабвенно погрузилась в рисование, отделывая мельчайшие подробности изящного строения грибов. Время летело быстро, и пока проблемы ее супружества отступили на дальний план.

Закончив с грибами, Виктория зарисовала еще кучку опавших листьев, сложившихся в изысканную мозаику. После листьев на глаза ей попался замечательный дождевик. С дождевиками всегда проблема: попробуй-ка передать их хрупкость, не упустив при этом ни одной мельчайшей детали. Виктория любила ботанические рисунки за сочетание искусства с научной точностью.

Часа через два Виктория наконец захлопнула альбом и, откинувшись назад, прислонилась к дереву. Чувствовала она себя уже намного лучше. Спокойнее и увереннее. Теплое солнышко пригревало, поля и деревня выглядели уже не так безнадежно. Стоунвейл еще можно спасти, неожиданно для себя подумала она. Лукас сумеет исцелить эту землю. Все, что в человеческих силах, Лукас сделает.

Разумеется, с помощью ее денег.

Но даже эта мысль не казалась Виктории столь отталкивающей, как раньше. Она готова была спорить сама с собой. Наверное, Лукас был прав, когда вчера за обедом упрекнул ее в том, что на не использовала наследство на хорошее дело.

Тем не менее это ее деньги. Нахмурившись, Виктория поднялась и отряхнула платье от листьев. Необходимо помнить, что она все-таки невинная жертва беспринципного охотника за приданым.

Три дня спустя Виктория впервые отправилась в деревню. Она хотела ехать верхом, но Лукас решительно воспротивился.

— Я не позволю, чтобы графиня Стоунвейл в первый же раз появилась в деревне верхом. От нас требуется соблюдать определенные условности, мадам. Вы поедете в карете с горничной и грумом на запятках или вы вообще не поедете, — объявил он.

Поскольку их отношения с Лукасом в данный момент напоминали вооруженное перемирие, Виктория предпочла уступить без спора.

Выбрав такую линию поведения, она посмеивалась над собой: мол, стала столь же послушной, как и все в окружении Лукаса. Она уже начинала понимать, что не только для нее, но даже для слуг гораздо лучше, если она не будет во всем перечить мужу.

Ей казалось обидным уступать ему хотя бы на шаг, но, по правде сказать, слишком трудно держать оборону все двадцать четыре часа в сутки. Ей хотелось бы наслаждаться близостью Лукаса, а не воевать с ним.

И потом, даже видимость мира в доме приносила определенные преимущества, с горечью призналась Виктория самой себе. Как только она проявляла благоразумие, Лукас, словно в ответ, избавлял весь дом от пронзительных сквозняков своего дурного настроения. Этот человек умел командовать: слуги беспрекословно и почтительно выполняли его распоряжения.

Виктория полагала, что умение Лукаса отдавать приказы и руководить людьми являлось результатом его военной карьеры. Однако она подозревала, что отчасти оно было и врожденным. Лукас был рожден властвовать. Он был неумолим и самоуверен. Без подобной самоуверенности в сочетании с командирскими способностями не стоило и браться за спасение Стоунвейла и окрестных земель.

Пока карета катила по разбитой дороге в деревню, Виктория вновь и вновь обдумывала свои недавние открытия.

Она признавалась себе, что и до замужества замечала в характере Лукаса этот несгибаемый стальной стержень. Вероятно, именно твердость его характера и привлекала ее. Однако, откровенно говоря, ей не приходилось раньше натыкаться на эту сталь. В конце концов, Лукас тогда ухаживал за ней и был осторожен. Разумеется, он старался скрыть от нее неприглядные черты своей натуры.

— Не собираетесь же вы заходить в эту облезлую лавчонку, мэм! — возмутилась Нэн, когда карета въехала на главную улицу деревни. — Ничего общего с Бонд-стрит или Оксфорд-стрит, верно?

— Разумеется, нет. Но я не собираюсь покупать вечернее платье. Моя задача — осмотреться и подобрать людей, с которыми Стоунвейл будет вести повседневную работу. Теперь это наш дом, Нэн. Пора познакомиться с нашими новыми соседями.

— Как скажете, мэм. — Но похоже, ей не удалось убедить Нэн в разумности своей затеи.

Виктория слегка улыбнулась и попыталась как можно более убедительно обосновать свои замыслы:

— Ты же видела, как запущено все в Стоунвейле. Дом просто в ужасном состоянии. У милорда много дел в деревне, поэтому у него не остается времени заниматься домашним хозяйством. К тому же он бывший военный, и довольно сомнительно, что он справится с обустройством дома, даже если захочет.

— Это верно. Вести такой дом, как Стоунвейл, — женское дело, вы извините, что я так говорю, мэм.

— Боюсь, Нэн, ты совершенно права. Я готова принять на себя эту обязанность. Пока мы здесь живем, мы должны постараться придать этому местечку уютный вид. А раз уж нам предстоит потратить деньги на обустройство Стоунвейла, лучше потратить побольше денег прямо здесь, в деревне. Доходы местных жителей зависят от Стоунвейла.

Лицо Нэн прояснилось, она прониклась рассуждениями своей хозяйки.

— Я понимаю, что вы хотите сказать, мэм.

Графская карета медленно продвигалась по скверной дороге, люди выходили из маленьких лавчонок и кабачков, чтобы поглазеть на нее. Виктория благосклонно кивала и улыбалась им.

Двое или трое помахали ей в ответ, однако остальные отнеслись к новой хозяйке Стоунвейла без всякого интереса, и это обескураживало. Виктория пыталась понять, то ли она сама так им не нравится, то ли местные жители с подозрением относятся ко всему роду Стоунвейлов. Она не могла винить фермеров и арендаторов за то, что они с такой безнадежностью смотрят в будущее: на протяжении нескольких поколений хозяева имения относились к ним с полным пренебрежением.

«Бедняги, — думала она, привычно покусывая нижнюю губу. — Этим людям несладко живется. Здесь мои деньги действительно могут помочь».

Посреди деревни Виктория заметила маленькую лавочку галантерейных товаров.

— Полагаю, с этого магазина мы и начнем наш поход, — объявила она.

Нэн промолчала, но неодобрительное отношение к магазинчику явственно читалось на ее лице.

Виктория вышла из кареты, опираясь на руку грума и посмеиваясь над скептическим выражением лица своей спутницы.

Яркое весеннее солнышко, посылавшее ей теплые лучи, высветило глубокие янтарно-желтые тона ее платья, вспыхнуло в волосах цвета меда. Янтарное перо на маленькой золотистой шляпке Виктории заиграло под дуновением легкого ветерка, янтарный кулон, который она неизменно носила на шее, вобрал в себя солнечный свет и заискрился собственным медовым сиянием. Все прохожие застыли и уставились на нее, онемев от изумления.

Маленькая девочка, до тех пор выглядывавшая из безопасного убежища позади маминых юбок, внезапно вскрикнула от восторга, выбежала на середину улицы и помчалась к Виктории.

— Янтарная леди, Янтарная леди! — весело восклицала малышка, быстро перебирая босыми ножками. — Прекрасная Янтарная леди! Ты вернулась! Мне бабушка говорила, ты вернешься. Она говорила, у тебя волосы как золотой мед, и платье тоже золотое.

— А ну-ка, — добродушно остановила ее Нэн, — ты же не хочешь перемазать нашу леди с ног до головы, а? Тише, маленькая. Беги назад к своей маме.

Девочка, не слушая ее, проскочила мимо и ухватилась грязными пальчиками за желтую юбку графини.

— Привет, — весело сказала ей Виктория, — и как же тебя зовут?

— Люси Хокинс, — торжественно произнесла малышка, глядя на нее круглыми от удивления глазами. — А это моя мама. А там — моя сестричка, она уже большая.

Мама Люси уже спешила к ним, ее изможденное лицо исказилось от страха. Она была едва ли на пять лет старше Виктории, но уже выглядела старухой.

— Прошу прощения, мэм. Она еще совсем глупенькая. Она ничего плохого не хотела. Не знает, как разговаривать со знатными людьми, мэм, не так уж много она их видела в жизни, то есть знатных людей, хотела я сказать.

— Все в порядке. Она ничего плохого не сделала.

— Не сделала? — Искреннее смущение отражалось на лице женщины. — Она вам все платье перепачкала, мэм. — Женщина указала пальцем, полагая, что графиня не успела еще заметить грязные отпечатки на янтарном муслине юбки.

Виктория даже не взглянула на пятна:

— Я рада, что Люси так горячо приветствовала меня. Она — первый человек в деревне, с которым мне довелось познакомиться, если не считать нашу экономку миссис Снит. Кстати говоря, может быть, ваша старшая дочка или кто-нибудь из ее подруг хотели бы получить работу на кухне? Нам очень нужны люди. Я даже представить себе не могу, как Стоунвейлу удавалось до сих пор обходиться почти без прислуги.

— Работа? — Женщина даже побледнела от волнения. — Настоящая работа в большом доме, миледи? Господи, мы были бы вам так благодарны. Мой муж уже сто лет ищет работу, да и почти все мужчины в наших местах.

— Это мы будем вам благодарны, лорд Стоунвейл и я. — Виктория оглядела людское кольцо, уже окружившее карету:

— Нам нужно будет много людей. Если кто-нибудь хочет получить работу в саду, в конюшне или на кухне, зайдите к нам завтра утром. Вы сразу же получите работу. А теперь, с вашего разрешения, я хочу зайти в магазин — мне надо кое-что купить в вашей прелестной деревне.

Виктория шагнула вперед, Нэн за ней, толпа расступилась словно по мановению волшебной палочки. Она уже была в магазине, а за ее спиной все еще слышались восторженные восклицания Люси: «Янтарная леди!».

Два часа спустя Виктория вошла в парадный зал Стоунвейла и окликнула дворецкого:

— Где сейчас граф, Григгс? Я должна немедленно видеть его.

— Полагаю, он в библиотеке с мистером Сазервейтом, мадам. Милорд строго приказал, чтобы никто не беспокоил его, пока он беседует со своим новым управляющим.

— Я уверена, для меня он сделает исключение, тем более что я как раз хотела застать его вместе с мистером Сазервейтом. Очень удачно. — Виктория улыбнулась и быстрыми шагами направилась к двери библиотеки, на ходу снимая изящные кожаные перчатки.

Григгс бросился ей наперерез:

— Простите, мадам, но милорд отдал мне строжайшее распоряжение.

— Не беспокойтесь, Григгс, я сама разберусь.

— Простите, простите, мадам, но я уже несколько месяцев служу милорду графу и горжусь тем, что научился понимать его требования. Уверяю вас, он всегда требует, чтобы его слушались беспрекословно.

Виктория мрачно усмехнулась:

— Поверьте мне, Григгс, я лучше, чем кто-либо, знаю, что у графа Стоунвейла характер не из легких. Будьте так добры, откройте мне дверь, Григгс. Обещаю, я возьму на себя полную ответственность за все последствия.

Продолжая сомневаться, но не осмеливаясь дольше спорить со своей хозяйкой, Григгс распахнул дверь и замер в ожидании самого худшего.

— Благодарю вас, Григгс.

Виктория проследовала в комнату, в последний момент успев снять вторую перчатку. Она увидела, что Лукас поднял взгляд ей навстречу и нахмурился, однако лицо его скорее выражало удивление. Он не ожидал, что она войдет к нему.

— Добрый день, мадам. — Лукас любезно поднялся, приветствуя ее. — Я полагал, вы поехали в деревню.

— Я была там. Теперь, как видите, вернулась. — Она улыбнулась мистеру Сазервейту, серьезному молодому человеку, сидевшему по другую сторону стола. Управляющий отложил журнал, который держал в руках, и, вскочив, низко поклонился графине:

— К вашим услугам, миледи.

Лукас осторожно следил за Викторией:

— Чем могу быть полезен, дорогая?

— Я хотела кое-что рассказать вам. Я оповестила всех жителей деревни, что мы хотим нанять слуг. Все желающие — а их, насколько я понимаю, будет немало — должны прийти сюда завтра утром. Уверена, мистер Сазервейт сумеет распорядиться ими. Я собираюсь посоветоваться с Григгсом и миссис Снит относительно того, сколько людей нам понадобится в самом доме. Поскольку у вас хватает проблем с арендаторами, я намерена также заняться садом.

— Ясно, — ответил Лукас.

— Кроме того, я хотела сообщить вам, что мне удалось кое-что купить в деревне. Завтра нам все это доставят. Проследите, пожалуйста, чтобы счета оплатили немедленно: совершенно ясно, что люди не могут, как это часто случается, ждать, пока нам заблагорассудится вернуть им деньги.

— Что-нибудь еще, мадам? — сдержанно спросил Лукас.

— Да, в деревне я встретила миссис Ворт, жену викария, и пригласила ее вместе с мужем зайти к нам завтра на чай. Надо обсудить дела благотворительности. Будьте добры, составьте свое расписание на завтра таким образом, чтобы иметь возможность присоединиться к нам.

Лукас благосклонно кивнул:

— Я посмотрю свое расписание и постараюсь освободиться к этому часу. Теперь все?

— Не совсем. Мы должны что-то сделать с этой ужасной деревенской дорогой. Она никуда не годится.

Лукас кивнул:

— Я помечу в своем списке неотложных дел…

— Будьте так добры, милорд. Полагаю, на сегодня у меня все. — Виктория еще раз дружески улыбнулась мистеру Сазервейту, который ошарашенно следил за ней, повернулась на каблучках и поспешила к двери. На пороге она остановилась и оглянулась на Лукаса:

— Да, еще одно.

— Как ни странно, меня это ничуть не удивляет, — вздохнул Лукас, — продолжайте, мадам, прошу вас. Я весь внимание.

— Что это за чепуха насчет Янтарной леди?

Лукас быстро глянул на ее янтарный кулон:

— Где вы это слышали?

— В деревне. Одна маленькая девочка назвала меня этим странным именем. Я просто хотела узнать, говорят вам что-нибудь эти слова? Скорее всего какая-то местная легенда.

Лукас оглянулся на Сазервейта:

— Я расскажу вам все, что мне известно, но позже.

Виктория пожала плечами:

— Как вам угодно, милорд.

И она вышла из библиотеки, а Григгс, поспешно затворив за ней дверь, тревожно уставился на свою хозяйку.

— Не бойтесь, Григгс, — сказала Виктория с победной усмешкой. Невероятно, ей удалось безнаказанно проникнуть в святилище библиотеки! — Милорд, конечно, порой кусается, но визит жены пока не вызывает у него приступа неукротимого гнева.

— Запомню на будущее, мадам.

Когда дверь библиотеки закрылась, Лукас снова сел и потянулся к очередному пыльному гроссбуху. Он поймал на себе пристальный, горящий любопытством взгляд Сазервейта.

— Как видите, моя супруга собирается принять активное участие в делах имения, — произнес Лукас.

— Да, милорд. Похоже, она в самом деле интересуется всем, что касается наших земель.

Лукас снисходительно усмехнулся:

— Графиня Стоунвейл — женщина энергичная. Ей нужно было только настоящее дело, которое поглотило бы все ее силы.

— Покупать что-либо в нашей жалкой деревушке — своего рода благотворительность. Я уверен, дама столь безукоризненного вкуса не могла найти ничего интересного в местных лавчонках.

— Полагаю, она просто хотела помочь жителям, — задумчиво проговорил Лукас. — Я очень благодарен ей за это. Чтобы спасти Стоунвейл, потребуется немало усилий от нас обоих. Как я уже говорил, мы начинаем сражение.

Сазервейт оглянулся на стопку журналов и гроссбухов, лежавших перед ним на столе.

— С вашего разрешения, сэр, чтобы спасти эти земли, понадобился бы целый полк. — Он посмотрел на своего хозяина с тем обожанием, с каким молодой Человек смотрит порой на старшего — настоящего героя, побывавшего под огнем. — Хотя с вашим военным опытом это, наверное, не так трудно, милорд.

— Между нами, Сазервейт, возрождение этого имения кажется мне куда более интересной и сложной задачей, чем любая война.

Сазервейт, очевидно, не веривший, чтобы военное дело могло показаться менее интересным, чем любое другое, предпочел промолчать и вместо ответа раскрыл очередной гроссбух.

Вечером Лукас, откинувшись на спинку кресла, вытянул ноги поближе к огню и с наслаждением предался чисто мужскому занятию: он следил, как его жена разливает послеобеденный чай в гостиной.

Такой пустяк, но сейчас этот чай означал многое.

Лукас был не настолько глуп, чтобы надеяться, будто Виктория уже смирилась с неизбежным, однако ее готовность исполнять хотя бы эту часть супружеских обязанностей сулила многое.

Внезапно Лукас осознал, что он, как и большинство мужчин, никогда не обращал внимания на те незаметные мелочи, которые и превращают случайное жилище в семейный дом. Во всяком случае, он не думал об этом до недавних пор, когда, получив жену, обнаружил, что в приданое ему не досталось ничего из тех небольших, но приятных удобств, которые обычно украшают супружескую жизнь.

Последние три дня они соблюдали вооруженное перемирие, в любой момент могла вновь вспыхнуть перестрелка. Все хозяйственные дела ограничивались покупкой продуктов и мытьем грязной посуды. Григгс впал в отчаяние, а миссис Снит грозила уволиться.

Однако с того момента как Виктория возвратилась из деревни, все начало меняться на глазах. Лукас понял, как он жаждет любого, пусть самого малого глотка мирной семейной жизни. Виктория наливала ему чай, золотистая капелька меда упала в его чашку. Поистине, первая капля меда с тех пор, как брачный обет навеки связал их.

— Итак, о Янтарной леди, милорд, — холодно произнесла Виктория, подавая Лукасу чашку и блюдце. — Я хотела бы узнать все подробности сейчас, если вы не против.

— Честно говоря, я не очень хорошо знаю эту легенду. — Лукас помешивал ложечкой чай, стараясь растянуть вечернюю беседу. В последнее время Виктория имела привычку укладываться спать с наступлением темноты. — Дядя кое-что рассказал мне перед смертью. Легенда имеет отношение к тому кулону, что он передал мне. — Лукас нахмурился, он уже пожалел, что упомянул о цепочке с янтарем, которую Виктория все еще носила на шее. Она, кажется, и не замечала, что это украшение остается на ней и днем и ночью. — Я просил его рассказать всю историю, но мой дядя был человек раздражительный и злобный, к тому же, когда я явился к нему, он уже ждал смерти и был вовсе не распо-ложен удовлетворять мои капризы или чьи-либо еще.

— Что же он рассказал вам?

— Он сказал только, что это украшение передается в семье уже несколько поколений. По всей видимости, оно принадлежало первому хозяину Стоунвейла. Дядя сказал, что подробнее я могу все узнать в деревне. Я спрашивал миссис Снит. Как ты знаешь, только она одна и оставалась во всем доме, когда старый негодяй умер. Всех остальных слуг он прогнал.

— Продолжайте. О чем же поведала вам миссис Снит?

Лукас посмотрел на нее и увидел, что глаза Виктории сверкают живым интересом.

— Ты уже знакома с миссис Снит и могла бы заметить, что она не из болтливых. Она сказала, что в деревне сохранилась сказка, ее до сих пор рассказывают детям, — о первом лорде Стоунвейле и его жене. Лорда Стоунвейла прозвали Янтарным рыцарем из-за тех цветов, которые он выбрал для своих воинских доспехов.

— Значит, он тоже был воином, — пробормотала Виктория, устремив взор на огонь в камине.

— Как большинство людей, которые сумели заслужить имение, подобное Стоунвейлу, — суховато заметил Лукас.

— А его жену прозвали Янтарной леди?

Лукас кивнул:

— Если верить легенде, Янтарный лорд и Янтарная леди очень любили друг друга и были преданны этой земле и ее людям. При их жизни Стоунвейл расцвел. Их преемниками были еще несколько счастливых супружеских пар, местность становилась все богаче, и люди начали говорить, что благополучие имения и окрестностей зависит от счастья хозяев большого дома.

Виктория нахмурилась:

— Слишком рискованно, когда жизнь стольких людей зависит почти что от случайности.

— Это же просто суеверие, Викки.

— Знаю, но все-таки…

Лукас поспешно перебил ее:

— По словам миссис Снит, в деревне решили, что графы Стоунвейлы должны жениться по любви, иначе земли опять придут в упадок. Учитывая богатство графского рода, для всех его представителей не составляло труда жениться по любви, а не ради денег.

— Конечно. Полагаю, вплоть до нынешнего поколения им не приходилось заключать брак «из практических соображений»?

Лукас торопливо рассказывал, надеясь избежать зыбучих песков, поджидавших его в этой стороне.

— Три поколения назад граф Стоунвейл полюбил молодую девушку, которая, как оказалось, уже отдала свое сердце другому. — Лукас замялся. — И не только сердце, но, как говорят, и все остальное. Ее родные заставили ее вступить в брак, хотя она уже носила под сердцем дитя своего возлюбленного — младшего, а значит, нищего сына дворянской семьи, который уехал в Америку, когда она стала невестой графа Стоунвейла.

— Бедная девочка. Как это печально, что ее разлучили с любимым и вынудили выйти замуж за другого. Но разумеется, ее родные не могли упустить шанс сделать ее графиней, — горестно пробормотала Виктория.

— Да уж, конечно, — согласился Лукас, — но, хотя ты с такой готовностью сочувствуешь этой девочке, наверное, следует пожалеть и моего прадеда, который связал себя с женщиной, не сохранившей девственность до брачной ночи.

Глаза Виктории превратились в две ледышки.

— Вот как? Я, знаете ли, вступая в брак, тоже не была уже девственницей, или вы забыли?

— Это не одно и то же, ведь я был единственным твоим мужчиной до нашей свадьбы. Кроме того, брачной ночи у нас еще не было, так что и говорить пока особо не о чем.

— Знаешь, Лукас, я не понимаю, почему ты, или твой предок, или любой другой мужчина имеет право требовать, чтобы его невеста непременно была девственницей. Сами-то вы не считаете себя обязанными хранить целомудрие до брачной ночи.

— По крайней мере это обеспечивает законность наших детей.

Виктория пожала плечами:

— Тетя Клео говорила мне, что столько же веков, сколько мужчины требуют от нас целомудрия, женщины умели подделывать девственность. И потом, даже если быть уверенным, что в брачную ночь жена была девственницей, это не гарантирует, что она не родит тебе от лакея, верно?

— Виктория!

— Нет, милорд, мне кажется, единственная возможность рассчитывать на законность своих детей — по-настоящему доверять своей жене и полагаться на ее слово: раз уж она говорит тебе, что дети твои, — значит, так оно и есть.

— Я полагаюсь на тебя, Виктория, — тихо ответил Лукас.

— Ладно, как ты уже сказал, — что касается нас, и говорить-то пока особо не о чем.

— Не совсем так, — пробормотал он. — Может быть, ты позволишь мне закончить мою легенду, Виктория?

Она снова занялась чайником.

— Да, пожалуйста. Заканчивайте свою легенду, милорд.

Лукас отхлебнул чаю, пытаясь понять, каким это — черт возьми! — образом разговор принял такой оборот.

— У графа возникли подозрения, но доказательств не было, а он был очень влюблен в свою молодую жену и потому предпочел верить тому, чему хотел верить. Это помогало до тех пор, пока не родился ребенок — мертвый. Графиня с горя почти лишилась рассудка. Она призналась во всем, обвинила в своем несчастье графа, ведь это из-за него она не смогла выйти замуж за возлюбленного, и объявила, что ей остается только умереть. И вскоре привела угрозу в исполнение.

Глаза Виктории взметнулись к лицу Лукаса, в их янтаре мерцало ужасное подозрение.

— Отчего?

— Не надо смотреть на меня такими глазами. Он не был виновен в ее смерти. Просто она так и не оправилась после рождения ребенка. Миссис Снит говорит, согласно легенде, она пожелала умереть, и лихорадка великодушно пришла ей на помощь.

— Какая печальная история. Что же потом сделал граф?

— Он стал злобным и подозрительным человеком, ненавистником женщин. Семья требовала рождения наследника, и потому со временем он вступил в новый брак, на сей раз не по любви. Это был чисто деловой союз, и ни он сам, ни его супруга не были счастливы в браке. На самом деле после рождения наследника граф и его супруга очень мало времени проводили вместе и совершенно не появлялись в Стоунвейле.

— И тогда земли начали приходить в упадок?

Лукас кивнул:

— Да, так оно и было — об этом говорится не только в сказке, но и в старых записях. Сегодня я изучал любопытства ради старые журналы и могу подтвердить, что постепенное запустение Стоунвейла началось с того рокового брака, три поколения назад.

— Правда?

— Истинная правда. Следующий граф, отец моего дяди, слыл человеком злым и равнодушным, хуже того, он был распутником и азартным, но слабым игроком. Первым из Стоунвейлов он отдавал все свое время игорным домам и совсем не уделял внимания имению. Со временем и он вступил в брак, отнюдь не по любви. С тех пор как родился мой дядя, его отец и мать не жили вместе.

— А земля приходила в запустение. Ничего удивительного, раз сю никто не занимался. А что произошло с твоим дядей?

— Мейтлэнд Колбрук не потрудился вступить в брак ни ради сохранения титула, ни ради чего другого, не говоря уже о любви. Он пустился во все тяжкие, проматывая остатки состояния. Он высосал всю кровь из имения, и конец жизни ему пришлось провести в деревне, проклиная свою злосчастную судьбу.

— Значит, вот как в деревне объясняют свою нынешнюю нищету. — Виктория не отрывала задумчивого взгляда от огня. — Занятно.

Лукас видел только ее нежный профиль и гадал, как она поступит, если он притянет ее сейчас к себе на колени и поцелует. Растает ли она в его объятиях, как раньше, или вцепится ногтями ему в глаза и изрежет его на куски своим острым как бритва язычком? Ясно одно: когда ему удастся наконец заключить Викторию в свои объятия, это будет настоящим рискованным приключением для них обоих.

— Самое интересное во всей истории то, что девочка Хокинсов назвала тебя Янтарной леди, — негромко продолжал Лукас.

— Что тут удивительного? Она, как и все, слышала эту сказку, и когда увидела меня в желтом платье, решила, что я вышла из легенды.

Лукас следил за тем, как свет очага играет янтарными и золотистыми оттенками в темных волосах Виктории.

— А я думаю, она не ошиблась. В тебе есть что-то янтарное. Твои глаза, твои волосы, твой любимый цвет.